В тот день, когда не было клёва

                В тот день, когда не было клёва.


 «Почему люди не птицы, почему они не летают?»  Вот такой докучливый вопрос,  пасмурным днем 1 мая, в светлый праздник международной солидарности трудящихся всех стран и народов, занимал меня и мой, отупевший от созерцания прыгающего на легкой  озерной ряби поплавка, мозг. Не клевало. Ветрило. С серого весеннего неба моросил мелкий надоедливый дождь. Низко, чуть взмахивая крыльями, над озером медленно пролетала пара белоснежных лебедей. Неожиданно поплавок мой слегка приподняло, потом медленно-медленно чуть повело в сторону. Я застыл в ожидании дальнейшей поклевки, но карась, словно издеваясь надо мной, перестал интересоваться наживкой. Неожиданно совсем близко, рядом с моим поплавком, круто спикировав, ударилась о поверхность воды бело-серая чайка. Затем, стремительно расправив свои белоснежные крылья, легко взлетела, тем самым, испугав и надолго загнав моего премудрого карася в ил.  Я с  восхищением и сожалением проводил ее взглядом. 
- Слышь, мужик, - раздался голос стоящего рядом со мной рыбака.
- Вот я думаю чаму людзи не птахи, чаму яны не лятають? – неожиданно произнес он, повторяя тот же вопрос, что неотступно преследовал меня в это утро.
  Я оглянулся, посмотреть на него. Невысокий, плотный, крепко сбитый мужичок, лет пятидесяти, в развернутых «болотниках», стоял по колено в воде, в метрах двадцати от меня в редком прошлогоднем тростнике. Его ярко-красный поплавок, так же как и мой не подавал никаких признаков поклевки.
- Я тут намедни читал, што чалавек вянец прыроды. Ну, який ен вянец, ежели яму ничого не дазволено? Выходзить не вянец ен, а венчык. А венчык сам знаешь дзе. – хитро поглядывая на меня, их под опущенного капюшона произнес он.
- Вот ты сам посуди. Свабодны тольки зверы и птушки. Нихто ими не командуе, нихто им ни яких забаронау не ставить. Живуть у свае удавольствие. А чаловек? То ж не жисть, а толька гора горькае адно. Куды ни кинь, то недазволена, гэта нельзя. Вот ты возьми нас рыбаков. Уже каторый год рыба ранней нерестует, а нас гоняют по вадаемам, як псов шалудивых, до июня месяца. У воду не войти – запрет. На резиновой лодке к камышам доплыть нельга, тоже запрет. Скора и пернуть на возере не пасмеешь, а як же – запрет.
Он замолчал. Полез в карман за сигаретами. Достал одну из пачки и, долго чиркая отсыревшими спичками, прикурил. Глубоко затянувшись, выпустил густой клубок ароматного сигаретного дыма, запах которого ветер, тотчас донес в мою сторону. Инстинкт курильщика не заставил себя долго ждать и я, нисколько не задумываясь, тоже закурил.
- Так вот усю жисть проживешь пад запрэтам.
- Ну не скажи, - возразил я ему: - Сильно то не гоняют. Ну, запрещено ловить на две удочки, так я, к примеру, только на одну и ловлю. Оно, если клев есть, то и с одной не управишься, а если нет так тебе и три, и четыре не помогут. Ну, а что в воду не входить, так вон глянь – все стоят и ничего.
И действительно по всей береговой черте вдоль озера, откасав голенища «болотников», рыбацкая братия стояла в воде.
- Ну, як гэта не ганяють, - возразил он мне, и продолжил: - ты ж «Спортивное Вымно» знаешь?
- Ну конечно, и не раз там бывал.
- Так вот, у позапрошлым годзе, па вясне быу я на нем. Щука уже отнерестила, а плотка тольки пайшла на нерест. Ну, я тады настябал платвы нямеряно. Народу на возяры амаль небыла. И решил я тады втихаря поставить пяток, аль десяток «кружков» на щуку. Подкачал, быстренька свою «резинку», да и спустил яе на ваду за востравом. Непаспеу кружки снарядить и паставить, я на первом «перавертышь». Я да его, тольки паспеу ухватить, да на руку леску намотать. А яна – щука, будь яна неладна, рванула и як на буксире патащила мяне за сабой. Прычём с кожнай минутой усе быстрэй. Я б яе и отпустил бы, от грэха подальше, так у леске  запутался.
Вылятаю я значит из-за вострава на сваей «резинке», а на берагу «Уазик» рыбнадзоровский стоит.
