Хороший день, чтобы стать чудовищем

- Товарищ Збажин! Товарищ Збажин! – услышал я за спиной тоненький, но пронзительный женский голосок, когда, удачно слиняв с планерки, стремительно двигался в направлении столовой.
Не останавливаясь, я обернулся и увидел семенящую в мою сторону  месткомовскую Бриджит Бардо - пани Еву Джозикову, бесящую всех наших дам своей молодостью, прической «Бабетта» и узкими юбками, позволяющими их обладательнице перемещаться в пространстве лишь способом, коим больные диареей из последних сил добираются до уборной. В руках пани Ева, словно икону, держала красную картонную папку.
- Товарищ Збажин, стойте, я вас везде ищу! – пищала она на ходу. – Стойте же, вам говорят!
Несмотря на то, что я прекрасно знал, чего от меня пани Еве надобно, я остановился и развернулся к настигающей меня девушке фронтом, да так резко, что пани Ева едва успела затормозить перед моим, втянутым по случаю встречи с прекрасным, пузом.
- Товарищ Збажин! – выпалила она, остановившись. – Почему вы от меня бегаете?
- Можно просто Йожин, - сказал я как можно мягче и посмотрел в ее серые, отгороженные от внешнего мира тоненькими стеклами узеньких очочков глаза, - я не такой старый.
- Нет, вы мне ответьте, товарищ Збажин, - не заметив моего маневра, строго проговорила Ева, - куда вы все время убегаете?
- Это когда как, - с притворным удивлением ответил я. - Сейчас, например, в столовую. Обед же…
- Ну и что, что обед! – не унималась Ева. – Вы числитесь в обществе книголюбов и должны сдавать членские взносы! Три кроны за июль и две кроны август!
- А почему за июль всего две, а за август целых три? – по-настоящему удивился я.
В секундном раздумье пани Ева очаровательно сморщила лобик.
- Не знаю. Так сказал товарищ председатель месткома…
- А сегодня по слухам будет суп папцун, - еще мягче, чем про то, что я не старый, сказал  я. - Пани Ева, вы любите папцун?   
- Не сбивайте меня, товарищ Збажин! Вечно вы меня сбиваете! Гоните уже пять крон!
Сказав это, Ева топнула ножкой, и ее грудки под кофточкой весело подпрыгнули. Решив, что пять крон это достаточная плата за увиденное, я полез в карман.   
- Вот, возьмите, - я вложил монетку в протянутую ладошку, а когда ладошка превратилась в кулачок, аккуратно перевернул его тыльной стороной вверх, наклонил голову и приложился губами чуть выше маленьких розовых костяшечек.
- Что вы делаете! – взвизгнула она Пани Ева, словно от горячего, отдернув руку.   
- Целую вашу ручку, пани Ева, - сказал я.
- Не делайте так больше, товарищ Збажин! – сузив глаза в узкие щелочки, проговорила Ева. – У меня есть жених. Он боксер!
В этот момент мимо нас проплыл огромный малиновый свитер известного книголюба Мишо Ежда, надетый, соответственно, на самого Мишо. Ева отреагировала мгновенно.
- Товарищ Ежд! – крикнула она. – Товарищ Ежд!
Услышав свое имя, Мишо повернулся, но продолжил движение. Видимо, он был безразличен к прелестям пани Евы.
- Стойте! – практически перейдя на ультразвук, пропищала Ева и, не попрощавшись со мной, обозначенным выше способом, посеменила вслед за малиновым свитером, который уже скрылся за ближайшим углом.

Пани Еву я обманул – папцуна в меню не значилось – а значилась там наряду с лапшевником и молочным супом для немощных желудком - солянка. «Солянка – это даже лучше» - решил я, взял с металлической полки последний поднос и пристроился в конец длиннющей очереди, состоявшей из моих голодных сослуживцев и сослуживиц. 
