Старый квартал

Отгорев, солнце скатилось за изумрудный горизонт, и небо погрузилось в бездонную синеву, медленно мутнеющую в застывающих каплях на ветвях продрогших деревьев.
Март. Зябко.
Лиловые сумерки осторожно вползли в старый квартал, и четкие очертания изломанных улочек тихо, подергиваясь сизой дымкой, растворились.
Длинная ограда в ржавых пятнах на извивающихся стеблях чугунных цветов замыкала подкову старинного полуразрушенного дворца, отдаляя его от остывшей улицы.
Сквозь тяжелые стволы громадных лип разрозненного партера дворца белели растрескавшиеся колонны и выщербленные парапеты двух лестниц, крутыми дугами взмывающих к обшарпанным дверям парадного входа.
Негнущиеся прозрачные пальцы в блестящих бусинках замерзших капель разжали заиндевевшую балясину, и белая рука, скользнув по коричневой коже куртки, безжизненно упала на потертые джинсы...
На ступеньках дворца сидел сухощавый молодой человек в расстегнутой кожаной куртке с небрежно намотанным вокруг шеи длинным белым шарфом, почти неслышно он подкашливал.
Его прикрытые серые глаза, обметанные розовеющим инеем, казалось, застыли в отлетевшем вопле отчаяния...
У него не было больше сил.
Ворота особняка с ржавым скрежетом распахнулись...
На маленьком повизгивающем велосипеде в парк въехал мальчик в темно-синем матерчатом шлеме и круглых металлических очках.
Он проехал мимо парня, но под громадной сдвоенной липой спрыгнул с велосипеда и, уронив его на землю, сел на деревянную скамейку.
— Знакомое лицо!.. Кто это?
Оперевшись рукой на ступеньку, парень встал с разбитой лестницы и в сгустившейся, осязаемой мгле, покачиваясь, пошел к липе, где его ждал мальчик.
Но там — никого...
Остановившись в недоумении, он хотел было сесть, но проникающий грудной голос, неожиданно возникший за спиной, остановил его, и молодой человек замер, напряженно смотря перед собой.
— Представь себе, что по улице проезжает карета с форейтором и факелами.
— Почему карета?
— Мне так хочется. Пусть это будет сон.
— Но сон такая же реальность, как и все вокруг!
— Быть может, быть может...
Она улыбнулась и покачала головой, заметив, что он пристально изучает ее пухлые, чуть капризные губы, выглянувшие из тени капюшона малинового бархатного плаща, отражающиеся в треугольном осколке зеркала, поблескивающем в волглой коре липы.
— Нельзя смотреть в зеркало на ночь!
— Почему?
— Будут сниться страшные сны!
— Они мне и так снятся.
Парень резко обернулся и увидел выезжающую из ворот карету, в окошке которой в колеблющемся свете факелов мелькали ее распушившиеся льняные волосы, темно-синие, бездонные глаза, тонко очерченный нос и озябшие слезы на бледных щеках.
Гикнул форейтор.
Створки ворот долго раскачивались, заглушая тоскливым скрипом стук копыт и глухой рокот колес удаляющегося экипажа.
Выйдя из ворот, он пошел по изломанной улочке вверх, мимо деревьев и растрескавшихся каменных стен, в разрывах которых, будто во сне, проплыли пустынный берег реки, далекий лес и черные очертания разрушенного храма.
Вдруг он почувствовал, как издали на него накатывается шум, напоминающий тот, которым наполняется зал театра перед началом спектакля, звуки прорывались сквозь ветер — они то близко, то далеко, будто морские волны, разбивающиеся о берег.
Внезапно шум стих, и лишь одинокий крик чайки долго парил над оборвавшейся улицей.
Парень стоял на горбатом, мощенном булыжником, мосту.
Узкое пространство, зажатое высокими домами с башенками, светилось мерцающими синими, красными и зелеными огнями, неотрывно следящими за его окаменевшей фигурой, брошенной на чугунный парапет моста.
Внизу, под мостом, железная паутина: странное, страшное переплетение металла — зловещее и ужасно манящее.
Он перегнулся через парапет...
Небольшой поезд с прорезями светящихся окон, перевитый гирляндами неживых цветов, фосфоресцируя яркими надписями, с жестким грохотом пронесся по звенящим под его натиском блестящим нитям паутины.
Ночь отступала, прорисовывая очертания ослепленных ночью предметов.
Свет медленно, как бы на ощупь, заполнял пустоты, оставленные темнотой, и старый квартал проявлялся словно на фотографии...
Молодой человек в кожаной куртке с длинным шарфом, свисающим на мостовую, неподвижно сидел на холодном камне в парке старинного дворца, привалившись спиной к ограде, опутанной коваными цветами.
Его серые глаза чуть приоткрыты, почти неслышно он подкашливал.
У него не было больше сил.



*Подробнее на сайте flandrin.ru