Гурманы

 
       ... Бегут, бегут годочки. Поначалу, когда мы в школе учимся, они медленно тянутся, год-то, особливо учебный и не кончится никак. Это всё равно как Серёжка наш...который потом Сергей Егорычем стал... ненадолго, правда, вскоре опять Серёгой окликали, с Цыганом - псом своим, дровишки из лесу возил. Медленно санки ползут, брёвнышко тяжёлое на них лежит, Цыган уж язык на плечо вывесит, а только опушка леса завиднелась. А впереди поле широкое, да кладбище миновать надо,(хотя кто ж его минует?)там под горку - полегче, а потом снова в гору по улице... Тянутся годки, а мы подгоняем их, скорее бы школу закончить, да в ПТУ поступить... Ну, не все в ПТУ, кто-то даже в институт пытается, потом, правда, всё одно иль за прилавком стоит - ширпотребом китайским торгует, а за плечами МАИ, на всякий случай, иль МГУ даже, кто-то таксует на иномарочке старой. Кому - то больше повезло - чиновником стал иль милиционером, тут расклад другой, конечно. А годочки обороты набирают, замелькали, как шпалы под электричкой, попробуй, сосчитай.
       Сидит наш Сергей Егорыч на лавочке перед домом своим. Хороший дом - шесть на шесть, передняя просторная, горница  иначе, спаленка метров восемь, а куда больше? Диван встал, да столик, да телевизор на нём.
       Кухонька метров шесть, рукомойник в углу. В сенцах плита газовая, да холодильник. Всё есть у Егорыча.
       Одному много ль надо? Почему одному? Так с женой развёлся давно. Почему развёлся? Так время пришло. Есть время жениться, а потом другое наступает - разводиться. Это не Егорыч придумал: природа так распорядилась. Где вы видели в природе, чтоб звери до старости вместе жили? Нету такого. В книжках если. И то...
       Родители - Егор Иванович да Полина Тимофеевна - померли, брат Сашка - Александр Егорыч, здесь живёт, недалече, у церкви. Построился, дом большой, на берегу крутом Москва-реки. Он теперь староста сельский, баньку организовал на паях, она при у въезда в село стоит, мимо не проедете. Приезжайте попариться. 250 рублей в час, недорого по нынешним временам. Пивко всегда свежее, рыбка к нему. Парилка... Ух, до чего хороша!
А жена Егорыча тоже недалече живёт, квартиру на Николиной Горе получила, в Соснах, там и живёт. Дочка Ленка с ней. Навещает Егорыча.
       Да, чуть не забыл. К избе своей Егорыч несколько лет назад курятник пристроил. Ох, и хорош! Сосновый сруб из отборных брёвен, одно к одному, железом крытый, проконопаченный на совесть, курям в нём... Несутся аж зимой. Яички продаёт Егорыч, всё прибавка какая-никакая.
       А получилось-то оно как. В начале 2000-х попёрла цена на землицу вверх. Нет, поначалу дефолт был - в 1998-м. Да вы в курсе, наверняка. Обесценилось всё. А потом попёрло. 500 долларов за сотку, тысяча, полторы... Да народ в Аксиньине таких денег и не видал сроду. А у каждого по тридцать соток! Куды их столько? Бизнесмены в Москве богатеют, на Рублёвку потянулись. Престижно, экология опять же. Местные жители задки своих участков и кинулись продавать. По деньгам то соскучились. В колхозе чего платили? Копейки. На глазах стало меняться Аксиньино. Новая улица выросла с коттеджами добротными, асфальт везде проложили...
       Изменилось, конечно, не только Аксиньино. Вся Рублёвка. Да что там: всё Подмосковье коттеджами заколосилось! Два, три, четыре, а то и в пять этажей дома растут! Страсть Господня! Заборы в два, три, четыре, пять метров в высоту! Птица не перелетит. Курица та же. Хотя... она вроде как и не птица. Зато с яйцами. Нет, с яйцами пету...
В общем, продал Сергей Егорыч задок да курятник и построил. Любо! Теперь он круглый год с яйцами. В смысле – продает. Ну и сам ест, конечно. Если останется. Деньгу-то зашибать надо. Только как не было их, денег этих треклятых, так и нет. А кругом только и слышно: миллионы! Миллиарды! Откеда цифры-то такие знают! Поди, столбиком умножать  толком не умеют, а такими деньжишами ворочают. Не иначе как с калькулятором.
