Рассказы Настеньки

Какое «за здравие», такой и «за упокой»
Идя со школы, я любила заходить к бабушке. Дорога была не через лес, и, не в пример Красной Шапочке, у бабушки часто-густо были вкусные пироги. В моей памяти она осталась женщиной властной, вспыльчивой, голова в завивке, губы в вишневой помаде, ногти в ярком маникюре. Где-то работала, еще ездила в Прибалтику за шмотками, гнала самогон. Одним словом, держала всю семью. Дедушка - худой, седой и маленький, был под каблуком, всегда пилился по любому поводу… Но это не мешало ему тайно дегустировать брагу. Как-то заловили деда на горячем, заходили в кухню, а у него весь «фейс» в «пене морской». Оборжатушки были не долгую память.С тех пор поднаторел: цедил через соломинку, как коктейль. Было, хотел пару раз завоевать свободу народу. После нескольких затяжек пытался выдвинуть какие-то лозунги вроде «кто в доме хозяин?!». Но бунт кончился тем, что он стукнул кулаком по столу, а бабуля, как народ, пошла с вилами: вогнала ему в руку вилку по самое не могу. А второй раз даже на нож напоролся.  Уже хрипел, бедняга, но бабуля забинтовала свою жертву и дала на выживание. Скажу покороче:  он еще до-о-олго жил и часто дегустировал. Мы с братом тоже не отставали, любили над дедом пошутить. В его широкополую шляпу с вмятиной посредине любили накидать бумажек, на плащ сзади нацеплять прищепок, и так как дед ко всему еще и плохо видел, то мог так и по городу ходить. Стали постарше и поумней, то к унитазу могли и ток подключить… Крик жертвы вдохновлял нас на новые «подвиги».
Пришло его время, умер наш дед. И в неподходящее время – зимой. Но и похороны тоже не обошлись без веселых фокусов…
Немногочисленная толпа, и хор плакальщиц переплюнула наша бабуля:
- О-ой, зачем же я тебя грызла?! О-ой, зачем же, зачем?!
Деду, видно, это понравилось, и машина с гробом не заводилась минут десять.
Ну вот, уже и в яму опустили, последнее пристанище, на дно. По ритуалу, все стали подходить и бросать свою горсть земли. То ли сбились со счета: один не добросал свою порцию и опять нагнулся, а второй, может, торопился скорее зарыть и влепил оному мерзлым комком прямо по башке – точно и конкретно. На меня напал такой дурацкий смех, что все решили, что я рыдаю. Думала, что спрячусь у мужа на плече, а заразила и его, остальные также начали дружненько хихикать. Пока землю долбили, загробных дел мастера решили согреться и развели костерик. Сучья тоже брызнули своими жгучими слезами, и прямо на брюки одному мастеру…
Ткань поплавилась в самых интересных местах, образовалось абстрактное ришелье. Сюрреализм просматривался голыми маслаками.
- Твою маааать! – заорал мастер. – Мои свадебные штаны! Тож я одеваю их только по праздникам! Тридцать лет были как новые!
…Ну, теперь, конечно, были…
Ехали мы назад с дружным хохотом.
- Покажи, да покажи, -  терзали мы погорельца.
Пришлось оному тулить ножки, как кисейной барышне. Все кончилось смехом, на том бы и вечная память.
Но вернемся к бабушке. Бабушка любила брать меня с собой на рынок, чего о себе сказать не могу. Хоть и покупалось мне что-нибудь вкусненькое, но походы эти почти всегда были рискованные.
Как-то стояли мы в очереди за мясом. Народу немерено, напряг, а тут еще знакомые мясника заруливают вне очереди. Роптаньям толпы никто не внимал. Жаль, мясник не был знаком с моей бабушкой… Вдруг бабуля моя покидает очередь, добирается до прилавка, выбирает хороший «лапоть» мяса и… как заедет этим куском мяснику по физиономии, то слева, то справа. И что бы вы думали? Он выбрал еще лучший кусок мяса, взвесил, отдал со скидкой, вне очереди. С тем и удалились.
А как мы покупали помидоры… Продавщица взвесила нам, но бабуля потребовала гнилые отложить. Та стала пререкаться. Жаль, она не была знакома с моей бабушкой… Так получай, фашист, гранату! С коробки хватается первый попавший, может, и гнилой, помидор, и летит продавцу между глаз! Но здесь нашла коса на камень. Продавщица не промах, забаррикадировалась за прилавком и тоже начала отстреливаться помидорами. И так они лупила друг друга, пока не кончились боеприпасы. Я стояла в толпе, которая дружно ржала и была как помидор. Тут меня, как ни в чем не бывало, бабуля спокойненько берет за руку и ласково говорит: «Пошли, Настенька». Ну и пошли, куда денешься.
А как мы покупали грибы? Купили. Бабуля еще несколько раз переспрашивала, не червивые ли? Уже и за рынок вышли, слава Богу, подумала я, но не тут-то было. Бабуля решила оные проверить: разломала один, второй, третий, а они-таки червивые… Вернулись. Базарница решила, что крутого мата моей бабуле будет достаточно… Да-а-а, ее действительно заклинило, она еще отошла метра на три, молча постояла в трансе, развернулась и … плюнула! Главное – попала, и прямо в глаз!  И это был не «Зюзя-любитель». Профессионал!  А мне хоть куда денься.
Вот и последний час был тоже не без этого. На поминках зять, то бишь мой отец, после третьей решил тещу помянуть веселой песней. Ему затыкали рот все по очереди, пока не переругались вдрызг, разделились обедом, и каждый пошел со своей «партией».
Вот такие вот пироги…




