Несбывшаяся мечта

      Как ни пытается Малка уснуть, ничего не получается. Уже в который раз она что есть силы зажмуривает глаза, но они незаметно, как-то сами собой распахиваются, и воображаемые картинки, словно облачко, уплывают.
      Вечером, укладывая рядом с ней маленьких Шебетея и Клару, мама сказала, что дети должны хорошо выспаться, потому что уезжать будут на рассвете, и вставать придётся ни свет - ни заря…..
      «…Скорее бы утро. И как это всё будет?» – Малку одолевают совсем недетские мысли.
      Переезжать она будет впервые и не представляет себе, что где-то ещё можно иметь свой дом, друзей… Папа обещал, что там, в далёкой Палестине, она пойдёт в школу, будет учиться и много-много всего узнает. И вообще, что бедствовать, как здесь, наверное, не придётся, и у неё, у Малки, будет своя, отдельная кровать.
      Малке уже шесть лет. Она старшая и вся ответственность за младшего брата и двухлетнюю сестрёнку на ней. Девочка заботливо подтягивает край войлока, заменяющего матрац, получше укрывает стареньким одеялом малышку, обнимает, прижимая к себе, закрывает глаза. Мечтает, чтобы приснилось, ну, хоть что-нибудь из того, о чём рассказывал папа в последнее время. О крае, где никогда не бывает снега и всегда тепло, где растут пальмы и золотятся горы. А ещё он называл этот край «Землёй обетованной» и Землёй её, малкиных предков. Она не всё, конечно, понимает. Её бабушка и дедушка, все родственники живут здесь, в Крыму. Многие – в её родном городе Карасубазаре. Но это неважно, папа знает, что говорит. Для неё, для Малки, он – авторитет. Она знает, как все вокруг уважают папу. Пусть он и небольшой важности человек – служит у хозяина-винодела, но жизнь наделила его сильным характером и ясным умом, верой в то, что рано или поздно всё будет хорошо. Вот и идут за советом, за добрым словом к Аврааму. Когда в доме люди, им, детям, как считают мама с папой, делать там нечего. Вчера, когда пришли взрослые, и мама стала варить для гостей кофе, папа сказал:
       – Иди, дочка, погуляй.
      Ей вовсе никуда не хотелось. Она попыталась помочь маме, не понимая, откуда взялись чашечки, кофеварка, ведь родители всё-всё раздали людям, собираясь в дорогу. Ещё вчера приходила соседка:
      – Не оставишь ли мне, Бас-Шева, свой чайник на память?
      Что касается её, Малки, то ей ничегошеньки не жаль, если там, в Палестине, у них будет всё. Вот и домик, в котором они спят последнюю ночь, уже продан. Родители не сообщают детям подробности, но старшая дочь знает, что на эти деньги куплены золотые кольца, серёжки, браслеты. Все эти ценности уместились в маленьком мешочке, которым отец очень дорожит. Кто знает, что готовит дальний путь?!
      Вся улица в курсе их завтрашнего отъезда. Мальчишки и девчонки явно завидуют ей, Малке. Ещё бы! Столько нового увидит! Что до взрослых, то они совсем другие люди. Сама ведь слышала, как один папин знакомый отговаривал его. Куда, мол, Авраам, собрался? Время нынче смутное. Царская Россия пала, неизвестно, что будет завтра и чего ждать от новой власти? В стране анархия разгулялась…
      И в этом Малка, конечно же, ничего не смыслит. Вот слово «революция» она знает. Потому что у всех оно на устах. Правда, не понимает, то ли благодаря этой самой революции они могут уехать, то ли покидают свой дом из-за того, что она произошла. Скорее всего, да, из-за неё уезжают. Она ведь знает, сколько было горя, когда после революции в их городе разрушили синагогу. Мужчины были угрюмы и ходили как будто в трауре, а женщины тихонько плакали. И Малке вспоминается, как ещё совсем недавно в весёлый праздник Симха-Тора папа сказал ей:
       – Шебетей наш мал ещё. Собирайся, дочка, пойдёшь со мной в синагогу ты.
      У Малки тогда дух перехватило от радости. В спешке она пригладила свои густые чёрные волосы, заплела косичку, надела чистое платье, наспех влезла в туфли, что носила попеременно с братишкой, и пулей вылетела из дома.