       Сидит Егорыч на лавочке, думу думает. За спиной куры кудахчут, у ног кот трётся. День рождения завтра. 52 годка. Когда проскочили? И главное - что сделано за отчётный период? Курятник построил? А землица-то уже по двадцать тыщ долларов за сотку. И всё равно растёт цена. Это ж сколько курятников можно построить, ежели сейчас задок продать? Лучше не думать. Завихряться в голове начинает. Стакан махнуть бы сейчас, да под хороший закусь. Чего-нибудь такое... В холодильнике окромя куска сала, да яиц всё тех же и нет ничего. Подкалымить бы где. Кругом таджики да молдоване, все спецами заделались. Из Тулы бригады, из Смоленска, хохлов тех же... Весь калым отобрали.
       Вот бывалоча, в старые ещё времена, идут они с Петром, напарником Егорыча, соседом к тому же, по Николиной Горе. Осталось под горку спуститься, поле пересечь, и вот уж дом. С правой стороны дача Михалковых - Сергея Владимировича да Натальи Петровны Кончаловской. Аллейка к дому идёт, Фонари вдоль стоят, со стеклянными шарами большущими. Петро толкает вдруг Егорыча: 
       -Похмелка наша, Серёг. - Понял. - Егорыч отвечает. Короткий взмах, камушек летит в сторону стеклянного шара - дзынь. Не горит Фонарь.
       А на утро стоят оба у дверей дачи: - Наталья Петровна, идём мимо, смотрим - фонарь разбит. Непорядок. Починить надо,
    -Где, ребята? - всплеснёт руками Наталья Петровна. - Ой, правда! Вы уж сделайте, Серёженька, я отблагодарю, конечно.
       Добрые люди были, царствие им небесное. Егорыч Михалковых-то с детства знал. Отцу помогал крышу у них на даче крыть. Батя жестянщик был знатный. Уже тогда доводилось за одним столом с самим Сергеем Владимировичем посидеть. Наталья Петровна на стол накрывала. А как же? Уважали рабочий класс. Не брезговали. Себе стопочку серебряную Сергей Владимирович нальет, бате стакан губастый до краев накатит. Порядок знает. Закусят, беседы умные ведут. Интересно все Сережке, пацан ведь еще.Но с тех пор и попривык он ко всяким знаменитостям, запросто с ними обходился. У кого только не приходилось калымить: маршалы, академики, артисты народные, музыканты знаменитые… Уж никем и не удивишь.
А сейчас...  банкиры да бизнесмены. Купи-продай. Их Егорыч всерьез не воспринимает. Сегодня он на «Мерседесе» крутом, а завтра, глядишь, хоронят бедолагу. Не поделился с кем, иль дорогу конкурентам перешел – пристрелили сердешного.Недолго музыка играла.       Не завидовал никому Сергей Егорыч.А чего завидовать, когда у тебя все есть? Да и грех это. Хотя, честно говоря, к Богу Егорыч не пришел. Ни комсомольцем, ни коммунистом не был, но и в церковь не ходит. Да таких полно на Руси. Советская власть от всего отвадила: и к коммунизму не привела и от церкви отвадила.                Аксиньинская церковь сколько годков разоренная стояла. Кабы не Никита Михалков и сейчас бы, глядишь, не работала. Молодец мужик. Хотя… какой он мужик, из дворян, ядрена корень. Все одно молодец.                Теперь Аксиньино опять настоящим селом стало. Раз церковь стоит, да по праздникам все окрест колокольным звоном орошает – значит, живо село.Москва-река по прежнему под крутым берегом змейкой вьется, рыба на зорьке играет – значит и Егорыч наш без дела не останется. Меж Николиной горой и Аксиньиным коровы на заливных лугах пасутся – опять хорошо. К свежим яичкам да настоящее молочко коровье, уже с голоду не помрешь. Картошечка своя, огурчики и прочие овощи, яблоки да смородинка, много ль человеку надо?                А вон и сосед идет, лясы поточить, опять анекдотами старыми замучает…                - Егорычу наше с кисточкой! – раздалось бодренькое и в калитку бочком протиснулся Петро, бывший напарник Егорыча. Почему «Петро», кстати, на хохляцкий манер, никто не знал, сам он напрочь отрицал какую-либо принадлежность к хохлам, обижался даже. Но ведь откуда-то это пошло? Ладно...
       -Ну, чего грустим, Сергей Егорыч? Об чём думы думаем? - Петро присел рядом, достал неспешно пачку "Явы" в твёрдой обложке, закурил, от ветерка лёгкого в сторону уклоняясь.
