Непрощенный

Всем, кто дарит мне свою дружбу

Чем за общее счастье без толку страдать –
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать,
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.
                Омар Хайям

Я ухожу в свое небытие навечно проклятый людьми.
А кто не грешен, в меня пусть камень бросит.
                Иуда

- Цветочек,  радость моя, вот и пришел я. Был тяжёл день сегодняшний, а завтрашний будет во сто крат горше. Но клянусь тебе, это будет последний день моей службы первосвященникам, и потом я буду только с тобой и для тебя. Завтра я передам  Назаретянина в их руки. Об этом он знает и я…
- Иуда, там тебя человек спрашивает.

«Каждый раз, когда я слышу, что первосвященник вызывает меня во дворец, вспоминаю о своей несвободе, и тошно мне становится. Но что я могу поделать:  из поколения в поколение мы исполняем секретную службу свою. Мы предупредили Моисея о предательстве Аарона, были разведчиками Иисуса Навина, и совершили ещё много того, о чём никто и никогда не узнает.
У половины из нас руки по локоть в дерьме, у другой половины – в крови.
А я – выходец из обеих половин».

- Садись, Иуда, - ласково сказал Каиафа, - дело есть к тебе. Но сначала пусть рабыня ноги твои омоет, затем подкрепим себя фруктами и вином, а потом и потолкуем. Что ты знаешь об Иисусе из Назарета? Только не говори, что ничего не слышал: глаза твои хитрющие говорят больше, чем язык твой. Ну, да ладно, скажу я, Каиафа. Сегодня мы все знаем о Назаретянине. И тайна его рождения для нас не тайна, и то, что народ он подстрекает к бунту бессмысленному, и души людские смущает, и не только нашу землю, а и весь мир перевернуть хочет... Что ты думаешь по этому поводу, Иуда?
- Да ничего не думаю.
- Ой, лукавишь опять. А вольнодумство и богохульства твои принародные язык твой пустой мелет?
- Так ведь, Каиафа, не изрекай я Богу противных слов перед людьми, как мысли их буду  знать?
- Давай не будем препираться, Иуда. Ты должен сделать так, чтобы Назаретянин исчез, и памяти о нём никакой не осталось.
- Конечно, в моих силах свершить это, но думаю, прежде я должен сделаться учеником его, узнать все мысли их тайные и явные. А потом... Будет день, будет и пища.

«Будь он неладен, этот старик, любовь ко мне пришла громадная. Впервые я встретил женщину, у которой рабом хочу быть, служить ей. Мир вокруг меня  переменился  и засиял во всей божественной красе, а он толкает меня на убийство этого блаженного. Почему я, а не Симон из Акко? Он не хуже моего ножом владеет, правда, с головой у него плоховато. А, может быть, попытаться спасти Назаретянина?
Ну, пора и начинать. Завтра один человек введет меня в круг его учеников, а там видно будет».

- Иуда, очнись, я уже полчаса смотрю за тем, как ты глазами дырку в стене делаешь. О 
чём ты думал?   
- О тебе, Цветочек, о тебе, радость моя.
- Врёшь, лукавый.
- Вру, Цветочек.
- Времени у нас мало, и ужин уже холодный... А рассвет уже близится, ты должен уйти.   Иуда, знаешь, что со мной могут сделать эти добрые люди, узнай они о наших тайных встречах?
- Так завтра в полночь?
- Да.


- Я наблюдаю за тобой уже семь дней: ты ничего не пишешь, как мои ученики, а только слушаешь и смотришь...
- Мне не надо записывать, я и так все помню.
- Кто ты?
- Ты знаешь.
- Знаю...
- Знаешь, а выбрал меня одним из лучших, одним из двенадцати. Почему?
- На то воля Божья.

