1

1.«-Мне хочется закрыть глаза, и, открыв их, ощутить, что больше ничего нет…». Он ничего не ответил. Он привык к ее нытью. Хотя это понятно. Лучше бы и вовсе помереть. Но люди привыкли жить. Привыкли адаптироваться и   привыкать. Привыкли думать, что все исправится. Что свет внезапно засияет где-то там, в конце тоннеля. Каждой ночью, засыпая в куче пустых бутылок, дешевых скуренных сигарет и использованных шприцов. Тогда меньше ощущается боль. Меньше чувствуешь себя ничтожеством. Попускает. «-Вколи мне еще.» «-Тебе уже хватит. Сейчас боль пройдет. Еще немного.»

Она терпеливо ждет. И вправду попускает.

Утром хочется рвать. Тебя рвет прямо возле себя. Лежа. Слегка привстав. На газету. На гороскоп, где с надеждой выискивал белую полосу, или же просто, проверял, не забыл ли еще русского языка.

«Я бледна?» «Нет. Все хорошо. У тебя румянец на лице.» «Врешь» «Прости», не в силах смотреть ей в глаза, он отворачивается. «Который час?» «Примерно шесть. Солнце уже взошло.» «Даже солнце может всходить. А мне все тяжелей…» Он смотрит на нее. Внимательно. Прослеживает туманными глазами ход действий ее слезы. Из правого глаза. Она настолько чистая и прозрачная. Словно капля воды из синего моря. «Мы поедем на море. Слышишь?! Мы едем на море!» «Ты издеваешься?.. Мне все тяжелей передвигаться. Море от нас – добрых полтора суток на машине. Да и деньги…» «Я найду деньги. Море тебя вылечит?» Вторая слеза медленно, но верно заскользила из левого глаза. Впившись в эту слезу глазами, он говорит, вздрагивая всем телом: «Не плачь. Я же тебя.. так люблю…» «Дай мне сигарету.» «Держи», дрожащими руками он протягивает ей помятую сигарету. Затем чиркает спичкой по коробку, и увидев огонек – подводит пламя к сигарете, поджигая ее. Он смотрит в зрачки своей курящей девушке. В них, как в мутной луже, секунд пять прослеживался неспокойный язычок пламени, но тут же затихает. «Какого цвета мои глаза?» «Наверное,… когда-то были голубые. Да. Они были голубые. Три квартала назад. Я помню. Я люблю твои глаза. Любил…», слеза струей погналась к подбородку, а затем капнула на изорванный линолеум. «Были… Хорошо, что здесь нет зеркал», ее рука потянулась к его щеке. Он замер в ожидании прохладного дотрагивания   желтыми пальчиками к его белой кожи. Дрожащие пальцы нежно провели вдоль щеки и опустились к шее. Девушка, изнемогая, отдернула руку к себе и прижала пальцы к груди. Поближе к сердцу. «Я хочу ощутить твое тепло у себя внутри.» Парень отворачивается и плачет. Тело содрогается, скованное болью и сожалением. Из груди издается глухой крик. Его еле слышно. Девушка отворачивается и тушит сигарету. Отбрасывает бычок подальше от себя и переворачивается на живот. Засыпает.

  2. «Где ты был?» «Сегодня виделся с Мухой. Ты же помнишь его? Он играет со своей группой в местном баре.» «А… Та музыка, которая вызывает лишь рвотные рефлексы?» «Да, она самая.» «Мне больше нравится секс пистолс. Почему ты не поговоришь с Сидом Вишезом?» «Он на небе.» «И что?! Тебе тяжело с ним поговорить?! Как же ты будешь со мною говорить?! Когда МЕНЯ не будет?! Я же тоже буду там. С Сидом Вишезом…» «Не глупи… с тобой я буду говорить своим сердцем.» «Вряд ли я услышу твой глупый стук твоего глупого сердца где-то в том чертовом небе!»

  «И что он?» «Кто?» «Участник группы «Под черным небом»?» «Его группа теперь называется «Забытые люди».» «Группа для нас. Мы тоже забыты. Моя мать, небось, не помнит как я выгляжу. После моего залета и аборта, она не захотела меня видеть. А теперь еще мой диагноз. Зря я пошла в больницу. Ребенок бы сам умер. Во мне. В дряни здоровое существо не выживет. А я – дрянь.» «Что ты несешь?!»

   «Так что же он все-таки сказал?» «Он согласен взять меня в группу.» «Ты же ничего не умеешь делать…», слабый оттенок улыбки забрезжил на утомленном жизнью лице. «Я буду солистом. Их предыдущий вокалист порезал себе вены из-за ломки прошлый четверг.» «Зачем тебе эта сраная группа? Ты станешь таким же сраным как и они.» «Я освещу наши с тобой сраные жизни.» «…» «Ты слышишь?! Я сделаю это!» «Попробуй»

 3. Утренняя рвота. Сигарета. Прошлонедельный хлеб из церковной столовой. Пиво комнатной температуры. Бутылки. Шприцы. Бычки. Лужица блевоты. Изорванный линолеум. Поломанный стол. Будильник. Стул с тремя ножками. Окно с пыльным стеклом. На стекле его пальцем выведено «К. + Д. = <3 » Его нету. Он ушел когда маленькая стрелка была на восьми часах, очевидно, утра. Теперь же стрелка висит над тройкой.

  «Репетировали. Как ты себя чувствуешь?», слабый кивок в ответ, мол, всё как всегда. «Завтра вечером концерт.»

Рвота. Его нет. Сигареты. Сигареты. Ломка. Доза. Сигареты. Стрелка стоит на месте, или медленно идет. Слишком медленно. Его нет. Каждый день концерты. Улыбка по возвращению. Всего лишь слабый кивок в ответ: да, я еще жива. Я еще жду тебя здесь.

 Рвота. Рвота. Уколы. Попускает. Рвота. Сигареты. Хлеб. Пиво. Ломка по Нему. Ломка по дозе. Доза есть. Его нету.

«Мое сердце стало медленнее биться.» «Не глупи. Все также как всегда. Мы скоро поедем на море.» «Глупый.» «Еще квартал и точно поедем. Скажи, что ты рада» Вздох: «Рада.»

 «Ты бледна.» «Нет, тебе кажется.» «Хорошо.»

 «Я узнавал цены на Черное море. Мне осталось всего ничего. Здесь платят. Муха и Андрей нас довезут на Жигулях. Там ты вылечишься. Волны цвета твоих глаз вернут в тебя жизнь. Ты будешь здорова. И мы там поженимся. Хочешь? Хочешь пожениться на пляже?» Вздох. «Конечно хочешь, любимая.»

 4. «У меня есть билеты!», он забегает в комнату. «Давай я помогу тебе собраться! Мы едем на море» Муха стоит под домом! Мы больше не будем «здесь»! Мы будем там, где встает солнце! Мы будем где-то возле неба, но на земле. Мы будем счастливы. Ты будешь здорова!»

 «Ты, верно, спишь?»

 «Ану не дурачься. Ты чего? Любимая…»

Он прижал ее голову к своей груди, подняв из рвотных выделений, в которых были замочены ее помутневшие от болезни волосы.

«А как же море?..»

«Как же спасение наших сраных жизней из этого дурдома?»

 «Ты верно спаслась раньше меня…»