кинф, блуждающие звезды. книга первая 42

Словом, в самый глухой час, когда пьяные сонки с воплями справляли на улицах и площадях Мунивер отсутствие госпожи, а приличные горожане, крепко закрыв ставни, отправлялись спать в подвалы, из ворот города выехали двое ничем неприметных странника. На вид – оба сонки, в меховых плащах и шапках; охрана не стала разбираться, пропустила. А что такого? Один из них даже выпил с ними, не погнушался. Стал бы недобрый человек пить с ними? Да ни в коем случае!
И странники неторопливо продолжили путь, и растворились в ночи. Назавтра, когда охранники проспятся после веселой ночки, они вряд ли вспомнят, что кто-то проходил через их ворота, а если и проходил – то куда именно в город или из него. И следы двоих затеряются…

7. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Многое, многое изменилось в королевстве, которое теперь трудно было называть так, ибо не было короля. А те немногочисленные войска, что все еще помнили, что когда-то они перешли горы и завоевали неведомую им страну, теперь встали под бело-золотое знамя. Но и их нельзя было назвать королевскими войсками, ибо они были слишком слабы, и отброшены на восток, заперты в своей столице. Пожалуй, это единственный город, сохранивший, однако, свое величие и выглядевший грозно, что все еще оставался в их власти, но и только. Что восток? Бескрайние поля, в которых одичавшие эшебы пасли свои табуны; запад же, с его могучими городами, с его рудниками, рабочими, охотниками и воинами был охвачен восстанием. Был еще север, богатый драгоценными камнями и серебряными рудниками, но на дороге в северные города в непроходимых Паондлогах стоял непобедимый Зеленый Барон, а связываться с ним и оспаривать у него богатства даже этой, не принадлежащей ему земли, у тех, кто засел в столице, не было… Юг? Сонки-завоеватели хорошо помнили эту дорогу, которую когда-то назвали Трактом Отчаянных, потому что немногие решались ступить на неё. Она вела через Аннару, Город Женщин, что само по себе, может, и неплохо. Но дальше, за стенами Аннары, начинались бескрайние поля, в которых терялись крошечные поселки, где жизнь текла неторопливо, словно время тут остановилось, а за ними – высились вершины гор Мокоа, что разделяют Эшебию и Пакефиду, и у подножия их разверзалась бездна, что называли Черными Ущельями. Говорят, на дне их бродили кровожадные безумцы и дикие псы-людоеды. Снова перейти Ущелья? Нет; и на это сил у армии сонков уж не оставалось!
По дорогам, раскисшим от весенней влаги и свободным теперь от сонков - сборщиков податей, - разъезжали теперь всадники – кто знает, с какими целями и куда они ехали? Вольный ветер развевал их флаги и волосы, и дыхание его обещало перемены. Прошлое ушло; исчезли с лица земли Палачи, и люди вдруг ощутили, что больше некого бояться, и можно без оглядки ложиться спать, и можно распевать песни (пусть даже и слегка шаловливого характера) и догонять голоногих девок в лугах, чтобы потом поваляться вдвоем под солнечным небом…
Исчез, пал старый мир с прекрасной и мрачной, ханжески целомудренной столицей Мунивер; исчез вместе с нею и казненный барон из долины Улен – мы больше не услышим ни напоминаний о нем, ни сожалений. Вместо него остался совсем другой человек, веселый и свободный, сопровождающий женщину, убегающую подальше от прошлого, которое сохранилось лишь в этой самой Мунивер, да и то не везде. Они ехали не куда-то, а в никуда, и в этом новом мире, рождающемся этой весной, они не хотели мести, и не мечтали о троне и звании подле него. Они просто искали в нем свое место, и где-то оно да было; и о них-то и пойдет речь дальше.
