***

                ЛЮБОВЬ БЕЗ ПЕРСПЕКТИВЫ

                ЧАСТЬ 1
               
                1

    Новый год Таня встречала в кругу подруг и знакомых. В этот круг входили однокурсницы Света и Лола, которые быстро оценили выгоды одинокого проживания Тани. Света пришла со своим другом Витей – студентом-историком, Лола – с двумя молодыми актерами местного театра драмы Колей Косовым и Сергеем Осиповым. С Колей отношения Лолы зашли достаточно далеко, маячила перспектива брака. Сергея же она пригласила для баланса мужчин и женщин в праздничную ночь, потому что, как ей было известно, Таня еще не нашла себе пару. Сергей же, хотя и создал себе в театральной жизни имя, не имел сердечной привязанности, жил бобылем.
   Перед застольем Таня и Сергей познакомились ближе. Выяснилось, что он поступил на работу в симферопольский драмтеатр, окончив театральное училище в Харькове, и проживает сейчас в однокомнатной квартире на улице Горького, предоставленной театром. Сергей ничего не сказал о своей работе в театре, но в этом не было необходимости.  Таня знала, что он играет поручика Ярового в спектакле «Любовь Яровая» Тренева. Осипов выглядел  в роли поручика органичным и выразительным. Коротко рассказала о себе. Сергей показался коммуникабельным, свободным от комплексов парнем.
      В разговоре за праздничным столом тон задавали актеры. Они явно добивались непринужденно-эротической атмосферы праздника и выбрали для этого подходящую тему разговора.
   - Представьте себе, - сказал Николай, - наш патриарх Юшенков снова женится на молодой. Их разница в возрасте составляет, кажется, лет сорок.
   - Старый селадон, - поддержал разговор Сергей, - Седой как лунь, а, поди ж ты, никак не угомонится. Кажется, это будет четвертый или пятый брак.
   - Если это зов природы, то, что здесь плохого, - подключился Виктор. – Хуже, если старик спекулирует на профессии.
   - Что ты имеешь в виду? – Спросил Николай.
   - Молодые девушки, чаще всего, обожают театр, и переносят обожание на актеров, независимо от возраста. Это обстоятельство дает немалые шансы самым дряхлым представителям вашей профессии, даже тем из них, которые почти утратили известную функцию. Тогда юная обожательница, вместо любви и счастья, обрекает себя на роль домохозяйки и сиделки.
   - Ну, наша профессия здесь не причем, - попробовал возразить Сергей. – Эта старая, как мир, история о барке по расчету со стороны молодых, но ранних девиц. В конце концов, такая девица может найти выход в том, чтобы наставлять старику рога.
   - Не скажи. Такие особы, как правило, романтичны и восторженны. Они как монашки дают обет верности. Ведь театр для них высшее проявление духовности.
   - А для тебя?
   - Для меня, одно из проявлений. Но я слышал и такие мнения: театр до пошлости условен, театр – кормушка для актеров. В этих мнениях тоже есть доля истины.
   - Осмелился бы ты сказать, что театр – кормушка для Москвина, Тарханова, Царева, Бабановой, Тарасовой и других великих актеров и актрис? – Спросил в ответ Николай. – Вряд ли. По-моему, ты перепеваешь мнения людей, мало смыслящих в искусстве. И, мне кажется, их немало среди вас, педиков, то есть, не педерастов, конечно, а студентов педагогического института.
   - Дело не в этом, - вмешался в разговор Сергей. – Здесь нечто другое. Неделю назад наш театр специально давал «Любовь Яровую» для студентов педагогического института по случаю его 30-летнего юбилея. Вы же знаете. Так вот, после спектакля я спрашиваю свою партнершу Ларису, то бишь, Ларису Божко: - Не переборщила ли ты с эмоциями? - Ведь она с таким остервенением играла свою Любу, с таким озлоблением произносила фразы, словно считала зрителей своими кровными врагами. Оказалось, так оно и есть. Ларису раздражала сдержанность, с которой педагогическая аудитория воспринимала спектакль: жидкие хлопки, холодное молчание. – Они такие умные, такие образованные, - сетовала она мне. – Где им проявлять естественные человеческие чувства? - Вы, действительно, такие, - спросил Сергей у Тани.
   - Образованность не исключает естественности чувств, - дипломатично ответила Татьяна. Подруги ее поддержали и сказали, что спектакль им понравился, а проявление эмоций – всего лишь свойство личного темперамента. – И вообще, - набросилась Света на Виктора, - чего ты задираешься. Мы пришли праздновать, а не спорить и ссориться. Давайте, лучше, проводим старый год, тем более что время близится к двенадцати.
      Участники застолья выпили за старый год, который многим из них показался довольно успешным. Ведь девушки поступили в ВУЗ и заложили тем самым основу будущего жизнеустройства, молодые актеры получили в знаменитой пьесе Тренева роли, позволившие им отличиться и прочно утвердиться в труппе. Говорили, правда, что в правящих сферах не все ладно. Отсюда борьба с космополитизмом, отставки, аресты. Все это, видимо, происходило не без причины. Но у политиков своя жизнь, у простых людей – своя. Если наверху во власти опасно, то чего туда лезут, карабкаются изо всех сил?
   По радио передавали обращение к народу, празднующему наступление Нового года, партии и правительства.  В исполнении диктора Левитана, конечно. Обращение не оставляло сомнений в неусыпном стремлении вождя не дать бюрократам почивать на лаврах, опрокинуть черные замыслы врагов, еще выше поднять жизненный уровень народа путем наращивания производства и снижения цен. Осмыслить обращение не представлялось возможным. Кремлевские куранты стали отбивать последние секунды старого года. Все подняли стаканы с шампанским, стали чокаться и поздравлять друг друга с Новым годом. Зазвучала величественная мелодия гимна Советского Союза.

   После выпивки развязались языки.
   - Слышали, - начал Виктор, - в новом году снова будет снижение цен.
   - Как всегда, в марте, - отозвалась Лола.
   - Увидим. До марта еще дожить нужно.
   - А я не собираюсь умирать к весне, - обиделась Света.
   - Не о тебе речь. Сталин болен. Сколько времени уже не выступает по радио, нигде не появляется. Он может не дожить.
   - Типун тебе на язык.
   - Светик, ты напоминаешь мне моего племянника четвероклассника Петю. Он бегал на прошлой неделе по школьному коридору, но был остановлен учительницей. – Как тебе не стыдно, Петя, - говорит она. – Товарищ Сталин болен, а ты беснуешься. – Увы, все смертны: и великие, и простые люди.
   - Так твой племянник думает, - спросил Николай.
   - Нет, он сказал, что не понял, почему учительница так волнуется. Товарищ Сталин все равно поправится. Я, - говорит, - сколько раз болел и всегда выздоравливал.
   - Не понимаю, какое отношение это имеет к снижению цен, - сказала  Лола. – Оно все равно будет.
   - На какие-то товары – будет, но многие другие еще очень дороги, - вздохнула Света.
   - А меня интересует вот что, - вмешалась в разговор Таня. – Я часто покупаю бублики, потому что люблю их есть с молоком. Бублик стоит сейчас 5 копеек. В каждое снижение его цена на копейку убавляется. Значит через пять лет цена дойдет до нуля?
   - И станет бублик первопроходцем в коммунистическое будущее, - торжественно заключил Сергей.
   - Правильно, - поддержал его Николай, - у нас бублик, у них на Западе – дырка от бублика, как у Маяковского.
   - Ты неточно цитируешь поэта, - сказал Сергей. – У него речь идет не о благосостоянии, а о демократии.
   - Если быть точнее: о благосостоянии в условиях демократии или его отсутствии для определенной категории населения, - заметил Виктор.- Ну а что касается цены бублика, то ведь можно и повременить с ее снижением, переключиться на другие товары….
      Посидев за праздничным столом, стали искать способы продолжения веселья. Придвинули к стенке стол, освободив пространство для танцев. Для начала поставили на пол крохотную елочку и сымпровизировали вокруг нее хоровод. Затем завели патефон, ставили пластинки, чтобы потанцевать вальс под песни Шульженко, Козина, фокстрот под музыку Цфасмана, Лундстрема. Верхний свет выключили, оставив светить настольную лампу. Периодически две пары из трех выходили на кухню покурить и поболтать, оставив еще одну пару в интимной обстановке. Партнером Татьяны в интимном танце, естественно, был Сергей. Разгоряченные, прильнув друг к другу, они медленно двигались в полутемной комнате под мелодию старого танго. Сережина рука нежно гладила ее спину, спускаясь от лопаток до талии и ниже. Горячие губы ласкали сладостным прикосновеньем ее шею, щеки и лоб. Потом его рука переместилась на ее грудь, нащупывая большим пальцем напрягшийся сосок. Их губы слились в жарком поцелуе. На бедрах и между ног Таня ощущала сквозь ткань своего платья  упругую силу его мужского естества. Ей стало не по себе.
   - Постой, - прошептала она, отстранившись, - сюда могут войти.
   - Не бойся, - отвечал он шепотом, - пока мы сами не появимся на кухне, никто сюда не войдет.
   - Все равно, не надо – не время и не место.
   - Позволь мне остаться у тебя сегодня.
   - Хорошо.
   На кухне, куда вскоре вышли Татьяна и Сергей, царило оживление. Лола и Светлана что-то обсуждали, примостившись на топчане. Николай, стоя у печки, демонстрировал Виктору приемы актерского мастерства. Набрав полные легкие воздуха, он порциями выпускал его, похохатывая. – Вот так мы и смеемся на сцене, здесь нет никакого секрета, - говорил он собеседнику.
   - Действительно, просто, - согласился Виктор. – Но у меня так не получается.
   Сергей открыл настежь дверь в кухню. – Фу, как накурили. Не прогуляться ли нам на свежем воздухе?
   - Не надо торопиться, - возразил Николай. – У нас еще ни в одном глазу. Посидим, поговорим, потом прогуляемся.
   Проветрив помещение, вновь установили стол посредине комнаты и продолжили празднование.
   - Предлагаю выпить за дружбу и любовь, - воскликнул Виктор.
   - Поддерживаю, - откликнулся Николай, опрокинув в рот небольшую дозу водки в граненом стакане. – Только надо сначала определить границу между дружбой и любовью, а то мы будем путаться.
   - Мы – за дружбу, правда, девочки, - лукаво произнесла Лола.
   - Ну, нет, - возразил Сергей. – Чеховский «дядя Ваня» говорит, что женщина может быть другом мужчины лишь в такой последовательности: сначала приятель, затем любовница, а потом уж друг.
   - А в обратной последовательности нельзя? – Спросил Виктор.
   - Посуди сам: дружба выходит за пределы отношений между полами, - пустился в объяснения Сергей. – Видеть в женщине друга значит проявлять к ней равнодушие, оскорблять ее в лучших чувствах и ожиданиях. Здесь уместна только любовь.
   - Разве любовь это только влечение полов? – Вставила реплику Таня.
   - Любовь, говорил один мудрец, не только ЭТО, но без ЭТОГО  все остальное было бы неважно, - многозначительно ответил Сергей.
   - А Шопенгауэр говорил, что половой акт – самое решительное выражение жизни, концентрация всех желаний! - Воскликнул Николай.
   - Ну, пошли, пошли, - вмешалась Света. – Их хлебом не корми, дай только поговорить на половые темы. Нет, с ними невозможно. Девочки, может, действительно, стоит прогуляться. Пусть у них проветрятся мозги.
     Теперь предложение приняли без возражений. Все быстро собрались и вышли на улицу. В ясную безветренную ночь на небе ярко светил месяц.   Надышавшиеся табачного дыма, съежившиеся в духоте тесного помещения легкие жадно ловили бодрящий морозный воздух. Разогретые алкоголем тела не ощущали холода. Разбившись по парам, пошли по улице Жуковского, свернули на улицу Карла Макса в направлении вокзала. Остановились у автостанции покурить. Спутники Тани и Сергея уже знали определенно, что они не станут возвращаться назад. Наступил момент, когда каждая пара почувствовала острую потребность уединения. Всем вместе его нельзя было обрести в Таниной квартире.
   - Вам не надоело бродить стадом, - поинтересовался Виктор, – не пора ли нам придать празднованию Нового года более интимный характер?
   - Ну, ты, историк, полегче насчет стадности, - поддел приятеля Сергей.
   - Не надо, Сережа, не провоцируй его на идеологические споры, - сказала Света. – Пойдем, моя радость, - обратилась она к Виктору, - до рассвета еще так далеко.
   Спохватились и Николай с Лолой. – Пожалуй, и мы удалимся. До встречи….
   Таня и Сергей остались одни. Тем же путем они вернулись в квартиру на Жуковского. В душе Тани царило умиротворение.  Она успела привыкнуть к Сергею и доверяла ему. От того возбуждения, которое она испытала во время интимного танца, не осталось и следа. По телу разлилась усталость после дня, проведенного в заботах по подготовке к празднованию Нового года, после застолья. Захотелось уткнуться в подушку и уснуть. Но сначала она застелила кушетку для Сергея. Не приглашать же его в свою постель! По очереди сходили в укромный уголок двора, где помещалась деревянная будка общей уборной. Возвращаясь, помыли руки и лицо под водопроводным краном посреди двора.
   Сергей почувствовал ее состояние. – Будем укладываться, - предложил он. – Ты ложись, а я еще покурю. – Он вышел на крыльцо.
   Таня быстро разделась, оставшись на всякий случай в трусах и лифчике, и скользнула под одеяло. Некоторое время лежала с открытыми глазами, ожидая возвращения Сергея, но тот не торопился. Потом ее сморил сон. Ей снилось, что она едет по заснеженной улице. Едет в кабине грузовика ЗИС-5, как когда-то в Чите, когда семья переезжала на новую квартиру. Рядом за рулем сидит … Сергей. Он внимательно смотрит сквозь смотровое стекло, периодически поворачивая голову, чтобы бросить на нее ласковый взгляд. На поворотах Сергей  берется правой рукой за эбонитовый набалдашник переключателя скоростей и совершает манипуляции. Этот набалдашник приковывает внимание Тани. Она тянется к нему рукой, но не решается дотронуться. – Тебе это интересно? – Спрашивает Сергей. – Вот он, возьми его. – Таня берет набалдашник, машина останавливается…. Сергей вылезает из кабины и, зайдя с противоположной стороны, берет Таню на руки и несет, повторяя: - Молодой хозяйкой ты в дом войдешь. -  «Это не его слова, - думает Таня. – Это слова из «Ямы» Куприна. – Но там герой произносит их, воодушевляясь идеей перевоспитать проститутку. Неужто, он и меня принимает за девицу легкого поведения? – Она смотрит ему в глаза. Он отвечает нежным ласковым взглядом. «Нет, его намерения чисты и благородны», - думает Таня и просыпается… Рука Сергея нежно поглаживает ее плечи и живот. Его прикосновения одновременно расслабляют и возбуждают ее. Он осторожно снимает с нее лифчик и трусы. Целует напрягшиеся соски грудей. Запускает пальцы в ложбинку между ее ног. Затем, в нее будто внедряется вершина самого Монблана, производя боль и наслаждение. Впрочем, наслаждение  преобладает.
   - Тебе больно? – Шепотом спрашивает Сергей.
   - Нет, - чуть слышно отвечает Таня. Ей не хочется говорить о том, что приземляет таинство любви.
                2
    Когда Таня приехала в Симферополь  из Читы, все было по-другому. Другой была страна, и даже Крым. Тогда полуостров принадлежал России, а его административный центр еще не оправился от ран войны. В городе еще торчали каркасы зданий, разрушенных немецкими бомбардировками, по утрам беднота стояла в длинных очередях за хлебом, за керосином для примусов и керогазов, основным транспортом был трамвай, тарахтевший по рельсам и тренькавший звонками. Сохранились и «линейки», этакие изящные пролетки, запряженные в одну или пару лошадей. Иногда на какой-нибудь улице или в переулке появлялась покосившаяся бричка старьевщика, предлагавшего в обмен за макулатуру и старый хлам разные свистульки, мячики, висящие на резинках, игрушки-тарахтелки. Возили уголь, дрова. Бродили точильщики со своими станками, подвешенными через плечо, и громко кричали: - Точим ножи-ножницы.
   Жизнь была суровой, но не безрадостной. Все-таки Крым – это солнце, тепло, зелень. Странно, но в голодные послевоенные годы  витрины гастрономов ломились изобилием мясных продуктов, особенно колбас и окороков, а также сыров. Словно наступил второй НЭП. Это изобилие обуславливали, конечно, какие-то экономические, политические и социальные процессы, тем не менее, оно было недоступно людям, считающим копейки. Наследие довоенного Крыма сохранилось лишь в виде караимских пирожков, курабье, кизилового варенья, экзотических топонимических названий типа Карадаг, Аю-даг, Бахчисарай и пр. Отец присылал Тане достаточно денег, чтобы она позволяла себе иногда полакомиться. Были и другие маленькие радости. Например, цирк, аттракционы. Еще большее удовольствие доставляло кино.
    Изрядную долю проката составляли  трофейные фильмы, то есть те, показ которых предварял текст на экране: «Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома Советской Армии немецко-фашистских захватчиков…» и т.д.  Фильмы подкупали какой-то раскованностью, естественностью поведения персонажей. Вместе со всеми кинолюбителями того времени Таня пережила эйфорию, связанную с  новым многосерийным фильмом под названием «Тарзан». Это был осовремененный вариант истории Робинзона Крузе, идеализация жизни в обстановке полного слияния с природой, свободы от внешнего принуждения.  Картина приглянулась Тане. И не только ей. В пионерском лагере в Кастрополе, куда ее летом отправили однажды пионервожатой, обращала на себя внимание группа пацанов, присвоивших себе имена героев фильма:  Тарзана, его подруги Джейн и обезьянки Читы. Мальчика по имени Джейн не смущало, что это женское имя, а тот, который носил имя обезьяны Чита, не менее им гордился. Такова была власть фильма над детьми. Но и над взрослыми тоже. После показа фильма стали распространяться в виде «самиздата» стихи, в которых они выражали свои впечатления от фильма. От имени женской половины кинозрителей сочинили такие строки:
                Ах, в Африку хочу я,
                Постыла жизнь мне тут.
                Здесь девушек не ценят
                И жен не берегут.

                Другое дело в джунглях
                Средь диких обезьян….
   От имени мужской половины распространялась песенка на популярный грузинский мотив, порицающая злодейства одного из отрицательных героев фильма:
                Фрай – изменник нехороший
                Нани-нам, нани-нам,
                Отвратительная рожа
                Нани-нам, нани-нам,
                Посадил Тарзана в клетку
                Нани-нани нам….
   
       Трофейные фильмы подвигли Таню изучать английский язык еще в Чите. Но не только они. Обучаясь в школе, она пристрастилась к прослушиванию по вечерам дома своего радиоприемника, из которого звучали голоса на английском языке. Те голоса, что вещали «оттуда» на русском, забивались глушителями. Но они и не интересовали Таню. Она слушала дикторов Би-би-си на английском, которые звучали без помех и отличались каким-то шармом. Они как бы выражали в звуке понятие «джентльмен», если отнестись к нему без предубеждения. То есть, понятие некоего молодого человека приятной наружности с хорошими манерами, проникновенным голосом, деликатного, уважительного, но стойкого и решительного в борьбе со злом. Вначале английский язык завораживал именно тональностью своего звучания.  Потом она стала кое-что в нем понимать. В девушке созрела решимость заняться английским языком серьезно, связать с ним свою будущую профессию.
    В последний год учебы в школе настало время подойти к этому вопросу практически. Объявили, что осенью в читинском Забайкальском госуниверситете откроется факультет иностранных языков, можно было бы попытаться поступить туда. Но что это будет? Вдруг первый блин окажется комом, получится что-нибудь несуразное, несерьезное, кустарное. Таня попросилась в Москву, в МГУ или педагогический институт на худой конец. Дальняя дорога ее не пугала, хотелось испробовать самостоятельной жизни. Отец, однако, настоял на поездке в Симферополь, раз уж она тяготится домом.  У отца самого были планы  перебраться из суровой Сибири в солнечный Крым по выходе со службы, но раз уж рвалась из дому дочь, то пусть она будет первопроходцем. В городе имелись родственники, у них девушка остановилась на время сдачи экзаменов в пединститут.
   Успешно сдав экзамены, она воспользовалась правом на общежитие. Там юная уроженка Читы, преодолевшая ради карьеры учителя не одну тысячу километров, впервые почувствовала разницу между ее прежними наивными представлениями о любви и реальностью. Таню поместили в комнату, рассчитанную на четверых постояльцев. Две койки в комнате уже занимали студентки последнего курса факультета русского языка и литературы, еще одну географичка, тоже выпускница. Одну из русисток девушки с наигранным почтением называли Евдокией Семеновной. Это была мужеподобная рыжая девица, с грубыми чертами лица, но обширной грудью и задом, способными соблазнить изголодавшегося юнца или любителя коллекционировать половые связи.   Ей уже было около 30. Она задержалась с учебой из-за войны, приобрела значительный производственный стаж, но оставалась девственницей. Житейский прагматизм и опыт сочетались в ней с девичьей непосредственностью и порывами, не свойственными женщине такого возраста. Она совершала время от времени поездки в Москву, чтобы увидеть своего кумира, оперного певца Лемешева. Посещала впрок все спектакли с его участием. Вместе с другими восторженными девицами своего возраста, и гораздо моложе, носилась по городу, подстерегая певца в самых неожиданных местах, чтобы взять у него автограф или вручить букет цветов. Возвратившись в Симферополь, она подолгу рассматривала фото певца, купленное в газетном киоске, делилась впечатлениями от его голоса и обаяния. Ее постоянно и прилежно слушала подруга и сокурсница Соня, русоголовая плоскогрудая хохлушка, недавно вышедшая замуж за своего земляка Петро из Зеленого Гая,  который теперь обосновался в Симферополе таксистом.
   По-соседству с Таниной кроватью располагалась койка географички, Лены, миниатюрной, голубоглазой девушки с Урала, имевшей идеальное сложение и улыбку в ямочках. Она держалась особняком от пары русисток, но была не прочь пооткровенничать с Таней. Ну а сама Таня вообще была новенькой, и только присматривалась к старожилам комнаты.
   Комнату девушек часто посещал супруг Сони, раздражая всех своими безапелляционными заявлениями типа: «Лучшее в мире – это украинские песни, итальянская опера и русские симфонии» или «В Зеленом Гае – самый целебный в СССР воздух». Видимо, он демонстрировал, таким образом, свой широкий кругозор. Его посещения были связаны с тем неудобством, что приходилось покидать комнату на 2-3 часа, чтобы дать супругом возможность заняться любовью. Заходили и другие парни. В основном, студенты из комнаты напротив. Заходили занять соль-сахар, переговорить, перекинуться в карты, в «дурочка». Среди них выделялся Саша Артеховский: довольно смазливый парень, с хорошими манерами и вкусом. Таня и Лена порой ловили на себе его плотоядные взгляды. Но внешне Саша проявлял интерес к одной Евдокии Семеновне. С удовольствием рассматривал ее фотоальбом, рассуждал об оперном искусстве, оказывал знаки внимания. Дусе это нравилось. Когда он уходил, она даже впадала в эйфорию. С некоторых пор она вообще преобразилась. Стала по-женски лукавить и кокетничать, откровенничать по поводу восторгов сладострастия, пережитых с Артеховским. Ее подруги терялись в догадках, пытаясь объяснить причину их любви. Саша был парнем прагматичным, циничным и расчетливым. Он был опытным дамским угодником, но не производил впечатления мужчины, неразборчивого в половых связях. В материальном отношении Евдокия Семеновна не могла представлять интереса. Почему в этой девичьей  комнате он выбрал в качестве объекта своей страсти именно ее? И почему после полового акта с ней он перестал посещать комнату?
   - Что-то ухажер Евдокии Семеновны долго не появляется, - посетовала однажды Соня, - неужто любовь кончилась. - Разговор зашел в отсутствие Дуси.
   - А любви и не было,- отозвалась Лена,- просто Артеховский проигрался в карты, а долг оплачивал сношениями с Дусей.   
   - Откуда ты знаешь? - Всполошилась Соня.
   - Мне Виктор признался. – Виктор проживал в одной комнате с Артеховским и состоял в интимных отношениях с Леной.
   Таня слушала их разговор с тревожным любопытством. Как это проигрался? Евдокия Семеновна – не вещь, а парни из комнаты напротив не какие-нибудь уголовники в зоне.
   - Зачем же играть, ведь этого можно добиваться и без игры, -поинтересовалась Таня.
   - Ну, милая, - сказала Лена, - в том то и дело, что без проигрыша в карты Евдокия Семеновна его бы вообще не заинтересовала. Они играют в свою «секу» сутками и проигрываются вдрызг. Витя рассказывал, что игра начинается со ставки на кон 10-20 копеек, а заканчивается десятками рублей. Долго ли проиграться с одной стипендии. Но азарт остается. Вхолостую играть не хочется, вот они придумывают ставки, в основе которых не денежный интерес, а половой.  Проиграл, значит, обязан лишить девушку невинности. Все это от дури и скуки.
   - Бедная Евдокия Семеновна, - вздохнула Соня.
   - Ты ее не жалей. Видела, сколько у нее радости в глазах после общения с Артеховским. Она познала женское счастье. Неужели лучше оставаться девственницей до смерти. А на брак с ним она вряд ли рассчитывала.
   - Может, и твой Витя отрабатывает долг? – Съехидничала Соня.
   - Я не какая-нибудь блаженная дура, - оскорбилась Лена, - и могу определить искренность чувства. Если, конечно, в этом есть необходимость, - добавила она уже насмешливо. - Ты сама не думаешь, что твой Петро наставляет тебе рога?
   - Это не твое дело, - вспыхнула Соня. – Не суй свой нос в чужие дела.
   Такая реакция Сони была небеспочвенна. Ее недавний муж, Петро, прославился в скандальном происшествии, известном всем обитателям комнаты. Он умудрился трахнуть Стеллу, подругу Сони, в присутствии ее мужа Боба Комарова, когда те напились до бесчувствия. Когда Стелла отдавалась, она плохо себе представляла, кто ею владеет. Но, очнувшись, стала мучиться подозрениями. Внутренний голос подсказал, что ею воспользовался Петро, к которому она питала отвращение. Последовала истерика, истоки которой были непонятны Бобу, но вполне очевидны Петро. Попытки мужчин успокоить раздосадованную женщину лишь усиливали ее рыдания и вопли отчаяния, особенно, когда в роли утешителя выступал Петро. Только беззаветная любовь Стеллы к мужу и обожание его таланта художника, хотя и начинающего, заставили ее скрыть истинную причину своего поведения. Но она открылась Соне, а из ожесточенной перепалки между земляками из Зеленого Гая о происшествии узнали все остальные.
   Виктор, любовник Лены, выглядел скромным, начитанным, деликатным юношей. Как и Таня, он учился на инязе, заканчивал отделение английского языка. Лена рассказывала, что им заинтересовался крымский КГБ, не для разработки, упаси боже, но для привлечения к чекистской работе. Это сулило бы материальный достаток и прочное устройство в жизни для нее, если бы она смогла бы охмурить его под завязку, то есть, связать узами брака, что, видимо, не составляло труда. Но дело в том, что у Лены был еще один любовник, Игорь, с факультета журналистики. Он обладал легким, пожалуй, легкомысленным характером, но был страстен и изобретателен в любовных утехах. Виктор, занимавшийся любовью чересчур правильно, явно проигрывал в этом сопернику. Впрочем, о соперничестве можно было говорить лишь условно. Виктор не подозревал о существовании соперника, не говоря уже о половых связях с ним своей возлюбленной. Лена разрывалась в выборе между продолжением любовных утех с Игорем и планами наладить обеспеченное, комфортное бытие с Виктором.  При всей своей любвеобильности она склонялась к последнему.

   Такие нравы царили в общежитии ВУЗа, где ковались кадры будущего, ковались в условиях, когда страна еще не оправилась от тяжелых ран жестокой войны, когда  от каждого человека требовались высокая сознательность, самопожертвование и энтузиазм для послевоенного восстановления и укрепления обороноспособности. Но студенты - во всяком случае, многие из них - не могли или не хотели соответствовать человеку будущего. Они много рассуждали о том, каким должен быть социализм, об исторических событиях и явлениях культуры, но в то же время безмерно пили и курили, играли в карты, совокуплялись по мере сил и возможностей. Они явно не щадили свои природные силы, которые можно было бы употребить на дела, полезные себе и обществу. Молодость живет по своим законам, похожим на законы природы. Ведь имеет свои законы, например, весна. В фильме «Сердца четырех» так и поется: «Вся жизнь потекла по весенним законам». 
    Через месяц другой Таня почувствовала непреодолимую потребность уйти из общежития и пожить одной. Сняла комнату в домике на улице Жуковского. Соседи говорили, что именно в ее квартире останавливался знаменитый поэт во время посещения Крыма в начале Х1Х века. Может быть. Но внешний вид и внутренние помещения дома ничем не выдавали в нем историко-культурную достопримечательность. Снаружи он выглядел убогим, отжившим свой век строением, выходящим на проезжую улицу глухой стеной с потрескавшейся штукатуркой. Пару окон единственной комнаты квартиры глядели в унылый и запущенный двор, но все же через них в сумрачное помещение попадал свет. Вход в квартиру находился на высоком пороге со ступеньками по бокам. Входная дверь вела в кухню с небольшим окном справа от крыльца. В ней располагалась традиционная печка, отапливаемая дровами и углем, небольшой стол и топчан. Через проем слева от кухни под углом помещалась комната площадью примерно в 15 кв. метров. Ее внутреннее убранство тоже не отличалось роскошью: кушетка у самого прохода в кухню, в углу – трюмо, у простенка справа старинная широкая и массивная кровать. Возникало впечатление, что она сохранилась с тех исторических времен, когда в нее укладывался сам поэт. Теперь кроватью пользовалась Таня. На первых порах она проживала в квартире одинокой студенткой, зато свободной и независимой.
   Правда, случалось, что такая свобода тяготила. Таня испытывала временами глубокое внутреннее томление, жаждущее прорваться ощущением безграничного наслаждения? Пока она знала лишь литературные определения этого ощущения. По Мопассану, оно обрушивалось на женщину как водопад ожидаемого желания.  Но отдаться мужчине просто так, из любопытства, было выше ее сил. В свои 17 лет Таня была девушкой гордой. Такой ее сделали семья, школа, музыка, книги. Если лозунгом времени было строительство социализма, то в ее семье он уже был построен. Отец, служивший в органах, полковник, располагал возможностью обеспечить материальный достаток и условия культурного развития семье из трех человек: жене и дочери, помимо него самого. Они занимали в Чите четырехкомнатную квартиру. Жили не без комфорта, у Тани был даже комбайн – приемник с проигрывателем, на который автоматически укладывались граммофонные пластинки. Но, несмотря на достаток, вещизм так же порицался в семье, как и во всей стране.
   Таня обосновалась в Симферополе, когда страна жила жуткой неопределенностью. Заболел Сталин, заболел  серьезно. Впервые в головы молодых людей заползали мысли о том, что вождь, в отличие от его идей, отнюдь не бессмертен. Все присмирели, затаились в ожидании неизбежного, особенно, евреи. Их соплеменникам в белых халатах адресовались упреки в плохом отношении к больным и коварстве в отношении советских руководителей. На стенах синагоги на улице Мало-Фонтанной появились надписи: «Бери хворостину, гони жидов в Палестину». Любое проявление веселья и радости выглядело неуместным. Таня поймала себя на мысли, что добрая прежде улыбка Максимки, маленького негритенка из одноименного фильма, изображенного на рекламном щите в витрине кинотеатра «Пионер», показалась ей если не кощунственной, то противоестественной. В такой обстановке не возникало ни радужных ожиданий, ни ощущения счастья. Но именно в это время она познала любовь.
                3
   Любовная связь с Таней изменила отношение Сергея к своей работе в театре, да и к жизни, пожалуй. В училище он считал распределение в крымский театр своего рода испытанием. Что такое Крым? Дыра. В местном театре можно отсидеться первое время, набраться творческого опыта, а затем перебраться в более интересное и престижное место. Может, и в столицу, если повезет.  Но большой успех не приходит сразу.
   Карьера складывается постепенно. Он сам-то с чего начал, закончив в Харькове школу-десятилетку? С работы в местном театре рабочим сцены. Сколько было волнений, подумать только! Театр казался святыней, храмом. Одно присутствие в нем, хотя бы в роли рабочего сцены, было пределом мечтаний. Воображение рисовало фантастические картины романтической любви к молодой, талантливой, изящной и деликатной актрисе. Пусть даже безответной. О какой-нибудь театральной карьере не было даже и мысли. Потом начались будни, простые и ясные. В каждодневной будничной работе театральная карьера для него самого  перестала быть недосягаемой.
   Волнения остались, но они носили более конкретный, так сказать, технологичный характер. Первый спектакль, монтировать который ему довелось, представлял собой постановку одной современной пьесы. Особенность работы бригады рабочих сцены во главе с машинистом сцены состояла в том, что она исключала общее руководство, осуществлялась спонтанно и на индивидуальной основе. В перерывах между актами пьесы, требующими перемонтировки сцены, каждый член бригады произвольно намечал объекты, которые следовало устранить со сцены или установить на ней. Все разом набрасывались на отработавший постановочный материал: убирали ставки, снимали задники, уносили реквизит и заменяли их новыми. Кто замешкался, оставался без работы. После спектакля он получал нарекания со стороны машиниста сцены, а то и упреки в служебном несоответствии. Важно было помнить детали постановки, что где стоит и как лежит. Новичку было трудно все ухватить сразу и опередить опытных рабочих сцены в выполнении того или иного действия. Поэтому первое время Сергей занимался зачисткой и закреплением откосов. Это деревянные бруски, скрепленные под прямым углом. Протяженный брусок прибивался гвоздями к деревянной ставке, более короткий – к полу. Таким образом, ставка, изображающая стену с балконом или что-либо иное, держалась на сцене вертикально. Зачистка же откоса состояла в том, чтобы, оторвав его при помощи молотка с гвоздодером от ставки и пола, вернуть гвозди на брусках в исходное положение с тем, чтобы их можно было забивать снова. Освоив эту нехитрую операцию, Сергей постепенно поднаторел и в других. Машинист сцены не имел к нему претензий.
   Идею же о возможности сделать театральную карьеру подал Сергею Миша Богун. Он тоже был членом бригады, но участвовал в коллективных сценах и даже произносил с разрешения режиссеров короткие реплики. Богун не раз повторял: - В театр приходят, чтобы делать карьеру. – Он не имел театрального образования и, кажется, не стремился к нему. Отслужив армию, он пришел в театр, чтобы подняться от реплик до серьезных ролей самотеком. Сергей не верил в такую перспективу. К тому же, его возраст приближался к призывному. Он решил поступить в Харьковский театральный институт. Это давало возможность откосить от службы в армии и изучить тайны актерского мастерства. Как решил, так и сделал. И вот сейчас он покорял умы и сердца зрителей провинциального театра.
   Пользовался Сергей успехом и у местных красавиц. Мая Судакова нередко сидела во время спектаклей где-нибудь в первых рядах партера и следила за ним восхищенным взглядом. На балу в Доме офицеров по случаю Первомайского праздника он познакомился с ней лично. Потом приводил ее к себе на квартиру и занимался с ней любовными утехами. Были и другие связи. Но они не меняли представления Сергея о Крыме как о захолустье, в котором он вынужден временно пребывать. Интимные отношения с Таней произвели переворот в его образе мыслей и мироощущении. Появилось смутное желание прочно осесть на полуострове, связать с Таней жизнь, завести детей, семью.
   Он стал присматриваться к природе полуострова, к его городской и сельской жизни. Благо гастроли и выездные спектакли театра в Севастополе, Ялте, Феодосии, Керчи, Евпатории, Джанкое, в поселках и селах, проходившие буквально каждый год, давали такую возможность. Его больше не утомляли долгие переезды с коллегами в автобусе из Симферополя на Южный берег, когда шоссейная дорога вилась вокруг горных вершин бесконечными кругами. Он смотрел в окно и любовался величественным ландшафтом, красотами Крыма. Зимой восхищала смена климата в Северном и Южном Крыму, словно человек по собственной воле изменял времена года. Пустынные заснеженные поля и резкий холодный ветер севера вдруг превращались в долинах юга в зеленые луга и рощи, стоящие по обе стороны дороги, словно часовые, кипарисы. Все это блестело под ярким солнцем и овевалось нежным, ласковым бризом.
   Бывая в Ялте зимой и летом, он любовался на набережной могучей морской стихией, то ровной и безмятежной, то беспокойной и яростной. Развернувшись на 180 градусов, он видел перед собой мощные крепостные стены Ай-Петри, то окутанные грозными тучами, то зеленеющие соснами под ярким солнцем и ясным голубым небом. Однажды летом Сергей и Николай, располагая неделей отдыха, решили совершить переход из Ялты в Симферополь прямиком через Ай-Петри. С набережной скалы казались близкими, рукой подать. Но идти до них под палящим крымским солнцем пришлось долго и утомительно. По мере подъема в гору, силы таяли. Не хватало кислорода. Чтобы поддержать организм, приятели израсходовали, чуть ли не весь запас банок сгущенного молока. Это помогло преодолеть подъем и взобраться на вершину Ай-Петри. Оттуда открылись непередаваемые по красоте и живописности картины природы. Огромный ярко-красный круг солнца садился в зелено-голубую гладь моря. От света вечернего солнца пламенели верхушки огромных сосен. Дневная жара сменилась прохладным бодрящим ветерком. Заночевали в лесу, среди буков и грабов крымского заповедника, прямо на прихваченных с собой одеялах. Палаток не было. Съеденные на ужин вареные сардельки, да еще прокаленные пламенем костра, показались верхом  лакомства. Перед рассветом Олег проснулся от шума производимого возней неподалеку. С этого места метнулось прочь какое-то животное. В предрассветной дымке Сергей успел различить в нем кабана. Страха он не почувствовал. Может, потому, что не знал повадок зверя и, кроме того, казалось, что летом при изобилии пищи животному вряд ли захотелось бы нападать на людей. При условии их примерного поведения, конечно.
   Следуя через Шелковичное, Верхоречье вышли к поселку Научный. Здесь заночевали рядом с Крымской обсерваторией. В вечерней дымке башни обсерватории выглядели сказочными куполами, через которые  осуществляется связь Земли с Вселенной. Развели костер, чтобы прокипятить воду для вечернего чая.
   - Ты знаешь, - задумчиво сказал Сергей Николаю, - в детстве я нашел как-то в своем харьковском доме  фолиант по астрономии Мейера. Там были интересные картинки и схемы. Написана книга логично, увлекательно и основательно.
   - Ну и что?
   - Я поразился близости понятий  «астрономия» и «мировоззрение». Читаешь об устройстве солнечной системы, а размышляешь о вечном и бесконечном, фантазируешь. Я даже задумал написать роман о приключениях землянина на Венере. Написал одну главу, которую, правда, никто не читал и не рецензировал.
   - А мысли о Боге тебя не посещали?
   - Посещали.  Астрономия располагает и к думам о Боге. Я,  хотя и  атеист, но в детстве не проявлял принципиальность в этом вопросе. Посещал церковь, целовал руку дряхлого попа со старческими пятнами, истово отбивал поклоны. Старые бабки со двора говорили матери: - Твой Сережа такой благочестивый, молится в первых рядах. – Но в церковь я ходил еще до посещения школы и не по душевному влечению, а из любопытства.
   - Что же тебя заинтересовало в ней?
   - Разве неинтересно? – ответил Сергей вопросом на вопрос.
   - Видишь ли, - сказал Николай, - когда со мной заводят разговор на религиозные темы всерьез, я чувствую себя в неловком положении.  Словно я наблюдаю в цирке, как фокусник вынимает из шляпы голубей и зайцев, а меня убеждают, что это не трюк, что животные, действительно, рождаются в шляпе силой мысли фокусника. Религия ведь основана на чуде, а что такое чудо? Рождение нечто, из ничего.
   - Повзрослев, и я стал думать так же. Но в детстве любопытство  проснулось, благодаря Женьке Бургасову из соседнего двора. Его мать пела в церковном хоре, а  сам Женька проникся почтением к священникам в золоченых одеждах. Говорил, что  они получают большое жалование. Я же ходил в соседний двор  на почве интереса к мотоциклу ИЖ, которым владел отец Жени. Когда его родители уходили из дома по какой-нибудь надобности, мы знакомились с мотоциклом во всех подробностях. Вели разговоры на разные темы. Однажды зашла речь о том, кем быть. Я высказал мнение, что неплохо стать мотоциклистом или кавалеристом. Женька же произнес с загадочным видом, что хотел бы тоже стать кое-кем, но это глубокая тайна. Мне пришлось немало потрудиться, чтобы он, наконец, выдал свою тайну. Женька сказал, что хочет стать батюшкой. Он так восхищался красивым внутренним убранством церкви и роскошными ризами священников, что заинтриговал меня.  Я стал ходить в храм, стоящий неподалеку от дома, с Женькой и в одиночку.
   - И не боялся?
   - А чего я должен был бояться?
   - Ну, знаешь, жизнь в атеистическом государстве не способствует таким увлечениям.
   - Это верно. Потом взрослые убедили меня, что Бога нет, а ходить в церковь стыдно. Я стал обходить стороной храм, который раньше посещал без всякой опаски. А позднее, после поступления в школу, былое увлечение показалось смешным. Даже дразнил набожных бабок своего двора, называя себя антихристом. Те, впрочем, на меня не обижались.
   - Стало быть, окончательно решил основной вопрос философии в пользу первичности бытия над сознанием.
   - Да, окончательно. Как поется в песне: «материя первична, сознание вторично, позвольте же вам лично пол литра предложить», - закончил Сергей умозрительную беседу, передавая Николаю кружку с заваренным чаем….
   Ночной привал близ Крымской обсерватории был последним на их пути в Симферополь. Утром они двинулись дальше. К вечеру вышли, наконец, через село Партизанское, которое часто называли прежним именем Саблы, на шоссе у самого города.

   Хотя Таня отдалась Сергею в первый день знакомства, он не считал это очередной победой в любовных приключениях. Скорее он счел это за счастье испытать любовь с первого взгляда. Видимо, Таня думала так же. Ее не мучили угрызения совести, переживания в том смысле, что она чем-то пожертвовала в своем женском достоинстве. Она ничем не выдавала, что имеет какие-то виды на него как потенциального мужа. Не считала она себя, разумеется, его любовницей, потому что распутство было несовместимо с ее внутренним миром и поведением. В довольно короткое время они привыкли друг к другу. Жили, что называется, гражданским браком. Иногда Сергей на несколько дней покидал свою квартиру и жил у Тани. Порой случалось наоборот. При встречах Лола с Николаем им поощрительно подмигивали.
   Один из майских дней они провели у Сергея. Рано утром Таня хлопотала на кухне, готовя завтрак. Сергей продолжал нежиться в постели, прислушиваясь к радио. Черная тарелка, висевшая в углу комнаты, была постоянным, отнюдь не обременительным квартирантом. Она помогала коротать одиночество, наслаждаться музыкой, голосами Михайлова, Лемешева, Козловского, Нечаева и Бунчикова, слушать новости и радиопостановки. Особенно часто звучала радиопостановка по «Порт-Артуру». Когда радио делало продолжительную паузу с характерным потрескиванием в эфире, внутри Сергея все напрягалось в ожидании какой-нибудь важной или необычной новости. В начале марта 1953 года после такой трескучей паузы он услышал ошеломляющую весть о смерти И.В. Сталина. Во второй половине февраля нынешнего, 1954 года радио сообщило о выходе Указа Президиума Верховного Совета РСФСР относительно передачи Украине Крымской области с прилегающей черноморско-азовской акваторией.
   Новости на украинском языке, которые слышались сейчас по радио, были следствием того Указа. Диктор сообщал, что в конце месяца намечается в Кремлевском дворце большой прием по случаю 300-летия воссоединения Украины с Россией, разумеется, с участием Никиты Сергеевича Хрущева.
    В комнату вошла Таня.
   - Ну-ка, поднимайся. Пора завтракать. Как ты можешь слушать эту лабуду?
   Сергей, поднявшись рывком, спустил с постели ноги.
   - Эта не лабуда, а украинский язык. Не забывай, что я родом из Харькова, значит, украинец.
   - Какой ты украинец! Ты ведь ни одного слова по-украински не знаешь.
   - Знаю, и не одно. Даже целый куплет знаю из песенки. Я ее от отца услышал: «за пятiрiчку нам треба двати, щоб всiх куркулiв лiквiдувати».
   - Ладно, украинец, пойдем на кухню завтракать.
   За завтраком продолжилось обсуждение украинской темы.
   - Многие недовольны отделением от России, - сказала Таня. – Украина и Россия несопоставимы по экономической мощи. Значит, крымчанам придется затянуть пояса.
   - Не преувеличивай. Мы живем в едином Союзе. Присоединяйся хоть к Якутии, ничего не изменится. Кстати о присоединении-воссоединении. Может, тебе переехать ко мне. Насовсем.
   - То есть, как? Ты мне делаешь предложение? Пойдем под венец?
   - Почему бы нет.
      Таня поднялась со стула, подошла к Сергею со спины и обняла его.
   - Ты не передумаешь? Вы актеры часто поддаетесь настроениям.
   - Я принял твердое решение, и не как актер, а как любящий мужчина.
   - И когда же мне переезжать?
   - Когда хочешь. Хоть сегодня.
   - Ну, зачем же спешить. Я заплатила за квартиру за три месяца вперед. Уступила просьбе хозяйки.
   - Как насчет венчания?
   - Уж очень ты скор. Давай хоть предупредим родителей. Ко мне должны приехать мама с папой из Читы. Тогда и обвенчаемся. Твои близко. Им проще приехать.
   - Ты без папы с мамой никуда. Но, пусть будет по-твоему.

   
   С давних пор в театре работала Людмила Яковлевна Берг. Ей было за 60. Бывшая актриса, Людмила Яковлевна сидела теперь диспетчером при занавеси. В круг ее обязанностей входила подготовка сцены, актеров и обслуживающего персонала к моменту открытия занавеси, ну и регулировка темпа открытия. Порой это приобретало большое значение. Один художник театра сделал для спектакля «Дженни Герхардт» роскошный задник, на котором изображались американские небоскребы с освещенными светящейся краской окнами. Этот задник опускали в конце спектакля и одновременно медленно начинали сходиться обе половины занавеси, создавая эффект уходящего в ночную мглу города. Прием неизменно вызывал аплодисменты зрителей. Людмила Яковлевна, обеспечивавшая этот эффект, так сжилась с ним, что считала его собственным произведением. Когда один бестолковый рабочий сцены закрыл занавес слишком быстро, не обращая внимание на протесты Людмилы Яковлевны, ее возмущению не было предела.
   - Видишь, что ты наделал, - восклицала она, - ты погубил спектакль! Где заключительные аплодисменты?! Я доложу режиссеру.
   Она не исполнила своей угрозы, потому что была порядочной добросердечной старушкой. Но, кроме того, она персонифицировала историю театра, считалась некоей его достопримечательностью и талисманом. В период увлечения Крымом Сергей узнавал от нее подробности заинтересовавших его фактов.
   Из книги «В крымском подполье» И.Козлова он узнал о существовании в театре в годы немецкой оккупации подпольной группы, куда входила и довоенная прима Александра Перегонец. Подпольщиков расстреляли 10 лет назад.
   - Вы видели, знали Перегонец, - спросил он однажды у Ларисы. – Какой она была, чем брала зрителя?
   - Она была очень пластична, женственна и обаятельна. Прекрасно владела голосом. И вообще была доброй отзывчивой женщиной. Но это не только мое личное мнение. Ведь ее снимали в фильме «Аэлита». Вы сами сможете оценить ее, отчасти, посмотрев фильм.
   - Но его не показывают в наших кинотеатрах.
   - Съездите в Москву, посмотрите этот фильм в кинотеатре «Иллюзион». Там, наверное, показывают…. Я и руководителя подпольной группы «Сокол» Барышева, главного художника театра хорошо знала и помню. Очень талантливый художник. Вы бы видели, как он оформил «Кремлевские куранты».
   - Художник…. И столько смелости и самопожертвования. Как это сочеталось, да еще в провинциальном театре?
   - Вы полагаете, что на героизм способны лишь великие актеры из столичных театров?
   - Нет, конечно… Не знаю. Но творческие люди обычно мягки и деликатны….
   - Ну, уж не всегда. Они бывают злобны, мстительны, завистливы. Мало ли скандалов и интриг в театрах. Вы же знаете. Но Барышев и Перегонец были, действительно, творческими людьми и вместе с тем мужественными. Насчет провинциальности нашего театра не обманывайтесь. Он дал таких великих актеров как Царев, Раневская, Кенигсон, Названов. В нем работал композитор Дунаевский. Здесь умели ценить и растить талант высшей пробы.
   Как сочетался талант с геройством? Так ведь время было такое. Его нельзя оценивать по меркам сегодняшнего дня. Актеры оказались в оккупации. Не успели эвакуироваться. Эвакуация ведь тоже в то время была все равно, что возможность вытащить выигрышный лотерейный билет. До войны я вышла замуж за офицера-пограничника и смогла эвакуироваться во время. Они – нет. И, конечно, перед ними встал вопрос о том, приспосабливаться к оккупации или сопротивляться. Ответа на этот вопрос требовали как внешние обстоятельства, так и собственная совесть. Очевидно, они не были малодушными людьми. Их стихией была борьба. Это ведь тоже творчество.
    Вы, наверное, представляете себе Николая и Александру фанатиками и аскетами. Это не так. Ничто человеческое не было им чуждо. Даже склонность к богеме. Но оккупация лишила их ощущения жизни дома. Борьба за такую жизнь, мне кажется, и есть патриотизм.
   
    Мартовским днем 1955 года  Сергей оказался с выездным спектаклем  в Джанкое. Это было время, когда борьба за власть захватила и природу. Весна боролась с зимой и явно одерживала верх. Во время сезонной смены город выглядел неопрятным и  неуютным. Здесь почти не было мощенных и асфальтированных улиц. Вдоль приземистых неказистых домов и полисадников стелилась пожухлая с прошлого года трава. Моросил мелкий неприятный дождь. Настоящее захолустье!
   В гостинице делать было нечего, Сергей решил прогуляться к местному Дому культуры, где ставили «Бронепоезд № 14-69» Всеволода Иванова. Дом культуры был подстать городу. Зал мест на сто. Обшарпанные стены и износившиеся кресла. Небольшая сцена, на которой рабочие сцены монтировали первый акт спектакля. В проходе между креслами местный физкультурник поднимал пудовые гири. Видимо, в иных случаях сцену использовали под арену для спортивных состязаний. Физкультурник, наигравшись гирями, присел на кресло и закурил сигарету. Тем самым он обратил на себя внимание одного из рабочих.
   - Как ты можешь курить? Ты ведь только что занимался спортом!
   - А что?
   - Это вредно для организма.
   - Я не собираюсь устанавливать мировой рекорд. Зачем отказывать себе в удовольствии?
   Сергей наблюдал разговор, стоя между кулисами. Он подивился легкомыслию физкультурника, но не стал его осуждать, припомнив, что многие люди, в том числе его коллеги по цеху, ведут себя также. Когда после напряженной и утомительной работы или для творческого вдохновения нагружаются спиртными напитками, курят одну сигарету за другой. Боже мой, что только не выдерживает человеческое сердце! Но ведь вредные привычки не просто легкомыслие. Это еще реакция на захолустье…
   Что-то опять его стали посещать мысли о захолустье.
   Пресытился Крымом?
   Таней?
   Как будто нет.
    Недавно в Рабочем уголке в Алуште он вышел к морю. Как обычно в такой сезон, стихия волновалась. На пляж, покрытый галькой, накатывали барханы волн. Было зябко. Но море заражает своей свободой. Будит воображение. Рождает неожиданные ощущения. Именно в это время на него «вдруг повеяло весною». Не извне, а изнутри. Возникло ощущение, что впереди его ждет незнакомая увлекательная жизнь. С чем это связано? Неужели с предстоящими летом гастролями в Питере? А что, это шанс. Может, его заметят и сделают заманчивое предложение.
                4
   В августе 1956 года Таню навестили отец с матерью. Она не видела их три года. Совершать во время каникул чуть ли не двухнедельное путешествие  поездом из Крыма в Сибирь не казалось разумным ни ей, ни родителям. Зато теперь они приехали к ней сами, чему она была, конечно, безмерно рада. Ей не хотелось играть роль принимающей стороны собственных родителей, но поведение стариков, державшихся предупредительно и осторожно, постоянно напоминало о необходимости выполнять функции хозяйки. Даже это маленькое обстоятельство свидетельствовало о том, что время беззаботного детства и юности ушло.
   Таня отдала в распоряжение родителей комнату, а сама устроилась на кухне. В свободное от учебы время показала им некоторые достопримечательности города: Городской парк культуры и отдыха, памятники воинской славы в центре Симферополя – освободителя Крыма генерала-фельдмаршала Долгорукого, Суворова, знаменитый танк, первый ворвавшийся в город. Как-то вечером поднялись по улице Ленина на Петровские скалы, чтобы поглазеть на раскинувшийся внизу новый город. Отец с матерью реагировали на все с живым интересом. Впрочем, у отца имелась собственная программа знакомства с Крымом. Его в первую очередь интересовало посещение Севастополя, о котором он грезил с детства. В местном филиале КГБ раздобыл пропуск на проезд в город для себя и членов семьи. Так, Тане удалось посмотреть достопримечательности столицы черноморских моряков, закрытой для многих ее соотечественников и соотечественниц.
   В удобное время расспрашивала о Чите, подругах и знакомых. Осторожно поинтересовалась, не принесли ли отцу последние политические перемены неприятности по работе. Недавно состоялся ХХ-ый съезд КПСС, на котором Хрущев выступил с отчетным докладом. Он прибавил еще один доклад – секретный от себя лично, и хотя конкретное содержание последнего еще не стало достоянием широкой публики, его общий смысл донесли до ее сведения краткие сообщения в газетах, слухи, разговоры. В обиход вошло понятие культ личности Сталина. Оно перечеркивало его прежний имидж мудрого, заботливого, непогрешимого вождя. Говорили, что он повинен в репрессиях, которые преподносились как «ошибки». Но ошибки понятны, хотя и нежелательны, в борьбе  с врагами Советской власти.  Здесь же речь шла о репрессиях против самих коммунистов, старых революционеров-ленинцев. Неужто, коммунистам, самоотверженным борцам за интересы трудящихся, носителям новой морали, свободной от корысти и стяжательства, присуща подлая и мелочная борьба за власть?  Пусть даже не всем, пусть даже части. Ведь эта часть оказалась самой активной и, к несчастью, самой успешной.
   Судя по рассказам, исходившим, якобы, от партийцев, которым зачитывали доклад на собраниях с условием неразглашения, главным инструментом репрессий были органы, те самые органы, в которых работал отец Тани, Семен Михайлович Токарев. Об этом следовало догадаться и раньше. Например, когда арестовали Берию, как агента иностранных разведок, палача и предателя. Евреи открыто говорили, что «дело врачей», якобы, сговорившихся извести советское руководство, сфабриковано, что Михоэлса убили агенты КГБ. Им никто не возражал. Евреям стали верить. Они, хотя  вредные и дотошные, однако, весьма прагматичные и проницательные люди. И талантливые тоже. Достаточно вспомнить их роль в кино, театре, на эстраде. Пожалуй, им удавалось выразить характер и особенности советского человека, лучше самих русских…. Но все-таки эти органы.  Они, видимо, наделали дел и в Чите. Неужели и отец замешан в этом?
   Семен Михайлович успокоил ее. – Работаю, как прежде, честно и добросовестно. У меня, конечно, есть собственное мнение о так называемых «репрессиях», но, чтобы ты не тревожилась, скажу одно: в мои функции не входят аресты и дознание. Я работаю в архиве, то есть, с бумагами, документами, сданными на хранение.
    - В архиве? Но тогда ты знаешь больше, чем другие. Секретный доклад Хрущева читал?
   - Зачитывали нам его, как и всем партийцам.
   - И как впечатление?
   - Как у Гамлета, узнавшего от отца-призрака правду о брате-злодее.
   - Как … и для тебя это неожиданность?
   - И для меня. Ты что ж думаешь, в нашем ведомстве собрались злодеи, тайком вершащие свое черное дело и скрывающие от народа правду жизни? У нас работают обыкновенные люди, как на любом другом закрытом предприятии, номерном заводе, например.  Я похож на злодея?
   - Ты нет. Но на тебе свет клином не сошелся. Ведь были же репрессии и говорят необоснованные.
  - Были. Было также вредительство и шпионаж. В том-то и дело, что борьба за власть в верхах с ее подножками и компроматом велась в реальных условиях чрезвычайной обстановки и изоляции. Одно перемешивалось с другим, отсюда трудности постижения эпохи.  Но ведь не всегда так было. Мазать новый строй одной черной краской несправедливо. Одним он был при НЭПе, другим при Сталине. После его смерти страна вступила в новый этап жизни.
    - Так, кто же он был, гений или злодей?
    - У великих людей недостатки являются продолжением достоинств. 
    - И наоборот?
    - Человек начинает жизнь невинным, поэтому «наоборот» не бывает.
   - Ты что-то говорил о своем особом мнении насчет репрессий.
   - Сейчас вокруг этого много спекуляций. Например, вокруг численности жертв. Как ты думаешь, что подлее – преуменьшать или преувеличивать число жертв репрессий? По-моему, преувеличивать - подлее. Это политическая спекуляция в чистом виде. Конечно, если включить в число необоснованно репрессированных белогвардейцев, басмачей, кулаков, бендеровцев и «зеленых братьев», а также коррупционеров, воров и спекулянтов, то их число возрастет намного.
   - Ну, так пусть сообщат точную цифру.
   - Ты думаешь, это легко.  Здесь нужны четкие критерии, отличающие необоснованные репрессии от обоснованных.
   - Разве преданность идее коммунизма не может служить таким критерием?
   - Увы… это вопрос правовой, а не идеологический. Ведь не все репрессированные необоснованно были коммунистами.
   - Что же тогда считать критерием?
  - Соблюдение законов Советской власти.
   - Но почему же жертвами репрессий стали люди, соблюдавшие законы Советской власти?
   - Она еще не определилась четко в своих законах, а буржуазное право не всегда соответствовало требованиям строительства социализма. Ну и, кроме того, в некоторых обстоятельствах битье определяет сознание, - попробовал отшутиться отец. Но Таня была настроена серьезно.
   - А если без каламбуров.
   - Если без каламбуров, то  коммунисты – живые люди. Они родились в старом обществе, и из нравов этого общества вынесли приемы борьбы. Идеология, право тесно связаны с борьбой за власть. Это закон жизни, через который складывается общественная и государственная иерархия. Но в чрезвычайных условиях борьба за власть не обходится без насилия и крови.
   - Значит, Сталин ни в чем не виноват и невинные жизни загублены чрезвычайными обстоятельствами.
   - Сталин - продукт своего времени, эпохи войн и революций. Если ты полагаешь, что эта эпоха создана им лично, то тогда ты вправе  возложить на него всю ответственность за репрессии. Если нет, то должна обосновать способ управления страной в то время исключительно мирными и гуманными методами. Но тебе придется учесть много обстоятельств и исключить случайность.
   - А Гитлер? Он ведь тоже продукт чрезвычайной эпохи.
   - По-моему, ставить Гитлера на один уровень со Сталиным нечестно. Почему ты сравниваешь Сталина с Гитлером, а не с Наполеоном, Вашингтоном, Кромвелем и т.д.  В самом этом сравнении заложена идеологическая провокация. Насилие, как и все на свете, требует конкретного анализа. Как таковое, оно отвратительно, но куда от него деться. Насилие неискоренимо, пока не восторжествовал принцип разумного достатка, основной принцип социализма.
    - А, что было бы, если бы Сталина не было вообще. Произошла бы такая трагедия? Может, все дело в том, что он был грузин?
    - Ты что-то имеешь против грузин? Горький писал, что это красивый, мужественный  народ. Горные орлы.
    - Так то оно так, но все же они горцы. Под внешним покровом невозмутимости, они обидчивы, вспыльчивы и склонны к поножовщине.
    - Все поголовно?
    - Не все, но Сталин мог принадлежать к числу тех, которые отличаются такими качествами.
    - При чем же здесь грузины? Таких людей немало и среди других национальностей.
    - Ты сам себе противоречишь. Если у людей нет характерных особенностей, то и о национальностях говорить не имеет смысла. Ведь такие понятия, как национальный характер, произошли откуда-то? И потом, в конце концов, органы Союза возглавлял Берия. А сколько грузин было во главе местных органов тебе известно? Они могли приводить народ к общему грузинскому знаменателю.
    - Не подсчитывал. Но мне кажется, тебя тянет не в ту степь. Допустим, страну после смерти Ленина возглавил бы не грузин, а любезный твоему сердцу великоросс, скажем, Хрущев.  Если бы он был менее проницательным и решительным, чем Сталин, то погиб наверняка. Попробуй быть менее решительным, когда капитализм скомпрометировал себя мировой войной, Великой депрессией и фашизмом. У идейных людей вывод напрашивался сам собой: вне социализма нет выхода из тупика.
   - А как быть с наблюдением, что благими намерениями вымощена дорога в ад?
   - Социализм – не награда, а строй жизни, идущий на смену эксплуататорскому обществу. Судьбы далеко не всех борцов за социализм сложились благоприятно. Так ведь и в песне поется: «В бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут».

   Мать, Вероника Константиновна, хлопотавшая на кухне, появилась в комнате с сообщением о том, что обед готов. Она все слышала и решила, что пора дать отдых отцу от расспросов дочери. Милая мама! Отец для нее всегда был непререкаемым авторитетом в политике. Да и сама она была увлечена политикой со времени комсомольской юности и работы машинисткой в управлении железнодорожной дорогой. Там ее присмотрел отец, а после замужества устроил на работу в органы. Печатанье секретных документов, конечно, обогатило ее знаниями, но это были не те знания, которыми можно было поделиться даже с дочерью. Однако  Таня не могла сказать, что мать не оказала на ее духовное развитие никакого влияния. На первых порах именно она была основным источником познания Таней жизни, истории и современности. Причем новые знания усваивались незаметно, непринужденно, как бы невзначай. Порой мать напевала себе под нос.
                О чем толкует Милюков, о чем толкует Милюков?
                «Не признаю большевиков, не признаю большевиков.»
                О чем кричит Пуанкаре, о чем кричит Паункаре?
                «Когда долги вернете мне, когда долги вернете мне».
   Эти куплеты уводили Таню в незнакомый мир прошлого, пробуждали интерес к деятелям, почти забытым.   Она дотошно пытала мать обо всем, что было незнакомо. Вероника Константиновна имела неплохой голос и слух. Но в ее репертуаре Таню интересовали не всем знакомые песни, а именно те, в которых оживало прошлое.  Скажем, такая песенка 30-х годов:
                На Дальнем Востоке Акула
                Охотой была занята,
                И эта Акула дерзнула
                Напасть на соседа Кита.
                «Вот съем половину Кита я
                И буду, наверно, сыта я,
                Потом отдохну, а затем
                И все остальное доем».
   Ясно, что здесь в аллегорической форме были выражены экспансионистские притязания Японии на Китай. Из концовки песенки следовало, что кит оказался не по зубам акуле:
                Не лезет в такую он глотку,
                Для этого глотка мала.
    В такой интерпретации японо-китайских отношений, ничего сенсационного, конечно, не было. В тот исторический период, когда на Корейском полуострове Народно-освободительная армия КНДР и китайские добровольцы столкнулись в жестокой схватке с американцами и их союзниками, имидж Японии как непотопляемого авианосца США прочно сидел в Танином сознании. Враждебность китайцев к японцам казалась естественной. Но вот другой куплет на китайскую тему звучал необычно:
                Чан-Кайши, Чан Кайши
                Всех врагов передуши.
   Как так? В китайских фильмах Чан-Кайши выглядел монстром, а гоминдановцы – бандой грабителей и убийц, и вдруг обнаруживалось, что этот монстр когда-то пользовался симпатиями советских людей. История теперь представала как изменчивый непредсказуемый процесс. Конечно, более важно то, что мать научила Таню готовить пищу, шить и вязать, но и за эти сведения о прошлом она была благодарна родительнице.
                5
   О своих отношениях с Сергеем Таня родителям так ничего и не сообщила. Не было в этом необходимости, потому что эти отношения прекратились. Прошлым летом театр выезжал на гастроли в Ленинград. Повезли «Дядю Ваню», «Оптимистическую трагедию», «Ромео и Джульетту», «Укрощение строптивой» и пьесу местной знаменитости «Крымская весна». Во всех этих спектаклях был занят Сергей. Он был молод, хорош собой, играл ярко, талантливо. Естественно, стал премьером. Театральная общественность Крыма не чаяла в нем души. И в Ленинграде его заметили тоже. Последовало предложение перейти из провинции в труппу театра имени Комиссаржевской. Сергей согласился. Он даже не удосужился вернуться в Симферополь, договорился о пересылке необходимых личных вещей из Крыма в Ленинград с Николаем. Ему же поручил связаться с Таней и рассказать ей о неожиданном повороте событий, изменившем его судьбу. Просил передать, что сожалеет о разлуке с ней, но считает прежнюю жизнь невозможной, что навсегда сохранит о ней память.
   Сообщение больно резануло по сердцу. Больнее всего переживалась его расчетливость, подчинение чувства рассудку или, точнее, карьере. Видимо, это было присуще Сергею и раньше, но почему-то это воспринималось как служение искусству и творчеству. Она оказалась жертвой того самого обожания театра и кино, о котором когда-то рассуждал Виктор. Почти месяц Таня тяжело переживала случившееся. Казалось, способность любить больше никогда не вернется. Потом, чувство привязанности к Сергею уступило место раздражению и гневу против всех сотрудников театрального цеха. Ей следовало быть трезвее. Эти деятели искусства… Они-то и есть воплощение умственного и нравственного распутства. Воображают себя интеллектуалами, а, на самом деле, жалкие лицедеи, весь их интеллект – в литературной основе, в авторском сценарии. Если и способны сотворить что-нибудь стоящее, то только благодаря режиссуре, да, пожалуй, и контролю партийного руководства. И как же они  себялюбивы и тщеславны! Они проецируют свою мелочную сущность на великих людей, оставаясь ничтожествами. И почему только из них делают  кумиров, идолов общества. На месяц вперед Таня разочаровалась в искусстве. Даже порвала контакты с Лолой и Николаем, успевшими вступить в законный брак. Еще через некоторое время успокоилась.