      Отец шёл быстро, и Малка едва успевала за ним, подстраиваясь к его широкому шагу. Она не сразу смекнула, что мешает ей. Уже в синагоге поняла, что левая туфля надета на правую ногу, а правая – на левую. Не смея переобуться в этом святом доме, она так и простояла несколько часов…
      Ой, и что только не вспоминается Малке в эту дивную ночь!.. Вся её шестилетняя жизнь проносится, как один день. А завтра начнётся новая, неизведанная… Девочка и не предполагает, что никогда так и не увидит заветную Палестину, не будет учиться читать на иврите, и в памяти на долгие-долгие годы сохранятся лишь отдельные загадочные буквы древнего алфавита.
      А ещё в памяти останется широкая подвода, устланная всё тем же войлоком, и она с родителями, братом и маленькой сестрёнкой едут по пыльной дороге. Извозчик то и дело подгоняет волов – надо вовремя добраться до Феодосийского порта. Рядом узлы с домашним скарбом, мешок сухарей и ведро с брынзой, бутыль топлёного масла, булькает в бочонке вода…
      Видимо, и вправду всему хозяйка судьба. Не суждено было Аврааму ступить на землю предков.
      – Куда собрались, люди добрые? – спросили в порту. – Не в Палестину ли?
      Авраам согласно кивнул.
      – Вон, видишь пароход? – показал служитель порта на едва различимое в морской дымке судёнышко. – Так вот, это последний рейс на Палестину…
      Ещё долго Авраам, вспоминая эту историю, не мог понять, огорчаться ему или радоваться. Стало известно, что в открытом море пираты ограбили пассажиров и пустили судно ко дну.
      
                * * * 
      Изя крепко обнял сестру, расцеловал. Не виделись давно. За это время у него появилась ещё одна племянница. Старшую, Софочку, за время своей учёбы в Москве он видел всего несколько раз. Часто приезжать не мог – накладно для студента. А девочка так быстро подросла– через год в школу. Маленькой же, Ларочке, и трёх месяцев нет. Лежит в своей кроватке и смотрит большущими чёрными глазками, как будто изучает нового для неё человека.
      Изя улыбается ребёнку, нежно обнимает сестру:
       – Умница ты у меня, Малочка. Девочки у вас с Исааком замечательные. А малышка, вот увидишь, счастливой явилась в этот мир.
      Сказал и задумался, ушёл в себя. И как будто нечто одному ему известное унесло его куда-то очень далеко. На самом деле он вспоминал как полтора года назад у него, в Москве, гостила сестра с мужем. Он помог тогда поселиться им в институтском общежитии. Неделя незабываемого тепла от встречи с родными. Экскурсии по столице, долгие беседы с сестрой по вечерам. В один из таких вечеров он открылся ей, что всерьёз занялся изучением хиромантии – науки загадок и парадоксов, пророчеств и познания будущего, неведомых сил и судьбы каждого человека…
      – И-зя… Ты где? – растормошила она брата. – Вернись.
      – Ну-ка, сестрёнка, дай мне руку…
      Продолжая думать о чём-то своём, он всматривается в линии мягкой ладони:
      – Жить, дорогая, будешь долго-долго.
      Малка улыбается. Конечно же, ей есть для кого жить.
      – Ну, спасибо, братец, за пророчество. И как узнал?
      – А просчитал. Или я не физмат окончил?
      – Конечно же, конечно. И как это я упустила? – заметила Малка и вспомнила о том, о чём умолчал сейчас брат, о хиромантии. И всплыла картинка с книжной страницы таинственного тома – ладонь человека со множеством пересечённых линий-сплетений и цифрами на них. Тогда, в гостях у брата она и узнала, что по этим вот линиям можно определить судьбу человека.
      – Тогда скажи, а сколько тебе отмерено?
      – Не много, родная. Совсем не много. Но ты, пожалуйста, живи за всех нас. И да хранит тебя Бог.
      Малке как-то не по себе от этих слов: «живи за всех нас…». Но она отгоняет плохие мысли, отвлекает брата другим разговором. Времени на встречу мало – он должен ехать по распределению института в Барнаул, где будет работать учителем в школе. А ей ещё надо о многом расспросить, ведь брат только что из Симферополя, а там – родители, которые поселились в столице Крыма после неудавшейся попытки выехать в Палестину. Ей хочется знать, как дела у папы, как мамино здоровье, что у Шебетея с Дусей. Их карапуз Мишутка всё такой же ангелочек, каким она видела его полгода назад? Трёхлетний Захарка, Клавдии сынишка, младше своего двоюродного брата, но во всём старается подражать ему.
