Грозненский роман часть 1. глава 1

Константин Семёнов

Грозненский роман



Пролог


Старый карагач умирал. Кора давно потемнела и потрескалась, ствол изъели древоточцы, корни подгнили.  Всё больше становилось засохших веток, всё меньше и меньше распускалось листьев. Не успевали созревать всё более редкие крылатые орешки.

А когда-то всё было совсем не так. Могучее дерево с шероховатым серо-бурым стволом возвышалось над соседями. Шелестела на ветру громадная крона, летели крылатые орешки. Над ущельем раз за разом вставало солнце, годы прессовались в десятилетия и медленно, почти бесконечно текли столетия.

Карагач вырос на высоком крутом склоне. Внизу яростно бурлил горный поток, на другом берегу вдоль реки петляла узкая дорога, почти тропа. По ней вечно сновали хлопотливые и очень опасные создания — люди; с каждым годом их становилось всё больше и больше.

Кого там только не видел карагач за свою длинную жизнь. Турецких и персидских купцов в пёстрых халатах. Горцев в бурках, черкесках или просто в бешметах. Казаков почти в такой же одежде. Солдат в выцветших до белизны рубахах, офицеров в полевых мундирах. Со временем тропа расширилась, одежда людей стала проще, и отличить их друг от друга карагач уже не мог.

В год, когда первый представитель этих неугомонных созданий вышел в открытый космос, лето выдалось особенно непогожим. Порывы ветра обрывали уставшие бороться ветки, дождь срывал листья. Почву подмыло, обнажились еле державшие старое дерево корни. Карагач склонялся всё сильнее и сильнее, и однажды корни не выдержали. Ствол обломился с сухим треском и полетел вниз. Упал на небольшую каменную террасу, от удара разломился на несколько частей. Один из обломков медленно покатился к краю террасы, на минуту завис и стремительно рухнул на дно ущелья, в бурлящий речной поток.

Река называлась Асса.

На месте, где ещё недавно рос высокий ствол, остался одинокий крылатый орешек.

Река подхватила обломок, развернула его несколько раз и со скоростью бегуна понесла вниз.

Через час коряга миновала Верхний, а потом и  Нижний Алкун и помчалась дальше. В горах село солнце, опять пошёл дождь. Под покровом темноты остаток могучего дерева проплыл мимо Мужичей и Галашек.

Всё это время Асса принимала в себя воды ручейков, ручьёв и речек, становилась всё более полноводной. В одном месте ствол застрял, но к утру уровень немного поднялся, ствол развернулся и двинулся дальше.

Остался позади Алхаст, ещё через несколько часов коряга миновала Нестеровскую. Здесь течение замедлилось, река разлилась. Карагач постоянно застревал, но неизменно река освобождала его из плена и несла дальше и дальше.

Около Ассиновской плывущее бревно обстреляли камнями станичные пацаны. Коряге это не помешало.

Скоро карагач пересёк практически незаметную, существующую только на бумаге границу между Ингушетией и Чечнёй. Никто этого не заметил
 
На равнине Асса разлилась, начала петлять, коряга снова несколько раз застревала.

Перед Закан - Юртом в реку влились воды бегущей с гор Фортанги. И хоть Асса стала ещё более полноводной, существовать ей оставалось совсем недолго.

У села Закан – Юрт свинцовые воды Ассы соединились с мутным, жёлто-коричневым потоком другой реки, текущим по равнине с запада.

Река называлась Сунжа.

Это была совсем другая река — медленная, несущая глину и ил. Правда, сейчас и эта река бурлила и ревела, как самолёт при форсаже. Коряга здорово потяжелела и плыла теперь, чуть выступая из воды. Но — плыла.

Миновав село, Сунжа начала причудливо петлять. Она плавно поворачивала на север, потом на восток, на юг; извилины образовывали почти полные кольца. Иногда река поворачивала резко, под острым углом. Течение всё больше замедлялось.

Пройдя по прямой не более восьми километров — река из-за извилин накрутила гораздо больше — Сунжа миновала Ермоловку. За Алкан – Юртом приняла более светлые воды Мартана и, петляя, устремилась к раскинувшемуся на западе большому городу.

Сунжа внесла карагач в Грозный утром. Коряга проплыла вдоль строящихся резервуарных парков Новогрозненского нефтеперерабатывающего завода, нырнула под железный мостик, ведущий из Черноречья к Химкомбинату. Миновала ещё один, автомобильный мост и повернула на север.

