Неразрешимая загадка

Теперь времена другие стали. Не то, что в недалёком прошлом. Ещё лет двадцать пять назад никому и во сне не снилось то, что нынче цветёт вокруг, как говорится, пышным цветом, неся надежды обновления и материального благополучия.

Я уже не говорю про демократию, лучшую, по слухам, систему государственного устройства, но и технические разные мелочи и приятности, ставшие нам привычными и даже почти родными, мы за это время  переняли из-за границы.

 И вполне правильно сделали, поскольку мысль человеческая не стоит на месте в некоторых частях света, постоянно подгоняемая жаждой безбедной жизни. И там, в этих местах, если не думаешь и не делаешь чего-то нового, запросто можно и зубы, как у нас говорят, на полку положить. Называется это конкуренцией.

Если, к примеру, ты на своём заводике сделал дрянь, то ни один человек в здравом рассудке это у тебя не купит, а купит у соседа. Потому, что сосед свою дрянь покрасил красиво и моторчик приделал, или ещё чего усовершенствовал внутри.

Вот и выходит, что у соседа бутерброд с икрой а у тебя сухарь, да и того скоро не будет, коли будешь дрянь делать. Думай, соображай уже, коли жить хочешь. Таковы волчьи законы капитализма. Вот их мы и переняли, наконец-то, и через это имеем теперь желание жить не хуже чем, скажем, в Германии. Конкуренцию эту завести, опять же.


Ведь как у нас было раньше? Шьёт фабрика штаны, по моде двадцать пятого года. Ничего, что на дворе девяностый. Купят, куда им деваться, других же нет, все в стране такие шьют. Или автомобиль, примерно того же года модели.


Зато дело кипит, народ работает, люди при деле, в штанах, в автомобилях, некоторые. Сказка, а не жизнь. Правда, на мировом фоне разных там капстран по уровню жизни не очень смотрелись, зато знали, что строй у нас правильный и справедливый. От каждого по способностям, всем поровну, так кажется. Жили люди и радовались, и Коля радовался как все, пока не случился в его жизни момент переломный.


Подзывает  как то Колю Полосухина комсомольский секретарь главный, ну тот, который будет секретарём профкома  автозавода, когда старого  на пенсию выпрут, и говорит.

 – Посылаем тебя, Полосухин, в капстрану на десять дней. Хотели послать Чижикова, но тот в вытрезвитель попал по неосторожности после получки, а ты не пьёшь, страну нашу, значит, социалистическую за десять дней ,возможно, не опозоришь.
 Опять же, взносы аккуратно выплачиваешь, в самодеятельности на ложках стучишь. Выручай, Коля, не отказывайся. А иначе путёвка пропадёт, и на следующий год нам путёвок в обкоме больше не выделят.


А Коля завсегда безотказный. Если, к примеру, транспарант провезти на демонстрации мимо трибуны с начальством, или гроб понести на похоронах, или выточить какую деталь для дома (он токарем работает), все идут к нему.
Правда он не ездил  никуда дальше Москвы, и страшновато как-то, впервой, но делать нечего, начальство просит, отказывать нельзя.
Секретарь проинструктировал, что говорить, что нет, и отправил в райком комсомола на инструктаж.


Шесть человек сидят за столом и смотрят на него внимательно. Трое молодых, вроде Коли, а трое, похоже, ветеранов войны  отечественной, с медалями разными и орденами. И смотрят, как будто просветить его хотят «рентгеном» каким. Проникнуть ему в душу пытаются.

 И вроде как спрашивают даже -А не имеешь ли ты Коля, надежды тайной перебежать к врагам нашим, на запад, как некоторые артисты балета уже не один раз в прошлом делали? Но Коля артистом балета не был, и от этого мыслей таких в его голове отродясь не водилось, но от взглядов отцов ветеранов он слегка опешил и напрягся. Но всё обошлось.

Ответил он комиссии кое-как на их вопросы про Афганистан, и про американских агрессоров. Обругал, как положено, "отщепенцами", Солженицына с Сахаровым, взмок весь.

-Характеризуетесь вы положительно, - сказала молодая девушка, видимо тоже, какой-то секретарь. – Социальное происхождение и национальность у нас вопросов не вызывают. Мы вас утверждаем к посещению ФРГ на десять дней.
Отлегло.

Ещё две недели на сбор медсправок от десяти врачей и анализов из различных мест Полосухинского организма,обязательное прощание в мавзолее с вождём мирового пролетариата, что оставило в Колиной душе довольно хмурый отпечаток, и Коля, нате вам,, проверенный внутри и снаружи, как орёл парит над Западной Европой с посадкой во Франкфурте на Майне.
 
Ничего хорошего не ждёт Коля от этого Запада. Знает, страна наша лучше всех. Почему, не важно. Уверен что лучше, и всё тут.

Знает об этом Коля с детства. Ему при рождении сказали, и повторяли по радио ежедневно, по нескольку раз. Дурак запомнит.
 