Глядя на их сутулые, обтянутые свитерами, платьями, кофточками, пиджаками и рубашками в клетку спины, мне вдруг подумалось, что вместо того, чтобы уныло плестись в этой очереди они могли бы запросто станцевать Летку-Енку, благо уже стоят гуськом. «Там, там, та-да-рам-пам-пам!» - заиграло у меня в голове, и там же, то есть, в моей голове, мои голодные сослуживцы и сослуживицы, ухватив друг друга за талии, как по команде начали прыжками перемещаться вдоль прилавка, задирая в такт ноги, впрочем, не всегда в него попадая. Видение меня развеселило настолько, что я не удержался и хихикнул.   
- Чего смеешься, анекдот вспомнил? – улыбающимся жирафом перегнулся мне через правое плечо, видимо, уже расставшийся с пятью кронами Мишо Ежд. – Рассказывай!
От неожиданности я ойкнул.
- Нет, это у меня нервное, - пояснил я и еще раз придурковато хихикнул.
- А-а-а-а, - протянул Мишо и убрал голову.

Ведомый опытной рукой тети Крыси алюминиевый половник опустился в янтарную жидкость через двадцать минут после того как я встал в очередь. Забавных видений или мыслей у меня более не случилось; выделяя желудочный сок, я медленно двигался, стараясь не смотреть ни на прилавок, полный социалистических яств, ни на столы, за которыми ели отстоявшие очередь счастливцы. Предопределенный же мне половник, зацепив что-то в глубине огромной кастрюли, полный добычи неторопливо вынырнул на поверхность и через секунду опорожнился в белую тарелку с голубыми птичками по краям.      
- Спасибо, тетя Крыся, - сказал я, давясь слюною.
- На здоровье, пан Йожин, - улыбнулась она. - Кушай, не обляпайся!
Я аккуратно переставил тарелку с прилавка себе на поднос и заметил, что две черные лоснящиеся маслинки и долька лимона на слегка волнующейся поверхности сложились в веселую рожицу. «Хороший сегодня день», - подумал я и пошел искать свободное место.

Когда я сытый вернулся в отдел, передо мной развернулась буквально водевильная сцена: начальник отдела Алеш Янота, он же «Маленький фюрер», размахивая пачкой листов бумаги, гонялся за моим другом и соседом по рабочему месту Йиржи Новаком. Преследуемый, который по габаритам был раза в полтора больше загонщика, картинно закрывая зад папкой-скоросшивателем, истово голосил:
- Не пойду! Не пойду я к нему! Не пойду и все… и не просите… и по приговору суда не пойду!
Йиржи лавировал между столами коллег с проворством беременной слонихи, отчего стоявшие на них неустойчивые предметы – лотки, папки и прочая канцелярщина - с грохотом валились на пол; вынужденный перепрыгивать образовавшиеся препятствия, Янота, тем не менее, от своей жертвы не отставал. Наконец, загнанный между столом и тумбой с кактусом, и, видимо осознав, что бежать ему некуда, Йиржи остановился. Янота, тяжело дыша, протянул ему те самые бумаги, которыми секунду назад махал, на что Йиржи изменился в лице и спрятал руки за спину.
- Ты пойдешь, Йиржи, - твердо сказал Янота, - возьми отчет.
Йиржи посмотрел на пачку, как на топор, которым его собираются укорачивать, и обреченно выдохнул:
- Не пойду.
Янота не слишком убедительно изобразил на лице удивление. 
- Ну почему, Йиржи? В чем проблема? 
Йиржи достал руки из-за спины и приложил их к груди, отчего стал похож на влюбленного.
- Там же написано, что наши у Визовице в болоте бульдозер утопили… он же меня за это сожрет и не подавится, – горячо и, кажется, вполне искренне произнес он, - Алеш, я же не самая красивая девушка деревни, чтобы отдавать меня на съедение чудовищу. Пусть пойдет, вот хоть Мацкевич, у него фигура по женскому типу…
- Что-о-о-о? – подал голос Вашек Мацкевич, у которого действительно была женская фигура, а проще говоря, толстая задница и узкие плечи, - на себя посмотри, аполлон хренов!