Слева потянулись отстойники, парки и установки завода Ленина, справа — садовые участки. Сунжа плавно повернула на запад, коряга проплыла под большим, шумным мостом.  Вынырнув из-под моста, река повернула на север, сделала большую петлю и пронесла остатки карагача под ещё одним мостом — Голубиновским. После моста неугомонная река начала описывать новую петлю, огибая посёлок Войкова. Нырнула под железнодорожный мост, миновала ещё один — металлический, с толстой водяной трубой внизу — и вновь начала поворот.

Часам к десяти Сунжа пронесла корягу под высоким и неприветливым Беликовским мостом, сделала резкий поворот и двинулась почти строго на север.

Правый берег реки в этих местах был низким, пологим, густо заросшим кустарником и раскидистыми деревьями. Левый, высокий, крутой и глинистый, тоже местами зеленел кустарником. По обоим берегам тянулись невысокие дома частного сектора.

Через несколько минут справа возникло удивительно ровное место в тени громадных раскидистых тополей–белолисток и склонившихся к самой воде ив. Как будто кто-то специально расчищал песок, устраивая дикий пляж. Мелькнул первый многоэтажный дом, и коряга поравнялась со старинным кирпичным зданием. Когда-то здесь была синагога.

С этого места оба берега Сунжи стали бетонными, поднялись высоко над водой. Величественной картины, впрочем, не получилось: своенравная река намыла с обеих сторон песчаные отмели, заросшие деревьями почти как джунгли. Слева, за небольшим сквером, показалась крыша не так давно достроенного Совета Министров.

Коряга, совсем недавно бывшая могучим деревом, уступая течению, подалась влево. Впереди её ждал Ленинский мост.

На левой стороне моста, прислонившись к чугунной ограде, стоял десятилетний мальчик с пепельными волосами. Чёрные штаны немного пузырились на коленках, на светлой рубашке темнело свежее пятно от тутовника. Мальчик глядел на два чугунных рельса, торчащих прямо из воды. Вода вокруг рельсов кипела белыми бурунами, и если смотреть долго, не отрываясь, казалось, что это рельсы плывут по Сунже, рассекая воду как корабль.

Мальчик заметил корягу, когда она поравнялась с рельсами. Коряга плыла, едва выступая из воды, как подводная лодка.
 
— Ого! — воскликнул мальчик и судорожно оглянулся вокруг.

На не совсем чистом асфальте моста не было ни одного камня. Мальчик скривился от досады, но не сдался. Он быстро подбежал к месту, где стремительно приближающая коряга должна была нырнуть под мост, склонился, встав на цыпочки над оградой, и застыл в ожидании.

Как только коряга приблизилась к мосту, вниз полетел смачный густой плевок. Коряга чуть вильнула, и снаряд пролетел мимо.
 
—  Зараза! — выругался мальчик и бросился на другую сторону.

Однако мост быстро перебежать не удалось: пришлось пропускать новенький жёлтый автобус и старую «Победу». Когда мальчик приник к ограде, коряга выплыв из-под моста уже была вне досягаемости. Мальчик с досадой посмотрел на сбежавшую из-под обстрела подводную лодку и вдруг улыбнулся, представив, как она доплывает до Терека, а потом до Каспийского моря. «Вот бы мне так!» — подумал мальчик. А вслух сказал:
 
— Плыви, плыви, деревяшка!

И украдкой — вдруг кто-нибудь увидит — помахал ей рукой.

В горном ущелье на месте падения старого дерева из одинокого летающего орешка проклюнулся новый росток.


Часть I


Глава первая
Штурм? Это просто!   



В субботу, 26 ноября 1994-го, года Борису Туманову первый раз приснился разговор с телевизором. Каких только снов он не видел за почти сорок лет жизни — и не вспомнить уже ни за что. Но с телевизором во сне не только не разговаривал, даже не видел ни разу — это точно. Да и зачем телевизор во сне? Этого добра и наяву хватает, а уж разговаривать с ним.…Так и до паранойи недалеко. Строго говоря, разговора в этот раз, по сути, и не было, но только потому, что не хватило времени. Только сквозь помехи на экране появился неуловимо знакомый человек, только открыл рот, собираясь сказать что-то важное, как раздался оглушающий звон. Человек в панике закрыл уши ладонями, а Борис проснулся.

Надрывался телефон.

Сразу кольнуло тревогой: к не таким уж редким выстрелам по ночам Борис привыкнуть успел, к звонкам по ночам — нет. В темноте чуть не вляпавшись в стену, почти пробежал в коридор, снял трубку.
 