Осенью, мальчиком, он сильно волновался за перелётных птиц. Ведь им лететь через заграницу, как там они в этом кошмарном мире чистогана? Показывали как то эту заграницу по телевизору. На царство кощея бессмертного похожа, даже страшнее.

 А уж птицам там точно жить негде. И где ему, десятилетнему было представить, что он сам окажется однажды в этом близком к разложению и гибели,как говорили по телевизору, месте.

 Последние дни перед поездкой Полосухин мысленно прощался с солнышком и берёзками, знакомые смотрели как-то хмуро, то ли завидовали, то ли сомневались, вернётся ли живым?
Коля летел  и чувствовал себя агентом коминтерна и наследником народа победителя. Чемодан забит матрёшками, и значками с Лениным для агитации за социализм.

Вот самолёт пошёл на снижение, из облаков вынырнул город, какой-то. Крыши всё оранжевые, как игрушечные. Видно они рубероид не используют, отметил Коля, или дранку, как у матери в деревне. Черепица ему понравилась больше рубероида уже в воздухе.

Самолёт коснулся земли, подали трап и, диковато озираясь, группа советской молодёжи сошла на землю.

Тихо шурша шинами, подъехал жёлтый автобус с большими, почти во всю стену окнами. Войдя в широкие двери, молодёжь свободно разместилась в салоне и удивлённо разглядывала  сквозь стекло жизнь аэропорта, пока автобус, почти бесшумно, довёз их до аэровокзала.

Как это у них всё так тихо работает, удивлялся Коля, вспоминая лязг дверей и рёв мотора автобуса, везущего его каждый день на работу и обратно. И выхлопа совсем не видно, отметил он, стоя у заднего стекла. Нехотя, он поставил немцам ещё один плюс в дополнение к черепице.

В аэровокзале главный группы им сказал далеко не разбредаться, скоро будет автобус. Можно только в туалет. Замечание было ко времени, поскольку Колин пузырь уже давно напоминал о своём существовании.
Оглядев огромный зал с сотнями людей, Коля решился найти туалет, как привык на родине, по запаху. Но всё оказалось проще, таблички висели везде и, как ни плохо было у Коли с иностранными языками, он быстро заметил стилизованные фигурки треугольнички.
По запаху этот туалет ему бы ввек не найти, потому, что аромат странным образом не соответствовал содержимому заведения.

Третий плюс «Гансам», не много ли за полчаса? При выходе из туалета Коля как то даже распрямился внутри, что-то похожее на чувство самоуважения смешанного с некоторой досадой за свою страну непривычно шевельнулось в его сердце. Не такой представлял он заграницу.

Разместившись в автобусе, где ко всеобщему удивлению тоже оказался туалет, группа с гидом двинулась на север в город Блаунбрюк. Немецкий гид что-то бормотал в микрофон с таким акцентом, что Коля как и все, не обращал на него внимания.

Он с жадностью смотрел в окно. За окном быстро и бесшумно проплывал Запад, которого он так боялся в детстве. Ровные квадраты полей изредка перемежались низкорослыми лесными массивами с  расчерченными как по линейке дорожками. Небольшие поселения, состоящие преимущественно из двух и трёхэтажных коттеджей, иногда скрывали от глаз картины природы, не носящей даже оттенка так милой русскому глазу дикости.
Ни помойки придорожной, ни покосившегося забора Коля так и не увидел, что создавало впечатление сна, который так разительно не похож на привычную реальность.

Прибыв в небольшую молодёжную гостиницу, группу расселили по три человека в номере, и Коля решил пойти принять с дороги душ.

Общая для обоих полов, что слегка смутило девушек и развеселило юношей, душевая комната находилась отдельно и состояла из шести кабинок без дверей.
 На полу поддоны и больше ничего, как показалось Коле вначале, в кабинках не было. За Колей зашли две девушки из группы и также недоумённо уставились на это издевательство.
 Ни смесителя, ни привычной «дырчатой железной тучки», голые стены. Но тут одна из девушек заметила, что на уровне пояса виднеется какая-то кнопочка, а под потолком пимпочка, величиной с гривенник.
 Коля как мужчина не желал уронить себя в глазах прекрасного пола, и, перегнувшись через кабину, нажал на кнопочку.

В то же самое мгновение девушки взвизгнули, а Колину голову и шаловливую ручку окатил теплый душ. С мокрым рукавом и головой Коля стоял, обтекал и не знал что делать. Вода текла, но до кнопочки было уже не добраться. Оставалось раздеться догола и лезть под душ, чтобы отключить воду.
 Но рядом были весёлые девушки, и уходить явно не собирались, заинтригованные происходящим, и явно ожидающие от Коли каких либо активных действий. Неожиданно, также как потекла, вода исчезла.
 Таймер, догадался Коля, но плюса больше «Гансам» не поставил.
- Жмоты, на воде экономят-, сказал с досадой Коля и пошёл сушиться.


