Из записок господина N После выстрела

Раздался выстрел, и эстонская девчонка отложила винтовку и забавно нахмурилась, когда не нашла свободного места для новой насечки на прикладе ее M-16. Словно это была какая-то детская игра. За каждую насечку ей платили тысячу долларов в независимости от звания погибшего. Такие девчонки убивали все, что движется. Нередко и своих. Главное, чтобы был хаос, чтобы никто не расслаблялся. Пуля попала мне в ногу, и я полз по инерции, корчившись от боли, а снайпер уже искала новую жертву. На этот раз в прицел ей попался старый чеченец, который вез на телеге бидоны с молоком. Война застала мирный город неожиданно. Нередко во время боевых действий работали рынки и кинотеатры. Она нажала курок, потому что старик ей не нравился. Она не любила старых мужчин. Меня же настигли бандиты. Они сорвали мой нательный крестик и втоптали его в грязь, будто он был чем-то мерзким для них. Стащили мои сапоги. Мою голову насадили на кол и отдали чеченским мальчишкам, которые несколько дней носились с ней по двору, пугая девчонок. Моя душа не находила покоя. Я бродил по развалинам города, оплакивая свое растерзанное тело, оставляя босые следы на мокром снегу. Потом я услышал, как чей-то голос зовет меня по имени: «Эн, Эн».  И я пошел на зов, и очутился в разрушенной мечети. Там стоял стол, за которым сидели шесть боевиков. Все они были убиты моими пулями. На этом столе лежала туша еще живого быка с распоротым брюхом. Бандиты молча и терпеливо смотрели на нее, будто ждали ответа. Их бледные лица с опустошенными и не моргающими глазами пугали меня. Сквозь пулевые отверстия их искалеченных тел проходил свет.
- Ах, Ваня, ловко ты нас обхитрил. - ухмыльнулся араб с рыжей бородой.
Я сел рядом с ним и стал ждать. Скоро мечеть озарилась светом, и мы увидели старика в белых просторных одеждах. Он обвел нас суровым взглядом, и я признал в нем того молочника, только как будто преобразившегося.
- Аллах Акбар, … - бросились на колени убитые боевики, и я тоже последовал их примеру.
У старика была седая борода, стелившаяся до земли, и мы касались ее дрожащими от волнения пальцами и прикладывались трепетно губами. Животный страх пронизывал наши несчастные души. И спрятаться от него было нельзя, словно мы были мишенью. Я понимал, что моя судьба зависит от суровости этого взгляда. В руках старика вспыхнул огненный меч. Он взмахнул им и рассек животное на несколько частей. Себе он взял голову, арабу дал сердце, мне печень, а ноги животного достались остальным. Мы жадно начали трапезу, отчаянно рвали сырое мясо зубами, кровь струилась по нашим губам, но я не чувствовал вкус.
- Тебе повезло, брат, ты стал шахидом! – шепнул араб мне. – Держи!
И он дал мне свой кинжал, которым еще при жизни хотел зарезать меня. Я поблагодарил его.
- Аллах очень зол на меня, - сказал он грустно.
- За что? – удивился я. – Ты храбро сражался и убил много моих товарищей. И, если бы не моя тяга к жизни, убил бы и меня.
Араба звали Валли. У него в США остался дом, жена и арабский скакун по кличке Макбут. А зол был Аллах за то, что Валли утаил от близких банковский счет в одном из швейцарских банков. И как гласит Священная книга, тяжкий грех быть ростовщиком или иметь с ним дело, потому что все банки мира принадлежат богу Яхве.
Трапеза закончилась. Аллах поблагодарил меня за то, что я присоединился к их трапезе.
- Ты еще совсем мальчишка, - улыбнулся Он, потрепав меня по плечу, - даже не умеешь грызть мясо зубами. Ты ни разу даже не целовался с девушкой.
Мне было стыдно, что все узнали мою тайну. Бородатые мужики засмеялись, стуча обглоданными костями по поверхности стола и хватаясь за животы, но суровый взгляд старика остудил их.
- Зачем Вы убивали русских? Разве Я не говорил, что это народ избранных? И каждого, кто поднимет на них руку, ждет кара? Теперь ваши дети будут страдать тысячу лет.
Они потупили взоры, а я заплакал.