-А с чего ты взял, что грушу я? - не согласился Егорыч, - я, может, веселюсь вовсю. Хочешь, и тебя развеселю.
-Валяй. - одобрил Петро, выпустив сизое облачко дыма, - а то чего-то с утра настроения нет. Бывалоча, махнёшь с утра стакан, к обеду второй, цельный день в настроении и ходишь, а ежели к вечеру и третий накатишь, то совсем хорошо. Чуть не до утра. Вот утром, правда...
-Во-во. - пробурчал Егорыч, - все дело в этом самом "утре". Хошь бы оно и не наступало...
       -Так для кого и не наступало, Егорыч, - ты вспомни. . .
       -Ежели мы с тобой сейчас вспоминать будем, кто от водки помер, вечера не хватит, - оборвал Егорыч соседа,-давай о деле лучше...
       -Давай, - обрадовался Петро, - а что, есть дело?                - Да ты не перебивай, - поморщился Егорыч, что ты встреваешь всё.
       -Молчу-молчу. - покивал Петро, - валяй, весели  дальше.
-Завтрева день рождения у меня, понял? - строго спросил Егорыч, - пузырь припасён по этому случаю. Как, веселее стало?
-Ах, я старый ишак! - Хлопнул по коленям Петро -ведь у меня в поминальнике записано где-то... Совсем забыл .
-Без поминальника должен знать, - укоризненно сказал Егорыч, - сколько лет-то уж вместе отмечаем.
        Действительно, как-то так получилось, что когда съехала от Егорыча жена и остался он один-одинёшенек, дни рождения отмечал он с Петром. А с кем ещё? Посидят, раздавят пузырёк, (не больше) молодость вспомнят, дружков померших, родителей своих - что ещё надобно двум холостякам? Конешное дело, на закусь вечная яичница с салом, иль картошечка с грибками солёными. Некому разносолов-то приготовить, без баб какой стол... Зато и не трындит никто.
        - Ты уж не обижайся, Егорыч, - виноватился Петро, -вечно забываю я об твоём дне рождения. Вот про день Парижской Коммуны помню! - Оживился он, - как сейчас - 18 марта. А почему? Отец, бывало, придёт в этот день поддатый... нет, он, конечно и в другие дни датым приходил, а мать пилить начинает: опять нажрался, скотина этакая, сил на вас нет, мужичьё проклятое... И дальше в таком же духе. А батя пальцем погрозит: не ворчи, жена, праздник сёдни большой. Грех не  выпить.
-Какой-такой праздник! - Ещё пуще ор раздаётся.
-А ты календарь-то посмотри, эвон листок-то. Чего там-сказано? День Парижской Коммуны! Поняла?
-И-эх! - Взовьётся мать, - туды-т твою, да...
        Егорыч знал и эту историю, и все другие, которые вот уж сколько лет рассказывал Петро. Как, впрочем и тот знал наперёд, что скажет Егорыч по тому или иному случаю. А где  их наберёшься, новых историй? Но от этого скушней не становилось, наоборот, интересно было угадать, какую из притчей расскажет тот или другой. Анекдоты опять же.
По анекдотам Петро спец был. Чуть не к каждому житейскому случаю вытаскивал он из своей плешивой башки чаше всего заезженный давно анекдотец. Откуда бралось что? Спроси его  по делу о чём-нибудь - ни хрена не помнит. А вот анекдот...
        Даже сейчас, чувствуя вину свою, помолчал немного, спросил вдруг:
-А день -то сёдни какой, Егорыч? В смысле, по календарю?
        -Вторник, кажись, - покосился на приятеля Егорыч,-а ты к чему это спрашиваешь-то?
-Да так, - слукавил Петро и оживился резко, - анекдот вот вспомнил, как раз про вторник
        Прекрасно он знал, какой сегодня день недели, и анекдот этот древний припас заранее, и вся его незатейливая деревенская хитрость отчётливо прописана на простоватом, чуть  приплюснутом лице с мясистым сизым носом, разросшимися  бровями, глубокими бороздами морщин на достаточно высоком, впрочем, лбу, щербатым ртом с оттянутой нижней губой.
-Валяй, раз вспомнил. - милостиво разрешил Егорыч.
-Ну, вот, слушай. - резво начал Петро. - Сидят два таких долбоёба на лавочке, поговорить не о чем...
-Один. - Недовольно пробурчал Егорыч, стряхивая пепел на клумбу с прилепившимися к краю её анютиными глазками.
-Чего один? - не понял Петро.
