Глава 2

Дверь натужно заскрипела и открылась. Резко на улицу, где мы стояли, вырвался гул и басила музыка. Я кивнул отперевшему нам седому старику в байкерской жилетке и с отсутствием бровей, и вошел. За мной следом, впечатываясь в железный косяк и шатаясь, ввалился парень, которого все здесь называли Войлок.
Наперевес оглушительно громкой музыке и разного рода других звуков, я услышал окрик. Обернувшись, я кивнул. Человек в рясе священника проследовал за мной, догоняя меня. Очевидно, он был весел. За его неимоверную любовь к религии его называли коротко, - Ст.
- Эй, как нынче спиться демонам? – крикнул он поравнявшись со мной. Он старался перекрикивать шум, но из-за гудения мощных басов его голос несколько резонировал. Я обернулся ища глазами вошедшего вместе со мной Войлока. В многолюдной толпе у барной стойке я увидел его шатающийся силуэт пытавшийся удержать равновесие. Ухмыльнувшись я кивком головы указал на него Ст, но тот уже и без меня завидев эту картину отрывистым гортанным хохотом скрестя руки, медленно качал головою содрогаясь при этом от смеха всем телом.
- Брось, после нашей вчерашней оргии с двумя бутылками, я спал неземным сном, правда не помню где… - праведник захохотал ещё сильней, опустив голову и насмешливо смотря на меня. – Знаешь, в этом есть какая-то прелесть. Беззаботный здоровый сон и не важно где и с кем имеет довольно позитивное влияние на всё, кроме головы с утра. - я потянулся и осмотрелся кругом. Ст не спускал с меня глаз, щурясь от яркого света кислотных ламп и софитов, со странною улыбкою на губах.
- Стало быть сегодня надо выспаться ещё сильнее. – он как бы незаметно подмигнул мне и резко обернулся в сторону Войлока. – И нервишки поправить, после такого-то зрелища… Что он вообще тут забыл? –  задумчиво протянул святоша.
- Он, видимо вообще уже очень давно и что-то крайне серьёзное забыл в жизни. – взглянув на последок на барную стойку мы переглянувшись направились в противоположную сторону в самую гущу ночной жизни.
 Мы остановились, когда пересекли несколько больших комнат, усеянных галдящими людьми. Все они были в своих мирах. Я наконец разобрал что же играло посреди этого шума, и периодически менялось на замогильные стоны The Doors. Выйдя в самый большой, третий по счету зал, освещенный лучше предыдущих, я присел на мягкое глубокое кресло, и повернулся к присевшему рядом Ст. Он оскалился, уводя взгляд на проходящую мимо блондинку, слегка прикусил язык зубами и повернулся ко мне. Лампа, что стояла позади меня осветила его мученическое лицо. Он ухмыльнулся, и я не менее ухмыльнулся в ответ, когда заметил на нем новехонькую, свежую оправу. Я отчетливо увидел позавчерашний вечер, разбитые окровавленные очки пресвятого Ст, лежавшего в луже собственной крови, обильно вытекавшей из его носа и десен. Прозаическое зрелище. Оно определенно ему шло, и похоже стало традицией. Каждый новый день бедняга глубоко задумывался, придется ли сегодня ему бежать в оптику за новой парой идиотских очков, круглых как у кого-нибудь допотопного священника, изгоняющего очередного непреступного дьявола. Впрочем, парень он был неплохой. Я знал его, казалось целую вечность, но меня так умилял его образ, его невинное полоумие, его морали, которые он читал всякому заблудшему, его неизлечимый, казалось въевшийся в кости алкоголизм. И я никогда не видел более праведного и извращенного человека. Он был праведный извращенец. Впрочем, в этом тысячелетии это было модно.
Я улыбался во весь рот, думая о Ст, но он сострадальчески посмотрел на меня и почесал свою маленькую, так не идущую ко всему его облику бородку.
