Критические дни

Критические дни.

Воскресенье.
...а на 7-й день, он воскрес...

  Я сидел на диване. Пил пиво и смотрел очередной «американский пирог». Я не внимал ни одного кадра фильма. Я думал. Такое всегда бывает, после первого литра. Я начинаю думать. А чего я добился? Мне 23 года, я окончил университет, стал экономистом. Отец устроил меня, в свою же фирму, главным экономистом. Да, я поднимаю 25 тысяч евро в год. Много ли? Да нет. Мало? Да, в общем, то я не жалуюсь. Я только не знаю, куда тратить эти деньги. Я просто пропиваю. Отдаю бабушке, друзьям. Кому угодно. Девушки у меня нет. Было раньше, да же две. Я с ними встречался, целовался, трогал за всякое, даже жил некоторое время в съёмных квартирах. Но секса у меня с ними не было. Вот так. Я 23-х летний девственник. Как-то так получилось. Одну из девушек звали Рита. Мы прожили вместе 3 месяца. Мне казалось, что вот, вот он предел мечтаний. Я учусь, в одном из лучших ВУЗзах страны. Отец директор собственной фирмы, дома ждёт любящая девушка! Всё в роде есть. И вот после трёх месяцев, совместного проживания, я собираюсь с мыслями. Так, после пар выпью пивка, для храбрости, куплю презерватив, и трахну свою девочку! Всё делаю так. Пью пиво, покупаю презерватив, прихожу домой… А её нету. Толька записка на столе в кухне: Прости, но не могу больше… Всё больше ничего. Что она не может? Я даже звонить ей не стал. Второй девушкой была Лиза. Обычная девушка. Мне кажется, что жила она со мной из-за папкиных денег. Всё было почти также как с Ритой. Собрался с мыслями, выпил пивка, презерватив лежал в бумажники, и… Даже записки не было. Когда я ей звонил, трубку поднимал какой-то парень, и откровенно меня посылал. Были ещё девушки, но дальше обниманий дело не шло. И вот я сижу перед компьютером, пью пиво. Уже 7-й год подряд. Ничего не изменилось. Со мной в комнате двое. Слева Пётр. Справа Павел. Прям как апостолы. Я по середине. Мы в квартире у Пети. Хотя, кое-что изменилось. В 16 мы пили пиво у Петьки украдкой, тайком, от его матери. В 18 мы открыто пили водку, в 23 мы опять пьём пиво. Всё. Больше ничего не изменилось. Чего я добьюсь? С 20 я начал завидовать ветеранам, афганцам, пацанам-подпольщикам в бывшей Югославии. Мужскому населению Ирака. У них есть возможность растратить свой потенциал, стать героями. Маресьев. Кто это? Герой советского союза, совершивший воздушный таран. Разбившись на своём Ла-5, выжил. Ему отрезали обе ноги. О полётах не могло быть и речи. Мало того, что он научил ходить на протезах. Он научился танцевать. А на медкомиссии он с пола запрыгнул на стул. Он опять встал на крыло. Кем бы он стал, если бы не было войны. Токарем-передовиком? Инженером?
  Гагарин. Да войны не было. Был космос. Была космическая гонка с США. Он стал первым человеком в космосе. Герой. Кем бы он был, если бы не было космоса. Так бы и был лётчиком-испытателем средней руки. А я? Кем я стану. Главный экономист, после пенсии отца – директором. Ни войны, ни революции, ни космоса, ни даже каких-нибудь путчей, бунтов и терактов. Что мне будет рассказать детям? Детки, ваш папка дрочил до 30, пока не женился на вашей мамке! А что такое дрочить? – спросят 5 летние дети. А я им: вырастете, узнаете! Всё.
  Я хлебнул ещё пивка. Казалось бы: деньги! Деньги у меня есть, куда мне их девать. На проституток? Я настолько слаб морально, что наверно обделаюсь, перед тем как скажу: Может, потрахаемся за сотку? Трус!
  Самое банальное, что я красивый. Я это знаю. Я нравлюсь девушкам. Я это вижу, чувствую. Но как только я вижу знаки симпатии со стороны девушки, я превращаюсь в сноба. Я начинаю грубить девушкам. Это какой-то своего рода механизм защиты. И зачем он мне такой?
  Мои друзья такие же. Пётр, (тот что слева) даже и не целовался. Это наверно выглядит как размышления 15 летнего пацана, который уже 3 раза трогал за жопу одноклассницу. Да Петя такой. Я его ни разу не видел с девушками. Несомненно, он общался с ними, на уровне: Привет-Привет. Он старше меня на год. И тоже без девушки. Но смотрю - это его не сильно смущает. Он нигде не работает. По большому счёту – это ему и не надо. Кормит его мать, пьёт он за мои деньги. Его всё устраивает: положение вещей, политический строй, даже то, что он 24 летний мужик, 180 см роста, 100 килограммов веса. При этом живущий на материнской шее.
  Павел. Павел мой ровесник. С ним всё ещё трудней. Родители его, до сих пор, считают его 14 пацаном, и постоянно звонят ему с расспросами: ты где? С кем ты? Когда будешь? Девушек он, по-моему, даже боится. Все разговор с моими малочисленными, знакомыми девушками, Павел превращал в монолог. Девушки, что-то говори, а он только кивал. Вот такая вот компания. Сейчас придут ещё четверо. Такие конченные, как и мы, тут сидящие. Гриша, Костя, Миша и его девушка Варя. Миша отличался от нас только наличием девушки. Он, когда пьяный, меня даже пугает, своим образом мысли. Его всё полностью устраивало. Он работает на заводе, пьёт пиво, курит, и трахает свою Варю, и собирается на ней жениться. Он иногда говорил, что хочет собрать музыкальную группу, но дальше, пьяной демагогии дело не идёт.
  Надоело ли мне всё это? Да! Я только не мог поверить, что остальных всё устраивало. Пьяные посиделки в квартире. Нестар Махно в 23, уже был Батькой Махно. И создавал свои собственную Гуляйкольскую Анархическую республику.
  Я встал с дивана.
- Ты куда? – Спросил Петя.
- Пойду, отолью. – Соврал я.
  Я вышел из комнаты в темную прихожую, прошёл в кухню. В кухне я достал телефон. Записная книга. Что ж должны же быть, какие-то девушки у меня в телефоне. Да! Нашёл. Маша! Её зовут Маша. Эта единственная девушка, которой я нравился, и которую я никуда не послал. Надо звонить. Прикладываю трубку к уху. Какая-то панковская мелодия вместо гудков.
- Алло. – Голос Маши нежен.
- Привет, Маш, как дела? – Обрадовался я, что дозвонился.
- Нормально, а кто это?
- Вадим, ну… помнишь, мы как-то «в контакте» познакомились, где-то год назад.
- А! – Довольно радостным голосом говорит, Маши. – Помню, а чего ты так давно не звонил.
- Да вот, диплом защищал, потом трудности с устройство на работу. – Вру я. – Вот вспомнил, решил позвонить. Может, встретимся?
 Последнюю фразу я говорю на уровне инстинкта. Ну не говорить же, что я тут сижу и не на фронт ни в космос! Сам же надеюсь, что она откажет, скажет, что поздно. Или ещё что-нибудь.
- А где? – Вместо ответа, она спрашивает. Твою мать! Не могла сказать, что уроки учить надо!
- А знаешь кафе «Румянцевское» давай там через полчаса?
- Хорошо, я буду ждать у входа.
Я вернулся в комнату к остальным. Гриша, Костя, Миша, Варя уже пришли. Как я их не услышал? Миша принёс водку. А это значит, что он опять напьётся, начнёт психовать, и что-нибудь с собой утворит.
- Ребята я отлучусь на часик. – Вру я и не краснею.
- Да, что за ботва!? – Уже изрядно заплетающимся языком, говорит Миша. – Мы только пришли!
Я приобнемаю его за плечи, и на ухо шепотом:
- Я девушку хочу сюда привести.
Миша довольно улыбается, пытается мне незаметно подмигнуть, и добавляет:
- Давай! Только быстро.