— Алло?
 
— Алло! Алло! — затарахтел взволнованный женский голос. — Ирину Николаевну можно? Здравствуйте!
 
—  Здравствуйте... — автоматически ответил Борис. — Ирину?…А кто это? Что случи…
 
—  Это вы, Борис? Это Мадина…
 
— Кто?
 
— Мадина! Вы же меня знаете — я с Ириной Николаевной в одном кабинете сижу! Борис, Дудаева скинули!
 
— Что?!
 
— Дудаева скинули! Мне только что сестра позвонила, она в центре живёт. Я сразу за телефон! Уже почти всем знакомым сообщила! Вот Ирине Николаевне осталось, я ваш номер не сразу нашла, забыла, где его записа…

 — Да подождите вы! — перебил Борис. — Мадина, скажите толком! Кто скинул, когда? Это точно?
 
— Точно, точно! Поздравляю, Борис! Оппозиция захватила город! Гантемиров с Лобазановым уже в Президентском дворце! Там никого не было, Борис! Представляете — никого! Дудаев сбежал! Сбежал!
 
— А как же.… Не может быть. Как же гвардия?
 
— А вот так! Может! Кто тоже сбежал, кто на сторону оппозиции перешёл! Всё! Теперь всё будет, как раньше! — Мадина кричала так, что Борис отвёл трубку подальше от уха. — А вы Ирину Николаевну позовёте?

Борис отдал трубку давно стоящей рядом жене, присел у стены на корточки. Неужели правда? Неужели…

Борис заглянул в комнату к сыну — спит. Прошёл в кухню, включил свет, посмотрел на часы. Без четверти пять. Рано то как. Неужели…

Женщины продолжали разговаривать, но уже гораздо тише. Борис включил буржуйку, немного посидел рядом, наблюдая за весёлыми языками пламени. Автоматически, ни о чём не думая, оделся. Неужели…

За окном темнело  хмурое ноябрьское небо, чёрными коробками угадывались дома. Света в окнах не было. Не знают ещё?

Подошла Ирина, встала рядом, прижалась.
 
— Слышал? Она говорит, что сведения абсолютно точные. Заняты вокзал, телеграф, дворец… в городе танки. Боря…неужели? Веришь? — Ирину била крупная дрожь.

Борис молча обнял жену, успокаивая.

Верил ли он? Конечно, верил. Верил, не смотря на то, что последние годы приучили ни во что хорошее не верить. Верил, не смотря на привычку сомневаться всегда и во всём. Верил, не смотря на притаившуюся где-то глубоко-глубоко уверенность, что никогда уже не станет так, как раньше. Что будет только хуже.

Очень хотелось верить. Да и не оставалось больше ничего — только надеяться. Надеяться и верить. Пусть даже и на чудо.

Конечно, последний год, а особенно лето, показали, что положение новой власти не такое уж и незыблемое. Эйфория 92-го и93-го годов, когда казалось, что самое главное позади, прошла. Независимость фактически достигнута, есть и своё правительство и армия. Но где же обещанное благоденствие? Где золотые «крантики», где жизнь. как в Кувейте? Где валюта твёрже доллара? Ведь обещано было много, очень много. И — быстро.

Ничего из обещанного быстро не получилось.

А получились остановленные предприятия — но это мелочь. Кому они нужны? Больше года не ходили трамваи — это тоже не так уж страшно. Получилось отсутствие отопления и горячей воды, это уже хуже — это напрягает. Получился полный развал коммунального хозяйства, и стихийные мусорки разрастались в городе до невиданных пределов. Ясное дело, это нравилось только мухам. Зарплаты платили с громадными перебоями, пенсий не было вообще. За пенсиями ездили в Россию. Начались перебои с продуктами, самый дешёвый в мире хлеб качеством приближался к отрубям. И только базары процветали. Там и вправду было всё, но как-то это не очень вязалось с обещанным раем.

Руководство, естественно, всё объясняло кознями России, народ вроде бы и верил, но как-то всё более по привычке, что ли.

