Коммунальные тезисы

***
...Луч солнечного света падает на раскрытый томик цицероновских диалогов, отражается в японском халате, переливающемся тёмно-синим и золотым.
Луч света скользит по гитарным струнам, по клинку театральной шпаги, проходит сквозь бокал, в котором вчера дымился глинтвейн.
За окном ясно. Листья кружатся в воздухе и поют о том, что наступает осень. Воздух прозрачен и чист, и если некоторое время помолчать, то можно услышать, как он звенит – тихо-тихо.
Вставать не хочется. Удивительный покой, гармония витают в пространстве и отзываются в сердце.
Делаю усилие, встаю. Перелистываю календарь и поливаю цветы.
Заправляю постель.
Сейчас я надену свой роскошный халат, возьму чайник и пойду на кухню.
Я не спешу открывать дверь, потому что за ней начинается другой мир.
За дверью начинается коммуналка.

***
Коммуналка – инкубатор ненависти.
Насколько здоров дух в молодёжных общежитиях, настолько нездоров в коммуналках. Старые не любят молодых, а старость приходит здесь раньше, чем обычно. Моей соседке – всего-навсего 54 года, но я зову её старухой, потому что она – старуха. Это диагноз, не зависящий от возраста.
Подобную форму сосуществования людей следует упразднить, ибо она создает благоприятные условия для процветания различных человеческих пороков. Здесь царят ненависть, подозрительность, лицемерие. У одной женщины комната была на два метра больше, чем у другой – и это стало причиной лютой, смертельной ненависти. Пауки грызутся в банке, а на свободе всем хватает места.
Всё на виду и все на виду. Одна добрая, но очень любопытная женщина как бы между делом периодически поднимала крышку моей кастрюли, интересуясь её содержимым. Если в кастрюле было мясо, тут же следовал ненавязчивый вопрос о его стоимости, потом – сочувственные кивки: «Ах-ах, сейчас всё так дорого...»
В этих женщинах, не знающих другой жизни, выросла и уже перебродила леди Макбет. Они, может, и были способны на убийство, но не теперь. Время поступка прошло. А вот черноликие бесы, трёхглазые рыбы, пятиногие лошади, двухголовые коровы – всё это осталось, никуда не ушло; вся эта нечисть продолжает жить и волноваться в их морщинистых обвисших грудях. Душно им, душно и тесно, на волю им хочется, на волю…
Жители коммуналок погрязают в мелких дрязгах, в бытовухе. Старухи заболевают манией чистоты, мужчины – алкоголизмом. Одна карга всё время требовала, чтобы я мыл унитаз, чуть ли не по локоть опуская в него руку. Разумеется, подобную честь я оставлял на её долю.
Существа мужского пола, угрюмые и одурманенные, с завидной регулярностью совершают попытки приобщить меня к своим настойкам и наливкам. Один бес был столь настойчив, что мне пришлось пять раз наполнить свою рюмку – впрочем, всякий раз, как «собутыльник» отворачивался, я выплёскивал зловонную жидкость в раковину.
К вопросу о выпивке: жители коммунального мирка не признают кафе и рестораны. Они считают совершенно нерациональным посещать эти заведения. «Объясни, ну зачем покупать кружку пива в кафе, когда на те же деньги в магазине можно взять полтора литра?!?» - не уставал поражаться сосед. О его психологическом портрете ярко говорит такой факт: он неоднократно восторгался своим старым школьным товарищем, который попросил на уроке разрешения выйти, получил отказ и опорожнил мочевой пузырь прямо под парту. «Хороший мужик, по понятиям живёт! Ему сказали, нельзя выйти, ну он и не стал выходить!» - хохотал небритый павиан в драном зелёном халате из какой-то дешёвой ткани.
Здесь любят бездарные телевизионные шоу и убогие юмористические передачи. Я уже привык к визгливому смеху и крикам: «Ой, Петросян! Ай, насмешил! Ну, молодец!»
Здесь обожают бытовую математику: каждая старуха является профессором в части расчёта коммунальных платежей. Поделить такие платежи с учётом вычета нескольких рублей в свою пользу – обычное дело. Я помню тётку, которая ходила в баню только по понедельникам – это же льготный день, можно сэкономить десять рублей! Она искренне недоумевала, почему я не делаю так же.
Нынешняя соседка требует с меня за телефон на 20 рублей больше, чем положено. Я не желаю опускаться до таких мелочей и потому подыгрываю ей – беспрекословно отдаю требуемую сумму. Точно так же оставляю без комментариев и другие потери: тающую на глазах туалетную бумагу, исчезающие без вести ложки для обуви и чайные ложки, спички. Оставляю без комментариев, но не без реакции: различные хозяйственные мелочи с некоторых пор храню в своей комнате – неспокойно стало в коридоре...
Однажды из моей комнаты пропала некоторая сумма денег, достаточно крупная для меня. Не имея на руках доказательств, я не стал поднимать вопрос, хотя и имел совершенно конкретные подозрения: у соседки имелся дубликат ключей от моей комнаты. С тех пор, отправляясь в командировки, оставляю в своей комнате сложную систему ловушек, разработанную с применением ниток и спичек. Пока что улова не было...