  Я вышел за остановку до кафе, чтобы пройтись, настроиться. Слушаю музыку в плеере. Иду. Нервничаю, блин. Кафе находиться в центре. Людей сегодня много, несмотря на то, что завтра многим на работу. Справа от меня зеркальные витрины. Смотрю в них на своё отражение. Ну, красавец! Сам себе нравлюсь. Что ж со мной за беда? Я высокий, стройный, голубоглазый блондин. Многие говорят, что я похож на крашенного Джарета Летто. Кто это я понятия не имею. Подхожу к кафе. Маша у входа. Многим девушкам свойственно опаздывать, но явно не ей. По-моему она меня ждёт здесь уже минут 10. А она не изменилась с нашей последней встречи. Стройна, длинногая и длинноволосая  брюнетка. Черная курточка, чёрная строгая юбка, чуть выше колен. Чёрные колготки. Тьма во плоти! Проскальзывает мысль у меня в голове. Я её прогоняю.
- Привет. – Говорю я, волнение куда-то исчезают.

  Мы сидели около полутора часов в кафе. Разговаривали обо всём. Если честно мне было хорошо. Мешало только одно: пьяный Миша звонил каждые 15 минут и спрашивал: где ж вы ходите?
  В конце наших посиделок, Маша набралась смелости и выдавила:
- Мои родители из Минска, приезжаю только завтра вечером, может ко мне, зайдём?
  Ну конечно зайдём! Презерватив у меня тем более есть. Правда он в кошельке уже года 3 лежит, но я думаю, он не испортился.
 Квартира Маши оказалось огромной. Восемь комнат на первом этаже и шесть на втором. Я жил с отцом. Учитывая, что отец директор, а я главный экономист, такой квартиры у нас нет.
- Я отцу позвоню. – Доставая телефон, говорю.
Отец. Отца я любил и боялся, презирал и завидовал ему. Отцу уже 54. Выглядит он лет на 40. Высокий, чуть ниже меня. Стройный, ни какого намёка на пивной живот. Волосы чёрные как смоль, ни сединки. Не знаю, подкрашивал ли он их. Мать моя умерла, когда мне было 14. Расстроился, по всей видимости, только я. Отец водил домой малолетних шалав. Даже когда мать была жива. Он давал мне деньги, и я молчал при матери. Смерть матери освободила отца от уплаты мне денег. Ещё отец был язычником. Или как он сам говорил – родновером. Отец сидел в тюрьме, потом открыл свой бизнес: частную охранную контору «Сварог». Дела шли неплохо. Что мне больше всего нравилось в отце, он мне никогда не навязывал своё мнение.
- Слава Роду! – Услышал бодрый голос отца. Помимо этого на фоне раздавались визги 16 летних проституток.
- Привет пап. Я у девушки переночую.
- Хорошо. Я жду неделю, если в течении недели ты не звонишь, бью тревогу. Скажи-ка её адрес.
Я спросил адрес у Маши и продиктовал отцу.
- Слава Роду! – сказал отец, и положил трубку.

  Презерватив оказался ещё не просроченным. Если честно, я представлял себе, что всё будет круче. Сунул-вынул. Всё. Ни фейерверков, ни фанфар. Все как-то буднично. Маша попросила остаться до завтрашнего вечера.

Понедельник.
Мужчина, родивший сына – бессмертен.
Китайская мудрость.

С утра был понедельник. Маша разбудила меня в 7 часов. Сама ушла в универ, и сказала, чтобы я не скучал. Я хотел спать, я даже уже опять лёг в ложе нашей любви. Ещё я хотел есть. В трусах босиком по ещё прохладному паркету. Кухня по размерам больше напоминает стадион. А вот холодильник оказался пуст. Пару яиц, и банка с огуречным рассолом.. Я отрыл морозиловку. За спиной, услышал звук открывающейся входной двери. Маша решила пропустить учёбу! Я ещё не успел обернуться, как услышал мужской голос:
- Стой сука! Ты кто!?
Я оцепенел.
- В глаза смотреть! – приказали мне.
Я медленно обернулся. Передо мной стоял мужичёк среднего роста. С небольшой бородкой. В бороде были седые волосы. В левой руке он держал пакет, в правой пистолет, наставленный на меня. Будь я по впечатлительней, мы бы услышали звук капель о паркет. Мужик размахнулся и ударил меня по лицу, ручкой пистолета.
Очнулся я привязанным к столу на кухне, нос болел. Мужик сидел рядок на корточках.
- Ты кто? Вор! – начал мужик. – Я сейчас ментов вызову.
- Я не вор.
- А кто, мент? Из налоговой? Кто тебя послал?
Интересная логика у мужика. Если не вор, значит мент. Я и так был растерян, а сейчас я начал паниковать.
- Отвечай падла! Застрелю ведь! – Не унимался дядька. – Ты от Курпатова!?
- Я? Нет. Я…я, - твою мать, ведь никогда не заикался, а тут, - п-парень Маши.
Этого ответа, мой обидчик явно не ожидал. Его лицо выражало, какое-то разочарование с облегчением.
- Парень? – По-моему он мне не поверил.
- Мы в-вчера познакомились. – Зачем-то говорю я.
- Вчера? – Спрашивает захватчик. Только сейчас я заметил: при разговоре о слегка щурит левый глаз. От этого создаётся впечатление, что он тебя подозревает. – И уже парень? Ты её трахал?
И как мне ответить на этот вопрос? Я, кажется, догадался – это отец Марии. Конкретный мужик.
- Да. – Обречённо говорю я.
Секунд 15 ничего не происходит. Он начинает расплываться в улыбке как чеширский кот.
- Ну, наконец-то!
Ему нравится, что его дочь трахают?
Он начинает, меня отвязывать от стола.
- Выпить хочешь?
Хочу ли я выпить? Да, чёрт побери!
- А что? – вопросом, на вопрос.
- Коньяк конечно!