- Иди, дитя, с миром, ты достоин лучшей компании, – велел Он мне, и я повиновался.  Валли подошел ко мне и обнял, как брата. Некоторое время мы так и молчали, обнявши друг друга.
- Прощай, - сказал я ему наконец.
Его рыжая борода, запачканная бычьей кровью, приятно щекотала мне лицо.
- До свидания, - улыбнулся он. – Мы еще увидимся, когда ты познаешь, что значит любить женщину…
- Где бы мне ее найти… – вздохнул я.
- Найдешь… Только обещай мне кое-что… – и он украдкой посмотрел на Аллаха, который читал остальным сунны Корана.
- Останови Амину, – вдруг запнулся араб, и слеза покатилась по его щеке. - Она моя чеченская жена и скоро станет шахидкой, глупая девчонка…
Я кивнул. Какая-то небесная сила подхватила меня и унесла прочь. Мой дух кружил над скованными льдами болотами и дремлющим лесом. Когда я был маленьким, я часто бродил там со своим отцом, собирал грибы и ягоды. Сейчас была зима, но я узнавал места моего детства. Я вспомнил, как отец разбогател, и вместо прогулок стал откупаться дорогими подарками, так как времени на меня уже не оставалось. Мать оставила нас, когда мне было шесть лет. Отец переживал, и все свои личные неудачи срывал на мне. Деньги и власть заменили любовь и образовали пропасть в наших отношениях. Сейчас я незаметной тенью залетел в родительский дом, увидел отца. Он сидел в кресле перед камином, в окружении роскоши, молчаливо склонившись к огню, пытаясь согреться. В руках он держал похоронку. Его руки дрожали. Я не видел прежде в глазах его слез, при мне он никогда не плакал, и сейчас мне находиться рядом с ним было невыносимо. Он не догадывался, что единственный сын смотрит на него, хочет обнять, сказать, что любит. У него было больное сердце, и я побоялся напугать его, поэтому вылетел в окно и полетел прочь. Но он все равно что-то почувствовал, бросился  к окну и кричал мое имя. Долго и пронзительно. До хрипоты. И я рыдал вместе с ним.
Когда-то я гулял на Тверском Бульваре со своими одноклассниками, еще до призыва в армию. Тут всегда было весело. Мне нравилось это место. Когда я вспомнил об этом, то очутился у памятника Пушкину. Я увидел, что памятник облюбовали души безвестных поэтов. Увидев меня, они стали прогонять меня прочь, кричали, что тут все места заняты. Признаюсь, я писал стихи еще школьником, и наверно, эти несчастные души приняли меня за своего. Я долго еще бродил по бульвару, когда вдруг меня окликнули. Это был памятник Сергею Есенину. У ног его лежали гвоздики. Влюбленные парочки целовались на лавочках, и я застыл в недоумении, кто мог окликнуть меня.
- Кто ты? И куда идешь? – раздался глухой голос из памятника.
- Я русский солдат, который погиб на Кавказе от пули снайпера. – Ответил я никому.
- Неужели англичане до сих пор не угомонились….- вздохнул голос. – Ты уже видел Аллаха?
Я кивнул и подошел поближе.
– Он отпустил меня с миром, потому что я еще дитя.
- Он сказал «дитя»?
Я снова кивнул. Мне хотелось заглянуть внутрь памятника.
- Дети – самые удивительные цветы во Вселенной. – сказал печально голос. - Они, как звезды. В них нет ни зла, ни порока. Я бы хотел оставаться вечным ребенком, но я уже, к сожалению, познал женщину.
- Почему ты здесь? – спросил я незнакомца.
- Потому что мне не надо Рая! Дайте Родину мою!
И незнакомец рассказал мне, что здесь ему вполне неплохо, но любимая его ждет где-то на берегу какой-то реки. Он предложил мне покараулить памятник, пока он слетает к ней на свидание. Я согласился, и он облегченно вздохнул, потому что боялся, что в его отсутствие, памятник займут души бюрократов, которые постоянно околачиваются у Макдональса. Странно, что я верил этому патриоту, хотя ни разу не видел его и лишь слышал его глухой голос.
- Ты, Рассея моя... Рас... сея! Азиатская сторона!
И надо мной вспорхнул вихрь из гвоздик, рванувший к синему-синему небу.