Протестов не было, но недовольство и усталость среди коренного населения чувствовались невооружённым взглядом. Оставшееся «некоренное», то есть нечеченское население, стараясь сделаться невидимым, привычно ждало,  чем же всё закончится. Оппозиция, до этого почти мифическая, с лета развила бурную деятельность. Заработали несколько телеканалов, с утра до вечера обрабатывающих население. Показывали, как хорошо жить, не ссорясь с Россией, на чём свет ругали Дудаева, короче — отрабатывали московские деньги. Где-то по окраинам города вроде бы прошли митинги с участием лидеров оппозиции. С лидерами у них, правда, было туго. Лидеры популярностью в народе не пользовались. Летом появилась «тяжёлая артиллерия» в лице Хасбулатова, но и это было не то, совсем не то. Зато оппозиция стала демонстрировать мускулы — над городом несколько раз пролетали вертолёты. Правительство тут же объявило, что вертолётами управляют русские лётчики. Оппозиция демонстративно показала репортаж, где лётчик-чеченец с улыбкой забрался в вертолёт и поднял его в воздух. Как-то не очень заметно прошла информация о бое на севере республики, у села Братское, с использованием танков. Опять утверждалось, что в танках русские солдаты. Оппозиция, понятно, это опровергала, утверждая, что у них тоже есть танки, и они их, в отличие от «дудаевцев», содержат в исправности. Москва как всегда промолчала.
 
Осенью установилось зыбкое равновесие, когда каждый только и ждёт — кто сделает первый ход. Кто не выдержит? Кто ошибётся?

Выходит, первой решилась оппозиция? Чёрт его знает…
 
— Боря, — Ира уже не дрожала, — Мадинка сказала, что уже по радио Москва передаёт. Про нас.

Радио…радио…Что-то он забыл. Сон! Точно — телевизор!

Борис присел перед стареньким «Рубином», щёлкнул выключателем. По экрану побежала рябь. Канал, ещё канал, ещё канал. Телевидение не работало. Сразу стало тревожнее, и словно в подтверждение где-то далеко тишину прорезала очередь, потом ещё одна. Зажглись несколько окон.
 
— Ир, не помнишь, где-то тут приёмник вроде был?
 
— Не знаю.…Это у Славика спрашивать надо. Рано ещё, пусть поспит…. Чай будешь?

Борис отказался, попробовал заснуть. Не вышло —  голова пухла от мыслей. Поворочался, встал, поплёлся на кухню. Ирина понимающе налила чаю. Сидели, привычно прислушивались: где-то далеко постреливали, но не очень. Время тянулось ужасающе медленно.

В начале восьмого небо начало сереть.

Ещё через несколько минут впервые громыхнуло — не автомат, что-то новое. Сразу стали зажигаться окна.
 
— Пап, это что — пушка? — сонный Славик стоял в дверях — волосы взлохмачены, штаны надеты наизнанку. — Мам, я тоже чаю хочу.

Приёмник нашёлся быстро, и даже батарейки работали. Борис крутанул ручку, настраивая, и сразу попал.

—  …общения информационных агентств из Грозного поступают практически ежеминутно, но данные противоречивые. Целостной картины происходящего в столице Чечни ни у кого нет. Достоверно пока известно, что штурм Грозного силами Временного Совета начался вчера вечером. Объединенные силы чеченской оппозиции под руководством военного комитета Временного Совета поздно вечером в пятницу начали штурм Грозного. К этому времени они уже взяли под контроль все подъезды к чеченской столице. «Интерфакс»  сообщил, что в 4 часа утра оппозиция провела артподготовку из гаубичных орудий, после этого, в 7 часов утра, был начат штурм Грозного. В операции Временного Совета задействовано большое количество танков, БМП, БТР, тяжелой артиллерии, вертолеты и бронетехника. Как сообщил ИТАР-ТАСС со ссылкой на источники во Временном Совете, перед подразделениями оппозиции была поставлена задача к утру захватить Грозный и овладеть президентским дворцом. Это пока всё. Надеемся уже в следующих новостях ознакомить вас с более подробной информацией.

— Ого! Похоже, в школу завтра идти не придётся, — первым нарушил молчание Славик.
 
— О чём ты, конечно, очень жалеешь, — сказала Ирина.

 — Ну ни хрена себе! — подвёл итог Борис. Что-то тут было не так. — Слушайте, а где же артподготовка из гаубиц? Слышно же было бы…
 
— Боря, но ведь и Мадина говорила…
 
— Мадина ничего не говорила про обстрел. Ира, тут что-то не так — мы бы слышали!
 
— Вечно ты ничему не веришь! Ну, приврали немного, подумаешь! Нельзя же всё так буквально воспринимать!

Борис двумя глотками допил чай, открыл форточку, закурил сигарету. Небо, затянутое плотными облаками, светлело. В кухню ворвался прохладный сырой воздух, относя дым назад в кухню — Славик демонстративно поморщился. Борис прикрыл форточку, взял ещё одну сигарету и пошёл на балкон.