- О! Маленький мессия! – Гнусновато пропищала молоденькая девчушка с лицом, испещренным рубцами. Большую половину её лица прикрывала прядь прямых густых волос цвета фуксии. Остальная половина была тронута неизвестной мне причиной, покрывая её лицо рытвинами, будто кто-то усердно вспахал его. Весь облик её задел меня своею неопрятностью. От неё пахло дешевой цветочной туалетной водой, вся её рыхлая фигура хорошо просвечивалась под невесомой материей платья леопардового раскраса, являя в мыслях среднестатистическую блондо – брюнетку, непременно смуглой кожи, из всеми забытой Америки. Ст медленно поднял на неё томный взгляд. Я обернулся. Музыка в зале стихла, и  на находившуюся поодаль от нас сцену зашли музыканты. Вокалистка с дешевой электрогитарой принялась вертеть микрофон в стойке, то и дело заправляя волосы рукой назад. Я видел их впервые. Рядом послышался разговор моего собеседника и подошедшей дамы. Они негромко перекинулись несколькими фразами, в которые я не вслушивался. Мельком лишь я заметил, что они толкуют о встрече сегодня. Ст засмеялся: - Звезды мне сегодня благоволят! – он искося взглянул на меня и вновь прикусил язык. Девушка внимательно следила за ним, развязно улыбаясь. Уголки её губ расползались невообразимо широко, рот был огромным, а губы тонкими, и безвкусно накрашены пунцовой помадой. Весь её облик напоминал раздувающую гортань жабу, и как удачно она вписывалась в её образ!
- У тебя есть тотем? – не поворачиваясь спросил я у неё, желая услышать склизкое болотноводное. Ст приподнял бровь. Впрочем, и его рот искривился в не доброй улыбке. Жаба издала пронзительный хохот, и я в дальнейшем условился её так и называть, хотя сама она, как позже сказал мне Ст, предпочитала именовать себя Жозефиной, имея склонность к воздыханию и воздыхателям. Мне же казалось, что она имела склонность не мыться довольно долгое время, хотя проверять бы я, пожалуй, не стал.
- Какие же все все-таки загадочные сегодня, господа! – Залилась она в жутком хохоте, - Одному звезды благоволят, другой живностью какой интересуется! – Она присела на подлокотник кресла Ст – Что ж я, в твари себя какие что ли записала? Да и с каких пор вы вместо неопалимой купины астрологией заинтересоваться успели, мой праведный? – Она загоготала ещё громче; уши закладывало и я старался сфокусироваться на игравших сейчас на сцене, но зал так нечетко разбивал звуки, что игравшие музыканты врятли даже слышали сами себя.
- Это не астрология, это устоявшееся выражения. И с чего я кустом вообще интересоваться должен?
- Куст у тебя вскоре в голове вырастет от всего этого дерьма. – Жозефина скорчив и до того несовершенное лицо потрепала Ст. по щеке, и отвратительно выпятив на него морду, высунула язык и облизала идеально круглую линзу его очков. Меня передернуло. Ст. странно улыбнулся, и ухватился за массивную руку девушки, тяня её на себя. Жаба сползла с подлокотника и взгромоздилась на колени моего приятеля, но впрочем, пробыла там с минуту, потом же поспешно подмигивая ему и кряхтя, зашагала на чей-то окрик. Я взглянул на него долго и протяжно.
- Она тебе тоже напоминает жабу? – Изображая подмигивания Жозефины спросил я его. Он отвел взгляд от удалявшейся фигуры, не спеша приподнял глаза на меня и, коротко кивнув, искривил рот в надменной усмешке. Ну, или как мне показалось.
- Сегодня она обещала меня порадовать. – Осведомил меня приятель. Я закатил глаза от отвращения.
- По-моему ты придурок.
- Немного. - Я покачал головой.
- И давно ты с ней радуешься? – Ст. громко заржал. Я уставился на него, и тоже усмехнулся.
- Ты не понял. Она меня радует. Смекаешь? Ну, ты понял...
- Ты точно придурок.
- Да солнышко, для тебя - кто угодно. Ррр-рр... – Я повернулся в сторону игравших музыкантов. Играли они отвратительно, и выглядели не лучше. Краем глаза я заметил туповатое выражение лица сидевшего рядом приятеля. Он не упускал не одну проходившую мимо юбку. 