- Нет, Вашек, до тебя ему далеко… - и Янота неосмотрительно повернулся к Мацкевичу.
Улучив момент, Йиржи сделал неуклюжую попытку вырваться из западни, но Янота, должно быть, боковым зрением заметивший его движение, вошел с ним в клинч. Высокий и плотный Йиржи наверняка бы опрокинул маленького субтильного Яноту, а сам вырвался бы из комнаты в спасительный коридор, но в этот самый момент в дверном проеме возник начальник управления, наш «Большой фюрер» - Томаш Вржец.
- Брэк! – гаркнул он и резко закрыл за собой дверь.
Хлопок подействовал отрезвляюще. Противники расцепились.         
Наступила тишина – все, кто находился в комнате, молча ожидали какой-то Томашевой реакции, а до меня тем временем понемногу начал доходить смысл происходящего. Листами раздора, по-видимому, являлся недельный доклад, с которым надо было идти к одному из заместителей директора, большому хаму, свинье и просто страшному человеку, нашему местному чудовищу – Петеру Гмызе. С ударением на «ы». Это к нему в кабинет надлежало заходить спиной вперед, предварительно переодев штаны ширинкой назад; это у него на столе стояла пустая кружка, которая к концу заседания наполнялась кровью докладчиков; это из его кабинета уборщицы каждый вечер выметали ворохи седых волос…
Шутки шутками, а для простого смертного встречи с ним были чреваты не просто унижением достоинства, но и реальной перспективой депремирования в квартал и даже понижения в должности. Бывали и такие случаи, редко, но бывали. Все зависело от характера новости, которую приносил простой смертный, и секундного настроения чудовища.
От нашего отдела туда по обыкновению ходил Матысек Печка, у которого на Гмызу выработался своеобразный иммунитет, но Матысек сегодня оказался в командировке, и вот…   
- Не пойду… - нарушил тишину Йиржи.
Мы все еще молча смотрели на Томаша, а Томаш на нас.
- Чудовищу нужна жертва, - задумчиво произнес он, - с докладом пойдет… - Томаш обвел глазами комнату, - Йожин. Это не обсуждается.      
Я глазом моргнуть не успел, как Янота сунул мне в руки злосчастные листы, и через секунду сердце мое опустилось в пах.

Судя по крику, доносившемуся из-за двери, в кабинете у Гмызы кто-то был.
- У товарища заместителя директора кто-то есть? – спросил я пожилую секретаршу, эдакую Маргарет Тэтчер на пенсии, надеясь хоть на немного отсрочить момент расправы.
- Нет, он по селектору говорит, - отозвалась «Миссис Тэтчер», - заходите, он вас ждет.
Я набрал воздуха в легкие, затем без остатка выдохнул то, что вдохнул и дернул на себя никелированную ручку двери, за которой меня ожидало голодное чудовище. Времени, чтобы представить его отрубленную голову на серебряном подносе, или еще что-нибудь, способное поднять мне настроение, не было. В тот момент, когда я переносил свое тело из предбанника, где сидела секретарша, в собственно логово, на меня обрушился целый ворох непонятных ощущений, которые потом были квалифицированы мной как… страх.
- Если ты, товарищ Земан, до конца месяца вопрос не решишь, - рычал Гмыза в небольшую черную шишку на тонкой ножке, - я твои окорока с твоим креслом мигом разлучу…
- Будет исполнено, товарищ заместитель директора! – отвечал подавленный, но до конца не сломленный голос из динамика.
- …и найду для него другие, помягче…
- Так точно, товарищ заместитель директора!
- …а тебя обратно в прорабы, где тебе самое место…
- Да, товарищ заместитель директора!