Здесь было холодно и сыро. Борис присел на стул, затянулся, и тут же тишину вспороли далёкие выстрелы. Это не было похоже на одинокие выстрелы по ночам, на которые уже и особенного внимания не обращалось. Сейчас очереди звучали плотно, зло и как-то профессионально, что ли. Где-то вдалеке гулко застучал пулемёт. Борис перегнулся через ограждение, пытаясь определить направление. Не вышло — мешали дома и гулявшее эхо.

Стрельба не затихала, даже наоборот, усиливалась, создавая ощущение настоящего боя. Последний раз Борис слышал такое летом, когда громили штаб-квартиру Лобазанова, здесь же, в Микрорайоне. Была ночь и чёрное небо, расцвеченное пунктирами трассирующих очередей. Одна из таких шальных пуль на излёте попала им в окно. Стекло треснуло, но как ни странно выдержало. Трещину Борис потом заклеил изолентой.
 
— Что тут, Боря? — тревожным шёпотом спросила Ирина, накидывая ему на плечи пальто.
 
— Спасибо, — машинально ответил Борис. — Да не поймёшь ни черта — где-то в центре. Ты бы Мадине позвонила.
 
— Не отвечает. Славик, зайди в комнату! Быстро!
 
Сын закрыл дверь, прилип обиженным лицом к стеклу.
 
— Боря, а это что?

К привычным очередям добавились новые звуки —  короткие гулкие хлопки. Следом еле угадывался такой же короткий визг, тут же заканчивающийся разрывом. Что-то подобное Борис уже слышал, только где.…Понадобилась секунда, чтобы замученная память отозвалась — летнее утро, площадь Ленина. Борис тогда шёл на книжный базар в «Машиностроитель», но был остановлен уже на мосту. Двое молодых чеченцев с автоматами заворачивали всех назад, ничего не объясняя. С площади слышалась стрельба. Вот тогда-то Борис и услышал впервые эти хлопки с визгом. «Гранатомёт», — сказал кто-то в толпе. — « Конец Гантемирову».
 
— Граното… — попытался сказать Борис и осёкся.

Всё перекрыл гулкий мощный выстрел, потом ещё один. И ещё один. И ещё. Чаще захлопали гранатомёты.
 
— Ира, — шёпотом выдохнул Борис, — по-моему, это танки.

Славик открыл дверь, проскочил на балкон и притиснулся к перилам, всматриваясь. Ещё пара выстрелов, хлопок, короткий, еле слышный визг, и вдруг громыхнуло так, что угрожающе зазвенело наспех заклеенное летом стекло. Ира схватила испуганного, совершенно не сопротивляющегося сына, втолкнула в комнату. Последним, плотно закрыв дверь, заскочил Борис.

Стекло мелко дрожало и позвякивало.

Интенсивная стрельба продолжалась ещё час или два, несколько раз раздавались мощные взрывы, потом постепенно всё стихло. Отдельные выстрелы и очереди, правда, ещё случались, но это было уже не то. Совсем не то. Телевизор по-прежнему выдавал только мутную рябь. Несколько раз, экономя батарейки, включали приёмник. Маяк постоянно сообщал про Грозный, но понять что-нибудь из этих передач было невозможно.

«По информации агентства «Интерфакс» бои идут уже в центре города. В районе президентского дворца находится около 30 танков. Войска оппозиции заняли здания КГБ и МВД республики — об этом заявил пресс-секретарь Временного Совета Руслан Мартагов.»

«В интервью ИТАР-ТАСС президент Дудаев сегодня ночью заявил, что для отражения наступления создан государственный комитет обороны».

«Попытка чеченской оппозиции захватить президентский дворец не удалась»

«…И вот только что мне принесли в студию сообщение ИТАР-ТАСС. Оно очень короткое. Председатель Временного Совета Чеченской Республики Умар Автурханов сообщил, что власть в Чечне перешла в руки Временного Совета. Это пока все».

«Главный штаб Вооруженных Сил Чечни до сих пор утверждал, что все правительственные объекты в Грозном по-прежнему находились под контролем сторонников Дудаева. Ими были выведены из строя до 20 единиц бронетехники оппозиционеров, которые потеряли убитыми около 200 человек».

От таких откровений кружилась голова, и хотелось запустить приёмник в стену. Сразу вспоминались короткие заметки в газетах во время Ирано-Иракской войны. Когда одна из сторон утверждала, что продвинулась на сто километров вглубь вражеской территории, уничтожив кучу  иранских танков и солдат, а ниже ровно то же самое повторяла другая сторона. Только танки и солдаты теперь были иракские. Только тогда это было далеко, и на заметки можно было не обращать внимания.

