Рассказ Евы

Мое первое чувство было… Полноте, скажете вы, какие чувства могут быть у новорожденной? Спросите любого, что помнит он о своем появлении на свет? Не стану разуверять вас, вы, может быть, и правы. И все-таки сначала было удивление. Так назвал это состояние Адам. Он вообще всему дает названья. Не вижу в этом никакого смысла. Изменится ли день оттого, что назовешь его «ночью»? И станет ли тень светлее, если скажешь про нее «тень»? А внутреннюю суть как выразить словами? Ведь это тоньше, глубже слова…
До встречи с ним я знала только песню. Звуки, послушные моему горлу, говорили о том, как я рада жить, как хорошо, что вокруг меня море цветов, зеленеющие деревья, прозрачный и чистый до дурноты воздух и это небо – вечное и прекрасное.
Мне нравилось иногда играть со звуками, составляя и них приятные слуху или немыслимые, смешные сочетания. Но называть ими суть предметов и явлений?
Ну вот, вот и сейчас он отрешенно бродит вдоль реки с карандашом в руках. Придумал себе новое занятие – пишет стихи. То есть из тех же слов строит ритмичные и созвучные шеренги. Что ж, пускай, занимается стихами, если ему так нравится. В конце концов, это не вредное занятие. Но если уж быть откровенной, мне нравятся эти его «стихи». Они наполняют меня странной, новой музыкой. И порой меня охватывает неизъяснимое волнение, как при неожиданном для себя взгляде на неторопливо плывущие облака, отражающиеся в прозрачной воде, или на странно окрашенное закатом небо…
Какой я была, когда появилась – большой, маленькой – не знаю. Да и кто бы мне объяснил? Ведь я была одна, одна во всем Мире. И все вокруг безраздельно принадлежало мне. Я владела всеми лесами, оврагами, ручейками и полями вокруг. Я неустанно бродила по своим огромным владениям и всматривалась в окружающую меня жизнь. Ибо хотя я – такая непохожая на все – была одна, у меня было множество друзей. Все лесные и полевые зверюшки и птицы, каждое дерево и бабочка, муравей и цветок были моими друзьями. Только змей я почему-то не могла без страха видеть. Адам вчера сказал, что из этой моей глупой слабости потомки непременно состряпают пикантную историю. Возможно, так и будет. Он уже не раз доказывал мен свою проницательность.
И никто из моих друзей не боялся меня. Мы доверяли друг другу. Часами играли на лесных полянках или плескались в неглубоких прозрачных озерах. Я не испытывала чувства одиночества – дни мои были заполнены до отказа. Я знала, что везде меня ждут новые удивительные открытия. И была рада ходить по уже знакомым местам и встречать старых друзей. Без слов мы очень хорошо понимали друг друга. Как это получалось? Я не знаю. Когда я спрашиваю Адама, он отвечает мне мудреным словом «телепатия», как будто слово, даже такое необычное, может объяснить эту удивительную возможность понимать и быть понятым, не прибегая ни к каким хитроумным уловкам, не путаясь в лабиринтах слов. А просто из желания понять, вдруг, как будто по наитию, ощутить знание…
Как объяснить ему, что этот язык – язык души – один только способен связать людей пониманием?
Да, я была счастлива в моем удивительном, полном открытий мире. Беспечно жила я, вольная, как свежий ветер и мои лесные друзья. Лишь изредка, протягивая руки к костру под яркими звездами или наблюдая игру лесных существ со своими маленькими детенышами, полную какой-то незнакомой мне нежности, я чувствовала странную пустоту в груди, как будто у меня что-то отняли, но что? В такие минуты меня не радовало общество моих бесхитростных друзей. И сколько бы я не погружала пальцы в мягкую львиную гриву или пушистый лисий мех, я не могла избавиться от чувства беззвездного одиночества…
Так спокойно и безыскусно протекала моя жизнь, полная тишиной лесов и гомонов птиц, земляничными ароматами и свежестью после дождя, плеском воды о прибрежную гальку и долгими-долгими закатами. Как вдруг все изменилось.
В беспечности я переходила от цветка к цветку, наблюдая за работой пчел, и тут почувствовала взгляд. Он, так же как и я отличный от всех живых существ, был непохож и на меня. Сначала я рассердилась на то, что он вторгся в мои владения. Потом мной овладело любопытство. Что, если поиграть с ним, как с моими зверюшками? Но он не откликнулся на мое приглашение и только разглядывал меня круглыми от удивления глазами. Тут прилетела большая желтая бабочка и позвала меня за собой. В тот день я его больше не видела, да и не искала его общества. Проснувшись с первыми лучами солнца, я обнаружила невдалеке пристально смотрящего на меня незнакомца…
Так мы и жили – рядом и каждый сам по себе. Но присутствие незнакомства сделало мою жизнь не такой беспечной, как прежде. Всегда я довольствовалась плодами деревьев и ягодами. Он же искал себе другую пищу. Однажды я заметила, что он ловит рыб в моем пруду. Он все-таки с кем-то играет, подумала я. Но нет. Он зажарил их на костре и жадно съел. Потом я стала оберегать и других моих друзей от его посягательств. Добродушных зайцев он ловил в силки, а быстроногих лисиц поражал острыми стрелами. Звери уже не так доверчиво ко мне подходили, хотя я и объясняла, что не я их враг. Его поведение меня удивляло и настораживало. Но такие разные, мы тянулись друг к другу, и вскоре его общество уже доставляло мне большее удовольствие, чем общение со зверями. Я привыкла к его внешнему виду, и он уже не казался мне таким отталкивающе некрасивым, как вначале.
Мы подружились. По ночам, сидя перед костром, мы вместе смотрели на звезды и уносились в неведомые дали мечты. Но одного он не захотел понять – мой язык, язык природы, а начал учить меня словам. Теперь мы говорим о том, что видим, что думаем. Но как неполно передают слова все возникающие мысли и чувства. И все же мы лучше и лучше понимаем друг друга, хотя я – это я, а он – это он.
Ну вот, а сейчас он увлекся новой выдумкой: натаскал каких-то железяк и делает вечный двигатель. Ему и невдомек, что вечна лишь природа, творенья ж человека смертны, как он сам.
Еще меня удивляет, что он боится смерти. Он даже строит храм, где думает селить придуманного им Бога. Я же не нахожу необходимость умереть такой уж страшной – ведь смертно все: и бабочка дневная, и цветок, и дерево в долине, и олень с печальными глазами…