      Да, у каждого теперь своя семья, свои заботы и радости. И старшей, Малке, всё интересно. Самая младшенькая у них в семье Ханна. В этом году уже заканчивает школу. Прекрасный возраст – семнадцать лет. И всё ещё впереди… 
      Вспоминаются Малке и годы своей собственной юности. Самые яркие – это годы работы на Симферопольском консервном заводе.
      Пришла рабочей жестяно-баночного цеха. Росла профессионально, стала контролёром в цехе готовой продукции, потом – вожаком молодёжи.
      За бойкий характер, инициативу и преданность делу выдвинули её на весьма ответственную должность– заместителя начальника отдела кадров завода. Послали учиться в вечернюю школу.
      Получить-то среднее образование в своё время Малка не могла – семья большая, пятеро детей, и маме нужна была помощь. Да и отцу тоже. Непосильную работу тянула, в самом прямом смысле этого слова, на себе. Бочонки с вином в хозяйском подвале перекатывала вручную вверх и вниз по лестнице. Надрывалась, но терпела, понимая, что от её усилий тоже зависит благополучие семьи. Может, потому и ростом не вышла – тяжесть давила, не позволяя тянуться вверх.
      Малка не комплексовала по этому поводу – папа ей всегда говорил:
       – Крепись, дочка. Ты из сильного рода-племени. Корни наши крепки…
      Малка знала, что большая семья Мангупли, в которой рос отец, и в самом деле была дружной, трудолюбивой, сильной духом. И детей в ней растили, с первых шагов приобщая к труду.
      Сам Авраам был шестым сыном у Ханны и Шебетея. А после него у бабушки и дедушки Малки родилось ещё шесть дочерей. Старшие помогали младшим, все росли в мире, любви и согласии. Малка порой удивлялась, ну, как это деду Шебетею удалось всех вырастить, одеть, обуть, накормить, выучить… Запросы в больших крымчакских семьях, правда, невелики. Мальчики вырастали, а одежда их переходила младшим братьям. С девочками было посложнее, но бабушка Ханна слыла искусной рукодельницей – обшивала красавиц-дочек. А те, повзрослев и обретя собственные семьи, передавали и умение, и сердечную любовь уже своим детям, заботились и любили их, кажется, ещё сильнее…
      – Ну, откуда, например, размышляла Малка, у тётушки Ронуш столько фантазии? Одеты малкины двоюродные сёстры с иголочки! И не то, чтобы дорого и роскошно, а красиво, аккуратно и со вкусом. И все их наряды – творение рук Ронуш. Иной раз Малка увидит новое платье на одной из сестёр, да и скопирует фасон. Вообще двоюродных братьев и сестёр у неё только по отцовской линии двадцать восемь. Да и по материнской – восемнадцать. Большие семьи сложились у тёти Эстер, где росло шестеро детей, у тёти Калё с четырьмя сыновьями, одного из которых в честь деда назвали Шебетеем, и дочерью Ханной, получившей имя своей прабабушки.
      Вот и родному брату Малки дали имя Шебетей, и её младшая сестрёнка тоже носит имя своей бабушки. А саму Малку нарекли именем предпоследней дочери в семье Ханны и Шебетея. Так вот та Малка прожила 105 лет.
      – Кто знает, – размышляет Малка, – может, и прав брат, может, и впрямь есть какое-то провидение, что ей дали имя долгожительницы, прибавив к нему ещё одно – Хая, что в переводе с иврита, означает «жизнь»?..
      – Пусть укрепляет наш род, – сказал счастливый молодой отец Авраам Мангупли.
      Это было в канун субботы 12 апреля 1912 года. Но не простой субботы. А самого главного праздника иудеев – пасхи. Зажжённые свечи, горка мацы под белоснежной салфеткой, толгъан балых (фаршированная рыба), амин йымырта (запечённые яйца) с подрумяненными в духовке боками, топчих (шарики из мацы к бульону) украшали праздничный стол, покрытый вышитой к замужеству самой Бас-Шевой скатертью, как частью её приданного. И только Авраам приступил к пасхальному седеру (порядок, в данном случае– ритуал), как у Бас-Шевы начались схватки.