Не то что теперь.

Обзвонили всех знакомых, имеющих телефоны — никто ничего толком не знал. Правда, в центре из них никто не жил. Могли знать родители: всё-таки почти рядом Президентский дворец. Увы, их телефон молчал уже давно. Сосед, обиженный, что у него, чеченца, телефона нет, самостоятельно подключил провода к распределительной коробке. Потом это же сделали ещё несколько человек с улицы — всем хотелось связи на халяву. Телефоны работать перестали. Соседи ссорились, обрывали друг у друга провода, но уступать никто не хотел. В результате связи не стало ни у кого.

Безусловно, должна была знать Мадина, и Ирина набирала и набирала её номер. Из трубки раздавались частые гудки.

Несколько раз пытался заработать телевизор: появлялась и тут же исчезала местная заставка. Наконец заставка прочно заняла экран, но на этом всё и закончилось — сколько ни ждали, на экране ничего кроме заставки не появлялось. Скоро стало казаться, что она нарисована прямо на экране.

Стрельба стихла окончательно.

Ирина ушла на кухню, Борис сидел у телевизора, покуривая в приоткрытую дверь. Чем-то занялся у себя в комнате Славик.

Телефонный звонок заставил вскочить всех.
 
— Алло! Да, это я, Мадина, — Ирина взяла трубку первой.
 
— Ирина Николаевна, вы уже знаете? Нет? Всё провалилось! Представляете, они умудрились проиграть, идиоты! Лобазанов был уже в Президентском дворце, оставалось совсем ничего, Ирина Николаевна. Совсем чуть-чуть! И что вы думаете? Ему никто не пришёл на помощь! Все разбрелись кто куда, как стадо баранов! Танки вообще заблудились, пехота их бросила. Руководство праздновать начало, в Москву докладывать — каждый хотел первым.  И когда дудаевцы опомнились, штурмом уже никто не управлял. Теперь всё, Ирина Николаевна — полный разгром. Полный.… У нас рядом танк валяется без башни, рядом с домом сестры — ещё один. Говорят, что все танки пожгли. И знаете.…Говорят, что в танках были русские солдаты. Ирина Николаевна, это всё…

Ирина выпрямилась, прислонилась к стене, не сводя с Бориса серо-синих, таких же, как и много лет назад, глаз.
 
— Что, Ирочка?
 
— Боря, — отстраненным голосом сказала Ирина, — Боря, она говорит, что всё — разгром.
 
— А кто кого разгромил, мам? — Славик вытащил трубку из руки мамы, положил на аппарат. — Мама, ты что — не слышишь?
 
— Боря… — и глаза уже почти серые. —  Она говорит, что в танках были русские. Только русские…Что это, Боря?

Борис сделал шаг, не отводя взгляда от этих совсем серых, испуганных, растерянных и по-прежнему любимых глаз. Обнял за плечи — она тут же уткнулась ему в плечо, затихла.
 
— Это плохо, Ира. Не знаю точно насколько, но это очень, очень плохо…

Насколько это плохо они узнали уже завтра.


У поворота на Первомайскую заводскому автобусу пришлось притормозить — впереди грозно ощетинился первый пост. Половина дороги перегорожено бетонной плитой, несколько человек в новенькой форме и чёрных вязаных шапочках с автоматами и гранатомётам и рядом кое-что новенькое — пушка. Второй пост миновали около первой городской больницы, этот был без пушки.

Первый подбитый танк увидели на перекрёстке Маяковского и Карла Маркса.  Танк стоял поперёк дороги, наклонившись набок. Рядом, словно выпущенные кишки, валялась размотавшаяся гусеница. Второй танк, обгорелый и тоже без гусеницы, уткнулся в стену частного дома на перекрёстке с Рабочей. В стене дома зияла громадная дыра. Башни обоих танков были окрашены белой краской, сейчас порепанной и обгорелой.
 
— Вот только так вы и можете, —  тяжёлым голосом нарушил молчание механик соседнего цеха Асланбек.

В этом автобусе почти никогда не затрагивались национальные вопросы, даже в сумасшедшем 91-м, когда весь город словно сошёл с ума. Здесь невозможно было услышать, что русская культура бедна, как на митинге у Совета Министров. Если бы кто здесь сказал как Сослаханов, что русские только и мечтают заселить чеченские горы и пасти там свиней, его бы просто подняли на смех. И уж чтоб услышать здесь «русские не уезжайте — нам нужны рабы» — такое можно было представить только в бреду. Не то, что здесь никто не обращал внимания на национальности — нет, конечно. Все знали, кто русский, кто армянин, кто чеченец. И про политику здесь тоже говорили — куда же без этого.

