Кинф, блуждающие звезды. книга первая. 25

Потом, то  тут, то там, стали попадаться ему страшные остовы – то, что в тумане принимал он за гладкие, обточенные временем и изобильной влагой, камешки, на самом деле были черепа и косточки. На каких-то сохранились даже шлемы и остатки ржавых лат. В лужах, похожих на окошечки на болоте, виднелись тонкие кисти. Останки какой-то боевой машины, превращенной мхом в пышный холм, тихонько поскрипывали и потрескивали, точимые временем и влагой.
«Тут был бой, - подумал Тиерн, благоговейно рассматривая покоящихся воинов. Земля просто топорщилась сломанным оружием, с первого взгляда кажущимся простыми палками и сломанными ветвями умерших кустов. – Интересно, за что они  дрались? Ведь не за саму же землю; кто пожелает здесь жить добровольно? Нет; это не земля. Может, сокровища? Сокровища древних строптивых королей. Ими изобиловала эта  земля так же, как и жадными. Одни ушли под землю, чтобы сохранить свое добро, а другие преследовали их и тут…»
Он потерял бдительность и оступился – запнулся о кости, опутанные мхом, и едва не упал. Загремел проржавевший шлем, какая-то проволока опутала ноги, и Тиерн, отпрыгнув в сторону, потянул за собой целую кипу гремящих пластинок и упал в мох. Преследуемый стремительно оглянулся; и думать было нечего – он увидел Тиерна, барахтающегося в зелени темным резким пятном.
На миг сердце Тиерна остановилось  - то был миг, когда незнакомец смотрел на него, и когда неясно было, что он предпримет, кинется вон или же подойдет к Тиерну и прикончит его. Незнакомец выбрал первое; подхватив полы плаща, который явно мешал ему, он рванул прочь с такой силой, что Тиерну показалось, что он напуган ничуть не меньше его самого. И мысли о том, что под опущенным капюшоном таится древнее Зло, показались теперь абсурдными.
- Стой! – заголосил Тиерн, насилу избавившись от опутавшей его проволоки. – Да стой же! Я не причиню тебе вреда! Стой!
Но незнакомец лишь ускорял шаг; таиться и осторожничать больше не было смысла, и Тиерн несся во весь мах над округлыми кочками. Под ногами хрупало  прогнившее дерево, ломались проеденные ржой обломки мечей и кости.
- Стой! – голосил Тиерн. Отчаянье все сильнее охватывало его, и он в бессилье решился на крайнюю меру, отчего сердце его кровью обливалось. – Подожди меня! Я не причиню тебе вреда! Выведи меня отсюда! Я дам тебе за это золота! Постой!!!
Тиерн уже не жалел, он готов был расстаться с венцом, найденным в могиле, и даже перспектива того, что неизвестный, услыхав о награде, нападет на него, чтобы убить и отнять награбленное Тиерном золото, не пугала его. Лишь бы он остановился! Незнакомец не останавливался. Ноги несли его дальше и дальше, и, казалось, он не знает устали. Тиерн рыдал в голос; слезы текли по его пылающим щекам, и он, начиная уставать, спотыкался о всякую кочку. Под конец он упал, ткнувшись лицом во влажную зелень, и когда поднял лицо – неизвестного уже не было. Он словно растворился в тумане, словно сквозь землю провалился, хотя проваливаться дальше уж некуда. Никого; пустота и тишина, нарушаемая только стуком капель. Тиерн взвыл от ужаса и отчаянья и вцепился зубами в руку, прокусив до крови.
- Что мне делать, а?! – выл он. – Что мне делать?! Я пропал, пропал, гады вы все!
Одинокий его вой разнесся над бледными полями и затих; Тиерн почувствовал, как кровь приливает к его голове, и не было воздуха, чтобы остудить её, кипящую, и он потерял сознание.
Очнулся он – скоро ли? Или не скоро? Этого никто не скажет; когда оно открыл глаза, над ним все так же был полумрак и падали тяжелые капли воды. Одежда намокла, сапоги разбухли и были тяжелы.