На постоялых дворах уж не удивлялись, когда некто в сером походном плаще заказывал себе ужин и овса для усталого коня; никого не удивляли теперь и странствующие женщины – а теперь нередко из-под капюшонов, небрежно натянутых на голову, видны были неостриженные волосы всех цветов и звезды-кинф, скалывающие кудри у висков. Сонки-глашатае разъезжали по дорогам и кричали, что кинф помилованы новой королевой – впрочем, уже давно не осталось тех, кто мог бы в праведном гневе поймать кинф и сжечь её на костре, так что и до этого нововведения никому дела не было. Да, порядок был нарушен, и кто знает, чем это грозило стране и её городам?
Впрочем, один любитель сжигать кинф на костре все же остался – это был юный лорд Терроз, но на то у него были весьма веские причины.
Во-первых, поговаривали, что когда он был совсем уж юн, лет тринадцати от роду, он полюбил некую кинф, но она грубо и жестоко его отшила – а негодяй-папаша поднял на смех, опозорив так, что лорд разозлился на всю оставшуюся жизнь. Но, скорее всего, это были всего лишь враки, мифы, так сказать.
Но была и вторая, вполне настоящая причина. Началось все с того, что некая кинф по имени Мардж основала свой орден, назвав его «кровавые воительницы» (что само по себе уже наводило на размышления о вменяемости данной дамы). Некоторое время она с так называемыми сестрами показательно проезжали мимо крепости сцеллов – тех ничуть не беспокоил импровизированный парад и демонстрация военной мощи дам-наездниц, и все демарши оставались безо внимания. Это обстоятельство вселило в госпожу Мардж странную уверенность, граничащую с фанатизмом, в собственной мощи и непобедимости. Она подумала, что лорд опасается связываться с нею. И, недолго думая, вызвала лорда Терроза на переговоры с тем, чтобы предложить нечто. Заинтересованный, лорд на встречу прибыл – что же может предложить ему безумная Мардж, интересно?
Но это был обман; Мардж просто решила оспорить у лорда власть над западом; и вместо какого-либо предложения лорд получил удар в лицо и сеть на голову. Мардж в своей самоуверенности решила, что может пленить (или убить) лорда. Он прибыл на встречу один; женщин было шестеро – Мардж подумала, что этого числа будет достаточно, чтобы победить лорда.
Чья-то неосторожная сабля поранила лорда, удар по лицу рассек ему бровь, и это привело его просто в бешенство. Совершенно невзирая на пол противников, лорд переломал им руки – дабы не смели держать оружия! Правда, этот урок им не пригодился – лорд, растерзав сеть, которой его пытались пленить, удавил всех шестерых (особенно досталось Мардж, то, что от неё осталось, пришлось после собирать в мешок), а останки велел привязать к столбам и сжечь. После он поклялся, что сожжет всякую кинф, что встретится у него на пути, включая и тех, кто будет называть себя королевами, и кинф отступили от границ его владений. Думаю, по поводу этого инцидента он испытывал некий стыд – и вовсе не из-за того, что его поранили и испортили новую куртку; он попался в такую простую ловушку, как совсем глупый мальчишка, и это обстоятельство вызывало у него жгучий стыд и не менее мучительную ярость.
В это-то время  Тийна, провозгласившая себя королевой, и возвращалась с остатками своей армии в столицу, и знамя её летело на крыльях ветра перемен…
Напомним, чтобы после не было никакой путаницы – Тийна возвращалась из Паондлогов, наконец-то избавившихся от снега. И туда, по этой самой дороге умчались в ночь Кинф и Йонеон.
Но они не встретились, и на то были две причины.
Первая заключалась в том, что Тиерн, обуянный страстью, всю ночь после сражения терзавший Тийну, совершенно подавил её волю – по меньшей мере, ему она не смогла бы сказать «нет», если б он у неё спрашивал, - и настоял, что они должны тотчас же пожениться. На стенах крепости, которую спешно отстраивали уцелевшие защитники, подумали было, что сонки задумали какую-то хитрость, разбивая лагерь и разжигая на ночь костры, но то были всего лишь приготовления к свадьбе. И сцеллы не посмели нарушить священного (на их взгляд) ритуала.
