Вот и весь разговор

Двадцать восьмое января...
Тебя нет с нами больше двадцати лет, больше двадцати...
Каждый год в этот день в храме мы зажигаем свечу и молчим...
Что бы я рассказала тебе, если бы ты мог слышать, и о чем бы промолчала?
Все изменилось в нашем мире, в нашей стране, в нашей семье…
Изменились взгляды и ценности…
И я знаю, что многое было бы для тебя болью, поэтому об этом я бы не говорила…
Наверное, сказала бы тебе, что любовь к тебе не уходила вместе с этими годами.
И то, что навсегда остались в памяти твоя бесхитростность и скромность, твой задор и твоя смешливость, твое умение любить и прощать, а главное – не обижаться.
То, что четко помню нашу первую с тобой прогулку – я крепко держусь за твою большую руку, а ты смеешься и говоришь: «А к нам гости придут, мы с Танюшкой за квасом идем!»
Мы вспомнили бы вместе, что  гости всегда любили приходить в твой дом, который ты построил своими руками, а потом его половину подарил родственникам жены, жившим в общежитии.
И что двери в дом были открыты для тех, кто работал вместе с тобой, для родственников, которые жили в Одессе и в селах, для всех друзей и знакомых.
Рассказала бы, что у тебя восемь правнуков – пять мальчишек и три девчонки, старший уже совершеннолетний, а младшая - по кубикам учит азбуку. Но все они знают тебя по фотографиям.
И так же, как ты,  любят блинчики и варенички, пироги и пирожные.
И в каждом есть искры твоего юмора, твоей необидчивости, твоей доброты.
Рассказала бы, что дочки и зятья твои давно пенсионеры.
Что твои внуки и внучки выбрали, как и ты, профессии, связанные со строительством и транспортом.
И о том, что я давно уже привыкла к тому, что с возрастом меня называют просто по отчеству – Евгеньевна, и я отношусь к этому нормально,  но все эти годы наворачивают слезы на глаза, когда слышу имя Геночка, так называла тебя наша мама, сделав уменьшительное имя от ЕвГений.
Я промолчала бы о том, что Украина уже много лет «самостійна». И не сказала бы, как трудно живется ветеранам Великой Отечественной,  их так мало, они уже так стары и немощны, но живут воспоминаниями и надеждами. Надеждами, которые не сбываются… 
И о том, что твою гордость, ордена Ленина трест «Черноморгидрострой» разделили по кусочкам, продали за копейки.  И что распродана земля – где под строительство особняков, а где под посев прибыльного рапса. И никто уже не отправляет колонны автотранспорта на уборочную страду. Что везут в нашу черноземную Украину мясо из  Аргентины,  куры из Америки, яблоки – из Польши, цветы – из Голландии.
Но рассказала бы о тех, кто еще работает в оставшихся строительных управлениях, и помнят тебя, твои шутки,  твою любовь к машинам и людям.
Рассказала бы, что рядом с большим гранитным памятником тебе, стоит маленький аккуратный памятник маме. Как в жизни – ты, большой и не очень уклюжий, а мама, маленькая и юркая. После твоего ухода, физически мама была с нами, а морально – с тобой. В записной книжке, что осталась после нее, было очень много стихов и между строк все читалось о тебе. И когда она приходила к нам в гости,  всегда просила дать ей послушать песню: «О нас с папой», и мы ставили диск Аллы Пугачевой: «Там, где ты – нет меня…» Она трактовала ее по-своему.
Промолчала бы я о том, что те,  кому ты подарил полдома, люди в возрасте восьмидесяти лет, все делят и делят двор, и забрали  у нас дорожку, которую ты вымостил в саду.
И не спросила бы, как когда-то: «Почему ты любишь Наташу больше, чем меня?» Не спросила бы, потому, что помню, как давным-давно, после моего вопроса,  по твоей щеке скатилась слеза.
А ты не должен был плакать и чувствовать себя виноватым. Но это я поняла потом.
Я просто сказала бы, что ты с нами.
Вот и весь разговор.