Отец Маши – нормальный мужик! Толи алкоголь помогал мне так думать, толи я и впрямь начал его уважать. Мы сидели с ним в гостиной. Оба в халатах. После того как, Пётр Игнатьевич меня развязал, он приготовил, пельмени купленные им 15 минут назад. Мы поели, по очереди приняли душ. Он выдал мне халат. Затем, журнальный столик в гостиной, мы переделали в коньячный. Выпили уже по 3 рюмки. Мне было очень уютно, вот так сидеть в чужом халате, смотреть в плазменный телевизор, и слушать биографию, пьяного, малознакомого мужика. Из слов я узнал следующее: Зовут его Пётр Игнатьевич Марингоф. Шеф-повар в единственном, в городе французском ресторане. Хочет внука. По мимо этой квартиры, ещё недвижимость в Брюгге, Вильнюсе, Минске, Москве, Санкт-Петербурге. (Неплохой наверно повар) Хочет внука. Две дочери. Старшая в Чехии с мужем, беременная, будет дочь. С младшей я знаком. Хочет внука…
- Ещё по одной? – Решаюсь, его перебить.
- А? Наливай.
Я наливаю. Берем рюмки, чокаемся. Выпиваем. Закусываем. Молчим с минуту.
- И как она? – Внезапный вопрос Игнатьевича.
- В смысле? – делаю вид, что не понял. Сам начинаю краснеть.
- Ну, Машка мая! Всё нормально? – Уточняет Пётр.
А, что с ней может быть не так?
- Нормально. – Я говорю, не глядя ему в глаза.
- А вы это, хе, с гандоном?
Может ещё рассказать в каких позах, и частоту фрикции?
Смотрю ему в глаз. Он пьян, в хорошем смысле этого слова, доволен компанией, слегка улыбается, и говорю:
- Да.
В ту же секунду он вскакивает, глаза наливаются кровью, и Пётр шипит сквозь зубы:
- У тебя, что триппер!
Уж не думал, что средства контрацепции там его нервируют.
- Нет, но…
- Что но?! Ты меня, что ни хрена не слушал!? Я тебе битый час талдычу: внука! Понимаешь! Внука хочу! Не внучку! Внука!
- Ну, как…
- Что ты какаешь!?
- Но мы, же не женаты с Машей.
- А на хер, мне такой зять как ты!? – Спрашивает мой, нетесть. (А действительно: на хер?). Мне стало обидно, что меня не хотят видеть в роли мужа Маши. И я тоже вскакиваю:
- Я что, по-вашему, плохой муж!?
Мы смотрим друг на друга бычьими глазами. Дядя Петя сдаётся первым. Злобное лицо, он меняет на лицо, человека, ударившего случайно беременную лошадь.
- Прости! – Закричал, нет, даже заревел он. – Прости, сЫнка! – Уже обнимая меня, говорит.
Мы вновь садимся. И Пётр Игнатьевич начитает рыдать. Я видел, как мужчины плачут.  Это было на похоронах матери. Дядя Игорь, родной брат матери, плакал, что называется, по-мужски. Одними глазами. Он стоял, глядя в открытый гроб с сестрой. Стоял беззвучно. И просто слёзы текли у него из глаз. Пётр же Игнатьевич разревелся, так, как не многие бабы могут себе позволить. Ревел громко, взахлёб, задыхался, сморкался в нижний край халата. Поначалу меня это смутило. Взрослый мужик, ревёт как 5-я летняя девочка Женя, чей плюшевый медвежонок упал в лужу. А пьяный сосед Вася, с родимым пятном, в виде лапландского гуся, на левом запястии. Переехал игрушку на своём «Москвиче», с неисправным тахометром. Затем меня начало это веселить. Мужик, 48 лет, женат, две явно красивые дочери, 6 квартиры. Сидит и плачет, как  десятиклассник Валерка, который привёл одноклассницу Катю, домой. На миннет. Пока нет родителей. Он достал член, а Ленка увидела его писюн, и как засмеётся, и говорит:
- А Лера, то не врала! И вправду карманный! – И ушла домой. А бедный Валерка, сел на пол и заплакал.
Я сидел и смотрел, как сильный мира сего ревёт уже 15 минут, и не имел ни малейшего понятия, что делать. Я опрокинул ещё рюмку, для храбрости. Собрался, и строгим тоном говорю:
- Пётр Игнатьевич, ну что вы как баба! – Пётр поднял на меня глаза. Если бы он красил глаза, ниже их, всё было бы в туше. А так в слезах и соплях. – Ну, в самом деле!
Петя затих, вытер лицо подолом халата. Вновь посмотрел на меня, красными от слёз глазами:
- А как тебя хоть зовут, сынок?
Вот! Вот она соль, всех этих пьянок! В половине восьмого, он тычет пистолетом (кстати, куда он делся?) мне в лицо, уже в 9 мы пьём вместе коньяк, в 11:31 он плачет, чуть ли не у меня на коленях, а 11:49 ему становиться интересно как меня зовут! Вот он! Советский человек!
- Вадим. – Вру я, пожимая протянутую руку Петра Игнатьевича.
Вадим. Я всем говорю, что меня зовут Вадим. Всё-таки я тоже пьян, но рыдать мне пока не хочется. На самом деле меня зовут: Родолюб Степанович Шибанько. Где здесь имя? Родолюб. А что вы хотите от человека, который начал ходить на капища в 16 лет!? Что он сына назвал Глеб? И как меня ласково называть? Род, Родик, или может Люба? Когда меня отправили в школу, мать была ещё жива. Она предупредила всех учителей, что б меня звали Вадимом. Я привык.
- Послушай Вадим. – Слегка дрожащим голосом начал Игнатьевич. – Я всю жизнь сначала хотел сына. Как видишь две дочери. После рождения Маши, её мать не может рожать. Что-то по женской части. Потом я начал надеется на внука. Старшая беременная, но у неё будет дочь. Теперь я надеюсь на тебя. Сделай мне внука! – Последнюю фразу он сказал умоляющим тоном. – Заделай Маше сынка, и всё. Можешь убежать, можешь убежать даже из страны! Я помогу с деньгами с работай! Куда хочешь! Польша, Германия, Швеция…
Род наш великий,
Единый как бог…
- Что за… - Занервничал Пётр Игнатьевич.
Я тоже начал нервничать. Это был мой мобильник, который я, предварительно, выложил на столик, в надежде на Машин звонок. Это был батя. Я специально поставил, на него эту мелодию. Я сбросил вызов, думаю, батя поймёт. А не поймёт, его фантазия ему поможет. Сейчас он улыбается, и представляем меня голого, привязного к столбу, в окружении 3 обнажённых девушек, одна из которых, капает расплавленный парафин мне на конец.
Похоже, звонок сбил Петра с мысли. Он как-то глупо поморгал и говорит:
- А чего-то наши рюмки пусты, Вадим?
Я налил, выпили.
Память к отцу Маши вернулась:
- Не одень один раз гондон и всё! Озолочу. Когда вы в следующий раз собирались сексаса?
Да, что за старые извращенцы кругом!?
- Наверно, сегодня.
Сегодня. А почему он так уверен, что из моей спермы будет именно сын. Сегодня какой-то сыновний лунный цикл?
- Договорились? – Заговорчески спросил Игнатьевич.
Если честно тема разговора мне стала неприятной.
- Давайте завтра, на трезвую голову поговорим? – Предложил я.
- Точно?
- Да.
- Не обманешь?
- Нет, не обману. – Думаю, что соврал я.
- Давай компанию пополним. – Говорит Пётр, встаёт, шатаясь по комнате, ищёт телефон.
Надеюсь, не проституткам звонить будет!? Время – за полдень. Маша придёт, а мы тут с шалавами. Здравствуйте-привет! Будет как 1815 году при Ватерлоо. Наполеон ожидал обманных маневров от Австро-венгерской империи, а те его в лоб! Причём здесь Австрия? Я всё-таки пьян.
- Не поднимает. – Констатировал Петруха, бросая трубку на диван. – Пошли зайдём, он тут напротив живёт. Только ствол найду…
Местоимение «Он», меня обрадовало. А вот существительное «ствол» не очень…
Ствол, Игнатьевич, нашёл в кармане халата. Обув тапки, мы вышли к загадочному «Он».  Я ощущал лёгкое пошатывание, в области… везде короче. Благо идти не далеко – квартира напротив. Стоим перед серо-голубым металлическим тамбуром. Слева два звонка. Номер 115, под ним квадратная кнопка. И буква «В» под ней нет кнопки. Что за «В»? Пётр жмём на 115 и держит. Минута. Две. Четыре. Слышны какие-то шорохи. Дверь открывается, на пороге парень, ниже меня на голову, в один шортах. Парень выглядит заспанным, на левом плече татуировка: солнце с глазом внутри. Кряжистый. Если бы гномы существовали, они бы выглядели именно так он.
- Пётл Игнатьевич это вы. Доблый день. – Сказал парень, слегка картавя.
- Здорова Женёк! – Протянул руку Игнатьевич. – Я думал ты не дома! Пошли выпьем.
- Пётрл Игнатьевич, - потирая глаза, говорит Женя, - я только в 8 часов лёг, я ночь работал.
- Женя! – Взревел вдруг Петр. – Не надо ля-ля! Выпей с нами рюмки и иди спать!
Пётр шарит в кармане халата, достаёт пистолет, тычет в лицо Жени.
- Одну рюмки, и спи хоть до ночи! А то будет как в прошлый раз.
А как было в прошлый раз?
- Тапки обую. – Обречено выдохнул сосед.