Святоша мог повлечь за собой любую девушку, в любую погоду и при любых пометках в паспорте. В делах любовных, и не очень, ему не было равных. Я давно перестал удивляться его любовному разнообразию, хотя некоторые экземпляры были совершенно непригодными даже к самому последнему заблудшему, потерявшему всякую надежду. Ст. же утверждал, что «в царствие тьмы непроглядной равен каждый и каждая, хотя конечно все зависит от количества и качества выпивки». В его царствиях бывали такие редкостные шедевры, которым мог позавидовать какой-нибудь коллекционер невнимательностей  природы. Но по мне некоторые особи, которых я то и дело замечал у Ст. были недостойны даже чтобы египетская тварь сожрала их сердца после кончины. Он разуверял меня, не переставая насмехаться, что там, наверху, бесплатная медицина, и что непременно после белых одеяний им быстренько облагородят образы в более благовидные. Ему было виднее. И плевать он хотел на разнородные предрассудки, и именно за это мой приятель был вынужден зачастую менять оправы, а иной раз и полностью вещь его первой необходимости. Его дамы хотели быть единственными, а становились лишь однократною вещицею, что им не очень приходилось по вкусу. Женщины бессмысленны в своих логических умозаключениях, в логике как таковой, и догадках. И им так не по вкусу, когда они одноразовый продукт мужского потребления. Ст. покидал их даже с некоторую горечью, которая за порогом сменялась победной улыбкой, слегка печальной, но непременно отвратительно слащавой. И его дамам непременно хотелось эту улыбку стереть. И они возвращались. Бывало одни, в жажде разузнать что либо, либо с покровителями, коих было мало и редко, либо с каким плохеньким калибром, но никогда ещё Ст. после того как ему разбивали лицо не оставался один. Та же, кто и затевала месть, позже была замучена совестью, каялась, ещё разок, если везло, и, что уж тут, возмещала моральный ущерб.  Ст. это все даже очень нравилось, и он не жаловался.
Музыканты начали третью по счету песню. Игра была гнусная, эхо развевало их мелодию по ветру, а отголоски грубоватого голоса солистки доносились, словно она полоскала глотку. Песня не продлилась и двух минут, как все смолкло, игравшие медленно разбредались под громогласные крики оживленной публики. Из динамиков вновь уныло завыл Джим Мориссон, совершенно не к месту, пока опьяневшие голоса не перекричали рифы электрогитары  и не завыли какую-то всеми известную композицию.
Я оглядел моего приятеля. Он то и дело высматривал в толпе что-то, вглядывался, озирался. Если бы он не был слегка чудаковат, весь вид его был бы весьма изящен. Я проследил его взгляд, благо он уже нашел то что искал. Мимо нас, спеша, пронеслась только что певшая на сцене девушка. В близи она была не такая уж мерзкая, как мне сперва показалось. Невысокая, худощавая рыженькая смазливая девчушка, наверняка младше чем выглядит, прытко и едва заметно кивнула вперед, смотря на Ст., улыбнулась вскользь, и растворилась в толпе. Ст. не торопясь поднялся: - Удачи, неудачник. - взглянул он на меня. Его бровь поползла вверх, рот скривился в благоговейной ухмылке, и он, сцепив на весу ладони и прикусив язык, кивнул мне и легкой походкой двинулся вслед растворившейся музыкантше. 
В кармане бешено завибрировал телефон. Я недовольно нахмурился, и не смотря на то кому принадлежал звонок, отключил его. Сошлюсь на то, что села батарея.
Ну, или на то, что она  мне больше не нужна.

Многолюдная толпа загудела, словно в предвкушении чего-то, и я, невольно обернувшись на гомон, уловил знакомый силуэт. Я едва успел подняться с кресла, как мое и соседнее место быстренько заняли двое мужчин. Заметив меня, они втянулись в разговор.
- День, то есть вечер добрый, друг. Не хочешь ли встрять в оживленную беседу о поэзии? О Шелли, для начала, потом обсудим что-нибудь эдакое поострее. Видите ли, вечер сегодня поэтичный, небо черное, грозы ливневые…  - Оба они негромко загоготали, и я нетерпеливо повернулся и наскоро смешался с толпой. Затылком я почувствовал, что вовсе не обескуражил тех двоих моим побегом, хотя наверняка они долго смотрели мне в след, пока я не пропал из виду. Вполне вероятно они привыкли к такого рода реакции неподготовленной аудитории на их возвышенные стремления донести до меня информацию, которой не самое место и время для внедрения в мою голову. Не то, чтобы разговоры о поэзии нагнетали во мне что-то отрицательное, или я не переносил их. Очень уж отвратен мне показался вид этих двух придурков, держащих в костлявых руках по стакану дешевого виски, словно следуя всем традициям, в которых они, видимо, хотели быть. Я сразу догадался, что оба они являли себя современными поэтами – романистами. Не в моем духе было все это. Да и к тому же я не удивился бы и тому, что на сгибах локтей у них куча недвусмысленных следов. Скользких в плохом смысле людей сразу видно...