В голове Тиерна была абсолютная тишина и пустота. Он даже плакать не хотел, и ему было все равно, выйдет ли он отсюда или останется здесь навсегда. Словно в каком-то оцепенении он поднялся, с трудом встал на своим распухшие ноги – наверное, он все-таки долго лежал здесь, и неизвестный не пришел за ним, не убил. Ушел, оставил, бросил здесь одного. Впрочем, все равно. Рука нащупала во мхе рукоять Кривого, и Тиерн сжал её, словно ища поддержки и защиты. Странно, но это подействовало, и он почувствовал себя увереннее. Куда теперь? А не все ли равно? Хотя, впрочем, можно поискать то место, куда так юрко скользнул преследуемый. Тиерн шел по зеленому ковру, и ему казалось, что голова его существует сама по себе и теперь плывет в вышине, и нету у него никакого тела… Это так удобно – не надо думать, как его накормить, как его лечить и где его уложить спать. Одна голова – это хорошо. Пусть себе думает.
Он бродил в тумане по полю долго; ему начали попадаться собственные следы – то выплывал из тумана темный след, наполненный водой, то внезапно появлялся раздавленный череп. Он бродил долго, он истоптал всю зелень, и земля стала мокра и черна, но и следа от таинственного лаза, где скрылся незнакомец, он не нашел.
В пятый раз наступив на череп и превратив его останки в мелкое крошево, Тиерн упал на землю и уселся, тупо глядя перед собой. Нервное напряжение и усталость совершенно вымотали его. Кроме того – воздух здешний был скудный, Тиерн никак не мог им надышаться, и теперь, сидя в холодной луже, шумно дыша широко разинутой пастью, из которой до самой земли свешивались нити слюны, он тупым, бессмысленным взором смотрел на потоптанную зелень и ощущал, как сознание вновь покидает его.
«Я так буду падать раз за разом и умру, задохнувшись, - как-то равнодушно подумал Тиерн. – Надо идти. Надо искать выход, пока есть силы. Скоро не будет и их. Я буду только лежать и подыхать».
Он хотел подняться и не смог, снова завалился на бок. Отдышавшись немного, он встал на четвереньки и пополз. Так идти было легче; истоптанная земля была прямо у лица, и он нарочно выбирал направление, где зелень еще была не тронута. Там он еще не был, и там, возможно, был выход…
После второго обморока он полз быстрее, хоть и совершенно задыхался. И мох пошел совершенно нетронутый – верно, пока у него еще оставались силы, он просто ходил по кругу, а теперь выбрался на нехоженое место. Потом пошел песок и галька, потом просто голая темная земля, потянуло сквозняком, и Тиерн едва не захлебнулся воздухом. Тот показался ему густым, и он снова упал, но теперь просто опьянев.
Очнулся он свежим и отдохнувшим. Руки и ноги не казались ему неподъемными, и тело было на месте. Одно угнетало – вместе с телом к голове вернулся и желудок, и он скучно ныл, выпрашивая еды. Притом выпрашивал так настойчиво, будто Тиерн не ел уже дня два. И не факт, что это не так. И голова  кружилась. Тиерн уселся на землю; от холода у него зуб на зуб не попадал. С трудом он встал на ноги и двинулся вперед – сквозняк унес, развеял туман, снова открылось нечто вроде каменного подземелья, освещенного все тем же цветущим мхом. Пышные плети его висели то тут, то там, клочками оплетали пол, но его было куда меньше, чем там, на поле битвы. Пришел туда, откуда ушел? Этот человек, которого он преследовал, мог нарочно его завести обратно. Вот сволочь!
Однако вскоре Тиерн убедился, что здесь он не был. И место, куда он попал, оно определил безошибочно – то было логово Палачей, покинутое ими когда-то давно. Тийна не добралась до него, да в том и не было нужды – оно пустовало, наверное, десятилетиями. Тихо-тихо, словно мышь в погребе, над которым дремал кот, Тиерн крался по широким пустынным улицам, и боялся лишний раз глянуть себе за спину – не крадется ли за ним кто?