Женя выпил с нами не одну рюмку. Выпил целых три, потом пошёл за пивом. Пиво я почти не пил. Я был уже пьян. Сидел на краю дивана и следил за Женей и Петром Игнатьевичём. Слушал их разговоры и надеялся протрезветь к Машиному приходу. 
- Это мой новый зять. – С набитым ртом объяснял Пётр Жене, тыча в меня левой рукой. – Внука мне заделает!
Уже зять?
Женя посмотрел на меня уже изрядно пьяными глазами. Я только моргнул.
- А в алмии он служил? – Поинтересовался у Петра Игнатьевича Женя, глядя мне в глаза.
- Не знаю. Да и какая разница? Главное внук!
Что-то мне подсказывает, что Пётр Игнатьевич уже вписал меня в наследство. Разговор их мне не нравиться. Но встревать как-то не решаюсь.
- Чтоб ты Женька не морозил, - наматывая на палец кальмаровую стружку, изрёк Игнатьевич, - заделал бы моей старшей, Алесе, сынка, и жил бы сейчас в Вене!
А мне Австрию не предлагал, старый жук!
- Ну, Пётл Игнатьевич! Не начинайте! Я же вам говолю у меня жена, Таня!
- Знаешь, что я тебе скажу? – Пётр Игнатьевич, придвинулся к соседу поближе. – Сцыкло ты Женя, и всегда им был!
- Я? – Совсем не расстроился Женя. – Сцыкло? А кто тли с половиной года, в танковых войска отслужил!? Ты может? – Внезапный переход на «ты», ни как не смутил Петра Игнатьевича. – Или этот малой!? (Это он уже мне) Сидите тут днями бухаете, а как належетесь, так слазу лыдать! Внука мне! Со своим баблом, можно было детский дом купить!
Где же Маша!? Как же отсюда убраться?
-  Слышишь щенок!? Ты на кого тявкаешь!? Ты забыл, кто тебе баб в часть возил!? Так я напомню! А кто твоего батю от зоны спас? А? А тебе палку кинуть тяжело?
Наверное, это и есть: «как в прошлый раз».
Женя встал. Точнее вскочил, разорвал на себе майку:
- Да я за батю!
Пётр Игнатьевич, не стал вскакивать, просто достал пистолет.
Сквозь весь хмель, мне стало страшно. Я решил спасти жизнь Жене. Встал и закрыл Женю грудь.
- Ты охленел малой!? - Услышал я из-за спины, обернулся и получил по лицу.

Лизать вагину мне ещё не приходилось. Её спина располагалось на диване. Попа и всё что ниже, были на краю дивана, ступни стояли на полу. Обнажена лишь нижняя часть прекрасного тела. Роскошная грудь, спрятана фиолетовой кофточкой. А писька не брита. Я встал на колени. А что же тут лизать? Может свет включить? Что-то не всё видно. Я аккуратно потрогал пальчиком, что-то  верху ножен. Фу! Какая-то мокрая фигня. По-моему ей нравиться. Она издала истомный вздох. Я на правильном пути. А как это лизать? Сверху вниз, или снизу вверх. Попробую, снизу вверх. По её чреслам пробежал озноб. Что за вкус? Напоминает не бритую, женскую письку. Девушки которая, на пару лет старше меня. Уже отсидела полгода в женской тюрьме, за украденную бутылку водки, в родном посёлке городского типа. Сейчас работаешь на стройке клейщицей обоев. Ну и вкус я вам скажу! Волосы щекочут в носу. Главное не чихнуть. Поднимаю глаза, и натыкаюсь на её взгляд. Даже сквозь темноту ночи, я вижу этот взгляд. Взгляд… наверно довольный. Не такой довольный как: О! Он лижет мне киску! Сейчас кончу струёй! А такой: это мужчина. Настоящий. Со мной. Опускаю глаза. Закрываю их. Лижу. Ну, что-то не айс. Что-то во рту вязать начинает. Долго ещё? Когда она мне уже, струёй, правый глаз выбьет? Что-то горько во рту. Губы слипаются. Там влажно, а во рту, что-то сухо. Язык прилипает к нёбу. Когда ты уже кончишь, девочка! Как же во рту противно! Пересохло всё!
- Как же во рту противно! – Говорю вслух. Открываю глаза и вижу…вижу стол. На столе пустая бутылка коньяку. Значит, я спал. Это радует. А во рту как-то кунилингусом-то отдаёт.
- О, проснулся! – Услышал я бодрый голос Петра Игнатьевича. Я стараюсь смотреть на него. Он в халате, только из душа, вытирает волосы полотенцем.

Вторник.
                Убежать бы было мудро,
                Но стоять не можем мы,
Впечатление на утро – не передаваемы.
Вася Васин.

