Все ушли, а мы остались...

                Все ушли, а мы остались …
 Зима. Москва. Метро. Вагон не переполнен. Но я, по-привычке - стоя. В вагоне тепло – на улице слякотно. Я, в  чёрном кашемировом полупальто с однотонным шарфиком, при галстуке Givanshy на тёмной сорочке. Тонкие очки-занавеска с нулевой оптикой, немного затемнёные; профессорская бородка…, ничего – “солидняк”! И в метро …. Ну, не вожу я машину в Москве! Никуда не успеваю. Есть водитель по-вызову - для некоторых случаев и для семьи. Живу в районе “Парка Победы”: немного вниз, в район - “Багратионовская”. Под зданием –  Универсам. Работает и ночью. 
  Тринадцатый год моей каторги.
  Всё начинается во сне. Одни и те же сны.
  Мне двенадцать. Ереванский “Арарат” идёт к золотому дублю. В футбол гоняем и мы. Во дворе солнечно и жарко. После игры хочется пить. Бежим на Проспект, к магазину “Филателия”. Там фонтанчик с родниковой водой – пулпулак. Кажется напиваемся. Нет! Бежим через Амиряна на другую сторону Проспекта, – там под неоновым пацаном чуть не попавшим под машину – прямо про нас, – вода в пулпулаке ещё холодней. Кажется напились. Нет! Бежим на Амиряна – ближе к дому, там новый .... Последним пью я. Пью всю ночь и не напиваюсь. Просыпаюсь  в поту, не напившись.
  Сон чередуется. Меня ведут на расстрел. Вместо деда. Ему – тридцать девять; мне – сорок три. 38-ой год. Всю ночь: белая сорочка в крови; руки за спину; голова опущена … Всю ночь меня ведут по тюремным коридорам … Если расстреляют, – не проснусь! Не успевают! В 54-ом деда реабилитировали. Меня – нет! “Где твоя регистрация!? “  У них постоянно глупые вопросы к нам!
  Сон чередуется. Я в Сибири вместо “раскулаченного” прадеда. Заболел в дощатом “вагоне-теплушке”, когда возвращался обратно домой. Температура. Брежу! Голова на коленях другого прадеда, – “раскулачены” были вместе. Я проснулся, – прадед помер. “Где твоя регистрация!? “ Им постоянно есть дело до нас!
   
   Померла баба Шура - столетняя бабка моего товарища.
   Товарищ, до этого, каждый месяц присылал денег, - из заработков в Тюмени, – я относил. Александра плохо слышала и дверь не открывала. “Я денежку принес, баб Шур!” – кричал я ей в замочную скважину. Шурик сразу оживала: “Это ты, родненький!”.
  У Шуры жили неопрятные кошки в количестве, - штук пять. Или семь. И все они терлись о мою штанину, пока я, для приличия, беседовал с хозяйкой. Первого раза было достаточно. После - я возвращался от Шуры только на такси! В первый раз  удачно, без эксцессов, я доехал до Багратионовской. И вышел из метро. Лучше бы я этого не делал! У выхода меня встретила стая с матёрым вожаком. Меня бы загрызли, но я вовремя сориентировался и пустился наутёк в людные места. Дальше решил - дворами. И ошибся! Во дворах не было такси, - надо было только на такси! Они передавали меня из зоны в зону, не нарушая конвенции. Только я бежал быстрее!
  Плохо живётся кошкам в Москве!
  Шуру мы хоронили на новом московском кладбище. Это – город! “Город” из сорока-сорокапятилетних мужиков! Я специально высмотрел! Были, правда, и пятидесятилетние, и шестидесятилетние, но все в виде исключения. Через неделю, на семидневку, мы Шуру и не нашли, – “сорока-сорокапятилетние”  поглотили лесом.

