Папка

               
    Я люблю свою улицу, она самая лучшая на свете. То же самое говорит и папка, а он у меня знаток, повидал многое… Мне ещё предстоит познать весь мир и понюхать его ароматы. А, может быть, и не весь, а всего лишь кривые закоулки. Еще неизвестно, как сложится судьба. Я недавно разменял первый червонец жизни, а уже насмотрелся её до ноздрей! А начались мои первые познания с нашей улицы, где я высмотрел многие тайны...
   Здесь живут хорошие, настоящие люди. Всегда найдут закурить, если попросишь, и нальют самогону, но я не прошу ни у одного человека – унизительно. Да и не попросливый я человек. Зачем просить, если  у нас есть свой самогонный аппарат, и мы с папкой в бане выгоняем первач - хрустальную слезу. Я пробовал – гадость, пахнет собачьим духом -сивухой, не знаю, почему его любят взрослые люди, даже трясутся, то ли дело газировка, и сладкая, и в нос шибает газом – клёво!.. Если самогон налить в столовую ложку и поднести спичку, он горит –полыхает сине-белым пламенем, как бабочка - капустница, крылом мотает туда – сюда, глаз нельзя отвести, и бьёт крепостью градуса наповал любого здорового мужика, а про бабу и говорить не стоит – от первого стопаря развозит напрочь, становится она квашня квашнёй. Секрет заключён в пропорциях состава, а формулу знает папка и мне по наследству в черепок ввинтилось. Подобный первач гонит дядя Паша, но его два раза бомбили менты, поэтому он в последнее время гонит мало – боится. А папка откупается, это дешевле, чем платить штрафы. А дядя Паша жадный, за копейку воробья в чистом поле до смерти загоняет. Что воробья – снегу зимой со двора не выпросишь!..
   Но дядя Паша добрый. Нервный только – сидел долго в тюрьме, поэтому под горячую руку ему лучше не попадаться. Он человек без тормозов. Прошлой осенью сжёг сарай набитый сеном. Пойми такого. Лето напролёт косил сено, запасал для коровы, а в ноябре спалил, добавил греха в жизненную копилку. И всего –то поругался с женой. Она его в горячке сибулонцем обозвала, а дядя Паша обиделся и - за топор. Тётя Нина, жена его, женщина подвижная с тонкой талией, говорят, что в молодости была известной спортсменкой – прыгала в высоту, пока дядя Паша искал топор, приговаривая, что зарубит не больно, вылетела мухой через форточку на кухне. И дядя Паша, чтобы жена не заблудилась при возвращении домой, включил спичку. Это он так говорил потом, похахатывая, - включил спичку, как включают свет, то есть зажёг маленький золотой огонёк… Сделал маяк. Факел поднялся круто до небес, - тушили всем миром. А мой папка с дядей Пашей в это время на скамейке возле дома играл в карты, в подкидного дурака, отвлекал его, иначе дядя Паша кидался с топором на людей, тушивших сарай. Играть было не холодно, даже припекало от огня, румянило щёки… Я помогал носить вёдрами воду из колодца, сарай было не спасти, сухое сено – порох, а дом отстояли до приезда пожарных, заливали крышу и стены, чтобы огонь не перекинулся. От сарая остался чёрный – пречёрный перекошенный скелет, страшно смотреть было на следующий день.
   У нас есть, как и у многих соседей, корова Зорька. Это милое жвачное животное. И травы и сена ей надо – пропасть. Но папка сено не косит, тяжело и накладно. Для здоровья тоже вредно. Он привозит с поля. Всё равно оно там ничейное. Правда, в последнее время сено стали сторожить пмгэшники, но если делать по уму, а папка умеет, - приловчился, то выход найти можно. Кроме коровы у нас был бычок Мишка. Славный такой, но слишком доверчивый, поэтому его съели. И никто не подавился. С недавних пор у нас развелось несметное количество охотников. Работы сейчас нет, а жить надо.
Они купят у нас самогону и отправляются на промыслы. За алюминием в город, снимают с квартирных дверей ручки, потом берут всё, что под руку попадётся, и в дачных посёлках греются, там Клондайк цветмета, я слышал – говорили два небритых мужика, или ловят отбившуюся от стада скотину. Чик – и хватает на хлеб с маслом… Папка сильно обиделся, когда съели нашего Мишку. Мы привели потихоньку взамен трех штук, я подгонял хворостиной, и сплавили куда надо.
  Улица у нас весёлая. Напротив нашего дома живёт ещё один хороший человек – дядя Гриша. Гармонист – каких поискать. Вечером, когда весь мир угомонится, и даже ветер спрячется в траве, дядя Гриша выносит табуретку, на плече гармонь, примострячивает  тощий зад на эту шатучую приспособину, и разворачивает меха, при этом впадая в лёгкий транс, пальцы пролетают по кнопкам и выпиливают такие звуки - боже мой!.. Слёзы наворачиваются от задушевности… Воробьи – и те молчат, боясь уронить чирик- чик - чик, только взъерошивают перья, а люди, особенно пожилые, слушая, плачут.
