Эротика или порнография?

Закудрявился затылок у Петра Ильича, пора, значит, на обкорнание пойти, к его любимой парикмахерше Оленьке. Благо постригальное заведение как пойдёшь налево и упрёшься.

Однако в его кресле уже какой-то хмырь сидит и мучает дурацкими командами волосяных дел мастерицу:
- Бородавку не заденьте! Ухо не отрежьте! Чубчик, как у Тараса Бульбы, сделайте!

И откуда только такие берутся! Из Запорожской Сечи, что ли, командированные.

Петр Ильич плюхается в отдыхальное кресло для ожидающих, тянется к столику за журналом. Кругом одна реклама: кому шарикоподшипники, кому кровельное железо, кому подгузники, а кому лучшие в мире колготки в единственном экземпляре. Доходит Пётр Ильич до разворота, а там женщина голая, нет, обнажённая.

- Так голая или обнажённая? – спрашивает Пётр Ильич вслух и сам же отвечает: - Раздетая!
Из-за дверного косяка раздаётся голос Оленьки:
- Кто раздетая?

Пётр Ильич заливается краской, но реагирует быстро:
- Россия, говорю, у нас раздетая, разутая, немытая! Но правительство её обязательно обует и за границей отмоет!

Вскоре постриженный хмырь из салона выходит, да с такой причёской, что Тарас Бульба убил бы его за издевательство над имиджем запорожцев.

А Пётр Ильич, если признаться, ходит к Оленьке вовсе не потому, что она отлично подстригает, а потому, что не повторяет прежних ошибок. Раньше у Петра Ильича разные баки были: левый в низу уха кончался, а правый в верху уха начинался. Хотя, если говорить всю правду в лицо, волос-то ещё чуть-чуть на затылке – и всё, не считая, конечно, того, что под одеждой: там почему-то волосяной покров так крепко держится, что бабушка с дедушкой, внучкой и Жучкой ни за что не выдернут.

Уходя из парикмахерской, Пётр Ильич вновь поймал взглядом журнал с соблазнительной женщиной, на миг ему показавшейся такой близкой и желанной, что ему самому захотелось раздеться и прилечь рядом. И надо же какая фигура: лежит себе на пузе, локтями в какой-то белый пух упёрлась, а сама вполоборота глазки зрителям строит. Попробуй тут устои!

Иногда Пётр Ильич поступал решительно: он молниеносно слямдил журнал и определил его под свитер.

От жены-ищейки Пётр Ильич старался прятать всё, что могло его скомпрометировать. Однако подобное ему редко удавалось.

- Что это у тебя оттопыривается? А? – спрашивает нежным, но громким голосом Раиса Ивановна.
- Где? Тут? Это живот. Я хорошо позавтракал.

Рука Раисы Ивановны змеёй заползает в свитер мужа через горловину и достигает области живота.

Растрёпанный журнал веером ходит перед лицом проказника мужа.

- Ага! Порнографией занимаешься! Голых баб на родную жену поменял!

Пётр Ильич включает телевизор, устраивается в кресле. На экране сексуальная сцена, где в полумраке кто-то с кем-то целуется, охает, кряхтит и крякает.

- Вон где порнография! А ты накинулась на меня. На фиг мне голые бабы! Там просто есть хорошие рецепты от облысения.

Супруга пальцем показывает на голову Петра Ильича.

- Так ты уже облысел! Кто лысый, тот, значит, много гулял с девками!
- Я «много гулял»? Что ты мне каждый раз в нос Казанову тычешь?! По-твоему, Ленин тоже всю жизнь гулял, да он не сексом, а революцией занимался! К тому же мы всегда с тобой вместе!
- Да? Вместе! А когда я на курорт уезжала? А? Стыдно! Глазки-то опустил!

Раиса Ивановна кидает в промежность Петра Ильича журнал, да так получилось больно, будто обнажённая красавица локтями ему саданула по самому, можно сказать, чувствительному месту. Уже через секунду журнал оказывается на полу. Нагая женщина как бы подмигивает Петру Ильичу, мол, не дрейфь, касатик, мы с тобой ещё повоюем, то есть поелозим на мягком диване. Формы у красавицы действительно замечательные: такая обтекаемость бывает разве что у «Мерседеса».

