Лошадиная любовь

Я видел любовную связь воробьёв, быструю, как ветер. Чик-чирик - и всё. Видел, как гусеница, вернее, гусенец лез на гусеницу, кобель – на сучку, паук – на паучиху, червь – на червиху… Но не пришлось наблюдать за тиграми, бегемотами и слонами. А вот как бывает у коней с лошадьми, это мы в ранне-спелом детстве имели радость посмотреть.

Мы жили на окраине города в частных домах и уходили играть от взрослых глаз подальше: на зелёные лужки и в лесопосадки.

Как-то раз на изумрудной травке паслись несколько лошадей, а может, коней – мы толком не понимали. Зато хорошо знали конюха-кузнеца дядю Борю, который постоянно матерился – что с животными, что с людьми.

- Дай, Джон, на счастье лапу, мать твою, мне! – требовал дядя Боря ногу коня, чтобы подковать.

Он так безжалостно вбивал в конскую ногу гвозди, что мы содрогались и думали: а не изверг ли дядя Боря? И он нам объяснял:
- Неподкованный конь, мать его, изотрёт копыта в два счёта. Вы же носите, мать вашу, башмаки! А то бы ступни, мать иху, до колен протёрли!

И вот мы кувыркаемся на лужку, и вдруг конское ржание потрясло землю. Конь ржал не как всегда, а грозно и недовольно. Дядя Боря бегал среди животных с толстой палкой и матюгался.

- Я тебе, мать твою, рёбра переломаю!

Постепенно мы вникли в суть происходящего. Взъярённый жеребец Джон, с чёрной елдой, которая возилась почти по траве, рвался к каурой лошади, а дядя Боря его отгонял и направлял к другой.
- Эх, мать вашу! Надо было в конюшне!

И мы даже поняли, что такие вещи делаются в стойле, а не на обозрении всего народа, в том числе детского.

Каурая лошадь щипала травку, нервно переходила с места на место, а возбуждённый Джон никак не мог до неё добраться. На его крупе уже несколько раз отпечаталась палка конюха.

- Дядя Боря, - сказал я, - не бейте лошадку! Жалко!
- Какая, мать твою, лошадка?! Ты чего, не видишь её письку до земли?! Не лезь, мать твою, в конское дело!

В один момент Джон развернулся и пригрозил хозяину передними копытами.
- Убьёт, мать его! – отпрыгнул дядя Боря.

Мы все отошли в сторону. Валюха сказал:
- Дядя Боря, Джон, наверно, вон ту лошадку любит. Пусть они и целуются!

- «Целуются», мать твою! Целовальню нашёл! Мне жеребята породистые нужны, а не дохляки, мать иху!

Джон запрыгнул на каурую, и тут же его копыта соскользнули.
- Не умеет, что ли? – спросил Валюха.

Дядя Боря мечтательно посмотрел на лошадиную сцену.
- Молодой ещё, мать его! Научится!

Когда у Джона наконец получилось, мы завизжали от восторга.
В знак ослушания конюх приложил палку к крупу ретивого коня.
Джон встал на дыбы, заржал довольно: мол, бей-колоти, а приятное дело-то уже сделано.

И потом по лугу конь ходил со своей сексуальной напарницей, щипал траву из тех же мест, куда приложились губы каурой лошади.

А может, это была лошадиная любовь? Мы-то детским сердцем это чувствовали и внутренне протестовали, что окаянный дядя Боря мешает им слиться в любви. Но у нашего конюха другая была задача – разводить физически крепкое потомство.