   Таня ревностно принялась за учебу. Стала искать в педагогике источник воодушевления и вдохновенья. К этому ее подвигали не только перемены в личной жизни, но и приближавшаяся практика в школе № 58. Школа находилась на улице Карла Маркса, рядом с кинотеатром «Пионер». Совсем недалеко от места ее проживания. Но больше всего радовало то, что практику предстояло проходить вместе с подругами – со Светой и Лолой, отношения с которой вновь наладились. Подруг распределили по 8-ым классам: «А», «Б», «В». Практика началась с сентября и продолжалась до мая следующего, 1958 года. Через две недели после ее начала молодые преподавательницы-«англичанки» собрались на квартире у Тани поделиться впечатлениями от первого педагогического опыта. 
   - Ой, девочки, что я пережила в своем 8-ом «Б»!? Представляете, вхожу и, когда все уселись, спрашиваю: - Who is absent? – В ответ: хи-хи-хи и ха-ха-ха. Поначалу опешила: в чем дело? Потом сообразила. Оказывается, они вычленили в английской фразе матерное русское слово на три буквы, это их и позабавило. Я в панике: что делать? Смотрю на нашего куратора Василия Андреевича. Тот сидит на задней парте и улыбается. (Потом сказал, что хотел узнать, как я выйду из «нештатной» ситуации.) Я решила стоять на своем. – Прекратите шум! Замолчите! Повторяю: Who is absent? – В ответ снова взрыв хохота. Кричу: - Перестаньте смешивать английские слова с русскими глупостями. – Не понимают, смеются и все. Раз пять на мой вопрос одна и та же реакция. В общем, первый урок пары был сорван. На перемене прошу Василия Андреевича: помогите справиться с этим классом. Он мне: думаю, ты и сама справишься, скоро успокоятся. – И, действительно, на втором уроке задаю свой вопрос,  и после отдельных легких смешков поднимается один оболтус и говорит: эм ай, ай, ай. – I am или It”s me – поправляю. Дальше все пошло путем.  А как у вас, девочки?
   - Я начала урок по-другому, - вступила в разговор Света. – Взяла фрагмент английского текста и прочла по всем правилам. Вот так, говорю, вы должны будете читать в конце учебного года. Они мне в ответ: Светлана Никаноровна, нам Виктория Павловна (их учительница) говорила то же самое в 5-ом классе. – Ну и как успехи? – Спрашиваю. – Похвастаться нечем, - говорят, - очень трудный язык. – Ну не преувеличивайте трудности, - говорю. Дальше проверила их знания – почти на нуле. Словно пришла в начальный класс.
   - Так и  в моем классе, - сказала Лола, - везде так, хотя есть отдельные ученики со способностями. Согласна, Таня? Как у тебя?
   - Согласна. У меня без приключений. Пока осваиваюсь. – Таня не стала говорить о том, что обратила внимание в своем 8-м «В» на Олега Светлова, внешним видом очень похожего на Сергея.
                6
   В новом учебном году занятия по некоторым предметам в школе № 58 начались необычно. На уроке английского языка Виктория  Павловна вошла в класс с очаровательной молодой женщиной. Пройдя вместе с ней к доске, она сказала:
   - Сегодня, ребята, с вами проведет урок Татьяна Семеновна, постарайтесь не портить о себе впечатления.
   Штатная «англичанка» вышла, а практикантка принялась за дело. Она быстро поняла, что класс в английском – не в зуб ногой, и поскольку разговаривать на этом языке не было смысла, предложила заняться чтением.
   - Вот вы, прочтите первый абзац, - предложила она Олегу. От неожиданности и обращения на «Вы» он растерялся, но все-таки прочел из учебника через пень колоду что-то о лучшем в мире московском метро, которым восхищались иностранцы и вместе с тем недоумевали: для чего строить такие прекрасные, но дорогие подземные дворцы?  - We are going to communism, - закончил Олег чтение ответа на недоумевающие вопросы иностранцев и поднял голову.
   На него внимательно, изучающее смотрели темно-карие глаза практикантки. Они излучали магический свет и приводили Олега в смятение. Он чувствовал, как краснеет. Молодая учительница была прекрасна. Что-то от «Незнакомки» Крамского, но более живое и волнующее. Эта незнакомка стояла или ходила по классу без зимнего головного убора и пальто, в легком ситцевом платьице зеленоватого цвета с цветочным узором. Декольте открывало изящную шею и белоснежный уголок под ключицей до начала ложбинки в груди. Платье скрывало грудь, но привлекало к ней внимание, будило соблазны. Оно было чуть приталено над в меру крутыми бедрами и ниспадало вокруг крепких и стройных ножек, одетых в лодочки на невысоких каблуках. Вообще это была женщина в стиле ретро, но именно такие волновали Олега больше всего.
   Женщина-ретро, в его представлении, больше соответствовала эталону красоты, идеалу женщины в широком смысле. Она заслуживала обожания. Строгие классические формы, гордый взгляд, царственная походка придавали ей неприступный вид. Казалось, она была лишена греховных мыслей и желаний, воодушевлялась единственной целью украсить своим обликом целомудрие и нравственность. Но это как раз и возбуждало, рождало страстное желание овладеть этой неприступной крепостью, сломать запретные засовы, проникнуть в потайные ходы, насладиться обладанием чистой непорочной плоти. Подобная страсть одолевала Олега, конечно, из-за отсутствия полового воспитания, а, может, от дурного влияния улицы.
   В теплом солнечном Крыму половое чувство просыпается рано. К годам  11-12 Олега стало одолевать смутное томление. Очевидно, томление было связано с женским полом, но каким образом следовало от него разрешиться, ясного представления не было. В девочках, девушках и женщинах, прежде всего, обращала на себя грудь. Она завораживала и манила. Олег как-то не удержался и схватил за грудь соседскую девушку, старшеклассницу Люсю. Та сама, видимо, томилась неясными желаниями. Она не стала возмущаться, но просто слегка и шутливо отшлепала его за дерзость.
   Потом пошли «уроки» улицы. Из них Олег быстро узнал, какими именно органами и как удовлетворяется похоть. Но доступные женщины не могли возникнуть по мановению волшебной палочки. Приходилось сбрасывать напряжение в ходе коллективных сеансов онанизма где-нибудь в густых зарослях Городского парка культуры и отдыха, проникавших на территорию соседнего стадиона. Улица прививала циничное отношение  к проблеме полов. Знакомство парня с особой противоположного пола изначально мыслилось задачей овладения ею. Этот циничный хлам подавлял притаившиеся в глубине души рыцарство, обожание женщины, желание служить ей и защищать ее….
   -  На первый раз неплохо, - высказала, наконец, практикантка свою оценку чтения Олега, - но вы понимаете, конечно, что над языком нужно много работать. – Вот вы, - обратилась она к однокласснику Олега Валентину Скулову, - продолжайте чтение.
   После занятий к Олегу подошел Костя Либих по прозвищу «Манюня» и понимающим тоном произнес:
   - Ну что, все на мази. Лед взломан. Поздравляю.
   - О чем ты? Что на мази? Какой лед?
   - Я имею в виду практикантку.
   - Как и ты, вижу ее в первый раз.
   - Я видел, какими глазами она на тебя смотрела.
   - И что же?
   - У тебя есть неплохие шансы.
   Это было бы слишком хорошо, подумал Олег. Он, конечно, не поверил ни одному Костиному слову, но если бы приятель и оказался прав, что это меняло. Как бы он ей открылся, завязал отношения. Впрочем, не нужно тешить себя иллюзиями. Костя любит потрепаться, строить фантастические версии. В общем, не плохой парень, не жадный и простой, но его простота, порой, хуже воровства. Фамилия Кости звучала как-то по-немецки, но он и его семья точно не имела никакого отношения к немцам. Они происходили из вятских русаков, и по родословной, и по внешнему виду. Мать Кости работала бухгалтером в домоуправлении. Ей Олег был обязан тем, что в раннем возрасте получил возможность самостоятельного заработка. Вместе с Костей и Валентином Скуловым они летом образовали бригаду маляров и красили заборы в уличных дворах. Костина мать старалась оплатить их труд, по возможности, щедро. Об этом было приятно вспомнить. Домоуправление ведало дворами, выходящими на одну из центральных улиц – улицу Пушкина. Ее отдали во власть пешеходов и сделали недоступной для транспорта. Это был местный «Бродвей». Так и говорили, собираясь на вечерний променад по улице Пушкина: - Пойдем, прошвырнемся по «Бродвею». – Здесь дефилировали по вечерам местные красавицы, вселяя в него и приятелей эротические переживания, мечты о чистой или порочной любви. Когда новоявленные маляры, гордые самостоятельной работой и перепачканные краской, выходили на улицу, чтобы пройти в другой двор, они обращали на себя внимание.
   - Смотри, какие симпатичные ребята, - воскликнула как-то прогуливавшаяся по Пушкинской Майя Судакова, указывая подругам на живописную троицу. Заслужить такой комплимент от светской львицы многого стоило. Маляры чувствовали себя счастливыми.
   Отец Кости герой-фронтовик. В звании капитана он демобилизовался с воинской службы, но не нашел себя в мирной жизни. Запил, стал причиной семейных проблем. Олег нередко видел его бредущим пьяной походкой, одного или в компании с великовозрастным придурком Васей, который постоянно напевал одно и то же: - Черчилль зубы наточил на нашу Европу. – Костя с матерью образовал единый фронт против отца-забулдыги, покрикивал на родителя, с подозрением относился ко всем его инициативам. Правда, тот при всех своих наградах и боевом опыте оставался тихим незлобным человеком.
   К Олегу Костя относился покровительственно и, вместе с тем, ревниво. В социальной иерархии, которую он вместе с мамой создал в воображении, Олег числился нищим. Они же относили себя к сословию «бедных», стало быть, к более высокому сословию, и это давало Косте основание чувствовать себя покровителем Олега. Он обижался как ребенок, когда узнавал, что Олег не согласовывал с ним свои планы и поступки. С приятелями из «богатых» семей Костя вел себя подчеркнуто независимо, порой, вызывающе. Олег всегда ощущал неловкость, когда Костя в его присутствии урезонивал некоторых приятелей: ты, мол, богатый, а я – бедный и поэтому поступаю так, а не иначе. Вообще-то было трудно сказать, в чем именно нуждался Костя. Питался он нормально, неплохо одевался, сложен был, как античная статуя. Не было ему отказа в обеспечении подростковых пристрастий и хобби: то ему купят лобзик, то набор для детекторного приемника, то склянки-пробирки для химических опытов, то фотоаппарат «Любитель», то велосипед. Видимо, в его делении мира на богатых и бедных преломилась официальная идеология. И в шутках тоже. Он нередко прикидывался в шутку следователем и воодушевлялся, характеризуя условного подследственного как бывшего белогвардейца, перешедшего на службу к нацистам и затем участвовавшего в бандах противников советского строя. Половое созревание происходило у Кости глубоко внутри, не прорываясь наружу. Он с интересом рассматривал порнографические фото, привезенные двоюродным братом из Херсона, где тот заканчивал мореходку, но в отношении девочек сам не проявлял инициативы.
   В богатых слыли Мишка Шатилов и Ленька Нестеров. Отчим первого, говорят, руководил крымским транспортом и пользовался таким влиянием, что, по его указанию запретили тренькать звонками трамваям, поскольку звон мешал ему спать. Неизвестно, была ли правда в этих разговорах, но Олегу стало жаль безголосых трамваев. Неподалеку от дома, где он жил, располагалась так называемая «контролька». Это было место, откуда трамваи одного, двух маршрутов, отправлялись в путь, затем возвращались назад и после непродолжительной передышки, совершив круг, снова устремлялись по стальным рельсам в дорогу. Подростком Олег нередко провожал отъезжавшие трамваи. Его интриговали такие мудреные надписи-предупреждения, как: «Не допускай юза!» Когда поезд из двух вагонов делал по площади вираж с тем, чтобы выехать на соседнюю улицу и скрыться за углом, в душе рождалось ощущение, которые испытывают, наверное, мальчишки, провожающие в плавание корабли и мечтающие о морских приключениях. Своеобразное звуковое сопровождение движения трамвая напоминало гудок удалявшегося парохода. Трамвайный парк на берегу Салгира манил тайнами запретного города.
   Богатый Ленька Нестеров и вовсе был сиротой. Родители взяли его из детдома, но это были состоятельные родители, точнее один из них. Отец Леньки в качестве энного секретаря обкома ведал сельским хозяйством. В его доме не переводились фрукты, овощи, вина и коньяки. Большая четырехкомнатная квартира, хорошо меблированная, казалась чересчур просторной для троих. Леня отличался добродушным нравом и щедростью, учился в 8 А. Именно он подсказал способ пообщаться с практиканткой, Татьяной  Семеновной, в неформальной обстановке. Однажды Ленька поделился с приятелями новостью, что двое его одноклассников приходили к практикантке на дом, чтобы вернуть какую-то книжонку на английском языке. Тогда уже Татьяна Семеновна преподавала уже в Ленькином классе.
   - Почему бы и нам не зайти к ней? – Спросил он.
   - Как зайти, просто так, ни с того, ни сего? – Откликнулся Олег на предложение.
   - Можно придумать предлог, например, попросить консультации или поздравить с днем рождения.
   - А ты знаешь, когда у нее день рождения? – Поинтересовался Валька Скулов. – Может, через год, и, что ж, будем дожидаться. Да и практика у нее закончится.
   - Тогда попросим консультации по языку, - вступил в разговор Костя.
   -   Что вы все мудрите, - урезонил приятелей Валька Скулов. – Какие консультации? Придумать тему таких консультаций труднее, чем просто зайти к ней с цветами и сказать, что захотелось повидаться.
   - Не сочтет ли она нас нахалами или идиотами, - засомневался Олег.
   - Ты думаешь, с консультациями будет лучше. Она и так догадается, для чего мы придем.
   - А и в самом деле, для чего?
   -  Чтобы познакомиться поближе. Не понимаешь. Святая простота, - рассмеялся Костя.
                7
   Открыв на стук дверь, Таня увидела четырех старшеклассников школы № 58. Трое из них – Скулов, Светлов и Либих учились в 8 «В», Нестеров – в 8 «А». Милое личико Нестерова с ласковыми голубыми раскосыми глазами выражало некоторое ожидание и волнение.
   - Мы к вам в гости, Татьяна Семеновна. Можно?
   - Проходите, - ответила Таня спокойным, даже бесстрастным голосом.
   Как отнестись к этому визиту и что он, собственно, означает? – подумала она.  Ведь, очевидно, их посещение не имеет никакого отношения к учебе. Стало быть, она не заслужила репутации педагога. Она для них смазливая девица. Одна из тех, которые шастают по Пушкинской и к которым «кадрятся» молодые парни. Это досадно. Но не впадать же из-за этого в истерику. Стать настоящим педагогом непросто. Помнится, Генриетта Марковна, читавшая в институте лекции по педагогике, затрагивала и вопрос о половом влечении учащегося к преподавателю. - Это медицинский факт, - говорила она как-то на факультативе для студенток. - Но для завоевания авторитета ученика вовсе не обязательно отвечать на его похоть физиологически. Юношеское половое влечение можно сделать своим союзником в воспитании духовно развитого человека, настоящего советского гражданина. Сухомлинский зовет нас, педагогов, отдать свое сердце детям. Женщина-педагог, даже оказавшись в столь сложной ситуации испытания половым чувством, не вправе забывать об этом.
   Что ж, не будем удивляться этому визиту, будем вести себя так, словно ничего не случилось.
   - Леня, раз уж ты вручил мне букет георгин, то доведи дело до конца. Сходи во двор, набери водопроводной воды вон в ту вазу для цветов.
   Леня вышел. Одноклассники из 8 «В» по приглашению Тани разместились один на табуретке, двое – на кушетке. Они явно чувствовали себя неловко. Молчали, дожидаясь возвращения приятеля.
   - Ну и чего же вы молчите, - прервала Таня молчание, - раз пришли в гости, развлекайте даму.
   - Вы не дама, а учительница, - буркнул Костя. – Для дамы вы еще слишком молоды.
   - Вот как? Спасибо, хоть за это. Я думала, вы меня и за учительницу не признаете.
   - Так вы пока и не учительница, только на пути к ней, - решился высказаться Олег, преодолевая смущение.
   В это время вернулся Леня с наполненной водой вазой.
   - Слышишь, Леня, - обратилась к нему Таня. – Твои приятели не признают во мне ни даму, ни учительницу. Выходит, я просто подружка вам. Тогда что вам мешает меня развлекать?
   - Для развлечения, Татьяна Семеновна, необходимо, хотя бы чуть-чуть,  раскрепоститься, - ответил Леня. – А этому способствует наше крымское вино. Может, мне сходить в магазин?
   - Ну, нет. Я еще не знаю, как алкоголь на вас подействует. Развезет вас, начнете буйствовать. Давайте лучше послушаем музыку. Костя, видишь, патефон с пластинками, заведи патефон, выбери пластинку по вашему вкусу.
   Костя просмотрел стопку пластинок. В ней имелись пластинки с записями музыки Чайковского,  Бетховена, Сибелиуса, Моцарта. Но были и записи Лемешева, Козловского, Шульженко, Козина, Нечаева, Бунчикова. Костя поднял голову и, морща презрительно нос, произнес – Сплошная симфония.
   - Вам не нравится такая музыка? – Спросила Татьяна. – Какую же вы любите? «Мишка, Мишка, где твоя улыбка», «Мой Вася», «Се си бо» и тому подобное?
   - Эти песенки, по крайней мере, веселее, - ответил Костя. – Симфония скучна и утомительна. По-моему, те, кто делают вид, что увлечены симфонией, кривят душой, насилуют себя.
   - Ты считаешь, что искренних почитателей классической музыки не бывает?
   - Да, я так считаю. И не только я. Ребята поддержите, - обратился он к приятелям.
   - Верно, согласны, - прозвучало в ответ.
   - Несчастные вы люди, - сказала, вздохнув, Татьяна. - Но, мне кажется, вы сами неискренни, просто оригинальничаете.
   - Вы выражаетесь, как наша бывшая учительница по истории – Полянская Галина Степановна, - усмехнулся Валентин. - Энергичная, бойкая была женщина, все одергивала нас: - Не оригинальничайте!
   - Отчего же вы ее так почтительно: по имени, отчеству и фамилии.
   - Да вы знаете, кто она? Это же родная сестра главы правительства, члена Политбюро Полянского Д.С. Правда, и мы сначала гадали, имеет ли она отношение к великому однофамильцу. Сравнили его фото в газете с ее живым обликом. Те же острые носы, отчества - те же. Поняли, что брат и сестра.
      Таня внимательно слушала, обрезая кончики стеблей георгин перед тем, как опустить их в вазу. –  Знаменитая школа, что и говорить. Вы еще забыли упомянуть, что Д.С. Полянский был первым секретарем Крымского обкома партии. Впрочем, в это время вы еще, наверное, не интересовались такими вещами. Кто же еще из учителей вас заинтересовал?
   - Мы не только интересуемся учителями, мы их любим, - откликнулся Валентин.
   - Любите. За что?
   - За разное. Вот, например, был у нас учитель математики, Василий Афанасьевич. Он заходил в класс и полчаса требовал: - Ровно встать, ровно встать. – Никто не слушал. Тогда он подбегал к ближайшему ученику и тряс его изо всех сил: - Ровно встать, говорю! - Как его за это не любить. Ведь мог бы сразу начать с уравнений или теорем. Была бы скука несусветная. Чудак-человек. Про него придумали стишок: «Дано: Афоня лезет в окно. Допустим: мы его не пустим». - Или Виталий Корнеевич, чертежник. Этот пол урока пытается утихомирить нас по-другому. – Ну, довольно, довольно, - повторяет десяток раз. Потом бросает на стол линейку, транспортир, циркуль и в отчаянии восклицает: - Ну, невозможно!
   - Причем тут любовь. Вы просто бахвалитесь своей невоспитанностью.
   - По-настоящему мы любим  учителей-женщин, - продолжил Валентин. - Вы видели нашу нынешнюю математичку, Антонину Васильевну. Это же копия Мальвы! Помните фильм? Ее играет актриса Ритенбергс. А географичка Екатерина Алексеевна? Это настоящая дама, очень эффектная женщина.
   - Но какое это имеет отношение к учебе?
   - Мы ведь не об учебе говорим, а о любви.
   - Занятные вы ребята, - подытожила разговор Таня, - но уже темнеет. Вас, наверное, родители заждались. Спасибо за визит.
                8
   Первое посещение практикантки окрылило Олега. До чего она проста и естественна. А он панически боялся зайти к ней в гости, даже с приятелями. Вздор все это! Обыкновенная трусость. Надо преодолевать свою некоммуникабельность. Какое счастье, что он учится в школе, в которую ее послали практиканткой!   
    Путь в эту школу был извилист. Он начал учиться в ней с 5-го класса. В ходе же начального образования пришлось сменить несколько школ, в основном, по объективным и субъективным причинам. Учеба в первом классе школы № 57, что стояла на пересечении Керченского переулка и Кавказской улицы, начиналась вроде неплохо. Тем более, что в желании учиться Олег не уступал толстовскому Филиппку. Возвратившись домой после школы, сразу же принимался за уроки, писал в тетради чистописания карандашом палочки и крючки. Даже не обедал, хотя обед в скудном продовольствием Крыму 1949 года стоил многого. Сам же первый день в школе прошел как волшебный сон…
    За окном класса дождливый осенний день. Электрический свет, как бы отделяет классную комнату от ненастья, внося в душу покой и уют. Учительница Анна Михайловна проходит между рядами ученических парт и читает первое стихотворение из «Родной речи»: «Сталин думает о нас». Все-таки здорово, приходит Олегу на ум, что есть на свете человек, который думает обо всех, в том числе о такой букашке как он сам.
   Видимо, комплекс обделенности душевным теплом, сложился у Олега со времени воспитания в симферопольском дошкольном детском доме № 1 на Февральской улице. Говорят, это был дом для детей партизан, погибших в годы оккупации Крыма. Олег попал в детдом по блату, хотя его отец тоже погиб в Крыму в первый день штурма Сапун-горы в рядах действующей 51-ой армии.
   От пребывания в приюте для партизанских детей остались отрывочные воспоминания. Самые сильные впечатления производили встречи с матерью. При виде родного лица Олег испытывал беспредельную радость и восторг. Столь же беспредельны были его горе и отчаяние при расставании с родительницей. Говорят, он ревел ревмя несколько дней. В конце концов, матери запретили показываться малышу на глаза и позволяли лишь наблюдать за сыном из укрытия.
   Запомнились прогулки за ворота детсада. В пределах улицы, на которую выходили его ворота, помещался огромный мир. Выведут ребят за ворота, и начинается освоение этого мира. Новые лица прохожих, новые впечатления… Через щели деревянного забора, отгораживающего соседний стадион от угодий местного хозяйства,  виднелись аккуратные грядки помидоров, огурцов, лука и укропа. Лучи утреннего солнца наводили глянец на зеленые побеги и листья. Легкий ветерок доносил резкий приторный запах скошенной прелой травы вперемежку с ароматом лепестков розы. Плантации розы – за овощными грядками. У самого горизонта шеренга пирамидальных тополей. За ними – заманчивая неведомая земля….
      В памяти остались некоторые праздники и знаменательные даты. На Новый год Олег выступал в роли левой пристяжной тройки лошадей. Его все время уводило в сторону от коренника и правой пристяжной. Попытки сосредоточиться и бежать в ногу с партнерами не удавались. Приятели злились и отпускали в его адрес ругательства.
   В День памяти В.И. Ленина в актовом зале сколотили из фанеры макет мавзолея. Воспитатели рассказывали, как горячо любил Ильич детвору, а малыши читали заученные стихи с признанием любви к вождю. Олега же мучила неотвязная мысль: действительно ли ОН покоится внутри фанерного сооружения, называемого мавзолеем. Мозг не воспринимал понятия макет. Таковы причуды детского сознания. Даже позднее, покинув детдом, Олег был уверен, что дом его бабушки, проживавшей в Москве, находится в пределах Кремля, изображения которого красовались на коробках из-под конфет. Мать объяснила, что Москва – огромный город, гораздо больше Симферополя, и бабушкин дом помещается на одной из московских улиц.
   В конце октября 1947 года Олега вернули из детского дома домой. Он стал осваиваться в новой обстановке. Светловы жили в угловой квартире 1-го этажа двухэтажного дома в старой части города. Говорили, что раньше этот дом был постоялым двором или караван-сараем. Двор ограждали одноэтажные постройки, большей частью жилые помещения, отчасти и обыкновенные сараи. Они явно могли служить стойлами для лошадей или складами товаров. Основное двухэтажное здание делило двор на две почти равные части, так что обитатели той части двора, которая примыкала к воротам, отзывались обо всем, что происходило за домом, как о событиях «на том дворе». В ближней к улице части двора, напротив двухэтажного дома помещался подвал, широкий спуск в который прикрывался массивными деревянными створками. С левой стороны дом почти вплотную примыкал к одноэтажным постройкам, оставляя узенький проход между дворами. С правой стороны проход между ними был настолько широк, что в задний двор мог вполне проехать грузовик.
    Главной достопримечательностью заднего двора было отхожее место. Поскольку в жилых помещениях санузлы отсутствовали, жильцы ходили отправлять естественные надобности в это деревянное строение из необструганных досок. Оно состояло из двух кабин, каждая из которых имела очко, вырезанное в деревянном настиле выгребной ямы. Периодически к ней наведывались золотари, управлявшие впряженными в лошадей повозками. Повозка представляла собой бочку для транспортировки нечистот, которые вычерпывались из выгребных ям черпаками в виде ведра, крепившегося к концу длинного шеста. С прогрессом цивилизации золотари стали ездить на грузовиках с цистернами вместо кузова, в которые испражнения закачивались через широкий гофрированный шланг.
   Слово золотарь казалось неуместным для такой профессии. В нем звучало название благородного металла. Может потому, что золотарь получал высокую плату за свой тяжелый, отнюдь не благовонный труд. Может, имела место другая мотивация: любой труд, служащий общему благу, почетен и ценен. Те, кто не принимали никакой мотивации, называли повозки золотарей «говновозками».
   Воду жильцы двора, как, впрочем, и всей округи брали из общей водоколонки. Она находилась за воротами почти в центре небольшой площади, на которую выходили две улочки и два переулка. Воду таскали в оцинкованных ведрах, грели на примусах и керогазах, зимой – на печках. Бензин и керосин для огнеопасных нагревательных приборов покупали в керосиновых лавках или у керосинщиков, доставлявших топливо в жилые районы в металлических бочках или цистернах. Дрова и уголь для печей тоже доставлялись в централизованном порядке.
   Но вернемся во двор. Там, у стены справа стояла большая голубятня. Содержал ее дядя Петя, седовласый, незлобивый, покладистый мужик. Он завел голубей по возвращении из заключения в Воркуте, откуда его досрочно освободили за примерное поведение. А попал дядя Петя в Воркуту за то, что служил при немцах полицейским, не по доброй воле, конечно. Тем не менее, прошлое цепко держалось за хозяина голубятни. Во время ссор и конфликтов внутри двора его, то обзывали «полицаем», то грозили Воркутой. Видимо, голуби служили дяде Пете отдушиной. В них воплотилось его представление о свободе. Но, возможно, содержание голубей стало для него своеобразным бизнесом, поскольку он довольно часто совершал сделки по купле-продаже птиц, символизировавших мир и свободу. Впрочем, в голодное время голуби могли легко угодить в суп, подобно вороне из басни Крылова.
   Знакомясь с двором, маленький Олег удивлялся «говорящим» фамилиям ряда семей. Это были Заря, Зима, Буряк и тому подобное. Другое дело Гольдберги. Их фамилия звучала не по-русски, но в ней, по крайней мере, звучало что-то значительное. Глава семейства Моисей Аронович работал шофером на автобазе. Когда он приезжал на своей полуторке и ставил ее у ворот, для детворы наступал праздник. Мальчуганам было трудно удержаться от непосредственного контакта с настоящим автомобилем. Они забирались в кузов и под колеса, с напряженным вниманием следили, как Ароныч копошился в моторе машины при поднятом капоте.
   Но более всего обитателей двора поражали международные связи семьи скромного еврейского шофера. Однажды к нему пожаловала из Америки элегантно одетая родственница-старушка. Это было для всего двора событием всемирно-исторического значения….
   Школа № 57 находилась рядом. Но и во всех других отношениях она устраивала Олега. В учительнице Анне Михайловне класс души не чаял. Во время отсутствия классной руководительницы в школе из-за простуды Олег с одноклассниками посетил  ее на дому. Она была растрогана. Гости счастливы. Отличница Аня Куркина снилась во сне. Он, обтянутый в кожаный костюм, обутый в щегольские сапоги, катал белокурую хорошенькую девочку на мотоцикле. Однако подружиться с ней наяву не хватило смелости. Зато сложились простые дружеские отношения с отличником Толей Богашевым. Он жил рядом, на Мало-Фонтанной улице. Сказать определенно, почему его влекло к отличникам, не мог. Скорее всего, из-за внешнего вида, опрятности.
   Учебный год прошел быстро и буднично. Но после него началась пора метаний из школы в школу. Где-то наверху решили, что во втором классе первогодки будут учиться в другой школе, на улице Крылова. Это не слишком напрягало. Одноклассники хорошо знали друг друга и быстро привыкли к новому месту. Но наверху не угомонились. Увлеклись экспериментом с раздельным обучением мальчиков и девочек. По окончании нового учебного года второклассников рассовали в разные школы по половому признаку. Учебу в 3-м классе Олег начал в школе № 14 для мальчиков.
   Эта школа олицетворяла всю порочность эксперимента.  3-й «Б» выглядел классом хулиганов. Ему явно не хватало смягчающего влияния девочек. На уроках не прекращался галдеж. Ученики постоянно перестреливались «шпульками». Так назывались дужки из проволоки или туго свернутой бумаги. Ими заряжались рогатки из резиновых нитей, концы которых завязывались на указательном и большом пальцах. Меткие выстрелы из таких рогаток заставляли жертву вскакивать с пронзительным воплем от боли. На переменах происходили выяснения отношений, переходящие в драки. Играли на деньги «в стеночку». Учителя, видимо, понимали невозможность воспитательного воздействия на нарушителей дисциплины и редко вмешивались. Когда Олег стал свидетелем того, как одноклассник, сидевший на задней парте, стал откровенно мочиться, он перестал ходить в школу и взмолился, чтобы мать похлопотала о его переводе в другую школу.
   Так он снова попал в «нормальную» школу № 4 на «контрольке». Здесь педагогам удавалось обуздывать учеников. Занятия проходили спокойно и размеренно. Недалеко от школы Петровская балка. Перейдешь ее и попадаешь на широкое зеленое плато. Кое-где ведутся раскопки. В древности здесь был Неаполь-Скифский. Рядом со школой находилась яма для ремонта трамваев. Олег пользовался ею для занятий спортом. Он подтягивался на поперечных металлических стержнях ямы, как на турнике, совершал перевороты и кульбиты. Дома потом удивлялись, где он цепляет столько грязи. В этой школе он впервые ощутил любовь к молодой учительнице, которая больше походила на обожание. Это была Зоя Сергеевна Ланько. Красивая, изящная, стройная брюнетка, умная и деликатная.
   Странное дело: Олег не считал, что пользуется успехом у женского пола. Одна красивая одноклассница даже дразнила его косоглазым. Тем не менее, когда в нем зарождалась любовь к девочкам, а потом и к женщинам, он ощущал ответное чувство. Конечно, третьеклассник не мог рассчитывать на чувственную любовь Зои Сергеевны, но по отдельным неуловимым признакам он чувствовал, что она его выделяет в массе учеников, относится к нему со вниманием. Особенно это стало заметно, после того как он написал заметку в классную стенгазету по случаю Женского дня 8-е марта. Видимо, в заметке как-то отразились его любовь и обожание. Она смогла заметить их между строк. Она следила за успехами и провалами Олега в учебе. Навещала его на дому. Благо, жила неподалеку.
  Лишь однажды он обиделся на Зою Сергеевну по настоящему. Но и повод был серьезным. Это случилось в период борьбы за сохранение «чубчика». Дело в том, что ГОРОНО постановило допускать школьников начальных классов к занятиям только наголо остриженными. Мотивировку придумали довольно странную, дескать, необходима профилактика против вшивости. Но мальчишки и так почти не оставляли вшам шансов. Они стриглись так, что на голове оставался лишь крохотный участок волос надо лбом, который и назывался чубчиком. Гораздо более благодатную почву для размножения вшей предоставляли прически и косы девочек. Но их миновала горькая участь стать наголо остриженными. Скорее всего, кому-то захотелось уподобить школьников армейским новобранцам.
   Между тем, чубчик был символом мужского достоинства мальчишки. Олег наотрез отказывался с ним расстаться. Отказывался до тех пор, пока не остался в классе со своим чубчиком в одиночестве. Этого вызова Зоя Сергеевна не могла допустить, да и кто бы ей позволил. Она подстерегла Олега на трамвайной остановке и заключила его в свои объятия. Он не сразу понял намерения классной руководительницы, и, чувствуя спиной ее груди и живот, поначалу опешил. Но она втащила его в соседнюю парикмахерскую и, преодолевая вялое сопротивление, усадила в кресло. Парикмахерша мгновенно лишила его чубчика.
    Олег в знак протеста перестал ходить в школу. Гулял, чуть ли не весь май, втайне от матери, конечно. Слонялся, бывало, по школьному двору. Зоя Сергеевна иногда видела его, конечно. Но не подходила. Может, она чувствовала что-то вроде раскаяния. Ведь она совершила насилие над своим учеником, подчинившись педагогическому долгу. Когда лысину прикрыла чуть заметная поросль, Олег вернулся в класс. Но он прогулял много уроков и нагулял дополнительные занятия летом вместе с самыми нерадивыми учениками. Обидно было, но все же это лучше, чем остаться на второй год.
   В начальной школе № 4 он проучился еще год. Еще год, почти без приключений в личной жизни. Но в жизни страны это был переломный год: умер Сталин. В Симферополе день его смерти совпал, как в кино, с наступлением настоящей весны. Еще утром 5 марта была зима. Олег  с замиранием сердца выслушал по радио сообщение о смерти вождя и траурную музыку. Но даже такое эпохальное событие не избавляло от необходимости идти в магазин за буханкой черного хлеба. У магазина выстроилась длинная очередь, в которую мать записала Олега с минувшего вечера. В этот день, однако, они с дворовым приятелем Ленькой Рыжовым решили не выстаивать очередь и прорваться в магазин хитростью. Как только открылась дверь магазина, они прошмыгнули в него с первой партией покупателей. Взяли по буханке, и вышли наружу. Здесь их встретили возгласы возмущения и проклятия толпы, еще остававшейся без хлеба. Пройдя сквозь строй, они со всех ног бросились домой.
   В середине дня пришла весна. Солнце растопило снежный покров. Ярко сияло солнце.  На привокзальной площади состоялся митинг общественности города по случаю кончины Сталина. Ребята не могли пропустить такого мероприятия. Они шныряли среди участников митинга, прислушиваясь к речам ораторов. Общее впечатление от них состояло в том, что все останется, как прежде. Иначе и не могло быть. Столь масштабный и авторитетный деятель, каким был Сталин, не мог не влиять и на последующие поколения. Восьмилетний Ленька Рыжов, ошалевший от торжественной трагичности момента, спросил Олега:
   - Как ты думаешь, кто важнее – товарищ Ленин или товарищ Сталин?
   Олег не сразу нашелся с ответом. Он почему-то вспомнил, что почти до окончания 2-го класса не воспринимал слова «озарил» в строчке гимна Советского Союза, который пели по утрам по радио, и путал его со словом «разорил». Получалось: «И Ленин великий наш путь разорил» с последующей строчкой: «Нас вырастил Сталин на верность народу», воспринимавшейся безошибочно. Ошибка, конечно, но она поставила основателя Советского государства в мальчишеском сознании на второе место.
   - Ленин давно умер, - сказал Олег, - а Сталин, видишь, сколько сделал.
   - И я так думаю, - обрадовался Ленька суждению товарища, совпадающему с его собственным мнением, - Сталин важнее.
   Через год или два попыталась поколебать убеждение Олега в непогрешимости Сталина сестра Вера. И притом самым варварским способом. Она приняла иезуитский вид и стала задавать вопросы:
   - Почему в школьных учебниках исчезло имя Сталина?
   - Не знаю, почему, - растерянно ответил Олег, - может, не хотят травить душу людям.
   - Почему, - продолжала сестра, - не отмечают его день рождения?
   - Я этого не заметил…
   - Почему его не упоминают в печати?
   - Ты сама, что думаешь по этому поводу?! – Вышел из терпения Олег.
   - Думаю, что Сталин – предатель.
   - Чушь собачья!
   - Почему чушь? Берия оказался предателем, а ведь он был близок к Сталину. Вот увидишь, скоро это откроется на официальном уровне.
   - Что бы ни случилось, я никогда в это не поверю.
   - Он – контрик, - переглянулась сестра с матерью.
   - Контрреволюционеры – враги Советской власти, а я за нее! - Запальчиво выкрикнул Олег.
   Стремясь продемонстрировать твердость своих убеждений, он повесил на стене портрет Сталина, вырезанный из старой газеты, и решил ежедневно несколько минут стоять рядом с портретом в почетном карауле. В качестве армейской сабли, которая могла быть использована по такому случаю, ему послужила длинная блестящая металлическая линейка. Однажды за стоянием в почетном карауле его застала подруга матери, перешивавшая ей старое платье.
   - Чего это он? – Спросила она у матери, кивнув в сторону застывшего в торжественной позе Олега.
   - Так возлюбил Сталина, что нет с ним сладу.
   - Ну, это бывает. Вырастет – поймет, - заключила спокойно гостья.
                9
   Все же ростки сомнений прорастали в душе Олега. «Почему Сталин так дорог мне, - думал он, - если говорят, что по его вине пострадали и лишились жизни многие люди? Некоторые люди, может, врут, но другим нельзя не верить. При буйном воображении Сталина можно было бы обвинить и в гибели моего собственного отца. Какой резон для меня оправдывать репрессии? Что это дает?» И все же в антисталинской кампании ощущалось что-то искусственное, фальшивое, спекулятивное. Но что? Это еще нужно выяснить. Сталин, конечно, дорог ему отнюдь не из-за репрессий. К личным несчастьям Олега он не имел отношения, но к возможности учиться, есть, пить и вообще жить имел. Кроме того, с ним связано все героическое, а в семье Олега был герой, хотя и не имевший публичной известности. Им был младший брат отца. Оба брата, которых Олег живыми не помнил, погибли во время войны, но по-разному. Война – стихия. В ней можно погибнуть, вопреки рациональному плану, рассчитанному на спасение жизни, и уцелеть, вопреки желанию пожертвовать жизнью.
   Шанс на спасение давала эвакуация из Крыма, пока он не подвергся немецкой оккупации. Но Валерий, отец Олега, и Сергей, его дядя, не могли воспользоваться этим шансом. Валерий, достигший возраста Христа,  работал в газете «Красный Крым» журналистом, до последнего дня  мобилизуя население статьями и памфлетами на борьбу с фашистской агрессией. Сергей, 20-летний молодой человек, отслуживший во флоте, работой в типографии способствовал выходу этих материалов в свет в печатном виде. На тот момент обе профессии считались слишком важными, чтобы братья могли рассчитывать на эвакуацию из Крыма даже в чрезвычайной обстановке. Валерий успел отправить на кавказский берег лишь жену, беременную Олегом, с двумя дочерьми и матерью в возрасте за шестьдесят.  Оба же брата были вынуждены остаться в оккупированном Крыму.
   Всех подробностей того, как повели себя братья в оккупации, Олег не знал, но из рассказов и недомолвок матери и сестер выясняется следующая картина. Видимо, Валерий допускал способ жизни, отстраненный от политики, способ покачивания на волнах событий. Такая позиция кажется, на первый взгляд, странной для журналиста, работавшего в центральной газете автономной республики, которая, конечно же, была коллективным агитатором и организатором. Но время…. Время….  Подростком, уже способным анализировать и понимать, отец был знаком еще с той жизнью, до революции. Пережил время первой мировой войны и революционных потрясений. Он происходил по линии матери из дворянской семьи, хотя и жившей на уровне разночинцев.   Когда Олег порылся однажды в семейных документах, ему на глаза попался аттестат бабушки, окончившей женское учебное заведение в Кутаиси. Из дореволюционного брачного свидетельства он узнал, что отцом бабушки был дворянин, подпоручик Савин. В дальнейшем она вышла замуж за железнодорожного чиновника из Харькова – Светлова. После революции семья Светловых бежала на Кипр. Потом вернулась из-за невыносимых условий существования на чужбине. Олег узнал о своих дворянских предках по отцовской линии без досады и ликования. Во-первых, потому что по материнской линии он происходил из самого, что ни есть, мещанского сословия. Во-вторых, потому, что  советское воспитание привило ему иммунитет против всякой геральдической и аристократической спеси, а возня и ажиотаж вокруг аристократических символов выглядела невыразимо пошло. 
   Однако, об отце. Драматические перемены и неустойчивость жизни, несомненно, повлияли на его психологию. Когда на твоих глазах рушатся империи и взамен рождается на первых порах неизвестно что, поневоле становишься аполитичным, особенно, если ты человек покладистый, созерцательный и творческий. Именно таким представлялся Олегу отец. Мать рассказывала, что он прекрасно рисовал. В семейном альбоме сохранился снимок времен оккупации Крыма, на котором отец сидит у мольберта. На холсте – голова лошади. Он рисовал ее по заказу какого-то немецкого офицера, вероятно, ценившего его способности и пожелавшего увековечить облик любимого коня. Но отец был и неплохим журналистом. Если бы это было не так, то редакция газеты вряд ли направила бы его в командировку в Западную Украину, когда ее занимала Красная Армия. Очерк Валерия «Карпаты» занял подвал разворота газеты. Там, на Западной Украине он, видимо, не только сумел приобрести импортного барахла, но впервые близко увидел немецких военных. Они вели себя вежливо, корректно и дипломатично, отличались четкостью и дисциплиной. В голове отца могли зародиться и такие мысли: вот они, дескать, настоящие представители цивилизованного Запада. Если уж случился конфликт между Германией и Россией, если немцы вот-вот оккупируют Крым, то здесь уж ничего не поделаешь, а что касается их зверств, то, возможно, их преувеличивают в пропагандистских целях.
   И еще один момент, который отчасти объяснял, отчасти иллюстрировал аполитичность отца. Он сделал карьеру в редакции, заменив какого-то большевика «с уклоном». По словам матери, она видела этого сотрудника, который с горькой иронией   произнес:  - Валерий Леонидович пошел в гору, что ж все правильно… Молодым везде у нас дорога, я ведь в техникуме советском не учился. -   Имелось в виду, что отец учился в железнодорожном техникуме, а оттуда пришел в газету и там проявил свои журналистские способности. Нет, он не подсиживал своего коллегу. Такого таланта за ним не водилось. Но в то время грамотность и образование открывали путь к неожиданной карьере. Как редакторы газеты, так и сотрудники меньшего ранга, часто менялись по принципу: старое отмирает, новое нарождается. Где-то наверху этот принцип использовался в политических и корыстных целях, но отец был всего лишь пешкой в этой игре. Однако неустойчивость положения большевика-коммуниста наводила на размышления беспартийного журналиста в плане выработки осторожного отношения к политике. Что же касается технического характера его образования, то ведь оно не исключает успехов на поприще литературы и журналистики.  Способные журналисты далеко не всегда заканчивают факультет журналистики, те же, которые заканчивали, не всегда были способными журналистами.
   Оккупация – это жизнь в неволе. Она диктует правила выживания. Отец согласился стать старшиной двора, выполнять функции мини-бургомистра, чтобы его не ставили на учет в бирже труда и при случае не отправили на работу в Германию. С той же целью он занимался живописью по заказам. В таком состоянии его застало семейство, которое он отправил в эвакуацию, но которое немецкое наступление настигло в Краснодаре. Жена с новорожденным сыном, дочерьми и матерью совершили драматичную поездку поездом по оккупированной территории из Краснодара в Запорожье, а оттуда вернулись в Крым, прибавив отцу забот.
   Сергей с оккупацией не мирился. Он боролся. В отличие от старшего брата он не был белобилетником и, видимо, отличался неплохим здоровьем, если его взяли в предвоенное время на службу во флот. Он был веселым, энергичным парнем, открытым и душевно щедрым. Мать рассказывала Олегу, что в общении с младшим братом своего супруга находила выход своей собственной жизнерадостности и озорству, возмещение дефицита душевной близости с Валерием.  Бывало, свекровь с недоумением и ужасом смотрела, как беременная Катя улепетывала, стремглав, в саду от гнавшегося за ней Сергея, да еще пыталась протиснуть свой большой живот между стволами двух растущих рядом яблонь.
   Сергей принадлежал к огромной невидимой армии безымянных борцов с оккупантами.  Подполье формировалось под влиянием двух сил – одна из них зарождалась снизу, как самодеятельная, индивидуальная и коллективная инициатива, другая влияла сверху через представителей партийных и советских органов, партизанского руководства. Эта вторая сила осуществляла организующую, руководящую и направляющую роль. Проявив настойчивость, Сергей, как, впрочем, и Валерий, могли бы подчиниться этой силе сразу, перебравшись, например, вместе с отступающими частями Красной армии или до этого в Севастополь. Сюда переехала редакция «Красного Крыма». Некоторые из  сотрудников газеты, например,  Сухиненко, сражались в рядах партизан. Но братья остались в Симферополе, видимо, не по своей воле. Впрочем, могли бы остаться и по своей воле. Валерий – в силу инерции характера, Сергей, по-видимому, из нежелания расставаться с любимой. Перед войной он полюбил наборщицу типографии Надю, которую бросил муж, какой-то ответственный советский работник, предпочтя ей эффектную женщину-еврейку, работавшую учительницей.  Надя тоже была подпольщицей, работала делопроизводителем на бирже труда, располагая соответствующими возможностями. Сергей подрабатывал грузчиком при бирже труда и на вокзале. Видимо, он и Надя могли оказывать содействие подпольной организации и благодаря своим связям с типографией. Ближе к освобождению Симферополя гестапо вышло на след организации. Надю арестовали, искали Сергея. Во дворе, напротив порога в квартиру, где проживали Валерий с семьей, устроили засаду из нескольких татарских добровольцев, рассчитывая, что Сергей посетит родственников. Сергей, действительно, пришел во двор, но, заметив засаду, направился не к порогу, а в ту часть двора, что была за домом, и в которую выходили окна квартиры Валерия. Там мать, увидев младшего сына, предупредила через форточку, что его поджидают добровольцы. Умоляла уйти, пока он не вызвал подозрения.
   Сергей задумался. Если он уйдет, то возьмут в гестапо родственников. К тому же арестовали Надю, без которой жизнь была в тягость. Он вернулся в переднюю часть двора и постучался в дверь квартиры брата. За этим последовал арест. Сергей исчез в недрах гестапо, и все попытки Кати что-нибудь выяснить о его судьбе не дали результата. Один немецкий офицер, видимо, для успокоения отчаявшейся Кати сказал, что Сергея направили на работу в Германию. Пришлось утешаться этим, хотя рассудок подсказывал, что арестованный немецкой секретной службой не мог рассчитывать на снисхождение. Но Катя не знала о подпольной работе Сергея ничего определенного, а так хотелось верить в лучшее. О судьбе Сергея ничего не удалось выяснить и после войны, он канул в вечность не известный стране, ради свободы которой пожертвовал жизнью.
   В отличие от него Валерий не исчез бесследно. После освобождения Симферополя он был мобилизован в Красную армию, несмотря на плохое зрение и белый билет. Он должен был искупить свою вину в штрафной части, брошенной штурмовать позиции немцев вокруг Севастополя. Сохранилось последнее письмо Валерия от 6 мая 1944 года Кате, в котором он  заверял жену, что скоро с «проклятущими фашистами» будет покончено, и начнется нормальная жизнь. Верил ли он в возможность остаться живым? Кто знает. Но, видимо, подслеповатый интеллигент, обращенный в солдата, так не похожий на отчаянных парней из песни «В прорыв идут штрафные батальоны», погиб в первые же минуты боя. Факт гибели 7 мая 1944 года, в день начала штурма Сапун-горы, подтвержден похоронкой. Своей смертью он искупил вину за непротивление оккупации и помог семье в трудные послевоенные годы. За погибшего отца семье назначили пенсию, а имя Валерия позднее занесли в Книгу памяти города-героя Севастополя…

   Однажды в конце уроков за Зоей Сергеевной зашел в школу молодой человек спортивного вида. – Это Николай Васильевич, - представила незнакомца учительница. - Он уже давно не учится, но его, в отличие от вас, до сих пор тянет в школу. - Молодой человек скромно улыбнулся и остановился у классной доски, поджидая, когда Зоя Сергеевна закончит урок. – Все свободны, - наконец, произнесла она, и ученики устремились гурьбой из класса.
   - Кто это? – Спросил Олег у одноклассника Бори Жмайлова.
   - Ты разве не знаешь. Это муж Зои Сергеевны. Он чемпион  по скоростной езде на велотреке.
   «Надо же, - подумал Олег. – Они производят впечатление интеллигентной любящей пары». Но, видимо, все было не так просто в их супружеской жизни.
    Через год Олег уже учился уже в другой школе, привыкал к новым условиям. Но вот мать рассказала, что случайно встретила на улице Зою Сергеевну с молодым флотским лейтенантом. Учительница поздоровалась с матерью, спросила, где и как учится Олег. Потом печально произнесла: - Разбрелись по свету мои ученики. – Она сообщила, что преподает теперь русский язык и литературу в той же школе, где училась сестра Олега. Узнав об этом, он загорелся желанием перейти в эту школу. Его не останавливало то обстоятельство, что желание с легкостью бросить одну школу ради другой было не так легко осуществимо, и выдавало его легкомыслие. Но было более серьезное препятствие. В школе сестры преподавали немецкий язык, а он уже полгода учил в своей школе английский. Пока же Олег обдумывал возникшие трудности, произошла ужасная трагедия… Рассказывали, что Николай Васильевич гнался в предрассветной тьме за Зоей Сергеевной по Мало-Фонтанной улице, стреляя в нее из пистолета отца-милиционера. Пули настигли беглянку, не обезобразив ее прекрасного лица. Убив супругу, Николай застрелился.
    Разумеется, Олег в оценке этой трагедии принял сторону Зои. Николай казался ему чудовищем, не имевшим ни малейшего права на снисхождение. Его покоробило от того, что семья Николая выставила гроб с телом покойного, увешанного спортивными наградами, на публичное обозрение, и еще больше от того, что члены этой семьи возлагали вину за трагедию на Зою. Вероятно, охлаждение, которое почувствовала Зоя к своему супругу, они сочли за измену. Но поверить в то, что его учительницу заставляла изменять обычная похоть, Олег не мог. Сам он, пожалуй, не смог бы убить возлюбленную даже за измену. Вероятно, от отца через гены передалась интеллигентская дряблость.

   По окончании школы № 4 вновь встал вопрос о переходе в другую школу. Школа № 4 была начальной, стало быть, заканчивалась на 4-м классе. Продолжать учебу можно было в семилетке, а еще лучше в десятилетке. Но в какой? Определиться помогла Люда Вильнева. Она жила «на том дворе». Приехала с матерью из Енакиево и поселилась на втором этаже двухэтажного дома в угловой квартире. К ней вела длинная деревянная лестница. До того как в этой квартире поселились Вильневы, Олег бывал в ней довольно часто. Тогда там проживала семья военного. Вряд ли он был в больших чинах, но жил с молодой женой и маленьким сынишкой – четырехлетним Димой вполне состоятельно. И надо было так случиться, что Дима сильно привязался к Олегу. Привязался настолько, что не садился за обед без присутствия за столом своего старшего друга. Когда наступало время обедать, мама разыскивала Олега по всему двору. Понятно, что эта привязанность помогала разнообразить скудный рацион питания Олега дома.
   Люда, превосходившая Олега по возрасту года на два, выглядела привлекательно. Настолько привлекательно, что Олег стеснялся в ее присутствии проходить «на том дворе» в общественную уборную. Он питал к ней любовь, не рассчитывая на взаимность. Так вот эта Люда, узнав о проблеме Олега с выбором школы, посоветовала ему продолжить учебу в ее школе-десятилетке № 58. Это школа находилась в самом центре города, хотя и воспринималась как элитная, однако располагалась далеко от дома. Но, воодушевившись рекомендацией Люды, Олег попросил мать устроить его именно в это заведение.
   - Ну и как? – Спросил Олег мать по возвращении.
   - Все в порядке. Будешь учиться в этой школе. Сначала мне сказали, что мест нет, и не предвидится. Я расстроилась, но что делать. Пошла домой. И надо же, мне встретился в коридоре школы Василий Афанасьевич, учитель математики. Он знаком мне с того времени, когда я работала управдомом. Живет недалеко от нас, на Таврической улице. Рассказала ему о твоем деле. Он и говорит: - Идем, постараюсь вам помочь. – Прошли к директору, и, представь себе, помог. Тебя зачислили.
   Василий Афанасьевич был тем самым чудаком, который говорил: - Ровно встать. – Впоследствии он ничем не обнаружил своей роли в зачислении Олега в школу. Он был всегда погружен в себя и вряд ли вообще сохранял в памяти такие мелочи. А к тому времени, когда в школу пришла на практику Таня, Василий Афанасьевич ушел на пенсию. Его место заняла математичка, похожая на киногероиню Мальву в исполнении латышской актрисы Ритенбергс.

                10   
   В другой раз Олег пришел к Тане под вечер с Валентином. Сквозь занавеску, закрывавшую окно справа от крыльца, пробивался свет: значит, она дома. Приятели постучали в дверь. Таня открыла ее, несколько оживленная. – А, это вы, заходите. – Из комнаты на кухню доносился знакомый голос Лолы и ироничный баритон незнакомца. – У вас гости, может мы не ко времени? – Спросил Олег Таню. – Нет, почему же, нам будет веселее, - ответила Таня.
   Войдя с гостями в комнату, Таня сказала:
   - Николай, познакомься: это ученики нашей школы – Олег и Валентин из 8-го «В», они пришли в гости. Лола их знает.
   Николай кивнул: - Мое имя уже прозвучало, представляться не нужно. Будем считать, что познакомились.
   - Садитесь за стол, мальчики, - пригласила Лола. - Что вам можно пить? Чай, сок, во всяком случае, можно.
   - Что ты, - всполошилась Татьяна. - Они уже вполне взрослые ребята. В прошлый раз, когда были у меня в гостях, сочли эти напитки ниже своего достоинства.
   - Правильно, - сказал Николай, - настоящие мужчины пьют крепкие напитки. Чай - не водка, много не выпьешь. – Он окинул парней внимательным взглядом, чуть задержав его на Олеге. Лола рассказывала о нежных чувствах, которые питала к этому пареньку Татьяна. «Значит, вот он каков». Олег, конечно, ничего не знал об этом. Он расценил внимание к себе Николая по-своему. «Зачем он так смотрит на меня. Может, что-нибудь не так?»
   Николай разлил по рюмкам крымский портвейн и предложил: - Выпьем за знакомство. – Выпили.
   - Ну, Коля, продолжай свой рассказ, - предложила Татьяна.
   - Рассказ? Ах да,  но на чем я остановился.
   - Ты говорил, что поступил в театральное училище без всяких затруднений, - напомнила Лола.
    - Верно. У меня как получилось: никаких художественных текстов я не готовил. Прочту-ка им, думаю, отрывок из Гегеля. Если их не впечатлит моя декламация, то, хотя бы, глубина мысли автора. И вот, согнув руки в локтях, как бы взвешивая ладонями гегелевские суждения, говорю: «Всего легче отделяет действительность от идеи рассудок, который грезы своих абстракций выдает за нечто истинное и гордится долженствованием, приписывая его, особенно, политике. Как будто мир только и мечтал о том, чтобы узнать, каким он должен быть, но каким вовсе не является». Предложения у Гегеля довольно длинные, но в тексте есть какая-то музыка, надо только уловить, и тогда его текст, препарированный соответствующими интонациями, звучит на слух очень впечатляюще. Во всяком случае, мне показалось, что приемной комиссии понравилось. – Так, - сказал председатель, - никогда не думал, что Гегеля можно читать со сцены. – Но вы, кажется, убедили меня в этом. И что же вы умеете еще.
   - Петь и играть на инструментах не умею. Могу станцевать антраша.
   - Что, что? – Насторожился председатель комиссии.
   - Антраша, - говорю, - это совсем не займет времени.
   - Ну-ка, покажите свое антраша.
   Я видел в кино, как Галина Уланова совершает полет, взмахнув руками, как лебедь крыльями, вытянув в шпагате легкие изящные ножки. Почему бы и мне не попробовать? Несколько раз имитировал в шутку подобный прыжок, который и назвал мысленно антраша. Уж не помню, где слышал это слово, но знал, что оно из балетного словаря. Попробую, думаю, сейчас прыгнуть. Разогнался и прыгнул…
    Приемная комиссия покатилась с хохоту. Видимо, я выглядел очень уж нелепо и смешно.
    - Так это вы называете антраша? – Спрашивает председатель, вытирая слезы от смеха. – А где же ножка ножку бьет? Я слышал, что такое происходит в антраша.
    - Это другой прыжок, - поясняю.
    - Кажется, это называется прыжок в шпагате, кажется.   Впрочем, я в балете плохо разбираюсь, - признается председатель добродушно. Затем, посерьезнев, добавляет: - Вы, молодой человек, кажется, пришли нас потешить. Что же, это вам удалось, - говорит он, переглянувшись с членами комиссии. – Но готовы ли вы работать в театре всерьез, упорно, самоотверженно.
   - Мечтаю об этом.
   - Хочется верить. С этой верой предлагаю принять Николая Косова. Возражений не будет? - Возражений не было, меня приняли.
   Лола слушала супруга с улыбкой умиления. Остальные с вежливым вниманием. По окончании рассказа выпили еще за дерзость и смелость, которые города берут и сопутствуют успеху в жизни. Гости постепенно раскрепощались, хотя пока еще не были готовы привлекать к себе внимание. Крымский портвейн – чудная вещь! У него великолепный букет, крепость, достойная настоящего мужчины, и легкость натурального вина. Оно сообщало бодрое настроение и ту самую дерзость.
   - А вы, ребята, что-нибудь расскажете? – Обратилась к гостям Таня.
   Валентин почувствовал, что созрел для публичного выступления. – У меня есть небольшой опыт жизни в искусстве, только он относится еще к дошкольному времени, когда я жил в Иркутске, - начал он. - Девчонки нашего двора, старше меня возрастом, как-то решили подзаработать организацией концерта для старшего поколения. Собрали по рублю с потенциальных зрителей, решили попотчевать их своими выступлениями вечером в выходной день. Я напросился спеть песню о пулеметчике и получил разрешение выступить без репетиции. В назначенный срок поставили во дворе скамейки и табуретки, рассадили зрителей и начали концерт. Репертуар включал декламацию стихов, пение и танцы. Когда настала моя очередь, я начал петь:
   - Так-так-так, - говорит пулеметчик, так-так-так, - говорит пулемет.
   Беда в том, что я знал всего лишь одну, первую строчку из песни. Она мне казалась крайне многозначительной. Ее и повторил раза три-четыре. Вижу, среди зрителей легкое брожение.    - Валя, смени пластинку, - кричат. - Что делать? Стал подыскивать слова в рифму пулеметчику. – Так-так-так, - говорит минометчик, - так-так-так, - говорит миномет. – Ясно, - кричит кто-то из зрителей. – Так-так-так, - говорит переводчик, так-так-так, - говорит перевод. Закрывай лавочку. – Вот этим  и кончилась моя карьера в искусстве.
   История Валентина вызвала взрыв искреннего продолжительного смеха Николая и женщин. Таня явно была в восторге. Олег с ревностью констатировал, что она смотрела на Вальку с нежностью и любовью, заметив при этом: - Так ты, оказывается мой земляк, сибиряк. Вот какие события у нас происходили, а я и не знала. Теперь ты, Олег, расскажи что-нибудь интересное.
   У Олега была своя история из той же оперы, но она казалась ему чересчур обыденной, даже пошлой. Когда-то он повадился вслед за сестрой ходить на репетиции детского хора в Дом офицеров на улице Пушкина. Домашние считали, что у него неплохой голос и слух тоже. Им нравилось, как Олег воспроизводил услышанную на занятиях хора песню о мире:
   Море вдали искрится, полдень ясен и глубок,
    Там вдали у границы белый летит голубок…
   Но вот обнаружить свой незаурядный слух и голос Олегу не удалось. По просьбе сестры состоялась проверка его слуха. Олега поставили спиной к роялю, а репетитор, отжав на клавишах октаву, ударял по одной из них и предлагал экзаменуемому повернуться к роялю и определить на слух музыкальный тон путем перебора нескольких клавиш. Олег был слишком робок, и экзамен его взволновал непомерно. Он не смог понять, что нужно определить музыкальный тон, а не просто угадать клавишу рояля. В результате воспринял экзамен как игру в прятки, тыча наугад первую попавшуюся на глаза клавишу. За несколько сеансов он не угадал ни одной клавиши искомого тона и был признан непригодным к пению в хоре. Глубоко расстроенный, со слезами на глазах, он слушал из зала песню о мире, которую исполнял дома с таким воодушевлением. Не рассказывать же об этих переживаниях здесь за столом.
    - Не могу припомнить ничего интересного, - сказал Олег, - я далек от искусства.
   - Не в этом дело. Ведь вся жизнь театр, - улыбнулась Таня.
   - В памяти эпизоды, либо мелкие, либо слишком серьезные для застольной беседы.
   - Ну, на нет и суда нет. Хотя, мне кажется, ты скромничаешь. Виктория Павловна сказала, что ты делаешь успехи на репетициях в школьном театре.

                11
   Виктория Павловна была еще одной практиканткой пединститута в школе № 58, специализировавшаяся, однако, по литературе.    Как-то раз на урок литературы ввалилась кавалькада молодых студенток во главе с умудренным опытом педагогом мужчиной средних лет. Не сговариваясь, ученики мысленно прозвали его «доцентом». Студентки заняли задние парты, потеснив их прежних владельцев, которые были вынуждены подсесть к своим одноклассникам на передних партах. Так, сидя по двое, по трое за каждой партой, ученики и студентки наблюдали за «доцентом», проводившим урок. Он носил явно экспериментальный характер, и, может, поэтому был интересен.
   Разбирали «Мертвые души» Гоголя. Педагог затеял с учащимися игру в слова, добиваясь от них точной характеристики того или иного персонажа произведения. Обратив внимание на некоторые особенности поведения Коробочки, он спрашивал класс: - Как мы называем человека, который верит в чудеса и небылицы?
   - Верующим, - послышалось с парт.
   - Нет.
   - Религиозным.
   - Нет. Неужели не догадываетесь? Суе…
   - Суеверным, - подхватил Олег.
   - Правильно, суеверным. То есть, таким человеком, который верит всуе. Принимает на веру вздор, является нетвердым в вере и убеждениях.
   Класс впервые сталкивался с таким способом преподавания литературы. Прежние учителя не особенно стимулировали интерес к ней. И первая учительница по литературе, Анастасия Дмитриевна, крашенная блондинка с большим перстнем на среднем пальце правой руки, и вторая – высокая, тучная Людмила Алексеевна, ориентировались в преподавании на школьный учебник, прибавляя мало нового. Своеобразие урокам придавала лишь их манера поведения. Анастасия Дмитриевна преподавала с некоторой ленцой и снисходительностью к ученикам. Поощряла усердие в учебе, но не качество. Помнится, она очень хвалила Витальку Новикова за декламацию лермонтовского «Бородино».  Декламировал Виталька с ложным пафосом, немыслимыми ударениями и совершенно неуместными интонациями. Все это никак не вязалось с буквой и духом стихотворения. Но учительница нигде его не поправила и похвалила за старание. Перстень служил ей некоторое время средством умиротворения класса. Она подходила к нарушителю дисциплины и ударяла перстнем по  макушке его головы. Удар был болезненным, но многие терпели. Не вытерпел однажды не слишком выдержанный Игорь Фесенко. Он резко отчаянно взревел, чем привел Анастасию Дмитриевну и весь класс в некоторое смущение. После этого случая учительница перестала пользоваться перстнем в воспитательных целях.
   Людмила Алексеевна пересказывала учебник литературы более эмоционально, вызывая особый интерес у тех учеников, которые его не читали. С ней у Олега произошел инцидент политического характера, не имевший, правда, последствий. Когда писали сочинение на тему «Твой любимый герой» по «Молодой гвардии» Фадеева, Олег  разоткровенничался, решил быть искренним. Он выбрал героем Сергея Тюленина, находя этот персонаж наиболее реалистичным, однако, высказал ряд соображений и по роману в целом. Он написал, что некоторые фрагменты показались ему декларативными и надуманными. Ну, например, речь майора, обращенная к ребятам. Это замечание возмутило Людмилу Алексеевну.
   - Странное представление у некоторых учеников нашего класса о самостоятельности в суждениях, - начала она на другом уроке разбор сочинений. – Я говорю об Олеге Светлове. Ему кажется, что отозваться, походя, о произведении великого писателя значит проявить глубину мышления и оригинальность. Совсем наоборот. Это признак незрелого ума и легковесности. Советую тебе, Олег, более вдумчиво прочитать книгу и учесть, что лозунги и пафос рождаются в ней не на пустом месте.
   Пожурив Олега, она отдала должное его анализу образа Сергея Тюленина и объявила, что поставила ему за сочинение «удовлетворительно». Это был первый случай неудачного выступления Олега на литературном поприще. И поделом. Ведь по существу он романа не читал, а о Сереге Тюленине судил по фильму. Он взялся было читать «Молодую гвардию», но дошел только до эпизода, когда будущие молодогвардейцы возвращались домой после неудачной попытки эвакуации своим ходом. Именно тогда к ним присоединился маленький кривоногий майор, обратившийся однажды к ребятам с пламенной речью. Эта речь показалась Олегу декларативной и напыщенной. Наверное, не случайно этот эпизод был опущен в фильме. Впрочем, причиной его инакомыслия мог быть отнюдь не эпизод из «Молодой гвардии», но смутная неудовлетворенность упрощенным и прямолинейным изображением войны, которое он еще нередко встречал в книгах и фильмах. Словом, обижаться  на Людмилу Алексеевну было не за что. И в дальнейшем их отношения складывались вполне нормально. Уроки литературы продолжались планомерно и буднично. Им явно не доставало творческого огня. И вот в начале нового учебного года его зажег посланец пединститута. Какой сюрприз!
   Одним сюрпризом дело, однако, не ограничилось. После урока на перемене к Олегу подошла молодая девушка-практикантка из тех, что сидели на задних партах. Она предложила ему сыграть роль советника в школьном спектакле по пьесе Шварца «Снежная королева». Олег был польщен, но спросил для порядка:
   - Почему я?
   - Мне как режиссеру спектакля кажется, что эта роль именно для вас, - ответила девушка. – Вы согласны?
   - Согласен, но не гарантирую, что справлюсь.
   - Тогда найдем замену, а пока не стоит падать духом. Приходите на репетицию в четверг к шести вечера.
   Этой девушкой и была Виктория Павловна. Она уступала Тане в женском обаянии, но выглядела вполне прилично. Подтянутая, спортивная смуглянка небольшого роста, с прической жгучей блондинки. Грудь, бедра, ножки гармонично сочетались в ее облике и легко возбуждали эротические переживания.
   В труппу, с которой работала Вика, помимо Олега, вошли Толик Крапивин, Игорь Белкин и Света Лечютина из 5-го «Б» класса. Толику предложили роль сказочника, видимо, потому, что этот рослый упитанный парень производил впечатление самой доброты. На его открытом лице с правильными чертами всегда блуждало подобие улыбки. Глаза смотрели добродушно и доброжелательно. Голос звучал так мягко, что порой расплывался, становился неразборчивым. Вике сразу же пришлось заняться его дикцией. Дело не только в том, что он произносил слова вяло и невыразительно, сказочнику нужно было выговаривать вообще мудреные и сложные словечки, такие как: крибле-крабле-бумс, снип-снап-снурре или пурре безелюрре. К премьере она, кажется, сумела добиться лишь сносного озвучивания Толиком своей роли.
     Света Личутина была вылитой Гердой, обаятельной девчушкой, непосредственной и экспансивной. Возможно, она не была той Гердой, какой ее замыслил автор пьесы, но героиню спектакля, который получился стараниями Вики, она играла замечательно. То же можно сказать об Игоре Белкине в роли Кая. Дело в том, что Вика адаптировала произведение Шварца к существовавшим обстоятельствам и возможностям. В результате вся пьеса была сведена к одному акту, в котором не было ни самой Снежной королевы, ни короля, ни разбойников. Остались, однако, сказочник и советник, Герда и Кай. В этом же акте сказочник и советник полностью выяснили свои отношения, в том числе и на шпагах.
   Олег начал было тоже проговаривать свою роль на репетиции как пономарь, но Вика быстро наставила его на путь истинный. – Ты же играешь злодея, демона. Ты - злобный, капризный, мстительный, безжалостный старик, а говоришь как безобидный, отрешенный от мира старец. Так не пойдет. «Что это за бессмыслица, невоспитанные дети, - процитировала она советника высокомерным тоном, с выражением старческой брезгливости и раздражения на лице. – Невоспитанные дети, что это за бессмыслица?» Олег понял, настроился на поведение и тональность, которые от него требовали. После двух-трех репетиций, когда он увлекся ролью, когда его посетило, если не вдохновение, то воодушевление, стало ясно также, что Вика удовлетворена его игрой. – Ну вот, - говорила она, - эта роль написана, словно для тебя, а боялся: не справлюсь. – Самое удивительное, что Олег в роли злодея понравился Свете, может, как артист, а, может, просто как парень. Это стало ясно, когда однажды он небрежно отнесся к желанию Светы обратить на себя его внимание. Девчонка расстроилась и выбежала из класса в слезах. – Что за капризы, - буркнул Олег, не понимавший мотивов ее поведения.  Вика же все поняла. Она произнесла с загадочным видом: - Надо быть внимательным к людям, особенно, к тем, которые питают к тебе нежные чувства.
   Олег не задумывался над тем, питает ли сама Вика какие-либо чувства к нему, кроме тех, что требовались для постановки школьного спектакля. Это выяснилось в ходе неформального общения. Вика, как и некоторые другие практикантки, была не прочь завести себе свиту обожателей из учащихся школы. Так, во всяком случае, воспринимал ее интерес к неформальному общению Олег. Порой она заводила беседы с ним на вольные темы после репетиций, порой дома, когда приглашала к себе «на чай» его, Вальку Скулова и Костю Либиха. Ей явно импонировали Костины атлетизм и непосредственность. Она позволяла даже себе кокетничать с ним. В ее отношении к Олегу ничего подобного не было. Лишь иногда, окинув его критическим взглядом, она замечала насмешливо: - И этого мальчика называют красивым! – Олег на это не обижался, наоборот ликовал. Он оценивал свой внешний вид достаточно трезво и не претендовал на красоту, но догадывался теперь, кто мог «называть» его красивым. Конечно, Таня! Кто еще. Наверное, Вика пригласила его в театральную труппу школы не случайно. В этом была какая-то доля женского коварства. Именно желание переманить в свою свиту мальчишку, к которому Таня проявила непонятное ей нежное участие. Как Вика узнала об этом? Разве трудно догадаться, когда красивым называют, в общем, заурядного парня?