   Трезвый – поганой мухи не обидит. А как заложит за воротник – дурак дураком. В прошлое воскресенье учудил…Вытащил на улицу сундук с нажитым семейным добром  и железным ломом расколошматил в пух. Только ошмётки летели в разные стороны. Жена пряталась в собачьей будке. Подвывала. Баба – дура, зажала деньги на несчастный пузырь, дала бы хоть на четок, и то выгадала. А так нажила головную боль… Он бил по сундуку с придыханием, смачно, будто представлял жену свою, кадушку, а она отлёживалась в будке. Собаку напугала. У меня волосы на голове шевелились… 
   Вообще – то дядя Гриша разносторонний, и в хорошее время я с ним в шахматы играю. На шелбаны. У него пальцы крючковатые, с грязными ногтями, железо – не пальцы, и если жахнет по лбу, голова звенит потом, как чугунок, часа два. Вечерний звон, вечерний звон… хорошо-то как, плывёшь, качаешься!..  Я стараюсь редко проигрывать, свой лоб дороже, в основном выигрываю, и насобачился ему тоже плямбы ставить в широкий, как у быка лобяра, точно по центру. Аж брызги летят. Хрюкает, а терпит, пацаны, кто за меня болеет, держатся за животы. Дядя Гриша балдежонистый мужик, любит пошутить, большие темы взъерошить. Язык у него без костей. Знает много разных историй. Понюхал у жизни хвост… Имеет три судимости.  А это почти три университета… Раньше слесарил, а как закрыли его шарашку, стал промышлять каким-то великим делом на железной дороге. Он специалист по вагонам. Есть секретные вагоны, и дядя Гриша там шурует. Я догадываюсь, чем он занимается, но не суюсь, сразу нос отчекрыжат. А без носа жить трудно. Дядьки серьёзные с ним в компании. Папка тоже с ними вась-вась, и пьёт водку. А на ночные дежурства не ходит, мужики потом, утром, инструмент и товар у нас сарае складывают.
   Дядя Гриша любит рассказывать про то, как на севере жил. Дух захватывает. Про один случай легенда ходит. Расскажу, смешная история… Он с друзьями, наводярившись до поросячьего визга, пошёл в местный клуб. Человек шесть их было. Дядя Гриша наяривает на гармошке, друганы такого песняка наворачивают на всю тайгу, что вороны за километр облетают. Дым коромыслом.  И тут из-за куста чудище в лохматой шубе. Встаёт – и на дыбы. Мать честная! Медведь!.. Потом мерили след на песке – шапкой не могли закрыть, когти выглядывали. Друзья жопу в горсть, и брызнули в разные стороны. А куда деться дяде Грише с гармошкой. Медведь в метре уж был, когда он развернул меха и сделал проигрыш. Тот остановился, и дядя Гриша - «подгорную» шмяк! Миша и озадачился, слюни стал пускать, сопеть зло, а к музыке, видать, прислонённый природой изначально,
идёт, ухом ловит, а дядя Гриша на задней скорости в сторону посёлка двигается. Ни разу с тропы не сбился. Километров пять третьим глазом смотрел. Иного способа спастись не было. Едва затихала музыка, медведь готов был порвать его на куски, но дядя Гриша одеревеневшими пальцами жал на кнопки. Часа два без перерыва. Тут мужики с ружьями подоспели…  Жахнули по кустам, куда медведь сквозанул. Чё толку… А дядя Гриша неделю медвежьей болезнью болел,  и гармонь целый год в руки не брал. Насилу одыбался... Но папка говорит, что сосед брешет, как сивый мерин. Я не знаю. Вроде правда.
  Про Людку Шмындю и вспоминать не хочу. Мне она раньше нравилась. Но жизненный гололёд стянул девку с правильного пути. Кто виноват, сама голову в петлю сунула.
Не в буквальном смысле, в фигуральном. Ей наши бабы говорили, что собьёт с панталыку этот наркоман. Я имею ввиду Петьку Мармыша. И что. Тоже на игле сидит и кукарекает со своей любовью. Но вроде работу нашла после того, как Петьку замели на семь лет. Подходя работёнку. Место тёплое. При гостинице обслуживает вызова. Точно не знаю, какие вызова, но одёжа на ней справная, как говорит моя бабушка. Мы с пацанами возненавидели Людкиных родителей и всех найденных дохлых котов и собак приносим и бросаем к ним во двор. Пусть нюхают дохлятину.
