Клинок ассасина

 Killing is no murder(Eng.) ;


Двенадцатый век. Юго-Западная Европа.
Эпоха Крестовых походов.
В центре ратуши расположен эшафот, один только вид которого уже вселял страх, а жаждущей крови и зрелища, свирепствующей и яростной толпе вид этих остро отточенных, но уже почерневших лезвий от кипучей крови, остывающей на холодной стали, вид этих грязных петлей, потёртых шеями приговоренных, давал повод для забавы и веселья.
Хмельной и ещё не проснувшийся народ стоял вокруг эшафота, изрекая из своих перекошенных ртов брань, упрёки и морали, освещаясь лучами раннего кровавого восхода, будто предвещавшего своим цветом неизбежность пролития крови…
Каждый был занят своим делом: кто-то доедал свой завтрак. Лицо его было измазано кровью слабо прожаренного мяса, слюнями, текущими по подбородку, по рукам, по одежде. Он жадно глотал, не пережёвывая. Он терзал плоть наполовину прожаренной курицы, как какой-то зверь. Ел так дико и безалаберно, что его лицо, измазанное жиром, блестело на солнце. Кто-то хмельной, еле держась на ногах, пил вино. Пил так жадно, словно не мог им насытиться. Кто-то делился последними сплетнями…
А в это время палач и исполнители приговоров были также заняты своим делом под вынуждением ремесла. Палач, стоявший гордо и величаво с головой облачённой в чёрную маску, пытаясь охватить своим взглядом всех собравшихся зрителей и заглянуть им в души, встретившись глазами, лениво, плавными движениями камня, по и без того острому лезвию, точил воплощение правосудия — топор. Помощники его затягивали петли и укрепляли их на стойках так же лениво, как и палач. В их движениях, жестах, взглядах и лицах прослеживался страх, ведь они чувствовали присутствие смерти, ходящей из одной стороны эшафота в другую и вопиющей от жажды новой крови, боли. Они пытались не думать об этом, но страх придавал ей силы. И её личное присутствие всё больше казалось реальным. Дрожали все, кроме палача — он много раз смотрел ей в глаза и давно уже привык к ночным кошмарам.
Вдруг в глубине собравшегося народа, покрывшего всё лицо ратуши, появился священник в чёрном одеянии, с распятием на груди и со свитком новой, но всё же пожелтевшей от пыли и измазанной чернилами, бумаги. Вокруг него шли рыцари. Судя по доспехам и экипировке, это были тамплиеры. Трое из них вели истощённых, еле идущих и щурящихся от лучей утреннего солнца заключённых, не видевших его несколько дней, проведенных в темнице с еретиками, ворами, маньяками, блудницами. Одним из трёх был ассасин, двое других — рыцари, отказавшиеся обирать бедняков и нищенок.
Поднявшись по ступеням на плаху, и повернувшись к яростной толпе, инквизитор развернул свиток. Затем он стал глотать, как бы с наслаждением, своими ненавистными и дикими варварскими глазами слова, одно за другим, и выплёвывать их в толпу. Эти слова резонировали в эфире и, отражаясь от стен старинных зданий, невольно ставших свидетелями казни, резали слух всех присутствующих, прежде покинув жаждущую крови и дрожащую гортань.
А старуха-смерть точила свою ржавую многовековую и роковую косу своими жилистыми высохшими обветренными руками. Она беспрестанно вилась вокруг инквизитора, шепча ему то в левое, то в правое ухо что-то, словно жалуясь и сетуя на длительность процесса. Но он не слышал и не видел её, а только чувствовал, как холодный пот струился по его спине.
Как только инквизитор дочитал указ, остановив свой взгляд на точке, внезапно раздался звон воскресного колокола: большого и серебряного, висящего на самой вершине колокольни, где, наблюдая за театром казни, стоял человек в белом парадном облачении священника. Риза доставала до самых пят его. Обут он был в сапоги из кожи нильского крокодила. Рукава были очень широкими. Оборка на них вышита золотыми нитками. На руках его были также перчатки из кожи нильского крокодила, плотно сидевшие на его руках. Опоясан он был красным шёлком, искрящемся на солнце, словно лепестки розы в вечерней росе. Лицо его было почти полностью закрыто капюшоном. Это был ассасин.
Пришло время аутедафэ.
Вдруг ассасин исчез подобно своей же тени и появился в рядах зевак и горожан. Он шёл не спеша, пока не виновных и оклеветанных вели к большим и грузным петлям. Ему и дела не было до рыцарей, единственное, что ему было нужно — спасти члена своего братства. Любой ценой.
Инквизитор подошёл к палачу и шепнул ему что-то на ухо с лёгкой ухмылкой на лице. А ассасин подходил всё ближе и ближе к эшафоту, отмеряя пройденными шагами секунды жизни приговоренных. И, как только петли были наброшены на шеи несчастных и дрожащая рука монаха потянулась к рычагу, ассасин ступил на верхнюю ступень рокового помоста и, резко выдернув арбалет из-под ризы, пустил стрелу в первого воина, охранявшего жрецов смерти. Стрела летела, свистя, разрезая своими перьями ветер и эхо голосов, и, добравшись до горла воина, пронзила его насквозь, повредив артерию. Рыцарь упал, захлебываясь кровью и хрипя, выплёвывая жизнь сгустками крови. Смерть сразу же схватила душу убитого за руку так сильно, будто боялась, что у неё кто-то отберёт эту душу, и утащила за собой в тёмный угол бездны. В течение нескольких секунд ассасин достал из рукава нож и метнул его в грудь другому рыцарю. Холодное, играющее лучами на солнце лезвие ножа вошло по рукоятку в грудь, поразив сердце, и подарило ему мгновенную и безболезненную кончину. И эта душа стала узницей смерти.
В мгновение ока ассасин, наступив на тело ещё не упавшего трупа, оттолкнулся от него и взмыл на несколько ярдов над своей жертвой.
Палладин пал, как и его охрана.
Схватив инквизитора за плечо, ассасин повалил его на спину и, обнажив спрятанный в рукаве клинок, вонзил его в шею. Закрыв глаза убитому своей рукой, он обмакнул соколиное перо, в его кипучую струящуюся алую кровь и стал спешно покидать этот район.
Ошеломлённая охрана пустилась вслед за ассасином, придя в себя через несколько секунд.
Ассасин бежал быстро. Вскоре, выбежав на рынок, он стал валить прилавки и карабкаться по стенам. Рыцари карабкались за ним. Затем, чувствуя приближение рыцарей, ассасин прыгнул с крыши дома и приземлился на тамплиера, следящего за ним из толпы горожан. Схватив его за горло, ассасин достал спрятанный клинок и вонзил в низ подбородка. Бездыханное тело воина глухо упало на землю. Спешно закрыв ему глаза, ассасин стал бежать по направлению к храму.
Вскоре он оказался у дверей храма.
Рыцарей становилось больше с каждой секундой. Они окружали убийцу и спасителя в одном лице.
Несмотря на то, что сердце его замерло и кровь застыла, он вёл себя хладнокровно. И лицо его ничуть не изменилось.
Раздался последний удар колокола…
И двери храма отворились.
Оттуда выходили священники, окружая его со всех сторон. Они были облачены в ризы. Впереди шёл священник с кадилом. За ним шли служители с распятием и иконами, читая псалмы и молитвы. За ними шёл хор и миряне. Через минуту его невозможно было отличить священников, монахов и прихожан. А ещё через четверть часа он покинул город и отправился в Иерусалим.

Примечание:
1.Умерщвление — не убийство.