-Долбоёб один. - отрезал Егорыч, - продолжай.
-Как же один? - огорчился Петро, - у них же этот... диалог происходит! А... ладно. Сидят двое мужиков на лавочке, поговорить не о чем. Переговорено всё. Один другого и спрашивает: - Слышь, день-то какой сёдни? - Тот отвечает: - вторник, кажись. - Помолчали. Первый опять: - а как правильно пишется: "вторник" или "вторнек"? Заспорили. Один с другим не соглашается. Тогда первый предлагает: - а пошли-ка сходим к библиотекарю, Семёну Кузьмичу, он грамотный, в очках, всё нам и расскажет. - А пошли. - согласился второй. Пришли. - А рассуди-ка нас, Семён Кузьмич, как правильно писать надобно: "вторник" или "вторнек"? - Это я щас, мужики. - тот отвечает. Чтоб не сумлеваться, давайте в умной книге поглядим. Словарь называется.- Искал, искал Кузьмич, пол- книги перевернул, ответа найти не может. - Так чего, Кузьмич, чья правда-то?
- Да тут дело такое, мужики, на букву "Ф" такого слова и нет…
        Петро замолчал и посмотрел на приятеля. Тот без тени улыбки пыхтел сигаретой. Потом сказал задумчиво:
-Это всё присказки, Петро. Тебя ведь, не к ужину будет сказано, в дерьмо по шею запихай, ты и то анекдот какой вспомнишь.
-Чего ж меня в дерьмо-то... - Обиделся Петро.                -Да это я так, к слову, - ухмыльнулся Егорыч, -давай лучше подумаем, чего нам на закусь приготовить.Ну... на день рождения мой.
-Так а чего думать-то? Егорыч? Яишницы с салом нахреначим, она скворчит, желтки как цыплятки-однодневки из её выглядывают, сальцо во рту тает, да вдогонку огурчик солёный... Всё, не могу - слюни потекли уже.
-Да не хочу я яичницы этой, - закапризничал Егорыч, - кажный день её. .. воротит уже.

-А давай молодку зарубим, - легкомысленно предложил Петро, - вон они у тебя какие... поджарые. Цыплёнка сделаем, как его... табака.
-Хрен тебе во всю морду! - Рассвирипел отчего-то Егорыч, - я их ростю, ростю, а из нее табака делать?  А яички нести кто будет? Ты может, пень трухлявый?
-Ну, ладно, - миролюбиво пошёл на попятную Петро, -я ж предложил только.
        Замолчали. Других предложений не было. Закурили оба. Мимо прошелестел огромный чёрный "Мерседес" с тонированными до черноты стёклами. За ним впритык шёл джип охраны.
-Банкир поехал. - проводил взглядом кортеж Петро. -Вот у кого закуси-то. Икры разноцветной, осетринки... Чем там ещё они питаются?
-Дошираком. - Продолжил линию Егорыч, выпучив глаза и оттопырив губы, - как тебе картинка?
-Не для слабонервных. - Помотал головой Петро.
-Ха! - слухай сюда. - оживился Егорыч, - я тут два дня назад иду на рыбалку - на вечернюю зорьку - банкир аккурат к дому подъехал. Охрана из джипа выскочила, глазами зыркает - деньгу отрабатывает. Один на мою удочку в чехле уставился: вдруг гранатомёт замаскированный! Я ходом, на речку, от греха подальше. Сел на своё место, подкормил, забросил, закурил, конечно. Минут через десять поплавок брык - и лёг пластом. Подсекаю – грамм на семьсот подлещик. Потом голавль взял. Мотал, мотал, еле выволок. Ну, думаю, пойдет дело. Прикормил чуток. Закурил опять...
        - Не тяни муму, Егорыч! - Взмолился Петро, понимая, что Егорыч сел на своего любимого конька, и если его не остановить, рассказ о рыбалке никогда не кончится. - Что ты мне про рыбу эту. Ты её кажный день тягаешь. Поймал – закурил. Опять поймал. Банкир-то чего?
-А чего банкир,- повёл жилистой шеей Егорыч, -я как раз леща тяну, только за зебры его взял, глянь, а он  бежит... Трусцой.
-Кто бежит? Лещ? - выпучил глаза Петро.
-Елец! Мать твою! - рассердился Егорыч, - банкир бежит. Вдоль берега. От инфаркта. Один. И без охраны.
-И что? - не врубился Петро.
