Бабушка Матрена

Наше маленькое, счастливое детство.

Это, когда ты не знаешь забот, как птичка или цветочек, не ведаешь, откуда что приходит и куда девается. Знай себе потребляй готовенькое и радуйся.

А вот, и нет, - надо же похныкать, покапризничать, показать свое недовольство. Откуда берется все это, непонятно, но факт, что не от привычки или выучки. Это я говорю о воспитании. Бывает,  - дитя проснулось, играет само по себе в колыбельке, никто и не слышит его. А бывает  что, говорят, «как встанет, так и небо достанет». Больше всего думаю, - нам многое чего передается по родословной от предков,  вредность, и спокойствие, вера и неверие, ненависть и любовь.
 
Помню свою бабушку Матрену, хорошая была и красивая. Она никогда не повышала голос, разговаривая, будь с кем. Не знаю, как для кого, но часто я вспоминаю ее как самое теплое и светлое существо во всем мире. Наверное, только ребенок может чувствовать каким-то шестым чувством теплоту и любовь, а после, - это у него проходит, в силу того что,  родители зачастую его учат, мол, любовь должна быть с кулаками, потому, как по-другому, в этом мире, не проживешь.  Думаю что, именно, от нее, от моей бабушки, я научился слушать и понимать людей, видеть их душу, а может - и сострадать  неудачам, и радоваться их радостям.
Часто, перед сном, она укладывала меня возле себя и рассказывала сказки, предварительно спрашивая о том, какую я буду слушать. Сама ложилась на бочок, повернувшись ко мне и, рассказывая, засыпала, уставшая от дел дневных. Конечно, сначала я ее будил, - она тут же спрашивала, о чем говорила и продолжала рассказывать далее. Когда бабушка Матрена повторялась, я ее поправлял, но  подчас это случалось снова и снова. Тогда  я оставлял ее в покое и сам дорассказывал себе сказку и не просто так, но уже в своей постановке с Вовчиком, тобишь, мною, в главной роли. Вот тут я давал силу своим воображениям, летая выше облаков на ковре самолете и бегая быстрее ветра в сапогах скороходах. Конечно, я не спасал целый мир, но достаточно было, чтобы мне улыбнулась, спасенная мною от Дракона, Королева, и Король похвалил меня, предварительно сняв с моей умной головушки непробиваемый железный шлем, и отложив мой  могучий меч в сторону, погладил по головке. И когда он меня гладил я, засыпая, мурлыкал как котик, любя и жалея всех, и Короля и Королевну, и…  Дракона.

А вообще я рос домашним, но не совсем послушным дитём. Иногда мне хотелось того – не знаю чего и я взбрыкивал, как дикий коник. Тогда Матрена плакала, но не жаловалась. И мне становилось ее жалко, и я гладил ее по головке, - она успокаивалась. Иногда говорила, вот, мол, придет дедушка с работы, он тебе всыплет. Я знал, что ничего такого не будет, а потому продолжал капризничать. Однажды я совсем испугался, когда дед Максим хлестнул меня ремнем. Здесь что-то случилось страшное, потому, как бабушка налетела на дедушку как коршун на цыпленка и вырвала у него из рук ремень.
 - Изверг, - закричала она, - тебе бы только лишь детей бить.
 - Хай вам грець! – В сердцах сказал дедушка.
 - Ты же сама просила его попугать, говорила, разбаловался слишком.
Он развернулся, лег на кровать, накрылся, по привычке, газетой и заснул.

Потому-то меня уличные ребята и не любили, что я был совсем домашним и не играл с ними, а они не имели в том нужды. Проходя мимо нашего двора, они старались меня подразнить, скривить рожицу в знак презрения. Через два двора, жили наши родственники Самохины. Моя бабушка и отец моего дяди Анатолия были родными братом и сестрою, потому-то мне, на два года старший за меня Анатолий, доводился дядей. Однажды этот дядя накормил меня белладонной, в народе называемой куриной слепотой, макая ее при этом в землю. И делал это он не один, а со своим другом Николаем Саранчуком, жившим напротив него в доме, через дорогу. Они поймали меня на улице и пригрозив, что будут бить, стали запихивать мне в рот это зелье присыпанное землею, закрывая рот рукой, чтобы не выплевывал.

Через две недели у меня заболел живот. Мы жили в поселке городского типа, и медицина здесь была не на высоте, а потому, при лечении, пользовались народными рецептами. Сначала «консилиум» соседей старушек, созванный  Матреной решил, что надо к животу прикладывать горячую грелку, но это мне совершенно не помогало. Потом начали пробовать все подряд, что в доме было из лекарств, но мне становилось все хуже и хуже. Пришла богомольная соседка, стали с Матреной на колени и долго молились, - никаких результатов. Все-таки решили везти меня в больницу, но далеко надо было ехать. В конце концов, меня, полуживого погрузили на легковую машину, богатого соседа, которого удалось уговорить моим спасателям. Когда мое тело ночью привезли в городскую больницу, оказалось, что хирург, выпивши, и отдыхает после тяжелой операции. Решили везти меня в так называемую железнодорожную больницу, которая находилась на краю города, в часе езды.  Много времени ушло на стоянку у железнодорожных переездов. Когда приехали на приемный покой, то я был, уже, синий и полумертвый. Хирург прибыла в пять утра – и сразу же, меня положили на операционный стол. Операция шла долго. Пришлось из моей брюшины вынимать все, что там есть и перемывать, потому, как подогретый грелками аппендицит лопнул.
Все прошло удачно, наверное, потому, что меня оперировала хирург по фамилии Бесценная. А бабушка приобрела прядь седых волос. На этот раз Господь смиловался надо мной и дал мне жизнь, и за это я благодарен Ему. А вот, был ли я благодарен этой женщине, хирургу, по фамилии Бесценная? Нет, потому как, спустя нескольких десятков лет, у меня была возможность посетить ее захоронение – и я этого не сделал. Не сделал я это и при ее жизни.