- Что ты меня все время перебиваешь! – сорвался на крик Гмыза. - Работать надо, а не перебивать! Завтра в это же время позвоню, доложишь, что за день сделал…
- Понял, товарищ заместитель директора! – после небольшой паузы ответил динамик.
- Понял, товарищ заместитель директора, - скривившись, передразнил его Гмыза, и уже нормальным голосом гаркнул: - Все, конец связи.       
- Всего лучшего, товарищ заместитель директора! – ответил голос и отключился.
Гмыза нажал на клавишу на переговорном устройстве и,  наконец, обратил свое внимание на меня.
- Кто? – рявкнул он.
Я представился и протянул ему папку с отчетом.
- Садись, - немного мягче сказал Гмыза, внушив мне толику ложной надежды, что все обойдется.
Я сказал: «Спасибо» и сел на самый краешек хлипкого стула без подлокотников, который слегка подо мной  прогнулся. Я подумал, что это наверняка сделано для того, чтобы я, или кто-то другой, пришедший сюда на расправу, не был уверен ни в чем, ни в своем теперешнем положении, ни в прочности стула, на котором сидит. Чертовски умно придумано, кстати. Пока я разбирался со стулом, Гмыза взялся за отчет.
Со стороны он был похож на старого члена КЧП, которому вместо «Руде право» подсунули сборник польской «Солидарности» или еще какой-нибудь подрывной «Самыздат». По мере того, как Гмыза продвигался по документу, с каждой перевернутой им страницей, лицо его становилось все страшнее и страшнее, и к концу он стал неотличим от одного из монгольских демонов, марки с которыми я собирал в детстве.
- А что, никто не знал, что вокруг Визовице полно болот? – прорычал Гмыза, - какой идиот туда тяжелую технику загнал?
И тут я сказал одну из самых глупых вещей в своей жизни:
- Честно говоря, я не в курсе, товарищ заместитель директора, это не мой участок…
- Что значит, не в курсе? – заорал Гмыза, став похожим сразу на всех монгольских демонов, марки с которыми я собирал в детстве, - что значит, не в курсе, я спрашиваю?
- Это не мой участок… - повторил я, - вот я и… и не в курсе, товарищ…
- Значит, езжай туда и войди, твою мать, в курс! Понял меня?
Мой страх перед чудищем, превысивший к этому времени все разумные пределы, вдруг совершенно неожиданно испарился. Исчез. Перестал существовать. Я представил, что одет в черное кимоно и в руках у меня катана, что через секунду нанесу точный диагональный удар и голова моего мучителя, весело прыгая по паркету, покатится в сторону огромного фикуса в углу, а укороченное его тело мокрым матрацем плюхнется в другую сторону, к окну, и разольется по паркету черная кровь чудовища, и как я подставлю какую-нибудь емкость под булькающую струю, хотя бы вот эту чашку с его стола, наполню до краев, поднесу к губам, и на одном дыхании выпью до дна…
- Я вас понял, товарищ заместитель директора, - спокойно ответил я, - разрешите выехать сегодня?
Гмыза осекся; посмотрел на меня внимательно, как в зоопарке смотрят на экзотическую зверюгу, встал, подошел ко мне (я тоже вскочил и инстинктивно опустил руки по швам) и протянул мне узкую ладонь.
- Возьмете мою служебную машину, - сказал он совершенно ровным голосом. – Счастливой дороги.
Я попрощался, медленно вышел из кабинета, бросил «Маргарет Тэтчер»: «Гуд бай!» и пошел оформлять командировку.

- Считай, тебе крупно повезло, - Вржец размашисто расписался на моем командировочном удостоверении, - посидишь там недельку, построишь местных, этих, как их, Младека с Пешаком. Ты, главное, представь, что ты – Гмыза, а они – это мы.   
- Предлагаешь мне стать чудовищем? – поинтересовался я.
- Все когда-нибудь становятся чудовищами, – невозмутимо парировал Томаш.
Я вспомнил металлический привкус крови во рту и подумал, что сегодня не самый плохой день, чтобы им стать.