***
...Сосуществование людей выявляет их звериную натуру. На кухнях происходят ритуальные сражения между обитателями пещер. Словесные перепалки женщин иногда заканчиваются плевками и выдиранием волос. Чувства притупляются, понятия стираются. Души покидают тела, и освободившиеся места занимают бесы. В одной комнате помер дед – старый, тихий, безнадёжно спившийся. Его сын немедленно приехал, крепко выпил и уснул на соседнем диване. Думаю, этого человека с отмороженными чувствами тоже можно назвать трупом.
В коммуналках расцветают скрытые таланты несостоявшихся политиков и социологов. Каждый коммунальщик с лёгкостью комментирует ситуацию в мире, а пройдясь по всем мировым проблемам, впадает в глубокую депрессию. Один такой комментатор, периодически доходя до кондиции, начинал терять смысл жизни. Выглядело это так – он сидел на кухне, обхватив голову, и бормотал: «Враньё, враньё, везде враньё... Политика, газеты, деньги... Какая грязь, какая грязь... Зачём всё это? Зачем?!?»
Этот же вырожденец как-то раз решил повеситься – потеряв в очередной раз смысл жизни. Разумеется, суицид не состоялся, ибо я потратил целый час своей жизни на убалтывание этого бесполезного существа, а за это время соседи успели дозвониться до его супруги, находящейся где-то в гостях. Итак, действие первое, явление второе, те же и супруга: страсти в духе Достоевского – Шекспир отдыхает. Я успел спрятать верёвку несостоявшегося мученика, после чего тихонько ретировался на улицу. Болван пытался выброситься в окно, но, разбив часть стекла, поцарапался и передумал уходить из жизни.
Кухонные разговоры плавно перетекают в церковные исповеди, до которых столь охочи никому не нужные люди. Одна старуха как-то остановила меня в коридоре и безо всякого выражения стала рассказывать про свою бесцветную жизнь, начиная с момента рождения. Скучная биография, не содержащая событий, вместилась в десять невыносимо долгих минут. Рождение – техникум – завод – развал Союза. Сын с женой навещает редко. Жена сына – сука: приносит овощи, а вот мясом не балует. А так хочется мясца, так хочется...
На моей памяти – смерть трёх жильцов. Один чем-то болел – с головой было не в порядке, двух других погубил алкоголизм. (Тень больного на голову, кстати, проявилась потом на одной моей фотографии в зеркале – я не знал о его смерти и не завешивал зеркал).
Во всех случаях соседи-трупоеды, не дожидаясь похорон, начинали горячо обсуждать судьбу освободившейся жилплощади. Это больная тема. Здесь на лице каждого собственника стоит печать обречённости, а вокруг головы сияет ореол мученичества: «Вот вы, приезжие, снимаете жильё, а мы тут живём и никаких перспектив у нас нет». Жалобы на жилищные проблемы хроничны, как понос у болезненного ребёнка. Говоря о необходимости расселения, каждый рассчитывает получить за свою десятиметровую кладовку однокомнатную квартиру: «Конечно, однокомнатную! Ведь моя комната находится в центре, и значит, немало стоит!» При этом бытовая бедность никоим образом не отражается на амбициях, которые огромны, как печень алкоголика: «Да моя бабушка блокаду здесь пережила! А вы – кто вы такие?»