  В вагон зашла Народная – Хитяева. Улыбнулась, мол: не вставайте, не вставайте! Вставать никто и не собирался: стеклянные, тяжёлые, невидящие взгляды прожигали стенки вагона в поисках лучшей доли. Каждый приехал в Москву с определённой миссией и готов за неё побороться. Не стоит растрачивать силы вставанием. Воняло чесноком: индивидуальной презервацией от гриппа. На остальных … Болеть нельзя – роскошь.
  Миссия была и у “сорока-сорокапятилетних”. Так им казалось! Она их кормила, правда, не всегда сытно, поила, спаивала, чтобы с фантазией были. Уводила из семьи, чтобы не ленились, разгулялись на стороне. Посылала на войну, чтобы защищали её.
 К сорока-сорока пяти оказалось, что миссия – это у неё. Они – инструмент, расходный материал. Изношенный. Она придумала целые технологии для утилизации изношенного биоматериала. Его расстреливали из пулемёта; замуровывали в гранитные берега; кидали в промёрзлую землю, не вырыв могилы; травили “палёным” и не “палёным, лишь бы померли. Сегодня проще - хоронят, как поломанную, пластмассовую игрушку.

  Я держусь за штангу-поручень и также смотрю в никуда.  Перед глазами Солнце. Я по нему соскучился. В Солнце купается тёмно-розовая, вся в колоннах и анфиладах, площадь – шедевр Архитектора Таманяна.
  Я в тёмных шортах, белой сорочке и синей пилотке - меня принимают в пионеры: базальтовые ступени; гранитный постамент; Ленин. За Лениным журчат две тысячи семьсот пятьдесят фонтанов – по одному за каждый год существования Еревана до 1968 года. “Я Царь Аргишти, сын Царя Менуа, именем Бога ….” построил эту крепость. Дальше – шапки Его Величества Арарата. Я смотрю на них заворожено. Не перед собой, – на них.
  Сегодня нету Ленина и сразу с площади открывается вид на Арарат. Моя миссия – служить Его Величеству! Я - Его страж; я - хранитель Его тайн; я - Его обслуга. Я не лучше других; я не хуже других. Я, просто, избранный! Я избран обслуживать Его Историю. Историю о Ное! Это моя История!
  Может исполнить свою миссию и построить горы в Москве?  Нелепо! А посылать меня насильно на освоение Сибири … - это как? Та же чуждая программа, та же ложная кибернетика. Лучше строить горы! Так сделали мои предки достигнув пустыни страны Мецраим /Египет/. Жить в пустыне без гор – невозможно! Pharaoh – Славный /Славик; Вячеслав/. Мавзолей; хранилище сокровищ, тайн; бункер – да, но, изначально - Священные Горы в память о своей Священной Родине.
 Мои предки знали рудное дело. Эти навыки они применили к песку. Они его делили на фракции, очищали от примесей, легировали, формовали, отжигали, пытались плавить. Песочный мир интересен также, как и железный. Возможно! “Все ушли, а мы остались …”.
  Какие же чувства переполняли Александра Васильевича Суворова – армянина по-матери, - увидевшего Альпы? Манукян их взял и покорил!
  Перед глазами маячил “стоп-кран”. Хотелось немедленно им воспользоваться: остановить мчащуюся, никчемную программу прямо в тунеле, выбраться наружу из подземелья и бежать, бежать … Как тогда, в конце девяностых.

  Поздней ночью, последним поездом метро я возвращался домой. Летом и в Москве не плохо. Сидели в центре, - в кафе на Камергерском. Семья в Ереване. Я - в голубых летних джинсах от Майер, уже для солидного контингента с небольшим животиком, в бежевой сорочке с синим, летним, льняным галстуком с белоснежным узором, от того же Givanshy, – настроение прекрасное!
 Я зашёл в последнюю дверь последнего вагона, сел справа, на маленькое сидение, - выходить ближе. Осмотрелся. Вагон пустовал: сидели напротив и там, в далеке. Напротив сидели женщины неопределённого возраста. Она и она. Выцветшие, розовые маечки; спортивные рейтузы с белой каёмочкой; поношенная спортивная обувь …  Около каждой - по плетёному лукошечку, по всей видимости, - возвращались с дачного посёлка. Попахивало немного мусорной свалкой, но не очень… Она была толстой, как штангист на пенсии, с небольшим баском с хрипотцой; она – с нежными чертами морщинистого лица, заискивающим, кротким, покорным взглядом. “Штангист” о чём-то бравадился, скрепя голосом сквозь щербатую прорезь, в которой виднелись три  тёмнометаллических зуба. Она внимательно вникала каждому слову. Слово за слово – стали целоваться. Она и она. Попахивало мусором. Последовал глубокий засос. Металлические зубы перепрыгнули изо рта в рот. Она их нежно сплюнула в ладошку  и заискивающе улыбаясь вставила обратно любимой в рот. Смешно! Ей, Богу … Ну, не дерутся же, - целуются!
  Дверь открылась и в неё шумно влетела стая, издавая при этом какие-то странные, гортанные, нечленораздельные возгласы. Немые! Обдолбанные по самое …. Это уже не смешно!