      В небольшом городке Карасубазаре, где жили в основном крымчаки, рожали не в больнице. Когда у женщины появлялись первые схватки, звали повитуху. Всё происходило в собственном доме, на собственной постели. Вот так и в тот пасхальный вечер громким криком известила о своём рождении первая дочь в семье Авраама Мангупли – Малка-Хая (Королева Жизни).
      – Да будет жизнь твоя долгой и счастливой, – сказал Авраам, бережно держа на руках свою маленькую дочку. – Приумножай наш род.
      Он склонился перед счастливой молодой женой:
      – Спасибо тебе, родная. Это самый большой, самый дорогой подарок из всех, которые я получал когда-либо в пасхальный вечер… Храни тебя, Господь!
      Он открыл свой молитвенник. Бас-Шева любовалась мужем, кажется, полностью ушедшим в молитву к Творцу. И были в той молитве и любовь, и благодарность, и искренность помыслов, и стремление жить в согласии с собой, с Миром, с Богом.
      А рядом с ней лежала маленькая Королева Жизни. Она неумело присасывалась к груди и капля за каплей вместе с молоком матери словно впитывала итог всех прошлых поколений своего рода, своего родового древа жизни.
      Всё, чем жили крымчакские карасубазарские семьи того времени, будто в копилке, собиралось в душе Малки – в её понимании мира, в познании сути земных и неземных явлений.
      Творец… Ну, конечно, он там, на небесах управляет всем. Он всё видит, всё знает, оценивает каждый поступок человека. И, упаси Бог, как говорит отец, сделать кому-то зло, навредить, украсть или даже ослушаться родителей. Насколько помнит Малка-Хая себя в детстве, да уже и во взрослой жизни, родители для неё – всё. В те годы в крымчакской общине почитание родителей в семье считалось одним из главных составляющих хорошего воспитания.
      Вот ей пять лет. Пока ещё солнце не спряталось за карасубазарские холмы, за старую горную крепость Мангуп-кале, она выбегает на улицу поиграть с соседскими ребятами. В «кочики» (кости), в догонялки, в жмурки, попрыгать через скакалку. Но прежде совершается неизменный «ритуал»:
      – Ты постелила? – спрашивает подружку.
      – Да. А ты?
      – И я тоже…
      Таков был уклад в тамошних семьях – девочки стелили постели сами.
      Странно устроена жизнь – согласны мы или не согласны с методами воспитания своих родителей, сложившимися порядками в доме, но невольно переносим их и в свои семьи. Верно ведь в народе говорят: «Каждый птенец делает то, что видит в своём гнезде». Малка в этом убеждается всякий раз, когда её Софийка тоже проявляет заботу о ней:
       – Давай, мамочка, я тебе помогу…
      А как бережно она относится к Ларисе, ну, точь-в-точь, как и она сама когда-то к своим братьям и сёстрам.
      Мысли вновь вернулись к младшей, Ханне. Теперь её называют Анной. Шебетей стал Шурой, да и саму её, Малку, на заводе звали Марией, Мусей, Маней, Машей… Кому как удобно. Времена изменились и красивых древних библейских имён нынче стали стесняться. Приспосабливались к другой идеологии, к новой национальной политике, к тому, что диктовала советская власть со своим стремлением обезличить национальную культуру и создать новую безликую общность «советских людей», лишённых своих национальных особенностей, без своего языка, без своей веры в древние национальные традиции, делавшие человека Человеком.
      Порой Малка винила и себя за то, что не согласилась с мнением мужа, который теперь стал Сашей, назвать вторую дочь именем Эстер. Такое красивое имя и такое значимое как в еврейской истории, так и в национальной традиции. Но что делать, если как раз в это страшное и безликое время подобное «вольнодумство», мягко говоря, не поощряется – граждане Страны Советов должны смотреть в светлое будущее, а не оглядываться на «проклятое» прошлое…
      – Пойми, Малочка, – сказал ей по этому поводу Изя, – имя ведь – не что иное, как соединение кодов души и тела. Тело нам не изменить, а вот душу – можно. Но тогда и связь этих самых кодов прерывается… Не теряем ли мы что-то важное при этом?
      Первым на заводе, когда перешла работать в кадры, назвал Малку Марией заведующий отделом.