 Вот как устроен человек, что не умеет быть благодарным своим спасителям. В Новом Завете, говориться о том, что когда Иисус Христос исцелил десятерых, поблагодарить пришел всего-навсего, лишь, один человек. И не надо думать, что остальные девять были злыми, никчемными людьми, нет! Просто за своими делами им было некогда отдать должное своему спасителю.

Мое беззаботное детство шло в обнимку с моей доброй бабушкой, и с козой Нюркой, которую здесь держали, чтобы Вовчик пил целебное молочко. А когда я пошел в школу, то больше времени проводил со своими родителями в другом городе, что отстоит от бабушкина дома в километрах тридцати. Моя сестра Лилия, была младше за меня на двенадцать лет, и для нее у нашей бабушки, тоже, хватало любви, забот и терпения. И она все свое детство до школы провела в этом богоугодном месте в теплоте, любви и уюте, что создавала для нее наша Матрена.

Летом, мы часто навещали свое гнездышко, где главою и кормилицей была бабушка Матрена. Хотя она была домохозяйкой, а работал дедушка Максим, но нам казалось, что в этом доме  царь и бог – бабушка. Всегда она встречала приветливо, радостно и на час давала нам урок душевного покоя, воркуя о том, о сем, о погоде, о добрых людях, о хорошем урожае. Мы, зная это, давали ей выговориться, и было приятно, что в ее разговоре была только лишь похвала этой жизни и никаких обсуждений и злости. Ее говорок убаюкивал, действовал на нас гипнотически, давая нам духовный заряд и силу. Скорее всего – это и была Любовь.

Время, включившее часы предвечности, что не имеют обратного хода, обменивало весну на лето, осень на зиму… Изменяло и меня, - я стал юношей. Пытаясь как-то преобразить себя, свое «домоседство», я входил в споры с дворовыми ребятами, с последующими драками. Дрались только руками (ногами-позор), до первой крови, зубы, рубашки, брюки – не счет. Таким образом, я доказывал себе, что я не тот «маменькин сынок» которого так хотела во мне увидеть моя мама. И почему-то мне стало нравиться, когда боялись и уступали дорогу. Наверное, в человеке  есть много от животного, что уважается: сила, напористость, грубость. Это, частично стало обладать мною, и в комплексе порождало наглость, а это уже суть – человеческое.

 Брат деда Максима, Николай, был человеком, верующим в Бога. И при Советской власти часто сидел из-за своей веры в тюрьмах. Второй  брат – Ефим, православный, а вот Дед Максим просто жил в мире и ни о чем таком не подумывал. Может быть из-за братьев моего деда,  я стал интересоваться жизнью, которая была по «заоблачную» сторону от нашей, а потому стал верующим в Иисуса Христа. А может быть, свою любовь к людям мне передала бабушка Матрена. Скорее всего, - это так, потому, что сейчас моя сестра Лилия, мама и папа, тоже живут верой в Иисуса.

 Время Быстротечно.
 
Сестра Лиля еще училась в школе, я уже работал, а Матрена оставалась, как мне казалось, неизменной, такой же приветливой, доброй, любвеобильной и красивой. Людей такой души, года не зацепали, а проходили стороною, не оставив следа на их внешности. Помню, она частенько жаловалась, как будто бы про себя, на свое здоровье. Это было тихо и незаметно, дабы не докучать другим. А наш грех, как всегда, бежал впереди нас, потому, как мои родители, и я (глядя на них), передразнивали ее, кривляя словом ее жалобы. И никто из нас душевно не посочувствовал бабушке в ее телесных страданиях.

Так она и умерла молодой, жизнерадостной и любвеобильной. Говорят, когда лежала в гробу, улыбка была на ее лице, - настолько она любила людей, что и после смерти дарила им свою улыбку.
Хоронили без меня потому, что я, накануне ее смерти, уехал в Казахстан на работу, а поскольку это было далеко, то меня решили не вызывать, а сообщили лишь только потом, как схоронили.

Вот так я оказался в числе тех девяти, которые не пришли отдать дань Иисусу Христу за свое спасение и исцеление. Но что такое исцеление плоти по сравнению с исцелением духа?

 Ее дух, - дух Любви моей бабушки Матрены я и до сих пор несу по жизни. Он залечивает мои душевные раны и защищает от всяких невзгод.