И в свете костров, которые больше походили на пламя военных пожарищ, невеста, простоволосая  и прекрасная, в белом платье, с венком из первых чахлых весенних цветочков в смоляных волосах, пошла к венцу меж рядами славящих её сонков. И их луженые глотки гудели, руки мерно выбрасывали в небо пылающие факелы, салютуя новобрачным, а мечи лупили о щиты так, что последние не выдерживали и трескались.
И Тиерн, страшный и жестокий, ждал её у грубо собранного из выбеленного солнцем сушняка алтаря, и голову его украшал венец, тот самый, что он раздобыл в подземелье, в Королевской Тюрьме. А бывший советник в новой черной сутане, страдая, читал молитвы, захлебываясь горькими слезами, но того никто не замечал, пусть даже они и прочертили две блестящие полосы на лице нового Первосвященника.
После последовала брачная ночь, такая же неистовая и дикая, как и предыдущая, и любовников было слышно далеко – даже лорд Терроз, ночью проверяющий посты на стенах, прислушался к далекому шуму и, поняв его природу, расхохотался, и его охотники вторили ему.
Отчего все так получилось? Мне на то ответить несложно.
Тийна, конечно, не любила Тиерна ни единой минуты; но в его объятьях, когда его жестокие жадные безжалостные пальцы тискали и мяли её нежное дивное тело, оставляя порой синяки на бедрах и ягодицах, она словно теряла разум. И вместо его худого и желчного лица  своими затуманенными глазами она всегда, неизменно видела прекрасные яростные синие глаза молодого сцелла, а вместо тонкогубого злого рта сонка – острозубую дикую и хищную улыбку юного лорда. И чем яростнее терзал Тиерн её, наслаждаясь своей безграничной властью, тем больше она получала удовольствия. Порой он яростно и больно кусал её в шею, оставляя багровые кровоподтеки,  и из-под прикрытых век её катились слезы от невыразимого блаженства, и она шептала, задыхаясь в любовном бреду:
- О, мой прекрасный возлюбленный! Как мне хорошо! Ты – мой бог!
И сердце Тиерна тогда наполнялось таким неведомым удовлетворением от этих униженных признаний, что с ним не сравнилось бы и наслаждение от ласк этой прекрасной и такой вожделенной женщины. Это называется – власть; это было самое сладкое и самое хмельное вино, желаннее которого Тиерн еще не пробовал. И тогда он понял, отчего Орден признал в нем своего и выбрал из сотен его соплеменников – выбрав власть, он никогда не раскаялся бы и не пожалел, как советник.
Потом он придумал связать ей руки, чтобы её ногти не раздирали его спину в кровь, и её видение было столь ярким, а крики так громки, что приближенные опасались, а не убивает ли Тиерн новобрачную?
Но все обошлось.
Однако, и это было еще не все.
Господин муж не собирался никуда трогаться с места, покуда не насладится в полной мере своей молодой женой, и они остались еще на несколько дней; так же господин муж имел обыкновение по утрам уходить по своим делам, наслушавшись криков и стонов своей молодой жены. И как правило, он не объяснял, куда это он идет, и что за дела у него могут быть тут, в глуши лесной. Он торопливо натягивал свою черную старую сутану – другого одеяния у него пока не было, - и, набросив на её дрожащее тело плащ, уходил. Полог за ним опускался, и тогда в шатер проникал советник.
И уже другая – новая черная, - сутана падала на пол, и другой человек торопливо забирался под плащ, на еще не остывшее после мужа ложе, и Тийна, открыв затуманенные любовной пыткой глаза, видела склоненное над нею лицо Шута.
Странное колдовство, что подарила Тийне старуха тогда, в Мунивер, позволяло ей видеть рядом с собою того, кого бы ей хотелось – верно, так сама колдунья делала для чего-то… когда-то… интересно, кого видела она?
