XIX

   В XIX веке людям жилось хорошо. Ну не так чтобы совсем отлично, но хорошо. Людям тогда хотелось улыбаться, хотелось петь и даже говорить по-французски.
   Выйдет, бывалыча, франт на улицу и попрется пешком куда глаза глядят. А по пути всем мужикам говорит «мерси», что означает «добрый вечер, дорогие мои, как ваши дела, не болеют ли детки?». А мужики ему вежливо так отвечают «пардон», что естественно означает «идите себе, дядя, не задерживайте, и без вас тошно».
   Вокруг царила вежливость и такая благость, что даже воробушки чирикали не в пример нынешним. Не «чик-чирик», а «ле чик а ля чирик». И все улыбались на то, потому что звучит смешно.

   Франт все время брал с собой из дома красный клетчатый зонт и кукушкино гнездо. Зонт для того, чтобы не вымокнуть, ведь погоды тогда еще не выдумали, а гнездо, понятное дело, чтобы прикрывать голову вместо шляпы.
   За таким франтом бояре спускали обычно ротвейлеров, потому что очень смешно смотреть как при его быстрых скачках гнездо подпрыгивает на голове.
   Некоторые бояре даже ставки ставили. Так появился первый тотализатор. Назвали его так в честь дядюшки Лизатора, которого жена ласково звала «тотенькой». Смехота да и только.

   В те далекие времена у каждого уважающего себя человека была карета. Потому что карета – это признак престижу.
   А у кого кареты не было, у тех естественно была телега. Ибо телега – это безусловно тоже удобно.
   Запряжешь бывалыча в нее кобылку, и кобылка трусит себе тихонька по кольцевой. Ах, красота!
   Но были конечно еще мужики. Так вот у мужиков тех ни карет, ни телег отродясь не было.
   Было у мужиков одно только – колесо. И они его с голодухи рано-поздно глотали. Сволочь, а не люди.

    Именно тогда Николя Тесла придумал свою катушку. Тесла тогда был мал и не разумен, а катушка его представляла собой обычную катушку от ниток, которую маленький Коленька таскал за собой на веревочке.
    Катушка та была безусловно смешна. Конечно, сам Николя не считал ее окончательно смешной, но виноваты в том были некоторые франты.
      Они, завидев такое, сбегались  со всей округи и ржали как кони. Тесла не любил франтов, и когда те, совсем обнаглев, начали трогать катушку своими тонкими пальцами, трясти ее и запутываться в ней длинными волосами, Николя решил изобрести ток.
   Больше, естественно, те франты, что остались живы, к Тесле не приставали, и он смог вести свою затворническую жизнь.
   Вот так из практических целей человечество приобрело электричество.

   Одному умному тогда пришла в голову мысль изобрести «лисапед». И он все думал, что же это такое будет.
   Сначала умный думал, что это будет такая подзорная труба, которая бы все не приближала, а удаляла. Но после того, как он чуть не сломал себе шею о несгораемый шкап у себя в комнате, решил умник по другому. Что это будет такая штука, которая бриллианты и золото в луковую шелуху превращает. Естественно после пары опытов он почувствовал недостаток в материалах переработки.
   И вот однажды он увидал мужчину, катящегося по проспекту на трехколесной «штуковине» с педалями. И так она умнику понравилась, что он решил изобрести такую же, но без педалей.
     В результате он конечно придумал что-то, а вот что – это осталось никому не известным. Да и сам он остался никому неизвестным, потому что неча «лисапеды» выдумывать, когда сенокос уже и урожай пора собирать. Вот и думай головой, человечище.

   Еще  очень любили в те времена писать стихи. Бывалыча сядет некий франт и за ночь всю бумагу в доме испишет стихами. А писали то все про глупое – кто про сапоги свои напишет, кто про кучу снега во дворе, а кто и вовсе про «петра творенье и строгий вид».
   А с утра начнет этот франт искать бумагу, курицу там завернуть или гантели.
   - Ан нету-ть, барин, бумажки-то больше-с, - ответит ему эконом. – Все листки вы изволили ночью на стихи про «строгий вид» истратить. И так еле концы с концами сводим. Вот раньше вы монпасье любили, барин, и то дешевше выходило.
   Франт краснел конечно, кричал, увольнял эконома, но потом покупал три ящика монпасье, возвращался в благостный настрой и писал на обоях. Ишь ты, писаки.

   А еще очень все тогда любили все своих бабушек, а они в ответ вязали своим внучкам шерстяные шапки.
   Однажды всем известный рыцарь Наполеон Бонапарт позвал свою бабушку и сказал ей – Холодно, мол поди, родная моя, на улице-то. Свяжи мне хоть шапку-то теплую на голову. Но непременно такую, чтобы уши не мерзли.
   А бабушка его криворука была и не по годам увлечена треугольниками. Сколько она не старалась, а у нее все треугольник выходил, а не шапка. Она уж как ни плакала, как Бога ни молила – ан нет, опять треугольник.
   Увидела ее страдания наполеонова жена Жозефина и говорит ей – Ты, милая бабушка, не плачь, а сшей энти треугольники промеж собой и скажи, что так и должно. А я скажу что это такая мода – треуголовка. Только ты к нижним вершинам пришей завязки, чтобы муж мой, рыцарь благородный, мог бы их под подбородком завязывать, чтобы его ушки не мерзли. А к верхней вершине перо пришей, скажи, что мол антенна энто для связи с Богом.
   Вот так супруга монарха, сама того не зная, придумала французскую моду. А Наполеон себе уши не застудил.

   Еще конечно в XIX веке много чего интересного было. В Америке вот рабство отменили, в России крепостное право, Генри Кольт придумал кино про «комбойцев», а немцы-то и вовсе тротуары с мылом мыть.
   И вот наступил 1899 год. Все тогда подумали – хорошо мы потрудились в этом веке, пора и честь знать. Новый год скоро, надо уже и отдохнуть.
    И вот в Новый год напились, значит, все люди на земле. Напились шибко и кто где уснул. Спали они неделю, а может две. Но вот проснулись они уже  не такими как были. То ли с похмелья, а то ли не с той ноги, но одно известно, встали все не с доброй душой и не на добром слове.
   А ведь известно, как себе с утра скажешь, таким и век будет.
   Вот такая, история, ребята.