Несмотря на то, что все Палачи были огромными великанами, все здесь было каким-то маленьким и убогим. Хибары, служившие многие годы им жилищами, сколоченные кое-как из разномастных потемневших досок, походили скорее на неряшливые сараи во дворе нерадивого хозяина, где он держит тощую неухоженную коровенку или худосочных поросят. Кожаные крыши, натянутые на толстые стропила, кое-где лопнувшие, были неряшливо и грубо зашиты толстыми нитками. Во дворах на давно потухших очагах стояли грязные котлы с остатками плесени на стенках. Заглянув в один из них, Тиерн сглотнул слюну – вот если бы там оставалась какая-то еда, да хоть бы и человеческие останки – он съел бы их, не раздумывая! Потому что острозубый голод напоминал о себе все нахальнее, и это непрекращающееся головокружение говорило о том, что в подземелье Тиерн блуждает уже давно, не один день.
Тут же, рядом с хижинами, были обустроены столы-верстаки из грубо обработанных бревен и досок. Легко себе представить, как на них Палачи деловито мастерили и чинили свой жуткий инвентарь!
В пятом дворе Тиерну повезло – кроме обрывков кож, обломков непонятных железяк и гниющих кольев он нашел кусок хлеба, черствого, как камень, но большого, почти полкаравая. Видно, его просто забыли на столе, когда поспешно покидали это убежище.
Тиерн схватил его и трясущимися руками ударил им о стол. От удара хлеб разломился, раскрошился, и Тиерн поспешно начал запихивать себе в рот колкие и сухие, как песок, куски, те, что помельче. Ему казалось, что ничего  вкуснее он  в жизни не ел. Когда же он успел так проголодаться? В конце концов, он солдат, и в его жизни бывало много походов, и иногда приходилось голодать подолгу, и ловить и жрать ящериц, но никогда он не испытывал такого зверского голода.
Когда каравай был сожран до самой последней крошки – для этого Тиерну пришлось елозить губами по грязной столешне, богатой занозами, - он, довольный, опустился отдохнуть на лавку, сыто отрыгивая. Странно, но черствый старый хлеб подействовал на него бодряще. Казалось, засыпающая кровь задвигалась быстрее, руки и ноги налились силой, и даже голова заработала отчетливее. А вместе с тем пришло и потерянное где-то вол мхах ощущение опасности.
Хорош же он! Забрел в город Палачей, расселся, разложил свои пожитки, и совершенно забыл о том, где оно находится! Голод притупил осторожность и чувство самосохранения, словно Тиерн уже лежал в могиле, и думать об этом было бы просто глупо и бесполезно. Это надо же, самого себя считать покойником! И не думать о самозащите! А между тем об этом надо бы подумать – хлеб не так уж стар. Если разобраться. Кто-то принес его недавно, ну, может, месяц назад. Кто-то ходил тут.
- Нужно убираться, - пробормотал Тиерн, быстро осматривая свои пожитки. Кривой был тут; не потерялся даже Венец, который Тиерн надел на себя – странно же, должно быть, смотрелся он в нем, ползая в грязи! Но сейчас не о том шла речь; съеденный хлеб и  правда был волшебным, мысли прояснились. Как об этом он не подумал раньше! Были же тайные ходы, по которым Палачи выходили на поверхность! И, скорее всего, эти ходы были рядом с их поселениями – зачем ходить далеко? Нужно было просто найти их лагерь раньше!
Тиерн подскочил на ноги; сила в его теле прямо-таки бурлила, и все прибывала, и даже какой-то радостный экстаз охватил усталого путешественника, словно он уже видел конец своего трудного странствия.
Дальше он почти бежал, осматривая все ходы. Его зрение (неужели так быстро привыкли глаза к вечному полумраку?) обострилось, и ему не нужно было даже подходить близко к самому мелкому предмету, чтобы в точности его разглядеть. Ноги его стали быстры; он пробежал, верно, уже не одну милю, но не ощущал усталости. Давно кончились нищенские хижины Палачей, начались развалины величественного древнего города, не такие разрушенные, как наверху.
