Жила-была печка

Обычная русская печка белёная с широким устьем, жаркими полатями и множеством вьюшек в разнообразных местах. К ней ухват с лопатой приставлены были, совочек с метёлочкой, пара чугунов да пара сковород и всякая утварь помельче. И Емеля.

Емеля лежал на печке день-деньской и фантазии сочинял. Вот, дескать, пойдёт он однажды по воду к реке, зачерпнёт воды из проруби, глядь - а в ушате щука. Глаза у ней - яхонты, чешуя жемчугом переливается, а плавники - червоным золотом. И скажет щука человеческим голосом... И отпустит он щуку в речку, и станет всё у него с тех пор по щучьему веленью... Ещё Емеля песни сочинял жалостливые или развесёлые. К речке же, однако, за водой его невестки ходили, а сам он на печи полёживал да пряниками печатными угощался.

Печка Емелю не одобряла. Но сказки его слушать любила, особенно ту, в которой ей само-важно место отведено: на ней к царю едут, на ней домой возвращаются. И представлялось иногда печке, как катится она самокатом по полю, пыхтит, пироги печёт мимоходом да кашу томит, из трубы дым колечками вырывается, а внутри у неё жар самобеглый так и пышет.

Уж на что работящая была печка, а помечтать любила. И вот однажды случилось диво: хозяева рано утром выстали, образа сняли, сундуки да лавки из избы выкатили, а саму избу принялись по брёвнышку раскатывать. И к вечеру стояла печка одна-одинёшенька посреди деревни. Стыдно ей было и любопытно: кругом избы чужие, ребятишки бегают, парни с девками у плетней любезничают, старики на завалинке под солнышком вечерним кости греют. Там, подале, река голубой лентой легла, за ней лес тёмный, за лесом оболоки, за оболоками небо синее летнее. Всю ночь любовалась печка на звёзды, а с рассветом вокруг неё топоры застучали и стали сруб собирать. В три дня новую избу поставили, сундуки, столы да лавки на место возвернули, образа с пением в красный угол водворили. Емеля топор отложил да и обратно на печку забрался.

"Вот и я на белый свет нагляделась," - подумала печка. - "А Емеля - не дурак."