-Тупой ты бываешь, сосед, - скривился Егорыч, -скажи мне - на хрена к дому с охраной подъезжать, а через  полчаса бегать в одиночку вдоль берега? Стреляй - не хочу. Из рогатки хоть. Ну, скажи, на хрена?
-Да ладно тебе, чего завёлся-то? Дался тебе банкир этот. Понтярщики они все. Не так, что ли? Этот хоть банкир - миллионами, поди, ворочает. А другой только из Мухосранска приехал, надыбал чуток деньжат, а понтов уже... Близко не подходи.
-Во-во. Понты одни. - Согласился Егорыч. - Да ну их к шутам, что мы с тобой, как бабы. У их своя жизнь, у нас - своя.
-Слушай, Егорыч! - вскочил вдруг с лавочки Петро, - а давай и мы понты раскинем, а? Я тут такое придумал! Щас лавочки упадёшь!
        -Чего-чего. Охолонись. - Поднял голову на приятеля Егорыч.- Из нас с тобой понтярщики... Как с хера тяж.
-Ты слухай сюда. - Не унимался Петро. - Будет у нас с тобой завтра на день рождения закусь... Закачаешь¬ся! Но бутылки будет мало, сразу тебе говорю. Давай иди за второй.                -Угу, щас, разбежался. Чтоб с утра голова трещала? И не думай даже.   
        Похмелья Егорыч с некоторых пор боялся. Чего греха таить: в своё время попил вдоволь. И чем старше, тем отходняк был тяжелее. Вспомнить страшно: проснёшься утром, а глаза открывать не хочется, во рту язык отравой обмётанный еле ворочается, в затылок дроби свинцовой напихали и она перекатывается там, мозги перетирает. Хочется вспомнить, что вытворял вчера, а дробь не даёт, погромыхивает по черепу. Тело будто цементом обмазали, он схватился вязко, пошевелиться бы, да нету сил никаких... А мысли тяжёлые рвут извилины да сосуды, уж скорей бы конец, что ли...
-Нюрка, ****ь! Дай похмелиться чё ни-то! Сдохну ведь! - Хриплый голос слышен едва.
-И сдохни, свинячье отродье! Глаза б мои чтоб тебя не видали боле...
        С Нюркой развёлся давно, печень отравленную подлечил, слава Богу, бухает теперь Егорыч редко совсем и в меру.
        А Петро, вдохновлённый неведомой пока Егорычу заковыристой какой-то идеей, начал входить в раж.
-Нет, ты послушай, Егорыч, чего я надумал. Да тебе такая мысля сроду в голову не взбредёт. Дичью мы с тобой будем закусывать, дичью! Понимаешь? И затрат никаких! Ни рубля даже. Потому и говорю про второй пузырь. Халява!
-Какая дичь? Чего несёшь-то? - Не поверил Егорыч.
-А такая. Ты на нашей ферме давно был?
-Да вчера. Червей копал. Хватился на рыбалку, а черви кончились. А щас, по осени, рыба червя ох как любит. Ей же к зиме жирок надо нарастить, вот она на мясо и перешла. Летом-то я больше на перловку ловлю. В термосе запаришь её...
-Егорыч! - Взмолился Петро, - ну какая перловка! Я тебе про закусь охренительный, каким, может и олигарх не прочь закусить, а ты мне про кашу перловую. Кирзу армейскую. Да я её в армии нажрался на всю оставшуюся жизнь. Я тебе про что толкую…                -Про что? Хитро прищурился Егорыч.
        -Про голубей я тебе толкую, понял? Ты видал, сколько сизарей жирнющих вкруг фермы летают? Да им и летать-то лень, до того ожирели. Зерном, чай питаются да комбикормом. Да они не меньше твоих молодок будут.
-И что? - всё ещё не въехал в ситуацию Егорыч.
-А то, - наступал Петро, - это ж самая что ни на есть диетическая пища, причём, повторяю - халявная. Это ж чудно, что мы раньше до этого не додумались. Яичница, да сало... Удар по печени! А печёнка-то у нас тобой того... подсетая. Её беречь надо.
        Аргументы Петро приводил, конечно, не слабые. Весомые аргументы. Ежели подумать, ничего стрёмного в словах приятеля не было. Но врождённая недоверчивость мешала Егорычу вот так сразу согласиться на заманчивое предложение.
         Да и жизнь, особенно за последние годы, научила с осторожностью принимать какие-либо решения.  Как бывает: всё вроде бы сходится, прокола быть не может, ну неоткуда ему взяться и вдруг... облом. В очередной раз. А потом переживаешь, репу чешешь. А поздно уже... какаву-то пить. Когда печень развалилась. С другой стороны, вон они, голуби-то, над фермой кувыркаются...