      – Ты, Машенька;- как-то сказал он, – делаешь успехи. Всё получается у тебя: и с людьми работать, и учиться, и молодёжь поднимать на добрые дела. Я, как секретарь партийной ячейки, буду выдвигать тебя в число сочувствующих партии…
      Малка искренне верила в лучшую жизнь, в то, что власть большевиков в конце концов принесёт добрые плоды. Да и сам секретарь был человеком искренним, убеждённым и… очень уж симпатичным.
      Скоро все стали замечать, что он неравнодушен к своей заместительнице. Невысокого роста, ладненькая, с красивой фигуркой, модной стрижкой «фокстрот», Малка будоражила его воображение. И вообще отбоя от ухажёров у неё не было. Но что делать, если эта дерзкая девчонка то отшутится, то отмахнётся от предложений о встрече, то жестом или взглядом оборвёт на полуслове, охладив пыл влюблённого и даст понять, что нет в её сердце свободного места.
      Свою же любовь к другому она прятала так далеко, что самой себе боялась признаться в ней. И однажды у проходной завода она увидела ожидающего её Маркуса с букетиком подснежников.
      – Выходи за меня, – неожиданно сделал он тогда предложение. – Уедем вместе. Вот увидишь, у нас будет отличная семья. Ты ведь сама знаешь – не складывается у меня с женой. А без тебя, Малочка, я не представляю свою жизнь. Уедем!
      Он обнял девушку. Боже, как она мечтала об этом, но как боялась даже мысли о том, что может быть вот так близко со своим Маркусом, чувствовать его тепло, его жаркое дыхание.
      – Нет, нет, Маркус. Мы не можем быть вместе. Никогда. Понимаешь?
      Она сказала эти слова, сама не веря в то, что навсегда отказывается от своей первой любви, которой не суждено будет перерасти в любовь зрелую с продолжением семейного счастья.
      – Ну, почему, – досадовал он, – я же чувствую, что нас связывают не только родственные узы…
      – В том-то всё и дело, что дядя и племянница – это уж очень тесное родство и мы не можем стать супругами. И вообще, как после этого я буду смотреть в глаза твоей матери, тёти Эстер…
      …Она долго хранила в своей заветной шкатулке несколько засушенных весенних первоцветов из того скромного букетика, что напоминали ей о последней встрече с Маркусом. Не красавец, но удивительно обаятельный, с золотистыми завитками непокорной копны волос, весёлым взглядом и глубокой ямочкой на подбородке, он ещё долго приходил к ней в её девичьих снах, ещё долго в её душе звучала весёлая темпераментная музыка, слетавшая со струн его мандолины. Оптимист, жизнелюб, душа любой компании, он импонировал Малке. Детство и юность не оставили в душе следов особой радости. Маркус же был для неё олицетворением чего-то светлого, радужного, привносящего в её жизнь чувство ожидания прекрасного. И много лет потом со страницы семейного альбома смотрели на неё его лучистые глаза. Они согревали душу в минуты смятения, напоминали о прошлом, посылали тепло, успокаивали.
      – Ты правильно сделала, что отказала Маркусу, – сказала ей как-то подруга. – Любовь, понимаю. Но, видно, ты сердцем чувствуешь – не смотря ни на что, не готова разделить свою жизнь с этим человеком. Не терзай себя напрасно. И вообще, давай-ка, собирайся, съездим в отпуск. Сменишь обстановку, отвлечёшься. У меня в Керчи есть хорошие друзья. Ты бывала в этом городе двух морей? Нет. Ну, вот и ладненько. Поехали…
      В доме Евы и Ашера Бакши их встретили как самых дорогих гостей. Малку удивило, что эта симпатичная пара так открыта и доброжелательна. Она в этой семье впервые, а чувство такое, будто здесь её давно ждали и вот, наконец… Какое-то особое радушие шло от самой хозяйки. Тёплые волны, исходящие от этой молодой женщины, располагали к открытости, освобождали от чувства стеснения и неловкости.
      Через несколько минут уже был накрыт стол. Ева, черноглазая и статная, с тяжёлой косой до пояса, хлопотала возле гостей, согревая их своей солнечной улыбкой.
      – Как же здорово, Фирочка, что привезла свою подругу. А знаете, я мигом соберу отличную компанию. Есть повод – гости. Да и праздник ведь… А потом, как и положено второго мая, – на маёвку, на природу!
      Малка с восторгом наблюдала за Евой, любовалась ею и думала о том, что, наверное, вот такая же девственная чистота и красота отличала и первую женщину на Земле.