   Вы не представляете, насколько талантливый человек мой папка. Я бесконечно удивляюсь, почему до сих пор он не выбился в профессора. Это у меня в голове мякина и руки растут из задницы – не умею ни украсть, ни покараулить. А у него и голова и руки золотые.  И мысли серебряные. Не в столь давние времена у нас тут, неподалёку, заводишко пыхтел. Мало-помалу, а в цехах делали запасные части для другой шараги, а та шарага собирала для большого завода агрегаты. И папка механичал на заводе. Не ахти как, а жили, пусть не купались, как сыр в масле, а на молочишко хватало. Папке платили за разные рацухи, улучшающие работу завода, да и оклад был не хилый, зря не скажу, у него почётных грамот скопилось, что у дурака махорки… Когда началась прихватизация  и какой-то рыжий всем людям продавал недорого чауры, такое мудрёное слово придумала бабушка для ваучеров, эти чауры скупил директор на не выданную зарплату, замутил что-то с акциями, потом выгодно продал, барбос, черномазым. И уехал за кордон греть пузо под солнцем. Новые хозяева вывезли станки и всё оборудование. Местные остались на бобах. На руинах завода. Папка тоже. А у него я, прожорливый, как чайка. Но что делать, если растущий организм требует витаминов. И днём и ночью. Он пробовал было кормить меня корой деревьев, коры- то в лесу у нас завалом, но я хоть и короед, а такую пищу не люблю. Мне хотелось сочных яблок, борщеца с мясом. Я по ночам выл волком от голода. Но папка приспособился, стал экономить. Провёл левую розетку. Это для того, чтобы не топить дом дровами и углём, а отапливаться электричеством бесплатно. Но тоже без царя в голове. За сараем два раза зажимал соседку, а её муж, дядя Роман обнаружил последствия зажимов – синяки на бёдрах. Папка у меня жеребец, каких мало. И стуканул в энергонадзор, будто у нас дома, под ковром, левая розетка. Нагрянули инспектора с проверкой, но щас, мы прямо им её и показали.
   Я так возмущался на дядю Романа, что он поступает не по- соседски. При чём тут его жена и наша розетка. Мне папка дал кусок сахару чтобы я в бензобак мотоцикла подкинул. Плёвое дело, я кинул, ещё и колесо спустил. Потом была умора. Он, как козёл, тряс рогами и прыгал над кикстартером три дня, не мог завести мотор. 
   У нас в посёлке стало тревожно. Цинизм и лживость опутали наших знакомых. Папка на всякий случай купил обрез и десять патронов. Над входными дверями прибил толстыми гвоздями красивую полочку и там замаскировал обрезон. Для самозащиты. Меня научил ловко заряжать и я в лесу один раз стрельнул в пустую банку. От обреза отдача на руку сильнее, чем от ружья, но мне понравилось. К тому же он похож на старинный мушкет. А вязь чеканки покрывает казенную часть. Научив пользоваться, строго –настрого запретил трогать заманчивую штучку. При папке я и дышать в сторону дверей не хотел, а когда его не было дома, становился полновластным хозяином. Тренировался. Пружина спускового крючка была тугая, но двумя пальцами курок я взводил. Вроде как бахал, направив на окно, мог бы долго отстреливаться. Хоть от кого, даже от бандитов.
   Папка говорит, что раньше у нас в посёлке жилось лучше, но после долбанной перестройки, и особенно после разрушения завода, жить стало невпротык. Жители ударились в пьянство, разврат, бандитизм. Многих скрутила нужда. Винят какого –то меченого,  фамилию которого я забыл. А папка ругает власть. Говорит, что она бесовская, что людей распустили, что страной управлять нужно при помощи страха. Он как-то схватился с дядей Гришей, едва до ножей дело не дошло, когда дядя Гриша стал ему возражать, и говорить, что управлять нужно справедливо при помощи совести.
-  От совести твоей остались драные штаны, - со свирепым лицом рявкнул мой папка, имея в виду то, что дядя Гриша проел из-за безденежья мотоцикл, и свёл со двора бычка перекупщикам, и поставил точку на хозяйстве, порубив сарай на дрова.
    У взрослых свои глюки, а у нас, пацанов вдвое круче.  Я сделал весьма важное открытие. Нужно быть хитрым. И сразу с пацанами нашёл подработку. Мы ездили на городские дачи собирать огурцы и помидоры, а потом по-дешёвке сдавали на рынке торгашам. Таким образом я, Толик и Витёк заработали на школьную форму и учебники. Папка, когда узнал про наши налёты на дачи, разорался, кричал, что если нас поймают, то оторвут бошки. А мы-то не совсем дураки, как он думает, с рогатками и железными гайками попробуй, возьми нас. Дачи есть очень богатые, стоят без охраны. В погребах солонина, варенье пропадают почём зря.
