Глава 1

 
Я разглядывал грязные стекла, запотевшие от ливня, с продолговатыми разводами от дождевых капель. На все помещение резко запахло тушеным мясом. В этом запахе примесями отдавался недавний дождь, запах гнилой сырости, пота и бензина. Непонятный смрад наполнял зал.
От горячего чая отходил пар. Дешевый бергамот с отвратительным привкусом – гнусное пойло в промозглую погоду. Хотя погода имела тут лишь последнее значение.
За окном шумел город. Слышно было, как вода глухо отскакивала от колес машин, разбивалась об асфальт, и вновь собиралась в непроходимые лужи.
Входная дверь то и дело хлопала, впуская новых посетителей, искавших временное укрытие от стихии. Помещение наполнилось грязью следов, невыносимым запахом улицы и влаги, и отряхавшихся то и дело все новых и новых людей.
Кто-то имел при себе зонт, кто-то не имел ничего. Но закусочная в такой час манила к себе разнородную массу, привлекая, словно мотыльков заманчивым светом. Из залитых окон виднелся мутный, остывающий вечер. Непроходимые чащи города с его приближением постепенно пустели, оставляя непогоду и слякоть далеко за стенами.
Неопрятный дух заведения сказывался с каждой минутой, но видимо никому совершенно не мешал. Люди рассаживались по грязным диванчикам и креслам, некоторые читали, некоторые думали одним им известные вещи, некоторые желали забыться, а некоторым было просто плевать.
Сделав глоток отвратительного напитка, я поднялся.
Идя к выходу, я остановил ненадолго взгляд на толстом мужчине в мятой рубашке, который нетерпеливо ел жаркое из небольшого глиняного горшочка. Ложка побрякивала о края, наполняя эту картину ещё большей иронией.
Толстяк внимательно смотрел в миску, думая, что без его присмотра говядина вновь станет парнокопытным и сгинет отсюда прочь в поисках лучшей жизни.
Я усмехнулся, когда он подавился и закашлялся. Его толстые щеки заколыхались, живот выпучился на неестественно большое от туловища расстояние. Женщина, воодушевленная таким происшествием, стремглав бросилась колотить его по спине, при этом крича что-то понятное только себе. Толстяк покраснел, задыхался, ложка выпала из его рук и звонко ударилась о пол, оставив неприятный дребезг. 
Я потянул дверную ручку на себя и вышел на улицу. Дверь позади меня противно скрипнула. Прохладный ветер обдал лицо, капли дождя усыпали меня, едва я успел выйти на порог. Тускло горел фонарь, в свете его, около самой лампы был виден мелкий моросящий дождь.
Я отряхнул пальто и свернул в правый переулок.
Запах гнили проникал в легкие все глубже, по мере того как я проходил дальше в грязном переулке. На стенах виднелись большие черные пятна, и из-за плохого освещения, я лишь мог догадываться, что это было. Идя, я слышал неприятное эхо своих шагов, будто все пространство, в котором я находился, было полое.
Впереди виднелся срез в стене дома; издали он напоминал пропасть, резко возникающую по мере моего к ней приближения.  Пустая, нелюдимая тишина пугала, и изредка в неё примешивались инородные звуки, выдернутые из чего-то иного.
В левом углу послышалось легкая возня.
Не обратив внимания на шорох, я прошел к узкой щели, той, что была издали похожа на пробоину в доме. В самом же деле в этом месте заканчивалась стена монолита, и оставалась узкая лазейка перед соседней кирпичной стеной.
Я обернулся. В углу, кряхтя и бранясь, пытался подняться бродяга, видимо укрывавшийся от непогоды в грязном переулке. Он поднимался, путался в чем-то и вновь падал, то и дело издавая странные оборванные окрики кому-то.
Поднявшись кое-как, он обернулся, затем озирался по сторонам, и, чего мне больше всего не хотелось, пристально уставился на меня. Даже в полутьме я почувствовал внимательный прищурившийся взгляд.