Пётр Ильич бросает тоскливый взгляд на свою благоверную. Да, многое утрачено, хрупкость незаметно перешла в несокрушимый массив. Талия, можно сказать, пропала ещё лет двадцать назад, а дачная нагибаловка сделала из жены мощную шпалоукладчицу.

Раиса Ивановна начинает нервничать:
- Чего ты всё на неё пялишься?!
- Не пялюсь, а любуюсь!

- Во наглец! Он любуется, а жена рядом стоит, между прочим, в полуобморочном состоянии!
- Именно любуюсь! Раечка, она же похожа на тебя! Один к одному, когда ты студенткой на колхозном поле меня кабачками кормила.

- Я? Один к одному? Да ничего подобного! У неё на попе клещ сидит! Это не я!
- Никакой не клещ, а родинка.

Раиса Ивановна хватает за нос Петра Ильича и крутит-вертит его, приговаривая:
- По-твоему, я теперь развалюха?! Теперь я бабское отродье?!

У Петра Ильича появляются слёзы, слюни и сопли.

- Что ты! Что ты! Ты лучшая в мире! Ты для меня ну как эта…
- Какая эта, подлец?!
- Ну принцесса!
- Может, королева?!

- Да, королева! Только не английская, а русская! Императрица! Екатерина Вторая! Пышногрудая, красиворожая, толстопопая!

Пётр Ильич давно не получал такой затрещины, от которой до утра шумело в мозгах.

…В понедельник Пётр Ильич встаёт чуть раньше, на цыпочках пробирается в кухню, извлекает из мусорного ведра растрёпанный журнал и горячим утюгом разглаживает ставший ему теперь любимым разворот.

В течение рабочего дня Пётр Ильич несколько раз открывал журнал, восхищался обнажённой красавицей и подробно вспоминал свою молодую жену.

После пяти вечера в кабинет вваливается техничка тётя Маша и начинает ежедневную уборку, первый этап которой – вытирание пыли со всех без исключения предметов. Иногда в этот перечень попадала лысина Петра Ильича.

- Батюшки! Пётр Ильич, это что за бабца такая у вас в благородном кабинете?! Сюда ж одни пенсионеры ходят! Уж не завели ли кого?

- Не обращайте внимания, тётя Маша! Это журнал, и, знаете ли, вот эта женщина страшно похожа на мою бывшую жену, то есть, я хотел сказать, на прежнюю жену, вернее, на молодую.

Тётя Маша перебирает папки, шустро орудуя влажной тряпкой.
- А я уж было подумало, что вы рукоблудием тут занимаетесь. А может, вы и занимались, Пётр Ильич, своей правой ручонкой, а?
- Что вы, тётя Маша! Не попутай меня бес! Жена есть. Да и левша я, к вашему сведению.

Швабра технички шустро ширкает по линолеуму.
- Да, Пётр Ильич, была молодость и нету! У меня, например, теперь сексом только ведро со шваброй занимаются. А у вас?
- Что у меня? У меня только эротика!

Тётя Маша хитро улыбается:
- И вы хотите сказать, что вам дела нет до порнографии? Кстати, а чем здесь одна стервоза отличается от другой, а?

Никогда в своей жизни Пётр Ильич не отвечал на этот вопрос, а тут вдруг вспомнились ему слова саратовского поэта, с которыми он ознакомил техничку:
Кто с сексом понаслышке лишь знаком,
Тому читать мораль не будет толка.
Эротика – часть тела над пупком,
А ниже – порнография, и только.

- Мне кажется, тётя Маша, эротика - это когда такая вот красавица из глянцевого журнала лежит на животе, а как только перевернётся на спину, тут и начинается, как вы говорите, порнография.

- Что же для вас лучше?
- А ничего! У меня есть золотая середина!

- Какая это такая середина?
- Жена моя родная, кто ж ещё!