   Ещё мы познакомились с одним цыганом, Артуром. Парень разворотливый, будь здоров!.. Рассекает на крутой тачке. Говорит, что заработал своей головой. Пока у него нет водительских прав, поэтому с ним всегда рядом брат на случай, если менты возникнут на горизонте. У брата всё в ажуре… Артур дурь нам привозит. Я не пробовал, и не хочу, а Толик с Витьком лакомились, говорят, кайфово. С цветными картинками. Правда на следующий день ходили серыми, с кислыми мордами из-за плохого самочуствия… Местным наркошам сдаём по таксе. Берут хорошо. Но дело рискованное. Артур, он подкован по части законов, нас просветил, и сказал, что если попадёмся ментам, то как малолеток в тюрьму не посадят, пожурят и отпустят.
  В последнее время меня охватили неведомые доселе ощущения. Я стал глубже задумываться над тем, что происходит вокруг меня. Какая-то неладность, пополам с нелепостью. Узлы ускользающих мыслей от событий, которых я не мог оценить в полной мере. Это я видел по дорогому мне человеку. По папке. Он ведь раньше был человеком. Механиком. А стал полукриминальным элементом. Жаль, что он себя так называет и оценивает. А я-то знаю, что он другой. Мне больно слушать, когда он, пьяный, высказывается нашему коту, и с дикой тоской ожидает новый день. Но я люблю его, он мой папка.
   С одной стороны, завтрашний день должен быть лучше нынешнего. День приходит, но забывает прихватить с собою накопленное лучшее. Почему?.. Утро не приносит радости и облегчения, а страх и тоска обжигают людей, их души томятся от ожиданий. Я спрашиваю про тайну тайн нависшее хмурое небо, всех, кого я знаю, но люди и папка пожимают вяло плечами и ухмыляются. Они знают, определённо знают, но не раскрывают изнанку сущего. Они молчат.
   Раньше наша улица была чистой, по ночам освещалась красивыми фонарями, её очищали регулярно от мусора. По логике вещей, это ясно для моего маленького ума, если задуманы улучшения в виде реформ, значит должны обновить дорогу, вывезти плесень из быта, заботиться о чистоте нравов, улиц и душ. А что происходит?.. Людей обворовывают и кидают на произвол судьбы. Кто? Та страна, которую они любили и доверяли, страна, которая отключила освещение, завалила улицы и дворы мусором и не желает признать себя способной заниматься жизнеобеспечением своего населения. Можно ли ожидать от людей ответной любви? 
   По ночам мы с пацанами от безделья срываем плакаты, ломаем остановки, выдёргиваем скамейки, установленные около домов и чувствуем себя героями. Другие герои, только большего масштаба, тоже ломают страну, воруют всё,  что можно взять, и выдергивают спокойно жизни из жизни, причём, безопасно для себя.
  Вчера играли в футбол на нашей весёлой зелёной поляне с кривыми воротами. Солнце с неба брызгало лучами, мазало золотом округу, а мы стучали сухими мослами о мяч и радовались игре. Мослы – козлы, - крутилась в голове некстатная рифма, но она ничего не значила. Это поле мы сделали сами, как могли… Вдруг Витька пушечно ударил по воротам, мяч ударился о штангу, срикошетил и, по косому направлению, прощально качнувшись, улетел в огород, подпрыгнул на тропинке, пронзающей картофельную деляну, и ударился в окно. Не разбил, просто чпокнул.
- Усё, мячу капут, - сказал виновник удара, тщательно, с виноватостью, вытирая пот с запылённого лба.
   Прилепив рожи к забору, стали наблюдать за обстановкой. Знали, что это Митяя –коммерсанта огород, в городе держит точки по торговле мясом. Скупердяй редкий, а жена его, что поросёнок, увидит мяч, визгу не оберёщься. Митяй, большой и лохматый, нарисовался, не сотрёшь, у мяча. Ощерился.
-  Дядя, Митя,- заныл я как можно жалобнее, - отдайте, пожалуйста, мяч!..
  Тот пятернёй поскрёб лошадиную голову, подбросил мяч, поймал, вынул из брюк складник и сунул лезвие в камеру. Мяч издал прощальный выдох, окочурился, и был брошен через забор неумолимой Митяевой рукой.
-  Пёс смердячий, - тявкнул кто-то из пацанов, вроде Артёмка. И сколько таких псов в нашей милой стране.
  Тот за берёзовый кол. Мы – ходу, в россыпь…
 Я рассказал папке про мяч. Он присоветовал подождать пару недель… В футбол теперь не играем, трёмся в подворотне. Хочется кому-нибудь сделать приятное - забор поломать, окно выбить. Высадим. И первому – пузатому Митяю



Рассказ опубликован в литературно-художественном журнале "Преодоление"