      Ева выпорхнула за дверь, и Малка услышала, как стучат её каблучки по деревянной лестнице. А вернулась она вместе с двумя молодыми людьми. Это были братья Ашера – Исаак и Анисим. Вместе со своим младшим братом Давидом и мамой они жили в квартире этажом выше.
      Большая Митридатская лестница, кажется, ещё не видела столько народа. В майские праздники она оживала – керчане семьями, дружескими компаниями поднимались на гору Митридат. Вот и в этот день она будто расцвёла, стала пёстрой от тюльпанов, маков, нарциссов, сирени, огласилась песнями, баянными аккордами, переливами.
      Традиции в Керчи всегда были сильны. Исаак с гордостью водил Малку по знакомым с детства тропинкам, лесенкам, пропахшим морем и чабрецом горным переулкам и улочкам, где любил бродить ещё мальчишкой. Отсюда, как на ладони, виден был весь город с его прибрежной полосой, порт, центральная улица Воронцовская, которая после революции стала Ленинской (однако старожилы ещё долгие годы продолжали называть её по-старинке). А там, далеко-далеко за песчаным мысом Средей Косы, что длинной полоской разделила Чёрное и Азовское моря, виден был таманский берег.
      – Ну, да, это та самая Тамань, о которой писал Лермонтов, – пояснил Исаак, заметив интерес девушки к этому краю.
      В этот незабываемый от новых впечатлений день Малка узнала, что в коем-то веке бывал тут, в степных краях Крыма знаменитый царь Митридат, слывший весьма жестоким правителем и потому боявшийся быть отравленным своими слугами. Говорят, он ежедневно принимал малые дозы различных ядов. А когда его войска были разгромлены римлянами, он попытался отравиться, но яд не подействовал, и Митридат покончил с собой, бросившись на собственный меч… А среди мальчишек, коим выпало жить в этих вот краях, спустя века, ходила легенда, будто Митридат где-то здесь спрятал в расщелинах скал статую своего коня, отлитую из чистого золота...
      И многочисленные поколения пацанов тщательно обследовали пещеры и подземные лабиринты горы в надежде отыскать этого коня, но пока ещё не нашли зарытое сокровище…
      Малка слушала Исаака, а видела того мальчишку, что усердно пробирается сквозь пещерную темноту в поисках чуда.
      – Ты – само чудо, – неожиданно для себя услышала Малка совсем близко шёпот парня.
      Кровь ударила в виски, она покраснела и тень смущения пробежала по лицу. А рядом были его большие серо-голубые глаза, алые губы, крепкие натруженные руки. И весь он воплощал собою молодость, силу, красоту и был горяч, нетерпелив…
      Но Малке уже при первой встрече он не показался навязчивым соблазнителем. Её природная скромность, строгое воспитание и избирательность в отношениях с молодыми людьми подсказывали, что этот парень искренен. К тому же, как говорится, «не с улицы», а из приличной крымчакской семьи, где к вопросам любви и брака отношение самое серьёзное, как, впрочем, и в её родительском доме. Нет-нет, да и вспоминала потом первую встречу с семьей его брата. Вон какой счастливой выглядит Евочка, замужем за Ашером!
      Было ещё несколько встреч с Исааком и в Симферополе, и в Керчи. И она дала парню согласие стать его женой.
      Конечно, жаль было расставаться с родным заводом, с которым связаны её молодые годы, наполненные искренним стремлением к новой лучшей жизни, с осознанием себя, как личности, за которой охотно шла молодёжь, с первыми радостями от того, что приобщается к знаниям, к вопросам экономики и политики. Да и карьера, по которой легко, как по лестнице, поднималась Малка, рушилась в одночасье – жених поставил ультиматум:
       – Что главное? – говорил он. – Семья… Ты нужна мне, нашим будущим детям. А работа? Это дело мужское. Я обеспечу тебя, нашу семью. Не беспокойся. Руки у меня, посмотри какие…
      Он развёл мозолистые ладони, с детства привыкшие к сапожному ножу, молотку, дратве. Потом нежно обнял свою Малку, и она впервые почувствовала себя надёжно защищённой от всего и всех. Женское начало, уклад семьи в её отчем доме, когда удел жены – быть матерью и хранительницей домашнего очага, уюта, взяли своё. И она согласилась на переезд в Керчь, в город, с которым свяжет свою судьбу навсегда.