-Они ж как куры, Егорыч, - не отступал Петро. Он видел, что сосед колеблется, а потому продолжал решительно. - Ночью-то ни хрена не видят. Шас стемнеет, они на стропилах и усядутся. А тут и мы. Нам много и не надо. Десяток возьмём в мешок... Ощиплем, да сварим их в большой кастрюле, да с перчиком, лаврушечкой, зелени поболе. Я видал, у тебя молодая зелень-то на грядке колосится, ты ж завсегда её второй раз за лето сажаешь.
        - Может, и впрямь второй пузырь взять, - неожиданно подумал Егорыч, - закусь и вправду хорош. А у меня в подполе брусничка мочёная, ежели её к голубям-то достать... пальчики оближешь.
        -Тебе и делать то ничего не надо, Егорыч, - добивал его Петро, фонарь свой рыболовный возьмешь, мощный он у тебя, да посветишь под ноги, мешок я возьму... Ну, что, по рукам?
-Только щипать ты их будешь. Понял? Всё ж таки у меня день рождения. - покапризничал Егорыч, - а второй пузырь так уж и быть, возьму. Под такой-то закусь.
-Замётано! - обрадовался Петро, - в десять я у  тебя.
-Давай, я пошёл курей кормить.
        Ровно в десять Петро был у Егорыча. Открыл калиточку, откинув в сторону старый залохматившийся приводной ремень от "Жигулей" - это у Егорыча заместо замка было, вошёл в избу через терраску и небольшие узкие сени. Дом, как в старые добрые времена, не закрывался. Только на ночь - на жиденький запорчик. А чего у Егорыча красть - курей? Не те нынче времена, чтоб с орущей благим матом курицей по селу бежать. Стрёму много,  а толку ноль.
        Через пару минут друзья шагали к Ферме. Собственно, широких пеналов коровьих ферм было аж четыре. В трёх из них находились коровы - два достаточно больших стада. Голов эдак под сто пятьдесят. Может, кому-то покажется странным, что в таком, безусловно гламурном, не побоимся этого слова, месте, как Николина Гора и ее окрестности, до сих пор паслись коровы. НО факт остаётся фактом: стада были, коровы круглое лето паслись на заливных лугах и исправно давали молоко.
        А вот четвёртая ферма стояла в запустении. Требовала  она большого ремонта, а денег, как водится, не было. К ней-то и направлялись наши ребята.
        Было начало октября, осенняя ночь густо окутала село, в воздухе разлилась вязкая сырость, деревья тихо шелестели пожухлой листвой, низкие рваные тучи плыли лениво с севера, невдалеке светилась жёлтым светом Николина Гора, да и друзья шагали поначалу при свете Фонарей, освещавших Новую улицу.
Улиц в Аксиньине аж три штуки: первая тянется над крутым берегом Москвы-реки и называется соответственно Береговой. Параллельно ей ещё две - Центральная и Новая, образовавшаяся после продажи сельчанами задков своих участков. И если на двух первых  ешё оставались старые деревянные избы, как у нашего Егорыча и Петра, то Новая улица состояла сплошь из богатых кирпичных коттеджей. Если же изредка встречался дом деревянный, то был он, конечно же, двухэтажным, из оцилиндрованного бревна, крыша покрыта металлочерепицей, в общем, как и положено современному дому.
        И всё бы ничего, но в названиях улиц очень уж явственно проглядывало чиновничье равнодушие. Ну что это за название - "Новая?" Сегодня ты новый, а завтра, лет через сто, совсем даже старый. А "Центральная?" Центральным может быть защитник в футбольной команде, или в хоккейной. Универмаг в Москве "Центральный" - ЦУМ называется. Куда ни шло. Но улица... Вон рядом,, на Николиной Горе: "Земляничная" улица, "1-ый Поперечный просек, 2-ой, 3-ий... Думали люди над названиями. С душой отнеслись. Известно ведь: как корабль назовёте, так он и поплывёт. Хорошо хоть название села красивое -Аксиньино...
Ну, а где там наши друзья? Им же вправо надо забирать, аккурат к фермам и выйдешь. Ага, это сказать легко:  правее забирай - тут крапива да репей с человеческий рост вымахали. Навоз-то во время дождей размывает, землица добрая, вот сорняк и прёт во всю дурь.