                12
   Темными осенними ночами возвращался теперь Олег от Тани. Отношения между ними крепли, хотя и не приобрели еще интимного характера. В результате, как не засиживался он у нее после полуночи, все-таки приходилось идти домой. Да и бывал он у Татьяны чаще всего не один, но с приятелями, особенно, с другом Валькой Скуловым.
    Маршрут пролегал по улице Жуковского, затем поворот на улицу Горького, по которой шел до «светлячка». Так он называл про себя левый угол на пересечении улиц Горького и Кирова. Здесь помещалась типография. Матовые стекла ее окон подсвечивались дневным светом. Он беспрерывно жужжал в своих стеклянных трубках. Но это жужжание почти заглушалось грохотом типографских машин. Казалось, «Светлячок» хотел пробудить своим грохотом ночной город. Однако, тщетно. Здесь Олег, либо переходил через площадь с заглохшим фонтаном на улицу Мало-Фонтанную, либо сворачивал за угол на Кирова, а с нее на Мало-Базарную и шел по ней до своего Белогорского переулка.
   В доме все уже, конечно, спали. Чтобы не поднимать шума, Олег подходил к окошку и осторожно стучал. Приоткрыв ставню и увидев его в окне, мать открывала входную дверь. Вначале она относилась к поздним возвращениям Олега домой спокойно. Ведь он мотивировал их тем, что задерживался у своего друга Вальки Скулова, жившего на окраине города недалеко от железнодорожных путей. Мать не находила в этом ничего предосудительного. Валька часто бывал у Светловых и пользовался ее расположением. Он отличался благородной внешностью, спокойствием и уравновешенностью. К тому же умел играть на гармошке два вальса «Амурские» и «Дунайские волны». Родительница Вальки, тоже вдова,  работала проводником на поездах дальнего следования. Он оставался один, бывало на неделю, проедая продукты, которые она привозила после дальних рейсов.
   В такое время Валька скрашивал одиночество, приглашая в гости Олега. Они вдвоем коротали время за обсуждением планов будущих визитов к Татьяне, слушанием радиоприемника. Вражеские «голоса» слушать не хотелось. Даже неискушенное в политике юношеское восприятие улавливало в них тенденциозность. Зато с удовольствием слушали «оттуда» разные «роки» и блюзы. Часто слышалась в радиоэфире ритмичная итальянская песенка с рефреном: «Американо, мерикано». Как выяснилось позже, песня развенчивала тупых и развязанных американцев, а исполняла ее Софи Лорен. Иногда приходилось настраиваться и слушать западные «голоса», даже если они пробивались сквозь рев механизмов глушения. Так было во время венгерского мятежа. В этих радиопередачах упор делали на пробуждении сознания венгерских рабочих, которые, однако, выступили не совсем удачно, утверждалось, что их польские собратья  действовали успешнее. В самой апелляции «буржуев» к рабочим сквозили лицемерие и подлость.
   Валька ценил женские прелести Татьяны, но не был намерен соревноваться с Олегом за их обладание. Он увлекся очаровательной голубоглазой блондинкой, школьницей классом ниже, по имени Оля. Олег в свое время тоже вздыхал по ней. Валентин же не ограничился вздохами, но завязал с ней роман, правда, платонический. Гулял с ней по вечерам, ходил в кино, театр. Неизвестно, как сложились бы их отношения, если бы Оля не переехала вдруг в Одессу. Ее отец был кадровым офицером и, следовательно, перемещался с семьей по приказам командования. Валька увлекался и другими сверстницами. Он был, в конце концов, нормальным, органично развитым парнем и не томился, как Олег, несбыточными мечтами. Но он относился с пониманием к любовным переживаниям Олега и соглашался играть в отношениях с Татьяной роль второго номера.
   Эта роль состояла в принижении своих преимуществ и подчеркивании достоинств друга, в изображении из себя скромного, непритязательного парня.
   - Валя, у тебя милая улыбка, - как-то сделала ему комплимент Татьяна. – Эти губы бантиком….
   - Скажешь еще… бантиком, – буркнул Валентин. – Вон у него, - кивнул он в сторону Олега, - губы бантиком.
   Таня перевела взгляд на Олега, но ничего не сказала.
   Однако Валентин, испугавшийся, что Олег воспримет комплимент Тани как угрозу своим надеждам, решил продолжить самоуничижение. Он снял очки и произнес:
    - На левом стекле трещина, скоро придется выбросить. Без очков как слепой котенок, ничего не вижу. Вот досада.
   - Ну, не печалься, - отозвалась Таня, - найдешь новые очки. А вообще, в очках ты очень интеллигентный и представительный.
   В этот вечер приятели пришли к Тане с бутылкой коньяка КВВК. За него пришлось заплатить чуть ли не всю сумму денег, оставленную Вальке матерью на неделю. Таня отказалась пить коньяк вместе с ними. Но воспользовалась их конфетами и выпила пару рюмочек мадеры из своих запасов. На Валентина крепкий напиток не оказывал заметного воздействия, сказывалась, видимо, его сибирская закваска. Олег же раскраснелся и стал болтливым.
   - Коньяк с лимоном – райское наслаждение, - сказал он с чувством. – Не знаю, с чем сравнить.
   - А без лимона, - спросил Валентин?
   - Без лимона совершенная дрянь. Просто поразительно, как такая мелочь, как лимон, преображает напиток.
   - Можно подумать, что ты пьешь коньяк каждый день, - насмешливо высказалась Таня.
   - Если бы пил чаще, то, может быть, изменил свое мнение.
   За разговорами время перевалило за полночь. Возбуждение Олега от алкогольного опьянения улеглось. Зато навалилась ужасная усталость и сонливость. Пока Валентин с Татьяной о чем-то беседовали на кухне, Олег закрыл глаза и провалился в глубокий сон.
   Вернувшись с кухни, Таня попыталась слегка растормошить  его. Безрезультатно. Он спал, как убитый.
   - Ну и что с ним делать? – Спросила она Валентина.
   - Я могу его разбудить, но на это уйдет много времени, - ответил Валентин.
   - Куда же он пойдет в таком состоянии, - вздохнула Таня. – Придется его оставить у себя. Только и ты оставайся.
   Она подставила к кушетке ряд стульев и, застелив их ватным одеялом, покрыла простыней. В результате образовалось ложе для Валентина. Когда подкладывала подушку под голову Олега, он зашевелился и обнял ее за шею. С нежной улыбкой она сняла его руку и снова отправилась на кухню. Валентин быстро разделся и лег рядом с приятелем. Через некоторое время вошла Татьяна и выключила свет….
   Этот случай подсказал Олегу способ задерживаться у Тани подольше. Он иногда прибегал к этому способу, когда в квартире на улице Жуковского проводились вечеринки, и даже когда приходил туда один. Это сблизило его с хозяйкой квартиры еще больше. Новый 1957-ой год они договорились встретить вдвоем.
       Мать Олега оставалась в неведении относительно подлинных причин поздних возвращений сына до тех пор, пока не сходила на родительское собрание в школу. Там ее просветили, что в школе сейчас практикуются молодые студентки пединститута, в которых старшеклассники, включая ее сына, повально влюблены. Мать узнала, что ее сын повадился ходить к Татьяне Семеновне на улицу Жуковского и задерживается у практикантки допоздна. Нельзя сказать определенно, откуда это стало известно классной руководительнице Антонине Васильевне, той самой математичке, похожей на Мальву, но ведь ребята не особенно скрывали свои чувства и привязанности. До появления практиканток классные дамы, такие как Антонина Васильевна или географичка Екатерина Алексеевна, пользовались безраздельной любовью учащихся. Не столько за педагогические таланты, сколько за пышные формы. Для подростков, у которых проснулось половое чувство, могучие груди и мощные бедра значили много. Они мысленно раздевали дам,  живо представляли себе под их лобками  обширные и глубокие промежности, таящие бездну наслаждения. Дамы относились довольно снисходительно к жадным, порой судорожным, взглядам подростков. Но молодые практикантки лишили их монопольного положения. Дамы почувствовали нечто, вроде ревности.
   - Вы смотрите на них как котята на кошку, - не удержалась высказать как-то свое мнение на уроке Екатерина Алексеевна. – Вам мало одноклассниц?
   Вполне естественно, что матери Олега внушили в школе немало опасений и страхов. Теперь, когда он приходил домой далеко за полночь, она смотрела на него сурово и пытливо. Однажды не удержалась и воскликнула:
   - Какая же она все-таки дрянь! Морочить голову молодому парню….
   - Ты ничего не знаешь о ней. Она не такая, - только и сумел возразить в ответ Олег.
   Мать промолчала и больше не касалась в разговорах этой темы.

                13
   Незадолго до Нового 1958 года репетиции «Снежной королевы» закончились. Вариант пьесы, подготовленный Викторией Павловной, можно было показывать на сцене. Решили дать спектакль перед уходом на зимние каникулы. В один из последних декабрьских дней в актовом зале собрались старшеклассники и преподавательский состав. Пришла и Татьяна, скромно заняв место в задних рядах.
   Актеры, и среди них Олег, ужасно волновались. Вика принесла из театра имени Горького необходимый реквизит и костюмы. Олег впервые примерил на себя черный фрак. Облачившись в него и надев также белую манишку и бабочку, он предстал довольно стройным и интересным парнем. Оказывается, была на свете одежда, способная придать ему благопристойный, даже благородный вид. Однако долго красоваться в этом виде Олегу не пришлось.
    Вика пригласила из театра и своего приятеля, настоящего актера, для гримировки. Им оказался Николай Косов. Он незаметно подмигнул Олегу и принялся за дело. При помощи грима, парика и усов, быстро преобразил молодое лицо исполнителя роли советника в физиономию брезгливого рыжего старика с проседью. Собственно, гримировка требовалась только Олегу. Исполнители ролей сказочника, Кая и Герды в ней не нуждались.
   Затем началось действо. Олег вышел на ярко освещенную сцену, где возились и гавкали Кай и Герда. Осторожно поддерживая шпагу, он скосил глаза в зал. Хотелось увидеть Таню. Но большую часть зала покрывала сплошная темнота. Он распознал только школьных приятелей, сидевших на передних стульях, которые иронично улыбались.   
   - Что это за бессмыслица, невоспитанные дети, - начал Олег, стремясь придать своему голосу басовые ноты и старческую дряблость. Однако это плохо получалось. Голос слабел и садился.
   - Громче, - закричали из зала ребята.
   Олег заговорил нормальным голосом и почувствовал себя лучше. Стал держаться естественнее, хотя и проткнул шпагой одну из декораций. Однако, когда вступил после перепалки в поединок со сказочником, то фехтовал как надо.
   После спектакля Вика проворчала:
   - Я ожидала от тебя большего. Можно было бы говорить и держаться поестественней.
  - Как не волноваться в первый раз, - ответил Олег, подумав: «Неужели я был так плох?»
   Затем к нему подошел Леха Нестеров и с деланным почтением произнес:
   - Преклоняюсь перед твоим талантом.
   Хотя комплимент делался в шутливой форме, он успокоил Олега. Провала не случилось. «Надо узнать мнение Тани, - подумал он, - но лучше это сделать у нее дома».

                14
   Кроме Олега, Таня никого не пригласила к себе праздновать Новый год. Не хотелось шумных компаний, дежурных тостов, пьяных ухаживаний. Решила провести новогоднюю ночь наедине со своим «вздыхателем», как она мысленно окрестила Олега. Не для того, чтобы его соблазнить, но для того, чтобы устроить праздник этому милому мальчугану, жаждущему любви, и заодно порадоваться самой. Ведь дарить счастье ближнему величайшее и тончайшее удовольствие. Она убережет Олежека от вульгарного отношения к новогоднему торжеству, сводящемуся в представлении молодых парней к грандиозной попойке, животной случке, а то и к пьяным дракам. Она раскроет перед ним изысканную, волшебную, суть праздника, каким он предстает в сказках или гоголевской «Ночи перед Рождеством».
   Таня постаралась хорошо подготовиться. Она повесила в комнате гирлянды и серебряный дождь. Поставила в интересах экономии площади маленькую елочку, украсив ее незатейливыми игрушками. Подобрала пластинки для патефона, отвечающие вкусам зеленой молодежи. Для застолья использовался небольшой квадратный столик, застеленный белоснежной скатертью. За прошедшие два-три года Таня приобрела приличную посуду и приборы, пригодные для сервировки стола. Помня о вкусах Олега, она выставила на стол помимо шампанского коньяк с лимоном. Сделала закуску поизысканней, жаркое. Из напитков – нарзан, крюшон. Облачилась в элегантный костюм из бежевой ткани в крупную клетку, который сшила сама. Под жакет одела черную водолазку. Поверх - серебряную цепочку.
   Олега, выросшего в непритязательных бытовых условиях, было нетрудно поразить комфортом. Придя к Татьяне, он ощутил себя на званном обеде в аристократическом замке. Но более всего впечатляла хозяйка. Переведя взгляд с костюма, ладно сидящего на ней, на свои «выходные» брюки и тужурку, он даже чуточку оробел. Но Таня не дала ему времени на уход в себя. Она предложила гостю повесить тужурку на спинку стула и расположиться подобнее. Обсуждение вчерашнего спектакля позволило Олегу вполне освоиться.
   - По-моему, твой дебют удался, - сказала Татьяна, присаживаясь рядом с ним на кушетке. – А что думает на этот счет Виктория?
   - В отличие от тебя, она не считает мой дебют удачным.
   - И что же, ей не понравилось, именно твоя игра или всей труппы?
   - О других она не говорила. Я  же, на ее взгляд, держался неестественно.
   - Ну, она чересчур строга. Ты был не хуже других, а, учитывая то, что твоя роль была наиболее сложной, тебя следует даже похвалить. Не расстраивайся.
   - Я и не расстраиваюсь.
   - Молодец. В таком случае сядем за стол, проводим Старый год и заодно выпьем за твой успех на театральном поприще.
    Они пересели за стол. По радио передавали постановку оперетты Штрауса «Летучая мышь». Передача создавала предпраздничную атмосферу и благоприятный фон для их собственной беседы. Таня предложила Олегу наполнить их рюмки крымским мускатом и провозгласила тост:
   - Итак, выпьем за то, чтобы ты не останавливался на достигнутом, но закончил хорошо школу и, может быть, вступил на путь  дальнейшего овладения актерским мастерством.
   Выпили.
   - Спасибо, конечно, - сказал Олег, - но у меня нет желания делать театральную карьеру.
   - Кем же ты хочешь быть?
   - Еще не решил. Ты знаешь, я по складу, наверное, гуманитарий. Математика, физика, химия даются мне с трудом. Если и  занимался этими предметами, то только благодаря литературе. Прочитав однажды «В морях твои дороги», загорелся мечтой поступить в Нахимовское училище. Но в морском деле без математики не обойтись. Попробовал заняться ею основательно. Усердие, однако, не дало больших результатов и постепенно иссякло. Эта дисциплина казалось оторванной от жизни, абстрактной до невозможности. В Нахимовское не поступил, мест не хватило. Костя Либих зовет в мореходку, но уже пропал интерес. Сейчас думаю… 
   - Да ты, голубчик, просто не привык трудиться, и больше склонен к фантазиям и мечтам.
   - У меня трудовой стаж с 6 лет, - возразил Олег.
   - !!!
  - Не удивляйся. В шесть лет я ходил на сбор крымской розы. Там, где сейчас кинотеатр «Мир» росли длинные ряды розовых кустов. Я с ребятами со двора ходил на заработки. Нам выдавали большие мешки, которые мы заполняли лепестками роз. Весь исколешься. Работа нудная и неблагодарная, хотя вокруг сплошной аромат. Платили копейки. Потом подрабатывал маляром с Костей. Работал в Гушосдоре. Знаешь, есть такое учреждение - Главное управление шоссейных дорог. Оно следит за состоянием дорог, иногда их поправляет. В обновлении шоссейной дороги Симферополь – Евпатория есть и мой вклад.
   - Чем же ты занимался?
   - Нас было четверо. Двое друзей – сыновей каких-то начальников учреждения, я и забавный парнишка со знаменитой фамилией Кутузов. Он знал массу анекдотов и постоянно забавлял нас ими во время отдыха. А занимались мы тем, что оказывали помощь дорожным инженерам-геодезистам. Мерили дорогу лентой, отрезок за отрезком. Таскали их теодолиты-нивелиры. Держали планки для измерения поверхности местности.
   - Не скучно?
   - Не скучно, но бывало утомительно. В целом же это выглядит как увлекательная экспедиция. Разве не интересно поглощать расстояния? Кроме того, школьнику приятно работать за зарплату. Это, хоть на время позволяет чувствовать себя самостоятельным человеком. А в конце экспедиции было даже грустно расставаться. И, одновременно, радостно. Представляешь чувство, когда после долгого перехода по выжженной степи открывается море. Бесконечный резервуар прохладной влаги. Хорошо искупаться днем. Хорошо посидеть вечером на заброшенном причале, выдающемся в море. В дымке тумана. Подумать, помечтать… Но я отвлекся… Еще не все о трудовом стаже. А выезды летом на работу в колхоз, от школы и самостоятельно, а практика в кинобудке кинотеатра «Симферополь»? Тебе интересно?
  - Конечно. Может, ты хочешь выпить своего коньяка?
   - Пожалуй. Давай выпьем для вдохновения.
   Выпили еще раз. Он – коньяк, она – вино.
   - Знаешь что, - сказала Таня, - до новогодней ночи еще далеко, может, прогуляемся.
   - Давай.
   Они вышли на улицу. Погода совсем не напоминала зиму. Скорее позднюю осень. Снега не было, но и дождя не было тоже, хотя небо заволокли тяжелые сизые тучи. Было зябко. Они направились через центр города к горсаду. Таня взяла Олега под руку. На аллее садика, расположенного в начале улицы имени Розы Люксембург, стояла группа парней. Они молча поглядывали в сторону приближавшихся Олега с Таней. Одного из парней Олег узнал. Это был знаменитый на весь город хулиган Лешка-азербайджанец. Встреча не из приятных. В душу заползал холодок страха. Как поведут себя парни? Им ведь ничего не стоит оскорбить, ударить, раздеть, ограбить незнакомых людей. За ними числились и не такие подвиги. Но не поворачивать же назад. Это маневр выдал бы трусость Олега, да и вряд ли помог бы он, если бы парни были агрессивно настроены. А если они станут приставать к Тане? Лучше об этом не думать.
   Они, внутренне напрягшись, прошли мимо парней, как сквозь строй. Лешка-азербайджанец и его приятели внимательно оглядели пару, но никак не отреагировали на нее. Может, их занимали другие заботы, может, они были настроены перед Новым годом благодушно. Во всяком случае, все обошлось.
    - Ты заметила, вон того в «бобочке»? Это - Лешка-азербайджанец, - обратился Олег к Тане.
   - Заметила. Ты что с ним знаком?
   - Нет, конечно, но знаю его, как, видимо, и ты, со слов других. Честно говоря, я очень испугался. А ты?
   - Я тоже. Что бы ты делал, если бы они напали на нас?
   - Не знаю, пришлось бы отбиваться по мере сил. Хотя трудно представить, как бы это у меня получилось. А ведь есть люди, не знающие страха. Я сам был свидетелем этого. Однажды к Вальке Скулову приехал в гости брат из Иркутска. Его зовут Павлик. Боксер-разрядник с пудовыми кулаками. Мы как-то втроем  прогуливались по Пушкинской, вдруг навстречу идут четверо парней, среди них братья Орловы, не знаю, слышала ли ты о них или нет, но это самая что ни есть шпана. Так вот… Один из парней зацепил плечом иркутского гостя и сам же его обругал. Сказал что-то вроде : - Ну ты хмырь, смотри, куда идешь. – Павлик ему в ответ: - За хмыря можно схлопотать по хавалу. – Шпана остановилась, пораженная такой дерзостью. Один из Орловых приблизился, чтобы наподдать Павлику. Тот встал в боксерскую стойку и выставил пудовые кулаки. Противники некоторое время кружили друг подле друга. Павлик пытался нанести старшему Орлову удар правой, тот отбивался ногой. Однако они не доставали друг друга. И, представь себе, завели потом вполне дружелюбную беседу в том смысле, что погорячились, мол, но теперь будем друзьями. Оказывается, со шпаной достаточно не испугаться.
   - Ну, во-первых, у тебя кулаки далеко не пудовые, а, во-вторых, - вздохнула Таня, - не всегда смелость города берет. Осторожность никогда не помешает. И потом. Разгул шпаны это следствие войны, потом бериевской амнистии. Тогда город быстро заполнился блатной публикой. Здесь мощные социальные факторы, а ты хочешь одолеть шпану одной смелостью. Потерпи, она сойдет сама собой.
   - Ты чересчур обобщаешь, я же говорил в бытовом смысле.
   - И я тоже в бытовом.
   За разговором незаметно дошли по улице Ленина до Петровских скал. Спустились по лестнице, пробитой в скальной породе, на Алуштинское шоссе и повернули назад к центру города. Вернулись домой, в квартиру Тани около 10 вечера. Присели передохнуть перед продолжением застолья.
   Внимание Олега привлек фотоальбом, лежащий на подоконнике.
   - Можно взглянуть.
   - Взгляни.
   Олег раскрыл альбом. Таня давала пояснения.
  - Это я в твоем возрасте, с мамой и папой. Тогда мы жили еще на улице Бутина, потом переехали на Ленина.
   - Кто такой Бутин?
   - Был такой революционер в Чите, а его однофамилец – крупный предприниматель.
   - А кто твои родители?
   - Где работают? Папа – военный, мама – домохозяйка.
   - Это полагаю, твой класс. Почему среди вас взрослые китайцы, да еще с пионерскими галстуками?  Ба, да ведь это, кажется, Мао Цзедун и Чжоу Эньлай?
   - Верно. Их принимали в пионеры в нашей школе № 4.
   - Не поздновато ли?
   - Ты же знаешь, настоящие революционеры вечно молоды.
   - А это кто? – Олег показал Тане фото Сергея Осипова.
   - Не узнаешь? Это бывший актер нашего театра.
   - Бывший? Я и нынешних не очень-то знаю. Ты что ж знакома с ним?
   - Да, случилось, познакомиться.
   - И что же дальше?
   - Дальше, он уехал на гастроли в другой город и остался там.
   - Ты переживала?
   - Было дело, но сейчас все прошло, - сказала Таня.

                15
   После продолжительного застолья, танцев и разговоров Олега потянуло на сон. Таня не стала стелить ему отдельного ложа и уложила его в свою постель. В ней проснулся азарт опытной самки, почувствовавшей свою безраздельную и безграничную власть над молодым неискушенным самцом. Тормоза педагогики уже не действовали. Олег лег в трусах и мгновенно заснул. Таня, совершив нехитрый туалет, легла рядом с ним в одной легенькой сорочке на голое тело. Нет, будить, расталкивать его она не будет. Пусть немного проспится, как те водители-дальнобойщики, останавливающиеся на обочине дороги на 15-20 минут, чтобы коротким сном вернуть бодрость тела. Он скоро проснется. Сам говорил, что после малейших возлияний отключается, а, проснувшись, больше не засыпает. Таня же пребывала в некотором возбуждении. Ей не спалось. «Милый мальчик! Мне кажется, он слишком робок. Даже не называет меня по имени. Хорошо, что с горем пополам перешел на «ты». Как он воспримет меня, лежащей рядом в таком виде? Неужели испугается?» Потом ее мысли повернулись в другую сторону. «Я тоже хороша. Увлеклась школьником. Разве мне трудно найти поклонника повзрослее? Сколько их на факультете. Но пути Господни неисповедимы, как говорят верующие».
   Во сне Олег повернулся к ней лицом и засопел, просыпаясь. В полудреме его рука нащупала Танину грудь и стала ее нежно ласкать. Любопытные пальцы коснулись соска, твердевшего по мере того, как ею овладевало возбуждение. Его рука перенеслась к промежности между ног и стала ее исследовать. Олег задвигался, учащенно задышал, подчиняясь нахлынувшему неодолимо сладостному чувству. – Сними трусы, - простонала Таня. Он немедленно это сделал и стал перемещаться в пространство между ее ногами, стараясь внедриться напрягшимся естеством в ее лоно. Наконец, ему это удалось. Он застыл, погруженный в блаженство. Таня, однако, ждала от него более активных действий.
   - Подними свою попу, - прошептала она с мягкой досадой. Олег мгновенно понял. Нельзя лежать пассивно на женщине, погрузившись в нирвану. Она жаждет остроты ощущений. Он энергично задвигался и, достигнув кульминации сладострастия, окропил ее внутренности.
   Сняв напряжение, лег, расслабленный,  рядом с ней на прежнее место.
   - Тебе хорошо? – Спросила Таня.
   - Хорошо.
   - Ты получил удовлетворение?
   - Как это?
   - Ну, пришел в состояние, когда ты счастлив, и больше тебе ничего не нужно?
   - Пришел.
   Олегу показалось, что ему следовало бы переадресовать те же вопросы Тане, чтобы узнать, как она восприняла их близость. Но он постеснялся.
   Однако отмолчаться не удалось.
   - Почему ты не спросишь, получила ли я удовлетворение.
   - В какой форме я должен задать этот вопрос?
   Таня прыснула.
   - Чудак, разве любящий человек задумывается о форме в таких обстоятельствах? – Она сменила тему. – Ты познал половую жизнь, теперь будешь умнеть.
   - Разве не мозгом умнеют?
   - Умнеют всем сразу.
   - Что ж, по-твоему, я глуп?
   - Не то говоришь. Я в смысле кругозора.
   - А я думал в смысле Фрейда.
   - Ты читал Фрейда?
   - Слышал о нем разную чепуху.

    Через две-три недели произошла первая размолвка. Из ничего, из-за незнания Олегом элементарных свойств женской природы.
    В нем проснулась страсть. Он почувствовал в себе потребность удивить ее своей мужской силой и с нетерпением ждал близости. А она…. Таня вела себя несколько флегматично и вообще неадекватно. Словно была «себе на уме». Она рассказала о «случайной» встрече со студентом-выпускником факультета физкультуры и спорта Леней. Раньше Олег видел его: ничего особенного: высокий, рыжий, но какой-то блеклый. Таня же находила в нем немало достоинств. Например, длинные стройные ноги, мужскую силу, коммуникабельность. Сокурсники называли парня, скорее дразнили, наверное, «ящиком», но Татьяна с удовольствием повторяла: - Ящик is the box… . Когда Олег хотел привлечь ее к себе, она отстранялась.
    Он обиделся. Замкнулся. Потом сказал, что его ждут кое-какие дела. Таня не поинтересовалась существом дел и не стала его удерживать. Олег же дал себе слово, больше не приходить к ней.
    Они не виделись несколько дней. Холод в их отношениях совпал с приходом зимних холодов. Но, несмотря на мороз, Олег почти каждый вечер проходил мимо ее дома, мучаясь сомнениями и ревностью, когда окно ее кухни не было освещено, или, отмечая с тайным удовлетворением, что на кухне горит свет. Он надеялся на «случайную» встречу с Таней, но тщетно.
    Встреча, однако, произошла в другом месте, и вполне случайно. Олег любовался витриной гастронома на углу улиц Кирова и Карла-Маркса, когда Таня подхватила его за локоть.
    - Олег, куда ты пропал, почему не приходишь?
    Он немного растерялся. Потом ответил:
    - Мне показалось, что у тебя нет большого желания меня видеть.
    - Глупенький, я не находила себе места. Пойдем ко мне.
    Олег с радостью принял приглашение. И все же не верилось, что период тоски и страданий по ней закончился, что дни любви и нежности продлятся дальше.
     Однако этот день и ночь, проведенные в любовных утехах, устранили сомнения, а откровенная беседа открыла ему причину размолвки и заставила почувствовать стыд.
     - Никогда не поступай так больше. Иначе я подумаю, что ты легкомысленный и вздорный парень.
    - Прости. Но я не мог понять мотивы твоего поведения. Я так хотел близости, а ты отстранялась от меня, как от случайного прохожего.
    - Дурачок. У женщин бывают периоды, когда им следует воздерживаться от половых связей. Ты слышал, что-нибудь о менструациях?
    - Что-то смутное и неопределенное, не заслуживающее доверия.
    Она рассказала ему об этом, по возможности, деликатно.   
   
    Недалеко от города к югу, слева от Алуштинского шоссе расположено Симферопольское море. Ну, море – это сильно сказано. Водохранилище. Однако на первых порах, когда в нем было много воды, оно служило горожанам местом отдыха и развлечений. На берегу водохранилища располагались пляжи для купания, лодочная станция. Бывало, и тонули в этом море люди, не умеющие плавать, но чаще всего пьяницы. Пришлось организовать там спасательную станцию.
    Олег помнил это «море» с самого рождения. Разумеется, его, моря рождения, а не своего собственного. Тогда чаша, а, точнее сказать, лоханка водохранилища, поскольку оно вытянуто в длину, была совершенно пустой. У плотины и кое-где еще были уложены или торчали стояком бетонные плиты, создавая видимость фантастического ландшафта. Воды Салгира на время были пущены стороной, и лишь после сооружения плотины и водоупорных конструкций заполнили  чашу. В ненастную погоду море было довольно бурным, давая возможность пловцам и лодочникам проверить свою отвагу. Олег однажды совершил с друзьями лодочную прогулку в такую погоду. В качестве пассажира, конечно, потому что в отсутствие у него опыта гребли, ею занимались Костя Либих и Мишка Шатилов.
    Пока лодка пробивалась среди внушительных волн на середину водохранилища, «манюня» бросал на своего напарника грозные взгляды и беспрерывно кричал: «Табань!» Встревоженный Мишка оправдывался, что он и так табанит, а Олег сидел безмолвно на корме, чувствуя, как душа наполняется страхом. Слава богу, прогулка завершилась благополучно. Олег приобрел первый опыт мореходства.  Опыт не прошел даром. Летом, по приглашению одного приятеля, Олег некоторое время осваивал работу спасателя на водохранилище.  Бесплатно. Вознаграждением служила возможность погрести на лодке, загорать на свободном от людей пляже в пределах спасательной станции, купаться. Он научился прилично плавать и управлять лодкой.
    В солнечный и спокойный весенний день Олег предложил покататься на лодке Татьяне. В конце концов, надо было проявить инициативу, угодить любимой женщине. Тем более что наступившая крымская весна с мягким теплым ветерком, зазеленевшими деревьями и распустившимися цветами звала на природу. Таня охотно приняла предложение. Ведь это был своеобразный выход в свет, переход от тайных свиданий к открытым и безоглядным отношениям с возлюбленным на людях.
    Размеренно работая веслами, Олег вывел лодку на середину водохранилища. Он видел перед собой Таню, примостившуюся на корме в изящной позе. Стало припекать солнце, и она, сняв с себя элегантный жакет из какой-то ворсистой ткани, осталась в белоснежной блузке. Вокруг простиралась зеркальная водная гладь, ограниченная живописными берегами. Они постепенно переходили в зеленые холмы. Дальше в голубой дымке высились горы, среди которых выделялся Чатырдаг.
    - Видишь холмы перед шоссе на Алушту, - указал  Олег вправо, когда их лодка прошла некоторое расстояние в южном направлении. – Там снимался «Илья Муромец». Я наблюдал съемки фильма лично, - похвастался он. – Слышал даже, как оператор кричал в рупор всадникам, спускавшимся по холму: «Плотнее держитесь, не допускайте разрыва!»
    - Как ты здесь оказался?
    - Я часто бывал в этих местах. Отрезок шоссе от Марьино до Пионерского  называл «Дорогой жизни» по аналогии с Ладожским озером во время блокады Ленинграда. В шутку, конечно, но некоторая аналогия, действительно, есть. Мы с дворовым приятелем – Ленькой Рыжовым – ходили по этому маршруту за терном вдоль дороги или за орехами и кизилом – в лес. В общем, разнообразили скудный рацион домашнего питания за счет подножного корма.
    - Вот как, - задумчиво произнесла Таня, - вас позвал в дорогу обыкновенный голод.
    - Ну не только и не столько это, - возразил Олег. – Мы чувствовали еще «пространственный» голод, потребность путешествовать. По крайней мере, я это чувствовал. На мой взгляд, в путешествии – высшее проявление свободы.
    - Свобода передвижения не исчерпывает понятия свободы. Любовь, творчество, отсутствие эксплуатации и угнетения – это ведь тоже свобода и, пожалуй, важнее возможности путешествовать.
    - Так мы доберемся до того, что свобода – это «естественная необходимость». Я ведь не говорю о свободе в абстрактном смысле, а о том, как она воспринимается в определенном возрасте и в определенных условиях. Ради этой свободы я исходил пешком почти весь Южный берег Крыма. Один раз, в районе села Богатое близ Белогорска, даже был заподозрен шпионом. Заблудился в горах и попросил повстречавшегося колхозника указать дорогу на Феодосийское шоссе. Он же привел меня в правление колхоза, где просидел целый день, пока выясняли мою личность.
    - Вот видишь, - мягко улыбнулась Таня, - свободу путешествовать стесняет граница.
    - У нас достаточно большая страна, чтобы ощущать ее безграничной. Даже здесь, ты только взгляни, какая ширь! – Глядя на водную поверхность, на которой играли солнечные блики, он процитировал строки стиха из английского учебника:
                The golden see its mirror spread
                Beneath the golden sky…
    - Откуда - это? И так уместно. Неужели ты всерьез занялся английским?
    - Так… запомнился стишок. Но не скрою, после встречи с тобой я стал интересоваться английским больше.
    Час проката лодки, отмеренный им на берегу, подходил к концу. Олег погреб к причалу. Кажется, прогулка доставила Тане удовольствие. А это было главным.

    В  центре города, недалеко друг от друга, располагались три кинотеатра, названия которых были вполне созвучны идеалам времени: «Большевик», Спартак», «Пионер». Поодаль, на улице Субхи, помещался кинотеатр «Родина», ближайший к месту проживания Олега. Это преимущество, однако, сводилось на нет тем обстоятельством, что кинотеатр располагался в районе, кишевшем хулиганами. В малом возрасте по-детски наивный и рассеянный Олег порой становился жертвой их посягательств. Хулиганы охотились как раз за такими недотепами, как он, которые забывали о необходимости уберечь свой единственный рубль от того, чтобы его не вытащили из кармана или не вырвали из рук во время подачи в окошечко кассы. Олег в силу своей вялости и беспечности нередко терял бдительность и в результате лишался возможности купить билет на киносеанс. За такими инцидентами следовали, естественно, безутешные горькие переживания. Поэтому он редко посещал «Родину».
    Первые же фильмы Алексей смотрел в артели инвалидов, помещавшейся в одном из строений старого города, недалеко от дома. Артель тачала непритязательную обувь. Инвалиды работали в ней разные, в том числе  без рук и без ног. Те, что без рук, наверное, запускали привод швейной или точильной машины, те, кто без ног, прошивали обувь или обтачивали. Вечерами те и другие собирались в клубе – комнате, отведенной под кинозал и библиотеку. Инвалиды казались Олегу счастливыми людьми: у них был очень содержательный досуг. Они щедро делились с Олегом и его приятелями своим счастьем. У них часто крутили «Аршина Малалана», «Давид Бек», «Давид Гурамишвили», трофейные ленты с Эрролом Флинном в главных ролях: «Три мушкетера», «Приключения Робин Гуда», «Одиссея капитана Блада», «Опасное сходство» с Жаном Марэ.
    В летнем павильоне горсада поздним вечером часто крутили «Секретаря райкома», «Секретную миссию», «Подвиг разведчика», «Парень из нашего города», «Два бойца»,  «Она защищает Родину».  Фильмы «про войну» пользовались особым спросом. Павильон называли «зеленкой». Чтобы попасть на сеанс, он выбирался через форточку окна из комнаты, когда его оставляли одного. В зеленку Олега пропускали бесплатно, поскольку мать работала в том же горсаду.
    В «Пионер», переименованный потом в «Алые паруса», его звала романтика и приключения. Он не раз смотрел здесь такие фильмы как «Золушка», «Пятнадцатилетний капитан», «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров», «Остров сокровищ», «Тимур и его команда», «Дума про казака Голоту», «Старая крепость», «Тринадцать». В «Спартаке» демонстрировались фильмы посерьезнее, но тоже увлекательные. Это были исторические ленты: «Александр Невский», «Иван Грозный», «Петр Первый», «Георгий Саакадзе», «Великий воин Албании Скандербег»; революционные: «Мы из Кронштадта», «Чапаев», «Волочаевские дни», «Александр Пархоменко», «Всадники». Однажды он пришел в этот кинотеатр с матерью и очень сокрушался, что не попал на сеанс мультфильмов, а пришлось смотреть «Трактористы». Мать не могла понять, как можно было предпочесть «Трактористам» такую чепуху.
    Самой первой лентой, которую Олег посмотрел в «Большевике», было «Падение Берлина». Он смотрел ее в дошкольном возрасте вместе со старшей сестрой и, кажется, изрядно надоел ей просьбами пояснить, где русские, где немцы. После того как понятие «большевик» стало восприниматься несколько антикварно, а Крым стал украинским, кинотеатр переименовали в «Шевченко». Сейчас в этом кинотеатре Олег смотрел вместе с Таней фильм «Память сердца».
    В актере, игравшего английского летчика Ральфа Чадвика, Олег узнал Андрея Попова. Он помнил его по монументальному фильму «Незабываемый 1919-ый» в роли белого офицера, командовавшего мятежным фортом «Красная горка». Удивительно: и в Симферополе имелась Красная горка, правда, совсем не мятежная, а скорее дачная, заросшая садами. Ну а учительницу Екатерину Ивановну, ухаживавшего за раненым Чадвиком, играла знаменитая Тамара Макарова. В каких только картинах он ее не видел: и в «Семеро смелых», и в «Молодой гвардии», и в «Повести о настоящем человеке».
     По окончании фильма он поделился своими познаниями с Таней. Она улыбнулась и сказала:
    - Ты смотришь фильмы слишком непосредственно, а надо бы осмысленно.
    - Непосредственно, это как?
    - Понимаешь, кино для тебя пока еще иллюстрация реальных или сказочных сюжетов при помощи актеров. Ты как бы растворяешься в нем. А надо отличать кинокартину от обыденной жизни. Ведь каждый фильм – произведение искусства, продукт духовного творчества. Он создается по законам киноискусства.
    - Это, что же, искусство для искусства. Я слышал, это вредная теория.
    - Да, вредная. Когда автор произведения забывает о своей человеческой, гуманной сущности и тешит свой эгоизм. Но в любом случае его творчество индивидуально, построено на законах созидания образов.
    - Очень мудрено. Каким образом кинокартина может быть  продуктом индивидуального творчества, когда ее создают столько актеров?
    - И не только актеров, еще есть сценарист, оператор и режиссер. Их роль в создании фильма не менее важная. Однако каждый из них вносит индивидуальный вклад. Надо знать их имена, чтобы ориентироваться в мире кино.
    - Разве без этого я не смогу отличить хорошую картину от плохой и даже посредственной, не смогу понять, например, что «Чапаев» - шедевр?
    - Сможешь, ты мальчик развитой, но для этого тебе нужно будет смотреть посредственные и плохие картины. Тебе это нужно?
    - Значит, кино возвышается над реальной жизнью. Может, она ему и не нужна?
    - Не возвышается, а отличается, и не теряет связи с жизнью. Наоборот, уразумев его особенности, ты глубже поймешь жизнь.
    - И литературы это касается?
    - И литературы. Ты что читаешь?
    - Недавно, например, я прочел «Покинутую женщину» Бальзака.
    - В самом деле? Чем же тебя привлекла эта вещь?
    - Я заметил ее на твоей книжной полке и решил прочесть. Ты ее приобрела, конечно, не случайно, в связи с сердечными переживаниями. Угадал?
    - Да, одно время я чувствовала себя покинутой женщиной. Ты знаешь эту историю. Я переживала мысли и чувства бальзаковской виконтессы как свои собственные.
    - Но ведь покинутость была временным состоянием виконтессы. Ты этого не заметила?
    - Я заметила, что временным состоянием была для нее связь с мужчиной.

                16
    На время летних экзаменов они вновь расстались. Подготовка к экзаменам завладела Олегом целиком. Какие уж тут встречи с Таней или мысли о ней, когда решается вопрос о переходе в 10-ый класс – последний этап школьного образования перед выходом в большую жизнь. 
    Его, особенно, беспокоила математика. Никак он не мог постигнуть ее смысл. Ну да, в быту приходится считать деньги, складывать, делить умножать. Это элементарно. Но решать примеры и уравнения умопомрачительной длины, доказывать теоремы – это для чего? И решаются они каким-то непостижимым для него способом. Почему одно считается аксиомой, когда другое зыбко, подвижно или нуждается в доказательстве? С другой стороны, Маркс авторитетно заявляет, что точность научных выводов зависит от того, насколько они используют математику. И хочется быть основательным человеком, а не какой-нибудь пустышкой. Неужели я туп и бестолков? Почему-то другие ребята щелкают примеры, как орешки. Правда, они же совершают немыслимые ошибки в письме и устной речи. Одна такая великовозрастная одноклассница всерьез писала «ведмедь» вместо медведь. Но это слабое утешение. Достойно ли кичиться превосходством в гуманитарной области над теми, кто превосходит тебя в точных дисциплинах? К тому же немало одноклассников преуспевало в обеих сферах.
    Как бы то ни было, Олег усердно штудировал примеры и задачи, которые математичка давала в качестве образцов экзаменационных заданий. Надо же было случиться, что нечто подобное и впрямь встретилось на экзамене. Ему удалось даже получить за свою работу «четверку». Остальные экзамены он прошел без особой тревоги.
    Олег заметил, что продолжительные перерывы между его свиданиями с Таней ослабляли интимность их отношений. Они покрывались налетом обыденности. К тому же возникали другие интересы и увлечения. Его заинтересовало, например, приглашение московской тетки посетить столицу. К самой тетке особой привязанности он не испытывал, но посещение Москвы выглядело заманчивой перспективой. Его представление о столице уже не ограничивалось изображением кремлевских башен на коробке конфет. Он ждал от поездки в Москву впечатлений еще более значительных, чем даже те, которые испытал от морского путешествия в Одессу на суперлайнере «Адмирал Нахимов».
    Это путешествие состоялось прошлым летом. В ночной дымке открытого Черного моря роскошный лайнер казался городом-курортом на плаву. В танцевальном зале гремела музыка. Вокруг ходили элегантные пары мужчин и женщин. Зачарованный, Олег совсем забыл о мучительных переживаниях, связанных с морской поездкой. А заключались они вот в чем. Погостить в Одессу его пригласил новый приятель Коля Прокудин. Год назад он начал учиться в одном с Олегом классе после переезда  в Симферополь из Херсона. Оттуда Колиного отца, бывшего изрядной «шишкой» в отрасли связи, перевели в Крым на еще более высокую должность начальника Управления связи всего полуострова. У начальников, как правило, много преуспевающих родственников и знакомых. Один из таких родственников Прокудиных жил в Одессе. По словам Коли, он был простым и доступным, гостеприимным и щедрым. У этого родственника была прекрасная дочь Жанна, которая могла бы приглянуться Олегу. Эти посулы, однако, еще более удручали Олега. Ему казалось невозможным ввалиться в дом к незнакомым людям в качестве незваного гостя даже на правах друга их желанного родственника.  Замечание о Жанне усиливало смятение, поскольку он еще сильно тушевался перед женским полом. Принял же он предложение приятеля только потому, что мать и отец Коли не видели в такой поездке ничего необычного и предосудительного.
    Одесса впервые дала почувствовать Олегу разницу между настоящим крупным городским центром и провинцией. При сравнении Симферополь с его пыльными улочками и переулками, убогими постройками старого города и неказистой архитектурой нового, за исключением, может, редких зданий, серьезно проигрывал Одессе, огромному городу у моря, с потемкинской лестницей, аккуратно вымощенной Дерибасовской, знакомой еще по блатным песням, знаменитой опереттой и прочим, и прочим. Родственники Коли оправдали его рекомендации. Они, действительно, оказались добродушными, гостеприимными хозяевами, ничем не выдав удивления появлением рядом с Колей незнакомого спутника и стараясь не допускать различия между парнями в проявлении своего гостеприимства.
   
                17               
     Он сразу и не понял, зачем она его позвала. В записке, переданной приятелем, говорилось: «Олежек, милый! Зайди ко мне 20-го, в 16.00. Поговорим. Таня.» В назначенный срок он пришел.
   Татьяна гладила на небольшом кухонном столе, застеленном байковым одеялом. Она пользовалась попеременно двумя чугунными утюгами, которые ставила на включенную плитку. С края стола росла горка выглаженных вещей: блузок, юбок, шелковых комбинаций, лифчиков, трусиков и прочих аксессуаров одежды и нижнего белья. Они будили эротические переживания с примесью почтения к этой женщине. Да, она умела следить за собой, элегантно выглядеть в это время необеспеченной жизни. Олег, конечно, не был большим специалистом по женской одежде и белью, не говоря уже об обхождении с женским полом. Но он умел сравнивать, тем более что рос в бабьем царстве. Ему случалось видеть мать в голубых рейтузах, рубашке из грубой ткани, чулках с резинками вокруг ляжек, старших сестер в тряпичных трусах и лифчиках. Его семье без отца, погибшего на фронте, жилось туго. Тане отец, полковник, служивший в Чите, присылал энную сумму денег, она получала стипендию как студентка иняза педагогического института. Наверное, ее доход значительно превышал сумму, выпадавшую на каждого члена его семьи. Но ведь она жила одна в Симферополе, снимала однокомнатную квартиру, хотя и довольно скромную.
   Олег примостился сбоку от гладившей Татьяны на табурете, следя за ее профилем. Его интересовало, на какую она заговорит тему. Таня, однако, гладила, как ни в чем не бывало, бросая на него изредка выжидательные взгляды. Наконец, она произнесла:
   - Давно тебя не видела. Чем занимаешься, какие планы?
   - Каникулы, - ответил неопределенно Олег. – Собираюсь через неделю съездить в Москву по приглашению тетки.
   - Как бы мне хотелось побывать в первопрестольной, - вздохнула Таня, - но не могу,  ты же знаешь, дипломная работа не пускает.
   Олег решил проявить инициативу.
   - Может, сходим в кино, пока не уехал… на «Мистера Икс».
   Ему казалось, что Татьяна не устоит перед таким соблазном. Фильм-оперетта с участием Георга Отса пользовался большой популярностью. У эстонского артиста был редкий красивый голос, да и вся картина отличалась какой-то изысканностью и уютом. Поход в кино внес бы оживление в их отношения, в которых с наступлением лета наступило некоторое охлаждение. Таня заканчивала ВУЗ, готовилась вступить в самостоятельную жизнь в качестве преподавателя английского языка. Олег перешел из 9-го класса общеобразовательной школы в 10-ый. Впереди у него еще был год относительно беззаботной школьной жизни. Их оценки жизни, видимо, не совпадали. Но совпадали ли их чувства? Таня стала беспокойной и какой-то замкнутой. И все же Олег не думал, что она окончательно к нему охладела. Он и надеялся на положительный ответ на свое предложение.
   Таня, однако, отказала даже в такой малости.
   - Какое кино, Олежек! - воскликнула она. – Ты же знаешь, как я занята по учебе, нет ни одной свободной минутки. А ведь еще домашние дела.
   Последовала продолжительная пауза, за ней две-три ничего не значащие фразы. Разговора не получалось, и Олег решил откланяться.
   - Ну, что ж, я пойду, пожалуй. Приеду из Москвы, расскажу, как было дело.
   - Обязательно зайди и расскажи.

   Олег спустился по каменным ступенькам, поднимавшимся к входной двери дома, раздраженный и злой. Он чувствовал, что это было их последнее свидание. – Что ей было нужно, - сверлила голову мысль. – Просто хотела меня видеть? Но и этого не скажешь. - Он вспомнил о предположении, которое высказал как-то дворовой приятель, Валерка Василенко, о причине их отношений с Таней. Валерка, разбитной парень, познавший женщину еще в 14 лет, заметил небрежно: - Чем ты ей мог приглянуться? Ей нужна прописка.  Вот и все. – Замечание показалось Олегу наглым и циничным. Но он промолчал. Валерка был на пять лет старше и гораздо сильнее физически. Однако Олег опасался не столько его кулаков, сколько обнаружить свое неумение драться. Еще в 4-ом классе начальной школы его вызвал «стукаться» - что означало выяснить отношения на кулаках - одноклассник Петька Орлов. Соперник умело действовал кулаками как настоящий боксер. Олег лишь отбивался, по-собачьи размахивая кулаками. Потом Петька растрезвонил на всю школу, что Олег не умеет «стукаться». И позднее с боксом у Олега отношения не наладились. Однажды школьный приятель Валька Скулов затащил его в боксерскую секцию. Тренер, видимо в целях проверки на пригодность, сразу поставил их друг против друга в боксерских перчатках и приказал отрабатывать защиту и нападение только боковыми ударами. Валентину удавалось выполнять указание тренера, Олегу же нет. Первый же пропущенный сильный удар привел его в состояние неконтролируемой ярости. Забыв об указании наставника, он стал наносить размашистые беспорядочные удары и за счет этого сумел поразить челюсть приятеля ударом снизу. Тренер немедленно прекратил бой.
   - Если не будешь соблюдать правила, - сказал он Олегу, - поставлю с руками по швам и прикажу приятелю бить без ограничений. 
   Бой продолжился, и опять повторилось то же самое.
   -  Нет, братец, - сказал тренер, - бокс – не твоя стихия. Поищи-ка ты себе что-нибудь более подходящее. - Так у Олега выработался комплекс неполноценности в отношении драк. Но замечание Валерки помимо обиды озадачило. Оказывается, при отсутствии героического имиджа он представлял собой известную ценность как обладатель прописки. Но значило это что-нибудь для Тани? Вряд ли. Если бы было иначе, интуиция бы его не обманула. Их отношения развивались естественно и непринужденно. Скорее его самого можно было бы обвинить в корысти и тщеславии. Ведь он при своих скромных возможностях посягнул на любовь принцессы.
   А ведь его до сих пор смущали обстоятельства, когда возникала необходимость раздеться до трусов. Это означало выставить на всеобщее обозрение свою конституцию, а он был такой худой, нескладный и тонконогий.  При таких внешних данных каждый посторонний парень, атлетического или просто нормального сложения, вызывал зависть.  А  так хотелось нравиться девочкам и даже женщинам. Где-то внутри него бродила тщеславная мысль, что все красивые женщины должны принадлежать только ему, ведь он наделен такой богатой духовной жизнью, в нем столько любви и нежности. Словом, гармония тела и духа в нем была нарушена, и это обстоятельство ослабляло волю и силы, порождало неврозы.
   Отчего возникла такая дисгармония? В детстве Олег не задумывался над этим. Позднее пришел к выводу, что является косвенной жертвой войны.  Да, тяготы войны переживались неосознанно, но ведь они были. Родился Олег в Краснодаре, на пути в эвакуацию. Там застряла мать, беременная им. Причиной остановки была отнюдь не беременность. До родов еще оставалось месяца три-четыре. Более серьезные причины состояли в обманутых ожиданиях, скудости средств, нервных и физических перегрузках, неопределенности. Когда мать вместе со свекровью и двумя дочерьми младшего возраста сошла на кавказский берег, ее поджидало первое разочарование. Один мерзавец из редакции, которому отец велел посадить семейство в крытый грузовик и отвезти в Краснодар, предпочел воспользоваться этим транспортным средством в своих корыстных целях. Пришлось добираться до кубанской столицы своим ходом, за счет распродажи скромных семейных ценностей. На это ушла неделя, другая. Потом затеплилась надежда, что в городе удастся переждать войну. Ведь Красная армия отбила у немцев Ростов-на-Дону после успешного контрнаступления. Прекратились работы по сооружению оборонительного обвода Краснодара, ходили слухи, что на Новый год в Крыму высадится красноармейский десант, который совместными усилиями с защитниками Севастополя изгонит гитлеровцев с полуострова. В общем на этом отрезке времени обстановка на фронтах складывалась благоприятно, особенно, с учетом поражения немцев под Москвой.
    Но постепенно ситуация изменилась. Изменилось и внутреннее состояние матери. Ее подвижность и импульсивность поубавились, живот потяжелел. Схватки могли начаться в любое время в условиях, когда она живет на окраине незнакомого города у посторонних людей. Пришлось побеспокоиться о предстоящих родах. Хозяйка дома, отчасти, успокоила. Она сообщила, что по соседству, через дорогу, живет повитуха, которая не замедлит прийти. Когда пришло время, повитуха приняла роды. Они оказались не слишком тяжелыми, хотя проходили в почти первобытных условиях и в комнате, где зимой явно не хватало тепла. В результате материнских потуг из чрева выпало существо, похожее на дохлого цыпленка. Фиолетовое существо, покрытое гусиной кожей, съежилось и вместо крика, сопровождающего появление на свет младенца, произнесло глухой и раскатистый звук: - Бр-р-р.
   Трудно сказать, как такие роды повлияли на сложение Олега. Он знает о них со слов родственников. Вне его памяти и ощущений остались голод и холод, унижения и страдания, сопровождавшие семейство во время возвращения в Крым товарным поездом, двигавшимся зимой по оккупированной территории вокруг полуострова, а затем через Запорожье к Симферополю. Говорят, в этом городе, оккупированном немцами, он вечно ползал по полу их квартиры с большой кастрюлей и требовал от матери: - Дай перловой каши! - Говорят, в нем развились явные признаки дистрофии: непропорционально большая голова, большой живот, тонкие ножки. В таком вот виде он до смерти зашиб кастрюлей котенка, едва передвигавшего от голода лапки. Уже после освобождения Симферополя Красной армией у Олега загноились глаза, всем показалось, что он ослепнет. Но знакомый врач, решительно разжав веки мальчугана и промыв ему глаза соответствующим раствором, успокоил мать: зрению ее сына ничего не угрожает, нужно только содержать его в чистоте и кормить по возможности. Всего этого Олег не осознавал, но чувство голода он помнил. Помнил безнадежные дни, когда в кастрюлях и на полках – шаром покати, когда готовилась необычная еда, состоявшая из отварных очисток картофельной кожи и хребтов хамсы и селедки (почему-то она называлась, как и еврейское блюдо, -  фаршмаг), когда на Новый год не было ни елки, не угощения. Позднее, обучаясь в начальной школе, Олег задумал записывать в дневник самые важные события своей жизни. В удачные дни концовки записей посвящались еде в том духе, что сегодня удалось полакомиться тем-то и тем-то. Одна из сестер, познакомившаяся с дневником, указала   брату, что подобные факты слишком ничтожны для отражения в хронике жизни, что не в еде счастье. Тогда в это было трудно поверить.
   С течением времени Олег вышел из формы и состояния дистрофии, но остался нескладным, непропорциональным, мешковатым.  Может, он преувеличивал свое уродство, однако и не соответствовал стандартному телосложению, не говоря уже о классических скульптурных образцах, воплощенных в статуях какого-нибудь римского центуриона или Аполлона Бельведерского. На пляже или спортивной площадке  он испытывал болезненные ощущения, когда замечал посторонние взгляды, обращенные на его худые нестройные ноги.  Тешила мысль, что спорт способствует физическому совершенству. И Олег стремился достичь такого совершенства спортивными упражнениями. Он занимался футболом, баскетболом, борьбой, боксом, не проявив, правда, ни в одном из этих видов постоянства  и воли.
      С возрастом занятия спортом уступили место обычной зарядке. Этому способствовал московский дядя Олега, тренер по фехтованию, приехавший в гости. Тайно надеясь получить рецепт обладания стройными красивыми ногами, племянник поинтересовался у дяди, как развивать икроножные мышцы.  Тот сказал в ответ, что нет ничего проще. Включи в занятия зарядкой упражнение для ног: поднимайся на носки каждый день по 50-100 раз, и дело в шляпе. Олег следовал этой рекомендации, пока не надоело. Потом ранняя любовь свела его с Таней. Они общались друг с другом,  предавались ласкам и таинствам любви, обнаженные как Адам и Ева. Она не находила в его облике ничего отталкивающего. Любовь излечила Олега от ощущения физической неполноценности. Он и вовсе забросил домашние упражнения с подъемом на носки.
   
   Когда Олег вышел, Таня осталась наедине с глажкой и собственными мыслями. Она тоже пыталась разобраться, зачем пригласила своего возлюбленного. Неужели, хотела получить от него гарантии на будущее? Смешно, он еще школьник, хотя и перешел в последний 10-ый класс. Не оперившийся юнец. Он еще сам не знает, чего хочет, и уж, конечно, не способен завести семью и взять на себя ответственность за ее обеспечение. А разве полюбила она его не за трогательную наивность, за готовность принимать ее опеку, педагогические советы. Ей-богу, она не виновата в том, что эта педагогика как-то незаметно перешла в уроки любви в чисто физиологическом смысле. Зачем нужна была ей такая бесперспективная любовь? Наверное, это не любовь, а просто увлечение.
   

                ЧАСТЬ II

                1

    Летом 1962 года Олег много путешествовал. После экзаменационной сессии он с группой сокурсников отправился в поездку по республикам Средней Азии. Это была летняя практика учащихся иранского отделения Восточного факультета Ленинградского университета имени А.А. Жданова, заключавшаяся в ознакомлении с материальной и духовной культурой Востока. Он проехал поездом долгий путь от Ленинграда до Ташкента, оттуда в Самарканд и Бухару. Поездка обогатила его впечатлениями и разожгла страсть к дальнейшим странствиям.
    В Бухаре встал вопрос о возвращении в Ленинград, где Олег мог бы принять решение о проведении летних каникул в августе. Обычно он проводил их дома, в Симферополе, но на этот раз была возможность посетить Керчь, еще не освоенную им крымскую территорию. Туда пригласил его крымский земляк Валерий Шевчук, ставший первым в ряду друзей, приобретенных Олегом за пределами Крыма. Можно было бы вернуться в город на Неве и отправиться оттуда с Валерием прямо в Керчь поездом. Но Олега уже мучил пространственный голод. Появился соблазн совершить путешествие в Крым по неизведанному маршруту: поездом Бухара – Ашхабад - Красноводск – далее паромом через Каспийское море в Баку – оттуда опять поездом Тбилиси – Поти – и уже Черным морем на пассажирском лайнере в Ялту. Отсюда можно было добраться троллейбусом до Симферополя. Сколько для этого потребуется денег? Навскидку: рублей 40-50. Но у него остался червонец от стипендии за два месяца, которую он получил перед поездкой в Среднюю Азию в Ленинграде. Придется отправить телеграмму домой с просьбой срочно выслать в Бухару телеграфом 35 р.
    Составляя телеграмму, чувствовал себя неловко. Еще в 1960-м году, получив в начале учебы первую стипендию за месяц в сумме 29 рублей с копейками, он ощутил себя вполне состоятельным, самостоятельным человеком. Даже написал домой, что не потерпит никакой материальной помощи. Написал, поскольку знал, что лишних денег дома не водилось. Сначала решил подрабатывать. Попробовал устроиться подсобником в одно автохозяйство на четверть ставки. Не понравилось. Ползал часами под грузовиком с пистолетом, заряженным солидолом, выискивал масленки. Многие из них забиты грязью, не пробьешь. А снаружи осенний дождь льет. Холодно.  И за все это – 20-25 р. Подумал, а нужны ли ему эти деньги при его скромных потребностях. Решил бросить работу, сосредоточиться на учебе. Даже бравировал, утверждая, что месячная стипендия слишком велика для студента, что вполне можно прожить и на 20 рублей, если есть на завтрак овсяные хлопья, сдобренные маргарином, после занятий - комплексный обед в студенческой столовой и на ужин снова овсяные хлопья.
    По-правде говоря, лукавил. Меню разнообразила студенческая жизнь, не худший вариант коммунальной жизни. В частности,  Валерий Шевчук, с которым он позднее поселился в одну комнату, считался более зажиточным, чем другие. Раз в квартал ему присылали бочонок керченской селедки, вяленые бычки, барабульку и прочую рыбу. Валерий щедро делился своими посылками с друзьями, которым ради пиршества приходилось нести в складчину копеечные расходы на картошку и более значительные расходы на спиртные напитки. Другим благодетелем в комнате считался Володя Фролов, профсоюзный активист, устраивавший матпомощь и путевки в профилакторий. Олег ценил приятелей еще и за другое: при его провинциальной неуклюжести и болезненной застенчивости они помогали ему осваивать особенности быта в современном городе, преодолевать робость перед проблемами административного свойства.
    Как бы то ни было, без отправления телеграммы домой, в Крым, обойтись было нельзя. Олег написал матери на бланке: «Срочно вышли 35 р. Потом отдам».
    Телеграфистка, принявшая бланк на почте, спросила:
    - Вам очень нужны слова: «Потом отдам»?
    - Нет, конечно, - ответил Олег, смутившись.
    - Если не возражаете, я их вычеркну, дешевле обойдется телеграмма.