Палач появился внезапно – несмотря на то, что глаза Тиерна теперь ориентировались в темноте так же, как и на свету, тот сумел подкрасться незамеченным, и просто выпал из темноты. Тиерн замер от испуга, когда из пустоты к нему шагнул гигант, и скудный призрачный свет подземелья осветил его лицо и безумные глаза.
Палач был ранен и тяжко дышал – странно, что раньше, в абсолютной тишине подземелья, Тиерн его не услышал. У Палача была перебита рука, неловко и неопрятно забинтованная, и разбито лицо. Рана была глубока, Тиерн, содрогаясь от омерзения, даже не захотел рассматривать её, чтобы хотя бы из любопытства установить, какие повреждения были нанесены Палачу. Лицо Палача выглядело так, словно его головы размозжили, и чудом уцелевшие глаза смотрели злобно из этого грязно-кровавого месива. Видно, и  нападавшие подумали, что он мертв, когда он упал, потеряв сознание… или притворился мертвым.
- Тиерн! – прохрипел Палач густым грубым голосом. – Преступник Тиерн! Завоеватель… убийца… насильник… годен к Суду. Годен… годен к пыткам без права помилования и без права на милость Палача. Я приведу… приведу приговор в исполнение…
Тиерн отшатнулся, холодея. Но не только от перспективы, нарисованной ему Палачом – он больше  был напуган тем, что Палач, никогда ранее его не видевший, назвал его имя и преступления; это казалось чем-то сверхъестественным и страшным. А еще Тиерн был просто парализован фанатизмом, который не покинул Палача, это израненное и искалеченное существо, даже теперь. Последние из оставшихся в живых на поле боя не трогают друг друга – что может изменить жалкая горстка уцелевших людей, если основная армия разбита?
Отчего же этот человек даже в шаге от смерти не забывает о  том, кто он и кто перед ним?
- Попробуй, приведи, - процедил Тиерн, сжимая рукоять Кривого. Знакомое ощущение близящегося боя, что-то знакомое и привычное, вернуло ему способность соображать и размышлять трезво. Палач, судя по повреждениям, потерял много крови, да ещё и с перебитой рукой. Тиерн лишь голоден – да и то это уже спорно, - и вооружен. В любом случае, так просто он не сдастся!
Палач не стал угрожающе рычать или кричать, устрашая жертву; он и так был достаточно страшен. Он просто шагнул, протянув к Тиерну здоровую руку, и Тиерн, остервенившись, с размаху ударил Палача мечом.
Палача спасло только то, что меч Тиерна был кривой – удар пришелся как-то плашмя, только пласт кожи срезало. Увидев кровь, Тиерн возбужденно и страшно завыл – припомнились старые боевые кличи, - и сильнее сжал рукоять своего меча, уверовав в свою удачу. Палач никак не прореагировал на повреждение; казалось, его цель – схватить Тиерна, - была настолько высока и так важна, что цена, которую он готов был заплатить, не имела никакого значения. Тиерн снова сделал выпад – его Кривой насквозь проткнул мякоть руки гиганта, и Палач взревел от боли и досады. Он увернулся от следующего удара и сделал молниеносный выпад в сторону обороняющегося. На этот раз повезло ему – он ухватил Тиерна за одежду, ухватил так крепко, что Тиерну стало больно и тесно в просторном когда-то балахоне Первосвященника. Локтем поврежденной кровоточащей  руки Палач двинул Тиерну в челюсть и закинул обмякшее тело на плечо. У Тиерна перед глазами все плыло, щека, по которой ударил Палач, словно свинцом налилась, и, кажется, его вырвало прямо на Палача. Тот брезгливо отряхнулся, половчее перехватил тощее тельце Тиерна и выдернул меч из ослабевшей руки. Деловито отбросил ранившее его оружие, и сталь звякнула с досадой о землю. Дело было сделано.
Странное ощущение не покидало Тиерна; в челюсти что-то скрипело и крякало, наверное, она была выбита, если не сломана, но боли он не ощущал. Вообще. Он лежал тихо-тихо на вонючем широком плече Палача, и видел, как с каждым шагом все дальше от него остается Кривой, лежащий на каменистой земле. Верный Кривой, который не сломался, не сдался в страшном бою. А он, Тиерн, сдался так легко?