Похмелье не страшно, когда пьёшь с такими людьми как Пётр Игнатьевич. Ты на утро не похмеляешься, а просто пьёшь дальше. Оказывается, от удара Жени – я отключился. Их ссора на этом остановилась. Они принялись приводить меня в чувство, у них ничего не вышло. Убедившись, что я жив, и дышу ровно, они продолжили гудеть. Пришла Маша. И как признался её отец, она расстроилась, увидев меня в бессознательном состоянии, сидящего между Женей и Петром Игнатьевичем. Попытались меня перенести в спальню, у них ничего не вышло. Меня так и оставили – на диване.
Примерно после часа, с момента пробуждения, я пришёл в отличное расположение духа. Я принял контрастный душ, как советовал Пётр Игнатьевич. И сейчас сидел в халате, за вчерашним столом. Выпив сто грамм белой и закусив огурцом, я чувствовал лёгкость во всём теле. Мы смотрели что-то по евроспорту, и не принуждённо общались. Чуть-чуть расстраивало: 14 пропущенных звонов отца, и Маша. Бате я звонить не буду, он сам говорил: неделя на всё про всё. А вот с Машей как-то некрасиво вышло. Пришёл в гости – бухаю с батей.
- Ну Что? – Серьёзно начал Пётр Игнатьевич, не што, а именно Что, как-то чересчур по-русски. – Сегодня, зачнёшь мне внука.
- А вы даже и спрашиваете? – А я смел, чёрт побери!
- Да. – Голос Петра Игнатьев был серьёзен, сейчас стал просто свинцовым. Он, явно трезвея меня, это огорчает. – Давай на чистоту.
Я согласно кивнул.
- От тебя требуется не много: не одеть контрацепцию. Потом немного ждём и вуаля! Перед тобой пол Европы.
Я задумался.
- Ну, подождите, Пётр Игнатьевич. А как же Маша? Нет я так не могу, я ей жизнь сломаю.
- Что? Жизнь сломаешь? Как?
- Ну она же учиться, а ребёнок…ребёнок прервёт учёбу, а если аборт?
- Не будет аборта, я тебе даю слова.
- А в глаза как я ей смотреть буду?
- Да ты прям джентльмен! – Съязвил Пётр Игнатьевич. – Ты ещё может, женишься на ней!?
А идея не плохая, жена, сын, богатый тесть. А где же тёща?
- Почему бы и нет.
- Не позволю. – Тон его голоса не изменился.
Я не стал спрашивать, почему.
- Ты же молодой парень, сколько тебе 20?
- 23. – Поправил я.
- 23… - Пётр Игнатьевич минуту помолчал. – 23. Смотри, я нарисую тебе несколько альтернатив развития твоей жизни.
Отец Маши наполнил рюмки, молча, выпил свою, закусил колечком лимона. Продолжил:
- Ты остаешься здесь, продолжаешь шуры-муры с моей дочерью. Жениться я вам всё ровно не позволю, и рано или поздно ты от неё уйдёшь. Работаешь, учишься?
- Работаю.
- Работаешь. Ну вот. Ты уходишь восвояси. В 27 ты женишься на бывшей однокласснице по имени Люба, с которой ты мутил в 11 классе. От тебя она тогда сама ушла, потому, как ты был сильно серьёзный для своего возраста. А она было проще, и искала себе простого парня. Потом Любаша даёт Сереге, местному секс символу. Которые после этого пускает слух, что она шалава, и он пёр её куда угодно, и потом мать её пёр, и бабушку тоже. И вот через много лет, ты случайно встречаешь её в каком-нибудь полубыдлянском кафе, где ты бухаешь. А она работает официанткой. Старые чувства разгораются вновь, и ты на ней женишься. Это первая версия.
Мне стало не по себе. Вчера этот дядя создал впечатление какого-то алкаша-семьянина. Сейчас, алкаша-философа. Который преподавал философию в университете имени Франциска Скорины. А выгнали его, за то, что он пьяный трахал первокурсницу у себя на кафедре. Вот такой он разносторонний человек! Он вынесет мне мозги! Надо выпить. Я выпил свою рюмки.
- Продолжайте. – Попросил я.
- Ты обрюхатил мою дочь. Сколько там времени нужно, что б узнать о беременности? Две недели? Ждём две недели. Маша беременна. Ты исчезаешь из её жизни. Говоришь, мол ребенок это ответственность, я не могу. Мы связываемся с тобой. Встречаемся. Я ложу карту Европы перед тогой и говорю: показывай.
- Лихтенштейн. – Не удержался я.
- Увы! – Скажу я тебе.
- Греция? – Попробовал я.
- Запросто. В течении двух недель мы делаем тебе визу. В Греции тебя оформляют как политического беженца, в течении 3 лет, ты становишься гражданином республики Греция. Там тебя устраивают экспедитором.
Я недовольно фыркнул.
- Нет, ты не будешь ездить с дальнобоями. Будешь встречать людей, от меня, и отвозить их, куда я скажу. За это будешь получать 18 тысяч евро в месяц.
Явно больше чем я получаю сейчас. Да и вообще, Греция, море, античные развалины, русские проститутки.
Пётр Игнатьевич взялся за бутылку, разлил и продолжил:
- Там в 26 женишься на греческой легкоатлетке, заводишь двух детей, и наслаждаешься жизнью. Это вторая версия.
Я решил поспорить:
- А зачем, мне туда ехать. Я и здесь могу радоваться жизни. Я получаю 25 штук… в год правда, но это не предел!
Пётр Игнатьевич, насмехаючи повёл левой бровью.
- Маша вам рожает внука, я забираю её и сына к себе, и все довольны. Это третья версия.
Я был доволен собой. Взял рюмку, чокнул её о стоящую рюмку Петра Игнатьевича.
- Да ты, я смотрю – патриот! – Кряхтя, выпалил человек, который не хочет быть моим тестем.
Патриот? Я думал, он скажет: дебил! Что б моя дочь! За тебя! Через мой труп! Но патриот?
- Ты наверно из тех, которых показывают по телевизору. Как там? А! Националисты! Что и вправду думаешь, что можешь, что-то изменить. Я мол, против государства! Дорогу молодым! Да? Да хрен! Хрен ты что изменишь! Будешь бухать со своими дружками, пока не женишься. А пьяный будешь бороться за свободу слова! Против старых пердунов! На меня посмотри! Единственно в чём мне повезло, так это в работе. И то ели бы, я лет в 30 не послушал умного человека! Благодаря ему у меня: много недвижимости, хорошая работа, и друзья в половине стран Европы. Если бы не он, был бы я поваром, в каком-нибудь сраном бистро!
Неужели он прав. И так всё случиться. Мои размышления перебил, мой мобильный, который звонил. Опять отец! Да, что он хочет!? Я вновь сбросил. Да… Мы опять напьёмся, ну или на крайняк я.
- Выпьем? – Предложил я.
- Что за живое зацепил? – Злорадствовал нетесть. – Мы-то выпьем, но я продолжу, что ты понял, что ты говно.
По-моему он встал в любимую колею. Мы выпили, и Игнатьевич продолжил:
- С юриспруденцией как? Нормально. Вот тебе простейший пример: порно. Смотришь?
- Нет. – Соврал я.
- Поверю. – Не поверил он. – Почему у нас нет, ни одного специализированно магазина? Потому что, изготовление либо хранение с целью распространения или рекламирования, либо распространение или рекламирование порнографических материалов, печатных изданий, изображений или иных предметов порнографического характера, либо публичная демонстрация кино- или видеофильмов порнографического содержания – наказываются общественными работами, или штрафом, или исправительными работами на срок до двух лет, или арестом на срок до трех месяцев. – Процитировал Игнатьевич.
- Понял? – Не останавливался Пётр Игнатьевич. – Это табу. Страна живёт как при инквизиции. Почему, я не могу прийти в магазин, купить себе диск: «Месть горячих сисек в четверг часть 11»?
Я молчал. Что-то странный он для повара.
- А потому, что какой-то старый пердун, в правительстве дрочил, в то время как его сосед смотрел в тихоря «Эммануэль» на видике. А ему  кассету не дал. И он, пердун, сдал соседа мусарам. Соседа на сем лет-то и посадили.А ему премию дали, а он еще и в правительство влез. И когда этот пердун, пришёл к власти, он решил, а хрен кто по телеку голую жопу увидит! А я-то в правительстве! Я то, могу у себя в кабине лысого погонять! Мне КГБ изымут, а я буду смотреть!
Похоже, Пётр Игнатьевич любил фильмы для взрослых намного сильней чем, многие благоверные и законопослушные граждане.
- А вы точно повар? – Поинтересовался я.
Повар лишь злостно фыркнул. Мы опять выпили. Минут пять, молча, смотрели как немецкая биатлонистка наяривает четыре штрафных круга.
Необычное мировоззрение. А может он прав. Всё-таки Греция. Там тепло, радиации нет. А можно вообще, что-нибудь нейтральное. Швейцария?
- А можно в Швейцарию?
- Что? А. Можно. Работа та же. Устраивает?
- Я со страной ещё подумаю.
- Я так понял: мы договорились?
- Да.
Пётр Игнатьевич расцвел:
- Надо за это выпить, подожди я за Женей сбегаю, и колбасы ещё куплю!

Среда.
Выбирай: мёртвый герой или живой трус?
Из х\ф Джонни Д.

Какая же она красивая. Катя! Давно я тебя хотел. Вот! Вот он – момент истины. Сейчас я овладею тобой! Она сидит передо мной. В розовой кофте на молнии, джинсах с карманами на штанинах. Светло-русые волосы, слегка колышет ветер. Чёлка слегка прикрывает правый глаз. Сегодня ты только моя! Я беру её на руки. Она приятно молчит. Пошёл мелкий снег. Я несу её в угол, потемней. Угол потемней, оказался углом школы №9. Раздеваюсь. Она ложиться на мою одежду. Я медленно раздеваю её. Кофта. Непонятного цвета майка. Нет лифчика? Джинсы. Да не стони ты так, девочка! А то я себя уже чувствую Антонием Бандеросам! Трусики шортиками. Вот ты и голая. Снег падает на её колышущуюся грудь. Сейчас я войду, секунду! Не влезает. Какого… Не лезет и всё. Да, что за! Да не такой уж у меня и толстый. Что ж ты так орёшь!? От боли, или тебе уже хорошо. Не лезет и всё. Я не растерялся. Беру её киску в кулак, оттягивая, насаживаю себе на член. Начинаю водить, этим бутербродам вверх-вниз. О! Так-то лучше! И мне хорошо, и ей приятно. Небольшой дискомфорт. Такое чувство, что на меня, в темноте, смотрят дети. Из осветляемых окон. Приложив маленькие ладошки к стеклу, и прильнув к нему же лицом. Два мальчика и девочка. Мы продолжаем заниматься, так сказать любовью. Я поворачиваю голову вправо, и вижу…вижу детей прильнувших к стеклу лицами, и внимательно смотрящих на меня, из школьных окон. Ну, дети, что ж вы, в самом деле! Я взваливаю Катю себе на левое плечо…