Говорить, конечно, говорили. Но без обобщений. И без оскорблений.

Тот же Асланбек. года два назад отбил у идиотов из Департамента Безопасности инженера отдела сбыта Льва Львовича, которого все на заводе называли просто Львович. Несколько молодчиков, клацая затворами автоматов, тащили его тогда в машину, требуя показать, где на заводе хранится «красная ртуть». Напрасно Львович пытался объяснить, что никакой ртути, а тем более «красной», завод не выпускает. Его никто не слушал. Кто знает, что было бы, если бы не Асланбек. Не обращая внимания на угрозы, он буквально попёр грудью на автоматы, и не успокоился, пока Львович не был отпущен.

В автобусе стало ещё тише.
 
— Только испортить.… Всегда только всё испортить, — уже тише повторил Асланбек..

Больше танков до самого завода не видели.

На лавочке перед проходной собрались покурить — время ещё было, да и вообще никто уже давно не спешил в кабинеты. Делать там, собственно говоря, было особенно нечего.

 — Асланбек, — затягиваясь, спросил Львович, — а кто это «вы»? Русские? Все? И мы тоже?
 
— Львович, не цепляйся к словам, — Асланбек сплюнул, усмехнулся. — К тебе это не относится — какой ты русский?

Шутку никто не поддержал.
 
— Ладно, мужики, не обижайтесь, — вмешался Рамзан из технадзора. — Асланбек погорячился немного. Вы просто не понимаете, что случилось.
 
— Почему не понимаем, — удивился Андрей, самый молодой из присутствующих, — Неподготовленный штурм…
 
— Да ни хрена вы не понимаете, — взорвался Асланбек. — Неподготовленный.… Херня! Да пусть их хоть сто было бы — неподготовленных! Не это главное. Главное, что в танках русские военные были. Понимаете вы это? Эх…
 
— Мужики, вы представьте, — Рамзан говорил тише. — Помните 91-й год, ГКЧП? Помните, как народ БТРы в Москве останавливал, военных вытаскивали. А если бы там вместо русских американцы оказались? Или израильтяне? Представляете, что бы было? Вот и здесь то же самое.
 
— Ты хочешь сказать, что теперь все сплотятся вокруг Дудаева? — спросил Борис.
 
— А ты как думал? — Асланбек выкинул сигарету, тут же вытащил другую. — Конечно! Да ещё вчера большинству наплевать было, кто кого свалит — Дудаев или оппозиция. Что те чеченцы, что те. Устали уже все, устали. А вместо чеченцев пришли русские. На танках! Теперь всё — никакой оппозиции больше нет. Эх, Москва.…Вот удружили — дудаевцы спасибо должны сказать.

Помолчали. Дым десятка сигарет поднимался вверх, в хмурое ноябрьское небо.
 
— А может, это они специально.…Договорились? — спросил кто-то неуверенно.
 
— Чёрт его знает, — отозвался Рамзан. — Кстати, в курсе, что Москва уже отказалась от своих?
 
— Как это?
 
— А вот так! — зло сказал Андрей. — Заявили, что ни одного российского военнослужащего в штурме не участвовало. Падлюки! А Грачев объявил, что танки в город мог бросить только полный дурак. Что, если будет надо, он возьмёт Грозный одним парашютно-десантным полком за два часа
 
— Они что — одурели? — не поверил Львович.
 
— Чёрт его знает, — повторил Рамзан. — Политиков не разберёшь. Что ваших, что наших.…
 
— Рамзан, ты чего это? Ты же сам вроде за Дудаева был? — спросил Андрей
 
— Да пошёл ты! Мало ли кто за кого был  — вон Львович по коммунистам тоскует, а ты за Ельцина недавно глотку рвал. Забыл? Воевать-то зачем?

А вечером телевидение под траурную музыку без перерыва показывало последствия штурма. Подбитые танки с оторванными башнями, разрушенные дома. Трупы танкистов, обгорелые как головешки. Трупы гражданских, попавших под шальную раздачу. И куски кровоточащего человеческого мяса на асфальте, на деревьях и даже на проводах.

Кровь, кровь и кровь.

И вой женщин.               

И постоянно звучащее слово: «Г1аски1».

