Халва
- Снег пошёл. Самое время взяться за дело. Я – в сарай, ты - на шухере. Если выйдет Петрович, крикни три раза: «Мяу! Мяу! Мяу!».
Натаха стирает губную помаду, нанесённую в прошлом году, докуривает и заминает «козью ножку», заправленную сухим коровьим навозом.
- Может, лучше гавкнуть: «Гав! Гав! Гав!»?
Вздрогнув от собачьего лая, Вырви Глаз слетает с кровати и падает на стоявшие носки, которые с хрустом ломаются, как замороженное бельё.
- Ты ещё по-тигриному предложи! Мы всех собак уже в округе переловили и сшамкали, так что по-кошачьему натуральнее будет.
Вырви Глаз отставляет входную дверь, давно сорванную с петель, и высовывает язык, ловя снежинки для удаления сухости во рту.
- Пошёл! – Натаха толкает его в спину, как опытный инструктор юного парашютиста.
Вырви Глаз идёт через двор маршевым шагом. На его голове капроновый красный шлем из детского набора. Нестройную фигуру обтягивает Натахино грязно-жёлтое пальто ужасной давности, порванное под мышками и с чёрным отпечатком утюга на спине. Босые ноги с шипением опускаются в рыхлый снег. Последние ботинки Вырви Глаз пропил ещё летом, выручив за них на пузырёк валерьянки.
Перепрыгивая через забор, Вырви Глаз попадает промежностью на заострённую доску. Но ни звука из его груди, только открытый рот и зажмуренные глаза говорят о том, что человека пронзила резкая боль.
Героически преодолев препятствие, Вырви Глаз ползёт по снегу на манер разведчика с многолетним стажем.
Так же, ползком, он проникает в сарай соседа. За прикрывшейся дверью слышны кудахтанье и шумное сопение.
Натаха, не надеясь на силы любовника, готовит лаз в заборе, руками и зубами отдирая нижнюю часть шершавой доски.
Через несколько минут на стол, заваленный высохшими объедками и огрызками, Вырви Глаз шлёпает двух куриц со свёрнутыми головами.
- Ты ничего не заметил? – спрашивает встревоженная Натаха.
- Чего «ничего»?
- Снег прекратился.
- Не пойман – не вор. Какие ихи доказательства?
Натаха ныряет в своё пальто и, кинув за пазуху курицу, исчезает.
Вырви Глаз разжигает плиту, разломав последнюю табуретку. Вторая курица опускается в кастрюлю с отбитой эмалью вместе с перьями – так быстрее.
Вернувшись, Натаха распахивает замызганные полы пальто и взвизгивает: за юбку заткнуты две бутылки самогона.
В самый разгар пирушки в окно стучат. Забыв про содеянное и осмелев от самогонных паров, Вырви Глаз кричит в темноту окна:
- Можно!
В избу заглядывает Петрович.
- Привет соседям! – говорит он, морщась от смрада. – Душу отводим? А я тут вам закусочки принёс.
- Да ладно, Петрович! – Натаха, оторвавшись от меловой стены, пытается поцеловать соседа. – У нас всё просто: мы чай пьём, ты проходи, садись, чай пей!
- Вот, ребятушки, халва! Высший сорт! – Петрович из полиэтиленового пакета насыпает гору куриного помёта. – Ешьте, угощаю! Оно после курятинки завсегда приятно.
Вырви Глаз и Натаха допивают самогонку, зная, что Петрович пьёт только по праздникам
- Закусывайте, закусывайте! – Гость о тряпку с резинкой от трусов обтирает алюминиевые ложки. – Это курицу едят руками, а халву надо есть ложками.
Вырви Глаз набивает рот куриным помётом, жуёт бездумно, как корова.
Натаха, скользя локтями по краю стола, хватает куриные отходы ртом, пальцами счищая с дёсен налипшую серую массу.
Утром Петрович сидит возле своего кухонного окна и попивает чаёк. Он с улыбкой наблюдает за тем, как его соседи попеременно бегают в туалет, расположенный на месте разобранного сарая и не имеющий ни одной стены.
Свидетельство о публикации №210012700313