    В плацкартном вагоне поезда, шедшего по маршруту Бухара - Красноводск, Олег занял верхнюю боковую полку. Считал, что ему повезло. Это место давало возможность какого-то уединения в набитом пассажирами, душном вагоне. Оно вряд ли понравилось бы любителям чревоугодия, берущим в дорогу значительные запасы продовольствия, потому что не предусматривало и подобия стола. Но Олег привык обходиться в пути пирожками, которые можно было тихонько жевать, лежа на своем ложе. Нижнее место занимал какой-то кавказец, лет сорока-сорока пяти. Он-то располагал помимо уединенного ложа еще и столом. Долго сидел, поглядывая в окно или в сторону купе напротив, где суетилось семейство узбеков. Потом где-то после Чарджоу позвал Олега:
    - Эй, сосед, не надоело лежать там наверху, спускайся вниз.
    Олег спустился.
    - Картишки есть?
    - Нет.
    - Жаль, а то сыграли бы. Ну, тогда давай поговорим. Ты откуда и куда?
    Олег сообщил попутчику минимум сведений о себе, дающих представление о том, кто он, как  оказался в Бухаре и куда едет.
    - Я инженер-нефтяник, Гасан Гусейнов, азербайджанец, - отрекомендовался в свою очередь собеседник. – Возвращаюсь домой. Работаю на нефтепромыслах в Небит-даге под Красноводском. В Бухару ездил к сыну, он торговый работник. Мы, азербайджанцы, торговый народ, почти как древние финикийцы. Видел фильм «Аршин Мал Алан»? Помнишь, бек говорит: - Купцов люблю, а этих инженеров, дохтуров,  учителей-мучителей – нет?  В Иране этот фильм обожают. Тебе известно, что там азербайджанцы составляют треть населения, почти вся торговля в их руках. Персы величественны и горды, как вы великороссы, ну а азербайджанцы торгуют. Впрочем, зачем я тебе рассказываю это, ты ведь ученый- востоковед, сам знаешь.
    - Не знаю, я только учусь.
    - Ну да, понимаю. Но ведь учишься не просто на переводчика персидского языка. Вам дают более широкий объем знаний.
    - Да, конечно. Мы изучаем историю, литературу, культуру Ирана, арабский язык, что для Востока – та же латынь.
    - Даже арабский? Значит, сможешь читать Коран, а если осилишь его, то тебе не о чем больше беспокоиться. Приедешь в наши края, будешь кататься как сыр в масле. На одном чтении Корана заработаешь кучу денег. Если всерьез, кем собираешься работать после окончания учебы? Поедешь в Иран?
    - Какой там Иран. Вы же знаете, какие у нас отношения с Ираном. Вон американцы собираются устанавливать ядерные заряды на советско-иранской границе. Мне один приятель говорил, что с Ираном отношения не наладятся еще лет пятьдесят. Может, устроюсь работать на радио. Может, в отделе рукописей при каком-нибудь научно-исследовательском институте.
    - Не отчаивайся. Обстановка меняется. Сегодня отношения  заморожены, завтра будем дружить – водой не разольешь.
    - Я не отчаиваюсь. И вовсе не стремлюсь за границу. Разве у нас мало простора для путешествий. Если хотите, я считаю возможность путешествовать одним из главных наших преимуществ.
    - Вот тебе на. Живем за железным занавесом, а он о преимуществах.
    - А вы думаете, они готовы открыть для нас границы? Это только разговоры. Но я имею в виду другое. В какой еще стране можно совершить на 45 р. поездку из Бухары в Крым? Главное – стоимость путешествия для рядового гражданина.
    - Это верно. Но жизнь одними путешествиями не проживешь. Ты ведь не Марко Поло, не Пржевальский и не Миклухо-Маклай. Знаешь что, давай-ка перекусим.
    - Давайте, у меня есть пирожки.
    - Оставь пирожки при себе. Тебе еще долго ехать. У меня есть много снеди. Золовка снабдила в Бухаре.
    Он застелил столик газетой и стал выкладывать на него из сумки жаренного цыпленка, вареные яйца, сыр, колбасу, огурцы, помидоры и прочую зелень, названия которой Олег не знал. – Есть кое-что выпить, - подмигнул Гасан, вытаскивая бутылку с гранатовым соком.
    - Какое изобилие! – Восхитился Олег. – Словно коммунизм уже наступил, хотя до него еще лет 18.
    - Не пойму, - сказал Гасан, приглашая Олега к трапезе, - ты – ортодокс или скрытый оппозиционер.
    - Не то и не другое. Я обыкновенный советский человек, недавно начавший самостоятельную жизнь. Но почему вы усмотрели в моих словах иронию? Ведь два года назад о построении коммунизма через 20 лет провозгласила Программа КПСС. Такими заявлениями зря не бросаются.
    - Молод ты еще, потому не понимаешь, что в политической борьбе люди бросаются всякими словами. Ты не забыл, что Программа появилась одновременно с новыми разоблачениями культа. Это компенсация за самоуничижение партии. Иначе, кто пойдет за партией, имеющей в своем активе одни необоснованные репрессии. А что случилось после этого? Перебои с хлебом, повышение цен на сельхозпродукты, волнения в Новочеркасске, Краснодаре. Не похоже, чтобы это были этапы на пути к коммунизму. Что-нибудь знаешь об этом?
    - Насчет Новочеркасска знаю на уровне неясных слухов. Ну а остальное испытал, что называется, на собственной шкуре. Когда объявили повышение цен, понял, что с моей стипендией сливочного масла мне не видать, а в результате перебоев с хлебом исчез бесплатный хлеб в студенческой столовой. Знаете, раньше в столовой ставили на столы хлебницы с бесплатным черным хлебом. Как при коммунизме. Сядешь за стол, и ешь себе хлеб, сдобренный горчицей или солью. Да и с сахаром были перебои. Я как раз в это время сделал открытие: в чай можно класть вместо сахара дешевые конфеты. Чай становится мутным, но все равно сладким. Только я не согласен, что в активе партии одни необоснованные репрессии. А Днепрогэс, победа в войне, космос, наконец?  Вы бы видели, какой стихийный восторг вызвал в Ленинграде полет Юрия Гагарина.
    - Понятно. Мы - выше грубого материализма. Но подавляющее большинство населения руководствуется именно материальными интересами. Радость космическими победами преходяща, а кушать хочется всегда. Но на хозяйственном фронте мало побед, несмотря на освоение целины, семилетку, административные реформы.
    - «Мы» не против материализма вообще, мы против вульгарного материализма.
    - И потому покупаем дорогие книги, оставляя немного денег на пирожки, - улыбнулся Гасан. - Кстати, что это у тебя за связка книг?
    - Это серия книг о мушкетерах Дюма. Я купил их в Бухаре по случаю. Иду, значит, по улице и слышу, как торговка у книжного развала кричит: - Гамлета нету ( с ударением в Гамлете на последнем слоге). Подхожу и вижу: на столике разложены книги, которые в Ленинграде днем с огнем не сыщешь. Выбрал вот Дюма.
    - Понятно. Книжки занимательные. Фехтование, приключения, любовь.
    - Не только это. Честно признаюсь, Дюма еще не читал. Зато  видел фильм по его книге, тот трофейный с Эроуэлом Смитом, где мушкетеры спасают честь блудливой королевы. Фильм великолепный, но вот трактовка Ришелье и его гвардейцев мне не понравилась. Гораздо больше понравился другой фильм о Ришелье, не помню его название, где кардинал представлен в соответствиями с исторической правдой.
    - И что это за правда?
    - Всем известно, что Ришелье был мудрым государственным деятелем, много сделавшим для укрепления мощи и величия Франции. Зачем же его выставлять в роли неудачливого охотника за компроматом на королеву и ее британского любовника.
    - Зачем же?
    - Сам долго не понимал этого. Но мне один приятель с факультета журналистики, человек в возрасте и знающий, Женя Мерзляков, разъяснил. Он посоветовал почитать работу Маркса «Бастиа и Кэрри», относящуюся к тому времени, когда Дюма-старший  писал о своих мушкетерах. Франция тогда усваивала либерально-рыночные ценности англосаксов. Были противники этих ценностей, но были и прихлебатели, среди которых – Дюма. Отсюда трактовка Ришелье в «Трех мушкетерах».
    - Значит Дюма поступился французской гордостью ради любви к англо-саксонским ценностям.
    - Вот именно. У Жени была целая теория об англо-саксонской парадигме истории. Он считал, что не будет людям счастья, пока не сломят эту парадигму, и полагал, что России перед Первой мировой войны следовало находиться не в Антанте, а среди стран Тройственного согласия, бросивших вызов англосаксонскому империализму. Так вот я купил книги о мушкетерах  для того, чтобы проверить истинность его оценки Дюма.
    - Стало быть и во Вторую мировую войну надо было дружить с Гитлером, а не с англо-американскими союзниками.
    - Я приводил Мерзлякову и этот аргумент. Он говорил в ответ, что в случае реализации первого проекта, такой вопрос и не возник бы.
    - Мудрено все это, - задумчиво произнес Гасан. – Одно могу сказать: когда в голове бродят интересные мысли, приятней жить на свете. Да ты ешь, пей, - всполошился он вдруг, - а то за разговорами останешься голодным.
    - Нет, спасибо. Давно не ел такой вкусной еды. Смотрите уже темно. Кажется, подъезжаем к Ашхабаду. Давайте сворачиваться. Вам рано вставать, надо вздремнуть хотя бы немного.
    Поезд, действительно, замедлял ход. Олег быстро поместил в пакет от постельного белья объедки со стола и понес пакет в мусорный ящик. Гасан в это время убрал в сумку остатки продовольствия, превратил складной стол в ложе и поместил на нем постель. Когда Олег вернулся, он предложил ему выйти в тамбур покурить. Олег согласился, хотя и не курил.
    - Ты что же, никогда не держал во рту сигарету? – Спросил Гасан в тамбуре, когда собеседник отказался закурить.
    - Покончил с этой вредной привычкой еще в детстве, - ответил Олег. – В 10-11 лет курил по-черному. «Шкубал», как говорили тогда, «бычки». Образумили меня сигары «Порт», курить которые мы попробовали с приятелями в зарослях горсада, вдали от посторонних глаз. Закурил одну сигару, и меня повело. Чуть не свалился с ног. Это убедило во вреде курения больше, чем все предостережения и запреты.
    - Ну и правильно сделал. Я вот пристрастился и не могу отказаться. Хотя дыхалка у меня довольно слабая. Гляди … Ашхабад.
    Глядеть было не на что. Ночная мгла густой пеленой закрыла очертания вокзала и города, уничтоженного страшным землетрясением 1947 года и возрожденного к жизни. На черном фоне едва проступали контуры могучего Копет-Дага. Собеседники подышали на платформе поостывшим ночным воздухом и вернулись в вагон. При неверном свете Гасан написал на клочке бумаги свой адрес в Небит-Даге. Шепнул: - Приезжай, если сможешь. – После этого они разместились по своим койкам.
   

    Время, когда Гасан сходил с поезда, Олег проспал. Тот не стал его будить: попрощались ведь заранее.  Все же Олег проснулся довольно рано.
    Светало. С приближением к Красноводску открылось море. В тихую погоду оно отливало зеркальной поверхностью красноватого цвета. Потому что в зеркале отражались горы из красноватого туфа. Фантастический ландшафт. Первозданная природа, как на картинах Рокуэлла Кента. Раньше Олегу казалось, что название Красноводск происходит от Красной армии. Ну, как Краснодар, например, - место его рождения, которое он никогда не видел. Он допускал также, что это название идет от цвета крови. Разве не в этих местах были расстреляны 26 Бакинских комиссаров. Но, увидев море в красном цвете, понял, что название города почерпнуто из природы.
    Из Красноводска в Баку ходил раз в день паром – небольшое судно. Оно отбывало вечером, поэтому у Олега, прибывшего в город утром, было несколько свободных часов впереди. Слишком много времени для знакомства с крохотным прибрежным городком. Достопримечательностей, кроме самого города, не было. И это устраивало Олега. Бродяжничество по незнакомому городу по собственному усмотрению доставляло ему наибольшее удовольствие. Купив в порту билет на теплоход, зашел на базар. Попробовал за рубль шурпы. Блюдо очень понравилось. Оно представляло собой по-восточному острый суп из длиннющей вермишели с кусочками баранины. Сказочно вкусный суп, сочетавший в себе и первое, и второе. Ко времени отхода парома Олег изрядно устал. Сильно потяжелел в руке небольшой чемоданчик с дорожными принадлежностями, книгами и пирожками. Он дожидался отъезда в спасительной тени.
    На полпути к Баку Каспийское море разволновалось. Пошли ходуном волны. Судно швыряло из стороны в сторону. Борьба теплохода со стихией проходила в ночной тьме, и потому не вызывала особых опасений. Примостившись в безопасном месте на палубе, Олег слышал продолжительное время, как где-то рядом стонала женщина, которую морская качка выворачивала наизнанку. Потом забылся в тревожном сне. Утром море успокоилось. Показалась широкая дуга Бакинской гавани. Навстречу свежему ветерку он мурлыкал про себя песню «Бакинские огни».
    Сойдя на пристань с теплохода, сразу же направился на железнодорожный вокзал, чтобы купить билет на поезд до Тбилиси. Времени до его отхода хватило только для того, чтобы прогуляться по Бакинской набережной. В купе плацкартного вагона его соседом оказался грузин, очень провинциальный по внешности парень, мало похожий на своих соотечественников-красавцев. Сосед обратился к Олегу по-грузински и очень удивился, услышав в ответ русскую речь. Впрочем, он мог изъясняться и по-русски. Олег же досадовал на то, что по-грузински не мог. В детстве он грезил Грузией. Воображение будоражили эпизоды из фильма «Георгий Саакадзе», из книги «Великий Моурави» Анны Антоновской, сумевшей из любви к Сталину написать исторический роман о Грузии эпического масштаба и передать в нем тончайшие движения души грузина, красоту его самобытной родины. Но грезы грезами, а освоить грузинский язык не представлялось возможным.
    Утешало хотя бы то, что его приняли за грузина. И не в первый раз. В прошлом году он съездил на ноябрьские праздники в гости к своему товарищу по общежитию Юре Лебедеву. Тот жил в поселке Волот Новгородской области. Там впервые в жизни Олег принял участие в охоте на вальдшнепов. Услышал характерный звук, похожий на скрип, предупреждающий охотников о приближении дичи. Видел удачные выстрелы и промахи охотников, палящих дробью. Ну и, наконец, ощутил прелесть охотничьей трапезы на свежем воздухе. Один из ее участников почему-то был уверен, что Олег происходил от грузин. – Грузины, - говорил он, поднабравшись самогона, - отчаянные ребята. В атаку на фронте шли первыми. – Юра, филолог, знаток поэзии, отреагировал на его слова с иронией. – Надо же, как ошибся Лермонтов, - сказал он, - когда писал: «Бежали робкие грузины». - Тогда Олег подумал, что его спутали с грузином по пьянке, теперь же он получил несомненное доказательство своего сходства с грузинами.
    - Меня зовут Омари Гогуа, - представился сосед. – А тебя как?
    Олег назвался.
    - Хочешь, я угощу тебя огурцами, - предложил Омари, выкладывая на столик несколько огурцов.
    Олег не возражал, хотя счел необходимым угостить соседа в ответ двумя пирожками с мясом. Тем более что у того кроме огурцов, кажется, ничего не было.
    Сосед сошел с поезда на какой-то незнакомой станции, а Олег поехал дальше в полупустом вагоне. Теперь в душу закрадывались сомнения в том, хватит ли у него ресурсов на весь путь до Симферополя, не погорячился ли он, отправившись в дорогу с такими скромными средствами. Впереди еще долгий путь, а денег осталось, в лучшем случае, на проезд теплоходом до Новороссийска. Но надо же было, что-то есть. Пару пирожков осталось на пребывание в течение нескольких часов в грузинской столице. В Поти и далее питаться было нечем. Олег решил положиться на авось.
    В Тбилиси доел последние пирожки. Прогулялся по проспекту Руставели. «Может зайти к Нино Сумбатошвили»? – Мелькнула случайная мысль, но тут же была отвергнута. Нино оставила свой адрес для переписки, а не для того, чтобы он нагрянул внезапно в гости, да еще в таком потрепанном виде. И что он будет делать в гостях. Просить на пропитание? Нет, это невозможно. С Нино он познакомился в Самарканде. Она тоже приехала на практику в составе группы студентов Тбилисского университета.   Девушка была стройна, изящна и горда, как царица Тамара. У нее была слабость: она любила щегольнуть знаниями, особенно, знаниями грузинской литературы. -  Как вы не знаете Галактиона Табидзе? Это же грузинский Есенин, - говорила она. Поскольку группы ленинградских и тбилисских студентов проходили практику раздельно и мало общались, Олег, по просьбе Нино, написал ей письмо, где изложил свои впечатления об учебе, и одновременно присовокупил свой питерский адрес, предложив продолжить  переписку по возвращении в родные пенаты. Ответное письмо Нино было пересыпано фразами на персидском, арабском и английском языках. Она делилась своими представлениями о студенческой жизни и персидской литературе. Заодно приписала свой адрес. Увы, он не мог им воспользоваться.
    В Поти Олег убедился в том, что переоценил свой капитал. Денег едва хватило на билет до Сухуми на морском пассажирском лайнере «Абхазия». От Сухуми до Ялты придется ехать зайцем. Но ведь до Ялты он доберется не раньше, чем через сутки. Что-то нужно было есть. Он отправился с морского вокзала в город с твердой решимостью найти 15 копеек на кусок черного хлеба, который послужил бы ему пищей в дороге. Фатализм, конечно. Но куда от него деться. Не стоять же с протянутой рукой. Он с особой тщательностью осматривал автобусные остановки, полагая, что здесь легче всего пассажирам потерять мелкую монету. И надо же случиться, на одной из них среди окурков и плевков заметил знакомый блеск никеля. Придя в неописуемый восторг, он подобрал монету и ринулся в хлебную лавку. Там тучный грузин отделил резаком от круглой буханки кусок черного хлеба и бросил его небрежно на прилавок….
    По мере приближения лайнера «Абхазия» к сухумскому порту, на сердце Олега становилось все тревожнее. В Сухуми заканчивалось морское путешествие на законных основаниях. Что будет, когда теплоход бросит якорь? Не начнут ли прочесывать ряды пассажиров на предмет поиска зайцев? Правда, он находился среди палубных пассажиров так называемого «общего класса», без мест, но кто знает, какие на судне порядки. В беспокойстве он отщипывал от своего куска хлеба в кармане мелкие кусочки. Что если сойти в Сухуми и зайти к Юре Воронову? Это был однокурсник Олега, который учился на египтолога. Он происходил из знатной семьи ученых из Сухуми. (1) Ю.Н. Воронов, ставший впоследствии выдающимся ученым, вице-премьером, депутатом парламента  непризнанной республики Абхазия, был убит террористом в ночь с 11 на 12 сентября 1995 г.) Этот высокий, черноволосый, сухопарый парень в очках вначале увлекался вегетарианством. Олег нередко представлял его в шутку: - Рекомендую, Юрий Воронов, человек, совершенно не потребляющий мяса. - Юра, потупив взор, признавался, что, действительно, не признает мяса, хотя понимает, что напоминает раскритикованного Лениным интеллигентского хлюпика, бьющего себя в грудь и кричащего: - Я питаюсь рисовыми котлетками. - Позднее он внял ленинской критике и не брезговал мясом. Воронов, непременно, помог бы Олегу деньгами. Но сходить ради этого было рискованно. Вдруг приятель тоже на практике или остался в Ленинграде. Тогда - кранты. Обратно на теплоход не попадешь. Олег остался на борту «Абхазии» и терпеливо пережидал остаток пути. Оставался заход в Новороссийск, затем Ялта – конечный пункт хождения за два моря.
    Он добрался до него без приключений. Ощутив под ногами твердую крымскую землю, почувствовал облегчение. Все-таки был в привычной для него среде, в каких-то ста километрах от дома. Но последний отрезок пути оказался самым трудным. Почти два часа Олег ловил на троллейбусной станции момент, когда можно было проникнуть без билета в троллейбус, вход в который находился под бдительным оком диспетчера. Наконец, это удалось сделать и устроиться в салоне на ступеньках у задней двери, наглухо закрытой. Троллейбус двинулся в путь по установленному для него маршруту, весьма знакомому Олегу. Вот проехали маячившие на фоне моря Никитский ботанический сад и «Массандру», Гурзуф, Артек, Медведь-гору и въехали в Алушту. Олег опасался контроля за безбилетными пассажирами на линии. От такого контроля уже не спрячешься, а высадка из троллейбуса была чревата непредсказуемыми последствиями, поскольку одолевал голод, и силы были на исходе. Но, к счастью, вплоть до Алушты контролеров не было. Радостно екнуло сердце, когда троллейбус покинул Алушту и сделал резкий поворот на Симферополь.
    Часть пассажиров относилась к присутствию Олега с пониманием, а большинство из них и вовсе не обращали на него внимания. В дороге он познакомился с донбасским шахтером, возвращавшимся с 9-летним сыном в Горловку после отдыха в Ялте. Рассказал ему о своем пребывании в Средней Азии. Постарался живописнее передать особенности мусульманской архитектуры Самарканда и Бухары, даже прочел стишок из Абу Салика на персидском языке и на русском в собственном переводе:
            
Как лучше кровь пролить на землю,
Чем честь свою изгнать со света,
Так лучше идол культа человека,
Постигни ж глубже смысл завета.

    Когда же этот Абу Салик жил, - спросил шахтер?
    - Видимо, в IХ веке.
    - Подумать только, уже в то время стояла такая проблема.
    - Она возникала еще раньше, это одна из вечных проблем человечества, - сказал Олег, удовлетворенный тем, что завоевывает интерес шахтера и его сына.
    Однако через несколько минут ему пришлось предстать перед шахтерской семьей совсем в ином, неприглядном свете. Недалеко от села Перевальное автобус остановился и внутрь салона вошел плотный мужчина в очках со всеми признаками контролера. Он сразу заметил пассажира без места в лице Олега, но, видимо, для праформы проверил наличие билетов у пассажиров, сидевших впереди. Наконец,  подошел к Олегу.
    - Ваш билет.
    - У меня нет билета.
    - Тогда заплатите за билет, который я вам выдам. Вы где сели?
    - У меня нет денег.
    - Придется вас высадить.
    Кто-то из пассажиров попытался придти на помощь к Олегу. – Ты же сел в Кутузовке, это три-четыре остановки. Копейки. Заплати и делу конец.
    Но и копеек у Олега не было. Он поднялся с виноватым видом, готовый подчиниться требованию контролера. Шахтерский сын проникся к нему жалостью. – Папа, - тихонько шепнул он отцу, - выручи.
    - Вы, действительно, не можете заплатить за билет? – Спросил у Олега шахтер, в голове которого, видимо, не укладывалось, что у такого просвещенного человека не могло быть денег. Не получив ответа на свой вопрос, он сказал: – Я возьму вам билет. – Он вручил контролеру плату за проезд от Алушты до Симферополя.
    Олег был спасен, хотя и пережил минуты унижения.
               
                2

    В начале улицы Севастопольской рядом с библиотекой имени Аркадия Гайдара находилась баня с отдельными номерами. Эта баня, видимо, принадлежала Дому крестьянина, который располагался со стороны  проспекта  Кирова. Тогда еще заботились о смычке города и деревни. Олег сходил в эту баню всего один раз, и то из любопытства. Приятель по двору как-то сообщил, что в стенах между номерами зияли дыры. Сквозь них просматриваются женские прелести. Когда же они  с приятелем сходили в эту баню, то, к их разочарованию, дыры были уже заделаны. Но не из-за этого он больше не ходил в эту баню. Просто здесь всегда стояла очередь из клиентов, желавших помыться, да и плата была не из дешевых.
    Еще одна баня, самая дешевая, располагалась на набережной Салгира за мостом, который связывал отрезки проспекта Кирова, разделенные речкой. Она представляла собой летний деревянный павильон с душевыми номерами. Олег не раз мылся в этих номерах, насыщенных горячим паром, хотя каждый раз ему становилось дурно от жары и духоты. Он отключал  горячую воду и долго сидел, стараясь отдышаться. Отчего организм не выдерживал атмосферы, насыщенной парами, - от слабости или врожденного порока - Олег не знал.
    В раннем детстве он не ощущал внутри себя работу каких-либо органов. Но вот, лет в 12, в левой части груди обозначилось какое-то странное теснение. Ему сказали, что здесь находится сердце, и оно способно болеть. Это открытие породило мнительность. Простое ощущение работы сердца воспринималось как болезнь. Олег даже сходил к врачу, хотя до этого и после старался уклоняться от встреч с медициной. Врач прослушал его сердце и сказал, что не находит в его работе никакой патологии. Это так обрадовало пациента, что он решил и на сердце свое больше не обращать внимания. Он поверил в то, что недуги проходят сами собой, и продолжал мыться под горячим душем.
    На улице Кирова, напротив кинотеатра Симферополь, высится кирпичная труба другой бани. Это - самое крупное заведение города подобного рода, имеющее  мужское и женское отделения. Кажется, Олег посетил женское отделение с матерью 4-летним малышом. С того времени в памяти остались помещение, насыщенное горячей влагой, и женские лобки, проступающие сквозь паровую завесу. Он не выделял их среди других достопримечательностей бани и не представлял тогда, чем вообще могла женщина одарить мужчину. Постарше он, естественно, посещал только мужское  отделение этой бани. И довольно часто. Ведь дома при отсутствии ванны основательно помыться не представлялось возможным, летний же павильон не работал не только зимой, но порой и в другие сезоны года.
    На этот раз Олег вышел наружу как раз из главной бани. Было ясное летнее утро. Еще не жарко. Он пересек проспект Кирова, расширявшийся здесь до размеров площади, и прошел к двухзальному кинотеатру Симферополь. Оригинальное здание кинотеатра было знакомо Олегу снаружи и изнутри не только как зрителю. Здесь он проходил трудовую практику по окончании 9-го класса школы. Кажется, в кинобудке розового, а не голубого кинозала. Вначале страшно волновался, когда киномеханик предлагал зарядить проектор и пустить фильм, потому что боялся техники. В отличие от Олега бойкий одноклассник, Мишка Пузач, проходивший практику вместе с ним, чувствовал себя в кинобудке как рыба в воде. Видимо, быстрота в освоении техники зависит от темперамента. Через некоторое время Олег освоился и даже почувствовал интерес к запуску фильмов. Каждый день в течение двух недель он запускал  «Красные листья» с Кларой Лучко, поющей песенку: -Белая, несмелая ромашка полевая… - и английский фильм «Козленок за два гроша» с маловразумительным содержанием, от которого в памяти остался только могучий атлет, укладывавший соперников приемами борьбы без правил. 
    Познакомившись с афишей «Сегодня на экране», решил пройти к «веселым» берегам Салгира. Во времена детства Олега их покрывала глина, растительность была скудной. Тем не менее, в детстве и в таких местах находилась возможность повеселиться. Одно «веселое» место располагалось как раз под мостом, связывающим проспект Кирова. Там сдерживала течение Салгира запруда из деревянных кольев, создавая глубину реки, достаточную для того, чтобы прыгнуть в воду даже с моста. Сюда для купания стекались из разных районов города  мальчишки. Они облюбовали также для плавания и ныряния участок глинистого берега в нижнем течении реки, где-то в районе военкомата. Туда ходили купаться «на глинку». С постройкой водохранилища река в черте города обмелела, любители купания переместились, естественно, к этому большому искусственному водоему.   
    Направляясь к Салгиру, Олег спустился по боковым ступенькам с площадки-подиума перед кинотеатром, и опешил…. На остановке, в толпе, ожидавшей троллейбуса, стояла Она. Невозможно было не узнать ее грациозный женственный профиль. Ее изящную головку с оригинальной укладкой темно-русых волос, точеную шею, высокую грудь. Таня была одета в светло-голубое приталенное платье с узорами, выгодно подчеркивающее красоту ее стройного тела. Она почти не изменилась, да и вряд ли могла измениться за прошедшие четыре года. Правда, перед отъездом в Питер он видел ее другой, деформированной беременностью. Говорят, беременность красит женщин. Но так считают, видимо, их мужья, врачи-гинекологи или мужчины, пожившие на свете. Олег же тогда едва расстался с детством и не был обременен жизненным опытом. Он не мог смотреть без содрогания на большой выпирающий живот Тани, на то, как она устало передвигает располневшие ноги носками врозь. Казалось, былая красота ушла навеки. Но она вернулась после беременности в еще более эротичном обрамлении.
    Таня была занята своими мыслями и не замечала Олега. Он же мучился сомнениями. Подойти? Поговорить о житье-бытье. Но зачем? Она ведь замужем. Может, ей неприятны воспоминания о прошлой фривольной жизни. Особенно, если она живет в любви и согласии с мужем, воспитывая их общего ребенка. Нет, пройду мимо. Сохраню в памяти ее божественный образ. Вдруг нечаянный контакт его разрушит?  Но, может, ее обожествление прикрывает его обыкновенную трусость? Из-за этой трусости он упустит уникальный шанс вернуться в мир любви и счастья….  Пустое. Время ушло, его не вернешь.
    И все же случайная встреча с Таней обрадовала Олега, всколыхнула его душу и сердце. Он понял, что его влекло на малую родину, в Крым не в малой степени потому, что в нем жила она.

                3

    Олег сидел в большой комнате за столом и читал объемистый том. На дворе припекало солнце, в комнате же сохранялась прохлада. Не от кондиционера, конечно, которого не было и в помине, а благодаря толстым стенам татарского дома. Они служили надежной преградой солнечным лучам. Не столь успешно боролись они с холодом в ненастную погоду и зимой, но тогда помогала печка, сложенная из кирпичей.
    Большая комната, в которой сидел Олег, была таковой только по названию. 15-16 кв. метров не больше. Вообще квартира состояла из трех комнат, потому что к большой комнате примыкала малая площадью примерно в 10 кв. метров, а с веранды был вход еще в одну такую же малую комнату. Раньше, в школьные годы Олег мог пользоваться только одной – большой комнатой. Боковая малая сдавалась семье из двух женщин – матери и дочери, похожей на грузинскую актрису Нату Вачнадзе. Комнатой со входом с веранды владела нелюдимая старуха «с приветом», которую Олег очень боялся. Он же не был психиатром и не знал особенности поведения умалишенных. Потом старуха умерла, а квартиранты съехали. Вся квартира попала в полное распоряжение матери.
    Когда постучали в дверь на веранду, матери дома не было. Она пошла за кефиром, которым Олег хотел опохмелиться после вчерашней попойки с друзьями. Открыв на стук дверь, он увидел перед собой Валерия Шевчука.
    - Валера, ты? Как ты меня нашел?
    - Вижу, ты не едешь ко мне, решил сам наведаться. Как говорят, если гора не идет к Мухаммеду….
    - Ну, проходи, проходи в комнату, поговорим. Я как раз собирался через два дня съездить к тебе в Керчь, а ты вдруг сам объявился.
    - Я же не мог знать о твоих планах, подумал, не случилось ли с тобой что-нибудь, и вот приехал. Предлагаю поехать ко мне сегодня ночным поездом. Не возражаешь?
    - Нет, конечно. Поедем, раз так случилось.
    Валера огляделся. Обстановка в комнате была далека от роскоши. Наибольшую материальную ценность представлял грубо сколоченный старинный дубовый стол, вероятно, переживший Российскую империю. Он стоял посреди комнаты без всякого покрытия. Напротив входа в левом углу стояла кирпичная печка с колосниками и духовкой. На полу перед поддувалом в противопожарных целях был прибит железный лист. В правом углу от печки у окна находилась железная кровать, укрытая байковым одеялом. Выше на стене висела самодельная книжная полка в два этажа. Ее заполняли книги – несколько томов «Капитала» Маркса, сборники работ Ленина, политические брошюры, что-то из художественной классики, справочники и даже школьные учебники. Меблировку комнаты завершал одностворчатый шкаф, сбитый из кусков фанеры и деревянных брусков. На веранде, однако, имелся холодильник. На низенькой табуретке стоял керогаз. Неподалеку в углу блестели два оцинкованных ведра, в которых носили воду с водоколонки за воротами двора.
    - Что читаешь? – Поинтересовался Шевчук, взяв в руки увесистый том. - Господи, «Капитал» Маркса! И этот человек читает такую книгу на отдыхе в 30-градусную жару. У тебя что, не все дома?
    - Во-первых, я читаю не на жаре, а в прохладной комнате. Во-вторых, ты бы сам понял, насколько увлекательна эта книга, если бы поинтересовался. Я нахожу в ней все: и живость художественной прозы, и основательность научного труда, и философию, историю, культуру. Синтез всего. Ты же знаешь, что Энгельс называл «Капитал» Библией рабочего класса.
    - Я предпочитаю читать настоящую библию.
    - Ай - я -яй, и это говорит внук революционного матроса. За что только дед боролся?
    Дед Шевчука, умерший несколько месяцев назад, был стихийным революционером. Он служил матросом броненосца «Георгий Победоносец», присоединившегося к восставшему «Потемкину». Принадлежал к мятежному активу броненосца, за что и пострадал. Его судили. Приговорили к смертной казни, замененной потом каторгой. Октябрьская революция освободила деда.
    - Кстати, библия мне досталась от деда, - заметил Шевчук. - В революционном движении участвовали не только атеисты.
    В его замечании Олег усмотрел намек на поверхностное знание им революции, поэтому поспешил доказать, что это не так.
    - Я думаю, что верующие люди участвовали революции, главным образом. Не церковный клир, конечно. Эти освящали белогвардейские расстрелы, а то и сами брали в руки оружие для участия в карательных экспедициях белых. Ты что-нибудь слышал о полках Иисуса Христа?  Не слышал? Тогда почитай Ярослава Гашека. Но основная масса рабочих и крестьян, пошедших за большевиками, была верующей. Большевики немало поработали, чтобы привлечь ее на свою сторону. Тебе известны слова Ленина о том, что уважение к чувствам верующих вытекает из самих основ марксизма-ленинизма, что для большевиков важнее не разногласия с верующими о рае на небесах, а единство и солидарность в борьбе против капитала?
    - Не это ли уважение к чувствам верующих разрушило храм Христа Спасителя? – Съязвил Шевчук.
    - Тебе что, он дороже бассейна, где можно поплавать, освежиться?
    - Ты уходишь от ответа на вопрос. Известно ли тебе самому, что храм Христа Спасителя – памятник победе русского народа над Наполеоном?
    - Ну да, Наполеона победила вера в Иисуса Христа, Лжедмитрия и поляков икона Божьей матери, а от Тамерлана защитила икона Казанской Божьей матери. Как это просто. Словно и не надо было нашим соотечественникам проявлять мужество и героизм, жертвовать жизнями. Сами верующие чувствовали фальшь в такой интерпретации истории и придумали поговорку: «На бога надейся, а сам не плошай». Я думаю, соседство храма с Кремлем выглядело политически нелепо, как нелепа была бы советская Москва, где оставались бы «сорок сороков» церквей. Верующих-то сильно поубавилось.
    - Причем мужество и героизм в случае с Тамерланом?
    - Не причем, конечно. Как, впрочем, и икона Казанской Божьей матери. Тамерлана просто убедили советники, что поход на юг более перспективен и прибылен, чем нашествие в небогатые русские земли, разграбленные Ордой…. Ладно, на этом остановимся. Пойдем, я покажу тебе Симферополь. Это, конечно, не город-герой Керчь, но и у нас есть знаменитые места.

    Шевчук и Светлов подружились на почве местечкового крымского патриотизма. Как не обрадоваться, когда встречаешь в многочисленном университетском сообществе земляка! На посиделках в студенческом общежитии они выдвигали, в шутку, конечно, идею крымского сепаратизма. Олег обосновывал способность Крыма существовать самостоятельно наличием курортной зоны, консервной промышленности, массандровских вин, винограда и фруктов. Шевчук, уроженец индустриальной Керчи, добавлял к этому Камыш-Бурунский комбинат, могучий порт, принимающий и отправляющий грузы, посылающий сейнера на рыбную ловлю. Способность Крыма отстоять независимость не подвергалась сомнению. Ведь на Севастополь базировался мощный Черноморский флот, а в Сарабузе и Багерово располагались авиабазы. Завершалась бравада малой родиной цитатой из Маяковского, призванной сразить собеседников: «Очень жаль мне тех, которые не бывали в Евпатории». Правда, в Евпатории никогда не был и сам Шевчук, что говорило об обособленности Керчи на Крымском полуострове, а, может, об обособленности самого Валерия. Зато он побывал почти во всех портах Черноморского побережья СССР и даже приближался к Синопу, когда ходил гидрологом на научно-исследовательском судне «Кристалл» керченского института рыбного хозяйства и океанографии.
    Дружбу скрепила и похожесть послевоенных судеб. Оба потеряли в минувшую войну отцов, хотя это обстоятельство отразилось на них по-разному. Мать Валерия вышла замуж повторно за керчанина, занимавшего приличную административную должность в порту. Благодаря отчиму и почитаемому властями деду-старому революционеру Валерий не бедствовал. Но все же период безотцовщины сформировал его характер и поведение особым образом. Ведь какое-то время он жил в неполной семье, лишенный отцовского влияния. Отсутствие равновесия в родительском воспитании смягчило его характер, ослабило волю. В то же время ощущение себя «единственным» мужчиной в доме развило в нем определенные амбиции. Когда в доме появился отчим  они перешли, большей частью, в упрямство и дух противоречия. Эти свойства характера были не чужды и Олегу, хотя неизвестно, каким бы он стал, если бы остался в живых отец, сам по себе слабохарактерный и упрямый. После трудного появления на свет, жизнь Олега сложилась не так уж плохо. Спасибо за это маме. А еще за что? За воспитание? Этим-то заниматься у нее времени почти не было. Целыми днями она пропадала на работе, домой возвращалась лишь вечерами. Так вырастила трех детей. Вырастила одна, замуж после войны не выходила, хотя за этот период у нее случались интимные отношения с одним - двумя поклонниками.  Олег как-то спросил мать, почему она не вышла замуж, ведь были претенденты на ее руку. В ответ родительница сказала что-то нелестное о мужиках: они такие грубые, воняют табачищем и спиртным. Это, конечно, аргумент. Но, видимо, в то время жизнь незамужней женщиной имела определенные преимущества. Правда, несколько лет после войны матери помогала смотреть за детьми свекровь. Это  не очень нравилось Олегу, привыкшему обходиться без родительской опеки. Бабушка ограничивала его контакты с улицей, заставляла сидеть дома. Вскоре, однако, ее увезла в Москву дочь, кузина матери. Олег обрел полную свободу…
    Приятели любили играть в шахматы. Побеждал всегда Шевчук. И немудрено. Он интересовался шахматами серьезно. Был кандидатом в мастера. Но Олегу, неискушенному в правилах игры, казалось, что он проигрывает случайно. Он возмещал горечь поражения спором. Спорили они горячо, отчаянно и непримиримо. Казалось, спор раскалится настолько, что дружба не выдержит. Но она оставалась огнеупорной. Так бывает, когда нет реальных противоречий…. Сейчас они мирно ждали на вокзале подачи состава поезда, едущего на Керчь. Он отходил поздно в 00 часов. Ребята истомились. Когда подали состав, разместились на своих местах в вагоне и, решили отоспаться перед прибытием в пункт назначения.

    Гора Митридат невысока, но все же является господствующей высотой в Керчи. Друзья поднялись на нее, чтобы обозреть окрестности: с одной стороны город, вытянувшийся вдоль побережья пролива, море, порт и выжженные солнцем холмы – с другой. Рядом велись раскопки древнего городища.
    - Вон там и там, видишь, расположены каменоломни. Там прятались партизаны и в Гражданскую войну, и в Отечественную. В гражданскую их травили газом англичане, в Отечественную - немцы. В тех каменоломнях, что с той стороны, партизанил Володя Дубинин. Вообще, если бы к нам после войны не приехал Лев Кассиль, мало кто знал бы о его судьбе, героической и трагической. В каменоломнях с этой, другой стороны, партизан было гораздо больше, и действовали они более масштабно. А вон там, у Героевки, высаживался морской десант, и в тех местах тоже. Здесь шли бои, почище севастопольских.
    - Что значит почище?
    - Не придирайся, я имею в виду, что боев здесь было не меньше, чем под Севастополем, но Севастополь – город-герой, а Керчь нет.
    - Видимо, для оценки героизма имеет значение и эффективность боя. Ты был в библиотеке истфака?
    - Нет.
    - Зайди. Там можно познакомиться книгами, которые не найдешь в другом месте. Например, мемуары Манштейна или исследование Типпльскриха. Манштейн относится к десантным операциям советских войск очень критично.
    - Еще бы. Ведь ему дали здесь прикурить.
    - Какими силами. Одной немецкой дивизии противостояли чуть ли не две наши армии. Одна со стороны Керчи, другая – со стороны Феодосии. Да и не отбросили, командир немецкой дивизии сам отступил, опасаясь окружения.
    - Что-то тебя не пойму. Ты сочувствуешь немцам?
    - Нет, конечно. Понимаю, что на начальном этапе войны мы были слабее опытом и техникой,  но война не только столкновение армий и стратегий, это еще личные судьбы. Меня, в частности, заинтересовала судьба командира той самой немецкой дивизии, которая отступила.
    - Чем же он интересен?
    - Это генерал, граф фон Шпонек. Судя по мемуарам, граф принял решение отступить самостоятельно, в стремлении спасти дивизию и ее личный состав от окружения, опасность которого возникла после нашего десанта в Феодосии. За что и пострадал.
    - Как пострадал.
    - Был снят с командования, отправлен в Берлин, где предстал перед военным трибуналом. У немцев тоже был приказ Гитлера, подобный сталинскому приказу № 227 «Ни шагу назад». Видимо, после поражения под Москвой возникла необходимость в таком приказе. Вот за нарушение этого приказа фон Шпонека приговорили к смертной казни, замененной потом заключением в тюрьму. В конце войны он все-таки не избежал смерти. Был расстрелян по приказу Гиммлера. Но даже как враг он заслуживает уважения, не так ли? Не каждый мог решиться на такое ради спасения солдат.
    - Может быть, он был просто трусом?
    - Манштейн так не считает. Говорит, Шпонек отличился в голландской кампании, при форсировании Днепра и в других боях.
    - Ну и ладно. Я продолжу. Вон там Золотой курган.  Мы еще туда не ходили, а вообще в Керчи есть и другие курганы поменьше. Раскопки здесь ведутся повсюду. Вон там, например….
    - Вон там, вон там. А вон там «курятина», а вон там софоры, - прервал приятеля Олег, решивший, что пора спускаться с горы. Как ранее разъяснил Шевчук, «курятиной» называли молодых девочек, шаставших по улицам города в надежде обратить на себя внимание. Из настоя же плодов софоры, дерева, похожего на акации, получалось прекрасное лекарство.

                4

    Таня сидела в вестибюле городской больницы, ожидая часа приема в кардиологическое отделение. Там, в одну из палат поместили после инфаркта ее маму. «Переволновалась и надорвалась, - думала про себя Таня. – И зачем ей нужна эта общественная работа?». После переезда в Крым из Читы Вероника Константиновна попала в пекло общественной деятельности. Ее избрали старшей подъезда, народным заседателем районного суда, наконец, членом правления городского общества «Знание». Ее представительный вид, внутренняя культура и добрый нрав внушали доверие любителям навязывать общественные нагрузки, а она безропотно соглашалась. Может, и потому, что надоело находиться в тени отца. Сам же Семен Михайлович с переездом в Крым предпочитал вести спокойную жизнь пенсионера, подтрунивая над «бесплатной» активностью супруги. Склоки в правлении общества «Знание», которые остро переживала Вероника Константиновна, его только забавляли. Ни отец, ни Таня не могли предположить, что они отразятся на здоровье матери столь трагически. Отец в свои 65 лет вообще не верил в способность человеческого организма подвести. Он распространял эту уверенность и на организм супруги.
    Однажды он открыл на звонок дверь квартиры и увидел жену в необычном виде. Не реагируя на его слова, она, словно сомнамбула, пошла в направлении спальни. – Ты что, пьяна? – Только и крикнул он ей вслед. – Ну иди, проспись. – Хорошо, что Таня находилась в это время у них дома. Войдя в спальню, она сразу почувствовала неладное. Лицо мамы потемнело и приняло одутловатый вид. Она тяжело дышала. Таня вызвала «скорую помощь». Прибывший врач констатировал инфаркт и распорядился немедленно отправить маму в больницу. Санитары уложили ее на носилки и направились к автомобилю мимо растерянного, встревоженного отца. Таня сопроводила больную мать в больницу и, узнав там правила и часы приема посетителей, вернулась к отцу. Она сообщила ему, когда приходить и что из продуктов приносить в палату матери. Пообещала, что будет навещать ее сама по возможности чаще.
     Сегодня такая возможность представилась. Таня ждала свидания с матерью. Мимо нее проходили в регистратуру  другие посетители больницы. Иногда мелькали сотрудники учреждения в белых халатах. Лицо одного из них показалось знакомым. «Точно, это он», - подумала Таня и позвала: – Леня! – Молодой человек в белом халате остановился. Это был ее бывший ученик Леня Нестеров, возмужавший и принявший респектабельный вид.
    - Добрый день, Татьяна Семеновна. Рад вас видеть. Почему вы здесь?
    - Пришла навестить маму. Она лежит в кардиологическом отделении.
    - А я пришел навестить приятеля, с которым вместе закончили мединститут. Он как раз заведует здесь кардиологическим отделением, если что нужно, посодействует.
    - Посодействует…. Предоставит ей отдельную палату?
    - Ну, нет, это не в его силах. Я имею в виду что-нибудь, связанное с уходом.
    - На уход мама не жалуется, - сказала Таня и спросила: - Ты тоже работаешь в этой больнице?
    - Нет. Я педиатр. Работаю в детской больнице, в районе Севастопольской улицы.
    - Вот, значит, как. Выбрал самую гуманную профессию.
    - Пришлось выбрать. Вы же знаете, у нас в городе всего три института: пед, мед и сельхоз. В пед и сельхоз меня не тянуло. Более сносным показался мед.
    - А твой приятель-кардиолог тоже из нашей… вашей школы?
    - Да, вы его, наверное, помните. Коля Прокудин. У него сейчас обход. Скоро появится здесь.
    Колю Прокудина Таня помнила. Это был интересный парень. Олег говорил, что у него папа большая «шишка». Может, от этого он держался несколько надменно, никогда не заходил к ней, хотя входил в круг друзей Олега. Впрочем, ребята отзывались о нем с самой положительной стороны. Вероятно, он был просто умнее и серьезнее их. Ведь не зря же стал заведующим отделения в таком молодом возрасте. И, надо же, кардиологического отделения.
    - Ну а как другие твои друзья?
    - Валя Скулов поступил в сельхозинститут, проучился там года два, потом женился на Веточке Незнамовой.
     - Это такая хорошенькая девочка из 8-го А, похожая на куколку?
    - Вот-вот. Когда родилась дочка, он ради этой куколки бросил институт и устроился на работу в отдел снабжения на льдозаводе. Но все равно брак не сложился. Веточка стала ходить налево. Валя запил. Вообще в свое время я, да все мы, отдали «зеленому змию» приличную дань. Одумались, в конце концов. Раньше всех Олег Светлов. Он уехал в Ленинград учиться, говорил: здесь среда засасывает.
    «Зачем он упомянул об Олеге, да еще аттестовал его со стороны трезвости, - подумала Таня. - Полагает, что мне приятно это слышать? Интересно, известно ли ему что-нибудь о наших интимных отношениях с Олегом? Может, известно больше, чем я предполагаю. Может. Олег даже хвастался перед друзьями своим половым опытом». Вслух сказала:
    - В вашу кампанию входил еще Костя.
    - «Манюня»? Он стал походить на морского волка, но обитает больше на суше. Во главе ремонтной бригады вылетает на наши рыболовные суда, попавшие в аварию или нуждающиеся в починке по другим причинам. В Симферополе появляется довольно редко. Знаю, что полгода назад возвратился из района Ньюфаундленда. Куркулем стал необыкновенным.  Женат и очень ревнив.
    - Не ты ли даешь ему поводы для ревности, - пошутила Таня.
    - Что вы, я сам уже женат на Вере.
    - Вера – твоя жена?
    - Да. Она местная, симферопольская. Проживала в старом городе, почти по соседству с Олегом. Вы сами как, - спохватился Леня, заметив, что разговор принял односторонний характер. – Что вы сейчас делаете?
    Таня успела только сказать, что работает преподавателем английского языка в школе № 115. Настало время приема посетителей. Она распрощалась с Леней и направилась на третий этаж в палату к маме.
    Встреча с Нестеровым заставила вспомнить прошлое. Вольное и беззаботное прошлое. Олег был его частью и не воспринимался отдельно. Может, он и бахвалился связью с ней. Какое это имеет сейчас значение? Мальчишки стали другими. Она тоже. В замужней жизни половые отношения превратились в ритуал, большей частью ночной. Ритуал этот в общем приятный, иногда не очень.  Но нет былой свежести эротических впечатлений. Говорят, это зависит от самих супругов. Вероятно. Но супруги должны сильно любить друг друга, а это не всегда бывает. Впрочем, прошлое манило ее потому, что свежесть эротических впечатлений сочеталось в нем с новыми событиями в жизни, нередко исторического масштаба. Таким было «утро со спутником», как она его окрестила. Хмурое октябрьское утро, когда они с Олегом, проснувшись, продолжали лежать в постели. От круглой черной тарелки радио доносилась музыка, пригодная для сопровождения исторических драм. Отклик на нее Олега удивил. – Это музыка из кинофильма «Великий воин Албании Скандербег», – сказал он. – С какой стати, - усомнилась Таня. Однако диктор по окончании музыкального фрагмента подтвердил слова Олега. – Надо же, - усмехнулась она, - ты запоминаешь такие вещи. – Что в этом плохого? - Последовал вопрос.
    Ответить не позволила сенсация. Радиодиктор сообщил о запуске первого искусственного спутника Земли, провозгласил начало космической эры. От истомы Олега не осталось и следа. Он сильно возбудился. На этот раз это было гражданское воодушевление. – Невероятно, фантастика, - повторял он. – Кто мог подозревать об этом, и что будет дальше?! – Очевидно, он мысленно улетел в космическую даль, и утратил с ней интимный контакт. Таня попыталась вернуть его на землю. - Отчего ты так разволновался? Мечтаешь сам полететь в космос? – Что ты, я боюсь высоты, даже полет на самолете внушает мне опасения. – «Рожденный ползать, летать не может», - съязвила Таня горьковской строкой. – Вот именно, - покорно согласился Олег. – Ты знаешь, моя сестра знала «Песню о соколе» наизусть. Я слушал ее декламации еще в дошкольном возрасте и хорошо помню детские впечатления. Характера сокола не понимал. Не понимал, почему ему непременно хочется взлететь в небо. Его стенания производили впечатление безнадежной тоски, отчаяния самоубийцы. А уж казался таким понятным, уютным, здравомыслящим субъектом. Сейчас мне ближе чувства сокола. – Ах ты, паршивец, - притворно возмутилась Таня, - значит я, по-твоему, воплощение ужа. – Ужихи, - уточнил Олег. – Ну, нет, - сказала она серьезно, - просто мне хочется быть в постели с естественным, а не искусственным спутником….
    Когда Таня вошла в палату, мать стояла в больничном халате у кровати, наблюдая течение жизни за окном. В палате помещалось еще 6-7 коек, на них либо сидели, либо лежали другие пациенты. Вероника Константиновна не замечала дочери, пока та не подошла и тронула ее за рукав.
    - Здравствуй, мама. Как ты себя чувствуешь?
    - Все хорошо, доченька, иду на поправку. Наш врач, интересный такой молодой человек, сказал во время обхода, что выпишет меня через пару недель.
    -  Вот как. А мне предлагали, просить этого интересного молодого человека улучшить условия твоего содержания.
    - Я ни на что не жалуюсь.
    - Тогда вот тебе яблоки и виноград. Получай, - сказала Таня, выгружая из сумки на тумбочку содержимое передачи.
    - Господи, - всплеснула руками Вероника Константиновна, - куда столько!? Торговать мне ими, что ли. Только два дня назад приходил отец с Оленькой, принес много фруктов. Я ему сказала и тебе скажу, не носите больше передач. Все равно, скоро выписка. Оленька говорила, что в прошлое воскресенье приходил Юра Ящиков, - сменила тему мать, понизив голос. – Водил ее на трек, в цирк. Ей понравилось. В цирке, говорит, один клоун снял с шеи галстук и воткнул его, как большой нож, в бревно, лежавшее на арене. Меня, говорит, это так рассмешило, что до сих пор не могу остановиться. И на треке ей понравилось. Просит, купить велосипед.
    - Зачем, папа отпустил ее? Юрка может завести ее куда-нибудь не туда.
    - Ну, милая, Юра – отец Оленьки, твой бывший муж. Запретить ему видеться с Оленькой невозможно.
    С Юрием Ящиковым Таня познакомилась еще в то время, когда встречалась с Олегом. Это был рослый, светловолосый парень спортивного вида. И учился он на физфаке пединститута. Демонстрировал успехи в велосипедной гонке на треке. Говорили, что ему по силам стать чемпионом Крымской области. Таня почувствовала, что нравится ему на одном из институтских вечеров. Он часто приглашал ее на танцы, был учтив, в меру остроумен. Сокурсники называли его «ящиком», выводя эту кличку, очевидно, из фамилии. Таня перевела эту кличку на английский, повторяя мысленно: «ящик is the box». Фраза так засела в голове, что иногда она невольно произносила ее вслух. – Ну и что из этого, - спросил как-то Олег, услышав ее. – А яйца are the balls. – Не balls, а eggs, - поправила его Таня. – Я имею в виду другие яйца, - возразил Олег. Пока отношения Тани с Олегом переживали активную фазу, она воспринимала Юрия как приятеля, не обнадеживая его возможностью близости. Но после разлуки с Олегом стала относиться к ухаживаниям «ящика» более серьезно. Он казался надежным мужчиной, и не был лишен обаяния.
    Однажды он пригласил ее на концерт Николая Рубана в Доме офицеров. Они заняли свои места в партере и стали слушать песни известного гастролера. «Есть люди решительные, - пел тот уверенно со сцены, - им ничего не стоит сказать: - люблю, а есть люди стеснительные и на это тратят года». Поставив проблему, певец взял сторону стеснительных. «Не знаю, почему, я такой стеснительный», - выводил он жалобным голосом непритязательную мелодию песни, выражавшую стенания не уверенного в себе парня. «Таким был Олег, - подумала Таня. – Юрий – полная ему противоположность. Несколько вульгарен, зато надежен».  После концерта она пригласила Ящикова к себе в гости. Поговорили за чаем. Таня узнала, что он происходит из семьи школьных учителей Геническа. Намерен прочно осесть в Симферополе, рассчитывая на свои спортивные данные. Условились о следующей встрече на треке, где пройдут соревнования на первенство областного отделения общества «Динамо». Там Таня увидела его длинные, стройные, мускулистые ноги, быстро крутящие педали велосипеда, и опять же отметила их абсолютное эстетическое превосходство над худыми нестройными ногами Олега. Юра выиграл соревнования.
    - Ты знаешь, моя любовь к велосипеду проистекает от мотоцикла, - говорил он Тане после состязания. -  Когда я был мальчишкой, у нас в Геническе гастролировал аттракцион под названием «Мотогонки по вертикальной стене» в исполнении Нины и Петра Салашных. Однажды я его посетил и испытал потрясение. Во-первых, меня манил мотоцикл с коляской. Во-вторых, восхитили молодые, красивые мотоциклисты. Были они супружеской парой или брат и сестра, но вместе эти люди воплощали союз мужества и нежности. Когда же мотоцикл с диким ревом разгонялся и мчался по округлой вертикальной стене, то я вместе с окружающей публикой, смотревшей сверху, замирал в ужасе и восторге. Поскольку сесть на мотоцикл не представлялось возможным, то я освоил велосипед приятеля и так увлекся, что решил заниматься велосипедным спортом. «Он не лишен поэзии», - подумала Таня и решила форсировать отношения со своим поклонником.
    Вскоре  они поженились. Таня родила от него Оленьку. Юра снял комнату недалеко от семинарского садика, в которой они поселились, ожидая получения квартиры от Спорткомитета. Однако расчеты на комфортную обывательскую жизнь провалились. На одном из соревнований Ямщиков получил травму, несовместимую с дальнейшей карьерой велосипедиста. Он стал хромать на правую ногу. Пришлось расстаться с доходной должностью в Спорткомитете, которую он занимал только благодаря своим спортивным достижениям, и переквалифицироваться на школьного учителя физкультуры, что, естественно, подорвало материальное благосостояние семьи, причем, значительно. Таня уже работала учительницей английского языка. Ее зарплата вместе с субсидиями родителей стала для них главным источником существования. Это злило Юрия. Он превратился в мелочного и придирчивого мужа. Приобрел привычку к выпивке. Когда отец с матерью перебрались в Крым, Таня развелась с Юрием. Отец купил ей небольшую квартиру из двух комнат на улице Павленко,  а сам поселился с матерью на Севастопольской улице. Когда Оленька выросла и перешла из детского сада в школу, то стала жить большей частью у дедушки и бабушки, недалеко от дома которых и располагалась ее школа. К ним и наведывался Ящиков, скучавший по дочери.
    - Нашла бы себе мужчину по сердцу, может, он приходил бы реже, - сказала мать Тане.
    - Не везет мне что-то на замужество. Боюсь снова ошибиться.
    - А как дела в школе?
    - Говорят, скоро грядут перемены. В школах будут преподавать один английский язык. Немецкий и французский оставят в спецшколах. Наверное, у меня будет больше уроков, выше заработок.
    - Отчего же такие перемены?
    - Отец говорит, что сменился главный противник. До войны им была Германия, преподавали немецкий, сейчас им стала Америка.
    - Слушай ты его, старого дурня, - воскликнула Вероника Константиновна. - Какой сейчас главный противник! Сократили армию на миллион человек. Хрущев свободно разъезжает по всему свету, по той же Америке. Слышала загадку: «По всему свету болтается, на Х называется»? Везде лозунги: «Кубань догонит Айову!»
    - Причем тут это?
    - Притом, что началась эпоха созидания. И опыт бывших врагов может пригодиться, как та идея распространения кукурузы, с которой Хрущев приехал из Америки. Начали с семилетки, построим коммунизм.
    - Вижу, что работа в обществе «Знание» подействовала, прежде всего, на тебя. Построим коммунизм… Ты читала, как мялся Никита Сергеевич в Штатах, когда речь зашла о коммунизме?
    - Нет, не читала, в чем дело?
    - Он взялся разъяснять американским журналистам формационную теорию Маркса. За феодализмом, мол, следует капитализм, а за капитализмом – коммунизм. Один журналист ему в ответ – что же следует за коммунизмом? Хрущев и стушевался.
    - Твой отец смог ответить на этот вопрос?
    - Он говорит, что американцы мыслят по шаблону. В эпоху бесклассового общества формационная теория теряет смысл, действуют другие законы.
    - Ну, правильно… Они смеются над коммунизмом, а сами тайком нам завидуют. Слышала, у них принята программа «Великое общество». Это ведь в пику программе нашей партии о построении коммунизма. А помнишь, когда мы запустили Гагарина в космос, они тут же сделали вертикальный запуск своей ракеты. Курам на смех. Так что планы партии воздействуют не только на нас, но и на них. В таком состязании нет ничего опасного. По крайней мере, для нас. Начался откровенный диалог, а наш папа никак не может освободиться от представлений о главном противнике.
    - А как же полет Пауэрса, строительство Берлинской стены, карибский кризис?
    - Вот, чертовка, - улыбнулась мать, - не дает помечтать. Ты не об этом думай, это уже ушло. Думай о воспитании дочери, старайся не отпускать ее от себя…

                5
 
        Этот октябрьский день 1964 года не предвещал неожиданностей. Жизнь городка советских военных специалистов при афганской авиабазе Шинданд протекала по заведенному графику. Утром завтрак в столовой, затем инструктаж афганских военнослужащих на разных точках или летчиков перед полетами на устаревших бомбардировщиках ИЛ-28, обед, послеобеденный отдых, вечером игра в волейбол, либо кино, концерт художественной самодеятельности или танцы в клубе. График, конечно, менялся в зависимости от сезона, погоды, праздников, а для двух переводчиков, одним из которых был Олег, еще в зависимости от того на какой объект направят: на командно-диспетчерский пункт аэродрома, на дизельную станцию, на трансформаторную станцию или на переговоры с командующим авиабазой Али-ханом. Если нынешний день и выделялся чем-нибудь, то только тем, что это был день недели, когда проходили политзанятия.
    Когда политзанятия не сводились к прослушиванию политинформации, то советские офицеры предавались вольной интерпретации идей и положений марксистско-ленинской теории. На этот раз один из них с увлечением доказывал, апеллируя  к теории Маркса, что советских крестьян следует вознаградить из государственного бюджета за их жертвы и лишения в период индустриализации и коллективизации. Его рассуждения были прерваны появлением генерала Селиванова, высокого статного красавца с волнистой шевелюрой, посеребренной сединой. Он вошел в ленинскую комнату и внимательно осмотрел стены. Скользнул взглядом по портретам Маркса, Энгельса, Ленина и остановился на портрете Хрущева.
    - А это зачем? – Спросил он, указывая на портрет Хрущева пальцем. – Разделались с культом личности, а теперь сами его насаждаем. Снять немедленно.
    Все опешили.
    - Что-нибудь случилось, товарищ генерал, - подал голос один из офицеров.
    - Ничего не случилось, - ответил генерал с хитринкой в голосе. – Вы, я вижу, никак не можете расстаться с эпохой культа.
    Селиванов так и не сообщил о том, что 14 октября Пленум ЦК КПСС освободил Хрущева от обязанностей 1-го секретаря ЦК КПСС и члена Президиума ЦК КПСС. Но, хотя об этом обитатели городка узнали вечером, что-то подобное они предполагали. Причем прощание с эпохой Хрущева не вызвало особых эмоций. Любить и почитать его было не за что, особенно, военным, пострадавшим от хрущевских реформ. Да и штатским тоже. К этому времени Хрущев уже утратил имидж простого, открытого, демократичного руководителя, переломившего изоляционистскую психологию, возбудившего интерес к миру за «железным занавесом».  Он стал героем анекдотов.
    Смена власти в Москве обострила тоску по родине. Как там теперь будет складываться жизнь? Если Хрущев попал в опалу, то, как разрешится вопрос с разоблачениями культа? Не из-за этих ли разоблачений он пострадал? Олег втайне надеялся, что с уходом Хрущева будет поставлена точка на всех этих ожесточенных спорах вокруг разоблачений. Зачем их затевают? Ради того, - говорят, - чтобы это не повторилось в будущем. – Прекрасно, но уже в настоящем так называемая борьба с культом вызвала раскол и конфликты в обществе. До каких пор они будут обостряться и углубляться? Кто ответит за гибель прекрасного композитора Дунаевского, замечательного писателя Фадеева и других выдающихся личностей, ставших жертвами истерии вокруг необоснованных и обоснованных репрессий?
     На родину тянуло не только политическое любопытство, но и дефицит любви и ласки.
    - Я опять во сне общнулся с девушкой, - признался Олегу его коллега-переводчик, казанский татарин Даниф Ганиев, намекая на ночную поллюцию. Они резались в бильярд в  пятницу, которая в мусульманском Афганистане считалась выходным днем. Олега и самого посещали такие сны, но откровенность приятеля как-то претила. Даниф выглядел крепышом малого роста, совсем мальчишкой. Но он был весьма целеустремленным и настойчивым, превосходил Олега в овладении языком, и поэтому использовался на более ответственных участках переводческой работы. Зато Олег, наверное, был привлекательнее, потому что чувствовал интерес к себе жен молодых офицеров городка.
    О тайных романах не могло быть и речи. Все были на виду. Но и без этих романов, он оказался на плохом счету у начальства. Это случилось после первого же вечера в офицерском клубе с танцами, которому предшествовал ужин с «новадо шаш». Так афганцы называли 96-процентный спирт, поллитровки которого доставлялись из пограничной перевалочной базы в Герат, а оттуда в Шинданд. Спирт потреблялся в разбавленном наполовину виде, оставаясь достаточно крепким. Возлияния ослабили в Олеге сдержанное отношение к женскому полу, хотя и не настолько, чтобы он потерял голову. Но, во всяком случае, начальство решило, что он во время танцев слишком прижимается к партнершам.
    На следующий день утром его подозвал командир гарнизона, полковник авиации, однофамилец великого русского флотоводца, Ушаков. Это был грубоватый, гориллаобразный мужик, черная шерсть которого пробивалась отовсюду. Он прекрасно летал, не отказывая себе в удовольствии полихачить. Рядом с ним стоял подполковник Усачев, интеллигентного вида 50-летний мужчина с манерами царедворца. Он был заместителем командира гарнизона по политработе, руководил  художественной самодеятельностью. О том, что Олег прижимался к офицерским женам, Ушаков, очевидно, узнал от него, поскольку сам на танцах отсутствовал.
    - Что же это вы, молодой человек, своевольничаете, - начал воспитательную беседу полковник. – Не успели приехать, уже лапаете наших женщин. Торопитесь, как голый, под одеяло.
    - Я не лапаю, - попытался оправдаться Олег.
    - У нас есть на этот счет другие сведения, - деликатно заметил Усачев. А Ушаков распалился:
    - Нам бабники здесь не нужны. Вот запишу тебе в характеристику моральную неустойчивость, тогда попляшешь.
    Разговор напугал Олега и вызвал мрачные мысли. Несколько дней он ходил сам не свой. Поддержка пришла с неожиданной стороны. Со стороны офицеров, жен которых он, якобы, лапал. – Олег, - сказал один из них, тот самый, что заступался за крестьян, – я узнал о вашем неприятном разговоре с Ушаковым. Не обращайте на него внимание, танцуйте так, как вам нравится. Это не только мое мнение.
    Олег удивился подобному совету, но, конечно, после воспитательной беседы с начальством, не решился ему следовать. Он острее почувствовал желание поскорее закончить зарубежную командировку и вернуться на родину, где жила та, кто осчастливила его первой любовью, где, казалось, его ожидают все женщины СССР.
    Прошло, однако, всего четыре месяца из годового срока командировки. До отъезда из этого забытого богом местечка на родину оставалось еще восемь месяцев. Все может наладиться. Да и так ли уж плохо здесь? Пожалуй, немало интересного. Ведь только на равнине камни, колючки, песок и пыль, а в горах настоящая экзотика. Раз рано утром вместе с группой советских специалистов он выехал на рыбалку. Рыбы в местных речках – уйма. В основном – с ласковым названием маринка. Это съедобная, даже вкусная рыбка. Надо только очистить ее внутренности от ядовитой черной пленки.
    Учиться рыбачить Олег не захотел и, оставив любителей рыбной ловли, углубился в горы. Внезапно оказался в обстановке дикой природы и первозданной тишины. Его обступили огромные каменные глыбы, преграждавшие путь вперед. Но через некоторое расстояние открылась зеленая холмистая долина. Вдали сидел у костра пастух, забросив за спину ружье с непропорционально длинным стволом. Почти рядом расположился на отдых караван кочевников. Они установили три черных шатра, собрав верблюдов в импровизированном загоне. У очага хлопотала миловидная девушка в живописном восточном одеянии. Вспомнился стих Абдуррауфа Беновы:

    Я долго шел среди обрывов и камней,
    Бродил в лесах прекрасной родины моей,
    Но где бы ни был я, повсюду вспоминал,
    Красавицу, что всех красот милей.
   
     Налюбовавшись экзотикой, Олег направился в обратный путь. На дизельной станции рассказал о своих впечатлениях ее начальнику, афганскому офицеру Абдель Вахаб-хану Сарвари. Тот не стал разделять восторгов Олега. Просто сказал: - Да, пастухи, кочевники, неграмотные забитые крестьяне – все это остается пока  отличительной чертой Афганистана. Но мы не отчаиваемся. Придет время, Афганистан вырвется из отсталости и станет прогрессивной и развитой страной, как Советский Союз. – Олег не стал продолжать разговор с ним на эту тему. Вспомнил об инструкции: воздерживаться от политических бесед с местным населением. Но, вообще, он приехал в эту страну не только ради языковой практики, не только с надеждой прибарахлиться, но и тайным намерением получить ответ на вопрос: почему афганцы не совершают революции, когда у них под боком первое в мире государство рабочих и крестьян? Сарвари и ряд других офицеров, видимо, готовы последовать советскому примеру. Но их мало. Основная же масса населения прозябает в невежестве, задавленная тяжелым бременем труда и забот, религиозного мракобесия. Вот и ответ на вопрос.
    На дизельной станции постоянно грохочут «Двигатели революции» производства горьковского завода тяжелого машиностроения. Чем не агитация за социалистическое будущее Афганистана. За дизелями смотрит специалист Коля Копылов, человек богатырского сложения, прямой и открытый. Когда он колдует над шипящими клапанами, и громыхающим ротором, то становится похожим на бога Гефеста. Как переводчик Олег присутствует на дизельной станции лишь номинально. Абдель Вахаб-хан прекрасно говорит по-русски. Он без труда читает название дизеля, отлитое на корпусе….
    Впервые в жизни Олег ни в чем себе не отказывал. Получал аж три с лишним тысячи афгани. Лакомился красной икрой. Приобрел в Герате новый костюм, нейлоновые рубашки, кожаное пальто, много пар носков, шариковые ручки разной конструкции, в том числе и такие, на корпусе которых при смене вертикального положения раздевались и одевались женщины. Вернее, их изображения. Настоящие женщины посоветовали ему купить пару десятков газовых платочков: привезешь, мол, маме в Крым, она продаст, будут деньги. Олег шиковал. В отличие от офицерских семей, которые старались жить скромно, копя деньги на машину или на какие-нибудь иные капитальные нужды. И самое главное – на родине с каждым месяцем возрастала сумма его накоплений в рублях за счет изъятия из его месячной зарплаты части инвалюты. Сколько же он получит по приезде в Москву? Говорят, больше тысячи. Будет время и средства погулять.