Стол, а на нём… на нём пустая бутылка! Дежа-вю? Я, что опять спал сидя? Я огляделся. Точно, твою мать! Только уже не посередине дивана, а с левого края, В квартире тихо. Сижу с минуту. Ни звука. Встаю. Обследовав всю квартиру, нахожу две записки. Одну на холодильнике, от Петра Игнатьевича: «Вадим! Буду в четыре. Не уходи. Надеюсь на тебя». Вторая, в правом кармане халата, по всей видимости, от Маши: «Не пей. Нам надо поговорить». Серьёзный разговор? Скорее всего. А как же не пить Машенька!? Когда твой папенька алкашина!
Выйдя из душа, смотрю время в своём телефоне.14:09 и 11 пропущенных от отца. Сдаёт позиции. Звоню Маше. Мелодия всё еще панковская.
- Лё. – Голос её весел. Это радует. На фоне какие-то крики. Будто она стоит в столовой, в буфет, в очереди. Перед ней 16 человек. Очередь такая огромная, потому что сегодня среда, а только по средам продают, пирожки с вареной сгущёнкой. Все орут: Э! Потапов! По четыре бери! Больше не бери! А то всем не хватит! Ты оглох, придурок!
- Маш, привет, - а вот мой голос слегка дрожит, мне перед ней стыдно, - ты, во сколько сегодня будешь?
- Сегодня? Поздно буду, у меня автошкола, и танцы сегодня, буду к восьми. Ты дождёшься меня?
- Обязательно.
Она смеётся.
- Чмоки. – слышу от неё. Ложу трубку.
И так, что мы имеем? Пётр Игнатьевич придёт в 4. Мария Петровна в 8. За 4 часа мы с Петром будем в стельку! Ничего лучше как бежать отсюда, мне в голову не пришло. Одевшись, смотрю в зеркало, напротив входной двери. На меня смотрит голубоглазый блондин, с трёх дневной щетиной, не чищеными зубами, слегка заплывшими глазами. В модной «скользким» куртке с волосатым воротником, и голубых джинсах. Вот такой я красавец!
Выйдя на улицу, я понял, что пропил и проспал осень. Я стаял под козырьком парадной, чувствовал резь в глазах и головокружение. Передо мной была следующая панорама: белый двор, «волга» в снегу, детский сад. Вот и зима. От избытка белого света глаза слезились. А голова кружилась от свежего воздуха. Я опёрся левой рукой о стену. Стоял так минуты три. Глаза привыкли, голова успокоилась. И так какой план? Время 14:23. Буду жать Машу до её прихода. Долго, чёрт побери. А что делать? Тем более в квартиру я сейчас не попаду, ключей у меня нет, а дверь я захлопнул. Будем ждать. Я направился в ближайший ларёк. Снег тихо хрустит. Последний раз я был наружи в воскресение, был ноябрь. А теперь я бы не сказал, что сейчас ноябрь. Будто и в правду осень проспал. Ларёк я нашёл довольно быстро, он за домом моих новых знакомых. Купив 2 литра пива и 4 шаурмы, я пошёл обратно во двор.
Чтобы Пётр Игнатьевич меня не нашёл, я сел на скамейки у одной из парадных, дома, который был перпендикулярен, Машиному дому.
Я пил пиво, ел шаурму, наблюдал за Машиным подъездом. После нескольких глотков пива, я ощутил знакомую лёгкость по всему телу. В принципе, так, я смогу дождаться Маши. На улице не холодно, ветра нет, пиво пью – нормально. Во дворе тихо, недалеко девушка выгуливает мопса, в беседке неподалёку – пьёт быдло. Белый день, а они пьют. И на работу им не надо? А что им вообще надо? А мне, что надо? Наверное, Пётр Игнатьевич прав. Ничего не изменить. Не потому, что всё очень трудно изменить, а потому, что никто, ничего меня не хочет. Как есть, так и есть. А как Ленину удалось разрушить веками налаженный политический строй? Он был настолько харизматичен? Вряд ли. Он был человек своего времени. Своей эпохи. Тело России было источено червями нигилизма, бедного крестьянства, империалистической войны. Ленин просто смог из всего этого извлечь выгоду. А молодец ведь. Находясь в иммиграции, командует первой революцией. Провал. Но он не расстроился. 17-й год всё расставил на свои места. А я чем хуже. Уеду в Швейцарию, и буду командовать здешней революцией. Это идея меня развеселила, я улыбнулся. Достал из корма плеер, нацепил наушники, играет какая-то весёлая мелодия. Я немного повеселел. Вот только у меня нет друзей по фамилиям: Каменев и Зиновьев, которые меня подержат. А и хрен с ними!  А зачем, что-то менять. Мне что плохо? Деньги есть, девушка уже есть. Что мне ещё нужно? Не знаю. Что постоянно поднывает после рюмки, другой. Мысли всякие. Самое обидное, что Пётр Игнатьевич прав. Мы ничего не можем сделать, нет, не потому что у нас руки кривые. А потому что не хватает смелости. Мы смелые, когда пьяные. Пивные путчи в Германии 30-х годов – яркий пример. Ребята пригубили, осмелели, нашёлся заводатор. Все революции делаются в пьяном угаре? Ленин тоже был пьян, и все его соратники? Ну, тогда это всё объясняет, почему мы в такой жопе. Все-таки наверно время, место и окружающее общество создаёт таких людей. Я сделал ещё несколько глотков. Вот, например Бред Пит. Знаменитейший актёр, меценат, и наверно вообще хороший человек. Кем бы он стал, родившись в Кишинёве? Или в Баку? Знаменитым актёром? Не уверен. Вот может и я, поменяю среду обитания и стану…ну не знаю. Тоже актёром, а лучше режиссёрам. Сниму фильм под названием: «Как я проспал осень». В главной роли: Бред Пит. Так и поступлю. А как же Маша? Она сама предложила сегодня поговорить. Вот мы сегодня всё и обсудим. Может, я её украду в Швейцарию. От этих мыслей, пива, и уже остывшей шаурмы, и музыки в наушниках, мне сделалось совсем хорошо. Мима проходят люди.
Две девушки: брюнетка и рыжая. Молодые, красивые. Чёрт! Они шепчутся, хихикают глядя на меня. Я улыбаюсь им в ответ. Чёрт побери! Да я отдам любой палец на руке, что бы переспать с ними двумя! Они проходят, я оборачиваюсь. Они идут дальше, по очереди озираться на меня, и машут ручками. Ну, давай, иди к ним! А! Как всегда. Испугался.
Вслед за девушками, идёт молодая пара. Парень и девушка. Красавец и чудовище. Господи и такое бывает! Красивый молодой человек. Светлые волосы подстрижены в привлекательную, модельную стрижку. Правильные черты лица, серые, приветливые глаза. Одет в голубуй джинсовую куртку, с белым меховым воротником. На шее чёрный шарф. В джинсах серо-зеленного цвета. Обут во что-то с металлическими носами. Не парень, а модель! Стильный, молодой, красивый. И под руку он держал её. Она немного ниже его, волосы светло-русые, длинные и прямые. Уши немного торчат из-под волос. Напоминает эльфийку. Глаза. Глаза…глаза как-то далековато друг от друга. Выделены чёрной тушью. Веси также черны. Чёрная синтетическая куртка, большая широка юбка, также чёрная, черные чулки. Высоки черные берцы, так же с металлическими носами. Я надеюсь, серой не запахнет, когда она пройдёт мимо. Они проходил в полуметре от меня. Наверное, я со свистом втянул воздух носом, потому как она странно на меня посмотрела. Вот и такое бывает. Наверно это любовь. Сейчас они придут к ней домой, она сядет за уроки, а парень, что б не мешать ей, будет смотреть фильм, на компьютере в наушниках. Ему позвонит друг, предложит выйти на улицу, пройтись по паре литров. Но парень, откажется, скажет, что мол у девушки, помогает ей. Потом в комнату войдёт, отец этой девушки, и будет кормить парня сёмгой, которую он поймал в прошлом месяце, в Норвегии. Которая, зараза первых два дня не клевала, но в третий день, улов был офигенный. Вечером парень с девушкой украдкой потрахаются, затем уснут, размышляя о совместной жизни. Наверно в этом нет ничего плохого.
15:47. Скоро появиться Пётр Игнатьевич. А вот и он! Меня не заметил – радует. А он раньше времени. Сейчас войдёт в квартиру, меня нет, расстроится (потому, как из квартиры я исчез), напьётся (я надеюсь) и ляжет спать.
Стой стороны, в которую шли влюблённые, идёт парень. Высокий, тёмноволосый. В черном пальто до колен. В наушниках. По всей видимости, пьяный. Потому как на ходу слегка пританцовывает, и подпевает незнакомому исполнителю. Сейчас он пойдёт на автобусную остановку, по пьянее, сядет не на свой автобус, приедет в чужой район. Начнёт дебоширить в автобусе, его высадят. Он поймет, где находится. Позвонит знакомой девушке, которая, на свою беду живёт в этом районе. Будет звать на улицу, но та на учебе. Тогда позвонит другой. Другая живёт в смежном районе, и уже, пришла с учёбу или работы. Но на улицу не пойдёт, будет умолять его пойти проспаться, а если он так хочет, то прогуляется с ним на выходных.
Да, разные судьбы у людей. У меня, у красавца, у танцора. Всё-таки нет одинаковых людей. Как ни крути. Или я плохо кручу?
Я сходил за добавкой. Вернулся на тоже место. 16:43.
Куда ты делся?тебя батя ищет.я на работу в пятницу устра-сь=) – Смс от Пети.
А куда я делся? 3 дня меня нет, соскучился, что, а ж на работу решил устроиться. Работа. Что такое работа я плохо знаю. Я по большому счёту не работаю, за меня всё делают тётки-экономисты. Работа, наверное, хорошо. Государство даёт тебе работу, социальную защищённость, пенсионный фонд. Частное лицо тебе такого не предоставит. А государство это, что? Это тоже частное лицо, точнее лица. Это группа людей, которая, какими путями. Будь то честные: якобы выборы, наследствам, обманом пришли к власти. И абы кого они в свой круг не пустят. Мы все живем, так как кому-то нужно. Они придумали законы, конституцию для нас. Что бы нам было хорошо, и они не горевали. Собрались как Иванов П. и Петров И. и разговорились.
- Хорошо, что папики нас в правительство взяли! – Говорит Иванов П.
- Да, хорошо! Но строй-то поменялся! – Подхватывает Петров И.
- Ничего. Мы новую конституцию напишем!
- А чё тут писать? Всех в армию, что б не мешали, под ногами не путались!
- А ты прав! Петров И. Правильно! Скажем, что враги кругом, провокации!
Да уж. Петр Игнатьевич за 2 дня на меня так повлиял, как отец за всю жизнь не смог. Как-то грустно становиться. Надо о чём-то хорошем подумать. О Маше. Маша, Маша! Приду, нет, лучше перехвачу тебя около подъезда. Поднимемся в квартиру, поговорим. Я наверно тебе все карты открою. Расскажу про внука, которого ты должна Петру Игнатьевичу, позову с собой в Швейцарию. Ещё заберу с собой Петра и Павла, что им тут делать? Откроем свою киностудию.
Сидеть надоело. Решил походить по району. Особого позитива мне это не принесло. Я обнаружил 7 парикмахерских, 16 продуктовых магазинов, 4 промтоварных, 2 продуктовых и 1 вещевой рынка. И всего лишь 4 бара, в одном из них, «Мутный глаз», выпил разливного пивка.
19:31. Уже темно, я у подъезда. Сейчас придёт Маша, мы поднимемся, поговорим и зачнём бейбика.
Маша появилась только 20:32. Мы поднялись, но, ни какого разговора, я начать не успел. Она набросилась на меня, как девочка Оля, живущая в деревне Борщовка, которая приехала только что из города, после учёбы. Причём изрядно пьяна. А её мальчик Саша, ждавший её неделю, ласково называвший её малая, при её то весе 91, и росте 183. В общем, просьба Петра Игнатьевича выполнена, можно собирать чемоданы. 
      
