А розы все-таки расцвели. глава 5

Самый тяжелый был переходный момент, когда  еще не совсем осознала новое положение и не свыклась, не смирилась  со страшной мыслью. Выйдя из больницы, побрела домой, и это было самое трудное путешествие. Оторвавшийся взгляд от земли, всегда упирался в ритуальную машину.  Ну, сколько их может быть в одном месте?!  «Не сдавайся! Да, тяжело, да страшно, но не сдавайся!  Ведь помнишь,  в кино все хорошо закончилось!» 
Как - то раз, переключая каналы,  увидела крупным планом лицо молодой женщины и не смогла оторваться,  в ее глазах было, что - то удивительное.  Шел сериал  «Подари мне жизнь» про то, как родители спасали жизнь своему ребенку, заболевшему онкологическим заболеванием. Ни до, ни после  не смотрела, ни одного сериала, а этот просмотрела от начала и до конца, очень переживая все, что происходило на экране. Через три месяца оказалась в таком же положении, как герои этого фильма. «Ведь в кино, все хорошо закончилось!» Это была  соломинка, за которую  хваталась лишь бы удержаться и не утонуть в собственных слезах.
Мне приснилось.
 Кладбище,  сумрачно, кругом каменные плиты. Иду одна по дороге, причем не  просто иду, а прыгаю как балерина, зависая в  шпагате над землей, и стараюсь сама себя оживить. С одной стороны мне неудобно на кладбище так странно себя вести, но жутковато здесь находиться, и таким образом себя поддерживаю.   Дорога из песка, желтая, стараюсь смотреть только на нее,  это самое приятное, что окружает.  И балетными прыжками, сама себя подбадривая: « Балеринам не страшно, если ты балерина, значит это театр» -  пролетаю над этой дорогой.
Отвезя  дочь в онкоцентр,  вернулась в больницу, за оставшимися вещами.  Когда собирала книжки, тетрадки и полезла под подушку, чтобы забрать пижаму, то  на  простыне заметила надпись. Она была написана шариковой ручкой, это был почерк дочери: «Спи, дружочек, спокойной ночи, стала жизнь на день короче». Я уткнулась в эту простынь, да говорят, что написано, не вырубишь, но слезами,  слезами может это можно смыть. Мне было невыносимо, чтобы этот стишок, на первый взгляд детский, но уже совсем не детский оставался, я хотела его смыть. Медсестра еле вырвала  из моих  рук эту простынь.               
Стишок  напугал больше всего. Что на душе у дочери?  Она ничего еще не знает о своем заболевании. Неужели это ее предчувствие? Когда мозг  готов был разорваться от слез, и  поняла, что совершенно слабею,  как током ударила фраза, которую где – то слышала раньше: «Ребенок имеет право на все, даже на смерть». Это была точно пощечина, приведшая в чувство.  И меня пронзило: «Ни тебе решать, кому сколько жить. Делай все, что в твоих силах, а там что будет, то и будет».


В кабинете врача онкологического центра  слушала о процентах выживаемости, о том, что никто никаких гарантий не дает и неизвестно, чем все закончиться, в лучшем случае будет инвалидность на пять лет.  В голове поплыло: «Что это за  слова такие - инвалидность, выживаемость, гарантии?  Причем  здесь мы с дочерью?  Как  все странно, нереально. А врач! Господи, как ему, наверное, трудно говорить такие слова мне - матери. Нет,  не буду плакать!  Пусть ему будет немного полегче».  Но моим благим намерениям удалось исполниться лишь наполовину.  Слезы не удержались и все - таки вырвались из одного глаза, расколов меня пополам. Одна часть думала о враче,  и держалась,  а другая часть ничего не могла поделать, она лила слезы, боялась и не могла сдвинуться с места. Так я и сидела перед доктором и плакала одним глазом. Он уже все объяснил, и вообще - то нужно было  выходить из  кабинета, но я оттягивала момент вступления в свою новую жизнь, где ничего неизвестно, непонятно и страшно.
Мне приснилось.
 Еду в машине на заднем сиденье, с кем не помню. Подъехала к незнакомому частному  дому, в нем  живет семья. На порог выбежала собачка, присматриваюсь и узнаю в ней, нашу любимицу.  «Ой!- говорю –  мы думали, что ты пропала, а оказывается, живешь в хорошей семье».  Потом толи собачка превратилась в мою дочку, толи дочка сама появилась, но вдруг все раскрылось в ином свете. Оказывается!  Я уже довольно долго  разыскиваю свою девочку, которая убежала из дома, когда ей было лет семь, потерялась в лесу и ничего не помнит.  В  ужасе начинаю все  осознавать и  спрашиваю: «А ты, узнаешь кто перед тобой?»  Дочь  посмотрела,  вскрикнула, назвала меня по  имени  отчеству,  бросилась на шею, но слово -  мама не произнесла. На ней очки с толстыми стеклами, на зубах брегеты, и кто-то  говорит, что теперь мой ребенок инвалид.  Мне так ее жалко,  хочу  забрать с собой, пусть инвалид, пусть хоть какая. А мое чадо все время меняется, то она – нормальная, то странная бесформенная масса. Но я  люблю ее  всякую, хочу забрать и  спрашиваю: «А ты помнишь, что у тебя есть брат?» На ее  лице появилась  улыбка.  С облегчением  понимаю,   раз хоть что-то вспомнила,  значит, выздоравливает, и пытаюсь добиться от нее причины -  почему  убежала?  Дочь не помнит,  но мы с ней обе понимаем, что узнать причину очень важно.  Она  стала рассказывать, что ходила  по лесу,  кричала, и добрые люди ее  подобрали. Господи, как  же  было ее жалко – бедный ребенок, одна в лесу!  У меня единственное желание поскорей   уехать с ней  домой, но должно выполниться условие – уехать она должна добровольно, и  произойдет это только тогда, когда она все вспомнит.  Так  и осталось, дочь пыталась вспомнить, а я с надеждой ждала, испытывая к ней любовь и сострадание.