Жить хотела…
Дело было ранней весной, еще лед на речке лежал. Пора торопиться домой, нужно было успеть к приходу родителей с работы. Иди нам домой по мосту, это в обход, а вот по льду намного ближе. Было нас трое. Мы рисковать не хотели, а вот Алена все уговаривала путь сократить. На ней шуба новая до пят. Чтобы уверить нас в прочности, она стала на лед:
- Ну вот, смотрите!
Подпрыгнула и… бултых, мы не успели даже ахнуть, скрылась в лунке с головой. Вынырнула, вцепилась ногтями в края льдины, хрипит:
- Помоги-и-ите!

- Ну, и как же вы ее вытащили? – спрашиваю я.
- А никто и не вытаскивал.
- Как это?! Неужели утонула?!
- Мы стояли и ржали, как ненормальные, не было даже сил с места сойти, а она все дряпалась и вопила, точнее, хрипела…
- Так она что, утонула?!!
- Да нет… сама вылезла… жить хотела…
- Да-а-а…
Настенька многозначительно помолчала.
Как мы потом несли эту шубу, как фату у невесты, тяжеленную и мокрую, а Алена плелась далеко позади. А тут вдруг на остановке, по закону подлости, стоит ее папа. Пришлось ему эту шубу тут же вручить.
- Вот, Аленина шуба. (Берите, мол.)
А он стоит как зачарованный и молча смотрит на эту шубу. Представляю теперь, что он пережил в ту минуту, пока мы доперли сказать, что вон она, сзади идет. Потом мы с трепетом подслушивали под окном, как ей еще дома досталось.
Да-а-а, славные были детки, нечего добавить.
Нам еще очень нравилось лазить по чужим огородам, добывать трофейный овощ, не так поесть, как напакостить. Или залезем на густое дерево над дорогой, жуем семечки с лушпайками, долго ждем, пока не идет случайный прохожий, и «какаем» на голову содержимым… все списывалось на птичек…
А вот один случай. Пока буду жить – не забуду.
Однажды вечером мы с подружкой возвращались с таких промыслов, точнее бежали, надвигалась гроза. Я не смогу этого объяснить, но гроза была необычная. Громыхало ужасно. И вдруг мы, как по команде, обернулись и посмотрели в сторону фонарного столба. Фонарь уже светился, а в его свете стоят три женщины в белом, лица такие красивые, у одной в руках книга, та, что посредине, выше других, и смотрят на нас, живые и очень настоящие. Мы уже не бежали, мы «сдрыснули» моментально, но трофеи, скажу, не потеряли. И даже сейчас, когда вспомню, вот, смотри, - «шерсть» дыбом. При этих словах Настена задрала рукав и показала «гусиную шкурку».
Ну, ну…как бы в оправдание… были и хорошие моменты.
Иногда мы собирались, готовили номера танцев, песен, стихов, соображали костюмы. Рисовали билеты и продавали соседям, тогда еще по двадцать копеек. Устраивали концерты в тупике улицы, и это поощрялось взрослыми. На эти деньги покупали молоко и корм для дворовой кошки с котятами. Так что не так уж и все плохо было. Все выросли нормальными людьми, поженились, повыходили замуж.
И я вот, все на том же рынке, уже торгую.
В мое окно заглядывает утреннее солнце. Ветви роскошного дуба создают приятную тень. Вот-вот июнь-красавец скажет: «Здравствуй!» И тебе, Настена, пусть идет радостное бытие. А молитвы, которые пахли тебе ладаном, пусть хранят и помогают в жизни.