                6

    Похоже, посещение ресторана при симферопольской гостинице «Украина» становилось ритуалом. Каждый день недели (выходные не в счет) примерно в 12.00 они занимали столик и предавались чревоугодию. Через три-четыре часа наступал перерыв. Он использовался для прогулок по городу, для разных зрелищ: кино, цирка, футбола. Затем друзья возвращались в ресторан и продолжали банкет. Они уже близко познакомились с официанткой Любой Вяльцевой, которая помогала найти столик и обслуживала кампанию.
    Компания обычно состояла из трех человек – Олега, Вали Скулова и Шурика Прокудина. Последний был старшим братом Коли Прокудина, учившегося с 9-го класса вместе с Валентином и Олегом. Он появился в городе почти перед окончанием ими школы. Проучился год в Одесском университете на физико-математическом факультете без особого желания. Когда совсем надоело, вернулся в семью после ее переезда из Херсона в Симферополь, и стал искать новую карьеру в жизни. Теперь они учились вместе с Валентином в Сельскохозяйственном институте, правда, на разных курсах. Эпикурейская натура Саши неумолимо влекла его к спиртному и женщинам. На этом поприще он имел успех. В нем была масса обаяния. Если Валька Скулов был похож на актера Баталова, то Сашка – на Тонунца. Правда он был меньше ростом и проще. Не любил философию, оперу. Любимая песенка, которую он часто напевал, звучала так: «Кто идет? – Мы идем, дружные ребята. – Кто поет? – Мы поем, октябрята». Конечно, он любил эту песенку не из эстетических и идейных соображений, но за ее компанейский дух.
    В очередное застолье друзья упрекнули Олега за то, что он, втихаря, уехал поступать в ЛГУ.
    - Как бы весело жили, - вздохнул Саша. -  Учились бы вместе, работали. Ездили б на море.
    - Куда уж весело, - откликнулся Олег. – Ты когда был на море в последний раз? Небось, большую часть времени стреляете рубли на выпивку. Мне это знакомо. Да и не потянул бы я в вашем сельхозе. Там химия, физика. Я в этом не в зуб ногой.
    - Учился же в Туапсинском гидрометтехникуме, потянул, - напомнил Саша.
    - Учиться то учился, да не удержался. Как раз с математикой оказался не в ладах. Там был один преподаватель, он говорил с издевкой: - Светлов опять отличился. Уже два ноль в мою пользу. - Каждый кол за мою работу по математике он записывал в свою пользу. Я решил не увеличивать счет своего поражения и бросил техникум. Помню, директор пугал: пропадешь, мол, забреют в армию. Но в итоге сложилось не так уж плохо.
    - А меня чего потащил в Туапсе? Я же говорил тебе, что с моим зрением я не пройду, - пожаловался Валентин.
    - Ну Валюшка, я же не думал, что там с этим так строго. И потом хотелось быть с приятелем в незнакомом месте. Покатались на теплоходе «Украина». Разве плохо?
    - Кому как. Сам-то чего потащился туда?
    - Ты ведь знаешь, моя старшая сестра окончила гидрометеорологический техникум в Москве, участвовала в подготовительных работах к строительству Братской ГЭС. Решил пойти по ее стопам. Подкупало, что техникум в Туапсе специализировался на морской гидрологии. Море, романтика… понимаешь. Метеорологов часто упрекают в ошибках. Меня же удивляло, как вообще можно предсказывать погоду при таком неустойчивом состоянии атмосферы. Я и в Ленинград намылился по внешнему побуждению. Прочел, понимаешь, книгу «Тропою грома» и загорелся идеей помочь африканцам ЮАР свергнуть расистский режим. Поступал на отделение африканистики, но не прошел. Предложили поступить на иранское отделение, я принял предложение. Опять же руководил мною пример из литературы: «Кукла госпожи Барк». Сколько было переживаний при поступлении в ЛГУ, ужас! Постой-ка….
    Оркестр на подиуме играл в это время мелодию песни «Я трогаю русые косы, ловлю твой задумчивый взгляд». Лиричная, грустная мелодия плохо гармонировала с богемной обстановкой ресторана, но была приятна на слух. Впрочем, не на всякий слух, поскольку один из посетителей за плату прервал игру оркестра и предложил ему сыграть зажигательный фокстрот. Это возмутило Олега.
    - Сколько они берут за игру по заказу? – Спросил он у приятелей.
    - Пойду, узнаю, - поднялся Саша и отправился к подиуму. – Всего рубль, - ответил он по возвращении.
    - Будь другом, - обратился Олег к Саше, - закажи ту, прежнюю мелодию из кинофильма «Весна на Одере».
    По окончании фокстрота оркестр снова заиграл «Я трогаю русые косы…». Олег следил за реакцией зала на смену музыки. Никто, кажется, этого не заметил, кроме того субъекта, который заказывал фокстрот. Он снова подошел к подиуму и сделал заказ танго.
    - Потанцуем, - предложил Валентин, - а то ты превращаешься в Огурцова.
    - Какого еще Огурцова?
    - Того самого, которого играет Ильинский в «Карнавальной ночи». Помнишь, он с умилением на лице наблюдал, как оркестр молодых людей, загримированных под стариков, играет симфонию, и возмущался, когда зазвучал джаз в их исполнении.
    - Помню. Ладно, танцуйте, а я схожу пока в туалет.
    Валентин и Саша без труда нашли себе партнерш для танцев. Валентин пригласил одну из двух девушек, сидевших за столиком без партнеров, Саша выбрал партнершу из компании прибалтов.
    Олег после отправления естественных нужд встретил в вестибюле Любу Вяльцеву. Официантка ему нравилась простым, веселым характером и тем, что благосклонно относилась к его нежным прикосновениям во время обслуживания столика. Он был уже достаточно навеселе, чтобы спросить:
    - Любочка, может встретимся?
    - Когда?
    - Хотя бы сегодня вечером.
    - Хорошо. Возьми поллитровку водки и жди меня в 11 вечера у памятника с танком, что напротив, - сказала Люба и направилась по своим официантским делам.
     Легкое согласие Любы озадачило Олега. Он решил обсудить этот вопрос с друзьями за столиком.
    - Ничего не бойся, - успокоил его Саша. – Официантки проходят строгий медицинский контроль. Я вот тоже договорился о встрече с девушкой во имя укрепления русско-эстонской дружбы.
    - Как это?
    - Танцевал, оказывается, с эстонкой Линдой. Спрашиваю ее, верно ли говорят, что эстонцы относятся к русским с неприязнью. Она в ответ: - Не знаю. – В свою очередь спрашивает, как русские относятся к эстонцам. Я сказал, что не стану говорить за всех русских, но, по крайней мере, двух эстонцев, лично уважаю.
    - Кого же?
    - Георга Отса и Кингисеппа.
    - А она что?
    - Рассмеялась. Говорит, надо сделать завидную карьеру, чтобы вам понравиться. Вовсе нет, отвечаю, вы мне тоже очень нравитесь. Так слово за словом, и договорились о свидании.

    Вечером Олег ждал Любу у памятника-танка. Правую руку отягощала авоська с пакетом из газетной обертки. В нем помещались бутылки водки и шампанского, а также набор закусок. Люба пришла во время. В свете фонарей сверкали позолотой ее светлые волосы, чувственные губы были густо накрашены. Свободное ситцевое платье покрывало ее в меру упитанные, соблазнительные формы.
    - Ну что пойдем, - предложил он.
    - Куда?
    - К тебе в гости.
    - У тебя нет собственного дома? Отчего же ты  соришь деньгами?
    - Дом есть, но я в нем не хозяин. Выписан на время. – Олег объяснил ей обстоятельства, которые заставили его покинуть Крым, и причину появления свободных денег. – Ты мне дашь приют?
    - Что с тобой делать.
    Они пошли через центр города на улицу Крылова, где Люба квартировала в четырехэтажном здании. По пути она объяснила, что живет на втором этаже в однокомнатной квартире. Три года назад развелась. Рядом в подъезде расположена двухкомнатная квартира ее тетки, которая взяла к себе на воспитание дочь Любы, опасаясь за нравственное здоровье племянницы. Этажом выше проживает Гришка Коновалец, приставала и хам, которого она ненавидит. Пояснения Люба давала будничным, легкомысленным тоном, что не давало легкому беспокойству в душе Олега перейти в основательную тревогу.
    - Отчего развелась с мужем? – Спросил Олег.
    - Потом объясню, - ответила Люба, когда они входили в подъезд ее дома.
    В комнате, где она обитала, едва помещались широкая тахта, сервант трюмо и круглый стол посередине. Олег поставил на него бутылки спиртного и выложил закуску. Расположились у стола друг против друга, она – в кресле, он – на стуле. Олег разлил в фужеры шампанское.
    - Начнем с этого. За встречу!
   Выпили. Закусили конфетками.
   - Ну, рассказывай. Куда делся твой муж?
   - Что рассказывать, я во всем виновата. Гуляла от него направо, налево, вот и развод.
   - Ты что же, не любила его?
   - Почему? Любила. Почти десять лет прожили вместе. Но у меня такая физиология, понимаешь? Без связи с мужчиной не могу дня прожить. На стенку лезу. Его одного было для меня мало. Продолжим?
    - Еще хочешь шампанского?
    - Нет, налей лучше водки.
    Олег налил в ее стопку водки, свой же фужер наполнил водкой и шампанским.
    - Сумасшедший, что ты делаешь! – Всполошилась она. – Мешаешь водку с шампанским. Это ведь «Северное сияние». Напиток - лошадь свалит.
    - Не бойся, - успокоил ее Олег. – У меня ведь тоже своя физиология. Если напиток приятен на вкус, то идет мне впрок, если нет, то быстро хмелею.
    - Ну, смотри. Вкусы у тебя, какие то не наши. У афганцев перенял, что ли?
    - Там, вообще сухой закон. Пророк Мухаммед запретил. Но торговцы знают о пристрастии «шоурави», советских значит,  к выпивке. Я был в Герате в одной харчевне. Убогая глинобитная хибара, стены обклеены нашими плакатами. Подают местный самогон. Клиент требует: - Контроль ку! – то есть, проверь. Чайханщик наливает в блюдечко немного самогона и поджигает. Если пламя голубое, значит, напиток выдерживает проверку на качество, если – желтое, значит, его надо заменить. На закуску предлагаются кусочки баранины на длинных металлических шампурах или фирменное блюдо. Хозяин харчевни называет его «коста». По существу, это баранье мясо на крупной кости, что-то вроде окорока. Словом, и в Афганистане можно выпить.
    - Славный ты парень. С тобой интересно.
    Выпили еще несколько раз. Люба пила из 50-грамовой стопки, Олег пригубливал свое «Северное сияние» из фужера. Постепенно исчезали посторонние мысли и чувства, все его внимание концентрировалось на чувственных губах, пышной груди, крутых бедрах Любы. Православный крестик, висевший на серебряной цепочке над ее грудями, не препятствовал вожделению. Его очень обрадовало нарастание внутренней страсти и напряжение естества. Года три он вообще не имел контактов с женщинами, и это тревожило. Да, он прочитал в одной брошюрке, предназначенной для новобранцев, что воздержание безвредно и помогает освоению военной техники. Но его дядя, тренер по фехтованию, придерживался иного мнения. Каждый орган, говорил он, требует тренировки. Если ты не тренируешь естество, оно увядает. Оказывается, еще не увяло. Он подошел к Любе и стал жадно целовать ее в губы, лапать ее соблазнительные груди.
    - Будем ложиться, - произнесла она томно.
    Они переместились к тахте. Люба сбросила халат и, нагнувшись в короткой комбинации, стаскивала с тахты покрывало. Между ее ляжками чернело заветное место с ложбинкой, через которую страсть влекла Олега проникнуть внутрь этой женщины. – Раздевайся, - сказала она и потушила свет. Олег лихорадочно сбросил одежду и забрался голым под простыню.  Последовала продолжительная возня, пока их тела не забились в судорогах сладострастия.  Еще пара актов не угомонила его естества, оно по-прежнему стояло торчком. Люба обратила на это внимание. – Что с тобой? – Спросила она, поглаживая причинное место Олега. – Не знаю, - ответил он, - наверное, от «Северного сияния». - Она расхохоталась, затем произнесла ласково: - Как бы то ни было, надо поспать. Хотя завтра не моя смена, но у нас с дочерью договоренность сходить к бабушке. – Олег не возражал. Он обхватил ее полные груди руками, уткнулся носом в ее гладкую сдобную спину и засопел.
   
   Утром произошли два неприятных происшествия. Олег проснулся, когда стенные часы показывали без двадцати 9. Люба еще спала. Но еще вчера она говорила, что ей нужно подняться в девять утра. Олег решил, что пора ее будить. Попытался растормошить. Однако получил в ответ реакцию, которую никак не ожидал. Люба резко повернулась и стала с остервенением наносить ему удары обеими руками. - Сволочь, мразь, - ругалась она спросонья, с перекошенным от злобы лицом. Ее удары были довольно увесистыми.
    Внезапно они прекратились. Люба протерла глаза и бросилась к Олегу на грудь. – Ой, прости, милый! Я не разобрала со сна, подумала, что ты Гришка Коновалец. – Она нежно целовала его в стремлении загладить вину.
    Олег, конечно, был ошеломлен. Но не обижаться же или возмущаться этим. Инцидент был исчерпан. – И часто тебе досаждает этот Гришка, - только и спросил он?
    - Не часто. Раз забыла закрыть дверь на защелку, он вошел в комнату, попытался изнасиловать. Ну и задала я ему трепу. Были другие случаи. Да ну его. Главное, что мы с тобой хорошо провели время. Тебе сколько лет?
    - 23.
    - Молодой еще. Студент. Мне 30. Ну и как? Будем встречаться дальше?
    - Будем.
    Они понежились несколько минут в постели, потом она встала и натянула халат. – Полежи еще немного, я сварю кофе. – Она ушла на кухню и занялась приготовлением завтрака. Олег оставался лежать в постели, не подозревая о новом приключении.
    В это время щелкнула входная дверь и через мгновенье в комнату вошла девочка лет девяти, школьница. В ней нетрудно было узнать Любину дочь. Она внимательно, без всякого смущения  посмотрела на Олега, который, лежа под простыней голым, чувствовал себя весьма неуютно.
    - Мама, - позвала она Любу.
    Та вышла из кухни, сменив на лице беззаботную веселость на выражение строгости и упрека.
    - Сколько раз тебе говорила, Света, предупреждай меня о своем приходе.
    - Как же я предупрежу, телефона у нас нет, зато есть ключи, - сказала Света со скрытой иронией в голосе.
    - Зачем пришла?
    - Дай мне денег. Я схожу в кино с подружкой до нашего похода к бабушке.
    Получив деньги, она еще раз бросила оценивающий взгляд на Олега и удалилась.
    - Это дочь, - пояснила Люба то, о чем Олег и так догадался. – С ней столько хлопот.

    В пятницу после дневной смены работы ресторана друзья отправились на стадион «Локомотив» смотреть футбольный матч симферопольской «Таврии» с севастопольским СКЧФ (Спортивным клубом Черноморского флота).  «Таврия» была бесспорным лидером украинского подразделения группы «Б», но ее матчи  с севастопольцами всегда отличались принципиальностью. В их поединках СКЧФ нередко выходил победителем.
    К футболу у Олега было особое отношение. Ему казалось, что этот вид спорта был его призванием, которое он не угадал, а, точнее, беспечно профукал. Да, боксер из него не получился  и не мог получиться. Но футбол… Как-то он с дворовым приятелем Ленькой Рыжовым записался в Детскую спортивную школу, чтобы учиться играть в футбол. Оба находились под впечатлением фильма «Вратарь». Ленька вообще воображал себя главным героем фильма Кандидовым, умудрявшимся сохранять ворота в неприкосновенности многие игры подряд. На первых тренировках, проводившихся на стадионе мединститута под руководством тренера Глушака, он стоял в воротах как зверь. Смело бросался под ноги нападающим, не боясь покалечиться. Сами его партнеры по команде поражались его усердию и называли его «наш Кандидов», не подозревая насколько лестно было это прозвище Леньке.
    Олег играл левым защитником. И довольно успешно. Во всяком случае, дворовые асы обводки никак не могли его «пройти». Где-то внутри проснулись чувство дистанции, быстрота реакции, смелость и решительность. Он ловил на себе удовлетворенные взгляды Глушака. Впрочем, мысль о том, что футбол мог стать его призванием, еще не приходила. Спорт оставался для него мимолетным увлечением, забавой. Склонный к созерцательности и раздумью, он полагал, что для серьезного человека футбол не мог стать целью жизни. Другое дело – профессия моряка, военного, литература, кино, театр. Гораздо позже, он с удивлением воспринял выступление одного деятеля искусств по телевизору, который восхищался драматургией занимательного футбольного матча и сетовал на то, что сценаристам и писателям она еще не под силу. А ведь тогда на футбольном поле он чувствовал радость бытия. Забывались худые, нестройные ноги. В щитках и гетрах они приобретали вполне привлекательный вид.
    Все, однако, рухнуло из-за ложного чувства товарищества. Олег никак не мог заставить себя ходить на тренировку самостоятельно, без Леньки. А тот вскоре охладел к футболу. После продолжительного пропуска занятий двое приятелей услышали суровый приговор Глушака: - Сдать футбольную форму!  - После этого Олег ограничивался ролью зрителя и болельщика…
      Стадион располагался рядом с кладбищем, еще недавно считавшимся окраиной города. Кладбище само по себе было не последней достопримечательностью. Но где-то рядом, по правую сторону от Севастопольского шоссе находился ставок, точнее два ставка, больших естественных пруда. Сюда приходили удить рыбу любители такого рода отдыха и промысла. Олег не относился к их числу, но любил «ходить на ставок», место весьма живописное и с особым микроклиматом. Восточный край кладбища проходил по крутому склону. От его основания шел на восток пустырь, который уже равнялся под будущий стадион. На этом плацу по праздничным дням командование войск, дислоцированных в Крыму, устраивало парады с прохождением военной техники. Зрители располагались по вершине склона и смотрели вниз, где разыгрывалось действо. Тогда еще эти войска входили в Одесский военный округ, который мог позволить себе такие мероприятия. Потом Крым был выведен из подчинения этому округу, и парады прекратились….
    Сейчас на том месте, где был построен стадион, кипели спортивные страсти. Правда, Олег был немного «под шафэ» и не сразу разобрался в происходящем. Несколько минут он болел за севастопольцев, полагая, что это игроки «Таврии», но затем понял, что к чему. Вообще же, Олег уже был опытным болельщиком. Как никак, живя в Ленинграде, он имел возможность смотреть матчи «Зенита» с командами высшей лиги, среди которых отдавал предпочтение киевскому «Динамо». С началом его учебы в ЛГУ игра киевлян начала приобретать психологическую уверенность и комбинационное мастерство, которые позволили команде неоднократно завоевывать титул чемпиона СССР. Не последнюю роль в ее успехах играл знаменитый «сухой лист», под которым подразумевалось умение Лобановского так подать угловой удар, что мяч оказывался в воротах соперничающей команды, минуя всех игроков и вратаря в том числе. Олег заметил некоторые черты провинциальности в игре «Таврии», сопоставляя ее игру с игрой команд высшего эшелона. Тем не менее, это уже была профессионально зрелая команда, превосходившая по всем статьям бывший «Авангард», не говоря о «Пищевике», в котором во времена детства Олега блистал центрфорвард некий Коля. Он был способен обыграть всю команду соперника и принести победу своим соратникам по клубу. Впрочем, тогда футбол не выходил за пределы Крымской области.
    В напряженной и упорной борьбе симферопольцы победили со счетом 2-0. В конце концов, они играли на своем поле. После матча Олег с Валентином и Сашей, а также с примкнувшим к ним Леней Нестеровым, отправился снова в ресторан. К облегчению Олега, Валя не работала. Ему не хотелось ее видеть. Друзья расположились за столиком и сделали заказ другой официантке.
    - Мы уже гуляем целую неделю. Как у тебя с бюджетом, - поинтересовался Валентин у Олега.
    - На сегодня хватит и на следующую неделю тоже.
    - Сколько же ты привез с собой денег?
    - Расскажу по порядку. Всего по прибытии из Афганистана я получил 1 200 рублей. Половину отдал матери, 200 оставил у ленинградского приятеля, чтобы не остаться на бобах с началом учебы на четвертом курсе, на 400 мы гуляем.
    - Фирменные шмотки привез? – Спросил Леня.
    - Кое-что. Кожаное пальто я передал московскому дяде, оно оказалось мне не в пору. Нейлоновые рубашки, носки, оренбургский платок для матери. Словом, мелочи.
    - Эх ты, - упрекнул Саша. – Из-за границы приезжают с машинами.
    - При максимальной экономии, я мог бы рассчитывать на «Запорожец». Один наш ленинградский студент его приобрел таким образом. Но где бы я держал свою машину? Меня вообще не тянет к технике. К тому же я стал богатым впервые.
    - При таком времяпрепровождении на следующей неделе от твоего богатства не останется и следа, - заметил Леня.
    - Ты забыл известный принцип: «что пропито и  проеденно, в дело употребленно».
    Застолье шло своим чередом. Выпивали, закусывали. Когда играла музыка, приятели вставали из-за стола, чтобы найти партнерш для танцев. В одну из таких музыкальных пауз Олег остался за столиком наедине с Валентином.
    - Татьяну видел, - спросил тот?
    - Года два назад на троллейбусной остановке.
    - Подошел?
    - Как я мог подойти? Она замужем и дети есть, наверное.
    - Я слышал, она развелась. Живет сейчас, говорят, на улице Павленко, номер дома и квартиры не знаю. Работает в школе № 7. Можешь ее там увидеть.
    - В самом деле?
    С этого момента мозг Олега стал работать в направлении поиска способов встречи с Таней. Воображение тоже. Его подогревало потребление спиртного. К концу застолья Олег уже ничего не хотел откладывать на потом. Решил увидеть первую любовь немедленно. Но как? Школа закрыта. Адрес дома на улице Павленко неизвестен. Хмель подсказал необычный выход из положения: надо обойти все подъезды жилых домов этой улицы и найти по спискам жильцов или на почтовых ящиках искомую фамилию.
    Как ни странно, хмельная инициатива оказалась продуктивной. На улице Павленко расположены, в основном, административные здания, но есть пара больших прямоугольных дворов, две стороны которых огорожены длинными пятиэтажными корпусами с подъездами. На них Олег обратил всю свою энергию. Он последовательно проверял подъезд за подъездом, списки жильцов, двери отдельных квартир. И вот она – госпожа Удача! На одном из почтовых ящиков с указанием номера квартиры читалась аккуратная надпись: Токарева Т.С.
    Что делать дальше? Подняться к двери ее квартиры и позвонить? На это у него уже не хватало решимости. В ходе поисков он достаточно протрезвел. Да и время приближалось к 12.00 ночи. Очевидно, она и все домашние спят. Вдруг сведения Скулова о разводе окажутся неверными. Тогда на лестничную площадку выйдет этот рыжий амбал, и куда тогда деваться. Все-таки он добился главного: узнал ее адрес.
 

   
                Ч А С Т Ь  3

                1

    Разве можно было поверить, что кадровая политика Комитета государственной безопасности так круто замешана на сексе? Можно ли было вообразить, что способность к здоровому сексу является чуть ли не главным критерием пригодности к оперативной работе не только девиц легкого поведения, коих подставляют к объекту в целях разработки или вербовки, но также самих разведчиков, составляющих костяк кадров КГБ?     Ничего подобного Олег не предполагал, когда входил в один из кабинетов ленинградского Большого дома  на Лиговском проспекте.
    Перед ним открылся большой письменный стол, за которым сидел мужчина лет 50-ти в добротном светло-сером костюме с гладко зачесанными назад белесыми волосами. Его круглое лицо с маслеными глазками приветливо улыбалось.
    - Присаживайтесь, - сказал мужчина и кивнул на стул, стоящий рядом с обычным полированным столиком, образующим с письменным столом Т-образную комбинацию. Олег присел и приготовился отвечать на каверзные политические вопросы. Ведь он находился в кабинете у кадровика и проходил, как его предупреждали ранее, мандатную комиссию.
    Беседа, однако, потекла по неожиданному руслу.
    - Так-так, - начал разговор кадровик, - значит, скоро учебу заканчиваете. Жениться не думаете?
    - Пока нет, надо же как-то определиться в жизни, устроиться на работу, решить вопрос с жильем, - ответил Олег, рассчитывая произвести на кадровика впечатление своим прагматизмом, зрелым и здравым отношением к жизни.
    - Это верно, хотя бывает, что вместе с женой находишь и жилье. Но ведь  пока не устроился, к женщинам все-таки тянет. Дело молодое. Есть у вас девушка?
     Куда он клонит, подумал Олег. Хочет выяснить, склонен ли я к беспорядочным половым связям? Или, наоборот, нет ли у меня комплексов, препятствующих здоровой половой жизни? Черт его знает, зачем он все это спрашивает. В конце концов, я не рвусь к ним в контору. Буду отвечать на все, как есть.
    - Девушка есть, мы с ней дружим уже полтора года.
    - Дружите, - произнес кадровик с оттенком удивления. – И не вступали в более близкие отношения.
    - Что вы имеете в виду?
    - Я имею в виду обыкновенную половую связь.
    - Да, мы живем половой жизнью, - признался Олег, несколько смущаясь.
    Следующие вопросы заставили его покрыться легкой испариной и еще больше поставили в тупик.
    - Сколько же раз за ночь вам удается вступить в половой контакт?
    Он что, издевается, - снова подумал Олег. Неужели не понятно, что задавать такие вопросы неприлично. Но, может быть, это своеобразный тест. Тест не столько на выявление полового потенциала, сколько на выдержку испытуемого объекта. Что ж, раз согласился вербоваться на работу, придется терпеть. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.
    - Когда как, - кисло улыбнулся Олег, - в зависимости от потребности.
    - Не выделяется ли у партнерши пена из полового органа, - спросил кадровик.
    - Пена..., - произнес вконец смущенный Олег. - Нет, нет… н-не выделяется.
    В конце беседы кадровик перешел, наконец, к вопросам, которые Олег ожидал.
    - Как у вас с партийностью?
    - Я комсомолец.
    - … Комсомолец. Вам сколько лет.
    - 24.
    - Не засиделся ли в комсомольцах? Или, может, - добавил он с лукавой усмешкой, - у вас есть претензии к партии или марксистско-ленинскому учению.
    - Нет, что вы. Я считаю марксизм вершиной человеческой мысли и практики.
    - Хорошо сказал. Думаю, когда поступишь к нам на работу, быстро оформишь свои партийные дела.
     На этом беседа закончилась. Кадровик поблагодарил за посещение, пожелал успешного окончания учебы. Сказал, что Олега вызовут в свое время.

    Выйдя на Лиговский проспект, Олег едва совладал с наплывом разных мыслей. Вот так мандатная комиссия! От какого она только корня происходит. Впрочем, он отлично знал, что на заседаниях такой комиссии, человек проверяется на лояльность государству. И проверка его, видимо, началась еще до того, как в деканате Восточного факультета его представили добродушному старичку, предложившему ему в беседе наедине интересную, хорошо оплачиваемую работу в достойном учреждении в Москве. Очевидно, этот старичок-вербовщик  познакомился с личным делом Олега. Чем могла привлечь старичка его биография? Происходил он из служащих, так писал всегда в анкетах. Это, конечно, не чисто пролетарское происхождение, но ведь не дворянское или буржуазное. Впрочем, это по материнской линии. А по отцовской? Бабушка рассказывала, что окончила дворянскую гимназию в Кутаиси. Оттуда у нее осталась на всю жизнь любовь к песне «Сулико». Потом вышла замуж за дворянина, подпоручика Савина. После революции семейство отца эмигрировало на Кипр, где оказалось не лучше чем на родине. Вернулись в Крым. Копни вербовщик глубже в семейную родословную Олега, стал бы он им заниматься?
    Идем дальше. Родился в Краснодаре, когда город еще не был оккупирован немцами. Старичок подумал, родился, мол, и поехал дальше с родителями в эвакуацию. А семья то вернулась в Симферополь по оккупированной территории и жила еще два года в оккупации. И отец там был, и мать, и бабушка, и сестры. Слава богу, это не было отражено в биографии. А если бы было отражено?
    Теперь партийность. Она, очевидно, играет в органах решающую роль. Здесь в смысле лояльности, идейной одержимости все в порядке. Странно только, что одержимость сочетается у него с какой-то робостью к партийным учреждениям и практической работе.
    Как-то в школе на выборах комсорга класса «манюня» выдвинул его кандидатуру. Большая часть класса выбор поддержала. Но воспротивилась классная руководительница. Говорила: - Олег хороший парень, но качествами комсомольского вожака не обладает. – Олег согласился с такой характеристикой, снял свою кандидатуру. Хороший человек – не профессия. Да и выглядело все так, словно он был разменной монетой в чьей-то фронде. Ведь «манюня» внес свое предложение как раз из соображений всколыхнуть рутину выборов, а не потому, что видел в приятеле настоящего лидера.
    А сколько волнений доставила ему формальная процедура – получение рекомендации на поступление его в ЛГУ от бюро городского комитета комсомола Симферополя! Такую выписку из заседания бюро требовала приемная комиссия Востфака. Но тогда ему казалось невозможным, чтобы ради него одного собралось бюро комсомола не какой-то задрипанной ячейки, а целой городской организации. Кто он такой, в конце концов, чтобы обременять заботами такой важный комсомольский орган. Дня три кружил вокруг здания городского комитета на улице Гоголя, не решаясь войти. Наконец, решился. Предъявил документы и, сбиваясь, сообщил комсомолке-секретарю причину своего посещения. Та равнодушно сообщила, чтобы он пришел за выпиской на следующий день. Как, без фактического рассмотрения моей кандидатуры? Без выявления моих достоинств и недостатков? – Недоумевал Олег, покидая здание и не веря еще счастливому исходу дела.
    Но это было полдела. Требовалась еще утверждение рекомендации в ЦК ВЛКСМ. Зайти в такое учреждение все равно, что засунуть голову в пасть льва. Так представлялось его провинциальному воображению. Но он сделал все-таки попытку. Остановившись у тетки, проездом в Москве, отправился на поиски здания ЦК ВЛКСМ. И надо же было сунуться в дверь подъезда массивного здания на Лубянке, да еще спросить у часового, не здесь ли располагается ЦК ВЛКСМ?
    - Нет здесь никакого ВЛКСМ, - ответил прапорщик средних лет, стоявший на контроле за пропусками. – Ступай, ступай отсюда, - сказал он скороговоркой, готовясь проверить пропуск одного из посетителей учреждения, которые, в основном, заходили в цивильных костюмах. Позднее, выйдя на площадь, посреди которой возвышался строгий и величественный памятник Феликсу Дзержинскому, Олег понял, в какое учреждение его занесло. Он был так взволнован, что решил прекратить поиски ЦК ВЛКСМ и ехать в Ленинград без окончательного оформления выписки. Член приемной комиссии ЛГУ, похожий на «вечного студента», все-таки спросил: - Где ваша выписка? – Встретив растерянный взгляд Олега, он забрал его документы со словами: - Ох уж мне эти деятели искусства! – Видимо, основанием для зачисления Олега в «деятели искусства» послужила отраженная в биографии его временная стажировка киномехаником в кинотеатре «Симферополь». Словом, нельзя сказать, что он поступил учиться в ЛГУ на вполне законных основаниях. И этот факт тоже, видимо, укрылся от внимания кадровика.
    Наконец, отец. Погиб то он, погиб. Но какие обстоятельства этому сопутствовали. Эти обстоятельства совсем не укладываются в героическую биографию. Впрочем, брат отца – настоящий герой. Но откуда кадровику знать об этом, когда в семье Олега нет никаких документов на этот счет.
    Что же в итоге?  Выходит, как у крымского баснописца Сермана. «Один медведь, затворник кабинетный, надев очки, читал листок анкетный», и в результате принял на работу, по анкетным данным, вместо льва осла. Не окажется ли кадровик КГБ в таком положении. Нет, ослом, Олег себя, конечно, не считал. Но есть ведь проблема соответствия профессии или, как говорят, служебного несоответствия. С этой стороны как?
    Книги о чекистах, разведчиках читал. Нравились. Но и только. Душевной близости к их работе не ощущал. Не то, что один приятель с истфака по прозвищу «Петрович». Тот, посмотрев фильм «Кто вы, доктор Зорге?», заявил: - Когда родится у меня сын, не дам ему никакого другого имени, кроме как Рихард». Он бредил чекистской работой, а пока был не у дел, собирал книги о Рихарде Зорге и вырезки из газет. Неужели он оказался вне поля зрения кадровиков КГБ? Надо будет поинтересоваться об этом осторожно. Все-таки конспирация – закон разведки. Если получится, надо узнать, велись ли беседы на половую тему и с другими кандидатами в разведчики.

                2

    Шурик Прокудин ожидал Олега в условленном месте у метро «Динамо». Ожидал не один, с невестой Аллой. Она была дочерью второго секретаря ялтинского горкома партии. По существу их вместе свел отец Шурика, Иван Прокофьевич, обеспокоенный беспутной, по его мнению, жизнью старшего сына. Он пришел с Шуриком в гости к ялтинскому партийному секретарю, там молодые люди и познакомились. Получилось, как в патриархальном обществе: родители подобрали невесту для сына. Но Шурик остался не в обиде. Невеста ему понравилась, такая милая, свежая, непосредственная. Ему не терпелось познакомить ее со своим московским другом, чтобы услышать от него комплименты в ее адрес.
    - Вот он уже идет, не опаздывает, - сказал Шурик Алле, воодушевляясь. – Здорово, чекист, - поприветствовал он друга. – Вот, познакомься с моей девушкой, ее зовут Алла.
    Олег представился со своей стороны и поздоровался с девушкой.
    - С чего это ты называешь меня чекистом, - обратился он к Шурику. – Не надо так шутить.
    - Ладно, не буду, - ответил Саша, - но и со мной темнить не надо. О том, где ты учишься, знает твоя мать, не говоря уже о московской тетке.
    Свою тетку Олег иногда посещал по выходным, получив увольнение в школе. То есть, это была Высшая разведывательная  школа КГБ в Балашихе, в которой он проходил годичную подготовку перед оперативной работой в органах. Но он никогда не заикался о том, где учится, ни в разговорах с московскими родственниками, ни в письмах матери. Стало быть, случайно «засветился» перед ними каким-то образом. Скорее всего, о чем-то догадалась тетка и сообщила матери, а через мать узнал Сашка, пришедший к ней перед отъездом в Москву за адресом Олега. Адреса мать, конечно, не знала, но она дала адрес тетки, к которой и обратился Сашка с просьбой предупредить Олега о встрече в условленном месте.
    - Куда пойдем? – Спросила Алла.
    - Может, посидим в ресторане при гостинице «Советская Россия», - предложил Саша. – Поговорим. Тем более что гостиница недалеко отсюда. Мы с Аллой остановились в ней.
    - Нет уж, уволь, - возразила Алла. – Мы впервые в Москве, и не для того, чтобы сидеть в ресторанах. Давайте, погуляем по городу. Олег, вы согласитесь быть нашим гидом?
    - Насколько это в моих силах. Я ведь тоже не местный. Но если вы мне оказываете такую честь, то поедем сразу на Красную площадь. По дороге и поговорим.
    На станции метро «Площадь Революции» они поднялись наверх, и вышли на Красную площадь. Несмотря на ненастную погоду, здесь, как всегда, выстроилась вдоль кремлевской стены очередь к мавзолею Ленина. Внутрь мавзолея пока не пускали: ожидался церемониал смены караула. Но этот ритуал, видимо, увеличил число любопытных зрителей.
    - Ты был в мавзолее? – Спросил у Олега Саша.
    - Не был, и не тянет.
    - Как же так, не уважаешь, значит.
    - Уважаю. Но мое уважение выражается в изучении идейного наследия Ильича, а не в поклонении его праху.
    - Какой же это прах. Говорят, целехонький лежит, как живой.
    - В том-то и дело, что «как». Вечно живыми могут быть идеи, но не телеса. В стремлении же обессмертить тело есть что-то от суеверия, туземного поклонения.
    - Что ж, по-твоему, надо вынести тело Ленина из мавзолея вслед за телом Иосифа Виссарионовича?
    - Об этом не может быть и речи. Я говорю только о своих личных впечатлениях на физиологическом уровне. Может, в чем-то ошибаюсь. Я ведь не у руля власти, незнаком с реальной статистикой общественных настроений. Может, есть много граждан, которые воспринимают величие Ленина через нетленность его тела. Но ведь, кроме того, мавзолей Ленина стал символом прочности Советской власти.  Убрать мавзолей, значит, изменить строй.
        Аллу интересовали все достопримечательности главной площади страны. Она вертела головой в разные стороны, слушая краем уха разговор своего жениха с Олегом. – Вы плететесь, словно старики, - вмешалась она разговор. - Пойдемте быстрее. Надо как следует осмотреть храм Василия Блаженного.
    - Если не терпится, иди вперед, - предложил Саша. – Мы идем в том же направлении.
    - И пойду, - сказала Алла, ускорив шаг.
    - Как ты находишь мою девушку? – Спросил Саша, когда невеста удалилась.
    - Симпатичная девушка. Уже имел с ней отношения?
    - Имел отношения. В «дачном домике» в Ялте.
    Дачным домиком считалась служебная комната в ялтинском доме, в котором размещался местный комитет по радиовещанию. Она примыкала к дому со стороны, противоположной фасаду, и имела отдельный вход со двора. Начальник связи Крыма сделал ее своей комнатой отдыха на время редких посещений города. Его же сыновья посещали ее довольно часто, и вместе с ними их друзья, включая Олега. Здесь, очевидно, и происходили какое-то время интимные свидания Саши с Аллой.
    - Ты, действительно, решил жениться? – Спросил Олег.
    - Разве не пора? Мне уже под 30.
    - Жить где будете: в Ялте или Симферополе?
    - В Ялте. Тесть обещал обеспечить двухкомнатной квартирой в новостройке.
    - Хорошо у тебя все складывается. Остается только крепче любить Аллу. Ты ее любишь?
    - Знаешь, меня тянет к ней. Значит, люблю.
    - Ну, если тянет к ней больше, чем к друзьям и зеленому змию, значит любишь.
    - Насчет друзей и зеленого змия мы еще поговорим. На этой неделе мы поедем в Рязань к родственникам Аллы, давай встретимся в следующее воскресенье в ресторане Минск. Вдвоем. Придумаю отговорку, чтобы не брать ее с собой. Идет?
    - Идет.
    До того как воссоединиться с Аллой у храма Василия Блаженного, они успели еще обговорить время встречи. Алла с разочарованным видом сообщила, что внутрь храма сейчас не пускают. Придется ждать полтора часа. – Нет, увольте, - сказал Саша. – Перенесем это мероприятие на другой день. К тому же мне хочется по естественным надобностям.
     - Ну, тогда беги в ГУМ, - предложил Олег, - там наверняка найдется туалет.
    Саша поспешил по назначению. Олег остался с Аллой.
    - Ничего его не интересует, - пожаловалась она. – Только вот кафе, рестораны, приятели.
    - Неправда, - возразил Олег. – Он мне только что признался, что его тянет к тебе.
    - Шутил, наверное.
    - Непохоже. Так не шутят перед самым ответственным шагом в своей жизни. Когда у вас свадьба?
    - Где-нибудь в мае будущего года. Пока он отдохнет от своей целины. Устроится на работу.
    - Он был на целине? Я не знал. А теперь кем собирается работать?
    - Агрономом в винодельческом совхозе. Эта должность как раз по нему.
    - А что, ты замечаешь за ним страсть к выпивке?
    - Был случай в начале нашего знакомства. Обещал больше не напиваться.
    - Держит слово?
    - Пока держит.
    - Ну, раз держит, тогда давайте сходим в ближайший гастроном в начале улицы Горького. Там продают в разлив «Советское шампанское» и конфетками можно закусить. Выпьем по бокалу за встречу и разойдемся. Согласна?
    - Согласна. Только по бокалу.

    Неделя перед новой встречей с Шуриком проходила в обычном режиме. Лекции в школе по специальным дисциплинам, освоение вождения автомобилем на «Волге» ГАЗ-24, микрофотосъемки, английского языка, стрельбы из Макарова в тире, игры на теннисном корте. В ЛГУ на Восточном факультете тоже преподавали английский язык, но в меньшем объеме, чем персидский. Предполагалось, что он понадобится лишь для знакомства с научными трудами востоковедов, пишущих на этом языке. В разведшколе, однако, упор делали на овладение разговорным языком. А как же иначе? Даже если ты будешь работать не в англоязычной стране, все равно основным объектом твоего внимания будет главный противник - американцы. Их трудно будет вербовать без хорошего знания языка. Правда, один ас-разведчик  уверял, что вербовать американцев нетрудно. Надо просто подойти и сказать: - Ай гив ю мани, ю гив ми топ сикрит информэйшн. – И дело в шляпе! Но этому мало кто поверил. Это было похоже на анекдот об одном наивном разведчике, который, глядя на многочисленную толпу, восклицал: - Сколько же здесь не завербованных!
    Что касается тенниса, то он тоже важен. Говорили, что носители секретной информации на Западе любят посещать элитарные теннисные клубы. Там с ними можно будет познакомиться и взять в оперативную разработку. Но для этого разведчику самому нужно научиться играть в теннис. Впрочем, чего только разведчик не должен был знать и уметь! Рассказывали, что один иностранец-кандидат на вербовку очень увлекался Гоголем. Он знал его творчество гораздо лучше, чем приставленный к нему разведчик, природный русак. И сколько же нашему парню пришлось потратить сил и времени, чтобы изучить Гоголя досконально и стать интересным собеседником для объекта разработки!
    Олег не чувствовал себя способным, не то что вербовать, но даже общаться с элитой. Что элита? Он страшно волновался, когда приходилось в качестве дежурного произносить: - Товарищи офицеры! - при появлении преподавателя в лекционном зале. Того и гляди, что сорвешься на петуха. Однако его тешила надежда, что разведывательной работой можно будет заниматься на более скромном и незаметном уровне.
    В эту неделю школу посетил Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Сергей Павлов. Он рассказывал о делах комсомола и морально-политическом состоянии советской молодежи, постоянно обращаясь к аудитории со словами: - Вам здесь обо всем можно говорить. – После его выступления слушатели школы задавали вопросы. – Отчего вы конфликтуете с Евтушенко? – Как же с ним еще обращаться? Вырядился как павлин в импортную рубашонку, и ходит, эпатирует молодежь. – Почему снимается так мало интересных фильмов для молодежи? – Мало? Я бы не сказал. Вот недавно вышел на экраны замечательная приключенческая лента Кеосаяна «Неуловимые мстители». Мы его выдвинули на премию Ленинского комсомола. Правда, Ромм не считает эту картину искусством, но ее смотрит широкая публика, особенно молодежь. Режиссер говорит, что продолжит работу в этом направлении.
    Олега такой ответ не удовлетворил. Когда-то он смотрел ленту «Красные дьяволята», сделанную Перестиани в 1923 году. Фильм немой, но захватывающий своей динамикой, простотой, реализмом и, конечно, тем, что события разворачивались в родном Крыму. Дьяволята были такими, какими и возможно было представить детей, увлеченных романтикой революции. В «Неуловимых мстителях» этой романтикой и не пахло. Так, набор трюков. Пожалуй, можно было согласиться с мнением Ромма. Фильм «Тринадцать» этого мастера он не уставал смотреть. Правда, сейчас его почему-то не показывают. Зато «Девять дней одного года» показывают часто. Студентом Олег воочию наблюдал колоссальный общественный резонанс, произведенный этим фильмом. Этот резонанс даже несколько озадачивал и приводил в смятение.
    В газете «Ленинградский университет» была опубликована подборка откликов на «Девять дней…», вышедший в 1962 году.  Авторы этих откликов разделились на сторонников и противников двух главных героев фильма Гусева и Куликова. Олег благоволил Гусеву в исполнении Баталова. Он полагал, что современный герой и должен быть таким, как Гусев, одержимым страстью к науке и, вообще, к труду, ироничным, порядочным. К тому же Баталов, игравший Гусева, был как две капли воды похож на крымского приятеля Олега – Вальку Скулова. Куликова же в исполнении Смоктуновского он и вовсе не считал достойным подражания. Этот персонаж казался легкомысленным, трусоватым, склонным к эпатажу и поглощенным страстью к комфорту обывателем. Отклики в газете поражали, однако, тем, что подавляющее большинство их авторов симпатизировали Куликову и находили слова, обличающие Гусева. Дескать, он был аскетом, трудоголиком, не способным оценить радости жизни. Это явно была реакция подрастающего в недрах советского общества нового поколения мещанства, в котором Горький отмечал как доминирующую характерную черту – напряженное стремление к комфорту.
    Мещане сплачивались вокруг образа Куликова и в оппозиции к Советской власти. Хотя и сама власть способствовала, кажется их пробуждению. Фильм Ромма вышел ведь вскоре после ХХ1 Съезда КПСС, пообещавшего устами Хрущева построить через двадцать лет коммунизм. Видимо, это обещание окрылило мещан. Они увидели в образе Куликова будущие стандарты  праздной жизни. В Гусеве же они усматривали уродливое порождение культа. Дело доходило до острых политических конфликтов, приводивших к курьезам.   
    Однажды титульную обложку молодежного журнала «Смена» украсило фотоизображение молодого человека на трибуне, одержимого страстью доказать что-то аудитории. Ушлый журналюга снабдил фотографию текстом верноподданнического содержания. Такова, мол, современная советская молодежь: она осваивает целину, участвует в великих стройках коммунизма и одновременно яростно отстаивает в спорах социалистические ценности. А ведь снимок был сделан как раз во время диспута вокруг героев фильма «Девять дней одного года». Юра Лебедев, товарищ по общежитию, присутствовавший на диспуте, рассказывал, что дискуссия пошла отнюдь не по запланированному университетскими властями руслу. Студентов охватили мятежные настроения. От обсуждения фильма они перешли к выдвижению претензий к начальству и преподавателям, дескать, зажимающих университетскую демократию и предвзято оценивающих достижения молодежи в учебном процессе. Кстати, герой журнала, говорил Юра, отличался редким косноязычием. Суть его претензий было трудно уловить за бесконечными «понимаешь!», обращенными к профессорам. Оратор имел довольно невзрачный внешний вид, но, очевидно, оказался весьма фотогеничным, от того и попал на обложку. На следующее утро он успел скупить в газетных киосках округи пару номеров «Смены» со своим изображением. Большим количеством экземпляров запастись не удалось. Этот номер был изъят из продажи, когда власти разобрались, в чем дело.
    Сам Ромм выступил в прессе с разъяснениями по поводу своего фильма, взбудоражившего общественность. Он утверждал, кажется, что противопоставление Гусева и Куликова бессмысленно. Они изначально замышлялись, как две стороны характера одного героя, потому и были наделены птичьими фамилиями.  Трудно сказать, было ли это выступление добровольным или вынужденным. Во всяком случае, оно не убедило тех, кто считает, что гусь кулику не товарищ.

    В условленное время Шурик и Олег сидели в просторном зале ресторана гостиницы «Минск». Посетителей было немного. Еще три-четыре пары, да два одиноких посетителя занимали места за столиками, протянувшимися тремя длинными рядами.
    - Не раскусил еще у нас народ выгоду ресторанного питания, - заметил Шурик. – Цены здесь выше, чем в столовках, но не намного. Зато качество пищи и сервис.
    - Ты прав, - поддержал его Олег. – Я вспоминаю, как мы бедствовали в начале учебы в ЛГУ. Ведь стипендия составляла всего 30-40 рублей. И все же находили возможность ходить в ресторан «Балтика» на Среднем проспекте. Приходим, скажем, втроем: я. Мерзляков (это он приобщил нас к ресторану) и Шевчук, с червонцем наличными, а то и меньше, и заказываем вполне содержательный стол, даже с выпивкой. Разве тебе это понять? Ты ведь никогда не бедствовал, ни в то время, когда учился в Одессе, ни, тем более, после.
    - Это что упрек?
    - Нет, что ты. Просто констатация.
    - Но ведь и ты сейчас не бедствуешь. Мать говорила, что присылаешь ей по 30 р. ежемесячно.
    - Верно, сейчас я богат, как никогда. Получаю стипендию аж 150 р. Понимаешь, даже не знаю, что с ней делать. Я ведь на казенном довольствии: жилье, питание – бесплатно.
    - Ну и трать деньги на выпивку, на баб.
    - Трачу, но возможности ограничены. Увольнение всего лишь на выходные дни. Впрочем, я, конечно, преувеличиваю. Деньги нужны на поддержание приличного внешнего вида. Недавно впервые заказал себе костюм в ателье. По неопытности – пострадал. Здесь в Москве на Октябрьской площади стоят кругом киоски и ларьки бытового обслуживания – ателье, парикмахерская, сувениры, пончики, ну и так далее. Так вот захожу я в ателье с отрезом ткани на смокинг. В магазине, где я покупал ткань, мне сказали, что отреза хватит на пиджак и брюки. Но жадность, знаешь, фраера сгубила. Я спрашиваю пьяненького портного, сможет ли он из этого отреза сделать тройку. – Смогу, - говорит тот. - Только добавьте плату за дополнительную работу. - Я согласился. Он обмерил меня, как надо, сообщил срок изготовления. Потом получаю заказ, вижу, едва влезаю в готовый костюм и безрукавку. Протестовать бессмысленно. Сам заказывал. Да… хотел спросить… Алла говорила, что ты побывал на целине. Что ты там делал: пахал, сеял?
    - Я агроном, виноградарь. Впрочем, работал не по своей специальности.
    - По какой?
    - По сбыту огурцов и помидоров. Знаешь, проблема сбыта там очень острая. Зерновые, овощи-фрукты прут из земли в огромном количестве, а хранилищ мало, транспорта мало. На этой почве процветает левый бизнес. Меня использовали в совхозе в этом качестве. Потом говорят: - Шурик, атмосфера сгущается, посадят. – Я и поспешил смотать удочки. Вернулся в Крым. Все же производственный опыт получил.
    - Как там живут в Крыму Валька, Коля, Леня? Валя ведь твой коллега – специалист по сельскому хозяйству.
    - Он не закончил сельхозинститут. Поработал немного в одном хозяйстве под Симферополем, потом устроился агентом по снабжению на льдозаводе. Все ради Веточки Незнамовой, супруги. У них же родился ребенок. Потребности выросли. Вот он и вертится. Да мать, Нина Георгиевна, возит им разную снедь и одежду. Благо, что проводник. Я ему говорил еще во время учебы в институте: рано еще жениться, да разве он послушает.
    - Сердцу не прикажешь. Ну, а те двое как?
    - Как тебе известно, мой братец и Ленька – медики. Коля работает в железнодорожной больнице. Его отличают, не знаю уж за что: за реальные способности или за представительный вид. Но важный стал, не подступись. Ленька такой же улыбчивый и добрый. Детский врач и должен быть таким. Ну да, ладно. Расскажи лучше, как у тебя идут дела. Никогда не думал, что ты выберешь такую специальность. Неужели тайком мечтал о ней?
   - Мечты, мечты, где ваша сладость? Не в мечтах, конечно дело. Я ведь по окончании ЛГУ попал впросак. Кадровик из 10-го управления Минобороны стал снова вербовать меня на работу в Афганистан. А я не хочу, и не потому, что уже был там. Они мне после первой поездки записали в характеристику моральную неустойчивость. Я, естественно, обиделся, решил больше ни за что не поеду. Но как от них отвертишься. Вот подвернулась конкурирующая организация, не менее могущественная.
    - И откосил, таким образом, от армии.
    - Да. Но это еще бабушка надвое сказала. С одной стороны у меня регламент жизни почти армейский, с другой стороны, больше, конечно, свободы, чем в армии.
    Шурик предложил подошедшему официанту принести еще грамм триста коньячку. Олег заказал себе судака, зажаренного фри. – Ты бы закусывал побольше, - сказал он приятелю. – Смотри, ты почти ничего не съел, пьешь только. Я здесь однажды с одним стариком сидел, лет 70, так он, в отличие от тебя, наворачивал, как молодой.
    - Что за старик?
    - Ладно, - махнул рукой Олег, - расскажу тебе немного о нашей жизни. В нашей конторе для обучения молодняка используют старых разведчиков-пенсионеров. Те выступают в роли агентов, якобы, находящихся на связи у молодых разведчиков. Курсант назначает агенту встречу в подходящем месте и с соответствующим паролем и отзывом, потом приглашает его в ресторан, где они за столом беседуют, обговаривают задание. Я вот пригласил своего агента в «Минск».
    - Ну, и как прошла беседа?
    - Тебя интересуют подробности?
    - Нет, оценка в учебном плане.
    - Неважная. Пенсионер сказал, что я заторможен, что мне не хватает коммуникабельности. И в организации условной встречи я не проявил изобретательности. Понимаешь, придумал пароль и отзыв совсем не в дугу. Пароль звучал: - У вас не найдутся спички прикурить? – На это должен был последовать отзыв: - Спичек нет, у меня зажигалка. – Мне казалось, что этого достаточно для взаимного опознания разведчика и связника. Но мой агент был страшно возмущен моей выдумкой. При встрече в ответ на мой вопрос он сунул мне под нос коробку спичек, не произнося ни слова. Потом смягчился. - С таким паролем, - сказал он, - вы далеко не уйдете. Кто только не отзовется на ваш пароль: естественно, у него будут либо спички, либо зажигалка. И что же, вы будете перед ним раскрываться?
    - А ты что?
    - Смутился, конечно. Попытался оправдаться тем, что не курю и все такое. Потом вот пригласил в «Минск».
    - Да-а-а, - протянул Шурик. – Но ты не серчай. Первый блин комом. Только скажи мне, положено ли чекисту вот так откровенничать.
    - Хорош гусь, - сказал Олег, покачав головой. – Сам вызывает на откровенность, а потом упрекает за это. Впрочем, ты прав. Надо уметь держать язык за зубами.
    - Лучше вообще держаться в стороне от политики. Я недавно читал в газете фельетон одного американского публициста. Он пишет, что опубликовал в журнале статью о внешней политике США. Вдруг – звонок из ЦРУ. Оказывается, он выдал государственную тайну.

                3
   
    Положив телефонную трубку, Нижегородский сказал: - Товарищ оперуполномоченный, через 15 минут к Медянику.
    Сообщение адресовалось Олегу Светлову, ибо в кабинете не было других оперуполномоченных. Сам Нижегородский был замзавотделом, майором по званию, Петя Дегтярев – старшим оперуполномоченным, старлеем, ну а Вахид Алекперов, завотделом из азербайджанского филиала КГБ, подполковником. Он практиковался перед зарубежной поездкой в Иран, изучал оперативную обстановку в стране по документам, которые подшивались в канцелярские папки и хранились в сейфах кабинета. Собственно тем же занимался и Нижегородский, который собирался в ближайшее время возглавить резидентуру в Кабуле. 
    Нижегородский был, очевидно, способным оперработником. Начальник отделения, напутствуя его в предстоящую командировку, выражал уверенность, что Василий Петрович справится с делами и расширит агентурную сеть. Он и в самом деле был хладнокровным, решительным мужчиной. Вместе с тем, он не был лишен деликатности. К Светлову  относился с дружеским участием. Обещал даже, что вытребует его в кабульскую резидентуру. Это спокойное место, говорил, там, мол, Светлов постепенно приобретет профессиональные качества разведчика. Конечно, разведчиков великих держав Афганистан интересовал не сам по себе, а как нейтральная почва для работы друг против друга. Из рассказов оперработников, приезжавших из Афганистана, складывалось впечатление, что секретные агенты сторон хорошо знали друг и друга и даже вступали в идеологические споры по поводу жизнеспособности социальных систем, которые они представляют. Один наш разведчик рассказывал, что в пылу дебатов, советовал своему американскому коллеге не упустить случая и запастись билетом на поезд, уходящий в коммунистическое будущее.
    Петя Дегтярев имел медицинское образование. Персидского языка и фарси-дари не знал. Рассчитывал на свое использование с английским языком в Иране или Афганистане по линии НТР – научно-технической разведки. Ему бы, как врачу, более всего пристала деликатность Нижегородского. Но ее как раз не доставало. Петя отличался экспансивностью и бесцеремонностью. Любил поддать. И в этом своем качестве весьма устраивал на первых порах Светлова. Олег, попавший в строгое и ответственное государственное учреждение, нуждался в неформальном общении, в непринужденной бытовой обстановке. Среди обитателей кабинета, он единственный не был женат и не имел прописки.  Некоторое время жил у тетки в Серебряном бору, пользуясь ее вынужденным гостеприимством и нарушая регламент ее жизни своими поздними возвращениями. Потом перешел жить в один из номеров гостиницы «Пекин» за казенный счет, наконец, снял квартиру в одном из домов на Комсомольском проспекте.
    Хозяйке квартиры Олега рекомендовал Петя. Сама же хозяйка после развода с мужем жила у родителей и сдавала квартиру по специфическим соображениям. Ей не столько были нужны деньги, сколько защита квартиры от бывшего мужа, опустившегося субъекта, одержимого игрой на ипподроме и совершавшего нашествия на квартиру со своими партнерами по игре и собутыльниками. Видимо, Люся, хозяйка квартиры, усматривала в чекисте Светлове подходящую кандидатуру для отпугивания бывшего супруга. Однако Олег не годился для этой роли, а Егор, супруг, нисколько не смущался новым квартирантом, хотя, очевидно, тоже знал, что тот чекист. Об этом Олег догадался во время одного посещения Егора с приятелем квартиры.
     Олег в это время смотрел по телевизору первый футбольный матч киевского «Динамо» с шотландским «Селтиком». Матч складывался неудачно для динамовцев, и это обстоятельство послужило поводом для комментариев приятеля Егора.
    - Англичане – свободные люди, - говорил он, глядя, как игроки «Селтика» наседают на ворота киевского «Динамо». – Они знают, за что бороться, и результат налицо.
    - Это не англичане, а шотландцы, - решил поправить его Олег.
    - Какая разница? Это люди Запада.
    - Ну, тогда начинал бы сразу с американцев.
    В разговор вмешался Егор. – Ты что, Леха, иностранный шпион, что ли?! – Воскликнул он с деланным возмущением. - Как можно захваливать наших врагов?
    - Почему бы не похвалить, если есть за что?
    «Разыгрывают дурочку, - подумал Олег. – Но, во всяком случае, догадываются или знают, откуда я. Впрочем, источник их знаний очевиден. Петя знает Люсю, а Люся знает Петю и меня. Надо поскорее сматывать удочки отсюда».
    Через две недели представилась такая возможность. Тот же Петя Дегтярев пробивал квартиру одному «технарю», находившемуся в загранкомандировке. Пробил, в конце концов. Но тому еще оставалось служить за кордоном два года, и, пока он не вернулся, пожить в его квартире предложили Олегу. Временный квартирант купил раскладушку, которая стала единственным предметом меблировки. Правда в квартире имелась газовая плита, а столом служил подоконник.
    С Вахидом Алекперовым Олег познакомился еще до того, как тот стал стажироваться в Центре. Год назад Вахид представлял председателю азербайджанского КГБ Гейдару Алиеву группу выпускников разведшколы, прибывшую из Москвы в Азербайджан для ознакомительной поездки. В состав группы входил и Олег. Алиев встретил выпускников как радушный хозяин. Поинтересовался, что бы они хотели посмотреть в республике. Поняв, что группа имеет о ней поверхностные представления, сказал Алекперову: - Покажи гостям наши достопримечательности: Гёк-гёль, Апшерон, Сумгаит, Мингечаур, Ленкорань, границу у Астары. В общем, сам знаешь. Не ударь в грязь лицом. Желаю вам приятного отдыха, - обратился он уже к гостям. Председатель произвел хорошее впечатление своей доброжелательностью и простотой. – Великие люди всегда просты и доступны, - поделился с Олегом своим впечатлением приятель из группы.
   Вахид организовал для группы микроавтобус, на котором она колесила по Азербайджану. Олег был рад возможности путешествовать. Ради новых впечатлений он готов был отнестись снисходительно и к неудобствам и накладкам. Словом, действительно, чувствовал себя  гостем. Не то командир группы, бывалый чекист из Оренбурга. В Сумгаите он устроил разнос местным коллегам за то, что  те затянули с организацией застолья для гостей после того, как они изрядно утомились, осматривая знаменитый на всю страну химкомбинат. Коллеги оправдывались тем, что директор местного ресторана оказался нераспорядительным. Командир успокоился только после того, как все расселись за длинным столом, заставленным бутылками водки и вина, закусками, и начали банкет. Похоже, что чекисты-азербайджанцы не обиделись на командира, но заразились его властностью. – В органах должны работать сильные люди, - говорил щуплый азербайджанец с проседью на голове, который сидел за столом рядом с командиром группы. Так, по его словам, высказывался новый председатель КГБ Андропов, сменивший в мае Семичастного.
    Новый председатель вызывал благожелательные оценки. Все-таки член Политбюро, значит, статус конторы повышается. Наверное, бережнее будет относиться к кадрам органов и их льготам. Ставленники Хрущева наломали здесь дров. После ряда возлияний внимание привлек пожилой азербайджанец, видимо, доверенное лицо директора ресторана, который обслуживал участников застолья в отсутствие официантов. Ему предлагали выпить вина, но азербайджанец, поглядывая на своего патрона, отказывался. Он упирал на то, что врачи запретили ему спиртное, предупредив, что любая рюмка вина может стать для него последней. Олег счел объяснение азербайджанца искренним, и недоумевал, почему товарищи не обращают внимания на такой существенный довод. Все объяснилось просто. Когда директор поощрительно мигнул глазом, старик согласился выпить, не взирая на опасность этого для своей жизни.
    В окрестностях субтропической Ленкорани группа посетила один совхоз, специализировавшийся на выращивании чая. Все поражались его натуральным свойствам и качеству. Такой чай можно было пить без сахара.
     Наконец, граница. Она предстала в виде протяженной линии колючей проволоки, переплетавшейся с кустарником. На противоположном берегу реки Аракс располагалась иранская Астара, почти необорудованная в пограничном отношении, глинобитная и неустроенная.
     Посещение каждого населенного пункта сопровождалось застольем. В Мингечауре, где на паевых началах с Грузией заканчивалось строительство ГЭС, Олег, поднабравшись, решил произнести тост в честь дружбы народов. Получилось удачно. Командир группы сказал, что у Олега работают мозги, несмотря на молодость.
     Что скажет теперь Медяник? Он возглавлял 8-ой линейный отдел Первого Главного Управления. Внешне выглядел украинским дедом, правда, опрятно одетым и аккуратно подстриженным. Простодушное выражение лица иногда становилось строгим, взгляд пронизывающим. Вообще же он казался Олегу весьма демократичным. Даже чересчур. Во время ознакомительной беседы он спросил Олега – Выпиваешь? – В тех случаях, когда это нужно и в меру, - ответил Олег дипломатично. – Правильно, - сказал Медяник, - пить в меру даже полезно, для аппетита, например. – Но особенно удивил Медяник Олега во время разбора одного инцидента, происшедшего в первые месяцы службы в качестве кадрового сотрудника.
    Выпускник разведшколы, зачисленный в кадры одновременно с Олегом, выкинул однажды невероятный фортель. При встрече с западным дипломатом он сунул ему под нос свое чекистское удостоверение и сказал, что готов сотрудничать с посольством страны, которую тот представляет. Наверное, западный дипломат воспринял такое поведение как грубую провокацию. Во всяком случае, начинающий чекист был разоблачен. Медяник разбирал этот инцидент в своем просторном кабинете в присутствии личного состава оперработников и провинившегося сотрудника.
    - Как ты можешь объяснить свое поведение? – Спросили его.
    - Нужны свежие методы работы, - оправдывался тот. – Хотел втереться в доверие и работать по-новому.
    Олегу такое оправдание показалось неискренним. Он не удивился бы, если бы начальство приказало, если не расстрелять, то посадить новичка на длительный тюремный срок. Медяник же снял очки, потер пальцами переносицу и снова надел их. Потом оглядел присутствующих вопрошающим взглядом.
    - Что будем с ним делать?  Оставим на поруки?
    - Мне кажется, ему еще рано работать в органах, - откликнулся заместитель начальника отдела. – Пусть поработает на гражданке, подумает. Образование есть, устроится.
    - Другие мнения есть? – Спросил Медяник.
    Все молчали.
    - Ну, ступай, - сказал Медяник сокрушенно провинившемуся новичку, и передал ему разрешение на выход из учреждения в сопровождении сотрудника органов….
    Войдя в кабинет, Олег увидел Медяника, сидевшего за большим письменным столом, и подполковника пограничных войск, занимавшего место за приставным столиком.
    - Проходи, проходи и садись, Олег Леонидович, - пригласил Медяник, кивая головой на место напротив подполковника.
    - Фарси-дари еще не забыл? – Спросил Медяник.
    - Не успел еще, - ответил Олег. – Всего три года назад работал с ним в Афганистане.
    - Отлично. Вот товарищ Рокотов из 10-го Управления хочет поручить тебе задание. Объясните ваше задание, товарищ подполковник, - обратился Медяник к гостю.
    - Значит так, - начал тот. – В Союзе сейчас находится афганский генерал Акбар-хан. У нас есть данные, что он завербован ЦРУ и может быть использован американской разведкой во время нынешней поездки. Через два дня он будет в Киеве, затем поедет в Ялту на недельку. В Киеве им займутся наши товарищи, а вот в Ялте у нас знатока вашего языка нет. Мы хотим, чтобы вы съездили в командировку в этот город и помогли расшифровать пленки подслушивающих устройств, которыми обложат гостя. Справитесь?
    - Отчего не справится, если знает язык, – не дал ответить Олегу Медяник. – Задание простое. К тому же он крымчанин.
    - Тогда, может, оденем его в форму капитана пограничных войск, - предложил подполковник, обращаясь к Медянику. – Это произведет впечатление на сотрудников филиала. Повысит престиж центра, заставит их работать ответственней.
    - Ну, зачем же, - возразил Медяник. – Каково будет Олегу Леонидовичу в военной форме, которую он никогда не носил. Верно?
    - Видимо, так, - согласился Олег.
    - Ах, вы не служили, - спохватился подполковник. – Тогда все ясно. Штатским людям в военной форме, действительно, тяжело.
    - Какие мы здесь штатские, - сказал Медяник. – Разве оперработник, не тот же военный?
    - Тот, да не тот, - скаламбурил подполковник. – В общем, решено, - обратился он к Медянику, товарищ Светлов получает проездные документы, воинское требование и через два дня отправляется к месту назначения. Так?
    - Так, - подтвердил Медяник.
   