- Ян? Ты чтоль? – окрикнул меня грубым гортанным голосом мужчина, которого раннее я принял за бездомного. Я прислушался, и спустя минутную паузу резко вспомнил, кому мог принадлежать этот голос.
Тремя неделями раньше на одном шумном мероприятии, проходившем у моей знакомой, милой девчушки, носившей в своем теле не одно смертельное биологическое оружие, какой-то почтенный господин, одурманенный дешевой водкой, которую сам он предпочитал называть опиумом, долго кричал в истерике, что его единственное предназначение, это уничтожить недостойных вирусом иммунодефицита человека.
Не думал, что встречу его вновь.
- Ты не узнал, что ли? – Мужчина предпринял попытку шагнуть ко мне, но тут же пошатнулся, и едва схватившись за гнилостную, покрытую мхом стену, удержался на ногах. Следя за ним, я невольно усмехнулся, представляя себе суровую картину того, какими зефирами его сюда занесло.
- Сложно не узнать.- я поморщился, благо во тьме это едва можно было различить, да ещё и с расстояние в несколько метров. Но сам не зная зачем, я добавил: - Я спешу. Счастливо. – Отвернувшись от него, я двинулся в направлении к щели, держась правой стороны. Но незваный собеседник, кажется, был нисколько не обескуражен моим скорым побегом. Напротив, шатаясь и волочась, он прошел несколько метров за мной, и с трудом откашлявшись, продолжал:
- Я ведь туда и направлялся. Жди, сейчас бы только не упасть. Ты ведь тоже туда? – Он словно ищя света озирался, хотя прекрасно видел меня, я остановился ненамного впереди, но все же хорошо различим. – Составь компанию. Я перебрал. – уведомил он меня, хотя это я заметил как только разобрал в темноте его худощавый силуэт.
Я нехотя кивнул. Пройдя вдоль стены, мы юркнули в узкий проход.
Тьма рассеялась, стоило только нам выйти из-за угла, разделявшего грязный переулок и скрытую домами улочку. Сама же улочка, скорее напоминала задний двор, окруженный со всех сторон стенами, и поэтому выглядела такой таинственной в свете висящей небольшой лампочки, накрытой кое-как дешевым плафоном. Впереди, без вывесок и порога, в стене одного из монолитов виднелась дверь. Железная, с синей облезшей краской, выкрашенная не одно десятилетие назад. Впрочем, дверную ручку в те времена не предпочитали ставить, поэтому вид голой, облезлой двери в духе импрессионизма будоражил воображение и требовал основательного пинка. Или звонка, коей все же присутствовал.
Мой навязавшийся попутчик, то и дело спотыкался. Колени на его когда-то светлых джинсах обтерлись, была видна ещё влажная грязь, а рукава вымазаны чем-то непередаваемо гнилостным. Весь его вид складывался в один вонючий рой насекомых, сгруппировавшихся в человечью фигуру, но в любой момент готовых разлететься и расползтись подальше отсюда. Когда же ему доводилось сравняться с асфальтом на неизбежно близкое расстояние, он предпочитал некоторое мгновение передвигаться на своих руках и локтях, а затем лишь предпринял попытки принять свойственную человеку плоскость. Но силы его похоже иссякали, взгляд неопределенно блуждал, а попытки продержаться на ногах ровно заканчивались, будто имели лимит. Я пригляделся к нему. На запястье у него я заметил довольно сильный кровоподтек и меня передернуло. Вначале в голову, а затем только, преимущественно мнительно, в нос мне ударил запах разложения и мерзости, которая жила в этом человеке. И насколько мне было известно, жила долго. Странно лишь, что он каким-то чудом переживал свою болезнь. Хотя я думал, что черви совсем скоро, возможно на днях, возрадуются. Останавливая мысли, я позвонил в дверь, но перед глазами из глазниц моего спутника уже начал вываливаться сырой грунт и мелкие насекомые.