Балерина

Алекс всегда был везунчиком, 35 лет, хорош собой, любимая работа, карьера, деньги – многие завидуют.  Фотохудожник с именем, связями, необременительными любовными приключениями и постоянной тоской, чёрт знает откуда взявшейся и не отпускающей счастливчика Алекса уже почти год. Дошло до того, что однажды утречком подумалось «а нафига просыпаться?».
Когда позвонил главный редактор журнала «Кумиры», Вадим Акаёмов и попросил зайти, Алекс был в абсолютном психологическом раздрае.  Но Вадим был не просто работодателем, он был другом. Они дружили уже тысячу лет, ещё со школы. У обоих были строгие мамы без пап и довольно бедное одинаковое детство. Теперь оба сделали карьеру, поменяли свои когда-то скромные квартиры на совсем нескромные апартаменты, но продолжали дружить и поддерживать друг друга, всегда, когда в этом возникала необходимость.  Тем более, что и профессии их сильно пересекались. Вот и сейчас, Алекс не сомневался, Вадим собирается предложить ему работу. Скорее всего, очень важную для обоих. А работать чертовски не хотелось. Сначала Алекс хотел отказаться, но потом испугался, что уступив своей тоске, совсем в ней увязнет, и согласился на встречу.
Вадим был необычайно возбуждён.
- Старик, я даю тебе шанс прославится окончательно и бесповоротно.  Ты, конечно, слышал о Лизе  Шульгиной?
Алекс слышал. И не только.
Лиза Шульгина была балериной. Не просто модной, не просто талантливой и известной, Лиза была явлением. Алекс любил балет и уже давно следил за творчеством удивительной балерины. Но как-то издалека, не смея, да и не желая приближаться.
Лиза вошла в комнату летящей походкой, выворачивая ступни, как это принято у балетных - хрупкая и царственная одновременно.  Алекс поднялся на встречу, да так и остался стоять, заворожённый  блеском  её удивительных  длинных глаз. Её лицо не было красивым. Но оно не отпускало. Его хотелось разглядывать подробно и долго, оно было прекрасно той особенной  породистостью и удлинённостью черт, какими отличались высокородные испанки великого Эль Греко. Давно забытое возбуждение охватило его.  И как то сразу Алекс понял, как нужно её снимать.
Они перекинулись парой слов, и Алекс с удивлением услышал, что  голос у него сел.  Кажется, так бывает от волнения или страсти только в ранней юности.  Но  и Лизин голос оказался с хрипотцой. Они почти ничего не сказали друг другу - договорились о встрече, обговорили время сеанса, попрощались и всё. Она вышла из комнаты той же летящей походкой, что и вошла, оставив после себя лишь шлейф волнующих духов, лёгкое прикосновение к его руке длинных прохладных пальцев и ощущение чего-то нереального, приснившегося, невозможного.
Во время съёмки они почти не разговаривали. Лиза была вожделенной моделью, и их сил хватало только на то, чтобы работать и всецело наслаждаться каждым мгновением этой работы.
 Алекс приглушил свет и постарался сконцентрировать его на  мягком повороте головы Лизы, с собранным, как это принято у балетных, пучком волос над высокой шеей. Линия перехода шеи в длинную узкую спину  потрясла его. В ней было что-то трагическое, очень женское: беззащитность, излом, покорность, хрупкость.  За них хотелось отдать жизнь. Руки! Это в них, то на колени брошенных, то вверх взметнувшихся, слышал Алекс, сводивший его с ума, голос с хрипотцой.  Это они страдали, радовались и умирали в её спектаклях, а сейчас покорно лежали на коленях, словно уставшие крылья Ангела.  И взгляд, и осанка, и поза – всё в ней было абсолютно органично и совершенно. Но вот она повернулась и всё изменилось. Взгляд роковой, обжигающий, не оставляющий надежды на пощаду, спина пружинистая, влекущая и опять эти руки - зовущие и отталкивающие одновременно.
Только ПЕРЕДАТЬ, молил он страстном возбуждении, только суметь передать, то, что открылось ему:  этот взгляд, эти руки, это лицо…
Сеанс их творчества был настоящим откровением, озарением, ВДОХНОВЕНИЕМ, наконец! Всё получалось само собой, они понимали друг друга почти на телепатическом уровне. Такого творческого подъёма, такой лёгкости и радости от работы у Алекса не было никогда раньше. Он чувствовал себя творцом, почти Богом и был абсолютно счастлив. 
А потом была любовь. Недолгая. Но самая настоящая. Самая ОНА. Как артефакт. Чтобы было, что в оставшейся жизни вспоминать и уже ни о чём не жалеть.
А потом Лиза уехала на гастроли, а когда приехала, что-то уже погасло в них. Видимо, вычерпнуто было до дна это невозможное счастье. Сил больше на такой накал не было.
Вот они и расстались.