Заметка о романе Степные боги

Одна моя знакомая, посмотрев «Бесславных ублюдков», авторитетно заявила, что Тарантино гений.

Вы, кстати, заметили, что слово «талант» в быту опошлено настолько, что словосочетания «молодой писатель» и «талантливый писатель» зачастую используются как синонимичные?

Еще порой разные книжки называют гениальными. Частенько можно услышать, что такой-то великий русский писатель написал там-то свой гениальный роман.

Есть еще парочка тяжеловесных словечек такого рода – эти предназначены для того, чтобы впечатлить совсем уж непробиваемого слушателя. Согласитесь, слова «гениальнейший роман» прямо-таки давят своей убедительностью, а такой пассаж, как «величайший писатель», сразу настраивает на благоговейный лад.

Как говаривал персонаж одного фильма, «у меня диплом уриста, я оченно хорошо учился». Я слышал что-то про просвещение и про то, что люди порой нуждаются в том, чтобы кто-то сказал нечто разумное, так что я сейчас скажу разумное, а Вы, если Вам понравится, постарайтесь запомнить мои слова и руководствоваться ими.

Если Вам очень понравился фильм и Вас распирает, не надо говорить, что режиссер гений. Идите остыньте, выпейте кваску, а если все равно не отпустит, просто скажите, что фильм Вам понравился.

Запомните, что слово «талант» не синоним слова «молодость».

Не называйте книжки гениальными. Гениальными бывают люди, а не книжки. Однако не судите о ком-то постороннем как о гении – просто остыньте и выпейте квасу. Чужую гениальность распознать невозможно, а предпринимать к тому усилия не только бесполезно, но и кощунственно.

Фраза же «Краткость – сестра таланта» имеет такую же ценность, как фраза «Небо бывает ясным». Ценность некатегоричных суждений, как правило, весьма невелика.

Не могу сказать, что роман «Степные боги» хорош, но кое-что в нем мне понравилось: во-первых, он сравнительно небольшой по объему (А. Геласимов «Степные боги», М., «Эксмо»), а в большинстве случаев в моих глазах это плюс романа; во-вторых, некоторые сцены на несколько мгновений возвратили мне ощущение детства; в-третьих, написан он хоть и безыскусным, но не тошнотворным языком, почти без лишних грубостей и интимных подробностей. В целом книжка оставила по себе неплохое впечатление. Когда берешь в руки книгу, не следует ожидать, что она тебе понравится, и тогда она вдруг может слегка удивить, хи-хи.

Впечатление от многих книг портят их финалы. Концовка ведь является условностью, равно как начало текста и его заглавие (насчет заглавия хорошо написано в книге «Заметки на полях «Имени розы»», хотя, как ни парадоксально, сами эти заметки суть книга совершенно излишняя, как бы в ней ни оправдывалось ее написание). Заканчивать текст лучше всего спокойно, без бешеной скачки и уж точно без подведения итогов. Лучше всего, на мой взгляд, вообще написать что-нибудь в том духе, что вот, мол, герой устал от своих свершений, постелил себе кроватку и лег вкушать сон – главное не описывать все это так хитроумно, что читатель заимеет основания выискивать в этой сцене некий тайный смысл: человек просто лег спать и никаких подтекстов.

«Степные боги», к сожалению, заканчиваются эпилогом, в котором раскрываются дальнейшие судьбы некоторых персонажей. Такие вот эпилоги являют собой плоды эгоизма и себялюбия, ибо лишают читателя возможности не выходя за рамки канона самостоятельно додумать судьбы персонажей книги после окончания описанных в ней событий так, как ему этого хочется. В случае с концовкой «Степных богов» эпилог, возможно, призван хоть как-то книжку закончить, поскольку последняя глава кончается ничем. Однако и сам эпилог завершается скверной фразой «Вот так все встало на свои места» (указанное издание, стр. 300), хотя вовсе непонятно, что до этого было не на своем месте. Вдобавок ко всему в эпилоге описано гораздо больше судьбоносных событий, чем в пятнадцати предшествующих ему главах.

Впрочем, невразумительная концовка меня не особо огорчила, поскольку я был к ней готов. Прочитав ровно две трети страниц неторопливо развивающегося, но довольно увлекательного романа, я понял, что никакие степные боги такими темпами не появятся даже в самом конце книжки и что в ней, по большому счету, вообще ничего не произойдет. Как выяснилось, я был почти прав – почти, так как не знал, что у романа будет такой емкий эпилог, где произойдет столько событий.

Название романа напомнило мне принцип придания заглавия роману «Короли и капуста» - в «Степных богах» есть много чего, однако напрочь отсутствуют эти самые степные боги При этом автор «Королей и капусты», вероятно, шутил, а вот чем руководствовался автор «Степных богов», я не знаю.