***
Коммуналки – это запруда, омут. Потоки Времени проносятся за окном, а здесь – болото, отсутствие движения. Времени много, как в деревне. Жильцы не могут найти себе применения и потихоньку сходят с ума.
19-летняя соседка Анечка, недавно окончившая техникум, спросила однажды:
- Иван, а если не секрет, чем ты вообще занимаешься, когда дома сидишь?
- С утра я пил чай, потом читал, потом дописывал статью... сейчас опять выпью чаю, потом, вероятно, схожу в душ и побреюсь, там подойдёт время обеда… потом ещё почитаю и, может быть, что-нибудь напишу. Кроме того, надо постирать, сходить в магазин, сделать ряд звонков, а вечером – успеть в театр.
Анечка (глядя на меня с нескрываемым уважением):
- Бли-и-ин... Как тебе хорошо – всегда знаешь, чем заняться. А я просто с ума схожу от скуки с этим телевизором.
Я предложил ей познакомиться с моей библиотекой, но это предложение не вызвало у неё энтузиазма. Вместо этого она взяла несколько фильмов из моей видеотеки.
Она же, кстати, сделала мне однажды потрясающий комплимент: «Я когда тебя увидела, подумала сначала, что ты какой-то там интеллигент, а теперь смотрю – да нет, нормальный пацан!»
Недавно Анечка покрасила волосы в чёрный цвет, чтобы походить на какую-то западную юную «звезду». Она хорошая девушка, хоть и глупенькая, и я буду рад, если она найдёт себе подходящую пару.
Нереализованные планы и неоправдавшиеся ожидания вызывают у некоторых жильцов – преимущественно женщин – болезненное желание действовать, что-то менять в жизни – причём в первую очередь на уровне чисто визуальном: «Покрашу стены – и мир изменится». Совершаемые в результате поступки часто не имеют достаточной мотивации и в большей степени похожи на агонию, чем на действие, направленное на изменение своей жизни.
Моя истомившаяся и усохшая 54-летняя соседка умудрилась прибить отклеившийся квадрат пластика к полу, наклеить в коридоре новые обои – причём поверх старых, зачем-то нарисовать еловые ветки на окне, расположенном над входом в туалет (кстати, и кто только догадался делать окна в туалетах и ванных комнатах?). Более того, она попыталась заставить меня вбить огромный гвоздь в кирпичную стену, а когда я пояснил, что это невозможно, тут же получил диагноз: «Плохой из тебя хозяин!»
Одна из последних её инициатив – наклеивание фотообоев с изображением берёзовой рощи и размещение на них пластмассовых растений. Эдакий советский фэн-шуй.

***
...Слова, сказанные многократно, темы, используемые изо дня в день, неизменность пространства и неподвижность времени – всё это постепенно стирает сам смысл бытия, срывает с него слой за слоем, обнажая ветхий каркас, сквозь щели которого просматривается пустота, сквозит страшная бездна.
Я не люблю коммунальные коридоры, потому что в них гуляет ледяной метафизический ветер, и пустоглазые жильцы бродят туда-сюда, говоря для того, чтобы говорить, и делая для того, чтобы делать.
Понятия переворачиваются и подменяются. Кипячение бигудей становится Священным Ритуалом, а мытьё полов – основным занятием людей, чья жизнь лишена смысла. Они вынуждены придумывать смысл для каждого дня, для каждой ночи. Сходить в магазин, в больницу, навестить родственника – вот эти смыслы, вот содержание, которым живые мертвецы наполняют свои дни – долгие, длинные, тягучие дни…
Они не верят в то, что Время когда-нибудь закончится, и потому страдают, томятся в своих комнатушках, где, как я заметил, нет книг. Жизнь становится мукой, а телевизор превращается в священный портал, помогающий пережить ещё несколько часов и погрузиться в мир чужих проблем, чужих страстей, чужих слов – мир чужой жизни...

***
Сейчас меня спасает моя комната – она большая, просторная, и в ней я чувствую себя как в отдельной квартире. Я прожил здесь почти три года, за которые успел вложить огромное количество энергии в эти стены, эти окна, в саму ауру помещения.
На чужбине вообще много энергии уходит на созидание своего места, своей атмосферы. Обклеиваешь стены картинами и фотографиями, расставляешь на полках книги и статуэтки, слушаешь вечерами знакомые мелодии, играешь на гитаре знакомые песни, пропитываешь комнату звуком своих шагов, тембром голоса, запахом тела, стараешься наполнить её своей энергией, - но стоит только уехать на несколько дней, как созданная аура в значительной степени разрушается. И тогда приходится начинать всё заново. В этом мне помогают старые друзья, книги – они обладают потрясающей способностью аккумулировать и потом постепенно выпускать из себя определённую энергетику. Дом без книг – это просто склеп.
Из моего окна открывается потрясающий вид на увенчанную трубами крышу, за которой возвышается чёрная башня – так я называю обрезанный войной дом. Он напоминает великана, чья чёрная голова светится двумя окнами. По ночам они похожи на глазницы. Над крышей и над чёрной башней раскинулся ковёр неба, вышитый звёздами и планетами. Я люблю стоять у окна и пить глинтвейн, вдыхая терпкий дым благовоний и наблюдая, как мимо проносятся времена года. Передо мной неторопливо проплывают вальяжная Кассиопея, задумчивая Медведица, грозный Орион.
Облака, отливающие белым, розовым, красным, похожи на воинов, спешащих на какую-то неведомую далекую битву. Просыпаясь рано утром и слушая тишину, я понимаю, что они успели, более того – что победа опять за нами.