Со зверским рычанием и визгом Тиерн ловко изогнулся и что есть мочи вцепился зубами в шею Палача, туда, где под грубой грязной кожей билась толстая жилка. По реву гиганта Тиерн понял – ему удалось перекусить её, и в следующий миг Палач наградил его таким ударом, от которого перед глазами заплясали звезды, и он отлетел в сторону, зажав в зубах кусок вырванной кожи.
Наверное, от этого удара он должен был умереть на месте, но почему-то этого не произошло. Он даже не напугался, и подскочил на ноги, словно был не человеком, а мячом. Выплюнув свою добычу, он ловко кинулся к Кривому – Палач, угадав его намерение, тоже рванул вслед за ним. Но Тиерн успел первым – и когда Палач нагнулся над ним, протягивая руку к мечу, Тиерн, перевернувшись на спину, изо всех сил ударил острием в грудь противнику. Кривой вошел в плоть как в масло, скрежетнул по кости и острием коварно коснулся сердца врага. Палач, заливаясь кровью, отпрянул; глаза его начали тухнуть, наливаться могильной темнотой, и все же он не оставлял своих попыток пленить Тиерна. Он понимал, не мог не понимать, что ему конец – не убьет его рана в сердце, так прикончит укус Тиерна в шею, откуда пульсирующими  толчками била кровь. И все же он шел вперед.
 - Годен… к Суду, - пробормотал Палач, и Тиерн, разъяряясь, вырвал меч из его тела и вновь ударил с воплем:
- Годен к смерти! Умри, сдохни, тварь!
Он колол и колол Палача, медленно заваливающегося вперед, прямо на него, он был черен от пролитой крови, и еще никогда не чувствовал себя таким сильным и смелым.
Прошло немного времени, и Тиерн очнулся. Нет, он не падал в обморок или что-то еще; только пыл битвы покинул его, и он вдруг ощутил громадную усталость – и чудовищную боль во всем теле, словно слон растоптал его. Более того – ему стало страшно, так страшно, словно смерть дышит ему в лицо. Мертвое тело гиганта лежало прямо на нем, и ему больно было дышать. Словно спадало какое-то наваждение, уходил кураж, и его начала бить дрожь, которую было ничем не унять. Навалилось отчаяние – Тиерн завыл, слабо стараясь высвободиться из-под мертвеца. Его воспаленное воображение рисовало ему картины, одну страшнее другой. Он понимал, что если придет откуда-нибудь другой Палач, то у Тиерна не достанет ни смелости, ни сил сопротивляться ему. Если не выбраться, то конец!
Отчаянье придало ему сил; дергаясь и извиваясь, Тиерн, наконец, выполз из-под тела Палача и с трудом поднялся на ноги. Его тошнило и шатало из стороны в сторону, одежда на нем была мокрой от крови насквозь. Однако, это не помещало ему кое-что приметить – то место, откуда появился Палач. Если бы он не пришел оттуда, Тиерн и не заметил бы этого тайного лаза – так густо он был оплетен мхом. Просто сплошная стена на первый взгляд. Шатаясь, Тиерн побрел туда, и верный Кривой с противным звуком бороздил мокрую истоптанную землю – у Тиерна не было сил, чтобы хотя бы поднять Кривой на плечо.
За плотной занавеской из плетей мха измученный Тиерн увидел еще одну пещеру – его голова никак не прореагировала на этот факт. Казалось, мозг его оцепенел и давно смирился, что вместо выхода несчастный все дальше и дальше погружается в лабиринты подземелья. Тиерн не расстроился, ему даже любопытно не стало. Он просто шагнул вперед.