    Ялта встретила пасмурной осенней погодой. Моросил дождь. На берег обрушивались большие морские волны. Но это не портило радужного настроения Олега. Он был на родной крымской земле. Годы разлуки заставили ценить ее больше. Какими же идиотами он и его друзья были в юности! Приехать в этот роскошный курортный город в самый благоприятный сезон года только затем, чтобы выпить бутылку разбавленного спирта, добытого приятелями-медиками, отоспаться в «дачном домике» и вернуться в Симферополь на троллейбусе, даже не взглянув на море. Какая ограниченность воображения и эмоций!
    Сейчас, правда, у него не было времени наверстывать упущенное. Он приехал сюда выполнять ответственное задание. Утром часов в 10 ему доставляли бобину пленки, содержащей записи подслушивающего устройства в вечерние часы предыдущего дня. После обеда он занимался расшифровкой записей утренних часов текущего дня. Объект разработки проживал в гостинице «Ореанда», и когда он находился в номере, один или с сопровождающими лицами, включалось устройство. Бобины были большие, но скудные в отношении информации, а секретных сведений не было и вовсе. Приходилось час, другой слушать шипящие звуки, стук каблуков, звон посуды, отголоски телевизора. Очень редко и плохо прослушивались впечатления экзотического восточного гостя о море, еде, телесюжетах на военную тему. Чтобы понять их приходилось по нескольку раз прокручивать пленку взад и вперед на большом стационарном магнитофоне. Потом заполнялся формуляр, куда заносились все расшифровки за день. Скучная работа!
    Проживал Олег в неказистом здании, служившем, видимо, гостиницей для приезжих оперработников. Его номер был меблирован предельно просто: кровать и тумбочка. Радиоточка не работала, отсутствовал телевизор. А он был так нужен! «Динамо» Киев в эти дни вновь собиралось померяться силами с «Селтиком». Мастерство и мощь игры команды во внутреннем чемпионате возрастало с каждым годом, теплилась надежда, что на этот раз она добьется успехов и на международной арене. В вечерние часы, когда проводился матч, Олег искал возможности посмотреть его, хотя бы в каком-нибудь общественном заведении – магазине или морском клубе. Телевизоров не было нигде. Обратился даже в горсправку с просьбой посоветовать, где можно посмотреть матч. Ответ девушки, выдававшей справки, ошарашил: - Давайте посмотрим вместе у меня дома. – На это Олег не решился. В виду выполнения спецзадания, он был сверх осторожен.
    Неожиданно представилась возможность прервать скуку. Восточный гость отправился на неделю в Одессу. – А мне что делать? Уезжать в Москву, - поинтересовался Олег у местного начальника. – Нет, надо дождаться возвращения генерала, он собирается отдыхать у нас еще две недели, - ответил тот. – Тогда я на время его отсутствия съезжу в Симферополь к родным. Не возражаете? – Не возражаю.

                4

    Когда расстаешься с малой родиной и навещаешь ее лишь эпизодически, она сохраняет в воображении очарование детства и юности. Кажется, что друзья и возлюбленные остаются такими же молодыми и непосредственными, такими же беззаботными, как прежде. Кажется, что ты стряхнешь здесь налет времени и окунешься в нирвану. Увы, действительность опрокидывает эти мечты. Твои друзья и знакомые, как и ты, перенеслись во взрослый мир с его тревогами и заботами, регламентом, обязанностями.
    Коля Прокудин и Леня Нестеров пропадали целыми днями в своих больницах. Вечерами выходили на симферопольский Бродвей лишь на час, полтора, чтобы затем вернуться домой, пораньше лечь спать, потому что завтра надо рано вставать на работу. Валя Скулов умотал  куда-то в командировку в качестве снабженца от льдозавода. В состоянии свободного времяпрепровождения Олег застал лишь Костю Либиха, который вернулся из заморских морей для отдыха. Но и он был озабочен, хотя и не работой, но поведением супруги Софьи.
    Софья происходила из кубанской станицы. Вместе с подругами она совершала набеги в целях замужества в Херсон, где крутилась возле мореходки  и других местах. В порту она познакомилась с Костей. Знакомство переросло в устойчивую связь, затем их связали узы брака. Сначала она поселилась в Симферополе у матери Кости, потом он купил кооперативную двухкомнатную квартиру на Московском кольце. Здесь она почувствовала себя особенно комфортно. Костя на полгода уезжал в загранкомандировки, а во время его отсутствия квартиру посещали его школьные друзья. Пили, ели, флиртовали с хозяйкой. Всегда найдутся доброхоты, которые сообщат мужу о сомнительном поведении супруги.
     Олег зашел в гости к Либихам как раз во время допроса, который учинил Костя своей половине по поводу ее прегрешений. Сам Олег, как иногородний, был вне подозрений, и, видимо, принес облегчение обеим сторонам, погрузившимся в трясину неприятного разбирательства. Костя явно устал от бесконечных попыток Софьи рассеять его подозрения, но решиться на разрыв или примирение не мог. Приход Олега давал повод отвлечься на некоторое время от семейного конфликта. Кроме того, он обрадовался возможности обратиться к Олегу как к беспристрастному арбитру, что свойственно людям простодушным и легковерным. Софье же такой арбитраж не сулил опасности, поскольку она знала, что Олег не станет выдавать друзей, даже если знает больше того, чем нужно.
     - Здорово, чертяка, - встретил Костя приятеля с усталой улыбкой. – Повзрослел, возмужал. Как у нас с темечком? – Он бесцеремонно нагнул голову Олега и осмотрел растительность на его голове. Очевидно, темечко Олега интересовало Костю потому, что растительность на его собственном темечке сильно поредела. – Нет, все в порядке, - заключил он.
    Олега Костина бесцеремонность не удивила и не обидела. Он ведь помнил о навязчивом, но искренне участливом покровительстве Кости в детстве. – Хорошо живете, - сказал Олег, осматривая богато обставленную квартиру Либихов. – А ты как думал? Мы не хлебаем щи лаптями, - снисходительно заметил Костя. – Ты это видел? – Он показал гостю хрустальную вазу без подставки, наполненную доверху обручальными кольцами. – Да, впечатляет, - цокнул языком Олег. – Но откуда это и зачем?
    - Темнота, - воскликнул Костя, покачивая головой. – Не понимаешь, что не дензнаки, а это составляет настоящее богатство.
    - А я думал, что ты наметил жен менять как перчатки, - пошутил Олег и тут же понял, что допустил бестактность, как если бы упомянул о веревке в доме повешенного. Он с опаской оглянулся, чтобы убедиться, нет ли поблизости Софьи, которая могла услышать его слова. Затем посмотрел на Костю.
    Его лицо помрачнело.
    - Да, видишь вот, - досадливо поморщился он, - наживаешь, копишь, а моя сучка проматывает все это с моими же друзьями, да еще трахается с ними.
    - Брось ты, с кем ей трахаться? Шурик с Валькой женаты, еще не пресытились молодыми женами. Коля Прокудин, сам знаешь, на это не пойдет.
    - А Ленька Нестеров?
    - Этого захомутала одна еврейка Вера. Она жила рядом со мной в старом городе, - успокаивал Костю Олег. – Вера теперь днюет и ночует в его квартире на Пушкинской. Рыбу готовит, - рассмеялся вдруг Олег. – Знаешь, мне Шурик жаловался: как не придет к Леньке, его Вера подает рыбу. Он ее не раз ругал за это.
    - А она что?
    - Она смеется.
    Олегу показалось, что Костя несколько смягчился, подобрел. Его доверчивая натура брала верх. – Софа, - позвал он с кухни жену. – Надо выпить с другом. Приготовь нам что-нибудь пожрать.
    
    Олег заметил Таню, когда она преодолевала асфальтированный пригорок, у входа в городскую библиотеку. Сам он присел отдохнуть на скамейке, на противоположной стороне улицы Горького. Таня была не одна. Она вела за руку девочку-подростка, видимо, дочь. Какой там «видимо». Точно – дочка! На это указывали блеклые черты лица, копирующие физиономию «ящика», рыжеватые волосы. Олег проследил за тем, как мама с дочкой пересекли Пушкинскую и скрылись в гастрономе напротив кинотеатра имени «Шевченко». У него разыгралось воображение. Что если сделать ей предложение? Ведь он знает, что она развелась с «ящиком». Если бы она согласилась принять руку и сердце Олега, то была бы решена главная проблема – проблема законного брака, который облегчил бы оформление в загранкомандировку и обретение квартиры в Москве. Ее девочку он бы удочерил.
    Олег уже делал попытку найти подходящую невесту, но из этого ничего не получилось. Как-то вечером в подмосковной Балашихе он присел на лавочку у дома барачного типа. Дом располагался рядом с территорией разведшколы, огороженной высоким и глухим деревянным забором. На соседней скамейке сидела молодая девушка, видимо, студентка. Она была изящна и мила. Вечерние сумерки настраивали на романтическое приключение.
    - Почему грустим, - спросил Олег, - в одиночестве?
    - Я не грущу, - ответила незнакомка, - просто вышла подышать свежим воздухом.
    - Вы здесь живете или в гостях? Я раньше вас  не видел в этих местах.
    - Я вас тоже, хотя живу в соседнем подъезде. Вы случаем не из-за этого забора?
    - Нет, что вы. Я по выходным приезжаю в Балашиху к приятелю, к коллеге по работе. А что за этим забором?
    - Там живут пожарники, - сказала она с лукавым выражением лица.
    Разговорились. Он представился журналистом из ТАССа, она сообщила, что учится в институте иностранных языков. Договорились встретиться в следующую субботу в это же время. С каждой встречей они становились ближе друг к другу. Однажды в порыве страсти он стал ее тискать и целовать, пытался забраться рукой под юбку. Она отшатнулась и прошептала: - Тебе нужна женщина…. баба!
    «Положим, это так, - подумал Олег, -  но ее реакция  довольно странна».
     Разобраться в этом вопросе помешали, однако, последующие события.  На Лубянке его вызвал кадровик и спросил:
    - Вам знакома девушка по имени Ольга Воронцова?
    - Оля знакома, - ответил Олег, - но то, что она Воронцова, не знал. Она живет рядом с разведшколой в Балашихе.
    - Вот, вот. Видимо, она знает о вас больше, чем вы о ней. И как же далеко зашли ваши отношения?
    - Пока не очень далеко, но девушка мне нравится.
    - Вы говорили с ней о вашей работе… учебе?
    - Нет, я для нее пока просто журналист. Но в чем дело?
    - Дело в том, что Ольга Воронцова распространяет по институту сведения, что знакома с разведчиком по имени Олег Светлов. Вам ясно?
    - Ясно, - повторил механически Олег. Он почувствовал себя в положении того выдворенного из органов новобранца, который задумал применить новые методы оперативной работы. – Как это распространяет? – Растерянно спросил он.
    - Ну, не распространяет, конечно, - поправился кадровик. – Просто призналась подругам, и об этом нам стало известно. Вам нужно сделать выводы из своего поведения, - добавил он строго. – Собранней нужно быть, даже в личных отношениях. А у вас и на работе не так. Как не зайдешь в иранский отдел, двери вашего сейфа раскрыты. А что такое раскрытый сейф? Это все равно, что не застегнутая ширинка.
    - Сейф у меня раскрыт потому, что я работаю с документами, - попробовал возразить Олег. – По окончании работы я его закрываю.
    - Не надо оправдываться, лучше примите к сведению то, что я говорю, - одернул кадровик Олега, потом смягчился. – Разве я не понимаю, что вам нужно завести семью, прочно стать на ноги. Но делается это не через случайные знакомства. Надо знать, с кем ты знакомишься, и куда это тебя приведет. Если это трудно сделать самому, обратись к надежным, знающим людям.
    Отказавшись от собственной инициативы, Олег стал полагаться на связи друзей по работе. Друзья же выводили его, в основном, на своих знакомых – легких на контакт студенток, одиноких женщин, согласных на скоротечные, временные отношения.
    Раз он остался в квартире у Нади на Сретенке, совсем недалеко от места работы на площади Дзержинского, под предлогом помощи ей в сдаче зачета по политэкономии. Перед обсуждением серьезных экономических проблем они занялись любовью. Пройдя в полутемной комнате любовную кульминацию, Олег откинулся в истоме, а Надя, спрыгнув с постели, занялась спринцеванием. – У меня льет изо всех дыр, - жаловалась она при этом. Надя была прагматичной девушкой. Это Олег заметил, когда она в беседе, как бы случайно, провела рукой по его ширинке, видимо, проверяя, испытывает ли он к ней искренние чувства. После любовных утех они стали разбирать марксову формулу Д – Т – Д’.  Она с милой непосредственностью прощебетала на эту тему какую-то белиберду, пробудив в Олеге желание обстоятельно разобрать вопрос.    
    Один из приятелей нашел в Олеге утешение для своей родственницы, которая рано лишилась мужа, погибшего в авиакатастрофе. Он познакомил Олега с ней во время празднования своего дня рождения. Под пьяную лавочку Олег становился нежным и любвеобильным. Они сошлись, и пару недель прожили в Химках, в ее опустевшей квартире, из которой двое ее детей – мальчик и девочка - выехали в августе на дачу к бабушке. Она отдавалась самозабвенно и страстно. Ее самоотверженность вызывала в нем ответное чувство, тем не менее, он успевал тайком подсмотреть ее лицо, на котором судороги сладострастия отражались неимоверными гримасами. – Этого так давно не было, - говорила она потом, как бы оправдываясь. Рано утром он покидал ее под аккомпанемент доносившейся из ближайшего окна задорной песенки про удивительного соседа в исполнении Эдиты Пьехи. Пораньше приходилось вставать потому, что путь на Лубянку из Химок был не так уж близок.
     Наконец, Зина, еще одна партнерша по любовному приключению, предложила ему жениться на ней. - Ты приходишь, когда тебе заблагорассудится, - сказала она раздраженно, - если тебе нравится у меня, то женись! – Разумеется, предложение, высказанное в таком тоне, не было принято. Он резко повернулся и ушел навсегда. Разбираясь в причинах раздражения любовницы, он предположил, что его визит, видимо, пришелся на период ее месячных, когда женщины нередко теряют равновесие души. Но, может, она «зацепила»? Олег вспомнил, как один его товарищ по работе, туркмен, сокрушался, что женщины от него часто «цепляют»? Его собственный опыт пока не давал оснований для таких выводов. Да и почему бы любовнице не признаться в беременности,  если она рассчитывает на замужество?
     Впрочем, он не принял бы ее предложение жениться в любом случае. Зина была одной из случайных связей. Эти связи снимали половое напряжение, но не будили воспоминаний, надежд и планов на будущее. Другое дело Таня. Первая любовь, богиня, мечта! С ней связаны самые сокровенные волнения души. Она хорошо знакома и таинственна. С ней можно прожить целую жизнь и не разочароваться. Вот бы ее связать брачными узами, перевезти в Москву и зажить полноценной жизнью! Но как это сделать? У самого ведь нет постоянной прописки, ни кола, ни двора. Что ты можешь ей предложить? У нее дочь. Учится с подругами, друзьями. Может она воспримет его так же, как он воспринимал «ящика». Нет, ничего не выйдет. Чтобы добиться чего-нибудь на личном фронте, надо уладить дела на службе. Но как их уладить, если на личном фронте неопределенность. Порочный круг!

                5
   
    Порочный круг был разорван на третьем году службы в органах. Видимо, эта служба утомила, как начальство, так и самого Олега. Начальство считало, что он засиделся в холостяцкой жизни и беспартийности. Исподволь стали предлагать новые варианты службы. Предложили перейти в аналитическую службу. Как понял Олег, она не ограничивалась кабинетной оценкой разведывательной информации и материалов, добытых  оперработниками, но включала также живую работу журналиста. Его даже сводили в редакцию одного из печатных издательств, чтобы познакомить с обстановкой. Но переход не состоялся. Шеф аналитической службы был суров и амбициозен. Ему казалось, что его службе стремятся сбыть провальных сотрудников, лишенных аналитических способностей.  Доступ в нее Олегу был перекрыт.
    Последовало предложение перейти в отдел технического обеспечения разведки, где его встретили вполне доброжелательно. Но здесь взыграла гордость самого Олега. Вот уж где он был полностью лишен способностей, так это в технической и хозяйственной сферах! Осесть в этой службе означало бы погасить все позывы к гуманитарному творчеству, стать тупым исполнителем приказов начальства и, при отсутствии способностей, -мальчиком для битья. – Дурень, - разубеждал его приятель из аналитической службы, - ну, уйдешь ты на гражданку и что будешь делать: нищих плодить? - Олег понимал, что материальный фактор много значит. Есть сотрудники, которые пришли в органы, главным образом, в поисках материального благополучия. Не зря здесь рассказывали анекдотический случай, как один разведчик сидел долгие годы в резидентуре без всякой отдачи. Наконец, от него пришла телеграмма, текст которой гласил: - Сообщите накопления. - Неужели, - думал Олег, - за пределами органов невозможно наладить скромную, но безбедную жизнь. Никогда в это не поверю!
    Впрочем, как это ни печально осознавать, он, видимо, не пригоден для органов на самом деле. Хотя бы из-за равнодушия к технике. Еще в разведшколе учили, что структуре разведывательной деятельности должна соответствовать внутренняя психологическая структура сотрудника. Очевидно, в его случае такого соответствия не было. За это время даже не смог вступить в партию. В 26 лет оставался рядовым комсомольцем! Что мешало ему пройти формальную процедуру приема в партию? Разве он не разделял коммунистические принципы и идеи? Полностью разделял, хотя, порой, претило, когда они воплощались в пошлой и примитивной форме. Но, как говорится, герой не разделяет ответственности за свое дело ни с кем другим. В том-то и дело, что он - не герой.  А в органы пришел из любопытства, из потребности узнать, правдивы ли слухи, распространяемые кухонными оппозиционерами, о злодейской сущности КГБ. Проверил: врут. Проверил, ну и уходи подобру-поздорову. Ведь ты, в сущности, мещанин, обыватель, оберегающий свою так называемую «внутреннюю свободу».
    Хотя, погоди. Свобода и есть борьба за осуществление коммунистических идеалов. Но в меру сил и возможностей, в приемлемых формах. Может, за пределами органов и реализуется свобода?
    Как бы то ни было, надо уходить. И Олег, наконец, решился. Поставил перед кадровиком вопрос об отчислении из органов. Тот хитро улыбнулся и сказал: - Приходи в пятницу, тебя примет наш начальник. А пока в отдел больше не ходи, сиди дома.
    Начальник управления кадров встретил Олега предупредительно и вежливо. Поинтересовался его намерениями и планами.
    - Мало вы у нас работали, мало, - сокрушался он. – Почему бы не начать с простого, не попробовать себя в деле, не связанном с оперативной работой? Разве мало у нас таких дел. Потом, глядишь, и выйдешь в настоящие разведчики. 
    Убедившись, что Олег твердо решил распроститься с органами, он ужесточил тон.
    - Ну, как знаете. Только органы – это не проходной двор! Придется вас проверить на соответствие здравому смыслу. Пройдете психиатрическую комиссию.
    - Зачем же?
    - А, как вы думали? Должны же мы знать, кого принимаем на работу.
    - Меня изучали, проверяли достаточно.
    - Кое-что проверяется только медициной, - загадочно произнес глава кадровой службы. – Да вы не волнуйтесь, - добавил он. – Это обычная процедура. Вам же пойдет на пользу.

    «Какую еще пользу это может мне принести, - думал Олег у двери спецполиклиники. – Вдруг признают психом, тогда что делать?»
     В полутемном кабинете его приняли два молодых человека в белых халатах. По возрасту, видимо, сверстники Олега. На вид – интеллигенты.
    - Скажите, - обратился к Олегу один из врачей, - вас кто-нибудь обидел? Почему вы решили уйти из органов?
    - Никто не обидел. Просто я пришел к выводу, что не подхожу для этой работы.
    - Чем же вы собираетесь заняться?
    - Пока не знаю.
    - С высшим образованием и языками устроитесь, - подключился к разговору второй врач. – У вас, - неожиданно спросил он, - есть хобби.
    - Хобби? Да вроде нет, - смущенно сказал Олег.
    - Футбол любите? – Поинтересовался первый врач.
    - Люблю.
    - Сильно переживаете, когда проигрывает любимая команда?
    - В меру.
    Коллеги-врачи переглянулись. Пи, А, - произнес один из них загадочные буквы. Затем сказал: - Что ж, Олег, желаем вам всего хорошего в новой жизни. Но прежде чем покинуть здание, зайдите еще раз к вашему кадровику.
    Олег вышел из кабинета. «Пи, А, - думал он. – Что бы это значило! И правильно ли он вообще расслышал эти буквы? Наверное, какие-то обозначения в психиатрии. Успокаивает то, что они не исключают его устройства на работу после ухода из органов. Эти Пи, А, видимо, нужны для оправдания его увольнения. КГБ ведь не проходной двор. Как повлияет кратковременная служба в органах на жизнь, еще увидим».
    Олег вернулся в кабинет кадровика. Тот спросил: - В отделе ничего не забыл? Вспоминай побыстрее, когда выпишу пропуск на выход, сюда больше не вернешься.
    - Забыл, - ответил Олег. – Забыл коллекционную ручку с куполом мечети на колпачке. Я купил ее в Афганистане.
    - Ну, сходи, забери свою ручку.
    Конечно, Олег мог бы пренебречь ручкой, но ему хотелось проститься с Петей Дегтяревым. Все-таки были друзьями. Петя жил с молодой женой в подмосковном поселке Кратово в доме своих родителей-учителей. Кратово – дачное место. Расположено среди хвойного леса. Дома – бревенчатые, основательные. Нравы простые. Когда Дегтярев возвращался с работы домой, Олег часто провожал его до Казанского вокзала. Свободного времени у него хватало. К тому же они заходили в кафе или попросту выпивали где-нибудь в скверике бутылку портвейна или даже вермута. Здесь же сочинялись предлоги, которые служили Петьке оправданиями задержки на работе перед женой. Несколько раз Петя приглашал приятеля к себе в гости, В Кратово жила одна девушка – Люся Медовникова. Красивая, хорошо сложенная. Ходила царственной походкой по центральной улице. Она приглянулась Олегу, а Петька, озабоченный устройством личной жизни Олега, однажды привел его прямо в дом к Люсе. Из этого визита ничего не получилось, потому что друзья были в подпитии. Петя давал приятелю лестные рекомендации, а Олег, не верящий в столь простой способ знакомства, лишь молча улыбался глупой улыбкой.
    Придя в отдел, Олег застал там Петю и Алекперова.
    - Прощайте, - сказал он. – Не поминайте лихом.
    - Прощайте, молодой человек, - откликнулся Алекперов. – Желаю вам всяческих благ.
    Петя с выражением сострадания на лице покачивал головой.
    - Ты чего - спросил Олег – так смотришь?
    - Что с тобой будет? – Ответил Петя вопросом на вопрос. – Пропадешь!
    - Да, брось ты, - урезонил его Олег, - на органах свет клином не сошелся. Ты же сам отмечал во мне способности к журналистике.
    - Отмечал, то отмечал, - вздохнул Дегтярев. – Но ты хоть сам понимаешь, что теперь тебе закрыт выезд за границу?
    - А мне плевать на заграницу. Найду себе дело по душе и у нас.
    - Правильно, молодой человек, - вмешался Алекперов. – Главное – найти себе дело по душе. Если станете журналистом, то, может, напишите о нашей работе без злопыхательства и пафоса.
    Перед выходом из здания на Лубянке, Олег отдал свой пропуск на выход караульному, прапорщику с большими усами. Тот старательно сверил листок с паспортными данными и дал зеленый свет на выход. Бдительность караульного заставила вспомнить забавный эпизод. Когда Нижегородцев отправлялся в зарубежную командировку, Олег сопровождал его до выхода на улицу. Тогда на вахте стоял этот самый прапорщик. Его грудь украшала только что выданная памятная медаль «50-летие Вооруженных сил СССР». Караульный был в явно приподнятом настроении. Тем не менее, он проверил удостоверения Нижегородцева и Олега бдительным взглядом. Попрощавшись на улице, Нижегородцев вручил Олегу свое удостоверение и сказал: - Отнесешь мое удостоверение в кадры. Смотри не перепутай на проходной мой документ со своим. Такое случалось, и возникали скандалы из-за пустяка. - Олег пошел обратно в здание. И надо же было случиться, что, по рассеянности, он предъявил караульному именно удостоверение Нижегородцева. Охранник впился взглядом в удостоверение с фотокарточкой Нижегеродцева, затем в лицо Олега. О сходстве между  ними не могло быть и речи. Тем не менее, прапорщик вернул Олегу чужое удостоверение, как ни в чем, не бывало. Видимо, находился в чересчур очарованном состоянии. Олег же, узнав о своей ошибке, похолодел от ужаса.

                ЧАСТЬ 1У   
 
                1

    После того как Олег поселился в столице, женившись на москвичке, он надолго забросил поездки в Крым. Связь с малой родиной сохранялась посредством переписки с матерью и сестрами, нередких посещений друзей и родственников. Судя по некоторым признакам, в Крыму складывалась довольно обеспеченная жизнь, которая исключала очереди и «колбасные» электрички, характерные для Москвы. Ира, сестра, приобретшая после замужества фамилию Синицина, писала одним летом, не прислать ли тушки кроликов или «курей». «Надо же, как Ирка, опростилась», - думал Олег. Раньше она отличалась скрупулезным отношением к чистоте языка, а сейчас - на тебе: вместо кур – «курей». Что  делает с людьми обывательская жизнь.
    Олег вспомнил, что в молодости руки его миловидной сестры добивались двое соискателей: оба – интересные парни. Андрей выглядел интеллигентным и скромным, Виктор же – более мужественным и хозяйственным. Андрей учился в каком-то техникуме и неплохо играл на гармошке, Виктор уже работал и учился в вечерней школе, но, кроме того, жил в собственном доме на Красной Горке с бабушкой с материнской стороны. Отец с матерью, кажется, разошлись, ушли в другие семьи, а Виктор с бабушкой остались хозяйничать вдвоем. Каждый дом в этом «частном секторе» представлялся Олегу крепостью, цитаделью эгоизма и своекорыстия, тайником семейных драм и трагедий. Улицы этого района образовывали глухие стены и ворота с изображениями распространенного животного и грозными надписями: «Злая собака». С детских лет в сознании Краснова частная собственность ассоциировалась со злой собакой. Собственность рычала, лаяла и стремилась укусить.  Чаще всего к домам примыкали сад и огород, где росли огурцы, помидоры, яблоки, груши, сливы, разные ягоды. Некоторые хозяева частных владений торговали выращенной продукцией на рынке. Этим занимались и Виктор с бабушкой. Ира перед тем как связать себя семейными узами, посоветовалась с Олегом насчет своего выбора. Брат рекомендовал ей выбрать Андрея, который импонировал ему своей слабохарактерностью. Однако сестра пренебрегла его советом и выбрала Виктора.
    Заполучить «курей» или кроликов хотелось, конечно, но пересылка тушек через проводников поезда Симферополь-Москва представляла известную проблему. Как бы тушки не протухли в условиях летней жары. Пришлось отказаться. Ира сообщила в письме и о происшествии, ее встревожившем. Раз, заходя в калитку своего дворика, она увидела на противоположной стороне улицы черноволосого смуглого мужчину, пристально разглядывавшего их ворота. Сама она не решилось поинтересоваться причиной такого любопытства, но за выяснением ее обратилась к Виктору. Тот побеседовал с незнакомцем и узнал, что это крымский татарин, семья которого жила по адресу Синицыных до войны. Потом он исчез бесследно. Нечто подобное сообщала и старшая сестра Наташа. К ним в Гидрометбюро, где она работала, наведывался крымский татарин с целью трудоустройства. Учреждение нуждалось в специалистах-гидрологах, но его начальник, узнав о национальной принадлежности претендента на должность, отказывал ему в приеме на работу под любыми предлогами. Кончилось это тем, что татарин всех обругал и удалился. У матери Олега эти происшествия не вызывали тревогу. Она считала крымских татар безобидными и добросовестными тружениками. Ей так нравился до войны виноград «дамские пальчики», который татары заботливо выращивали и продавали.
    Уже десять лет Олег проживал в коммунальной квартире на Госпитальном валу. Срок, достаточный для того, чтобы претендовать на получение от государства отдельной квартиры, если позволяли условия. Условия позволяли. Олег с женой Лизой и двумя сыновьями – трехлетним Петей и шестилетним Васей - проживал в комнате площадью в 20 кв. метров. На этой же площади была прописана 12-летняя приемная дочь Светланка, но она жила в другой коммунальной квартире в центре города на Неглинке вместе с родителями Лизы. Учитывая, что на одного обитателя жилья полагалось по норме не менее 12 кв. метров, семья Олега без труда встала на очередь для получения жилплощади и терпеливо ждала истечения 10-летнего срока. В трехкомнатной коммунальной квартире еще одну комнату занимала семья из пяти человек, а другую – одинокий жилец, к счастью, редко в ней появлявшийся. Через некоторое время этот жилец освободил свою маленькую комнатку, примерно в 10 кв. метров, и она перешла к Светловым с условием, что их не снимут с учета претендентов на получение жилплощади. Из-за добродушного нрава обоих семей коммунальных скандалов не было. Миролюбивые соседи представляли собой любопытные объекты для наблюдений и размышлений.
    Родители – Анна Захаровна и Иван Семенович – приехали из Плавска и осели каким-то образом в Москве. Мамаша, домохозяйка на пенсии, была весьма набожной женщиной, не пропускала церковные службы и случаи освятить разную снедь. Отец Иван Семенович работал на стройке разнорабочим, не был замечен в особом пристрастии к науке, хотя любил повторять к месту и невпопад, что нужно все делать «по научному». Их сын Виктор был станочником на заводе «Серп и Молот». Прямым «несуном» не был, но  помимо деталей, предусмотренных рабочей нормой, вытачивал кухонные ножи для друзей и знакомых за небольшую плату. Его жена Надя работала на чаеразвесочной фабрике, что позволяло ей владеть небольшими упаковками вынесенного с фабрики чая, который намного превосходил качеством продававшиеся в магазинах сорта «грузинского», «азербайджанского», «краснодарского» чая, отдававшие веником. Виктор и Надя имели малолетнюю дочь Юлю, отводившуюся по будним дням, как и дети Олега, в детсад.
    Семейство жило в тесноте, но не в обиде. На праздники или семейные торжества собирались за столом и, отведав угощения и напитки, дружно пели: - Ка - кем ты был, та - кем ты и остался». Виктору явно нравилась супруга Олега, однако от прямых посягательств на ее честь он воздерживался. Раз, оставшись с ней наедине, он со вздохом заметил: - Сколько лет живем в одной квартире, и у нас ничего не было. – Лиза ответила: - Но ведь для этого нужно, как минимум, чтобы мужчина нравился, чтобы он был красив, умен. – А разве я не красив, - обиделся Виктор. – Посмотри: я высок, строен. – Пожалуй, - сказала Лиза, окинув его критическим взглядом. – А как насчет ума? – Разве я не умен? – Это не так очевидно, как твоя фигура. - Надя, не подозревавшая об ухаживаниях Виктора, относилась к Лизе вполне дружелюбно. Порой она просила соседку, владевшую портативной пишущей машинкой, сформулировать и напечатать заявление в сад или собес в обмен на упаковку настоящего чая. С грамотой соседи не особенно ладили. Виктор, не добившийся от Лизы ответного чувства, решил отомстить. Каким образом? Дело в том, что Лизе иногда названивал в подпитии бывший муж, Вячеслав. Он был боксером не только из любви к спорту, но и к рукоприкладству. Из-за этого угодил на год за решетку, а Лиза успела за это время оформить развод и лишить его права на жилплощадь. Но избавиться от звонков бывшего мужа она не могла, тем более что он имел право на общение с дочерью. Олег тоже подходил к телефону, выслушивая пьяные бредни. Однако и он не был в состоянии отвадить Вячеслава от бессмысленных звонков, поскольку для этого надо было сначала отучить его от привычки выпивать. Виктор же, знавший бывшего супруга Лизы еще в то время, когда они жили в законном браке, откликнулся на его звонок иезуитским способом. Он пригласил Вячеслава к себе в гости. Тот пришел, и Лизе пришлось провести с детьми мучительные полтора часа, запершись в комнате с детьми, пока ее бывший супруг с Виктором беседовали на коммунальной кухне. Вячеслав не утратил до конца человеческого достоинства. Он не добивался личной встречи с Лизой, и счел необходимым уйти, не напившись в стельку.

                2

     Все это происходило в Москве, и на первых порах невыгодно аттестовало столицу в глазах Олега, который жил когда-то в Крыму, хотя и бедно, но привольно.  Впрочем, он привыкал к новой жизни, омосквичивался. Он попал в круг новых родственников и знакомых, которые вытесняли ностальгию по крымским друзьям. Но те сами напоминали о себе.
     Однажды зазвонил телефон.
    - Слушаю.
    - Олег, это я, Нестеров. Хочу заглянуть к тебе с женой. Примешь?
    - Конечно, заходи сегодня же.
    Вечером Леня с Верой пришли в гости. Он выглядел, как всегда, раскованным и умиротворенным, она была сдержанной и наблюдательной. Ее чуть выдававшийся живот указывал на энный месяц беременности. Лиза собрала поужинать. Детей поместили в соседней маленькой комнате, чтобы не мешали.
    - Выпьешь? – Спросил Олег.
    - Я - да, Вера – нет, - ответил Леня. – Сам понимаешь, в каком она положении. Что ты хочешь предложить?
    - Коньяк самых популярных марок: египетский и болгарскую «Плиску».
    - Ну, «Плиски» и у нас в Крыму хватает. Налей египетского.
    Олег взял из буфета пол-литровую темно-коричневую бутылку с арабской вязью на этикетке. – Презент от Анвара Садата, - многозначительно подмигнул он. Потом поправился: - Не презент, конечно, Египет посылает это в счет выплаты долгов за военную помощь.
    - Понятно, - кивнул Леня, - а Алжир по той же причине завалил наши винные магазины своим алжирским. Ты пробовал это вино?
    - Еще бы.
    - Ну и как?
    - Предпочел бы что-нибудь послаще.
    Разлили коньяк в три фужера, Вере – «Крюшон». Выпили за встречу.
    - Вы где остановились? – Спросил Олег.
    - В гостинице «Россия», разумеется, - сказал Леня.
    - И, конечно, в номере с видом на Москву-реку.
    - Нет, на этот раз номер поскромнее.
    Лет пять-шесть назад, когда был еще жив дед, Нестеров, совершивший трехдневную поездку в Москву, проживал именно в дорогом гостиничном номере с видом на Москву-реку. Тогда, благодаря высокому статусу деда в Симферополе и его связям, он мог себе это позволить. Олег видел деда единственный раз, когда тот уже был на пенсии. После смерти жены и в отрыве от партийной работы он быстро деградировал. Запил, опустился. Приоткрыв дверь своей комнаты, он, небритый и взлохмаченный, смерил Олега исподлобья тяжелым мутным взглядом. Вскоре дед умер и Леня остался единственным наследником шикарной квартиры в доме на улице Пушкинской, где проживала, в основном, партийная знать, в том числе здесь обитал когда-то участник лондонского съезда РКП(б) Попов, о чем свидетельствует памятная доска на стене дома. К тому времени, Леня, хотя и работал врачом-педиатром, все же оставался неприспособленным к самостоятельной жизни. Квартира стала местом разгульной жизни, попоек с приятелями, притоном для сомнительных личностей. В последний свой приезд в Симферополь Олег расставался с приятелем с тяжелым сердцем. Он встретил Леню у подъезда своего дома в ужасном виде. На макушке его головы кровоточила рана, в руках он держал рулоны банкнот, вырученных, видимо, за счет реализации семейных ценностей. Приятель был нетрезв. Денежными рулонами он манил Олега в гости. – Нет, у меня срочное дело, - отказывался Олег. – Иди домой, выспись. -  Вряд ли, думал Олег, Леня последует его совету, но даже если б последовал, он со своими деньгами не укроется от блатной компании, которая постоянно его навещала. Олег не нашел в себе силы помочь приятелю встать на ноги. Зато это сумела сделать Вера.
    - Тебе не слишком обременительно путешествие в Москву, - спросил у нее Олег, имея в виду округлившийся живот.
    - Пока терпимо, - ответила Вера.
    - Жизнь в гостинице устраивает?
    - Номер удобный: обстановка, телевизор, да еще чуткий муж. В общем, все хорошо, хотя и без вида на Москву-реку.
    - Мне эта гостиница знакома, - улыбнулся Олег. - Ты помнишь, как мы там гуляли? - Обратился он к Лене. Хотел напомнить, сколько раз они пили там чешское пиво, но воздержался в присутствии Веры. Сказал: - Ты тогда читал мне стихи Роберта Рождественского. Ну, эти… Напомни.
    Леня продекламировал:

     Жалею, жалею девочек,
      Очень смешных девочек,
      Еще ничего не сделавших,
      Уже ничего не делающих.

     Еще жалею мальчиков,
     Очень смешных мальчиков,
     Пестрых пижонистых мальчиков,
     Мальчиков-ремарчиков.
 
     Музыка, словно плетка,
     Крутится магнитофонная лента….

    - Ну, хватит, - прервал его Олег. – В общем, содержание стихов я знаю, только наизусть не помню. Но сейчас их часто вспоминаю.
    - Что так?
    - Лапин, председатель Гостелерадио, почти на каждом собрании партийно-профсоюзного актива заводит разговор о том, как влияет на молодежь так называемая поп-музыка. Причем ссылается на научные разработки.
    - И что же говорит наука?
    - Что поп-музыка принадлежит к такому ряду явлений, как водка и наркотики. Отупляет, оглушает и отвлекает молодежь от полезных дел. Я имею в виду ее воздействие на психику, деформирующее сознание, превращающее человека в вахлака или животное.
    - Это как посмотреть, - возразил Леня. – Отпуск тоже отвлекает от полезных дел. Их излишество тоже превращает человека в животное. Надо же и отдохнуть, в конце концов, развлечься. Чем поп-музыка не развлечение?
    - Я не против легкой музыки, ритмичной или мелодичной, - оправдывался Олег. – Но есть такие ее виды и жанры, особенно, идущие оттуда, из-за рубежа, которые, действительно, оглушают и отупляют.
    - Что же мы можем противопоставить этой музыке, битлам, например? Клуб веселых и находчивых? Кстати, я не советовал бы тебе провозглашать публично свое неприятие зарубежной музыки. Можно пострадать. Еще в институте я имел неосторожность небрежно отозваться о Марьяновиче. Так его почитатель чуть не набил мне морду. Смекаешь?
    - Об осторожности я не забываю. КВН мне тоже не нравится. Но ведь КВН не музыка, это, скорее, способ отвлечь молодежь от дурной музыки и поведения.
    - Музыки битлов, например.
    - Что ты привязался со своими битлами.
    - Я слышал, что они тоже уводят молодежь от бунтарства на более безопасный путь.
    - Ну, и что же здесь хорошего? Мне гораздо приятнее было читать о выступлениях французской молодежи, чем слушать песни битлов.
    - И Лапину тоже?
    - Наверное. Во всяком случае, он следит за тем, чтобы на экране и в эфире было поменьше пошлой и вульгарной музыки. Недавно жертвой его бдительности стал даже Лев Лещенко.
    - Тот самый, что поет «День Победы»?
    - Вот именно. Он приготовил номер, что-то вроде варьете, с кордебалетом и фривольной музыкой, так запись этого номера было приказано положить на полку. - Там Лещенко прыгает среди девиц, - говорил Лапин, - как козел. Мы решили не компрометировать певца, не выпустили на экран передачу для его же пользы.
   - Забавные у вас собрания активистов, - протянул с иронией Леня.
    - Еще какие. Вот недавно состоялся актив по поводу «Целины» Брежнева. Вышел на трибуну известный комментатор, Бекетов, кажется. Долго хвалил произведение автора. Потом выдал: - Это маленькая книжка, как сказал один поэт, стоит многих томов.
    - Что же здесь забавного?
    - Не улавливаешь? Так оценивал Ленин  «Коммунистический манифест».
    Леня на мгновенье задумался, затем повернул разговор снова на музыку.
    - А вам, девушки, чье пение нравится?
    - Пугачевой, - сказала Лиза.
    - А мне Софии Ротару, - откликнулась Вера.
    - Мне Ротару тоже нравится, - заметил Олег, - а вот Пугачева, по-моему, несколько вульгарна.
    - Кто же, по-твоему, не вульгарен? – Усмехнулась Лиза.
    - Та же Ротару, Пьеха. Кристалинская, да мало ли. Из мужчин – Гуляев, Магомаев, Дмитрий Гнатюк, Бейбутов. Назвать еще или хватит?
    - Хватит. Тебя все время тянет на классику, а новые таланты проходят мимо тебя. Есть ведь еще Высоцкий, Окуджава, Визбор.
    - Это – барды, - возразил пренебрежительно Олег. – Кумиры мещанства.
    - Не откажешься ли ты уединиться с мещанкой в другой комнате, где дети, - обратилась Лиза к Вере, - поговорим на свои бабьи темы. Пусть они упиваются здесь собственной мудростью.
    Женщины ушли. Олег с Леней выпили еще по рюмке коньяка.
    - Как поживает Масюлис? – Спросил Олег. Масюлисом он величал одного знакомого Лени, очень похожего на знаменитого литовского актера. Тот был, хотя и молод, но совершенно сед. Ходил постоянно с двумя приятелями. – Они все из КГБ, - признался Леня, когда уже точно знал о принадлежности к этой структуре Олега. – Обеспечивают правительственную связь. – Нестеров даже познакомил со связистами Олега, когда тот проводил очередной отпуск в Крыму.
    - Он считает тебя провокатором, - сказал Леня вместо ответа.
    - Меня? Почему?
    - Говорит, что ты прибег к дешевому приему зондирования их лояльности к власти.
    - Ах, вот в чем дело. – Во время беседы в симферопольском кафе на улице Карла Маркса Олег, немного под шафе, позволил себе, без всякой задней мысли, рассказать пару анекдотов про Ленина, тех, что слышал от сослуживцев на Лубянке. Олег заметил, что собеседники, слушая его, неловко поеживаются. Масюлис даже сказал, что не любит таких анекдотов. Олег спохватился: видимо, не все служат в разведке, как он, из любопытства. Вообще он вел себя в то время довольно развязано. Проходил по своему удостоверению в Дом офицеров на танцы, и проводил друзей. Странно, что в Центре этого не заметили. А, может, заметили? – Ну, это он зря, - сказал Олег. – Я ведь ничего крамольного не рассказывал. Помнишь этот анекдот, когда Горький предлагает Ильичу съездить на природу с девочками. Владимир Ильич отвечает: вот именно с девочками, а не с этим проституткой Троцким. Что здесь крамольного? Скорее, этот анекдот выражает восприятие в бытовой форме истории партии, и нисколько не  компрометирует вождя. А выражение: - Зовите меня просто Ильич? То же самое. А еврейский анекдот про Маркса? Помнишь, Саре делают комплимент, что ее Мойша, как и Маркс, экономист. Сара обижается: - мой Мойша – старший экономист. А анекдот в связи с событиями в Чехословакии?  Помнишь, как интерпретировали фамилию Дубчек? Убрать Дуб, оставить Чека. Все это народное творчество того же порядка.
    - И анекдоты про Чапаева?
    - И эти анекдоты тоже. Правда, в них больше фамильярности, запанибратства. Все-таки Василий Иванович, в представлении людей, свой человек из народа.
    - Сталин тоже из народа, но я что-то не слышал про него анекдотов, хотя про Хрущева слышал.
    - Сталин – фигура особенная. Помнишь блатную песню: «Товарищ Сталин, вы большой ученый, в языкознанье знаете вы толк». В этих словах ирония с опаской. Видимо, его дела слишком серьезны, чтобы над ним смеяться.
    Вошли Лиза с Верой.
    - Верочка говорит, что уже слишком поздно, - сказала Лиза. – Она считает, что им с Леней пора возвращаться в гостиницу.
    - Пожалуй, она права, - согласился Нестеров. – Проводишь?

    Олег вышел в темноту вместе с гостями из дома. Он хорошо ориентировался в условиях ограниченной видимости: все-таки уже немало прожил в этом районе и хорошо узнал его еще тогда, когда только познакомился с Лизой и не имел прописки. С пропиской была занятная история. Пока он работал в КГБ, все складывалось хорошо. В местном отделении милиции его привечали, сам начальник, полноватый рыхлый подполковник проявлял любезность, помогал в оформлении постоянного местожительства. Незадолго до увольнения из органов подполковник выдал ему справку, разрешающую прописку. Однако вскоре, когда вопрос об уходе Олега из органов разрешился, подполковник сам рано утром явился в коммунальную квартиру, где жила Лиза, чтобы потребовать от Олега свою справку обратно. Потребовать не то слово: выпросить. Ибо милиционер мялся и мямлил, кивая как болванчик в ответ на возражения Олега по поводу того, что право прописки даст ему законный брак с Лизой. – Конечно, вы правы, - говорил он, - но все-таки отдайте мне эту справку. – Подполковник ушел с ней в явном облегчении. Олег же после оформления официального брака с Лизой, прописался в Москве без специального содействия милиции, подавив соблазн начать новую жизнь в Крыму.
    Ему нравился район метро «Электрозаводская». Пролетарский район, населенный простыми бесхитростными людьми. Все, самое необходимое – рядом. В одну сторону – стадион, детсад, роддом, ж-д платформа и метро. В другую - продовольственный и книжный магазины, пиво-бар, кинотеатр, парк отдыха МВО, Введенское кладбище. Оно послужило местом упокоения одного чекиста, погибшего в загранкомандировке. Олег выполнял поручение связаться вдовой покойного и проинформировать ее о помощи органов в организации похорон и  соцобеспечении семьи. Такие тяжкие поручения часто выпадали новобранцам. Но вообще на этом кладбище хоронили редко. Олег ходил через него по главной аллее и узнавал на памятниках знакомые имена. Вот знаменитый актер Абдулов, вот актриса Тарасова. Первого он помнил по приключенческим лентам «Пятнадцатилетний капитан», «Остров сокровищ», вторую – по «Петр Первый», «Без вины виноватые» и другим фильмам. Кроме того, у него был с ней непосредственный контакт. Однажды вместе с подгулявшими друзьями он шел в возбужденном состоянии по фойе МХАТа, не соблюдая правил приличия. Тарасова, закончившая карьеру актрисы, но оставшаяся из любви к искусству в этом театральном храме в качестве  смотрительницы, строго отчитала шумную компанию и призвала к порядку. Этот эпизод встречи со знаменитостью Олег старался, конечно, не предавать огласке. Он не хотел выглядеть чеховским гимназистом, гордившимся тем, что попал на страницы газеты после того, как оказался под колесами телеги.
    - Куда ты нас завел, - возмутился Леня. – Я в своей деревне под Симферополем утопаю в грязи, а ты мне и в столице предлагаешь то же самое! Сели бы на трамвай, которым приехали к тебе, все было бы проще.
    Улицу, ведшую к метро, перепахали для какой-то надобности, а прошедший дождь ограничил ее пропускную способность.
    - Напряги свои миндалины, и пройдешь без особого труда, - сказал Олег.
    - Миндалины, - спросила Вера, ступая на деревянный настил, который служил тротуаром, - почему миндалины?
    - Одна учительница в нашей школе говорила, что у Лени «миндалевидные» глаза, - пояснил Олег. – Смотрит, говорит, он на меня своими умными миндалевидными глазами, в них столько понимания, сочувствия …
    - И страсти, - закончила Вера.
    - Страсть в глазах была у него, - возразил Леня, кивая на Олега. – Это та самая учительница, которую я встретил в больнице у Коли. Помнишь, я тебе рассказывал.
    - Похоже, - сказала Вера, - вашу учительницу больше интересовали глаза учеников, чем педагогика. А, может, и еще кое-что…
    «Вряд ли, - подумал Олег, - иначе она выбрала бы не меня». Вслух произнес: - Ты мне ничего не рассказывал о встрече с Таней. Как это произошло?
    Рассказ Лени занял весь оставшийся отрезок пути до метро. Здесь Олег попрощался с гостями.

                3

    В комнате находились двое: Олег и его пятилетний сынишка Петя. Олег сидел на диване, придвинутом к столу, и читал научно-популярную книжку о кибернетике. Попутно он запускал пальцы в маленькую вазочку с ядрами лесных орехов и отправлял их в рот. Петя сосредоточенно наклеивал переводные картинки на чистые листы бумаги.
     Автор книжки, которую читал Олег, пытался объяснить суть кибернетики на конкретных примерах. И все же она оставалась неуловимой. Он долго и упорно рассуждал об «искусственном интеллекте», ЭВМ, компьютерах, но понять до конца его было невозможно.  Может, он, как и я, знает о компьютерах понаслышке, подумал Олег. Ведь компьютер – конкретная вещь. Дай его описание, инструкцию по использованию, чего проще? Говорят, за кордоном им пользуются во многих домах, у нас же он присутствует лишь в научно-популярной литературе. И зачем я покупаю такие книжки. Следую моде? Нет, здесь что-то более важное. Какая-то новая реальность. Почему же она не вошла еще в наш быт?  Ведь это передовой рубеж НТР. Вроде компьютерной техникой  занимались академики Глушко, Берг, вроде она используется в космонавтике в разных НИИ, но не в быту.
    Наверное, в НИИ такого профиля работал родственник жены, Михаил. В его доме Олег видел какие-то платы зеленого, малинового цвета. Он что-то паял, конструировал. Может, компьютер? Но в законченном виде его не было. О безграничных возможностях же кибернетики Михаил рассуждал часто. Говорил даже, что компьютер вполне, может, заменить политиков.
    - Здесь ты перегибаешь, - возражал Олег. – Я еще студентом читал «Творец и будущее», «Творец и Голлем» Норберта Винера. Он пишет, что кибернетика не может заменить политику, в ней слишком много переменных составляющих.
    - Ну, Винер. Он – основоположник, он – у истоков. Сейчас же наука ушла далеко вперед, - настаивал на своем Михаил. – Во всяком случае, у руля государства должен стоять ученый-кибернетик, тогда политика приобретет математически точное выражение.
    - Судя по Винеру, - сказал Олег, - кибернетика является математическим выражением марксизма-ленинизма. Я ни у кого не встречал более свежей и точной критики капитализма.
    - Отчего же тогда твои марксисты называют кибернетику и генетику лженаукой?
    - Называли. Кстати, Винер обвиняет в том же американских политиков.  Я думаю, у нас опасались таких как ты сторонников подмены политиков технократами. Прочту тебе свой стишок. Может, он не отвечает требованиям высокой поэзии, но суть проблемы выражает точно:

                Что такое кибернетика?
                Лженаука или царица наук?
                И что такое генетика?
                Средство обмана или истины друг?

                Ответ даю такой всегда:
                С какой стороны посмотреть.
                Ложь, если душа науке чужда,
                Истина, если к ней страстью гореть.

                Если ученый стал технократом,
                Его от амбиций не отвратить.
                Мнит он науку неким субстратом,
                Призванным политику подменить.

                Сделает он искусственный разум
                Основой общественного бытия.
                ДНК же и гены объявит разом
                Оправданием эгоистичного «я».

                Если политик стал бюрократом,
                Потерявшим всякую честь,
                Он и науку грозным закатом
                Власти своей может счесть.

                Что такое кибернетика?
                С ответом не спеши.
                Что такое генетика?
                Подумай и скажи.

    - Ты, что же, полагаешь, что политика несовместима с наукой?
    - Ну, нет, они должны совмещаться, сочетаться, но не конкурировать, подменять друг друга. И все же Мао прав: политика – командная сила.
    - По-твоему, Сахаров не смог бы успешно выступить на политическом поприще?
    - Не смог бы. Ты как раз нашел удачный пример несовместимости политика и технократа. Что такое Сахаров? Это помесь политического инфантилизма и технократической фанаберии. Как физик-ядерщик, служивший интересам безопасности государства, - он велик, как политик-диссидент – нелеп и смешон.
    - Я так не думаю. Как бы тебе не пришлось разочароваться в своих взглядах…
    За размышлениями Олег опустошил всю вазочку с лесными орехами. Это не укрылось от внимания маленького Пети.
    - Ты сожрал все орехи, - буркнул он с напускной сердитостью.
    Ничего себе тон у малыша, подумал Олег. И как к этому отнестись? Отругать Петьку за дерзость? Но ведь я, действительно, сожрал все орехи. Что касается тона, то он, видимо, копировал меня в каких-то обстоятельствах. Не зря говорил философ, что истина детей – в их родителях.
    - Прости, - сказал Олег, - это получилось машинально. Хочешь, куплю тебе еще.
    - Не надо. Это я так, пошутил…
    Их разговор прервал звонок входной двери. Олег пошел встретить незваного гостя. Открыв дверь, увидел перед собой субъекта, похожего на сатира. Редкие волосы у основания лишь подчеркивали его голый череп. Лицо испещрено морщинами. Тяжелый взгляд исподлобья.
    Незнакомец сделал движение, свидетельствующее о желании войти без приглашения. Но Олег остановил его:
    - Куда прешься. А ну, мотай отсюда.
    - Олег, - произнес гость, несколько замешкавшись, - не узнаешь?
    - Шурик, - воскликнул Олег, - приглядевшись, - ты?! Сколько лет не виделись.
    - Я, - ответил Шурик, погладив лысину ладонью. – Годы не красят, - добавил он смущенно.
    Олег пригласил его в дом и провел на кухню, чтобы не пугать сынишку. В общем, Шурик облысел не за очень продолжительный срок. Лет 6-7, не более. Видимо, поддавал прилично. Олег решил его подбодрить.
    - Ты о своей лысине. Это - не беда. Помнишь, Валька Скулов любил повторять чей-то афоризм: «Обильная растительность произрастает лишь на навозной почве». Ты его давно видел?
    - Как раз перед отъездом в Москву. Развелся со своей Веточкой, сейчас крутит любовь то ли с волейболисткой, то ли велосипедисткой из Евпатории.
    На кухню вышел Петя и бросил на отца вопросительный взгляд.
    - Это мой старый друг, Шурик Прокудин, - представил Олег сынишке гостя. – Здорово, красавец, - поприветствовал Шурик Петю и протянул ему руку. Обменялись рукопожатием. – Мама скоро придет? - Поинтересовался сын. – Скоро, - ответил Олег. – Ты поиграй в комнате сам, а мы пока поговорим здесь с приятелем. – Он прошел с сыном в комнату и, взяв из холодильника пол литра водки, стеклянную баночку соленых огурцов и  прибалтийские шпроты в алюминиевой упаковке, вернулся на кухню.
    - Выпьем за встречу, - предложил Олег. – Вернется моя Лиза, пообедаем, как следует.
    - Мне достаточно выпивки, - отозвался Шурик, - ты же знаешь, что я не большой любитель пожрать.
    Приняв по сто грамм, приятели начали беседу.
    - Рассказывай, как у вас дела, говорят, в Крыму под руководством Кириченко началась эра изобилия. Мне сестры не раз предлагали прислать кур, кроликов, - задал тему Олег.
    - Кириченко - мужик башковитый, - подтвердил Шурик. – Только сведения твои устарели. Сейчас все пошло на спад. Среди кур и кроликов начался мор. Птицефермы и кроличьи загоны сожгли со всей живностью.
    - Что за мор?
    - А черт его знает. Какая-то неизлечимая болезнь.
    - Ну, так можно сжечь, а потом снова развести.
    - Ты думаешь, это просто, - сказал Шурик. – Здесь нужен деятель масштаба Кириченко, а его уже перевели в другое место.
    - Из-за мора?
    - Не знаю.
    - Тогда скажи, как это твой батя оскандалился на весь Союз ?
    - Что значит: оскандалился?
    - Читаю недавно в «Литературной газете» Чаковского, что известный мне начальник Управления связи Крыма распорядился изъять из продажи номер газеты, в котором содержалась критика его работы. Пишут, что не оставят его поступок безнаказанным.
    - Ах, это… Батя говорит, что подняли шум из-за ерунды.
    - Но все-таки он публично извинился.
    - Извинился. Куда денешься.
    - В отношении моей сестры он не так щепетилен. Ты же говорил, что он поставит ей телефон через месяц. А это было летом прошлого года.
    - Извини, наврал. Я к нему не обращался, но блефовал. Хотелось выпить.
    - Это я уже понял. Спросил на всякий случай. Все-таки удивительно, как сложно у нас обзавестись такой вещью, как телефон. Виктор, муж сестры, такой напористый, предприимчивый, а сделать ничего не может. Решили обратиться к тебе с моей подачи. Помнишь, мы были у них на Красной горке, когда ты демонстрировал свои агрономические познания, обрывая в винограднике лишние листья?
    - Помню, знатно мы тогда погуляли.
    - И ты волочился за моей сестрой, а муж ее отчаянно ревновал.
    - Это по пьянке.
    - Ах ты, мерзавец! Хочешь сказать, что моя сестра недостойна ухаживания.
    - Я не достоин, заниматься этим.
    - Тогда другое дело.
    - Расскажи, как ты живешь.
    - Живу, как видишь, в коммунальной квартире. Соседи сейчас на службе, поэтому здесь так тихо и уютно. Жена со старшим сыном на занятиях в музыкальной школе. Тянут его к музыке, а он мне как-то признался, что готов бросить свою скрипку под колеса трамвая и послушать, как ее струна – дзинь – и оборвется.
    - Кто тянет?
    - В основном теща. Она из обожателей культуры и искусства. Еще с довоенных времен. Представь себе, участвовала в массовке при съемке «Трактористов», когда была беременна моей женой. Поэтому ее сняли до пояса. Узнать ее на экране, конечно, можем только мы, члены семьи. Муж ее, погибший на фронте, тоже знаменит в провинциальном смысле. Мы его обнаруживаем среди служащих цирка в одноименной картине. После войны она вышла замуж вторично.
    - И кто же тесть?
    - Этот тоже знаменит по-своему. Играет на фортепьяно, в основном, Лунную сонату Бетховена. Но знаменит не поэтому. Он – изобретатель. Изобрел когда-то рассадочно-посадочную машину, кажется, для картофеля. Получил признание. Демонстрировал свое изобретение в Болгарии. До сих пор пьем привезенную оттуда ракию. Самое главное – выдержал изнурительную борьбу за признание себя автором своего же произведения. Навязывали ему многих в соавторы. Всех отверг. Выплатили ему, кажется, за работу 2 тысячи. Ему одному.
    - Всего лишь.
    - Ему тоже показалось мало. Но инстанция заявила, что для одного человека это более чем достаточно. Сейчас работает в каком-то КБ по холодильным установкам. Стареет. Изобретательский дар трансформируется в фантастические проекты и не по инженерной специальности. Вообразил, что рак имеет микозное происхождение, а метастазы – это мицелии гриба, прорастающие в живой ткани. Я специально интересовался этим вопросом для проверки его версии. Судя по всем пособиям, это болезнь клеток, и отнюдь не инфекционная. Но разве его переубедишь… Вот такие у меня родственники со стороны жены. Страшные оппозиционеры.
    - Отчего же?
    - В свое время дед жены, отец тещи, пострадал от «необоснованных», как их сейчас называют, репрессий. Тонкий ценитель тканей, гурман, он работал во Внешторге, бывал в заграничных командировках. Его замели, видимо, по обвинению в коррупции, хотя, по словам родственников, он был честнейшим человеком. Видимо, достаток, сам по себе, воспринимался как криминал. Теща, еще в девичестве, носила ему передачи в КПЗ. Жена деда, сейчас старушка лет под 80, до сих пор вспоминает брезгливо, как энкеведешники приходили к ней в дом с обыском, забирали ценности. Но сейчас болеет судьбами страны, переживает за экипаж, запущенный в космос. Я ей почему-то приглянулся, несмотря на свою лояльность власти…  Словом, прошлые события настроили тещу на оппозиционный лад. К тому же, когда она работала в министерстве энергетики, то подружилась с Ханой Яковлевной, дочерью известного партийного деятеля Якова Ганецкого, тоже жертвы репрессий. На этой почве, видимо, и сошлись. Всех репрессированных теща считает невинными агнцами, правда, к моему удивлению, отзывалась несколько неприязненно о сыне Антонова-Овсеенко. Говорит, приходил к нам в министерство мрачный, нелюдимый, отвечал невпопад. Видимо, крыша поехала.
    - Теща, вероятно, и тестю внушила оппозиционность?
    - Вероятно, но у него и своя история. Он происходит из поволжских немцев. Женившись первым браком на русской и взяв ее фамилию, замаскировал свои корни, однако затаил, видимо, неприязнь к власти за репрессии против соотечественников. Его сочувствие к ним не распространяется, однако, на немцев Германии. Очевидно,  это следствие войны. Тесть ведь блокадник. Лишь к концу блокады Ленинграда его вывезли на Большую землю, как военного инженера.
     - Действительно, интересные судьбы. Впрочем, еще Лермонтов писал, что история частной жизни неприметного человека не менее интересна, чем биографии выдающихся деятелей… Однако, мы уже хорошо посидели. Пожалуй, пойду.
    - После шнапса потянуло на подвиги.
    - Не в этом дело. Я должен выполнить поручение предков. Здесь, недалеко от метро «Семеновская» проживает семейство, которое я должен посетить. Его глава полковник, как и ты кегебэшник, старый знакомый моего отца. У него есть дочь, лет за тридцать. Мои предки надеются, что у нас с ней могут сложиться перспективные отношения.
    - Ты видел ее?
    - Да они приезжали как-то к нам в Крым. Ничего особенного, хотя интеллигентна, воспитана. Но боюсь, в нынешнем моем положении право выбора останется за ней. Тогда я ей нравился, но сейчас…
    - Ты огорчишься, если будешь отвергнут?
    - Я? Нет. Но предки огорчатся. После моего развода с Аллой, они уповают лишь на новый брак. Ну, я пойду. Скажу на прощанье, что видел в Симферополе Татьяну. Она так прекрасна, что кажется, будто время над ней не властно.
    - Смотрю, у моих друзей превратилось в ритуал напоминать мне о красоте Татьяны. Увы, сколько бы память о ней ни была дорога мне, это уже ничего не изменит. Ну, иди, раз решил уходить. Еще увидимся.

                4

    Симферополь благоустраивался, менял облик. Новый город теснил старые постройки во всех направлениях. Большинство из таких построек заслуживали того, чтобы сгинуть навсегда. Утрата других вызывала сожаление у старожилов. Взять, хотя бы, фонтан на Фонтанной площади. Мало кто помнил, когда он действовал, но и бездействующий, фонтан придавал своеобразную прелесть площади, какую наблюдаешь в редких красивых вещах антикварного магазина. Сейчас площади в антикварном виде не было. На ее месте возникла официальная, парадная площадь с величественным памятником Ленину в центре, однако, когда старожил посещал это место, в душе пробуждалась щемящая тоска по исчезнувшему фонтану, олицетворявшему тихую патриархальную жизнь.
    Старые названия улиц уступали новым.  О чем здесь сожалеть?  Таня ведь не была коренной крымчанкой. Переименование улиц могло представлять для нее праздный интерес. Говорят, улицу Кладбищенскую переименовали в улицу Субхи. После выселения татар Субхи стала улицей Крылова. Но для увековечения имени турецкого революционера-интернационалиста все-таки нашли другую улицу – Старо-Проточную. А как же? Субхи забывать нельзя.  Он - воплощение пролетарского интернационализма. Сейчас это понятие кажется глыбой застывшего бетона, но раньше, в форме троцкистской «перманентной революции», оно было подвижным, текучим. Из-за этой текучести, видимо, пострадали сам автор идеи Троцкий и его крымские сподвижники, все те, кто хотели помочь усталым народам «краснозвездною рукой». Это слова из крымского гимна. Субхи погиб в родной Турции в 21-м году. Говорят его утопили жандармы на рейде Трабзона. Если так, то вместе с ним утонула иллюзия обращения Крыма в плацдарм для обращения младотурок в коммунистов.
    Из ушедших в прошлое старых построек на улице Карла Маркса были кинотеатр «Пионер», техникум и школа № 58, где Таня начинала педагогическую практику. Полквартала ушло под расчистку пространства для главного административного сооружения города. На его месте построили здание пятиугольной конструкции, приподнятое над землей на бетонных опорах. Здесь располагались обком партии, правительство и Исполком Совета Крыма. Значение подобного объекта, как говорят, трудно переоценить. И все же лицезрение этого архитектурного шедевра в стиле модерн навевало легкую элегическую грусть. Оно будило сладкие воспоминания о молодости, свободе, любви. Сядешь на скамейку, напротив, в городском садике, и пятиугольник исчезает в дымке времени. В воображении возрождается длинный ряд низкорослых зданий, примыкающих к ресторану «Астория», откуда по вечерам слышалась песня «Одесский порт» в исполнении записного певца Володи. Школа следовала за техникумом, а далее до пересечения с улицей Жуковского тянулись провинциальные домики с небольшими двориками.
    Когда возникли нелады в отношениях с Юркой, она даже хотела устроиться преподавателем в этой школе по старой памяти. Отчего? Неужели из-за экзотического романа с одним из ее учеников? Неужто, он пленил ее сердце на всю жизнь. Неужто, она однолюб или однолюбка?  Нет, конечно. До Олега у нее был Сергей. После Юрий. Затем еще две-три случайные связи. Прямо распутная девка!  Тем не менее, во время практики в школе № 58 она впервые почувствовала, что прочно стоит на ногах, что способна любить и воспитывать детей, что может любить искренне и бескорыстно. Устроившись в эту школу, Таня могла бы заново пережить приятные мгновенья прошлого, но она посчитала, что сохранившиеся там с прежних времен классные дамы вряд ли окажут ей любезный прием. Да и сам позыв к такому трудоустройству был вызван, очевидно, текущими неприятностями в жизни.
    Подобные мысли лезли в голову еще и потому, что она инстинктивно ощущала присутствие рядом с собой Олега. И не только ощущала, но воочию наблюдала его. То встретит его в соседнем с домом магазине, то увидит сидящим на лавке во внутреннем дворе ее дома, то заметит идущим по тротуару на противоположной стороне улицы. Это случалось нечасто. Раз в год или два. Были это случайности, на самом деле?  Симферополь, не Москва или Киев, но все-таки город довольно большой и многочисленный для того, что бы происходили такие случайности. Однако, если это не случайности, то почему он избегает прямого контакта. Она ведь уже не та женщина, которая заслуживает «гранатового браслета». А он? Неужели все такой же застенчивый и нерешительный. Самой подойти к нему? С какой стати…
    Сейчас конец июня. Разгар лета. Время завершения школьных экзаменов, заслуженного отдыха для учителей.  В гости к Тане приехала дочь. Оля пошла по стопам матери, закончила английское отделение пединститута. Но карьера учительницы ее не привлекала. Некоторое время она поработала в ялтинском турбюро. Два года назад вышла замуж за морского офицера, которого отправили служить в Североморск. Оля последовала за ним на Север, родила сына Вову, но чем дольше оставалась вдали от Крыма, тем больше тосковала по южному солнцу. Сейчас вот приехала на две недели в отпуск, оставив малыша на попечение детского сада и мужа.
    - Прошлой осенью, - рассказывала Таня, - мы ездили с моим классом на экскурсию в Асканию-Нову. Всю дорогу девчонки пели в автобусе новомодную песенку. Ты, конечно, слышала ее: «Хмуриться не надо, Лада. Даже если будешь бабушкой, все равно ты станешь ладушкой» и все такое.
    - Слышала, ну и что?
    - Я подумала, у тебя родился сын. Вот и я стала  бабушкой.
    - Ты хочешь узнать у меня, осталась ли ты ладушкой? Осталась, не тревожься.
    Таня смутилась: - Ну, это меня мало беспокоит. Просто вспомнила, и поездка была интересной. Аскания-Нова природный заповедник, много диковинных птиц зверей, и на плотину Каховской ГЭС сходили. Там произошел забавный случай. Присоединился к нам какой-то работяга и стал давать пояснения, как работает плотина. – Вот это, - говорит, - аллигаторы. – Что, что? – Спрашиваем. – Он опять: - Аллигаторы, регуляторы водотока. – Потом подошел экскурсовод, мы узнали, что так наш добровольный гид называл ирригаторы.
    - Ты все еще ведешь свой класс?
    - Ну, да. 7-ой «А». В следующем учебном году будет 8-ой «А». У меня есть такой ученик, Толя Евсеев, помнишь, я говорила тебе о нем. Сплошной дух противоречия. В конце минувшего учебного года он опять выкинул коленце. Я решила по случаю успешного окончания третьей четверти сводить класс в кино на нашумевший фильм «Доживем до понедельника». Он говорит при всех на классном собрании: - Не ходите. Я видел этот фильм. Ерунда! – Как ерунда, - говорю, - все газеты пишут: событие в киноискусстве. – Какое событие!? Девчонка там, девятиклассница, встает с парты и говорит: все пишут, мол, сочинения о героях и труде, а я написала, что хочу иметь двух девочек и двух мальчиков. То есть, родить и воспитывать, видимо. Отсюда и пошли все события в картине. – Смотрю, у моих девочек глазки разгорелись от любопытства. – Что же порочного, - спрашиваю, - в желании быть многодетной матерью? - Предложите такую тему для сочинения нашей учительнице по литературе и посмотрим, что получится, - говорит он, нагло улыбаясь. – Хорошо, - отвечаю, - я попрошу Эльвиру Васильевну обсудить этот вопрос на уроке литературы.
    - Дальше что?
    - Поговорила с Эльвирой. Она говорит: - Ну и задачку ты мне подкинула. - Правда, справилась потом с задачкой.
    - Каким образом?
    - Пустилась в рассуждения о своеобразии творческой фантазии, об отношениях искусства и действительности и всяком таком. В общем, успокоила ребят…
    Прозвенел дверной звонок. Таня, открыв дверь, о чем-то переговорила с соседкой, затем, взволнованная, вернулась в комнату.
     - Я отлучусь на минутку, Оленька. Скоро приду, расскажу, в чем дело.
    Соседка сообщила, что внизу, на лавочке у подъезда сидит мужчина, назвавшийся Светловым Олегом Валерьевичем. Он попросил ее вызвать. Знакомое имя заставило затрепетать Танино сердце. Что сулит встреча со старой любовью, ставшей жертвой обстоятельств? И способна ли эта встреча украсить серые будни ее одинокого существования? Как повести себя? Спускаясь по лестнице с четвертого этажа, Таня решила проявить приветливость в той мере, в какой она допускает приятельские отношения, но исключает надежды на близость.
    Выйдя из подъезда, она застыла в изумлении.
    Со скамейки поднялся нетрезвый субъект с блаженной улыбкой на лице.
    - Танечка, - воскликнул он, пошатываясь и распростерши руки.
    Таня едва различала в этом незваном госте знакомые черты. Она была оскорблена до глубины души.
    - Вы пьяны, - резко ответила она. – Немедленно уходите прочь!

