Жизнь Брошара

   Брошар допил очередную порцию яда и откинулся на стуле. Высыпались из рук леденцы и покатились по полу, постукивая боками, как жуки на колесах. В стене скрежетало вчерашнее кольцо, сверкало и неистово билось, как будто принуждая Брошара взвизгнуть последнюю их песню хором.

   Нервный тик пропитал кожу его лица насквозь, выскоблил тонкие черты лица, придав ему очертания мягкой стамески. После того, как стало понятно, что уже все кончено, Брошар выплюнул остаток мыслей в стакан. Протянув руку за новой порцией яда, он неожиданно для себя подтолкнул тело, и оно, превозмогая боль ринулось в осточертевший мир. Человек кинул себя в последнее движение по комнате.

    Подойдя к окну, Брошар раздвинул занавески. Там снаружи выкипали последние его сутки, разрывались очередями снаряды кислородных капсул, вытекали из труб клочки коричневого неба. Этот мир Брошар не любил, но кто его спрашивал, высаживая на той остановке. Он сам вышел из автобуса, сам остался.

   Брошар прилег к стене. Провел холодными пальцами по груди и прыснул от смеха. Его никто не понимал здесь. В этом мире. Говорили, будто он разговаривает с мухами, что он безнадежен.

   Но все ведь было совершенно наоборот. Когда люди протягивают провода сквозь трубу, они никогда не думают, где вход и где выход. Вряд ли они думают и о том, что эти провода никогда не появятся с другой стороны. Они все упрощают, все маскируют, все утрамбовывают в своих проклятых принципах повседневности. О, эти люди.

   Но Брошар другой. Он Выцеклоупатль. Это не объяснить. Просто Брошар все видит иначе. С изнаночной стороны. Брошар внутри трубы. Брошар оседлал провода.

   Брошар задумался. А что если высыпать всю соль в стакан с горячей водой и вылить зашиворот. Мысль ему понравилась, но смущало только присутствие в комнате трех серых кардиналов в красных масках. Они сидели в углу и пристально следили за каждым движением человека. Один из трех кардиналов нежно выводил протокол на влажных салфетках, которые тут же съедал.

   Брошар подошел к столу. Стол отодвинулся в сторону. Брошар протянул руку за новой порцией яда, но стол пошатнулся, дернулся вбок, ускользнул, процарапал пол насквозь и спрыгнул на нижний этаж. Это взбесило Брошара.

   От ярости человек расчесал внутренности носа до крови, и она не заставила себя ждать. В этих краях всегда так происходит. Кровь за кровь. Потому здешние люди так не любят ковырять в носу. Брошар всегда считал, что они многое теряют, но стеснялся об этом говорить. Но только не сейчас.

   Под внимательным взором серых кардиналов Брошар в уме вывел корень из семизначного числа, которое представилось ему подходящим к тому моменту. Если бы так было каждый день, Брошар и не решился бы на смерть. Он стыдился смерти, как маленькие дети стыдятся недоеденной каши. Может быть человек и не вырос совсем. Просто ему показалось, что он стал взрослым. Но тогда, надо полагать, самообман Брошара был настоль безупречен, что нарочно и не придумать. 

   Стол забрался обратно в комнату и притаился у стены. Брошар протянул палец к виску и проверил пульс. Восемнадцать тысяч ударов в минуту. Совсем неплохо для самоубийцы. Брошар попросил кардинала внести это в протокол, но того тошнило от съеденных салфеток. Тогда Брошар включил магнитную ленту.

   Брошар любил музыку. Не от того ли, что мягкость сирюльского весеннего вальса помогала ему вытягивать конечности на неописуемые расстояния? Нет, вовсе нет. Просто Брошар считал себя устрицей внутри огромного мирового живота, а как всякая чрезвычайно застенчивая устрица, он всегда находился внутри звукового потока. Ему это льстило.

   Заиграл духовой оркестр. Неистовость музыкантов на ленте просто поражала. Они как будто выпрыгивали из окна после каждой сыгранной ноты. О, как знакомо это было Брошару. Вот только он для себя все решил. Никаких окон. Только яд.

   Брошар решил выключить свет, чтобы сосредоточиться.

   Брошар сосредоточился.

   Брошар включил свет, и мысли снова потеряли какие либо следы.

   Так дело не пойдет. Нужен рентгеновский снимок комнаты. Брошар щелкнул пальцами и тотчас получил желаемое. Снимок был аккуратно подписан рукой молоденькой медсестры, что приснилась Брошару еще вчера. Прозрачная пленка была целиком засвечена. Это был полный провал.

   Брошар подошел к уставшему блевать кардиналу и обнял его. Все таки человек всегда остается человеком. Даже в предсмертный час. Кардинал поцеловал его, и Брошар ответил на поцелуй. Нельзя сказать, что ему нравилось целовать священников, просто момент был подходящий. Время чтобы поймать настоящий грех.

   Двое других уже переоделись. Теперь их лица прятались за их же деревянными лицами вырезанными из крепчайшего металла. Проклятые палачи. Брошар не любил их. Считал казнь недостаточно прочным процессом. Видимо таким этот процесс и был.

   Кардиналы запрыгнули на спину Брошара и попросили подвезти их в последний путь. Брошар не возражал. К тому же заряд движения стал кончаться, а хотелось сделать что-нибудь стоящее. Человек схватил кардиналов в охапку и ринулся не спеша в противоположный угол, где притаился проклятый стол с ядом.

   Стол, зажатый в углу как собака боксерской породы, зарычал и бросился врассыпную. Брошар только и успел, что подхватить последнюю порцию яда. Кардиналы нестерпимо били его батогами по животу, затылку и незащищенному ничем члену. Брошар скинул кардиналов в ящик стола и залпом выпил яд.

   Рано или поздно, все приходит к логическому завершению. Такой была и жизнь Брошара. Ярко вспыхнула в ночи человечества и пропала, так никем и незамеченая. В комнату ворвались с магнитной пленки трубачи с волынками и волторнами и тут же толпой выбросились в окно.

   Все встало на свои места. Кардиналы разошлись по домам, поскольку влажные салфетки закончились. Стол перестал истерить и уснул, забравшись на антресоль. Жизнь устало пошла дальше, так и не обернувшись на бездыханное тело человека по имени Брошар.