Советник никогда не кусал её, как Тиерн, он был нежен и ласков. И Тийна смеялась, гладя его лицо.
- Ну же, - говорила она, поддразнивая его, -  покажи мне, кто тут важный господин!
И советник словно с ума сходил, подстегнутый её словами. И вытворял с ней такое, что, проснувшись потом, когда его рядом уже не было, она от одного воспоминания об этом…
Словом, это затянулось на несколько дней; а когда Тиерн все же решил вернуться в город, армия пошла не длинным путем, а коротким, тем, что указали Тиерну сильфы. А Йон и Кинф, не ведающие этого пути, ехали длинным – оттого-то они и разминулись. Это и есть вторая причина, отчего беглецов не перехватили и почему Тийна даже не заподозрила, что птичка её улетела.
Впрочем, она была просто уверена, что Кинф все еще в столице. Вспоминая слова старухи, что краса её может вдруг померкнуть, Тийна каждый день отыскивала какой-нибудь достаточно блестящий предмет и с тревогой осматривала себя. Но, как бы придирчиво она не разглядывала свои щеки, лоб, никаких признаков увядания она не находила. Напротив – казалось, от этих безумных ночей она лишь расцветала, и золотые духи, торопливо стирающие с её кожи кровавые синяки, разрисовывали её тело тонкими золотыми кружевными узорами. Она с довольной улыбкой клала свой осколок зеркала на место и возвращалась в кровать, размышляя, каков сегодня будет в её видениях неистовый лорд.
Словом, весело.
Но настал миг – а он не мог не настать, - когда нужно было возвращаться в столицу. Что до Тиерна, так он не прочь был бы остаться в лесу еще на пару дней, так сказать, свежий воздух и здоровый образ жизни… Но у сцеллов на то были свои взгляды, и они нет-нет, да и начинали постреливать в сонков, когда те слишком близко подходили к стенам. Барон Длодик размышлял о том, что можно было (его рана перестала его уж очень сильно беспокоить) повторить штурм, потому что Зеленый Барон, несомненно, ослаб, и военная удача – дама очень капризная… Но Тийна велела собираться домой, и сонки отступили.
В город они вернулись как победители. То была заслуга хитрого Тиерна – выслав вперед себя гонцов, он велел кричать во всех направления, что они порядком поистрепали армию Зеленого Барона, да так, что он не осмелился напасть на них, справляющих свою победу под стенами его крепости, и эта полуправда, полувымысел подняли воинский дух сонков до небес. И королеву Тийну встречали с таким почестями, каковые не и не снились Чету.
Вот, кстати, еще одна несуразность – Тиерн, так легко добившийся всего, чего ему хотелось, женившийся на Тийне и теперь вполне способный претендовать на титул короля, отчего-то не сделал этого. Он никому не сказал, что теперь он – муж королевы, он просто отошел в тень, промолчал, предпочитая быть мужем тайно, но не властелином, оставшись равнодушным к возможности занять свободный трон. Это было весьма странно, но не было никакого короля Тиерна, как и Первосвященника – Тиерн наконец-то избавился от своей черной рясы, поспешно и словно бы со стыдом, как будто его прежнее служение теперь казалось ему чем-то смешным, несерьезным и даже постыдным. Но, возможно, это лишь показалось нам.
Словом, в первую очередь по приезде королевы Тийны сонки (придворные) устроили знатный прием. лилось рекою вино, говорились здравницы, и к ногам королевы, гордо восседающей на троне, подносили подарки.
Поздравили и нового Первосвященника – бывший советник не казался больше опечаленным и раздавленным (и мы знаем, отчего), он приосанился и важно принимал поздравления, качая головой и поглаживая медальон с изображением Чиши, висящий на груди. Бывшего Первосвященника тоже поздравили сразу со всем – и с удачным спасением из подземелья Палачей, и с возвращением, но он отмолчался, ушел в тень, и скоро о нем позабыли. Праздник продолжился все с тем же размахом.