                5

    Скуловы приехали в Крым из Иркутска бедными родственниками. Зная, как мыкается Нина, мать Валентина, с сыном в холодной Сибири, Аня, старшая сестра Нины, предложила ей перебраться в теплый Крым и осесть на постоянное проживание. Опять же с ее помощью. Брак во многом определяет судьбу женщины. У Нины, привлекательной женщины с большими грустными глазами, судьба не сложилась. Первый муж ушел на фронт и погиб вскоре после рождения Валентина. В годы войны она вела тяжелую борьбу за свое собственное и сына существование. Вышла замуж еще раз за еврея-снабженца по фамилии Бахрах, с которым не ужилась и рассталась через два года после войны. Благо, в то время в Иркутске жила и Аня, брак которой оказался гораздо счастливее, хотя старшая сестра значительно уступала младшей в привлекательности. Аня вышла замуж за прокурора железнодорожной службы Скобелева и жила зажиточно. Могла подсобить сестре материально.
     В начале 50-х годов мужа Ани перевели в Крым начальником юридической службы железнодорожного вокзала. Его обеспечили четырехкомнатной квартирой у вокзальной площади и вполне приличной зарплатой. К тому времени их дочь Света достигла 16-летнего, а сын Виктор 10-летнего возраста. Аня уговорила мужа помочь сестре устроиться в Крыму. Решили, что Нина будет работать проводником на железной дороге, первое же время поживет с сыном у Скобелевых в одной из четырех комнат, пока им не выбьют жилье в поселке для железнодорожников на окраине города за вокзалом. Валентина удалось устроить в школу № 58, где с ним и подружился Олег.
     Парнишка заслуживал дружбы и любви. Девочки на него заглядывались. У него были волнистые волосы, стройная фигура, унаследованные от матери красивые глаза, в которых, однако, было меньше грусти и больше любопытства. Он был сдержан, строен, аккуратен, чуток на юмор. Раз Олег, придя в гости, застал его на кухне вместе с двоюродным братом. Тот читал «Золотого теленка» в том месте, где Остап отбивается от румынских пограничников медалями за спасение утопающих. Братья хохотали, как сумасшедшие. Из глаз катились слезы. Олег даже позавидовал их жизнерадостности и чувству юмора, вспомнив, что этот эпизод в книге Ильфа и Петрова не вызвал у него особых эмоций. Позднее Валентин смеялся до слез на просмотре одного французского фильма, в котором Фернандель строил уморительные рожи в ответ на просьбу своего приятеля-«комильфо» изобразить «Гордый взор», «Горячий взор» и «Элегантность». Очки не портили внешности Валентина, наоборот, подчеркивали мягкость его характера и интеллигентность. Валентин привез с собой из Сибири гармошку, на которой самостоятельно выучился играть мелодии «Амурских и Дунайских волн». Это еще больше придавало ему обаяния.
    Олегу нравилась атмосфера дома Скобелевых. Здесь был простор, комфорт и уют, которых так недоставало его убогому жилищу. Дядя Володя и тетя Аня были строги и дидактичны. Но это даже забавляло. Раз дядя Володя, прочитав в «Советском Крыме» необычную новость, произнес: - Парадокс. - Потом решил пояснить окружающим: - Невероятно, но факт - это парадокс. Вот, идет человек вверх ногами - невероятно, но факт. Значит, парадокс. - В другой раз его сын отпрашивался погулять в пасмурную погоду. Предвидя вопросы родителя относительно недостаточной экипировки, он  перечисляет, что наденет кальсоны, теплые носки, куртку, шапку. - Плюс плащ, - лаконично добавляет дядя Володя. Впрочем, такие забавные сценки случались по выходным, а в будние дни взрослые появлялись дома лишь по вечерам. В их отсутствие квартира попадала в распоряжение детей. Приходили малолетние приятели Витьки, подруги Светы, уже оканчивавшей школу, и среди них красавица Зайковская. Да и Валентин приводил друзей.
    Он, как и мать, явно не разделял благостное мнение Олега о доме Скобелевых. Положение бедного родственника его тяготило. С большим удовольствием Скуловы переселились с течением времени в неказистую двухкомнатную квартирку одного глинобитного домика в поселке за железной дорогой. Там они зажили скромно, но свободно. Мать бывало неделями, отсутствовала дома, отправляясь в дальние рейсы. Валентин оставался один. Его довольно часто навещал Олег с ночевкой. Они готовили и ели яичницу из восьми-десяти яиц, хранимых в ведре, слушали приемник до поздней ночи, обсуждали события в школе и городе. Потом главной темой бесед стал сексуальный опыт. Сначала непререкаемым авторитетом в этой сфере был Олег, делившийся впечатлениями от половой жизни с Таней. Потом этот опыт приобрел и сам Валентин.
    Познать впервые женщину ему помог Борька Горбачев, переросток из той же школы № 58, кажется, с уголовными связями. Однажды он привел в свой дом, располагавшийся где-то в конце Ноябрьского бульвара, двух девиц из Москвы, заканчивавших курортный сезон. Одна из них с необычным именем Слава и одарила Валентина сладостью любовных утех. Потом Валентин и вовсе превзошел Олега в этом отношении. Он первым из школьных друзей женился и даже стал отцом. Разведясь с Веточкой Незнамовой, вернулся жить в квартиру матери, где перебивался случайными связями. Иногда, придя в гости, Олег терпеливо дожидался, когда Валентин закончит половой акт с одной из девиц поселка. Эти сеансы связи со временем не только обогатили Валентина сексуальным опытом, но и здравым смыслом. Как-то он поведал Олегу, что ему нравится соседка Галя, черноволосая кареглазая девушка с благородным обликом.
    - Ну и как она к тебе относится? - Спросил Олег.
    - По-моему, положительно, - ответил Валентин, - но она так горда, что не позволит приблизиться к себе без полной уверенности в последующем браке.
    - Ну и женись на ней!
    - Ты что, - удивленно взглянул на приятеля Валентин. – Ведь она на десять лет младше меня. Ее нужно будет пользовать каждый день, а то и по нескольку раз в сутки. Где найдешь силы?
   «А ведь, верно, - отметил про себя Олег, -  об этом я и не догадывался».

        Подойдя к перекрестку улиц Пушкинской и Карла Маркса, Олег увидел, как Валентин разговаривает на углу с офицером-танкистом в промасленной рабочей робе. Приглядевшись, узнал в офицере Бориса Горбачева. Решил дождаться, когда Валентин закончит разговор и тогда его перехватить. Разговор, однако, длился долго. Горбачев размахивал руками и указывал в направлении кладбища. Наконец, собеседники расстались. Горбачев пошел в угловой гастроном, а Валентин – в сторону кинотеатра «Спартак». Здесь Олег его и остановил.
    - Куда спешишь?
    - Олег!.. Приехал, - радушно воскликнул Валька. – А я тороплюсь на автобус - «шестерку». Живу теперь на Семафорной, за льдозаводом.
    - Вот, в чем дело, - произнес Олег тоном человека, которому открылась тайна. – А я ходил по твоим старым адресам и не мог тебя найти… Да вот, встретил случайно… Долго ждал, пока ты закончишь разговор с Горбачевым, аж ноги затекли.
    - Ну и подошел бы.
    - Нет, у меня к Борьке неприязнь с детских лет.
    - Что так?
    - Дело прошлое. Детская обида. Но все же… Он ограбил меня.
    - Тебя … ограбил? Ты был беден, как церковная мышь, что у тебя можно было взять?
     - Билет в кино стоимостью в один рубль. Я купил его в кассе Клуба энергетиков на картину «Опасное сходство». Помнишь с Жаном Марэ в главной роли. Но перед сеансом забежал оправиться в уборную в нашем школьном дворе. Школа же была рядом. Там меня и застали Горбачев с каким-то уркой. Этот урка приставил к моей шее перочинный ножик, потребовал, чтобы я выложил все свои ценности. Единственное, что у меня было, это пресловутый билет в кино. Не думал, что он мог представлять для них ценность. Меня обыскали, нашли билет, забрали и ушли.  За утратой билета последовала другая неприятность. Я обожал этот фильм. Побежал к матери «стрельнуть» еще рубчик на кино. Благо она работала на автостанции на той же улице. Однако с деньгами тогда было трудно, и мать отказала по той причине, что один рубчик уже дала. Я упрямо настаивал, что, очевидно, не укрылось от ее соседей-кассирш. Одна из них пришла на помощь матери, потребовав от меня прекратить вымогательство и удалиться. В общем, это была катастрофа.
    - Ты, что же, до сих пор ненавидишь Горбачева за это?
    - Пожалуй, нет. Он лично меня не грабил, да и, кажется, высказал предположение, что билет мне нужен, чтобы прогулять уроки.  Я воспринял это как попытку намекнуть урке на неуместность грабежа. Но, все равно, он не был последователен в защите меня. Не стану же я любить его за это… Ладно, на кого мне обижаться: в прошлом, как и сейчас, были волки, были и такие ягнята, как я. Почему он одел форму танкиста?
    - Потому что он и, в самом деле, танкист. Окончил военное училище. Теперь служит в Крыму. Говорит, их танковая часть расположена за кладбищем, недалеко от ставка. Ребята, говорит, послали за водкой. Ты куда держишь путь?
    - Да, в общем, никуда.
    - Ну, тогда поехали со мной. Посмотришь, как я живу на новом месте.
    - Поехали. Маманя дома?
    - В отъезде.

    Улица Семафорная самим названием выдавала свою принадлежность  железнодорожному поселку. В основном, он состоял из одноэтажных, двухэтажных глинобитных построек, в отдельных случаях – каменных или кирпичных. С 5-этажного дома, в котором Скуловы получили двухкомнатную квартиру, началась перестройка поселка в современный пригород. Он обозначил начало улицы и стоял пока одиноким, как перст, серым колодцем. В самой квартире Скуловых чуть прибавилось комфорта, появился телевизор, но все равно до настоящего уюта было еще далеко.
    Сели за чай. Валя сохранял верность прежним привычкам: он засыпал треть большой чашки чаем, и наливал в нее крутого кипятка. Так он делал, когда чай был грузинским, и это оправдывалось его низким качеством. Но сейчас-то чай был индийским, в результате его крепость убивала аромат. Впрочем, кайф чифиря тоже поднимал настроение.
    - Был, - спросил Валентин, - у Шурика?
    - Был. Ходили на прошлой неделе на Абдал к Коле. Знаешь, могила впечатляет: Коля  на монументе такой порывистый. Кто бы мог подумать, что он первым пробьет брешь в нашей кампании живых. Хотя я помню, он иногда жаловался на сердце, бледнел, покрывался потом.
    - А умер от рака, не зная об этом. Сам был врачом и уклонялся от флюорографии. Такой парадокс.
    - Ты думаешь, он знал о своей болезни?
    - Не знаю. Но в чем-то он был чудаком. В свой внутренний мир не подпускал. Даже его мать говорила, что он держится надменно, что ему не хватает сердечности Шурика.
    - Шурик, конечно, парень, что надо. Говорит, монументальную могилу брата предки сделали с умыслом. Дескать, хватит места для всех их.
    - Что ж, momentum more. Ну, а Таню видел?
    - Сподобился, наконец. Но лучше бы не пытался.
    Олег рассказал другу, как было дело.
    - Эх ты, - вздохнул Валентин, - трусишка зайка серенький, а еще бывший чекист.
    - Я уже женат.
    - Допустим. Чего же ты интересуешься Таней?

                6

    То, что настала пора завершить бизнес, Шевчук почувствовал, когда инициатор проекта Зяма Гурвич заторопился домой, в Керчь. Еще раньше, по личным причинам, проект покинул Павлик Волошин. У него с женой в Крыму обострились отношения на почве ревности. Валерий оставался один на всю Восточную Сибирь дорабатывать проект. «Выполню еще пару заказов, - решил он, - и сам укачу домой. Без Зямы много не наработаешь».
    Гурвич задумал «дело» летом минувшего года. Может, мысль срубить «бабки» на выполнении фотозаказов возникла у него в голове сама собой, может, ее подсказали разговоры с отдыхающими в Керчи сибиряками, но факт остается фактом: Зяма предложил Валерию и Павлику провести зиму в Сибири, где можно было заработать на выполнении заказов на фотосъемку для предприятий, детских садов, да и отдельных заказчиков, которым северный коэффициент позволял платить фотографу больше. В Керчи Зяма заведовал фотоателье. Заработки там его не впечатляли. Летом еще был «навар» за счет наплыва отдыхающих. Зимой же на серьезные доходы нечего было рассчитывать. Керчане фотографировались мало, особенно, в холодные зимние дни, усугубляемые нашествиями свирепого ветра «бора».
    Зяма знал фотодело в совершенстве. Владел даже японской «желтой» оптикой. О каналах, по которым такого рода фототехника поступала в руки Зямы, никто не знал, да и не интересовался. Всем было очевидно, что евреи – граждане мира и отличные предприниматели. Подтверждение этого Валерий обнаружил и в работе К.Маркса «К еврейскому вопросу», где утверждалось, что буржуазное общество всецело проникнуто коммерческой еврейской сущностью. Чего же удивляться тому, что Зяма, как истинный представитель своего народа, проявляет лучшие качества еврея. Было бы более удивительно, если бы он оказался исключением. А ведь Валерий был знаком в Керчи с одним таким исключением: этот еврей опустился до алкоголизма…
    Хотя Гурвич был прекрасным специалистом, он практически не занимался во время сибирской кампании фотоделом. Зяма сосредоточился на обеспечении компаньонов заказами, те же разъезжали по городам и весям Якутии, выполняя заказы на практике. Где только не бывал Валерий: в Якутске, Вилюйске, Верхоянске, Усть-Нере. Чего только не видел! На Индигирке, например, наблюдал оригинальный способ ухаживания молодых пилотов, летающих на А-2, за девушками, которыми была укомплектована баржа, перевозившая продукты. Они совершали немыслимые виражи, стараясь покрасоваться перед прекрасным полом. Девушки, видимо, не в первый раз были объектами такого внимания. Они совершенно не боялись ухажеров и лишь награждали их озорными улыбками.
    Шевчук хорошо освоил свое дело. Придя в детский сад или учреждение, он натягивал между двумя стойками простынь и выстраивал на белом фоне группу сотрудников или детей с воспитателями. Потом делал коллективный снимок. По заказам желающих изготовлял индивидуальные фото. За отдельную плату, конечно. Постепенно набирались приличные суммы, которые складывались в общий котел и затем делились соответственно вкладу и рангу участников проекта. Зяме доставалась, конечно, львиная доля.
    Но сейчас Валерий работал один и на себя. Оставался последний заказ. Надо было позвонить в Якутске Виктории Львовне, 35-летней, эффектной блондинке, заведовавшей телефонной станцией, которой Зяма еще месяц назад обещал сделать коллективное фото сотрудников. Прилетев в город из Усть-Неры, он немедленно позвонил на телефонную станцию, и несколько удивился настоятельным просьбам начальницы зайти к ней для того, чтобы обговорить выполнение заказа. Впрочем, подумал Шевчук, может, ее интересует заказ «с прицепом». Так, компаньоны называли новые предложения клиентов, выходящие за рамки условного контракта.
    На следующий день он пришел на телефонную станцию. Постучал в дверь кабинета начальницы.
    - Входите, - услышал ее голос, в котором звучало что-то призывное. – Жду вас с утра.
    - Я ведь предупреждал, что могу задержаться, - напомнил Валерий, - впрочем, сейчас только 12 часов дня.
    - Не думайте, что я хотела вас в чем-нибудь упрекнуть, - сказала Виктория Львовна с обворожительной улыбкой. – Просто, у нас такая работа, что какая-нибудь непредвиденная случайность нередко срывает наши планы. Вы готовы к съемке?
    - Разумеется.
    - Тогда подождите немного, я предупрежу коллектив, и мы пройдем в соответствующее помещение.
    Она вышла за дверь и вскоре вернулась с коренастым светловолосым мужчиной с цепким взглядом. – Молодой человек имеет к вам дело, Валерий Аркадьевич, - сказала начальница, - поговорите с ним, я не буду вам мешать, - сказала Виктория Львовна и вновь скрылась за дверью.
    Валерий все понял. Дамочка сыграла роль «гапончика». Он попался в ловушку ОБХСС. Теперь начнутся расспросы. Что ж, оказался крайним, надо отвечать. Буду брать всю вину на себя. Так будет лучше для меня самого и моих компаньонов.
    - Вижу по вашему лицу, Валерий Аркадьевич, что вы догадались, кто я, - начал разговор незнакомец. – Но все же позвольте представиться: инспектор ОБХСС Васильев Степан Григорьевич, вот мой документ. – Он вынул удостоверение красного цвета и, раскрыв, показал его Шевчуку. Тот скользнул по нему беглым взглядом.
    - Мы некоторое время наблюдаем за вами, - продолжил Васильев, - и у нас возникло несколько вопросов. Ну, во-первых, у вас есть разрешение на фотосъемку такого рода?
    - Нет, - честно признался Шевчук, - я приехал на недельку – другую подзаработать, ни с кем не советуясь.
    - Вот это плохо. Надо было посоветоваться, и, прежде всего, по юридической стороне дела. Вы, что же, не понимаете, что у нас запрещено незаконное предпринимательство?
    - А законное? Как бы я мог оформить законную предпринимательскую деятельность?
    Васильев посмотрел на собеседника с некоторым удивлением.
    - Не надо увлекаться наживой. Занимайтесь честным трудом, и у вас не возникнет проблем. Вы кто по образованию?
    - Закончил ЛГУ имени Жданова по специальности  филолог-албанист.
    - И не могли с таким образованием найти работу?
    - По специальности, и в Керчи – нет. С Албанией отношения разорваны, а в столицах и без меня хватает специалистов.
    - Боже мой, разве на Албании свет клином сошелся. У вас же высшее образование – с ним везде у нас дорога.
    - Я и не собирался заниматься фотографией вечно.
    - Откуда у вас сноровка профессионального фотографа?
    Валерий объяснил, что в юности работал в фотоателье.
    - А заведующим был Гурвич?
    - Нет, Зиновий Самуилович просто мой керченский знакомый. Я случайно встретил его здесь. Попросил его поискать клиентов. Он позвонил на телефонную станцию.
    - Понятно. Не хотите сдавать сообщников. Честно говоря, против него у нас нет улик, но вашу деятельность нельзя признать безобидной. Мне придется задержать вас и привлечь к судебной ответственности.
     - Насколько серьезны мои прегрешения?
    - Это определит суд.

    В следственном изоляторе собралась занятная компания. Здесь были проворовавшийся бухгалтер «Якутскстройтреста», лесоруб из Вилюйска, по вине которого, якобы, погиб человек, самогонщик Петя и, наконец, Валерий Шевчук.
    Бухгалтер, лысеющий мужчина за сорок, утверждал, что пострадал за любовь. Его, семейного человека с женой и двумя детьми, толкнула на приписки и утайки страсть к молодой особе – кассирше из того же треста. Обворовывали они трест вместе, но бухгалтер, как истинный джентльмен, взял всю вину за недостачу на себя.
    Самогонщик Петя полагал, что оказался под следствием по недоразумению. Он ведь помогал жителям Оймяконской впадины обогреться изнутри. Разве это не благое дело там, где находится полюс холода. Вместо того чтобы оценить это, власти отправляют его в застенок.
    Лесоруб ни на что не жаловался и ни о чем не сожалел. Адвокат ободрил его тем, что имеет на руках доказательства его невиновности в гибели партнера на лесоповале и что вскоре его выпустят на волю без суда. Лесоруб, обретший спокойствие, старался выводить сокамерников из тревожного состояния играми в шахматы, карты, лото. С Валерием он особенно сблизился, поскольку  сразу обнаружил в нем незаурядного шахматиста, ну и, кроме того, образованного интеллигентного молодого человека. За шахматной доской они поведали друг другу причины пребывания каждого в следственном изоляторе. Лесоруб в знак утешения предсказывал Шевчуку легкое наказание и даже обещал следующим летом съездить на отдых в Керчь, где они посмеются на свободе над нынешними неприятностями.
    Ночью Валерию приснился сон, калейдоскопом проносились картины вольной студенческой жизни, лица друзей, преподавателей, иностранных студентов  вне времени и реальной связи. Ему снилось, как он идет по тротуару пустынного Невского проспекта с Мерзляковым и Светловым, да еще одним студентом-архитектором, с которым пили за одним столиком «Жигулевское» и темное пиво «Портер» в пивной под названием «Лондон». Закусывали сардельками. – Почему, - спрашивал внутренний голос, - так безлюдно? – Он же, а, может, другой внутренний голос отвечал: - Ты же во сне, дурень, неужели не понимаешь?
    Архитектор и Светлов продолжали начавшийся в пивной идеологический спор.
    - Всему свое время. Сегодня Хрущев дал крестьянам пенсии и паспорта, раньше это было невозможно, - говорил упертый Светлов с горячностью, усиленной алкоголем. - Ну, дал бы ты раньше паспорта, дал пенсии, что дальше? Крестьяне поперли бы в города, перестали бы работать. Свобода не должна опережать материальный прогресс.
     - Феодальное рабство, - возражал студент-архитектор, –  всегда рабство.
    - Не надо смешивать понятия. Колхозный строй – это не феодализм. Кто по-твоему в колхозе феодал, председатель, что ли?
    - Государство.
    - Государство и при феодализме не было феодалом, а при социализме  - тем более.
    - Государство загоняло людей в колхозы, организовало голод, поместило трудолюбивых крестьян в лагеря, а бездельников и пьяниц поставило на их место.
    - Зачем, если можно было обойтись без этого?
    - Затем, чтобы отобрать то, что ему не принадлежит, и поделиться с голытьбой частью того, что не может произвести само.
    - Ты рассуждаешь, как граф или князь. Но что бы ты предложил взамен?
    - Продолжение НЭПа.
    - Но ведь его свертывание было реакцией на кризис хлебозаготовок. Что здесь можно было сделать?
    - Преодолеть кризис экономическими методами.
    - А фактор времени, менталитет, внешние угрозы? Ты забыл  тезис, что за десять лет нам надо пробежать путь, пройденный другими странами за сто лет?  Как бы ты создал промышленность, способную производить военную технику и трактора? Как бы ты в условиях Великой депрессии убедил людей в том, НЭП – наилучшая политика? Потом, я хотел бы взять под защиту пьяниц и бездельников. Ясно, что в стране, где 80 процентов населения жило в деревне, они составляли большинство. И что же им вечно пьянствовать и бездельничать? Наниматься в услужение «эффективным хозяевам» вроде кулаков? Добро бы эти хозяева занимались трудовым воспитанием, а то ведь главная их цель – нажива, главная цель урвать побольше при наименьшем использовании этих самых бездельников, а попросту бедноты. И далее, неужели ты думаешь, что богатство достается лишь умом и деловитостью? Тогда признай, что Рокфеллер умнее тебя настолько, насколько он превосходит тебя в деньгах.
    - Вот, ты какой, - качал головой собеседник. – В пивной сидел молчаливый, погруженный в себя. Вот, думаю, вдумчивый парень, а ты оказывается записной реакционер…
        Мерзляков, шедший рядом, спрашивал Шевчука:
    - Отчего ты молчишь?
    - Я думаю.
    - О чем?
    - Определил диагноз своей болезни. Она – в узкой специализации и регламенте.
    - О, это страшная болезнь, и она чревата рецидивами. Она началась сразу после эпохи Возрождения и продолжается до сих пор. Но не надо углубляться в это, есть ведь отдушины. Ты любишь море?
    - Еще как. Море позвало меня в Питер заниматься албанистикой. Когда я плавал на «Кристалле», то познакомился в Керченском порту с ребятами, перевозившими грузы в Дуррес и обратно. Их рассказы были так увлекательны.
    - Да, море, - вздохнул Мерзляков, - в свое время я сам отдал ему дань восхищения. Правда, работа учетчиком на сейнере несколько меня отрезвила. Условия суровые, штормовая Атлантика, грубые нравы. Когда брал томик Шекспира из корабельной библиотеки и шел в свою каюту, мне во след ворчали: - Этот парень опять потащился со своей Библией. – От «парня» и «Библии» меня коробило.
    Женя Мерзляков, которому оставался год жизни до возраста Христа,  был значительно старше своих приятелей-студентов, следовательно, богаче жизненным опытом. Выглядел прагматичным, но несколько рафинированным субъектом. Образован, начитан, красноречив. Обладал подвижным лицом, на котором играли эмоции. При всей хрупкости и маленьком росте вышеназванные качества обеспечивали ему большой успех у женщин. Они упивались его красноречием и мимикой. Среди его пассий были балерина, рано ушедшая из театра по состоянию здоровья, молодая писательница, но большую часть времени он предпочитал проводить с официанткой из гостиницы «Европейская».
    Мерзляков научил Шевчука серьезному отношению к кино, трезвому анализу фильмов. Профессионально рассуждал о наших киношедеврах, неореализме, превосходстве Стэнли Крамера над Голливудом. Иронизировал над фильмами китайцев и киностудии Довженко. Некоторые картины  друзья разбирали на цитаты.
     Кино. Как много значило оно в студенческое время!
     - Сон тоже похож на многосерийный фильм, - снова заговорил внутренний голос. – Гляди…
    В комнате общежития на Детской улице собралось за одним столом многочисленное общество, играя в преферанс. Разве хватит одна колода карт на такое количество людей, - сомневался Валерий. - Как они могли рассесться за этим маленьким столиком, поместиться в такой маленькой комнате? Но факт оставался фактом, всем хватало мест, никто не оставался вне игры.
    Пока Шевчук производил в уме подсчеты очков, заработало радио. – Передаем срочное сообщение. Президент Соединенных Штатов Америки Джон Фитцджеральд Кеннеди и губернатор штата Техас Джон Конноли, - произнес трагическим голосом диктор, - пали жертвами теракта. Убийца схвачен. Подробности сообщим позднее.
    - Вот это да-а-а.., - протянул Женя Мерзляков. – Убили президента. Прогрессивный, значит, - махнул он рукой с остервенением.
    - Прогрессивный, - усомнился кубинец Мигель, - только из-за того, что убили? А интервенция на Кубу? Ведь он был ее организатором и вдохновителем. А ракеты? – Он хотел, видимо, выразить свое возмущение согласием Хрущева на унизительный досмотр советских судов, заходивших в кубинские порты, но во время спохватился. В такой аудитории надо быть сдержанней.
    Албанец Лека и китаец Яосянь сочувственно улыбнулись кубинцу.
    Как бы не замечая этого, вмешался в разговор американец-практикант  Тэд Уоллис. – Я, как ломовая лошадь, работал на Кеннеди во время предвыборной кампании. И вот такой финал… Это устроил Линдон Джонсон, кто же еще?
    - Джонсон, или кто-то еще, узнаем, - философски рассудил товарищ по комнате Коля Станкевич. – Убийца ведь пойман. Но почему именно Джонсон?
    - Он очень правый, реакционер.
    - У вас правый может убить либерала? Вот это да-а, - удивился Олег Светлов.
    - У вас же коммунисты убивают коммунистов, Синявский даже написал «День открытых убийств», - оскорбился Тэд, - почему у нас должно быть иначе?
    - У нас трудности роста, - объяснил Светлов. – А Синявский сидит в тюрьме за клевету. Власти какой западной страны смирились бы с публикацией произведений под таким названием?
    - У нас их печатают сколько угодно, - возразил Тэд.
    - Таких, да не таких.
    - Не вешай нам лапшу на уши, - поддержал Светлова кубинец. – Мы недавно освободились от «демократии» американского пошиба и знаем что это такое.
    - Нет демократии американского образца, нет социалистической и буржуазной демократии, а есть просто демократия.
    - И это нам знакомо, - усмехнулся Мигель. – Говорят, существует чистая демократия, а подразумевают под ней буржуазную демократию или демократию американского образца.
    Лека и Яосянь одобрительно закивали головой…
    Вдруг перед глазами поплыли картины родной Керчи. Митридат, храм Иоанна Предтечи, Царский курган, двор на улице генерала Петрова… В дальний подъезд дома идет девушка, свежая и румяная, ее соблазнительные формы под легким сатиновым платьицем будят у Валерия эротические переживания. У матери он навел справки: ее зовут Наташа. Когда-то они учились в одной школе имени Володи Дубинина. Она училась тремя классами младше. Естественно, он ее не замечал. Но сейчас…  Как бы с ней познакомиться, неужели просить у матери, которая, говорит, знает родителей Наташи?
    Внезапно Наташа поворачивает и направляется прямо к нему, Валерию. Он взволнован. Что она скажет? Сможет ли он дать ответ?
    - Ты читал в «Новом мире», - спрашивает Наташа, - рассказ Солженицына «Один день Ивана Денисовича»?
    - Читал…, - растерянно отвечает Валерий.
    - Ну, и как?
    - Меня поразила будничность, отсутствие драматизма в его рассказе о лагерной жизни. А ведь в ней было столько ужасов, даже если судить по докладам Хрущева. Впрочем, Солженицын, это, конечно, не Горький или Шолохов…
     - А что, Шолохов, - кричит Петрович, вырастая откуда-то рядом. – Что он написал в последнее время? Весь его авторитет зиждется на «Тихом Доне», да незаконченной «Поднятой целине».
    Валерий хочет объяснить, что творчество писателя сложный процесс, что не всегда оно возможно по заказу, но не осмеливается. У Петровича свирепый вид. Волосы, покрывающие большую часть лица, делают его похожим на разъяренную гориллу. Как он не похож на добродушного, улыбчивого мужичонку, каким бывает в нормальном состоянии. Петрович не потянул румынский язык на филфаке и перевелся на истфак, этот отстойник для неудачливых филологов и востоковедов. Он бывает так забавен, когда имитирует светскую беседу бывших самодержцев и аристократов…

                7

    Мать внимательно рассматривала коллективное фото. Кажется, она узнавала на нем кроме Олега кого-то еще.
    - Этого я знаю, - воскликнула она. – Он рассказывает по телевизору об Израиле, палестинцах. Как его фамилия?
    - Говоришь, знаешь, а сама фамилию спрашиваешь, - буркнул Олег. – Это Рассадин.
    - А вот это Потапов, - удовлетворенно произнесла мать, продолжая изучать фото. – Он часто выступает с репортажами из Парижа. А где же Зорин, Каверзнев, Дунаев, Зубков?
    - Это ведь телевизионщики, элита, - пояснил Олег. – А мы просто радисты. Бывает, правда, что и наших сотрудников использует телевидение, как Потапова и Рассадина.
    - Ты, значит, не элита, - произнесла мать с напускным унынием. – А как хотелось бы увидеть тебя на голубом экране.
    - Было бы, о чем посудачить с соседками на скамейке, - пошутил Светлов. – Вот, мол, сынок, не выбился в великие актеры, зато стал незаурядным говоруном. Впрочем, профиль моей работы исключает появление на телеэкране, я ведь радиожурналист. Но и по радио ты бы меня не услышала, тексты там читают дикторы, вроде Левитана, а мы всего лишь готовим для них материалы.
    Чтобы утешить мать, убедить в том, что ее сын не последняя спица в колесе, он представил свою фирму в виде айсберга, надводная часть которого – комментаторы, корреспонденты – обязана своим сиянием подводной части – мелким начальникам, технарям, переводчикам и прочему персоналу. В этой подводной части он выполнял важную работу автора заметок, комментариев и репортажей, озвучиваемых на иностранных языках дикторами-переводчиками.  Не зря же он стоит на фото со знаменитыми людьми, получившими, как и он, награды.
    Памятное фото делали в Георгиевском зале Кремля после вручения наград по случаю 50-летия со дня рождения «Московского радио», называемого сотрудниками в обиходе «иновещанием». На ступенчатом подиуме разместились «лучшие из лучших» иновещания с наградами на груди, в основном, медалями. Вообще, Олег не причислял себя к «лучшим». Пожалуй, в творческом отношении он еще мог сойти за вполне приличного бойца идеологического фронта, но в административном – увы, нет. Не хватало организационных способностей и распорядительности. Однако Лев Таланов, главный редактор радиостанции «Мир и Прогресс», в которой он работал, видимо, ценил в нем именно творческое начало, и потому включил в список лиц, удостоенных получить в Кремле награды. Олегу досталась самая малая из них – медаль «За трудовое отличие». Но разве в ней было дело? Воодушевляли сама возможность побывать за стенами Кремля, в роскошном Георгиевском зале, ощущение собственной значимости для радиостанции и даже государства.
    Впрочем, Олег не переоценивал эту значимость. Он не мог сказать, что сделал себя сам. Это по плечу как раз тем, в которых волевое и творческое начала сливаются. А он… Овца, да и только. Его сделал не он сам, а Таланов. Вот он как раз и был воплощением единства воли и мастерства. Силой воли и таланта он пробил создание, действительно, своеобразной и самобытной радиостанции в рамках иновещания.
    Она называлась «Мир и Прогресс» и имела позывные на мелодию популярной песни «Я люблю тебя жизнь». Считалось, что эта радиостанция была голосом советских общественных организаций, о чем, собственно, она и оповещала вслед за позывными. Она вещала на главных европейских языках, но также на таких экзотических языках как гуарани, креольский и иврит. Общение с аудиторией в Парагвае, на Гаити и в Израиле требовало особого подхода, интонаций и аргументации, которые Московское радио не всегда могло себе позволить. Поэтому эти языки попали в исключительную компетенцию «Мира и Прогресса». Впрочем, того же требовало иногда и общение со слушателями на английском, французском и испанских языках, а иногда возникала необходимость в жесткой отповеди врагам социализма, которая не укладывалась в рамки политкорректности Московского радио. Именно поэтому «Мир и Прогресс» осуществлял языковую экспансию. Со временем радиостанция стала вещать на арабском и персидском языках, распространенных в регионах с так называемыми «горячими точками».
    Вещание «Мира и Прогресса» разбивалось на получасовые программы, передававшиеся в разное время суток. Каждая программа включала 10-12 минутные новости и радийные материалы: комментарии, выступления представителей советской и зарубежной общественности, ответы на письма слушателей и т.п. Между ними короткие музыкальные прокладки, перебивки, паузы. Внешнюю простоту сотрудники радиостанции стремились компенсировать глубиной и остротой содержания материалов, контрпропаганда занимала в вещании особое место. Иногда она перехлестывала через край. В одной из передач на Африку автор комментария позволил себе вольности в трактовке сенегальского парламентаризма и «негритюда». На следующий день пришлось давать материал «В СССР читают произведения Леопольда Сенгора». Радиостанцию «поправляли», но не настолько, чтобы убить в ней революционный азарт. «Где Мир, где Прогресс?!», - вопрошала шпрингеровская пресса в ФРГ, которой казалось, что вещание радиостанции не отвечало принципам разрядки. Разумеется, она не замечала бревна в своем глазу. «Мир и Прогресс» подстрекает арабов к нефтяному бойкоту», «Мир и Прогресс» провоцирует беспорядки в Иране», - утверждали западные голоса в разное время. Эти обвинения проливались как бальзам на сердца сотрудников радиостанции.
    Нет, они не преувеличивали ее роль как политического фактора, но отклики идеологических противников свидетельствовали, что материалы радиостанции бьют точно в цель, что Москва держит руку на пульсе событий. Иногда казалось, что сами события  вызвали сотрудники «Мира и Прогресса», подобно магам и волшебникам. Таланов умел подбирать способных журналистов и, главное, их выращивать. Он предлагал острые, оригинальные темы материалов и способы из подготовки. Он защищал свой коллектив от придирок начальства и умел круто обойтись с нерадивыми работниками, не унижая и не подавляя  их. Сам он напоминал Олегу президента Рузвельта. Такой же высокий, статный, импозантный. Такой же калека, правда, на одну ногу. Когда он шел, опираясь на палку, то отнюдь не выглядел инвалидом, но испытанным судьбой ветераном, сильным и мудрым.
    Они сблизились на ближневосточной, точнее, иранской тематике. Оба знали персидский язык. Видимо, Таланов признал Олега подходящим помощником для вещания на этот взрывоопасный регион. До агрессии Израиля в июне 1967 года пальму первенства в этом отношении держал Индокитай. Энергия и помыслы Таланова и других асов журналистики были направлены на подготовку материалов и программ, направленных на разложение американских солдат во Вьетнаме и Камбодже. Олег в это время «разлагал» португальских солдат в Африке, обличал южноафриканский апартеид. Но вот Израиль оккупировал Синайский полуостров, Западный берег Иордана и Голанские высоты. Потребовалось мобилизовать силы на этом участке идеологического фронта для разложения израильских солдат, поддержки арабов, особенно, палестинцев в борьбе за отторгнутые территории и самостоятельное государство. Вначале Таланов предложил Олегу подготовить ряд материалов, где попросту перечислялись экономические потери Египта, Иордании и Сирии в результате оккупации их территорий. От простого они переходили к сложному.
     Таланов ввел Олега в мир дипломатии, но не со стороны чадящей кухни, где готовились острые, соленые  или постные дипломатические блюда, а с парадного входа. После поездки в Народно-Демократическую республику Южного Йемена главный редактор стал регулярно получать приглашения в посольство НДРЮЙ на приемы по случаю Дня независимости, но сам на них не ходил, а передавал приглашения Олегу. Первое посещение такого приема удивило. Олег ожидал увидеть в его ходе торжественную часть – речи, концерт – как бывает на советских праздниках, но ничего этого не было и в помине. Гостей посольства потчевали разнообразными кулинарными блюдами и спиртными напитками. Здесь он встречал коллег-журналистов из Московского радио из редакции вещания на арабские страны. Они все почему-то приходили без жен, хотя приглашения адресовались супружеским парам. Может, для коллег это были слишком ординарные мероприятия, а, может, они избавлялись, таким образом, от надзора своих половин, обычно ревностно следящих за потреблением мужьями алкоголя. Олег же всегда ходил на приемы с Лизой, ибо считал в данном случае такой надзор полезным.
    Дипломатическое признание Советским Союзом Организации освобождения Палестины открыло путь Олегу и в палестинское посольство. Но главным было не это. Главным было то, что контакты радиостанции с послом ООП в Москве Мухаммедом аш-Шаером он устанавливал лично. Благодаря связям Таланова, от которых он узнал точную дату прибытия палестинского посла, Олегу удалось встретиться с ним первым и даже обойти здесь Московское государственное радио. Палестинское посольство вначале заняло два жилых помещения в многоквартирном доме на юго-западе столицы. В комнатах еще царил беспорядок. В одной из них высилась куча полиэтиленовых пакетов неизвестного наполнения. Шаер с помощниками наводил порядок. Говорили по-английски. Олег сообщил первичные данные о радиостанции, не преминув подчеркнуть выгоды ее статуса как общественной организации, а также о желании главного редактора встретиться с послом. - Вы можете использовать нашу радиостанцию как рупор Палестинского движения сопротивления, - передал он Шаеру слова Таланова. Посол согласился на встречу, которая состоялась позднее за столиком ресторана гостинцы «Прага». Когда же Олег откланялся, Шаер велел помощнику подарить гостю один из упомянутых пакетов. Подарок оказался щедрым. В пакете помещалась литровая бутылка шотландского виски, пачка сигарет «Мальборо» и крохотный радиоприемник местного диапазона.

                8

    - Ты был у Шаера? – Спросил тоном следователя у Олега конкурент из Московского радио Леша Крылов.
    - Был. Ну, и что?
    - А то, что, когда я навестил его, он сказал, что уже беседовал с корреспондентом Московского радио.
    - Я в разговоре с ним не упоминал о вашем существовании.
    - Но это говорит о том, что арабы не знают о вашем существовании, а слушают только нас. Марку «Московское радио» не пропьешь.
    - Это говорит о том, - поправил его Олег, - что любое радио, ведущее передачи из столицы, воспринимается за бугром как Московское радио.
    Идентичность средства массовой информации – великое дело. Это важный признак демократии, а потому борьба «Мира и Прогресса» за идентичность была борьбой за демократию. В этой борьбе Светлов не проявил себя с лучшей стороны, хотя и дважды избирался секретарем первичной парторганизации. Приятели-сотрудники даже обозвали его «политическим импотентом», полагая, что он не смог отстоять на заседании парткома творческую самобытность коллектива радиостанции. Увы, зампред по иновещанию Евстихеев не считал творчество редакции самобытным, он вообще недоумевал, почему радиостанция претендует на особое положение в иновещании, выдавая продукцию ординарного свойства. Видимо, он хотел учинить основательную выволочку редакции, пока ее главный редактор отсутствовал по болезни сердца, вызванной как раз накатом на редакцию «сверху» Сам зампред выглядел весьма учтивым интеллигентным человеком, и  было непонятно, почему он проявляет настойчивость в обсуждении работы редакции именно в этом ракурсе.
     - Согласно моей просьбе, вы передали мне одну из декабрьских  программ вещания радиостанции на Европу, - начал заседание парткома Евстихеев. – В нее включены новости, комментарий Самохина ко дню рождении Л.И. Брежнева под названием «О роли личности в истории», интервью представителя Комитета защиты мира и материал с ответами на письма слушателей. Это, что же, стандартная программа?
    - Нет, конечно, - объяснил зам. главного редактора радиостанции Кушнарев, - структура программы меняется в зависимости от вещательного дня, портфеля материалов, их объема и т.д.
    - Как вы можете ее изменить? У вас одни политические материалы. Слушателям не скучно?
    - Не скучно. Слушатели даже просят нас исключить из программ всякие развлекательные материалы, больше давать наших оценок внутриполитических событий в их странах, разъяснять вопросы марксистско-ленинской теории. Одно время мы даже препарировали для вещания на Африку учебник Научного коммунизма. Эти материалы вызвали большой поток писем слушателей, особенно, из Эфиопии.
    - Ну, эта особая категория слушателей. Если следовать у нее на поводу, то легко заслужить звание экспортера революции. Вас и так называют органом КГБ. Думаю, однако, что, если бы вы включили в свои программы «развлекалку» и  музыку, то могли бы приобрести больше новых слушателей, не потеряв постоянных.
   - Каждая программа радиостанции рассчитана на полчаса вещания, - вмешался в разговор комментатор Самохин, сидевший вместе Кушнаревым слева от Светлова. – Разбавлять ее музыкой значит размывать специфику нашего вещания.
    -  В чем же эта специфика?
    - В концентрации политического вещания, в его контрпропагандистском характере, в возможности передавать материалы по деликатным, чувствительным вопросам внешней и внутренней политики, что выглядело бы не всегда корректным со стороны государственного Московского радио.
    - Мы все работаем на одно государство. Но я не вижу особого различия в материалах радиостанции и Московского радио, разве что в исключительных случаях. Так что же, следует ли содержать на особом положении ради этих исключительных случаев большую структуру, дублирующую Московское радио?  Впрочем, не подумайте, что я веду под вас подкоп, я просто хочу, чтобы вы не замыкались в своей скорлупе, использовали опыт иновещания, поверьте очень ценный и полезный опыт. Верно, Назымов?
    Назымов присутствовал на парткоме от Программной дирекции, органа, осуществляющего анализ работы иновещания, проверяющего творчество радиожурналистов на предмет соответствия генеральной линии партии. Хотя его возражения и рекомендации были не обязательными для исполнения редакциями, не считаться с ними было рискованно.
    - Верно, Александр Петрович, - откликнулся Назымов. – Посмотрите, сколько на иновещании новых идей, рубрик, композиций. Грех этим не воспользоваться.
    Кушнарев начал терять терпение.
    - Мы никогда не пренебрегали полезным опытом, но разваливать радиостанцию не позволим, - сказал он запальчиво. - «Мир и Прогресс» функционирует на основании распоряжений ЦК и правительства.
    - Никто на вас не покушается, - заметил вновь Евстихеев, - но вы обязаны относиться к работе творчески, искать новые формы. И потом, почему вы так нервно реагируете на критику, у вас, что, нет недостатков. Есть у вас недостатки, секретарь партбюро?
    Олег вздрогнул как человек, которого растолкали во сне, чтобы заставить решать сложную задачу. Мысль лихорадочно заработала. Сказал, стараясь не запинаться, то, что Таланов и он сам не раз говорили на партсобраниях в редакции.
    - Есть, конечно. Нерегулярно идут выступления представителей общественных организаций, а ведь мы в позывных представляемся как голос общественного мнения. Недостаточен по некоторым направлениям вещания портфель материалов, отдельные авторские материалы скучны и невыразительны.
    - Вот, - удовлетворенно заметил Евстихеев, - надо учесть это в преамбуле решения парткома. – Но я все-таки предложил бы вам использовать музыкальные паузы, обзоры советской печати, разнообразные рубрики. Ведь, признайтесь, скучно слушать одни политические комментарии, да к тому же, порой, сырые и невыразительные.
    - Не забывайте, что мы вещаем всего по полчаса на каждом направлении, - снова возразил Кушнарев. – А наши комментарии ничуть не хуже продукции Московского радио, часто и гораздо лучше. Но ведь выявлять своеобразие вещания на сопоставлении наших и ваших материалов вы не хотите. 
    - Очень самонадеянное заявление, - вмешался секретарь парткома Балуев.
    В постановляющей части решения парткома записали ряд рекомендаций и требований, навязывающих редакции опыт иновещания. К тому же указали на преобладание в редакции «штатных» материалов над нештатными,  работа с которыми шла в бесплатную отработку сотрудникам редакции, а оплата – нештатным авторам. Правда, они писали порой весьма непрофессионально, но ведь принцип советской журналистики, чуждой «шкурным» интересам, требовал, чтобы это соотношение составляло 40 процентов  на 60.
    Указание парткома, естественно, воспринималось рядовыми сотрудниками редакции как удар по собственному карману. Но этика не позволяла протестовать против него. Зато они возмущались требованиями перестройки программ вещания редакции. Неспособность противостоять этим требованиям послужила причиной обвинений Светлова в «политической импотенции». Олег отшучивался, мол, какой я импотент, если соорудил двоих сыновей. Однако внутренне переживал случившееся. «Как мне не бросилось в глаза противоречие, не пришло в голову, что партком стремится подорвать статус радиостанции под видом заботы о своеобразии ее вещания?». Но, с другой стороны, для чего? Неужели, просто столкновение амбиций? И что это за упреки в политизации вещания? Видимо, кому-то хочется, чтобы мы убавили контрпропаганду, тешили слушателей рассказами о том, как пекут блины на масленицу или украшают елки на Новый год.   Этим и занимается Московское радио.
    А, может, так и следует поступать ради «разрядки» международной напряженности? Может быть. Но, увы, разрядка - вещь непостоянная. После Хельсинкской конференции мы вещали очень дипломатично, а с приходом к власти Рейгана и Тэтчэр пришлось отвыкать от дипломатии. Впрочем, всегда оставался в силе принцип мирного сосуществования государств с различным социальным строем при сохранении непримиримости в идеологической борьбе.
    Как бы то ни было, Олегу следовало признать, что он просто неприспособлен к партийной работе. Да разве он к ней стремился. Даже в КГБ умудрился не вступить в партию. В Гостелерадио же сподобился, хотя стоило это больших волнений. Он всегда ощущал в себе какую-то вялость, инертность, боязнь того, что не всегда сможет сохранить активность, постоянство воли. Ему казалось, что вступление в партию подведет черту под его вольностью. Однако, уповая на вольность, можно остаться на обочине жизни.  Таланов тоже советовал не тянуть с оформлением в партию. Возраст, мол, критический.  Пройдет еще несколько лет, и комсомольцем никто не сочтет. Наверное, уже тогда главред хотел иметь в качестве секретаря первички покладистого, удобного человека. Светлов же ему не перечил, причем не из робости, а из благодарности. Все-таки именно Таланов сделал из него журналиста.
    Жаль, конечно, что впоследствии Олег отплатил своему начальнику черной неблагодарностью. Когда поднаторел в профессии, вообразил, что все может. Поддался на уговоры перейти на работу в Московское радио с повышением. Здесь он стал, пусть маленьким, но все же начальником – заведующим отделом радиовещания на Иран. Хотя, почему маленьким? Сосед по кабинету, заведовавший вещанием на Турцию, говорил, что они оба - на полковничьих должностях. Это льстило воображению. Не нюхая пороху, не таща военную лямку, оставаясь штатским,  вдруг считаться сразу полковником! Впрочем, почему бы и нет. Должность ответственная. Надо определять вещательный день, визировать материалы редакторов и корреспондентов, решать кадровые вопросы, ладить с дикторами, переводчиками, наиболее ценной и в то же время капризной частью коллектива отдела. Часто приходилось связываться по деликатным вопросам вещания с соответствующим отделом ЦК КПСС, минуя даже своего непосредственного начальника, главного редактора Балаяна Давида Гургеновича, которого, конечно, следовало считать  генерал-майором, если не генерал-полковником.
    Однако, перейдя на новое место работы, Олег оказался в ловушке, надорвался. Опять же из-за своей слабохарактерности, безотказности. На них сыграл секретарь парторганизации Главной редакции Петр Крюков, который очень стремился поскорее освободиться от своей общественной нагрузки и уйти на дипломатическую работу. Он наметил своим приемником Светлова и навязывал ему партийное секретарство, используя как свои пробивные способности, так и влияние начальства. Олег упирался. Он знал, что значит быть секретарем парторганизации. На таком почетном, но неблагодарном посту он уже отмотал два срока в «Мире и Прогрессе» и считал это более чем достаточным вкладом в выполнение своего партийного долга. Но долго сопротивляться железному аргументу, что он может «подвести» партию, было, конечно, невозможно. На перевыборном партсобрании пришлось согласиться, скрепя сердцем, на избрание себя секретарем.
      Когда в одну из поездок в Крым, он сообщил об этом матери, та, наконец, почувствовала, что ее сын что-то значит. Как же, официальные слова о партии как направляющей силе и ядре системы были везде на слуху, в том числе в Симферополе. Следовательно, Олег, полагала мать, причастен к руководящей роли партии, будучи, к тому же, не рядовым ее членом. Но она ошибалась. Руководили страной и обществом ЦК, горкомы и обкомы партии, все те органы, которые ей позволяли действовать самостоятельно, секретари же парткомов и первичных парторганизаций предприятий и учреждений действовали под властью производственного начальства. Сколько бы ни говорили, что первички - основа партии, дело обстояло именно так. На этом рубеже ослабевал контроль партии или, скорее, она полагалась в нем на директоров и начальников, которые, хотя и были, ее членами, все же соприкасались с реальной жизнью и изменяли партийные установки. Именно поэтому партийные собрания превращались в производственные совещания, а идейность глохла. Хотя в работе на радио трудно отделить производственное от идейного.
    Казалось бы, для сильного и волевого партийца на посту секретаря открывались возможности проявить свою индивидуальность: воспламенить людей ярким словом и поступком, защитить их от произвола начальства, как непосредственного, так и вышестоящего, предложить новые идеи и решения. Но попробуй это сделать в коллективе, отдельные члены которого владеют словом еще лучше, чем ты, когда начальство, либо не допускает произвола, либо его намерения неясны, когда в голове не рождается новых идей и решений. Может, потому, что ты ощущаешь себя частью общего против сугубо частного. Может, потому, что ты лишен героического начала  и полагаешь, что избран партийным секретарем благодаря тому, что ты просто хороший покладистый парень. Более того, тебе кажется, что теперь, когда ушло время «комиссаров в пыльных шлемах», партия ищет именно таких парней, как ты.
    Он переживал снова и снова. Вроде бы человек идейный. Почему же партийная работа не дает ему удовлетворения, где она не стыкуется с реальностью? Наверное, потому, что стушевались идейные ориентиры. Когда генсеком стал Горбачев, пришла новая эпоха. Отнюдь не желанная, а скорее тревожная. Светлов впервые почувствовал ее приближение через кино. В очередной телепрограмме на неделю вдруг обозначился кинофильм «Председатель». После отставки Хрущева эта картина надолго исчезла с экранов кинотеатров. То ли ее пафос ассоциировался с хрущевским волюнтаризмом, то ли он противоречил прагматизму и умиротворенности брежневского руководства, но она пропала. А тут вновь появилась, да еще по телевидению. Светлов встретил воскрешение фильма без энтузиазма. Видимо, его впечатления от картины совпадали с впечатлениями тех, которые держали ленту на полке. Ему не нравился и другой продукт творческого союза писателя Нагибина с режиссером Салтыковым – «Бабье царство». Не нравился потому, что героиня фильма совершала подвиг во имя спасения жизни красноармейца чисто по-женски, посредством своего полового сношения с врагом. Возможно, это был не подвиг, а некий пример правды жизни, но Олег не понимал этого.
    В случае же с «Председателем», картина имела значение не сама по себе, а как знак неясного политического процесса. Куда он вел? В эпоху Хрущева? Как будто, так. Не зря стали вновь говорить о всемирно-историческом значении НЭПа. Но нельзя в одну реку вступить дважды. На полках книжных магазинов продолжали лежать труды Л.И. Брежнева, в том числе его трилогия с личными воспоминаниями. Раньше такого не было: смена власти хоронила всякое упоминание о предшественнике. Значит, Горбачев не на словах, а на деле сторонник преемственности власти.  Но, с другой стороны, больно круто он повел себя в политике.  Внедрялись новые термины и лозунги. Перестройка, гласность, ускорение, плюрализм, альтернативные выборы. В то же время – «больше демократии, больше социализма». Стариков погнали из Политбюро, ЦК, партийных органов среднего и низшего звена. Докатились до учреждений типа Гостелерадио. Стали выживать соседа по кабинету «Архипыча», старого и опытного работника, 20-го года рождения. Он и без того ходил растерянным. Раз поговорил по телефону с цековским сотрудником и сказал Светлову:
    - Представляешь, сейчас в ЦК обсуждается вопрос о развитии частных кооперативов.
    - Ну, так это в духе НЭПа, - не понял его тревоги Олег.
    - Какого НЭПа, все наоборот. Обязывают госпредприятия помогать частникам, этим мошенникам и спекулянтам. Если ниточка потянется, знаешь, к чему она приведет?
    - К чему?
    - К гибели Советской власти.
    Светлова тоже обуяли сомнения. На радиостанции «Мир и Прогресс» ситуация была проще, как в самом коллективе, так и во всей стране. Здесь же оно становилось невыносимым. С горем пополам завершил свой срок секретарства в партийной организации на Московском радио. Раз, на каком-то партийно-производственном активе встретился с Талановым, попросился назад, под его крыло. Тот не отказал. В конце концов, Олег вернулся с иновещания, на свою более скромную должность обозревателя радиостанции «Мир и Прогресс».

                9

    В этот летний день Олег отпросился с работы пораньше.  Предстояла встреча в 3 часа пополудни с Валерием Шевчуком у метро «Новокузнецкая». Он позвонил минувшим вечером, чтобы сообщить о своем прибытии, тогда  и договорились о встрече.
    Выйдя из подъезда здания на Пятницкой, Олег остановился полюбоваться черной «чайкой», возившей председателя Гостелерадио. Вскоре появился и он сам. Лапин, невысокий, коренастый мужчина плотного телосложения выкатился из здания как ядро из царь-пушки. Крупно шагая к раскрытой водителем двери «чайки», он с размаху рухнул на среднее сиденье. Автомобиль закачался на рессорах под тяжестью сановного пассажира. Дверь закрылась, и машина тронулась в путь.
    При всей своей массивности и широколобой, как у Ильича, голове Лапин выглядел все-таки карликом в сравнении с автомобилем-великаном. «Зачем ему такая большая машина, - подумал Светлов, - достаточно было бы и черной «Волги»». Впрочем, такой автомобиль положен ему не за малый рост, а за высокий статус. Ведь существовала табель о рангах высокого начальства, в соответствии с которой оно наделялось казенными автомобилями двух представительских марок – «чайками» и «волгами». Но, может, и малый рост здесь тоже имеет значение. Лапин – мужчина с умом и характером. Во властной иерархии, кажется, преобладали  выдающиеся деятели именно небольшого роста: Ленин, Сталин, Черчилль и т.д. Зато музыкальные и литературные гении, большей частью, высокие и тощие. Как это объяснить? Может, малыши более компактны, и в их организмах мыслительные процессы проходят интенсивнее, чем в долговязых организмах, из-за укороченных путей обеспечения жизнедеятельности?  Организмы людей высокого роста, видимо, работают в замедленном темпе, отсюда их мягкотелость, инфантильность, мечтательность и т.п.
    Не придя к определенному выводу, Олег отправился дальше, и через несколько шагов увидел своего крымского земляка, с которым подружился в Питере. Они обнялись, сердечно поприветствовали друг друга и направились в кафе на Пятницкой под вывеской «Звездочка». Место примечательное. Его основными посетителями были сотрудники Гостелерадио, особенно, по пятницам, когда заканчивалась рабочая неделя, и хотелось расслабиться за стаканом портвейна «три семерки» в вольной дружеской беседе, не подыскивая нужные для «дела» слова. Завсегдатаи кафе – журналисты называли его нежным словом «Этуаль».
    Заказав бутылку портвейна, приятели разговорились.
    - Как ты меня отыскал, когда приехал, где остановился? – Забросал Олег друга вопросами. Тот отвечал обстоятельно, с улыбкой:
    - Погоди, не гони лошадей. Мы не виделись с тобой лет 15, а ты хочешь, чтобы я рассказывал о себе с конца, а не с начала. Во-первых, хочу сообщить, что живу в Керчи, работаю в порту в отделе международных перевозок. Женат, супруга Наташа – биолог, работает в НИИ по части морской фауны и флоры. У меня двое детей, мальчики. По роду деятельности наш порт связан с рядом предприятий и ГКЭС, я приехал в столицу как раз для того, чтобы подписать в этом учреждении кое-какие документы. Приехал вчера вечером и остановился в гостинице «Россия». Номер твоего телефона разыскал в горсправке. Все ясно?
    - Ясно. Вчера мы толком не поговорили по телефону. Ты куда-то спешил, мне оставалось только назвать место и время встречи.
    - Я был ограничен во времени. Теперь ты, расскажи, как живешь.
    Олег коротко рассказал о своей жизни за тот же период. Потом заметил:
    - Как понимать твою работу в отделе, ты – снабженец?
    - Что-то вроде этого.
    - Почему-то все мои крымские друзья подвизаются на этом поприще  и с высшим образованием.
    - Провинция, мой друг. У нас больше ценятся снабженцы. То есть ценятся и гуманитарии, но в качестве снабженцев. Их не будет, исчезнут производственные связи.
    - Понятно. Ты надолго? Зайдешь ко мне. У меня места хватит. Четыре комнаты. Представляешь, десять лет жили в коммуналке, стояли на очереди, а когда подошла очередь на квартиру, то мне предложили сразу два варианта. Один от работы – наш секретарь парткома выбил для меня квартиру возле телебашни, другой – от горсовета в Бирюлево. Жена выбрала второй вариант. Секретарь парткома потом обижался, вот, мол, стараешься для него - для меня, то есть - а он кочевряжется.
    - Да, крепко ты его обидел. Но в этот раз я к тебе не приду. У меня командировка всего на три дня. Будущим летом приедем в Москву в отпуск вместе с Наташей, тогда и остановимся у тебя. А сейчас сделаю дела в ГКЭС, похожу-поброжу по городу, поищу детям игрушки.
    - Жене что-нибудь купишь?
    - У нее, Олежек, все есть, ей ничего не надо. Так она меня и напутствовала в дорогу. Ты лучше приходи ко мне в гостиницу. Я на пятом этаже в номере 417. Знаешь, как пройти в гостиницу?
    - Еще как, знаю. Я ходил туда к своему симферопольскому приятелю Лене Нестерову, когда он проживал в этой гостинице. Но, кроме того, работал там с участниками Конгресса миролюбивых сил со всей планеты. Брал у них интервью. Кого я там только не видел? Лидеров компартий, национально-освободительных движений со всего света, цвет человечества. Сколько денег потрачено им на гонорар.
    - Ну, и как цвет человечества, брал эти деньги?
    - Брал. Если отказывался, я доказывал, что они потратили на интервью  время и умственное напряжение, честно заслужили скромные суммы, что я им предлагал. Но все равно, наиболее щепетильные деятели, как, например, Альваро Куньял, говорили, что берут эти деньги на нужды партии.
    - Альваро Куньял кто?
    - Лидер Португальской компартии, седой как лунь, красивый, резкий, стремительный. Он выступал с обращением к солдатам метрополии в португальских колониях.
    - И каков же был их гонорар?
    - Разный. Зависело от престижа деятеля, от объема проделанной работы. Бывало 300-500 рублей.
    - Прилично. И заслуживали они таких денег?
    - Одни заслуживали, другие нет. Приходилось дорабатывать их выступления.
    - А ты бы выплачивал бы им гонорар частично. Часть им, часть – себе.
    - Что ты? Они же расписывались за гонорар, расписки я сдавал в бухгалтерию. Да и совесть… Неужели ты думаешь, у меня нет совести?
    - Вовсе не хочу тебя обижать. Но ты говорил, что их материалы нужно дорабатывать, а это тоже стоит денег.
    - Во-первых, это шло мне в отработку как редактора, а во-вторых, я делал на основе их выступлений собственные авторские материалы и получал за них гонорар. Понятно?
    - Понятно? А как с доморощенными деятелями, с ними ведь тоже работал.
    - Да. Как-то я брал интервью у одного из крупных общественных деятелей Комитета солидарности стран Азии и Африки. Наговорил он мне такую лабуду, что с пол литра не разберешься. Понял, что придется много поработать, чтобы пропустить его выступление в эфир. А гонорар ему уже выписан заранее, рублей 80. Тогда я был на радио новичком, и мне показалось, что выплачивать такой гонорар несправедливо. Я перечеркиваю сумму на квитанции, и ставлю сумму гонорара вдвое меньшую, а остаток, думаю, верну в бухгалтерию. Что тут было! Чуть не уволили. Говорят, ты же испортил финансовый документ! Заставили писать объяснительную записку. С тех пор я любой гонорар считаю справедливым.
    Закончив одну бутылку портвейна, земляки-крымчане заказали другую. «Три семерки», конечно, не крымский портвейн, но лучше, чем «солнцедар», алжирское или вермут за 80 копеек. Первое – неизвестно какая смесь, второе – кислятина, третье – сплошная аптека. Правда, все три последних напитка ушли в историю, но эта история была частью жизни приятелей, частью их студенческой жизни. Как не говори, замещение этого пойла «тремя семерками» являлось, в известной степени,  показателем, повышения качества жизни.
    - Ты говорил, у тебя два сына, - перевел разговор на другую тему Олег.
    - Говорил.
    - У меня тоже. Постарше только. Но я и женился пораньше. Удивительно, однако, почему у нас рождаются сплошные сыновья. Так, говорят, бывает перед войной, но война вроде не предвидится. Наоборот, начинаем Запад любить. Вроде, глушилки на радио замолчали.
    - Может, нам угрожает гражданская война?
    - Ничего себе предположение! Я как-то об этом не подумал. Хотя, знаешь, некоторые моменты настораживают. В райкоме партии составляют какие-то списки дружинников на случай беспорядков. Это не обычные дружинники, что шастают по городу с милицией, но какие-то отряды вроде ЧОНа. Да и не только это. Пугают какими-то информационными технологиями со стороны Запада. Говорят, например, что там разработаны аппараты, которые будут спускать вражескую пропаганду прямо на наши телеящики.
    - И как же с этим бороться? Вдруг народ разуверится в идеалах коммунизма, - произнес Шевчук с иронией. Светлов ее не заметил.
    - Технических средств для этого не придумали. Бороться можно только живым партийным словом.
    - Ну да, это дешевле, чем создавать сложные и дорогостоящие аппараты.
    - Эх ты, деляга. Сразу видно, что далек от идеологической борьбы. Для успешной пропаганды нужна ясность мыслей и поступков. Но как найти железные аргументы в обстановке, когда подбрасывают идеи социализма с гуманным лицом, демократию подменяют плюрализмом, а разумный достаток идеалом безудержного потребления, когда Китай воюет с социалистическими соседями.
    - Ты, видно, разуверился в идеалах коммунизма. А, может, верно, говорят, что у нас социализмом и не пахнет.
    - Чепуха! Социализм есть, только он зажат обстоятельствами, не может развиваться по собственным законам в капиталистическом окружении. Если бы он поменялся местами с капитализмом в смысле географии, экономической и военной мощи, все было бы по-другому.
    - А что бы стало с капитализмом?
    - Мне кажется, он не продержался бы и недели.
    - Почему?
    - Потому что сразу бы проявилась его неспособность выжить без эксплуатации менее развитых стран.
    - Почему же она не проявляется сейчас?
    - Потому что его явные и скрытые возможности эксплуатации пока  безграничны, а социализму он не дает развиваться ложными обвинениями в демпинге и прямыми санкциями. Впрочем, глупо на это обижаться. Все дело в соотношении сил.
    Приятели замолчали. Олег, видимо, погрузился в осмысление того, что сказал. Валерию же такой ход беседы надоел. Он решил вывести друга из отвлеченных раздумий.
    - Расскажи лучше, как поживает твоя крымская пассия, или ты уже забыл о ней?
    - Не забыл, но чувство притупилось.
    - Разлюбил, значит.
    - Наверное… В одно из посещений Симферополя преодолел колебания и решился. С букетом цветов направился к ее дому. Пришел, звоню, никто не отвечает. Спускаюсь по лестнице с мыслями о том, что даже обстоятельства против меня. Когда вышел из подъезда, вдруг столкнулся с ней лицом к лицу. Боже, что с ней стало! Видимо недавно остриглась наголо, может, из-за болезни какой-нибудь. Голова обросла пока еще невысоким ершиком, вся какая-то блеклая. Я опешил. Где былая красота! Машинально протянул букет. Она его схватила, швырнула в сторону и стремительно вошла в подъезд. Видимо, заметила на моем лице разочарование. Я же понял, наконец, что любовная эпопея кончилась.