«Слукавил я опять. Когда остаюсь один, ночами записываю увиденное и услышанное днём. Диковинные вещи говорит Назаретянин. Выходит, я – прелюбодей, тайно встречаюсь с разведённой... Наверное, он прав, но не господин я себе сегодня, и не в безумии, а в полном сознании отдаю себя в услужение и ничего не прошу взамен, лишь бы только мой Цветочек дала возможность служить ей.
А ещё говорил он нам: «Любите врагов ваших». Я простой солдат и с меня всегда было довольно, что врага своего не ненавидел. Сегодня многое меняется, любовь большая в сердце моём. Может быть, враг вовсе и не мой враг, а враг себе, и себя он, а не меня, убивает? Вот тогда не за врага, а за заблудшего смогу помолиться».

- Иуда, прекрати мечтать, лучше обними меня покрепче.
- И то правда, Цветочек...

«Сегодня, когда Учитель отдыхал, ко мне подошёл один из учеников его и сказал, чтобы я поторапливался: Каиафе нужен мой отчет. Я ответил, что к Пасхе всё будет готово.
Скоро праздник Пасхи, и чем ближе он, тем тяжелее мне становится, но я всё также исправно продолжаю записывать притчи и учение его. Сам же для себя понял, что никого и никогда учить не буду. Слышал, как один мудрец изрёк: «Если хочешь изменить мир, сначала измени себя», а я дополнил – «и собою закончи».

Иуда запутывал своих преследователей в городе несколько часов и ,наконец, оторвался и тайно проник в сад, где нашел Назаретянина.
- Иисус, не позднее чем через час я буду здесь с отрядом воинов и служителей от первосвященника. Отцом Нашим Небесным заклинаю тебя – уходи, не делай меня большим грешником, чем я есть.
- Закончи то, что начал. Прощай.

Искариот развернулся по-военному и исчез в ночи.

- Иуда, милый, что с тобой? На тебе лица нет!
- Цветочек, собирайся, ибо душу мою сегодня все будут искать – и первосвященник, и ученики его, и Пилат... А сейчас я должен предать огню всё, что записал за Назаретянином.
- Но почему, Иуда?
- Не хочу, чтобы записи мои попали к Каиафе и были свидетельством против человека не от мира сего.

Бесшумно отворилась дверь и на пороге оказался старик в рубище и капюшоне.
- Вот и первый гость, - сказал Иуда.

Старик откинул капюшон, и Иуда с Цветочком увидели молодое лицо с твёрдым подбородком и водянистыми, как у рыбы, глазами. В остальном он, как две капли, походил на Искариота. Иуда вдруг стал мертвенно бледен, и руки его затряслись.

- Отошли женщину, весть я тебе секретную принёс.
- Выйди за дверь, Цветочек, - дрожащим голосом пробормотал Иуда.

Гость спокойно присел на край стола и посмотрел на Иуду. «А он смешной... Пилат говорил, что он лучший у них, а я всегда говорил, что все они – жалкие трусы». Это была последняя мысль в жизни римлянина.
Рука Иуды с сомкнутыми пальцами, как атакующая кобра, сломала гортань пришельца. Затем пальцы Иуды забегали по остывающему лицу римлянина, обезобразив его.
- Ну вот, теперь тебя и мать родная не признает. Сейчас самое время, посланник Пилатов, повисеть тебе на смоковнице в моем саду, - тихо проговорил Иуда…

- …Нет-нет, через сад нельзя, Цветочек: гость наш отдыхает там, и не надо смущать покой его...
- Иуда, почему ты…?
- Я отвечу тебе позднее, а сейчас мы должны как можно дальше отойти от моего дома.

...В сторону Восточных ворот Иерусалимских направлялся старик в рубище и капюшоне из грубой овечьей шерсти, рядом с ним лениво плелась ослица, на которой сидела молодая и красивая женщина.
- Теперь спрашивай.
- Ты знаешь, я очень сильно испугалась этого человека! Скажи честно, ты тоже струсил?
- Да, Цветочек.
- Опять врёшь, лукавый?
- Вру, Цветочек.
- А почему ты поменялся с ним одеждой?
- Тебе опять соврать?
- Скажи мне, Иуда, я всю жизнь буду слушать от тебя враньё?
- Нет... А ты меня любишь?
- А разве я сейчас тебе об этом не сказала?..

Floeha, 2000