Тиерн все это время стоял за спиной у королевы; казалось, все то, что происходит, нисколько не трогало его. Даже явление новенькой, отполированной статуи Чиши, которую сонки встретили дружным ревом, его не взволновало. Он все так же стоял позади трона своей жены, полускрытый шикарным гобеленом, который почтительные сонки как-то приспособили, чтобы задрапировать убогие стены. Голова его была склонена к плечу, к тому, что тень скрывала, и создавалось такое ощущение, что некто что-то шепчет ему на ухо из этой самой спасительной тени. Но, наверное, это лишь казалось, потому что лицо Тиерна при этом ничего не выражало, и он не собирался никуда бежать и ничего делать, как то случалось в те времена, когда он еще был Первосвященником…
Однако, и оставаясь на месте, он не утратил былой хватки. Когда речи поздравляющих стали льстивыми настолько, что уши склеились от сахара, Тиерн, заподозривший что-то, шагнул к Тийне и что-то шепнул ей на ухо.
Тийна побледнела; глаза её пробежали по льстивым лицам, словно искали кого-то, и не нашли.
- А где мои гости и мой жених? – поинтересовалась она. – Я не вижу их!
Сонки замолчали, сконфуженно отводя глаза. Тийна, предчувствуя недоброе, поднялась. Ноги её дрожали, и в ушах грозным звоном звучал каркающий голос старухи, обещающей тлен, гноение, и разрушение. Машинально провела она по лицу, ожидая снова ощутить под пальцами грубый рубец.
- Мы как раз хотели рассказать о них, - осмелился, наконец, один из поздравляющих (Тийна даже не знала его имени, и, возможно, видела впервые), поднявшись. – Позволь я расскажу. Мы просто не хотели портить тебе праздник…
- Ослы! – вскипела Тийна; первый испуг прошел, и она, не ощутив шрама, немного отошла от испуга. – О них нужно было рассказать в первую очередь! Так что случилось?
Сонк (это был доблестный начальник охраны, и, наверняка зная, что за недосмотр спросят с него, решил сам все рассказать – но в выгодном ему свете) поведал следующую историю.
Старик и статный рыцарь из охраны принца – то есть принцессы, что уж скрывать, все об этом знают, - все время ссорились. Сонки, стоящие в карауле, не раз видели их, бродящих по всем закоулкам замка, причем рыцарь вышагивал впереди и словно что-то искал, а старик семенил позади, горько сетуя на его упрямство и уговаривал оставить поиски.
Потом на некоторое время они исчезли из поля зрения сонков, и он (начальник охраны) уж было подумал, что старик своего добился и уговорил рыцаря вернуться в покои, отведенные им. Но не тут-то было!
Рыцарь, оказывается,  нипочем не согласился старика слушать, и на следующую ночь снова отправился на свои поиски. Теперь и сонкам стало любопытно, чего так хочет найти неутомимый Горт, и они (в лице лично начальника охраны) последовали за ним.
Он привел их (его) в странное место. Небольшой такой альков, который на поверке оказался ничем иным, как  входом в тайник, а тайник тот был ничем иным, как королевским хранилищем.
- И что же? – живо спросила Тийна. – Было там золото?
- Ни капли! – с жаром закивал головой начальник охраны, и стало ясно, что то, что там оставалось, перекочевало в его карман. – Как я понял, это-то и бесило рыцаря. Он-то рассчитывал, что золота там полно!
- Вот как. И куда же все делось?
- Это рыцарь и пытался выяснить. Он кружил по подземелью, осматривая какие-то следы, простукивал стены, проверял каждый камешек.
- И ничего не нашел?