                ЧАСТЬ У

                1

    Утром на Абдале царили тишина и покой. Как в блатной песне: «ни друзей, ни врагов не видать».
    Олег шел по кладбищенской аллее, вглядываясь в изображения, фото и надписи на могильных плитах и памятниках. Некоторые покойники при жизни походили на известных государственных деятелей, артистов, правозащитников, знакомых и друзей. Встречались целые коллективы покойников - летчиков, моряков, пассажиров самолетов и кораблей. Вот пара памятников над покойниками с одинаковой фамилией. Видимо, муж и жена. Судя по датам рождения и смерти, ушли из жизни в 85 и 89 лет соответственно. Пожили на этом свете! А вот молодая красивая женщина, лет 35. Может, ее сгубил неизлечимый недуг, а, может, муж убил из ревности, как когда-то случилось с учительницей Олега в начальной школе. В нескольких шагах - вообще двухлетний младенец. Чего ему не жилось?!
    Этим утром Олег шел к могиле Коли Прокудина по знакомому маршруту. Сейчас он свернет направо на аллею, которая ведет к административному комплексу, огороженному бетонной стеной. Затем узенькая тропинка вдоль этой стены выведет его к участку за номером N, где находится искомая могила. Аллея была довольно протяженной. Пришлось пройти метров двести, прежде чем показались закрытые ворота в административный комплекс. Но, что это? …От ворот с громким лаем ему навстречу трусили две собаки. Видимо, бродячие собаки, обосновавшиеся на территории комплекса и возомнившие себя его стражами. Увидев, что Олег продолжает движение вперед, одна из собак скрылась среди могил за высокой травой и кустарниками. Оттуда она давала о себе знать робким тявканьем. Другой пес был настроен более решительно. Он гавкал гулким басом и свирепо ощеривал пасть.
    «Вот тебе на-а-а …, - с тревогой подумал Олег. – Друзей здесь, действительно, не видать, а враг уже рядом. Причем враг непредсказуемый, непостижимый. Что делать?  Хоть бы какая-нибудь палка попалась, чтобы защититься». Однако он продолжал идти, надеясь на авось. Вспомнилось, как когда-то Сашка Прокудин, словно тореадор, подходил к незнакомой овчарке и гладил ее по голове. Но он был пьян. Может, собаки так реагируют на пьяниц? Впрочем, Олег читал, что именно алкоголь имел роковые последствия для многих храбрецов, встречавшихся со злыми собаками. Шевчук придерживался в отношении собак другой теории. Он считал, что собаки интуитивно чувствуют труса и нападают на тех, которые их боятся. Поэтому он старался обходить их подальше. Однако не возвращаться же обратно. Это будет выглядеть как позорное бегство, да и оно не спасет теперь.
    Олег решил противопоставить свирепости пса собственную храбрость. Он стал грозно надвигаться на лаявшую собаку. Та, тем не менее, не подавала признаков готовности отступить. Вздыбив шерсть и яростно лая, она демонстрировала готовность к решительному броску. Олег имитировал готовность дать отпор, наклоняясь к земле, якобы, за камнем. Увы, камней не было, и это, видимо не укрылось от внимания пса. Он продолжал свои воинственные демонстрации. Тогда Олег решил упредить нападение. Сорвав с пояса ремень, он бросился на пса. Тот, наконец, струсил. С отчаянным визгом он помчался к воротам административного комплекса и пролез сквозь узкую щель под ними. Олег торжествовал. Путь был свободен. Он приблизился к бетонной стене и пошел по тропинке, бегущей вдоль нее. Когда отошел на почтительное расстояние, к началу тропинки выбежали обе собаки и стали облаивать его, не проявляя желания преследовать.

    Знакомой тропинкой Олег вышел к сектору N. Он не был здесь почти полтора десятилетия. За это время кое-что изменилось. Тогда могила Коли выделялась своими размерами и оформлением. Он был сыном большого крымского начальника, который мог позволить себе незаурядные похороны  и внушительный памятник на могиле. Теперь встречались вокруг более величественные могилы и памятники. Закон о кооперативах дал возможность обогатиться многим обывателям. И их места вечного упокоения как бы говорили: - Лежащие здесь покойники жили на широкую ногу. – Могила же Коли, если перестала отличаться размерами, то сохранила свое оригинальное оформление. Впрочем, оно было просто. Высокая плита из черного мрамора над четырехугольником могилы. На ней выгравирован облик Коли, под которым надпись: «От родных и близких». Но сам облик… Он был настолько благородным и одухотворенным, что напоминал икону.
    Заслуживал ли Коля такого памятника после смерти? Безусловно. Он выделялся среди друзей сильным характером, умом, спокойствием и рассудительностью, внешностью, внушающей почтение. Все это было отражено в его облике на могиле. Олегу вспомнилось популярное после выхода на экраны фильма «Покаяние» выражение «дорога к храму». Судя по всему, это выражение содержало посыл избегать суетных мыслей и действий, стремиться к святому, а, может, и обрести святость. Но что такое святость? В реальном, а не религиозном смысле, это память о дорогом уважаемом человеке, заслужившем ее добрыми делами и после смерти. Значит «дорога к храму» - это дорога на кладбище, momentum more. Здесь рубеж между жизнью и смертью, и не случайно здесь строят церкви. Коля Прокудин, думал Олег, был лучшим среди нас. Он меньше всех заслуживал ранней смерти. Бедняга… А, может, ему повезло? Ведь вся нынешняя бесовщина с грязью и клеветой на нашу прежнюю жизнь, на социализм и коммунизм прошла мимо него. Что, однако, лучше: умереть рано или жить во время смуты?

                2
     Олег благоговейно положил на край могилы, ставший уже разрушаться, букетик красных гвоздик. Он почтил друга. Теперь пора возвращаться в реальность, а реальность была такова: наступил 1991 год – первый год последнего десятилетия ХХ века, последний год существования СССР.  В это время страна Советов уже мало походила на себя. Пожалуй, она стала стремительно вырождаться после знаменитой речи генсека КПСС Михаила Горбачева в ноябре 1987 года по случаю 70-летия Октябрьской революции. В ней прозвучала новая оценка сталинского периода развития социалистического государства. Акцент состоял в том, что это был период борьбы за власть. Конечно, либеральный генсек не собирался пугать своих политических конкурентов перспективой возвращения репрессий в случае возобновления такой борьбы. Скорее, он рассматривал свой упрощенный взгляд на советскую историю,  как на некое открытие, новое слово в науке. Отсюда пафос, с которым он произносил свою речь. Но именно после этого стали все чаще звучать стенания врагов социализма по поводу «черного» 70-летия в жизни страны.
     Они заполнили страницы книг и газет, радио- и телеэфир. Моральное обоснование своих грязных инсинуаций враги советской системы искали в достоевщине. Под аккомпанемент лицемерных вздохов о слезе ребенка, которой не стоили, дескать, все завоевания человечества, велась бешеная травля символа советской Пионерии - Павлика Морозова. С подачи некоего мерзавца, готового утопить в грязи любые идеалы ради получения синекуры на Западе, мальчонку, изуверски убитого родственниками-кулаками вместе с малышом-братишкой  объявили доносчиком. И при этом клеветники бессовестно спекулировали на святости семейных отношений. Отпрыски великих советских писателей, государственных и общественных деятелей, предавшие коммунистические идеи отцов, да и их самих, возвели на пьедестал святости жуликоватого сластолюбивого мужика, бросившего на произвол судьбы жену с малыми детьми ради деревенской шлюхи из зажиточной семьи. Как же, он выдавал, пусть даже за мзду, справки ссыльным, оказавшимся в Сибири неизвестно почему, может, за воровство и грабежи. Но в трактовке обожателей «цивилизованного» Запада, возведших измену в ранг государственной политики, трудные годы становления Советского строя представали в образе невинного мирного сообщества людей, которых власти, из врожденной злобы и жестокости, расстреливали, гноили в тюрьмах и ссылали в глухомань. Павлика Морозова, вставшего на защиту поруганной матери, восставшего против «идиотизма деревенской жизни» и поверившего в светлую коммунистическую мечту, они заклеймили предателем. А ведь он был святее Христа.
    И чего только не творилась в Москве?! Море разливанное  людей, ставших «общечеловеками» по глупости или врожденной подлости, бушевало на улицах, в парках и скверах столицы. Особо отъявленные мерзавцы, подогревая толпу, выкрикивали злобные ругательства в адрес советских вождей – железного Феликса, Сталина. Ленина. И лишь где-нибудь на обочине стояла под красным знаменем горстка защитников Советской власти во главе с Ампиловым и поэтом-трибуном Гунько, вдохновенно декламировавшим свои стихи: «Дожили, тянется грязною лапой к Ленину, к Ленину, прихватизатор». Расплодившиеся сторонники приватизации сетовали на отсутствие в СССР конкуренции  в борьбе за собственность и власть. Они с умилением отзывались о западном плюрализме, с остервенением клеймили сталинские репрессии. Но что такое эти репрессии? Это орудие конкуренции в крайней форме. В истории бывают периоды, когда жизнь общества и отдельной личности определяется такой борьбой. Например, периоды войны, в том числе, гражданской. Именно войны властвуют в это время над логикой и поведением вождей, а не сами они над войнами. Но ведь это время, слава богу, прошло. Между тем либералы и «общечеловеки» считают конкуренцию благом, даже условием проявления свободы.  Абсурд какой-то, порочный круг!
    Да, СССР существовал последние три года лишь номинально. Вместе с ним вырождалась и радиостанция «Мир и Прогресс», в которой продолжал работать Олег. Ближе к концу перестройки в ее передачах уже рассказывалось о том, как экстрасенсы объединяются в борьбе за мир, а КГБ и ЦРУ сотрудничают на благо международной безопасности. Правда, в тот период установилось некоторое равновесие сил между коммунистами и сторонниками либерально-рыночного безумия. Во всяком случае, Олег еще имел возможность практически отстаивать свои убеждения: с его подачи в эфире прозвучал репортаж о митинге 23 февраля на Манежной площади под лозунгами защиты социализма, единства армии и народа, единства и обновления Союза, где ораторы клеймили экстремистов из «Демократической России». Ему удалось выступить в эфире с рассказом о пресс-конференции в пресс-центре ЦК КПСС, которая состоялась под заглавием «Ленин без мифов и фальсификаций», наладить выпуск обзоров «По страницам еженедельника «Гласность»», который с коммунистических позиций боролся против хаоса, навязывавшегося великой стране либералами-рыночниками.
    В эти годы коллектив радиостанции перебрался из здания на Пятницкой в особняк, расположенный в одном из переулков рядом с Котельнической набережной. Раньше в этом особняке, оборудованном собственной студией звукозаписи, столовой с баром, а также сауной, помещался другой «Мир и Прогресс» - китайский. Это была временная структура, образованная на период осложнения советско-китайских отношений. В ходе процессов обрушения СССР они значительно нормализовались и сделали существование китайского «Мира и Прогресса» нецелесообразным. Зато переезд многоязычного «Мира и Прогресса» в особняк очень обрадовал его коллектив. Наконец, радиостанция обрела самостоятельность и комфорт. Ее главный редактор – железный, решительный Лев Таланов умер гораздо раньше, теперь коллективом руководил мягкий, деликатный и вместе с тем профессионально зрелый молодой человек Михаил Котилевский. Живи и работай!
    Но недолго длились комфорт и иллюзии. За несколько месяцев до августовских событий радиостанцию расформировали. Видимо, ее существование тоже признали нецелесообразным уже по соображениям лояльности союзного и российского руководства к Западу. После августовских событий, в ходе которых власть над Союзом, фактически, перешла к Ельцину, особняк оккупировала одна из газет либерального направления. Говорят, его вытребовал себе один из лидеров так называемого «демократического движения» Егор Яковлев, которому Ельцин поручил реформирование радио и телевидения. Ноша для назначенца оказалась неподъемной. После очередного прокола его освободили от должности, но, уходя, он прихватил, видимо, в качестве компенсации и особняк.
    До рокового для радиостанции «Мир и Прогресс» исхода, Олег осуществил дорогой сердцу проект. Он передал в эфир серию репортажей о Крыме, как для того, чтобы познакомить с родным краем слушателей, так и для того, чтобы самому разобраться в том, что в нем происходит. День 20 января 1991 года обещал стать знаменательной датой в исторической летописи полуострова. На этот день был намечен областной референдум по вопросу воссоздания Крымской автономной республики. Светлов понимал, что референдум отражает обеспокоенность крымчан процессами разрушения СССР и, во всяком случае, их  стремление сохранить связи со своей великой родиной – Россией. Но как пройдет этот плебисцит в условиях, когда полуостров наполнялся крымскими татарами, обиженными несправедливым выселением в 1944 году и подстрекаемыми своими радикальными лидерами к разрыву с Советской властью и Россией? Тревожило и то, что в Крыму приобрел популярность опус одного писателя, раздражавшего Олега.  Прихотливое и тенденциозное воображение этого писателя лишило Крымский полуостров перешейка, а образовавшийся остров заселило диссидентами, застроило фешенебельными кварталами в стиле Манхэттена, обеспечило дорожными развязками. Он превратил Крым в остров, когда умыкнул на Запад и стал зарабатывать на антисоветчине.  Он явно хотел смутить умы легковерных крымчан рекламой общества, якобы, процветающего в условиях «освобождения от коммунизма».
 
    Олег напросился съездить в командировку в Крым для подготовки  материалов, связанных с референдумом. Получил добро от руководства. В конце осени 1990 года он прибыл в Симферополь со штатным портативным  магнитофоном для записи интервью с представителями основных политических сил полуострова – коммунистов и татарских националистов. Вскоре он выяснил, однако, что в татарском национальном движении имеются радикальное и умеренное направления, стало быть, работу следовало вести сразу в трех направлениях.
    Сначала он связался с руководителем умеренного Национального движения крымских татар (НДКТ) Юрием Османовым. Тот возглавлял Комитет по делам депортированных народов при областном Совете Крыма и имел небольшой офис в Доме Советов на площади Ленина. Там Олегу дали номер телефона Османова, резиденцией которого был один из номеров гостиницы «Москва» у автовокзала. В этом номере лидер НДКТ и согласился встретиться со Светловым для беседы. Он произвел на корреспондента «Мира и Прогресса» приятное впечатление. У крымско-татарского лидера было подвижное, умное интеллигентное лицо вполне светского человека, открытого и дружелюбного. Держался просто, хорошо владел русской речью. На вопросы отвечал охотно и откровенно. Они беседовали на разные темы до поздней ночи, пока Олег не исписал, по меньшей мере, две магнитофонные кассеты.
    Затем Олег решил встретиться с лидером радикальной Организации крымско-татарского национального движения (ОКНД) Мустафой Джемилевым. Связаться с ним не удалось. Сказали, что лидер радикалов в отъезде. Но в начале улицы Крылова Олег заприметил дверь с табличкой, надпись на которой свидетельствовала, что за дверью находится приемная ОКНД по вопросам крымско-татарских переселенцев. Войдя внутрь, он оказался в полутемной комнате, центр которой освещала тусклая лампа. Вдоль стен сидели и стояли посетители разного возраста, мужчины, женщины дети. Некоторые старики - в каракулевых шапочках. Когда Олег вышел на середину, к нему подошли два молодых человека. Держались они с достоинством, показалось даже, что несколько настороженно. Впрочем, после того как Светлов объяснил цель своего визита, они без колебаний согласились дать интервью. По-русски говорили уверенно, определенно и даже резко, без метафор и философских обобщений Османова. Посетители со сдержанным любопытством наблюдали за тем, как записывалась на магнитофон беседа молодых людей с московским корреспондентом.
    Последний из своих визитов Олег нанес в пятиугольное здание, приподнятое на бетонных опорах, в центре Симферополя. Здесь размещались Крымский обком партии и областной Совет народных депутатов. Это было как раз то здание, которое поглотило его школу, но не воспоминания, связанные с ней. В нем он встретился с партийными и советскими функционерами, выразившими свою точку зрения на крымский референдум и политические процессы, происходящие на полуострове.

                3

    Произведенные в Крыму магнитофонные записи послужили основой ряда материалов, переданных на разных языках в эфир радиостанцией «Мир и Прогресс» до и после референдума. Сам Олег выступал в них под псевдонимом Салгиров.  Вот как эти материалы звучали в хронологическом порядке.

    18.01.91 г.

                РЕФЕРЕНДУМ В КРЫМУ: ПОЗИЦИИ И МНЕНИЯ

    ДИКТОР: 20 января – в Крыму – полуострове, омываемом волнами Черного моря, проводится областной референдум по вопросу воссоздания Крымской автономной республики, что является, кажется, первым прецедентом такого рода в период перестройки советского общества.
    Проведение референдума выпало на время, когда по всей стране проходят трудные, порой болезненные, процессы обновления государственного устройства, сопровождаемые обострением национальных, социальных и политических проблем. Обстановка в Крыму отражает эти процессы, как капля воды солнце. За ней пристально следят советские люди. Ведь Крым, населенный представителями почти шестидесяти национальностей, - это важный экономический регион на юге страны. Это музей под открытым небом, благодатный край туризма, всесоюзная здравница. Наконец, Крым – это территория, где восстанавливается справедливость в отношении целого ряда народов, и, прежде всего, крымско-татарского народа, депортированного почти полвека назад.
    Почему возникла необходимость повышения государственного статуса этой древней земли? Каково отношение крымчан к референдуму? Ответы на эти вопросы наш корреспондент Олег Салгиров искал во время встреч и бесед с представителями различных категорий населения и народностей многонационального Крыма.
    Вот что сказал заместитель председателя Крымского областного Совета народных депутатов Георгий Капшук.
                (пленка)
    ДИКТОР: Нам часто задают вопросы представители средств массовой информации, простые граждане, о том, что послужило причиной, как областной Совет народных депутатов шел к решению о проведении референдума, - говорит Георгий Капшук. – Надо сказать, что вопрос об автономии в Крыму стоит не один год. Во-первых, комиссия, которую возглавлял в свое время нынешний вице-президент страны Геннадий Янаев, вынесла в 1989 году на Съезд народных депутатов СССР заключение о том, что проблема возвращения в область крымско-татарского населения может решаться нормально лишь при условии воссоздания автономии Крыма в составе Украинской ССР. Областной Совет народных депутатов стремился решать эту проблему  не с кондачка, правовым путем. Вторая сессия областного Совета приняла решение о создании оргкомитета по выработке предложений, касающихся повышения статуса Крыма. Третья сессия областного Совета приняла заявление в адрес Верховного Совета Союза ССР, Верховного Совета РСФСР с предложением ликвидировать незаконные акты 1945-46 годов, лишавшие Крым автономии якобы за то, что в период Великой Отечественной войны население Крымской автономной республики не давало отпора нацистам и коллаборационистам. Решение о проведении референдума внеочередной четвертой сессии областного Совета народных депутатов дает возможность крымчанам высказать свое мнение по поводу документов, принятых предыдущими сессиями областного Совета, а также по вопросу автономии.
    ДИКТОР: Я обнаружил, что отношение к референдуму крымчан, да и не только крымчан, неоднозначно. Есть прямые противники референдума. Среди них – Крымский народный фронт, Организация крымско-татарского национального движения (ОКНД), украинского движения РУХ. Представитель ОКНД разъяснил причины бойкота крымскими татарами референдума. Вот его слова:
                (пленка)
    ДИКТОР: Я, Исмаилов Айдер, член ОКНД. Сейчас в симферопольском районе занимаемся расселением возвращающихся крымских татар. Как член ОКНД, я полностью подчиняюсь вышестоящим инстанциям. Но и лично, по внутреннему убеждению, поддерживаю Обращение крымского отделения ОКНД к соотечественникам, выдержки из которого следуют ниже. «Приоритетное право определять государственный статус Крыма принадлежит крымским татарам. А так как крымские татары в результате проводимой царским правительством, а затем и Советским государством политики колонизации и геноцида оказались меньшинством на своей родине, то проведение референдума среди всего населения полуострова является грубым попранием права крымско-татарского населения на самоопределение. Результаты такого референдума не могут быть признанными действительными. В связи с тем, что участие крымских татар в референдуме может быть использовано для дезинформации общественного мнения  Крымское отделение ОКНД считает нецелесообразным участие соотечественников в этом референдуме и призывает его бойкотировать».
    ДИКТОР: ОКНД, как видим, выражает свое негативное отношение к референдуму решительно и бескомпромиссно. Более осторожно и взвешенно формулирует свои возражения против референдума лидер умеренного крыла крымско-татарского национального движения, исполняющий обязанности председателя Комитета по делам депортированных народов облисполкома Совета народных депутатов Юрий Османов. Вот что он сказал:
                (пленка)
    ДИКТОР: Я не скажу, что в кампании за референдум, - говорит Юрий Османов, - все лишено смысла. Нет, здесь есть вопрос, который, видимо, был главным или изображался главным, как мы склоняемся думать сейчас. Речь идет о некоторых деструктивных процессах, которые происходят на Украине. Русскоязычное население Крыма, естественно, опасается за свою судьбу в связи с потенциальной возможностью разрыва Украины с СССР. Это делает правомерной постановку вопроса о том, что Крым является субъектом союзной федерации. Однако ни республика Таврида, ни республика Крым, бывшие в прошлом субъектами Российской федерации, не оказались жизнеспособными образованиями. И именно потому, что они не отрешились от царской политики в национальном и земельном вопросах. Крымская автономная республика должна обеспечить возрождение крымско-татарского народа, удовлетворение его прав в соответствии с Декларацией прав человека ООН. Естественно, границы Крымской АССР не должны уподобляться Берлинской стене.
    ДИКТОР: Представим, пожалуй, слово и представителю Крымской партийной организации – одному из инициаторов проведения референдума. У микрофона – руководитель проблемно-аналитической группы идеологической комиссии Крымского обкома партии Александр Форманчук.
                (пленка)
    ДИКТОР: В большинстве своем, к сожалению, крымские татары, в том числе коммунисты, не приветствуют идею референдума, - говорит Александр Форманчук. – Почему? Вопрос не простой. Крымские татары считают, что автономия в области должна быть национальной, то есть, такой, какой она была в 1921 году. Такая автономия гарантировала бы целостность и государственность крымских татар. Хочу, однако, подчеркнуть, что Крымская автономная республика никогда не была по своей сути крымско-татарской. До войны она была автономной республикой, в пределах которой имели возможность развивать свою культуру, язык, развивать свою государственность все народы. То, что крымские татары почти полвека были вынуждены проживать за пределами своей родины, конечно, не могло не отразиться на их национальном самосознании. Оно как бы застыло на уровне времени депортации. Крымская автономия воспринимается ими исключительно по национальному признаку.
    Абсолютное большинство населения, проживающего в Крыму, глубоко убеждено в том, что нужно воссоздать такую государственность в области, которая гарантировала бы равные права и возможности для всех народов.
                ----------------

    23.01.91 г.

        АВТОНОМИЯ КРЫМА: ЭПИЗОД В ПАРАДЕ СУВЕРЕНИТЕТОВ
                ИЛИ НЕЧТО ИНОЕ?

    ДИКТОР: Подведены итоги референдума о государственном и правовом статусе Крыма, состоявшегося в этой причерноморской области 20 января. Подавляющее большинство крымчан высказались за воссоздание Крымской автономной социалистической республики в составе Украинской ССР и как участника Союзного договора. Напомним, что автономия Крыма была упразднена в 1945 году после депортации из него крымских татар и других безосновательно репрессированных народов.
    Процесс воссоздания автономии Крыма, началом которого стал референдум, проходит на фоне так называемого «парада суверенитетов». В это понятие вкладывают чаще всего рост сепаратизма местных бюрократий в национальных республиках и областях СССР при игнорировании коренных прав и интересов отдельной личности.
    Можно ли считать процесс воссоздания Крымской автономии эпизодом в «параде суверенитетов»? Этот вопрос наш корреспондент Олег Салгиров задал Георгию Капшуку, заместителю председателя Крымского областного Совета народных депутатов, принявшего на своей внеочередной сессии осенью прошлого года решение о проведении референдума по вопросу об автономии Крыма. Вот что он ответил:
                (пленка)
    КАПШУК: Не очередной ли это шаг к тому, чтобы принять участие в параде суверенитетов? Я против такого толкования решений областного Совета. Мы хотим дать крымчанам почувствовать, что потерянное после войны, можно вернуть законным путем. Не случайно областным Советом приняты Декларация по вопросу повышения статуса Крыма и решение о проведении референдума.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: От представителей крымских татар я слышал мнение, что областные власти извращают смысл автономии. Дескать, вместо того чтобы способствовать восстановлению автономии 1921 года, гарантировавшей права депортированных народов, областной Совет ведет дело к восстановлению автономии с ограниченными правами. Что вы думаете по этому поводу?
                (пленка)
    КАПШУК: Что значит не восстановление Крымской автономной социалистической республики, а воссоздание ее? Мне кажется, что обычное здание, которое подверглось основательному разрушению, восстановить нельзя. Его можно либо капитально отремонтировать, либо реконструировать. Тем более, речь идет об общественном организме. Во-первых, прежняя автономия была основана на конституции РСФСР 1921 года, которой сегодня уже не существует. Во-вторых, в то время автономия была в составе РСФСР, сегодня же Крым в составе Украинской ССР. Подписан договор между Украиной и РСФСР, который гласит, что государственные границы двух республик неприкосновенны. Мы можем воссоздать или вернуть себе автономию на более высоком уровне.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: Обговаривались ли проблемы Крымской автономии с представителями соответствующих органов Украины, РСФСР и Союза?
                (пленка)
    КАПШУК: Да. Нашим группам народных депутатов областного Совета в Верховных Советах Украины и СССР было поручено рассмотреть эти вопросы на разных уровнях. Депутаты встречались с Анатолием Лукьяновым, председателем Верховного Совета СССР, Рафиком Нишановым, председателем Совета национальностей и другими государственными и политическими деятелями Союза. В работе сессии Крымского областного Совета, принявшей решение о проведении референдума, участвовал Леонид Кравчук, председатель Верховного Совета Украинской ССР. Мы получили поддержку, хотя и высказывались сомнения в необходимости проведения референдума. Кравчук, например, заявил, что вопрос об автономии Крыма можно было бы решить в Верховном Совете Украины. Да, нет, нельзя было его там решить. Во-первых, Декларация о суверенитете Украины не предусматривает государственных образований на украинской территории. Во-вторых, это не предусмотрено Конституцией Украины. Поэтому и было принято решение провести референдум, а результаты волеизъявления крымчан представить на рассмотрение Верховного Совета Украины. Проблему автономии Крыма нельзя решить простым путем. В конце концов, необходимо советоваться с народом. Все преобразования в Крыму еще со времени императрицы Екатерины Второй осуществлялись волевым путем. Когда Актом 1954 года присоединили Крым к Украине, с народом тоже никто не советовался.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: Не вызовет ли процесс воссоздания автономии Крыма эксцессы, известные по другим регионам Советского Союза?
                (пленка)
    КАПШУК: Мы думаем, что у нас не будет тех событий, которые происходят в Молдавии, Нагорном Карабахе, Прибалтике. Правда, деструктивные силы действуют и у нас. Их в последнее время очень заинтересовал Крым. К нам едут представители украинских националистических движений и партий. Они стремятся наладить взаимодействие с крымско-татарскими националистами, Крымским народным фронтом. Однако, они не пользуются сколько-нибудь значительным влиянием среди местного населения. Подавляющее большинство крымчан выступает за воссоздание автономии. Хотя и среди депутатского корпуса Крыма находились люди, которые сеяли сомнения относительно референдума.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: Я слышал мнение, что идея автономии реализуется, якобы, партаппаратом и крымскими властями в корыстных целях. Что вы думаете по этому поводу?
                (пленка)
    КАПШУК: Вот недавно на страницах одной из областных газет утверждалось, будто партократы стремятся за ширмой автономии сформировать свой ЦК. Это, конечно, выдумка. Ни в одной из автономных республик  нет ЦК партии. Почему он должен создаваться в Крыму? Расчет явно делается на неосведомленность людей. Или разговоры о нашем стремлении к высокой зарплате и портфелям. Они тоже направлены на введение людей в заблуждение. Надо знать, что зарплата руководителей и административных работников автономной республики, согласно государственным нормам, не может быть выше областной. Ни о каких привилегиях мы не думаем. Ради того, чтобы область стала субъектом союзной федерации, приобрела самостоятельность, можно поступиться, я считаю, и некоторыми полномочиями.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: Как скажется воссоздание автономии на процесс возвращения крымских татар на родину?
                (пленка)
    КАПШУК: Имея свое законодательное право, свою конституцию, мы сможем успешно решать все вопросы. Ведь согласно концепции Союзного договора, автономные республики приравниваются в правах к союзным республикам.
    Возвращение крымских татар порождает острую нужду в стройматериалах. Однако мы отдаем часть из них за пределы области. Помогать, конечно, нужно. Но если на государственном уровне решается проблема возвращения целого народа, пострадавшего от необоснованных репрессий, причем не одних крымских татар, то нужно войти в наше положение. Думаю, что воссоздание Крымской автономии поможет крымчанам отстоять свои интересы и эффективно решать проблему возвращения крымских татар и других народов.
                --------------------

    02.02.91 г.

                АВТОНОМИЯ КРЫМА: ПОЗИЦИЯ КОММУНИСТОВ

    ДИКТОР:  Сессия Крымского областного Совета народных депутатов утвердила результаты всенародного референдума по вопросу о государственном статусе Крыма. В его ходе подавляющее большинство населения многонациональной области высказалось за воссоздание Крымской автономной советской социалистической республики в составе Украинской ССР и как субъекта Союзной федерации. Тем самым крымчане отвергли как незаконные и послевоенные акты, на основе которых Крым был лишен автономии, а ряд его народов, в том числе крымские татары, были насильственно выселены за пределы области.
    В условиях обострения национального вопроса в Прибалтике, Закавказье, Молдове и других регионах СССР Крым первым показал пример правового, демократического решения проблемы государственного переустройства. Для создания условий, в которых крымчане смогли свободно и осознанно сделать свой выбор, приложили немало усилий народные депутаты, представители различных общественно-политических организаций Крыма, в том числе коммунисты. О роли коммунистов в борьбе крымчан за автономию наш корреспондент Олег Салгиров попросил рассказать руководителя проблемно-аналитической группы идеологической комиссии Крымского областного комитета Компартии Украины Александра Форманчука. Вот что он сказал:
                (пленка)
    ФОРМАНЧУК: Крымская ситуация развивается, можно сказать, в двух направлениях. С одной стороны, она адекватна тем общественно-политическим процессам, которые происходят в стране и обществе. С другой – она имеет свою специфику. После того, как 14 ноября 1989 года Верховным Советом СССР была принята Декларация о признании незаконными актов в отношении депортированных народов, процесс возвращения крымских татар и других народов в область активизировался. Это потребовало внести коррективы в оценку межнациональных отношений в Крыму, где проживает свыше шестидесяти народов. Мы внимательно анализировали ситуацию, стремились содействовать национальному согласию народов Крыма. Но развитие событий заставило искать более активные формы воздействия на ситуацию. На своей 42-ой отчетно-выборной партийной конференции коммунисты Крыма пришли к выводу о необходимости воссоздания государственности в Крыму, которая до 1944 года существовала в виде Крымской автономной советской социалистической республики. Основной путь решения этой проблемы они видели в проведении референдума. Все коммунисты Крыма единодушно поддержали эту инициативу. Через коммунистов-депутатов она была вынесена на внеочередную сессию областного Совета народных депутатов. Большинство участников сессии, независимо от своей партийной ориентации, поддержало идею повышения государственного статуса Крыма.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: Мне приходилось слышать мнение, что областная организация партии является инструментом руководства компартии Украины и потому не в состоянии выразить чаяния крымчан и автономии? Что вы скажете по этому поводу?
                (пленка)
    ФОРМАНЧУК: Если говорить об отношениях областной партийной организации с руководством компартии Украины, то в целом руководство КПУ разделяет наши взгляды на ситуацию, которая сложилась в Крыму. Хотя в некоторых вопросах наши взгляды и не совпадают. Скажем, делегаты Крыма на втором этапе съезда компартии Украины не поддержали идею формирования собственного Устава компартии Украины. Мы считаем, что сегодня нужен единый Устав КПСС, поскольку партия является сегодня той интернациональной силой, которая способна и обязана блокировать тенденции разрушения Союза ССР. Здесь проявилась, так сказать, наша особая позиция. Но в целом наши взгляды по основным принципам, программе действий коммунистов Украины не расходятся. Областная партийная организация является сегодня органической составной частью компартии Украины.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: В период подготовки референдума по вопросу о государственном статусе Крыма велись разговоры о корыстных целях участия коммунистов в движении за автономию. Ваше мнение на этот счет?
                (пленка)
    ФОРМАНЧУК: Скажем, нашим оппонентам из числа самодеятельных общественно-политических организаций не понравилась идея референдума только потому, что она исходит от коммунистов. Поэтому наблюдаются попытки эксплуатировать низкую политическую культуру части населения Крыма, правовой нигилизм в антикоммунистических целях. Имеют место попытки запугивать население возможностью создания в области какой-то «аппаратной» республики. Дескать, коммунисты рвутся к министерским постам, портфелям, хотят повысить свой собственный статус. Один из наших оппонентов заявил, что коммунисты, якобы, хотят создать в новой автономной республике ЦК правящей партии. Это, конечно, абсурд. В автономных образованиях не предусмотрено существование ЦК партии. Не будет его и в Крымской автономной республике.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: Каков процент коммунистов в органах власти области?
                (пленка)
    ФОРМАНЧУК: У нас в Крыму в местных Советах до восьмидесяти процентов депутатов всех уровней являются коммунистами. Это не значит, что все они придерживаются одинаковых взглядов. Нет. Но, поскольку основное ядро Советов формируют коммунисты, объективно возникает необходимость в координации их действий. В областном Совете уже создана депутатская группа коммунистов. Она появилась, правда, после того, как была сформирована депутатская фракция «Демократический Крым», куда входят и коммунисты. Задачей депутатской группы коммунистов как раз и является выработка какой-то согласованной линии по принципиальным вопросам развития региона и вынесение их на рассмотрение областного Совета. Я думаю, что это одна из цивилизованных форм парламентской деятельности, которой еще придется много учиться всем общественно-политическим организациям.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: Каково отношение коммунистов к проблемам возвращения в Крым депортированных народов?
                (пленка)
    ФОРМАНЧУК: Из депортированных народов, возвращающихся в Крым, наиболее многочисленным являются крымские татары. Данные о численности этого народа на сегодняшний день противоречивы. По переписи 1989 года, в Советском Союзе насчитывается двести семьдесят одна тысяча крымских татар. Сами крымские татары эту цифру не признают. Они приводят такие цифры, как семьсот, восемьсот тысяч человек. Иногда называется цифра в миллион двести пятьдесят тысяч человек. Думаю, эта цифра требует дополнительной экспертизы на уровне союзных органов. Но та государственная программа возвращения крымских татар на родину, которая сегодня реализуется, рассчитана на триста тридцать – триста пятьдесят тысяч крымских татар. В настоящее время в Крыму проживает порядка ста пяти – ста семи тысяч крымских татар. Хочу сказать, что в 1987 году, когда эта проблема выдвинулась на первый план, в Крыму проживало всего лишь десять с половиной тысяч крымских татар. Они считают, что  автономия в области должна гарантировать, прежде всего, их собственную целостность и государственность. Однако Крымская автономная республика никогда не была по своей сути крымско-татарской. До войны Крым был автономной республикой, в пределах которой имели возможность развивать свою культуру, язык и самоуправление все народы. Здесь было семь крымско-татарских районов, один – немецкий, один еврейский. Были национальные сельские советы – болгар, греков и других народов. И сегодня большинство населения Крыма, в том числе коммунисты, выступают за такую автономию, которая бы исключала предпочтение какой-то одной нации.
    КОРРЕСПОНДЕНТ: А как обстоит дело с другими депортированными народами?
                (пленка)
    ФОРМАНЧУК: В Крым сейчас хотели бы вернуться четыре тысячи семей армян, депортированных в свое время в другие районы страны. Желают вернуться немцы, греки, караимы, крымчаки и другие народности. Среди этих малых народов есть, конечно, коммунисты. И они стоят, я бы сказал, на четких интернационалистских позициях. Они считают, что Крым должен иметь такой тип государственности, который бы гарантировал равные возможности развития народов, населяющих полуостров.
                ---------------

    07.03.91 г.

                КРЫМСКИЕ ТАТАРЫ: ТРУДНАЯ СУДЬБА

    ДИКТОР: Среди народов СССР, перед которыми перестройка открыла перспективы национального возрождения, - крымские татары. О них рассказ нашего корреспондента Олега Салгирова.
    ДИКТОР: Крымские татары – народ трудной судьбы. Сразу после освобождения Крыма от немецко-фашистских захватчиков весной 1944 года этот народ был выслан за пределы области под предлогом «измены» социалистическому Отечеству. Людей оторвали от родных очагов, исторической родины. Их постигла участь изгнанников, над которыми нависла угроза полной утраты национальной самобытности. Автономия, которой пользовались крымские татары наряду с другими народами, была упразднена.
    Однако народ не сдавался. В первые же годы после выселения зародилось и стало набирать силу национальное движение крымских татар, боровшееся за возвращение депортированного народа на родину. Оно встретило сочувствие и поддержку со стороны демократической общественности всех советских республик. Лишь после 1985 года забрезжила надежда на скорое осуществление чаяний крымских татар. Новое руководство Союза сформировало комиссию по проблемам возвращения крымских татар, которую возглавил бывший министр иностранных дел Андрей Громыко. Работа комиссии, однако, была обременена наследием прошлого и потому не могла удовлетворить крымских татар. В 1989 году новая комиссия, которую возглавил на этот раз нынешний вице-президент страны Геннадий Янаев, вынесла на съезд народных депутатов СССР  заключение о том, что проблема возвращения на полуостров крымско-татарского населения может решаться нормально лишь при условии воссоздания автономии Крыма в составе Украины. Решение проблемы сдвинулось, наконец, с мертвой точки. Сейчас в Крыму проживает порядка ста пяти – ста семи тысяч крымских татар. Однако, по утверждению лидеров крымско-татарского национального движения, гораздо больше их все еще проживает в местах высылки.
    Годы несправедливости не могли не наложить отпечаток на взаимоотношения крымских татар между собой и с властями разного уровня. Вот что говорит об этом один из активистов национального движения Васфи Абдурраимов.
                (пленка)
    ДИКТОР: Тут опять следовало бы вернуться лет на двадцать назад в период стагнации или застоя, как мы его называем, - говорит Васфи Абдурраимов. – В тот период власти сделали ставку на репрессии. Лучшие представители народа – люди, которые стояли у руководства Крымской АССР, у руководства партизанским движением, подвергались репрессиям. Их сажали за решетку группами и в одиночку. То есть, ставка была сделана на разгром национального движения силой. Потом наступила вторая оттепель – «горбачевская весна», когда все поняли, что период репрессий канул в Лету. Чтобы помешать возвращению крымских татар на родину, была сделана ставка на создание независимых организаций, ассоциаций, профсоюзов, выполнявших волю могущественных сил. Такими методами преследовалась также цель посадить на шею народа всевозможных паразитов, спекулируя на его инстинкте самосохранения. О них никто бы не знал ни в Союзе, ни за рубежом, если бы им не дали трибуну, возможность широко пропагандировать свои взгляды. Между тем подлинные представители национального движения действовали в сложных условиях, за счет сил и средств самого народа, а не подачек из-за рубежа. И этот путь оказался наиболее жизнеспособным. Он позволил вывести проблему крымских татар на нынешний уровень за два-три года.
    ДИКТОР: Как видим, недоверие крымских татар к властям еще велико. Это недоверие побудило подавляющее большинство народа бойкотировать референдум  по вопросу воссоздания Крымской автономии, который был проведен в конце января этого года. О мотивах бойкота говорит Шакир Селимов, ответственный секретарь областной газеты «Достлук», издающейся в центре области – Симферополе – на крымско-татарском языке.
                (пленка)
    ДИКТОР: Инициаторы референдума утверждают, - говорит Шакир Селимов, - что Крым никогда не был национальной автономией. В области, дескать, существовала территориальная автономия. Но давайте возьмем статус Крыма в 1921 году, конституцию того времени. В ней четко и ясно прописано, что государственными языками Крыма являются татарский и русский. Значит крымская автономия была создана по национальному признаку. Почему не вернуться к этому, а изобретать какую-то новую форму автономии. Вот в связи с этим наш народ и я лично выступили против проведения референдума.
    ДИКТОР: Итоги референдума ныне известны. Подавляющее большинство крымчан высказались за воссоздание Крымской АССР в составе Украины и как участника Союзного договора. Но практические шаги к автономии, на мой взгляд, вряд ли окажутся безболезненными. Тем более, что радикальная часть крымских татар бойкотировала референдум в союзе с самодеятельной организацией – Крымский народный фронт и группами украинцев, среди которых пользуется влиянием украинское националистическое движение РУХ.  За это крымских татар-радикалов упрекали в экстремизме. Но у них свое мнение на этот счет. Вот как его выразил один из активистов Организации крымско-татарского национального движения (ОКНД).
                (пленка)
    ДИКТОР: Я, Сенавер Кадыров, член ОКНД. Советские средства массовой информации исказили понятие экстремизм. Еще в начале 80-х годов в отношении активистов крымско-татарского национального движения, в частности, Мустафы Джемилева (лидере ОКНД) использовали этот ярлык. Мы имеем общепринятое представление об экстремизме. ОКНД не давало ни одного повода для обвинения в экстремизме. Мы сходимся с РУХом в убеждении, что референдум нужно было бойкотировать. Своих взглядов не скрываем.
    ДИКТОР: Возможен ли компромисс и взаимопонимание между Советской властью и крымско-татарским национальным движением на пути воссоздания автономии? Мне показалось, что возможен. Из бесед с представителями советских и партийных органов в Крыму я вынес впечатление, что они готовы рассматривать требования крымских татар, в том числе языковую проблему, в благожелательном духе. С другой стороны, не все национальное движение  стоит на позициях противостояния с властями. Лидер умеренного крыла национального движения Юрий Османов выступает за сотрудничество с Советской властью, хотя порой ему приходится выслушивать немало обвинений и оскорблений за это. Вот что он говорит об участии своих сторонников в движении.
                (пленка)
    ДИКТОР: Я уверен, - говорит Юрий Османов, - что наше движение никогда не будет ни организацией, ни партией. Оно сойдет со сцены, как только будет выполнен наказ народа. Мы не имеем никаких собственных целей и интересов, лежащих вне задачи возвращения нашего народа на родину. Ныне процесс возвращения идет. Мы давно мечтали об этом и знали, что наступит этап восстановления исторической справедливости. И мы сразу же пытались разрушить барьер между Советской властью и нашим народом. Существуют разные мнения: хороша или плоха эта власть. Но не надо забывать, что эта власть государственная. Пора переходить к нормальному существованию, преодолевать тюремную психологию, возникшую от того, что наш народ долгое время фактически жил как в тюрьме. Переход к нормальному образу мышления и жизни  - болезненный процесс. Но при всем непонимании, при всем сопротивлении, которые по сей день встречаются со стороны партийных и государственных структур, нет иного пути, кроме как выйти на тесный контакт с Советской властью, сломать барьеры, использовать государственный механизм в интересах нашего народа. Собственно, наказ народа и предполагает организованное на государственном уровне возвращение на родину.
                -----------

    14.03.91 г.

       СОЮЗНЫЙ РЕФЕРЕНДУМ И ПРОБЛЕМЫ КРЫМСКИХ ТАТАР
   
    ДИКТОР: 17 марта в общенациональном референдуме по вопросу о судьбе СССР не примет участие население Крыма. Оно уже сделало свой выбор в конце января текущего года, когда подавляющее большинство жителей полуострова высказались за воссоздание здесь автономии в составе Украины и как субъекта союзной федерации. Стало быть, крымчане высказались и в пользу Союзного договора.
    Но ситуация в Крыму не столь проста. Подавляющее большинство крымских татар бойкотировало референдум. Годы неопределенности и попытки в свое время государственной комиссии во главе с бывшим министром иностранных дел Андреем Громыко затянуть решение крымско-татарского вопроса не могли не наложить отпечаток на взаимоотношения крымских татар с властями. Но означает ли бойкот крымского референдума и автоматическое отрицание крымскими татарами Союзного договора? Вот что сказал в ответ на этот вопрос нашему корреспонденту Олегу Салгирову один из лидеров крымско-татарского национального движения Юрий Османов.
                (пленка)
    ДИКТОР: Если бы вот Андрей Громыко не был таким искусным дипломатом, - иронизирует Юрий Османов, - и не затянул бы решение вопроса на два года, наши проблемы были бы, наверное, урегулированы на шестьдесят процентов. Мы бы уже переселились. Потому что тогда еще сохранялась прочная союзная структура. На ее костяке силы перестройки могли бы осуществить возвращение нашего народа в Крым быстро и эффективно. Таково мое мнение, сколь бы кощунственным оно и не выглядит в данный момент.
    ДИКТОР: Но разве процесс обновления Союза препятствует осуществлению национальных чаяний крымских татар?
                (пленка)
    ДИКТОР: Сегодня обстановка анархии и разлада, дробления хозяйственного механизма ведет к тому, что Союз поддержать нас не может, - говорит Юрий Османов. – Старый союзный договор уже не действует. Новый еще не принят. В этой обстановке республиканские власти поддаются соблазну отгородиться от проблем крымских татар ссылками на то, что преступление, дескать, совершено старым союзным руководством. Вместе с тем я никоим образом не считаю, что процесс обновления Союза противоречит национальным чаяниям нашего народа. Мы понимаем, что нынешнее состояние Союза – переходное. В будущем, полагаю, все устроится к лучшему.
    ДИКТОР: Что дало вам участие в работе четвертого съезда народных депутатов СССР в Москве?
                (пленка)
    ДИКТОР: Собственно, меня вызвали на съезд как представителя Комитета  по делам депортированных народов при областном Совете Крыма и как представителя национального движения, - говорит Юрий Османов. – Если бы я не был представителем национального движения, если бы товарищи не оказали бы мне доверия, я бы не вошел в этот комитет и вряд ли принял участие в работе союзного съезда. Нам удалось сделать за восемь-десять дней работы съезда то, что крымско-татарский вопрос стремительно вышел на самое острие советской внутренней политики. В той или иной степени он был увязан с вопросами о Союзном договоре, об экономическом соглашении, о выборе вице-президента и т.д. Через всю последнюю треть работы съезда как бы красной нитью проходило обсуждение крымско-татарского вопроса. На съезде нам удалось осуществить прорыв в политико-правовую сферу обеспечения интересов нашего народа. Это позволяет поднять статус Комитета депортированных народов и создать надежные правовые гарантии процессу возвращения крымских татар на родину. Работа на четвертом съезде народных депутатов СССР прибавила нам друзей и сторонников. Мы многим объяснили сущность крымско-татарского вопроса, все его значение для Союза.
                --------------



    22.03.91 г.

                ВОЗВРАЩЕНИЕ ИМЕНИ ИСМАИЛА ГАСПРИНСКОГО

    ДИКТОР:  В ряде советских республик широко отмечается 145-летие со дня рождения Исмаила Гаспринского – выдающегося крымско-татарского гуманиста и просветителя, имя которого в СССР несколько десятилетий власти старались не упоминать. В связи с этой датой в Киеве была созвана международная научная конференция, посвященная жизни и деятельности Гаспринского. Вместе с советскими учеными, представителями крымско-татарского национального движения в ней приняли участие специалисты из Польши, США, Турции.
    Судьба культурно-исторического наследия Исмаила Гаспринского неотделима от трагической судьбы крымско-татарского народа, изгнанного с родной земли и лишенного возможности в течение более сорока лет развивать свои национальные и культурные традиции. До последнего времени процесс возвращения имени Исмаила Гаспринского проходил нелегко.
    Вот что рассказал об этом нашему корреспонденту Олегу Салгирову один из лидеров крымско-татарского национального движения Юрий Османов.
                (пленка)
    ДИТОР: Мне очень интересно было наблюдать момент, когда к 140-летию Исмаила Гаспринского, выдающегося просветителя Востока, решили, наконец, опубликовать две его работы, говорит Юрий Османов. Речь идет о «Русско-восточном соглашении» и «Русском мусульманстве». Я Гаспринским занимался. Первые мои очерки о нем появились в 1965 году. Они произвели впечатление разорвавшейся бомбы, причем, не простой, а атомной. Как же, о Гаспринском посмели что-то сказать! Занимаясь исследованием наследия Гаспринского в течение двадцати пяти лет, я взял на себя дерзость написать предисловие к изданию двух вышеупомянутых работ. Но мое предисловие отклонили. Решили дать предисловие Люциана Климовича, поскольку я, дескать, не профессионал-историк. Люциан Климович умер недавно. Но это был один из искуснейших фальсификаторов Гаспринского. Он ведь, действительно, знал творчество просветителя. Решили использовать в качестве предисловия последнюю статью Климовича, где есть мотивы покаяния и заглаживания своей вины. Но статься все равно слабая и спорная. Я расцениваю ее как глумление над нашей культурой. Мое предисловие написано в ином духе. В нем показана масштабность творчества Гаспринского, круг его интересов, направления политической деятельности.
    ДИКТОР: Как известно, попытки исказить культурно-историческое наследие Исмаила Гаспринского были лишь частью культурной дискриминации крымских татар. Каковы последствия этой дискриминации? Отвечая на этот вопрос, Юрий Османов приводит такой пример.
                (пленка)
    ДИКТОР: Я вижу большую опасность в том, что сегодня в условиях перестройки при всем благотворном влиянии этого процесса в нашем народе получают трибуну и выходят на поверхность люди, абсолютно некомпетентные и невежественные, говорит Юрий Османов. То есть, деятели, которые сделали в свое время все для узаконения высылки народа. Во многом это результат многолетнего подавления национальной самобытности. В каком состоянии находится крымско-татарская культура? Прежде всего, процентов на девяносто наш язык ушел из сферы общения. Он остался на бытовом уровне, да и то в самом ограниченном масштабе. Я не знаю произведения за последние полвека на крымско-татарском языке, которое могло бы войти в сокровищницу мировой цивилизации. Этот период времени не дал ни одного ученого, философа. О чем философствовать, когда народ задавлен, когда в нем не воспроизводятся его духовные функции? Когда мы смотрим на свадьбы, на отправления религиозных обрядов, мы видим здесь их выхолащивание до каких-то мертвых схем. Из этих обрядов ушло живое, одухотворяющее начало. Само состояние ссыльного народа, его раздробление и расчленение являются страшнейшей дискриминацией. Это является утонченным, «цивилизованным» геноцидом. Но все живое стремится к самосохранению. Это – закон жизни. Это самое главное, что обуславливает стремление крымских татар по истечении полувека вернуться на свою историческую родину – Крым.
    ДИКТОР: В условиях перестройки открылись возможности культурного возрождения крымско-татарского народа. Как использует эти возможности крымско-татарское движение? По этому поводу Юрий Османов сообщил следующее.
                (пленка)
    ДИКТОР: Мы добились предоставления пятидесяти мест для крымских татар в ведущих ВУЗах страны, говорит Юрий Османов. Обещана помощь Украины. В Симферопольском государственном университете создано и действует отделение по изучению крымско-татарского языка и литературы. Нам нужно, прежде всего, подготовить свои административные и культурные кадры. Надо вывести их на высокий профессиональный уровень. Перестройка, несмотря на трудности, пробудила народ. Через несколько лет, думаю, появятся первые писатели на крымско-татарском языке высокого уровня, а также поэты, музыканты, художники и т.д. Признаки этого уже наблюдаются.
    Важный вопрос – сохранение культурно-исторических памятников. Знаю, что верующим передана в Евпатории мечеть «Хан-Джами». Что касается Бахчисарайского дворца, то на его содержание требуются большие деньги. Мы намерены обратиться за помощью к министрам культуры Украины и Союза. За такой помощью не стыдно обратиться и к нашим соотечественникам и друзьям за рубежом. Необходимо позаботиться о сохранении и возвращении ценных реликвий и исторических документов. Ведь содержимое такой важной сокровищницы культуры как дом-музей Исмаила Гаспринского разграблено и, наверное, хранится где-нибудь в запасниках Москвы. Разграблен и архив газеты «Тарджюман», издававшейся в Бахчисарае. Наконец, надо вернуть в Крым библиотеку, которую увез в ХУIII веке екатерининский вельможа Потемкин.

                4

      Преодолевать тюремную психологию… Эти слова Юрия Османова врезались в память. Что означает тюремная психология? Наверное, то самое национальное самосознание, застывшее на периоде депортации.
    Мать рассказывала, что крымских татар целыми семьями сажали в кузова студебеккеров и увозили в неизвестном направлении. Седобородых стариков, женщин и детей. На их лицах она видела страх и печаль. Их было жалко. Мать устыдилась собственных угроз, которые она высказала татарке Эмине по возвращении в Симферополь в 1942 году. Тогда она кричала ей: - Вас всех выселят за измену! – Эмине как-то пугливо отступила, убежала шептаться с родственниками. Но ведь не мстила, не выдала. Тогда мать впервые усомнилась в абсолютной правдивости мнений пограничников, которые она слышала в Краснодаре, о том, что во всех бедах крымских партизан повинны татары.
    Олег же  на основе материнских рассказов пришел к выводу, что идея об «измене» крымских татар не была изобретением Берии и Сталина. Ее внушили им извне. Кто? Скажем, информаторы. А информация поступала, видимо, от руководителей крымских партизан, боровшихся с оккупантами в невыносимых условиях. Другое дело – оценка информации. В ней должны были учтены не только подлинные факты измены, но и факты самоотверженной борьбы с врагом представителей партийного, комсомольского и советского актива крымских татар. В годы войны одно время возобладала именно такая оценка, когда Крымский обком в эвакуации выпустил прокламацию с осуждением повального обвинения крымских татар в измене. Конечно, актив был невелик по сравнению с массой крымско-татарского населения, подверженного родовым, клановым и религиозным предрассудкам. Может, эта масса и не верила заверениям нацистской пропаганды в дальнем родстве Гитлера с пророком Мухаммедом, но она, видимо, разделяла веру в освободительную миссию Германии на Востоке, характерную для многих мусульманских стран. Во всяком случае, это внушал ей Крымский мусульманский комитет, сотрудничавший с оккупационными властями.
    Советский актив титульной нации, боровшийся с оккупантами в рядах партизан, был, естественно, более многочисленным, чем крымско-татарский, но все-таки так же невелик по сравнению с основной массой населения. А сколько было старост и полицаев русского и украинского происхождения. А РОА, бендеровцы. Наконец, измена. Разве она одна мешала партизанскому движению добиться решающего успеха и изгнать оккупантов с полуострова? Вряд ли  это было бы возможно, даже если бы Манштейн предоставил татарам возможность жить в тепличных условиях и помогать партизанам. Партизанская борьба а Крыму велась в беспрецедентных условиях, не сравнимых ни с каким иным регионом оккупированной территории СССР. Не удивительно, что с падением Керчи и Севастополя  партизанское движение практически выдохлось.
    Стало быть, в решении о высылке крымских татар измена была поводом, а главное составляли иные мотивы. Какие? Особая неприязнь к крымским татарам? Вряд ли. Выселению подверглись другие, совсем малочисленные народности Крыма, а также ряд народов Кавказа и калмыки. Возможно, именно восприятие Крымской автономии, как крымско-татарской, присущее как активу, так и основной массе крымских татар, внушило советским вождям сначала подозрение, а потом и решимость заселить полуостров более лояльным населением. Правда, были исключения. Предлагалось остаться Ахмет-Хану и другим крымским татарам, отличившимся на службе Отечеству. Но кто бы из них принял такое предложение, когда их родственники подлежали выселению.
    Страх, обида, ожесточение – вот составляющие тюремной психологии. Лидеры крымских татар Джемилев и Османов усматривают в депортации сходство политики царской России и Советской власти. Однако в этом есть и кое-какое отличие. До революции исход крымско-татарского населения совершался стихийно, в 1944 году – насильственно. В первом случае, значит, выселялись добровольно, хотя и в силу обстоятельств. Во втором – хотели остаться, но не дали. Но если хотели остаться, значит, не все так плохо, несмотря на репрессии, коллективизацию и закрытие мечетей. Значит, Советская власть заронила что-то в души людей, отвечающее их идеалам. Пожалуй, послереволюционный энтузиазм и надежды, хорошо выразил «Октябрьский гимн» к открытию Первого Всекрымского Учредительного съезда Советов на музыку А.А. Спендиарова и слова Н. Рыковского.
                Грянь над Таврией свободной
                Гимн во славу Октября…
                И да будет всенародной
                Жизни новая Заря.

                Крым республикою вольной
                В федерацию вошел,
                И земле широкодольной
                Знамя Красное нашел.
    Строки этих куплетов выглядят Одой вольности. Ведь царская Россия ассоциировалась  в революционном сознании с «тюрьмой народов». Далее на передний план выступает восточная специфика края. Она позволяет понять причины первоначального поощрения революционным центром стремления крымских татар к национальной и государственной самобытности.
                И раскинувшись у моря,
                На Восток бросая зов:
                - Братья! Будет мыкать горе,
                Восставайте из оков…

                Маяком горю я алым
                Над безбрежностью морской
                И помочь хочу усталым
                Краснозвездною рукой.
    Можно было бы выразиться и конкретнее: Крым, где разворачивались процессы татаризации административного аппарата и образования на крымско-татарском языке, светил маяком заморской Турции, где кемалисты вели борьбу против иностранной интервенции, за свободу и независимость. Маяк светил, однако, недолго. Кемалисты с помощью Советской России одержали победу, окрепли политически и экономически. Если убийство Субхи и товарищей казалось вначале изолированным терактом группы реакционеров, то с провозглашением Турецкой республики в 1923 году компартия в этой стране попала под запрет. Тем самым, Ататюрк выразил однозначное отношение к коммунистической агитации и единению с Советами на антиимпериалистической основе. В Москве возникли опасения, как бы кемалистская Турция не стала маяком для крымских татар, контакты их лидеров с турками стали вызывать подозрения и послужили компроматом в ходе репрессий против крымских троцкистов. И все же дело не доходило до депортации. Ее главной причиной стала война, война, сама по себе, во всем комплексе причин и следствий, война, послужившая катализатором политического радикализма.
    Война обрекла крымских татар на изгнание, породившее их тюремную психологию. Но что значит освободиться от нее? Открыть шлюзы подавленной агрессивности или начать заново строить доброжелательные отношения с Советской властью? Первую составляющую этого выбора Олегу, показалось, выбрал лидер ОКНД Мустафа Джемилев. Судя по некоторым его заявлениям, он даже не видит ничего предосудительного в крымско-татарском коллаборационизме. Дескать, как Россия относилась к нам, так и мы относились к России. Но Россия относились к крымским татарам по разному, как и они - к России, особенно, в годы первой и второй немецкой оккупации Крыма. Репрессии же, коллективизация и голод были на известном этапе общим уделом всех народов Советской России. Но теперь, когда Советская власть, совершив работу над ошибками, стремится нормализовать отношения с крымскими татарами, не самое ли подходящее время для них сделать то же самое?
    Похоже, в позиции Джемилева, в отличие от Османова, большую роль играет не столько чувство родины, сколько политический расчет. Он дает о себе знать и в оценке численности репатриантов. По официальным данным, в Союзе проживает 271 тысяча крымских татар, эта цифра превосходит их численность на полуострове в довоенное время. Сторонники ОНКД противопоставляют этой цифре до миллиона и больше соотечественников. Откуда резервы? Неужто, за годы изгнания крымско-татарское население возросло до такой степени?
    Почему бы нет. Жизнь крымских татар на территории Узбекистана не имеет ничего общего с геноцидом. Сколько после войны родилось среди них инженеров, ученых, деятелей искусства, писателей. Олег читал на русском языке неплохой роман Эмиля Амитова «Последний шанс». Читал на крымско-татарском языке  «Народные мстители» и «Схватку» Айдера Османа, «Песню, оборванную пулей» Джевдета Аметова, выучив язык из любви к прошлому, настоящему и будущему Крыма.  Авторы этих книг довольно убедительно оспаривают обвинения крымских татар в «измене» Родине и Советской власти, ностальгируют по Крыму, но пишут отнюдь не из-под палки. Вряд ли прав Юрий Османов, утверждая, что в последние полвека на крымско-татарском языке не создано ничего заметного для современной цивилизации. Послевоенные достижения крымских татар в области духовного творчества ничуть не хуже довоенных. Это, конечно, не означает, что жизнь без родины – сахар, но и восприятие родины вне многонационального СССР, Украины и России тоже работает на выработку ущербного сознания. Ну а деятели, равные Исмаилу Гаспринскому, не рождаются на почве диссидентства.
     Говорят, что в Турции  насчитывается  до 5 миллионов крымских татар, переселившихся туда еще до революции. Ну, и что же? Значит ли это, что в Крым следует переселять их всех, и тогда националисты смогут претендовать на государственный статус в качестве титульной нации. Но срывать людей с обжитых мест, не есть ли это политика депортации наоборот?
    Возмущали Олега еще соотечественники-доброхоты, эти данайцы, дары приносящие. Активисты диссидентского движения «Мемориал», академик Сахаров, генерал Григоренко, историки, типа Возгрина. Они якшались, в основном, с представителями радикального течения крымских татар, хотя не все из них желали крушения СССР. Возгрин лил воду на мельницу фантастической теории о происхождении крымских татар, как некоем этническом сплаве народов, населявших полуостров несколько столетий, и заслужил особое расположение руководства ОКНД. Сахаров и Григоренко, вообще, мало понимали существо проблемы.
    Сахаров… это, действительно, помесь политического инфантилизма с технократической фанаберией. Вот он старческой шаркающей походкой поднимается на трибуну съезда народных депутатов и зачитывает какой-то длинный скучный документ, выработанный в недрах диссидентского движения. Горбачев несколько раз напоминает ему о регламенте, но старик отбивается. Он одержим сознанием, что на свете нет ничего более важного и привлекательного, чем этот документ. Наконец, до него доходит, что он занимает трибуну слишком долго. Тогда экс-академик воздевает вверх руки и кричит: - Слушай меня человечество! – Это уже аномалия, хотя диссиденты считают поведение академика очень трогательным. Однако это, скорее, сдвиг по фазе ученого, оказавшегося не у дел. Вероятно, он был, по-настоящему сильной и авторитетной личностью, когда спасал СССР от агрессивной Америки, помогая ковать ядерное оружие. Теперь же его поведение смахивало на маразм… Он осуждал оказание СССР помощи Афганистану и величал фанатиков-террористов «партизанами». Олег в пику этой позиции, поддержанной стихами Евтушенко, даже сочинил свои вирши.

                ВОИНУ-АФГАНЦУ

                Поэт-космополит и бывший муж ученый,
                А после бузотер на съездовской трибуне,
                Измазали твой подвиг дегтем черным,
                Тот, что свершил ты на земле афганской накануне.

                Тебя, приемника бойцов интербригад,
                Защитника униженных и оскорбленных,
                Мошенники жестокостью корят
                В своей игре колодой карт крапленых.

                Тебе, изведавшему козни всех врагов,
                В чалмах они иль в европейских фраках,
                Тебе ль не знать, сегодня мир каков,
                Прекраснодушию внимать, забыв о драках.

                Теперь, когда настало время смут,
                Все рушится и норовит упасть,
                Кому, как не тебе, устойчивость вернуть,
                Власть государственную в руки взять.

    А Григоренко? Он тоже неадекватен. Ругал Хрущева за антисталинский доклад. Думал ли он тогда о крымских татарах?  Когда же Хрущева сбросили, он ополчился на его приемников, связался с диссидентами. Говорят, его помещали в психушку. Говорят также, что помещение в психушку было способом расправы с так называемыми «инакомыслящими». Мало ли что говорят! Например, маньяка, бросившего взрывной пакет в мавзолей Ленина, зачисляют в борцы за свободу от советского тоталитаризма. Григоренко вот поставили памятник перед кинотеатром «Симферополь».
    Нет, в случаях Григоренко и Сахарова явно прослеживается инерция диссидентского мышления. Вряд ли их озабоченность трагической судьбой крымских татар была осознанной.
   Олегу ближе была позиция Османова, особенно, его слова: - «Но при всем непонимании, при всем сопротивлении, которые по сей день встречаются со стороны партийных и государственных структур, нет иного пути, кроме как выйти на тесный контакт с Советской властью, сломать барьеры, использовать государственный механизм в интересах нашего народа. Собственно, наказ народа и предполагает организованное на государственном уровне возвращение на родину».
    Сейчас Крым – на распутье. Оправдаются ожидания Османова, полуостров заживет новой жизнью в условиях мира и национального согласия. Беспокойство Олега за судьбу малой родины, за свою судьбу, сменится исцеляющим спокойствием и уверенностью в завтрашнем дне. Если же события пойдут в направлении, сопутствующем ОНКД, Крым станет частью территории иностранного государства. Светлов его друзья и родственники на полуострове станут  иностранцами по отношению друг к другу.  Его привязанность к краю, где он родился и вырос, обратится в любовь без перспективы.

                ----------------------