Я расталкивал толпу, словно гущи какого-то леса, пробирался сквозь странное население зала, кто в смешных и нелепых одеждах, кто слишком громко обсуждает дошкольные вещи, а кто просто мысли не может удержать в голове, выставляя их всем напоказ сам того не ведая.  Две девушки в вызывающих топах, с наполовину вывалившейся грудью, которая не могла более удержаться в их белье, обсуждали, какой бы мог твориться разврат в примитивных культурах и поселениях,(если бы они вдруг оказались там) ныне многих даже не найденных и вполне себе первобытных, оставленных нетронутыми цивилизацией, со своими суровыми законами и жесткими правилами. Я и раннее видел их обеих. Обе белокурые до мозга костей, невыносимо навязчивые, обе актрисы не оглашаемого жанра, довольно часто появлявшиеся здесь, и уже успевшие обзавестись некой репутацией. Их слащавый взгляд с натренированным прищуром обоюдно двигался по мере моего преодоления их отрезка пространства.  Я заметил, что они ждали от меня приветствия, но не подсластив им момента, я лишь холодно кивнул, делая вид, что киваю стоящему рядом с ними моему давнему знакомому. Мужчина в обтягивающей довольно полное тело голубой майке, с веселым радужным принтом оргазмически заулыбался мне и мило, с некоторой долей изящества помахал мне в знак приветствия рукой, теребя пальчиками воздух. Он кивнул мне на двух блондинок и закатил глаза. Дориан. Впрочем, в документации он числился как Михаил Геннадьевич, но за неимоверную бесконечную любовь к самому себе, стал называть себя с каким-то Уальдовским оттенком.  Гомосексуалист с нехилым стажем. Ему уже перевалило за пятьдесят, но выглядел он как-то свежо. Я подумывал, может он питался кровью юных девственников - гомосексуалистов, что придавало ему молодости, бодрости и сил для новых извращений. Штаны блестя, словно латекс, отдавали перламутром, облегая при этом все выпуклости его довольно поношенного тела. Веки сияли от блесток, которые осыпались прямо ему на щеки, а волосы на голове идеально уложены, иссиня-черные, отдающие превосходной натуральностью. Он вкладывал в себя все, считая тело, да и свою жизнь коммерческим проектом, и не ошибался. Верно, его расчет приносил ему же самому прок. Насколько я знаю, материально он мог содержать в идеальном имидже ещё как минимум десяток таких же бесстыдных педиков.  Отходя, я заметил краем глаза, что он обернулся к стоящему напротив совсем ещё подростку с накрашенными глазами и задорной надписью на футболке « It`s ok to be gay », сладко шепча ему что-то на ухо, и через минуту они скрылись из вида.  Наконец, преодолев барьер, я подошел к высокой девушке, стоящей недалеко от сцены и обсуждающей что-то с парнем, у которого из лысой головы торчал могиканский головной убор. Девушка обернулась, и выпучила белоснежные зубы, такие же огромные как она сама,  в широченной приветливой улыбке. Я, все же, улыбнулся сдержанно.
- О, Ян! Рада. – не пряча улыбки и говоря словно сквозь зубы, воодушевленно вскрикнула она, принимаясь теребить меня по плечу. Я едва доставал ей до подбородка.         
- Познакомься! Это Рамиль. – Она жестом указала на бородатого единорога. У него, не смотря на облик, было аристократическое, красивое лицо. Хотя оно так смешанно выражало эмоции, поэтому я остался холоден. Рамиль же не выказал ровным счетом ничего, кроме сдержанной улыбки в приветствие.  – Рамиль. - Поспешил он заверить меня лично, а то я уж было подумал…
-Ян. – Ответил я, слегка иронично ему улыбнувшись. Он это заметил. И отвел взгляд. Я проследил за этим. Мужчина был огромен, широкоплеч и поджар. Одет он был как-то странновато по моде, но в общем выглядел довольно гармонично. У него были небольшие глаза, пристально упиравшиеся куда-либо и легкий игривый взгляд, с быстротой и должным вниманием подмечавший детали. Брови имели дугообразный изгиб, и когда легкая эмоция трогала его лицо, бровь едва заметно скользила было вверх, а губы недовольно поджимались; вид его казался уместным, и вполне значимым. Как я узнал позже, Рамсес владел яхт – клубом и каким-то небольшим, но прибыльным бизнесом. Это меня не удивило, потому что вид у него был деловой, несмотря даже на чудаковатый прикид, который ему  был к его деловому лицу. Во всяком случае, Эля не скрывала своей симпатии к его персоне, открыто разговаривала, показывала что-то, сообщала, знакомила. Он же видимо тяготился её чрезмерным вниманием, но имея некоторые виды на что-то, не отходил от неё дальше вытянутой руки.