Дети и елка

               
               
              В конце декабря папа обычно приносил елку, даже две – нам и бабушке. Предчувствие Нового года для меня в детстве было связано с шуршанием чего-то  по тонким стенам нашей хрущевки, с глухим стуком  на площадке, со сдержанной мужской руганью сквозь зубы. Это мужчины нашего подъезда несли в семьи елки, с трудом разворачиваясь на узких лестницах. Услышав эти звуки, я теряла покой и постоянно приставала к папе с единственным вопросом: а когда ты принесешь елку? Папа поначалу добродушно обещал, что скоро, а потом нервно просил, чтоб я отстала. За несколько дней до праздника сотрудники организации, где работал папа, ехали в лес, несколько человек рубили елки для всех работников. Это действие длилось целый день, в конце которого все действующие лица расслаблялись спиртным.  Каждый год я ждала этот день со смешанным чувством - появление елки несло много радости, но чаще всего она была несколько омрачена -  я не любила, когда от папы несло алкоголем. В этот раз было все точно также, правда, мама уехала на сессию в другой город, что позволило папе слегка распоясаться – он, конечно, выпил как обычно, но елку принес только одну! Мне было десять лет, и я никак не могла понять, что же я скажу бабушке - почему ею пренебрег зять, где она возьмет елку и как это все отразится на отношениях в нашей семье, которые, надо сказать, были непросты. Впрочем, как у всех.

            Тут как раз и позвонила бабушка, разузнать, как там дети, т.е. мы с сестрой, и вообще какие новости. Хотя я изо всех сил пыталась увести разговор от елочной темы, бабушка тут же поинтересовалась, принес ли папа елки. Я промямлила, что да, принес, но только одну, для нас. Бабушка бросила трубку, почти не попрощавшись со мной. Я поняла, что ей очень обидно.

             В декабре темнеет  рано, и хотя было еще совсем не поздно – часов шесть, что ли, уже давно стояла  холодная и тяжелая сибирская ночь. Я моментально сообразила, что надо сделать – надо пойти и срубить елку в лесу для бабушки. Папа спал, и никто не мог меня остановить. Лес в то время был совсем рядом – выйди из дома, перейди дорогу и вот тебе густой лес! Сейчас на этом месте полгорода стоит! Я нашла топор и веревку и с некоторым трудом объяснила младшей сестре необходимость пойти в чащу в кромешной тьме. Потом позвонила человеку, который тогда безоговорочно поддерживал меня во всех моих самых смелых начинаниях - ему, правда было всего девять лет, но вел он себя вполне как взрослый, и я всегда могла на него положиться. Конечно, он пошел с нами. Итак, нас отпускать было некому, ибо папа спал, а товарищ наш попросту ничего не сказал дома – ну пошел гулять, да и все. Сказать, что я  боялась – это значит ничего не сказать. Мне ужасно страшно было идти в лес в темноте, я была уверена, что под каждым кустом сидит волк и нас поджидает, но виду не подавала и даже подбадривала моих спутников -  они боялись не  меньше. Светила полная луна, мне казалось, что мы в кошмарной сказке - про то, как родители завели детишек в лесную чащу, да там и оставили.

                С топором, санями и веревкой мы втроем заявились в лес, вроде у нас даже фонарик был. Разгорелся спор – а есть ли здесь волки. Почти дрожащими голосами мы уговаривали друг друга, что дорога рядом, машины шумят, и волков не может быть. Елку оказалось не так просто найти, в основном попадались сосны. Елки тоже встречались, да все не те, то слишком большие, то маленькие – человек, пришедший за елкой в лес, становится удивительно придирчивым и капризным, все ему не так, он очень долго выбирает ель, хотя дома такой человек рассуждает - дескать, срубим быстренько первую попавшуюся елочку – и назад! Наконец, елка средних размеров была выбрана, теперь ее надо было срубить. Эта обязанность была возложена на нашего друга. Он долго примеривался, размахивая топором, и явно в голове у него крутилась фраза «срубил он нашу елочку под самый корешок»! Это оказалось не так просто, а если честно, то это было очень трудно. Все же мы были городскими детьми и с топорами имели отношения только лет с 14, когда начинали ходить в походы.

                Итак, трое детей 9 и 10 лет рубят елку в лесу в декабре в семь часов вечера. Довольно странная картина – сейчас это кажется почти неправдоподобным. Топор взяла я, убедившись лично, какая это тяжелая работа – быть дровосеком, но эффекта было не намного больше, топор отскакивал от промерзшего ствола елки, и даже зарубок не оставлял! Измучившись и вспотев, передавая друг другу топор, мы все же срубили эту ель! Выволокли ее из леса, кое-как замотали веревкой и решили сразу везти к бабушке, на другой конец нашего городка. Соратники мои уже крайне устали и им совсем не улыбалась перспектива тащиться с елкой по морозу через весь город. Но я воззвала к их совести и прочим чувствам, и они (мы же были советские дети!) согласились.

                Мы вихрем пронеслись через город и подъехали к бабушкиному дому. Бабушка ложилась рано и не приветствовала поздние визиты, тем более, визиты детей без родителей. Увидев нас, она была в полном недоумении – откуда взялись мы, откуда елка, что это за мальчик, почему так поздно. Град вопросов обрушился на нас, но я не дала этой беседе развернуться, скороговоркой пробормотала, что это папа принес елку, но не успел привезти ее бабушке домой. Прокричав «пока!» мы очень быстро слетели вниз по лестнице и отправились домой, упиваясь чувством выполненного долга, хорошо сделанной работы и здоровой усталостью рабочего человека (например, лесоруба). Я не помню, как мы дошли до дома, наверное, мы были крайне измотаны. Видимо, мы еле доплелись, с топором, санками и веревкой. Сестру мы с товарищем катили на санях.

                Наши дома стояли рядом, в окнах наших квартир горел свет - нас ждали…. Дома было тепло, папа смотрел телевизор и был нам рад. Он, конечно, был крайне удивлен, почему я не вяжусь к нему с вопросами, почему мы с сестрой не деремся, не визжим и не хохочем, но, наверное, тишина и покой редко бывали в нашем доме, поэтому папа был доволен такой переменой в своих детях. Мы рухнули спать, и, по-моему, снов нам не снилось в ту ночь.

                Ни папа, ни бабушка никогда не узнали о нашем маленьком приключении. Какой здравомыслящий человек стал бы рассказывать об этом, да и зачем? Близких надо щадить, на то они и близкие. Я не помню, как мы встретили тот Новый год, но возможно, все было хорошо, все любили друг друга и были радостны и веселы, а у меня осталось ощущение, что все поддается исправлению, что можно легко и быстро  сделать других счастливыми, стоит только пожелать этого и приложить усилия. И хотя это было не более чем заблуждение десятилетнего ребенка, это чувство осталось со мной на всю жизнь - я никак не могу от него отделаться, да и не очень–то хочу!