Эта пещера, как ни странно, была очень близко к поверхности земли – Тиерн, подняв голову,  обнаружил, что потолок образован гигантской чашей то ли из толстого стекла, то ли из прозрачной слюды. И в этой небывалой чаше располагалось озеро – сквозь прозрачные стенки, чуть занесенные тонким зеленым налетом, он увидел темные тени движущихся больших рыб и колышущиеся ленты водорослей. Вода, видно, в нем была теплая (возможно, в том был повинен жар располагавшейся под ним пещеры), и озеро успело освободиться ото льда, а потому воды его пронизывали светлые лучи солнца, и пятна этого зеленоватого света танцевали и играли на сырой земле под ногами Тиерна.
Под этой чашей на абсолютно плоской равнине тоже располагалось озеро, круглое, как блюдце. Воды его были темны и спокойны, и в их спокойной черной глади еле отражалась постройка – Тиерну было плохо видно, что это такое располагается на островке посередине озера, да это ему было и не интересно. Главное, местность просматривалась кругом, все было как на ладони, и враг, если таковой вдруг появится, будет виден сразу. Тиерн облизнул пересохшие губы и ощутил такую жажду, словно не пил уже неделю. И помыться, невероятно захотелось помыться и отстирать черную кровь, пропитавшую его одежду. Бр-р, даже представить страшно, как он выглядит под одеждой!
К озеру, которое располагалось точно посередине пещеры, вела светлая дорожка, устланная мелкой истертой галькой. Тиерн пробежал её быстро, на ходу избавляясь от одежды, и на берегу, прежде чем ступить в прохладные воды, он стащил оставшиеся на нем штаны.
Сначала он долго плавал, жадно глотая воду и шумно плещась. От его движения зеркальная гладь пруда сморщилась, мелкие тонкие волны побежали до самого островка. Интересно, что там такое располагается и есть ли там кто? Но белое здание, не то башенка, не то маленькая крепость, оставались безмолвными, и Тиерн вскоре снова потерял к нему интерес.
Выкупавшись – вода, хоть и темная, тут же окрасилась кровью, и красноватый цвет пополз тонкой пленкой вместе с мелкими волнами к островку, - Тиерн вылез и направился к одежде, которую положил в маленькую каменистую ямку у берега, наполненную водой.  Вода там была багровой, и Тиерну пришлось долго повозиться, колотя по своей сутане камнем, взбивая розовую обильную пену, прежде чем вода, омывавшая платье, стала прозрачной и утратила красный цвет. Пока он занимался этим, резко похолодало. От озера подул влажный ветер, словно раньше он был заКлючен в молчаливом здании на островке, а теперь вдруг вырвался наружу.
Трясясь всем телом, Тиерн голышом скакал по берегу, разыскивая какие-нибудь ветки, годные для костра, чтобы обогреться и просушить свою сутану. Потом, поминая всех демонов и грязно ругаясь, окоченевшими руками высекал искру на крошечный кусочек сухого мха. Это ему удалось, и вскоре на берегу разгорелся веселый костерок, разгоняя сумерки – озеро наверху постепенно налилось чернильной темнотой, наступала ночь.
Распялив свою одежду на кое-как скрепленных палках, изобразив из неё подобие чучела, Тиерн махал ею, нагнетал в свой лениво разгорающийся костерок воздух. Пламя стало охотнее лизать влажные дрова, и Тиерн, воткнув свое чучело подле костра, присел на корточки поближе к теплу.
Снова один, снова неизвестно где, и куда идти – не ясно. Вот если бы Палач не кидался на него, а просто лежал и издыхал, то Тиерн мог бы выспросить его, куда идти. А он пришел отсюда и ничего Тиерну объяснять не захотел…
Интересно, что он тут делал? Не похоже, что где-то рядом есть выход на поверхность – пещера была идеально гладкой, не было ни щелочки, не трещинки в своде и стенах. Приходил мыться на озеро или просто попить? Отлеживался на берегу? Кто знает…
Движение на островке Тиерн скорее угадал, чем увидел. Просто вдруг мелкие волны, окрашенные маслянистой жидкостью, что смыл с себя Тиерн, вдруг побежали в другую сторону, и стали набегать на берег, на котором сидел Тиерн. Глядя, как эти кровавые волны облизывают бледный песок, Тиерн вдруг ощутил странное, почти животное волнение.