-Егорыч, ты подсвечивай под ноги-то. Ух, етит твою… крапива чуть не в глаз залезла!
-Так светить в глаз или под ноги? - Егорыч сопел позади бодро шагающего Петра, руками отодвигая нависающие над тропой крапивные заросли.
        Но настрой у обоих был боевой. Это шагали настоящие охотники, кровь предков заговорила в них с той самой минуты,как вышли они на охотничью тропу. С носа Петра нежно свисала прозрачная капля, набухая с каждой следующей секундой, но он ее не смахивал. Не замечал. Егорыч тоже шел бодро, даже артритная его коленка перестала болеть. Так на Фронте солдаты перестают болеть какими-то паршивыми штатскими болезнями: не к лицу им - воинам, заурядные болячки.
        Вот и наши друзья в мыслях были уже там, под  пыльными занозистыми стропилами Фермы, где ворковали, засыпая, ничего не подозревающие сизари, но зато внизу, в трухлявом прелом сене, раздавался из многочисленных крысиных гнёзд противный жуткий писк и взрослые крысы - эти прожорливые твари, готовы были любой ценой защитить своих детёнышей.
        Но что для наших охотников какие-то мерзкие крысы! На ногах у друзей надеты литые резиновые сапоги и если что…
-Етит твою! - Выругался Петро, поскользнувшись на скользкой от коровьего дерьма тропинке, - шею тут сломаешь. Кругом дерьмо. Рублёвка, блин...
-Твоя затея. - мстительно пробурчал Егорыч, -терпи таперя...
        Но вот и пустующий коровник. Б середине обшарпанного здания с выбитыми стёклами чернел широкий проём. Вошли, осторожно ступая по битым кирпичам, кускам штукатурки, сквозь которые проросла уже трава.
-Вона, лестница-то, - увидал Петро, когда белый луч Фонаря скользнул по противоположной стене, - полезли...
        Пока все шло как надо. Залезли на чердак, двинулись к слуховому окну. Крысы пищали под самой застрехой, поэтому старались идти по серёдке.
-Сидят, голубчики, - просвистел Петро, - один к одному. Жирнющие, поганцы.
-Ты попостнее выбирай, -подначил Егорыч, сам же говорил - диетпитание.
-Держи мешок, - командовал Петро, - да Фонарь  погаси, разлетятся ещё.
        Он уже входил В роль командира: ведь идея была его и собирать трофеи тоже должен был он.
        Через пяток минут полтора десятка голубей трепыхались в просторном холщовом мешке. Было обидно даже, что всё так быстро закончилось. Только Петро в кои-то веки командиром стал и, что самое интересное, Егорыч подчинялся его приказам, но тут всё и кончилось. Не охота, а блицкриг какой-то.
-Всё, хватит, - уже громко произнёс Егорыч, перекручивая горловину мешка, - нам и не сожрать столько.
        -Как скажешь, - согласился Петро, засовывая за пазуху ещё пару тёплых комочков,- давай мешок-то сюда.
-Не доверяешь? - усмехнулся Егорыч.
-Сказано: твоё дело - светить.
-То погаси, то - свети. - огрызнулся Егорыч,- давай слазь, кончилась твоя власть,- Он высунул голову из слухового окна, - тут лестница как раз, чего взад возвращаться, крысы эти…
        Теперь, когда дело было сделано, боевой дух подзавял немного и идти сквозь крысиный писк обоим не хотелось. Да и ни к чему, раз прямо тут вниз вела ещё одна лестница.
-Я вперёд полезу, а ты подсвечивай, - Петро, держа одной рукой чуть трепыхающийся мешок, перевалился боком через слуховое окно, нашупал ногой перекладину лестницы и начал спускаться вниз.
        Егорыч, чуть задержавшись наверху, глянул на небо. Огромная рваная чёрная туча нависла прямо над ними и вдруг сквозь небольшой разрыв выглянул масляный диск луны. Ему показалось на секунду, что он - этот диск, ехидно и озорно подмигнул.
-Глюки, однако, - тряхнул головой Егорыч и решительно перекинул ногу наружу.
Внизу было тихо. Только чуть в стороне от небольшого склизкого деревянного помоста, из сплошной черноты октябрьсккой ночи раздавались странные булькающие звуки.
-Ты где, мудила? - встав на помост, проникновенно прошептал Егорыч, вглядываясь напрасно в вязкую мглу.
-Я зде-с-сь! – раздался откуда-то снизу надрывный, слегка заикающийся, виноватый голос приятеля.               