- Ничего! Зато тут появился этот старик – он, верно, последовал за рыцарем, когда обнаружил что тот снова ушел из покоев, - и все испортил, - начальник охраны нервно дернул плечом от досады. – Рыцарь что-то нашел. Клянусь Чиши, его лицо вдруг посветлело, словно он разгадал загадку, и он хлопнул себя по лбу так, словно разгадка все время была у него под носом. Он как раз стоял в пустом углу, совершенно пустом, я проверил, - сонк сделал честное лицо, - и тут этот старик… он выполз из темноты, стеная. Кто-то ранил его, и рыцарь поспешил ему на помощь. Я в ужасе спрятался, - лицо сонка стало серьезным, - потому что из той темноты смотрело на меня  такое страшное нечто, что я не посмел последовать за ним. Старика же ухватили за ноги и втянули обратно в темноту, да так быстро, что его ногти оставили борозды в земле, за которую он пытался уцепиться. Страшная грызня слышалась мне из того угла, и лязг оружия, бой, но не долго – нечто убило рыцаря в поединке!
«Смерть раба», - пропел страшный гнусавый пророческий голос в голове Тийны, а в висках застучали маленькие, но тяжелые молоточки, и она с опаской покосилась на отполированную статую Чиши.
Но тот стоял безмолвно, и даже его вставленный заново глаз выглядел мертвым и холодным. Это была просто статуя – дух Чиши покинул её и не пожелал вернуться в заново собранное тело. Это просто статуя, и ничем она не угрожает, и нет опасности, нет…
- Ты уверен, что он умер?
- Я видел его распоротый живот и отрубленную голову, обезображенную до невероятности, словно страшный зверь грыз его лицо!
- И что же дальше?
- Когда нечто убралось, - продолжил сонк, - я осмелился выйти и посмотреть, что там такое случилось. Рыцарь, растерзанный, лежал на спине в луже крови. Старик рядом, но он не пострадал так уж сильно – его немного посекли мечом. Лишь задели, да ударили по голове – это и явилось причиной его долгого беспамятства…
- Он лежит без памяти?
- Да, королева. Наш лучший знахарь осмотрел его и сказал, что скоро старик будет здоров.
- А что же благородные господа?
- Видишь ли, королева, проклятый старик, потащившийся вслед за рыцарем, запер покои приезжих на ключ, и они до сих пор таковыми и остаются. Еду мы подаем через маленькое окошечко в дверях…
- Вот напасть! А что, взломать двери никак невозможно?!
- Дело в том, госпожа, что внутри заперт и рыцарь Натаниэль. И он против того, чтобы ломали двери. Он сказал, что натянет нам глаз на…
- Не нужно повторять мне его ругательств! Будто я их не слышала… А что благородная госпожа, которую он охраняет?
- Покуда не жаловалась.
Тиерн стоял, оживленно сверкая глазами. Рассказ сонка очень заинтересовал его. А потому он сделав ему знак бровями, понятный только им одним, совершенно скрылся в тени, и сонк поспешил откланяться.
Встретились они в полутемной галерее; начальник охраны стоял навытяжку, и Тиерн, потирая ручки, с довольным видом разгуливал туда-обратно.
- Значит, говоришь, обезображен до неузнаваемости? – произнес он, сияя всем своим желчным лицом, словно мысль о таком невообразимом зверстве веселила его. – А ну-ка, иди, покажи мне его!
Рыцаря устроили на вечный покой в склепе, в котором раньше Король Андлолор хоронил своих верных слуг (а надо ли напоминать, что даже простой стражник у его дверей мог оказаться князем?), потому как никаких распоряжений насчет него не поступало, королевы Тийны не было, а госпожа погибшего не показывалась. И, дабы не гневить никого, ему оказали великую честь - похоронили как человека, а не скинули в ров на съедение рыбам.
Рыцарь, прикрытый полотном, покоился на каменном ложе, и поверх его савана, порядком перепачканного кровью, лежал его меч. Тиерн безо всякого почтения поднял его и поднес лезвие поближе к чадящему факелу в руках сопровождающего его сонка. На лезвии была кровь – не то, чтобы много, раны, нанесенные им, были наверняка пустяковыми. Рыцарь задешево продал свою жизнь.