  Гостиница “Москва” - два часа ночи. 94-ый год. Чемпионат мира. После трансляции финального матча мы с товарищем покинули гостиничный номер и спустились в бар на первом этаже, - обсудить перепитии матча. Вход со двора. Кофе; коньяк; игровые автоматы … Со двора заходили такие же обдолбанные с одним и тем же вопросом: “Немых не видели?“. Почему мы должны были их видеть? Просто! Кому-то, при чинах, при “корочке” пришла идея использовать чужое несчастье: не говорит человек и – хорошо! Москва – территория больших и малых “корочек” и каждой “корочке” нужны свои исполнители на стороне . “Корочка” без когорты исполнителей на стороне сама по себе ничего не стоит. Законы и принимаются только для того, чтобы “корочки” "разруливали" ситуацию на стороне. Кому-то пришла в голову идея с немыми наркоманами.
  “Корочки”, “корочки” … И не напишут же в них правду: “ …дон Первостатейный” …, всё как-то поприличней …
 
  “А я от бабушки ушёл; я от дедушки ушёл … И кому я нужен!? Лишний человек! Колобок – Печёрин наших дней!”
  Хорошо ещё, - не Гамлет! Гамлет приехал в Москву в начале девяностых вместе с отцом и матерью. Отец из благородного семейства; мать – хабалка несусветная. Он и женился на ней, чтобы разбавить кровь. Жить благородным Колобком в Москве он не смог! Всё задавался вопросом: “А благородно ли это? А благородно ли это?”
  Её же такие вопросы не смущали. В этом глобальном мире, с его глобальными возможностями потребления, она чувствовала себя востребованной.Телесная жизнь, насыщенная инстинктами – это её стихия. Это её город! Она нашла его – двоюродного брата отца Гамлета. Интеллектуал! Кайфарик с ехидцой. Такой - нигде не пропадёт! Не пьёт! Покуривает… Девочки; казино … Успешен … Вот это жизнь! Кто кого совратил – неизвестно. Отец им мешал! А квартира в центре Москвы - на него: продали в Ереване особняк в центре города,  - она все уши прожужжала, – и купили эту квартиру. А он не тянет! Все успешны, – он нет! Интеллектуал и замочил!
 Гамлет вырос циником! Ему и деваться было некуда: везде эти охи, ахи …, голая, жирная, потная порнография с хабалкой … А он с детства чувствовал, что рождён с какой-то целью, с какой-то миссией. Он был рождён, чтобы созидать! А что созидать!? Всё привезут из Китая или …или … опять, из Китая. Гамлет мучился!

  От удара вдребезги разлетелось стекло вагона. Это уже далеко не смешно! Хотелось остановить поезд и выпрыгнуть. Я уставился в невидимую точку, изображая при этом полное пренебрежение к происходящему. Расстояние между станциями было коротким. Я солидно поправил галстук, заранее подошёл к двери и, также, солидно вышел. На ненужной мне станции.

  Никчемные зарисовки - к моей миссии они не имеют никакого отношения. В Москве нужно постоянно от кого-то и от чего-то спасаться – кто этого не знает!?
  Я вышел из метро и решил продолжить путь на такси. Выбор у станции большой, - типаж одинаковый. “Как зашибить денежку и не сучиться” – название науки ежедневно изучаемой “бомбилами” и написанной у них на лицах. И с самого утра её познают не только таксисты, - : олигархи; финансовые воротилы; коммерсанты; хозяева пивных ларьков; владельцы, директора кафе и ресторанов… “Умный” – расчётливый.
  Мне достался мужичёк, проглотивший десятитомник этой науки. Цена была запредельная, но мне хотелось скорее домой. Устал! Устал!
 Спасаться, спасаться! Пока не сдали в “утиль”! Осталось мало …