Ну, привет. Давно не виделись, Ира. Ты как всегда неотразима! Стройная светло-русая красавица. Фигура идеальная 90-60-90. Концы волос лежат на упругой девичьей груди. Стоишь ко мне профилем, смотришь на диван перед собой. Оранжевый свитер без рукавов, на руках, что вроде чулков, кисти рук свободны. Черная строя юбка, чуть ниже колен. Правая нога слетка выставлена вперёд. Ты просто секси! Зачем так смотреть на диван? А! Ясно! Наша старая знакомая! Катя! Всё в той же кофте и джинсах. И чем же вы займётесь? Хм. Ставлю руку на отсечение, что этим самым. А кто из вас будет  мальчика? Ира раздевается. Да! Ну не это ли предел всех мужских фантазий. А за мальчика Ира! Она надевает на себя, черный накладной член, сантиметров на 5 больше чем у меня. Удивлен. Ира подходит к Кате, поворачивается ко мне спиной. Лицо Кати на уровне попы Иры. Да, Катя, пососи эту черную плоть. Ира пока тебя разденет. Обнажённая Катя встает. Они целуются. Прелесть. Катя опускается губами ниже, ласкает соски Иры. Встает. Нагибается, упирается руками в спинку дивана. Попа у тебя Катя, просто песня. Сейчас Ира покроет тебя, как нежный и ласковый любовник. Чувствуешь? Да, детка! Она вводит и выводит. Хорошо? Кто бы сомневался. Но что, же скучает Ира? Я ей помогу. Подхожу сзади, мои руки скользят от груди к бедрам. Не останавливайся Ирочка! Сейчас нам всем будет хорошо!

Четверг.
                - Сынки! Сынки! Постойте! А когдай-то чистый четверг?
                - В пятницу!!!
Диалог бабки и сварщиков.