Язык книги демонстрирует верность очень простого, на мой взгляд, правила: не надо писать книгу таким языком, каким читатель, которому она понравится, будет описывать ее своему приятелю. Для примера обратимся к роману «Час Презрения» (А. Сапковский «Час Презрения», М., «аст», 2006) и прочитаем следующий весьма живенький отрывок: «Один из эльфов крикнул, на лицо Кагыра брызнула кровь. Другой скоя'таэль покачнулся, закружился и упал на колени, обеими руками хватаясь за рассеченный живот. Остальные отскочили, рассыпались по дворику, сверкая мечами.

На них напало белоголовое чудовище. Прыгнуло со стены. С высоты, с которой невозможно было спрыгнуть, не сломав ног. Невозможно было опуститься мягко, завертеться в неуловимом глазами пируэте и за долю секунды убить. Но белоголовое чудовище совершило это. И начало убивать» (указанное издание, стр. 1042). Итак, понятно, что момент весьма патетический, и Геральт лихо рубит целый выводок эльфов, что, несомненно, вызывает читательский восторг. Однако описано все это таким языком, будто автор просто переписал тот набросок, который он сделал в своей записной книжке, придумав этот момент; и ничего хорошего в этом нет.

Вот еще пример злоупотребления такого рода: «Волкодав уже не казался похожим на смерть. Он БЫЛ смертью. Он убивал всех, кого мог коснуться мечом, ножом, локтем, ногой. Они не успевали ни достать его, ни оборониться. Они сами были справными воинами, но венн двигался так, что не мог уследить глаз. И убивал. Убивал» (М. Семенова «Волкодав», М., «аст», 2002, стр. 479).

Короткие предложения и даже состоящие из нескольких слов абзацы – настоящий бич «Степных богов»: без подобного рода искусственного упрощения языка книжка была бы намного лучше, однако мы, увы, вынуждены читать такие вот абзацы, не говоря уж о предложениях:

«А кого волнуют ее дурацкие козы?» (стр. 14);

«И вообще с будущим» (стр. 33);

 « И он хлопнул Петьку по плечу» (стр. 108);

«Не очень понимая, что с ним происходит вообще» (там же);

«То есть думая о ведре» (стр. 112);

«Сто девяносто тысяч фрицев за ночь работы – неплохо для одного пацана с гвоздем на сеновале?» (стр. 128).

Имеются в тексте и некоторые фактические неточности (если это обусловленные авторским замыслом сознательные отступления от реальности, то я не уловил самой сути этого замысла). Так, военнопленный японец Хиротаро, не имея на то разрешения удивительно вольно разгуливает по окрестностям, а однажды и вовсе возвращается в лагерь далеко за полночь (стр. 117) – учитывая, где и когда происходит действие романа, все эти ночные прогулки выглядят не особенно правдоподобно. На странице 125 описывается, как Петька зажмурился под столом, а затем подробно рассказывается, как он наблюдал за происходящим в комнате. Наконец, ошибка вкралась не только в авторский текст, но и в воспоминания Хиротаро – на странице 101 он пишет, что покушение на путешествовавшего по Японии цесаревича Николая Александровича имело место в июне 1891 года, тогда как в действительности оно состоялось 11 мая (29 апреля по старому стилю).
 
Все же радующих глаз эпизодов в книжке немного больше. Хорошо описан момент, когда Петька «вдруг услышал сердце волчонка, стучавшее ему прямо в указательный палец» (стр. 18). После слов «они вдвоем с Петькой немного поискали Гитлера у реки» (стр. 97) я на мгновение ощутил себя ребенком – так непосредственно сказано об этом увлекательном занятии мальчишек того времени. Описание ощущений Петьки, когда поезд с матросами уезжает раньше, чем он принес им ведро, заставляет вспомнить ощущения, возникающие от пробуждения от хорошего сна: «Еще только подбегая к составу с угольными вагонами, он понял, что опоздал» (стр. 116). Выразительно передана картина беснования Масахиро и реакции на это окружающих: «Все, кто был на поле, включая неожиданно подошедшего скульптора, молча смотрели на него и щурились от яркого весеннего солнца» (стр. 147).
 
Меня порадовало, что Хиротаро спасает Петьку от повешения не при помощи каких-нибудь избитых в такой ситуации приемов национальной борьбы, а попросту рассмешив мучителей мальчика и приковав их внимание к себе (стр. 186). Еще мне понравились сравнение лиц двух японцев и Луны с тремя комами снега, составляющими снежную бабу (стр. 198), и рассуждения Петьки о справедливости и несправедливости (стр. 204-206).
 
Второй год подряд премия «Национальный бестселлер» присуждается не какому-нибудь тошнотворному тексту, написанному ужасным языком (как, например, «Букер»-2008 или «Большая книга»-2008), а среднему по своему уровню роману, который вполне можно прочитать на досуге и даже местами получить от него удовольствие. Что ж, нужно будет почитать лучший роман 2010 года по версии «Нацбеста» и еще какую-нибудь книгу с надписью «Андрей Геласимов» на обложке.

Должен признаться, что я устал от своих свершений на сегодня, а потому, заметив напоследок, что бабка Дарья из «Степных богов» весьма напоминает бабушку из «Похороните меня за плинтусом», отправлюсь стелить постель и вкушать сон.