256

Рисунок 97г: Любовь

                ***

          «12 сыновей Иакова» - очень любил жену свою, а она его не любила?! Но тогда дети были бы не талантливыми. Может, просто бежали наперегонки, оба любили изо всех сил и просто мужчина всякий раз оказывался быстрее и сильнее...

                ***

           Всё понял в жизни (не так, как те, кто свое замыкание в консерву называют пониманием всего - они только закруглились, вступили на путь потери интереса к жизни - со всем тем в ней, что можно и стоит понять), но понял и то, что таких не только не награждают, но еще и убивают  иногда (или на крест вешают, «чтобы рук не пачкать об эту падаль - сама сгниет, концы отдаст») - а он не только не хотел умирать, но хотел и удобств, и даже наград: «разве что, с медалью на груди соглашусь на неудобства; даже на смерть соглашусь, если будете считать меня бессмертным!». И вот, решил сдаться, притвориться,  с тем, чтобы в самом конце выложить всё, хлопнуть дверью...
Но сдаться нельзя, невозможно - если возможно, то, значит, ты еще не понял всё - для подлинно «странного» возвращение в «норму» так же убийственно, как и уход в сумасшествие. Мир из ваты не лучше мира из иголок - тем более, что один идет вместе с другим... ...«Я сдаюсь на два часа в какой-то очень безобидный плен. Почти совсем не страшно, только скучно. Хотя занятий – море; даже спортзал есть, в спортзале - море...»

__

Вспоминаю тот вечер, когда в темноте парка А2 с С2 вдалеке катались на качелях, а А. с «Н-н», поблизости, ходили по парапету фонтана. Фонтан не работал и качели, конечно, тоже были «не фонтан»… Кроме меня, зрителей не было – остальные в стороне сидели, за забором – а на меня они не смотрели, однако теперь я уж знаю точно, что А., например, только делала вид, что не интересовалась мной. Пыталась встать между мной и А2, кружилась, почти танцевала – а те вдалеке только спорили о чем-то, нервно накачивая качели. Спорили о том, не вернуться ли им в компанию… хотя, с другой стороны, что и делать в парке, как не на качелях кататься. Не вокруг же фонтана ржавого бегать…

                ***   

         Способность писать - вторая речь; рисовать - второе зрение;  петь - второй слух (и голос; хотя для художества действительно же достаточно слуха.) «Первый человек, Адам - перстный, последний человек, Христос – небесный». Опасаюсь вот, как бы не лишиться небесных речи, зрения и слуха - измотался что-то, разбил ноги на земных дорогах, разбил руки и голову о столбы земные и стены. «Как ужасно онеметь, ослепнуть и оглохнуть! А что-то заплетается язык, стираются картины и звуки сливаются в один...» «Как много словес и видиков, и музычек, как много шума, я погребен и должен спать, как все здесь на кладбище, на похоронах с речами, музыкой и видом. Нарушить бы все  до одного приличия разом, встав из гроба, как с постели, улегшись в постель, как в гроб. Разбойничать, так разбойничать, черт, Боже. Что еще я могу, глухонемой слепой...»

           Я заострю все ножи ваши, люди - и пусть начнется древняя война на кухнях и в столовых,  с выбеганием в прихожую, где все не в курсе, в черном и с грязными ногами и в залу забеганием, где люди в белом, кажется,  еще обеда ждут...

Я ошибаюсь, конечно, я прав, что ошибаюсь, тут не может быть сомнений и ошибки, но  не понимаю только, где я ошибаюсь – и, может быть, мне шагнуть  определенно в сторону, чтобы стала ясна хотя бы ошибка моя, хотя бы сторона моя, хотя бы ноги мои тогда выступят из темноты, пусть будет ясно, что они в грязи ошибок; да, пусть будет грязно...

                ***

            Они прекрасны как дети, неужели их все же согнут в дугу и начнут они бегать по кругу, нагрузят  - контор-то как собак нерезаных - и будут  ползать по кругу. «Оглобли-крылья давайте, друзья, заворачивать, а то ни в одну упаковку не полезут». Выкопан ров, забор построен - и вожжи смело натянуты. И пряник по пять копеек протянут, и горб гордости жестяной, за восемь, уже к спине крепится – «нагнись-ка, друг» (они всё время «по-хорошему»)… 

Так хочется, чтобы никто не умер, родившийся умершего не заменит…

И не говорите о том, что вас согнут, но не сломают - слабое, совсем слабое утешение; утешение, от которого плачут, ползая ниц по кругу...

Я не слишком пафосен? Зло же не стесняется, а я почему должен? Раз оно кричит, то уж тоже шепну пару ласковых.

Почти все злые - слабаки, нападают только кучей - собрать ее, однако, не проблема, кругом такие - но почти все добрые вообще засранцы, всё поле боя изгадили своими прекраснодушными гимнами, что тоже  кругом валяются и в кучи, тучи кучерявые собираются...