На другие дни были запланированы различные экскурсии. Коля с группой осмотрел хозяйство фермера, даже почесал одну свинью за ухом, побывал в театре, где откровенно скучал, не зная языка. Ознакомился с лечением психов в лечебнице, удивился, что каждую субботу их в колясках провозят по всему городу, что бы люди про них помнили.

 Побывал в трёх музеях, которые тут же смешались в его памяти. Видел, как плавят сталь, делают автомобили.
В общем, вполне освоился с окружающим миром и даже немножечко привык к этому порядку, чистоте и продуманности жизни, постоянно искал глазами урну и мимо унитаза старался не писать.

За день до отъезда, их группу повезли на станкостроительный завод, показать достижения и в этой области, чтобы видимо совсем «добить» гостей и бывших победителей в войне, отыграться как бы.

 И это им вполне удалось, благодаря Колиной рабочей простоте и честности.

Когда группа вышла из автобуса и направилась в проходную, Коля шёл в первых рядах и сразу заметил в вестибюле на невысоком постаменте, огороженном декоративными поручнями, свой станок токарно-винторезный. Он его сразу узнал, так как работал на нём уже пять лет, сразу после окончания ПТУ.
 Конечно, это был не его станок личный, а как две капли воды похожий. Коля узнавал каждый рычажок, каждую деталь. Даже табличка, вылитая из чугуна была та же. И цифры те же 1905.  Гид рассказал, что это первый станок, выпущенный заводом.

 Все пошли дальше, а главный группы окликнул и поторопил Колю, тупо стоящего и разглядывающего экспонат.

Осмотрели цеха, испытательные стенды, много чего, всё не упомнишь и вот привели всех в зал, куда вышли немцы, видимо  начальство и переводчик. На столе напитки в бокалах и рюмках, главный группы уже не смотрит строго, как вначале поездки, расслабился перед домом.

ГБшник, которого в группе быстро вычислили, как все, с бокальчиком стоит. Предвкушает премию по приезду. Все взяли по бокалу и потихоньку попивают. Атмосфера дружеская.

Немцы говорят, что очень рады, что извиняются за войну. Что их станки охотно покупают по всему миру и спрашивают, понравился ли их завод, станкостроительный?
Тут  главный, что-то вспомнил опрометчиво и сказал.

– У нас же в группе есть токарь, вот он пусть и ответит.
Всё внимание на Колю, переводчик поближе подошёл, чтоб чего не пропустить. Коля, от такого внимания оробел и говорит.

– Чего же, завод нормальный, светло, тепло, чисто. Техника, опять же, передовая во всех отношениях.
-А коли вы токарь, то на каком станке работаете?- спрашивает немец. 
-А на том, что у вас в вестибюле стоит - честно говорит Коля.

Все прекратили пить, повисла тишина и переводчик желая сгладить неловкость момента, что-то ещё говорил немцам шёпотом, чего, Коля понять не мог. Почему то ему вспомнилась немая сцена у писателя Гоголя в бессмертной комедии «Ревизор».

Скомкано попрощались, залезли в автобус. Главный с ГБшником сидят хмурые. Через полчаса автобус остановился на переезде. Коле не раз доводилось и дома подолгу простаивать у переезда.
Прошёл поезд и как только последний вагон пересёк шоссе, шлагбаум открылся. На родине это произошло бы минут через пять. Время – деньги, отметил про себя Коля, капитализм, и смело поставил ещё один плюс.Настроение было паршивое.


Он глядел в окно и размышлял. Мимо проносились ночные огни чужого для него мира. Конечно, он красивый, этот мир. Ухоженный, тщательно организованный, но удивительно чужой. Коле очень хотелось домой.


Самолёт плавно приземлился в Пулково. Прокатившись по полосе, остановился. В иллюминатор было видно, как самолёт окружили пограничники с автоматами, в шапках ушанках, завязанных под подбородком. Раскосые глаза выдавали в них жителей Средней Азии.
 
Еле влезли с чемоданами в коптящий Икарус, и пошла за окном мелькать Родина, покосившимся, заметёнными снегом домишками, стенами леса, редкими встречными машинами.


 Дома, раздав символические подарки и снова встав к своему старинному станку, вывезенному по репарации из Германии, он ощутил себя на своём месте и был вполне счастлив. Только не шло у него из головы это путешествие.
 Будто вынули его из тёплого болота, провели по сухой солнечной полянке и снова сунули в трясину, где так тепло и привычно.


Отчего так, думал Коля, вроде бы и люди мы такие же по строению тела, и ума у многих не меньше чем у немцев, а вот живём гораздо хуже?  В войне победили,  космос освоили, а вот жизнь простую, земную освоить не получается. Загадка, попробуй, отгадай.

 
Он отошёл от станка и прибавил громкость приёмника. На пленуме ЦК генсеком избрали Горбачёва.