Серость

*

— Доктор, я серею…
Я был сам виноват, не надо было так затягивать болезнь, думал — пройдёт. Не прошло. Я стал серый, как городской снег. Лариса сегодня утром, как бы шутя, пообещала прогнать меня, если я не схожу к доктору.
— Раздевайтесь, и на кушетку! — скомандовал врач. Он был стар и строг, как и все врачи со стажем и он мне не нравился. Когда я шёл в больницу, надеялся, что меня будет осматривать красивая насмешливая женщина — медик похожая на фею, в белом колпаке из под которого небрежно выпало бы несколько золотистых прядок.
— Давно это у вас? — Спросил врач после осмотра.
Я торопливо натягивал майку на свою серую грудь.
— С неделю.
— С неделю? Да вы что же это делаете! Можно ли столько ждать? Что за безобразие! Что за ребячество! — Он нервно стянул перчатки и бросил их в урну.
Я начал оправдываться, но вышло неправдоподобно, да и что можно объяснить серым голосом!
— Сереет народ, сереет как проклятый! Весь город уже серый ходит! А всё почему? От расхлябанности, от невнимательности к себе. И о чем вы только думаете!
Врач негодовал. Он был прав, и омерзителен в своей правоте. Ему было стыдно за себя и за всю медицину, которая не может противостоять эпидемии серости, стеной надвигающейся на мир.
Я молча выслушал его интеллигентную брань и рекомендации.
— Неделю сидите дома, пейте зелёный чай, не читайте газет, не смотрите телевизор.
— А если…
— Никаких если! Делайте, что вам говорят.
В эту минуту доктор меня ненавидел, хотя бы за то, что сегодня благодаря мне, очередным серым пациентом стало больше.
— И Блока вы, конечно же, не читаете?
— Нет, — скорбно сознался я.
— Ну что за народ! — Негодовал доктор, размашисто записывая что-то в мою больничную карту, — для кого, спрашивается, листовки пишем? Для чего ведём консультации? Вы что думаете — это всё шутки? Думаете, другие посереют, а вы — нет?
Я покорно молчал.
— Кто вы у нас по профессии?
— Бухгалтер…
— Ясно. — Доктор протянул мне рецепт.
— Вот с этим в библиотеку. И никаких чисел в ближайшие две недели!

*

По дороге домой я встретил трех серых — густо припудренную женщину средних лет, плотного парня на велосипеде и милиционера. Все они смотрели на меня с тоскливой солидарностью, а милиционер спросил закурить.
— Вы Блока читаете? — Спросил я у него.
— Кого?
— Александра Блока, поэта такого…Читаете?
— Не всегда… — Ответил милиционер хмуро и чиркнул спичкой.
Он был заметно серее меня, и я почувствовал легкое успокоение.

*

В библиотеке мне стало плохо. Полуобморок несколько минут охотился за мной со своим ватным сачком. Я обнимал то одну колонну то другую, то просто вставал к стене, чтобы переждать очередной приступ. Думаю, это из-за большого скопления серых. Здесь, в библиотеке их, то есть нас, было больше, чем где-либо. Я давно не видел таких длинных и медленных очередей за книгами.
Библиотекарем была пожилая особа в гарнитуре с янтарём. Она держалась уравновешенно, но в тоне бренчало лёгкое раздражение…
— Я же вам говорю, Ахматову разобрали… — Обращалась она к простоватой даме с мужскими руками.
— А дайте мне тогда этого… Мандельштампа!
— Осипа Мандельштама тоже нет, но если вам прописали именно этот период возьмите, например Зенкевича…
— А он точно поможет?
— Эй, тётя, не задерживай очередь! — Бросил кто-то из серой глубины.
Дама с мужскими руками враждебно оглянулась, по физиономии было видно, что бранный глагол уже созрел в её голове, но готические своды библиотеки и магический аромат старых книг, так и не дали волю её сквернословию.
Когда подошла моя очередь, лицо библиотекаря посмотрело на меня с особой снисходительностью. «Дело плохо» — подумал я и протянул ей свой рецепт.

*

В городе выпали осадки в виде какого-то вещества, похожего на мокрый пепел, люди спокойно несли над собой чаши зонтов. Город покорился серости. Я впервые заметил как много этого цвета на улицах — дома, деревья, собаки, машины, автобусные остановки и музей археологии — все пошло серым, всё …
Я нёс в руках книги перевязанные верёвкой, словно торт, и думал о Ларисе. Почему она не сереет? Ведь она тоже могла бы, но нет…
Сел на скамью в парке и открыл Блока: «Ты и во сне необычайна. Твоей одежды не коснусь. Дремлю — и за дремотой тайна…»
Мимо меня прошли двое.
— Все мужики — лохи! — сказала она своему собеседнику, очень громко.
— Все бабы — тупые дуры! — ответил он и нежно обнял её.
Я проводил пару взглядом, и мне опять вспомнилась моя Лорик сегодня утром, в шелковом халатике с кораблями, серые у неё только глаза и эти глаза смотрели на меня нежно и загадочно. Я вернулся к Блоку: «Так — я узнал в моей дремоте Страны родимой нищету, И в лоскутах ее лохмотий Души скрываю наготу…»
Поэзия заполняла меня. Словно ягоду с куста, я срывал слово за словом, строку за строкой, и бережно складывал к себе в душу. Стихи шли спокойно и легко…

*

Лариса встретила меня поцелуем.
— А ты хорошо выглядишь! Серость, как будто бы сходит с лица, — заметила она.
Мы впервые легли спать перед выключенным телевизором. Лариса и раньше что-то читала перед сном, а мне не хотелось напрягать глаза. Теперь мы оба держали по книге. Лариса читала Дон Кихота, оказывается, сегодня она была в букинистической лавке.
— Я там частый гость, у нас с тобой, кстати, неплохая библиотека. — улыбнулась она.
— А я не замечал….
Ночью мне снилось детство: мокрый мяч в траве, фломастеры, мамин голос.
Я проснулся с чувством, что серости больше нет со мной. В окне голубело утро. Лариса в кухне пекла блины.


Рецензии
отлично, прочитал миниатюру с большим удовольствием!
Тонко подмечен дух эпохи, как мне кажется.

Михаил Бородкин   03.05.2014 22:43     Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.