-Где здесь? – растерялся Егорыч, напрасно, выпучив глаза, вглядываясь в черную мглу ночи.                -Ты на хера фонарь с собой взял? Посвети уже... - нежно попросил Петро.
        Егорыч чуть дрожащей почему-то рукой вытащил фонарь из кармана куртки, куда положил его, спускаясь с лестницы , нажал на переключатель и направил белый слепящий луч туда, откуда как из преисподней доносился голос друга.
        ... Петро стоял по самые плечи в тягучем булькающем, словно адское варево, коровьем дерьме. В вытянутой руке его висел набухший от жидкого навоза мешок с голубями,  другой он пытался оттолкнуться, безуспешно впрочем, от засохшей навозной корки. Выло такое впечатление, что он только что вынырнул из преисподней и теперь протягивал Егорычу мешок с подарками ко дню рождения.
        Егорыч опешил. В голове досадно забилась мысль:  как они - коренные сельчане, могли настолько увлечься этой мудовой охотой за какими-то паршивыми голубями, что напрочь забыли об обязательной яме, куда свозилось по узенькой узкоколеечке смешанное с опилками коровье дерьмо.
        Дерьма было много. В глазах Петра вовсю уже стоял неподдельный страх, он, бултыхая натужно ногами, погрузился почти под самый подбородок. Мешок он откинул в сторону и теперь из него, испачканные и намокшие, вылетали голуби и растворялись в темноте. Луч Фонаря освещал его выпученные глаза, мокрого голубя, выползшего из-за пазухи и тут же усевшегося на единственной твердой площадке – лысине Петра. С голубя обильно стекала коричневая пахучая жидкость и оставляла на щеках кривые разводы.
        Егорыч лёг на скользкий помост и застонал от безудержного смеха, обуявшего его. Он сучил ногами, перекатывал¬ся с боку на бок и выдыхал хрипло: - ох, мудилы! Ну, и придурки!
        Внезапно из колышащейся навозной ямы раздалось:- Не гони волну-у-у!                Егорыч, все также валяясь на помосте, начал громко икать. Силы покидали его.
-Меня ж засасывает, идиот! - Стонал Петро, вытягивая
навстречу руку с растопыренными пальцами, с которых жирными каплями стекала навозная жижа.
        С трудом, кряхтя, выдернул его из ямы Егорыч и теперь Петро стоял на помосте, клацая от холода и пережитого страха зубами и крупно дрожа всем телом.
        Егорыч унял-таки смех и теперь беспомощно кружил на помосте.
- И как мы домой пойдём? - растерянно приговаривал он, - ведь увидит кто - на селе не покажешься. Это ж чище любого анекдота, а? - заглядывал он в глаза приятелю.- Как? Я спрашиваю?
-Не-н-е з-на-ю. - клацая зубами от холода и только  что пережитого, просипел Петро.
-Так, вот что. - решительно произнёс Егорыч, беря командование на себя, - идём в соседний коровник, там у этих скотин автопоилки, я тебе нажимать буду, а ты скинешь эту... - тут Егорыч брезгливо оглядел Петра, - тряхомудию и обмоешься .
-А по-то-м?- почти пропел Петро и развел руками, -все ж в де-р-ь-ме?
-Домой сбегаю и принесу чего-нибудь, сухого,- отрезал Егорыч, - пошли уже.
        Расположились у крайней коровы, которая, не переставая жевать, презрительно оглядела незваных гостей и, задрав хвост, как будто только и ждала прихода друзей, наложила на бетонный пол свежих лепёшек.
-Свежачок, Петро. - Не удержался Егорыч, - не желаешь?
        Петро скинул уже набухшую одежду, обнажив посиневшие от холода худые чресла и с ожесточением черпая пригоршнями из автопоилки, лил на себя холодную воду.
        ... Домой возвращались молча, скользя пахучими тенями по Новой   улице, застроенной добротными домами, владельцы которых дорого бы дали, чтобы посмотреть ту картинку, которая только что была с таким смаком нарисована двумя простыми сельскими мужиками.
        На следующий день, до обеда проспав, сидели они за накрытым столом. Дымилась в чёрном чугунном тагане жареная картошечка, масляно блестели в глиняной мисочке солёные грибочки , тонкими ломтиками белело на тарелке с  обитыми краями сало с чуть видными кровяными прожилками. В центре стола стояла ополовиненная  бутылка водки. Одна.
       В избе, несмотря на принятые меры, стоял лёгкий запа¬шок коровьего навоза.
                с. Аксиньино. 2009г.