Я то хоть и далековато был от них, да они мяне усе ж запрыметили. В мегафон мне крычать: - «Прекратить движение! К берегу!»
 А якое там к берагу, я ж щуке приказать не магу: – «Стой». Она же не разумее, да и жыть ей хочется то ж не меньш чым мне. Так и тащит мою лодку, тольки бурун за нею застаеться. А я молю Бога, чтоб на якую корягу не налятеть и лодку не прапороть. Тут сам разумеешь – хана будзе.
Дык вось, тащит яна мяне па возеру, а я краем глаза замечаю, что инспектора рыбнадзора уже лодку сваю с «Уазика» сняли, на ваду спустили и мотор прылаживають.
 Тут щука мая видать притомилась, ход свой замедлила, и стала. Я пачау рукой ножык у кармане шукать, каб леску отрезать. А яго як на зло нету. И леску не магу одной рукой распутать, яна так заматалась, и так мне руку ператиснула, что ужё ладонь синеть начала. Пачал я щуку тую да сябе тащить, куды там. Тольки патянул да сабе, а яна як дернет, что я чуть з лодки не вылятел. И пайшла яна снова мяне па возеру таскать. А тым часом рыбнадзоровцы уже мотор свой на лодке закрепили и ко мне.
Крычат мне у свой матюгальник – «Стой!» Я б и сам с вяликой радостью стал бы, да не у маей гэта воле. Они ко мне, а щука видать, пугаясь шума ихнего мотора, от них. Они газу поддают, и щука прибавляет. Лятим па возеру, як на крылах. Щупак мой, як чуствуе, кали яго даганяють.  Як тольки их лодка прыближаятся, ен крута у сторану. Да такие виражы закладывает, что дух захватывает, и тошнота к горлу подкатывае. Я за лодку руками ухватился и нагами у барты уперся, чтоб не вывалится, и честно тебе скажу от страху крычать пачал: - «Ратуйте!»  А яны мне у ответ: - «Приказываю остановиться, в противном случае открываю огонь на поражение!» Я глянул искоса, «Божа ты мой!» Один из них в маю сторону из пистолета целиться. 
Ну, думаю, ****ец! Прыплыли. Таслкива мне браток стала, ой тасклива. Ну, думаю папауся, так папауся. Если гэтыя не застрэлять, так щука утопить. Яно и смех и гора. Сижу у лодке и думаю, кто з них быстрэй мяне на тый свет отправить.
 Тым часом щука моя стала сдавать. Ну, что ты хочешь, почитай час яна мене  возила па возеру. Прытамилась, у камыши меня затащила и стала, а мабыть за корягу, какую зацепилась. Я узрадавался и з лодки далой. Кинулся да берага, де там. Стаю па грудь у ваде, як прывязаны. Папробавал леску рвать, куды там, тоустая - 0,8 мм. Где яе парвешь. Тут и инспекция подлетела. Тый самый инспектор, что у мяне с писталета целиуся, крычит: - Стой. Руки вверх.
Ну, я левую руку поднял да верху. А он кричит: - Вторую подымай. Что ты там прячешь? Оружие? Медленно с поднятыми руками выходи на берег.
 Я яму у ответ: - Не могу, щука за руку держить и не пущает, леска за руку обматалась. А ен не верыть, кричыт мне: - Я вот ей богу сейчас огонь открою, так ты у меня не только со щукой, с китом на берег выскочишь.
Я дернулся было, да куды там. Гляжу, верыть начинает, крычить мне: - Ножом обрежь.
- Так няма ножа у мяне, - отвечаю: - ничем рэзать. Он с поясу свой нож дастае и протягивает мне.
- На режь. – говорит. А тут другой, что помолодей: - Ты, что Петрович? Рыба - это ж улика. Да и оружие браконьеру сам в руки даешь.
- Пошел ты! Знаешь куда? Иль самому искупаться хочется в холодной воде? Коли так, лезь сам в воду этого придурка освобождай и улику на берег вытаскивай.
Нож я у руку взял, а паверышь леску рэзать не хачу. Жалко мне щуку отпускать. Хатя б паглядзеть на яе. Рукой яще трохи подергал. Не не идеть щука, видать запуталась. Ну, да и паласнул ножом по леске.
  Ну, а потым усе проста. Протокол, штраф заплати, не - так через суд высчитают. А насчытали аж двадцать базавых, па самому максимуму, а гэта семьсот тысяч рублёв. Во нарыбачился, так нарыбачился. А ты говоришь не ганяють. 
  Он замолчал. Потом, взмахнув рукой, сказал: - Не надо сматываться. Не будзе сёдня клёву, не будзе.