Удивлённо. Возмущённо. Зло. Безнадёжно.

«Г1аски?» «Г1аски…» «Г1аски!»
 
— О! Смотрите, смотрите! — закричал Славик. — А вон мы с бабушкой! Видели?!
 
— Что? — испуганно спросила Ирина. — Вы с бабушкой ходили смотреть на этот ужас?
 
— А чо? Ходили. Все ходили и мы пошли. Мам, знаешь, около дворца танк валяется, а башня метров на 30 отлетела! Вот, небось, бабахнуло! А ещё я за «Юбилейным»  собаку отогнал — она хотела человеческую руку сожрать.

 — Славик! — закричала Ирина. — Славик, замолчи! Замолчи! Замолчи!! Замолчи…


Разговор c телевизором

 
— Ну что, Боря, не хочешь поговорить с самым главным?

Человек на экране напоминал чудовищную карикатуру. Густые чёрные брови, лысина с родимым пятном, щегольские военные усики и породистый нос алкоголика. Вдобавок, на лбу у него была повязка с надписью «Догоним и перегоним Эмираты»!» Один из лацканов жёлтого пиджака украшал двуглавый орёл, на другом красовались серп и молот.
 
— А ты кто такой? — спросил Борис.
 
— А тебе, па-нимаешь, не всё равно? — Издевательски улыбнулся телемонстр. — Главное что я всё знаю. Или тебе не нравится мой, па-нимаешь, облик? Так лучше?

Человек щёлкнул пальцами и превратился в известную всей стране, но совершенно голую телеведущую с неожиданно внушительным бюстом. К соску одной груди был пристёгнут микрофон, над выбритым лобком извивалась татуировка: « Всё  для народа…»

Борис поморщился.
 
— Что, и так не нравится? Экий ты, братец, привередливый! Ладно, чёрт с тобой!

Девица разочарованно усмехнулась и растаяла. На её месте сидел теперь благообразный седой старичок с остренькой бородкой и молодыми глазами.
 
— Не надоело паясничать? — раздражённо спросил Борис. — Тут рушится всё, а тебе лишь бы…
 
— Да ты что?! — театрально закатил глаза старичок. — Рушится? Прямо-таки всё? Может, хватит истерики? — голос стал жёстким и циничным. — Рушится у него.…Да это тебе, мой друг, просто повезло: родился в спокойное время, даже вырасти и пожить успел. А не кажется ли тебе, что это вообще-то исключение? А вот состояние когда кажется, что всё рушится — это наоборот, привычное состояние нашей страны? Ась?
 
— Не знаю, — буркнул Борис. — По-поему, такого давным-давно не было.
 
— Ну да, ну да! Давно — лет пятьдесят. Это для тебя много, а для страны — тьфу! Тебе, Боря, просто не повезло.

 — Слушай, ты, всезнайка, — разозлился Борис, — может, скажешь, зачем понадобился этот идиотский штурм?

Старичок отвёл взгляд, выдернул волос из бороды, разорвал, подул. Немного подождал, разочарованно объявил:
 
— Не получается. Забыл.…О чём ты? А, штурм.…Ну, это просто — нервы кое у кого сдали.
 
— Всего лишь? — возмутился Борис.
 
— А чего.…Ну, сам посуди. Экономика на ладан дышит, народ недоволен, все критикуют — и справа, и слева. Ещё эта Чечня, будь она неладна! Надо же что-то делать! Сколько терпеть можно — так и слететь можно. А тут ещё оппозиция эта хренова в уши дует и дует: «Дудаев слаб, поддержки никакой, только кучка бандитов. Если будем медлить, власть возьмёт Хасбулатов». Хрен ему, а не власть! Да и свои торопят: «Пора, пора, а то сожрут — желающих-то много». Вот и не выдержали.
 
— Ну а танкисты? Что, чеченцев нельзя было найти?
 
— Так это искать надо! Искать, готовить, договариваться, планировать. Это же долго! И трудно! Не, Боря, мы так не привыкли — мы сначала ввяжемся, а потом уж думать будем.
 
— А они подумали, что…
 
— Слушай, отвяжись! — нагло перебил старичок. — Где ты видел, чтоб там думали? Прикидывали — это да. Лучше сам теперь думай. Может, ещё не поздно.
 
— О чём ты? — у Бориса даже во сне кольнуло сердце.
 
— О чём, о чём? Всё о том же. Ладно, спи, тебе ещё силы понадобятся. Ох, как понадобятся, мой наивный друг. Спи…

_________________________________________
1 — Русские (чеченск.)