Маша разбудила меня ровно 7 утра. Мы пошли завтракать в кухню.
- Послушай, Маш. Я должен тебе, сказать…
- Не надо. – Перебивает она. – Отец вчера приезжал ко мне на учебу и всё объяснил: про внука, про тебя и меня, про Швейцарию.
Вот! Получи и распишись! Пока ты думал: как всё по лучше завернуть, они вдвоем тебя завернули!
- И, что ты думаешь? – Поинтересовался я.
- Ну… - Затянула, она. – Я не знаю, я, если честно сама хотела сына, чтоб папа отвязался. А про наши с тобой отношения… давай сегодня вечером поговорим, останься. Хорошо?
- Ладно. А если я напьюсь с твоим отцом?
- Отец улетел сегодня в Берн, в 4 утра.
Твою же мать, Пётр Игнатьевич! Человек-слово. Как там? Мужик сказал – мужик сделал!
- Не скучай только. – Она сделала губы бантиком.
Сначала я хотел обидеться. А чего мне обижаться. Я же вроде сам хотел жизнь поменять. Батя не мог, я не мог. А тут какой-то повар, с будущей дочкой биологом. А жена у него кто? Кондуктор? Медсестра? Моя судьба творилась в чужой квартире на чужие деньги. Чем я не Ленин?
- Попробую.
Маш чмокнула меня и ушла в ванну. А я сидел на табурете, смотрел в одну точку на кафеле, пил кофе. Я так и сидел. Наверно долго. Услышал, как Маша ушла. Я опять один. Да и хрен с ним, Вадим! Вадим? Я вру даже себе. Допив кофе, я пошёл чистить зубы. Выхожу из ванны в трусах… Она смотрит на меня. Сначала испугано, затем с призрением и разочарование. Стройная блондинка. Длинные волосы. Пышная грудь, даже очень пышная. 4 размер, а может и 5. Ноги, м-м-м! Ноги прекрасны! А вот юбка явно коротковата. По-моему, я вижу её красные трусики. Лет ей явно больше чем она выглядит, выдают сеть мелких морщин у глаз. Тем не менее, от этого она менее роскошной не становиться. Я что опять уснул? Входная дверь открыта.
- Всё-таки он не врал, мерзавец! – Плохое начало знакомства. – После 26 лет брака! Старый извращенец!
Что-то я вообще ничего не понял.
- Рафаэль! – Это блондинка кричит в открытую дверь. – Поднимайся. Нам уже незачем скрываться, от этого старого гея.
Гей? Меня приняли за…, твою мать!
- Нет, нет, нет! – Начал оправдываться я. – Вы всё не так поняли!
- Я всё прекрасно поняла! Рафаэль быстрее!
- Я… я парень вашей дочери Маши.
Теперь она ничего не понимала.
- Маша!? Уже мужиков домой водит? Ладно. Может, оденься, и начнём знакомство с начала. – Она даже выдавила, что-то вроде улыбки.
Ушёл в комнату, оделся, вышел в прихожею, никого. У входной двери стоит огромная картина: стол, на ней 11 вишен. Они были в кухне. Она сидела и курила. Рафаэлем оказался латинас, на голову ниже меня. На вид лет 15.
- Извините меня, за то, что я так сразу, на входе. – Начала она. – Дарья Сергеевна. Это Рафаэль.
- Вадим. – Представился я.
- Как вы догадались, я мать Маши. И, наверное, бывшая жена Пети. Это мой любовник. Я надеюсь – это останется между нами.
- Согласен.
- Вот и славно! – Зачастила Дарья Сергеевна, встала. – Мы с Рафаэлем пойдём наверх, а вы чувствуйте себя как дома.
Да я уже и так, как дома.
Они ушли. Я остался в кухне. Включил телевизор: «евроспорт». 12 пропущенных от… от бати! Ну, коль делать нечего, позвоню ему. Гудок, второй, третий… Отец не поднимает. Обиделся? Игнорирует? Наверное, не слышит. Как всегда со своими малолетками зажигает. Ну, я ему звонил, мой долг исполнен.
Чувствовать себя как дома, мне ничего не мешало. Кроме, правда, постельной борьбы, которую затеяли Дарья Сергеевна и Рафаэль. Дарья Сергеевна стонало громко, и как-то возбуждающе. Сначала я тактично не замечал. Потом начал откровенно ржать. Я выключил звук в телевизоре, и смотрел, как австралийские тенесистки стонут голосом Машиной мамы. Потом мне стало интересно. Полтора часа подряд! Рафаэль, ну ты дикий самец! Как же он справляется? Мне стало интересно, как же он справляется? Я тихонько поднялся наверх. Классика жанра! Дверь они не закрыли. Специально? Это очевидно. У Дарьи Сергеевны животный расчет: Громко кричу, Вадим поднимается, когда Рафаэль сдаётся, он его заменит. Подхожу, выглядываю из-за двери. Огромная двух, а то и трёх местная кровать. Рафаэль лежит на спине, на нём скачет Дарья Сергеевна. Я вижу её спину, и упругий, загорелый зад. Он скачет вверх, вниз, вверх, вниз, вверх…. Она оборачивается и видит меня. Если честно мне стало очень стыдно, и даже страшно. Я оцепенел. Она улыбается, раздвигает ягодицы руками, и шепчет:
- Иди ко мне.
Я расстегнул ширинку.

Кровать явно трех местная. Я лежал с левого края. Смотрел в потолок. Дарья Сергеевна, лежа посередине, курила. С правого края, спиной к Дарье Сергеевне, лежал Рафаэль. Спал. Устал бедненький. Дарья Сергеевна, держала сигарету левой рукой, а правой норовила взять меня за член. Я извивался как уж на сковородке, она хихикала.
Сейчас мне было стыдно. Я отъимел в задницу, мать своей девушки и матери своего ребёнка. И кто я теперь?
- Я надеюсь, - откашлявших начал я, - это останется: нашим маленьким секретом.
- Хи-хи, не переживай Маша ничего не узнает.
Молчим.
- Вы так не лестно о муже отзывались… – Начал я.
- Да. Наверное, ты знаешь, что этот подонок хочет внука. Мол, мужик должен стать наследником. Долго он мозги колупал дочкам. – Начала повесть, Дарья Сергеевна. – Я ему и говорю, а сам! Давай я тебе сына рожу. А он ходит, мнётся. А потом заявляет: Я – гей! И на тебя у меня не стоит женщина. Мы поссорились. Я уехала в Минск, на полгода. Там познакомилась с Рафаэлем, решила приехать сюда, позлить его. А он мне вчера звонит, и говорит, что срочно улетает в Цюрих.
- В Берн. – Поправил я.
- Что? Ну, в Швейцарию. Чего его понесло?
 Что за семейка. Пётр Игнатьевич говорит, жена не может родить. Жена говорит: Муж гей. Кому верить? А что я Маше скажу? О чём мы будем с ней разговаривать?
 - Не переживай. Маша про Рафаэля знает. А про нас с тобой, мы ничего не расскажем. – Утешила Дарья Сергеевна. – Мы вечерком, в ресторан сходим, к подружке заскочим. Квартира будет в вашем распоряжении.
Она подмигнула. Я встал с постели, пошёл в уборную. Что-то член фекалиями пахнет, надо в душ.
2 часа дня. Маше придёт в 4. Чем заняться? Ходил, пил, ел, звонил отцу (он так и не поднял). Остаток  времени, я провёл перед телевизором. Скука. Рутина. Вот он быт. А, что я буду делать там, за бугром? Языка я не знаю. Знакомых нет. Если Машу не увезу, так это вообще капец.
Маша пришла во время, как и обещала. Мать её ещё не ушла и собиралась наверху.
Наш разговор звучат в кухне.
Мне хотелось поскорей всё выяснить. Я начал:
- Маша. Нам нужно выяснить наши отношения.
Маша его йогурт.
- Хорошо. – Как-то удивилась она.
- Я хочу быть с тобой. Хочу увезти тебя с собой, познакомить с отцом.
Вспомни отца, вот и он! Звонит. Папа, не вовремя. Я опять сбросил.
- Может с начало с отцом, а потом уедем? – Улыбнулась Маша.
Всё-таки я её люблю!

Пятница.
- До пятницы, я совершенно свободен!
Из м\ф Вини Пух.

Лера. Откуда я знаю твоё имя? Я смотри ТВ. А  ты такая же, как и по телевизору. По всей видимости, у нас с тобой намечается секс. Ты лежишь, обнажена на диване. На тебе только непомерно большой пояс, закрывающий всю талию. Маленькая, бритая, нежная киска. Неплохо. Иди ко мне. Улыбаешься! А это, что? Волосы. Да это шерсть! Редкая, бурая шерсть, от грудей вверх, до подбородка. Очень похоже на лобковую растительность. А ты все улыбаешься, тебя это не смущает. А чего это должно меня смущать? Да детка! Я иду к тебе. Волосы на ощупь – мягкие.  А это кто? Стоит у тебя в изголовье. Не вижу? Папа что ли? Всё с тобой ясно! Папина ты дочка!

Проснулись мы как всегда в 7. День решили построить следующим образом: Маша на учёбу, после неё, сразу ко мне (адрес я оставил). Я домой, рассказываю всё отцу: про Машу, будущего сына, уезд в Швейцарию. Он меня отпускает с миром (потому, что ему всё ровно, где его сын). После встречаем Машу. Живём несколько дней у меня, до возвращения Петра Игнатьевича. Схема проста.
Я был в 15 метрах от своего подъезда. Предвкушал, что скажу бате. А вот и батя! Он вновь пытался мне дозвониться. На этот раз я отвечаю:
- Алло.
- Алло!? А в гарло ты ничего не хочешь!? например х.. – Так отец матерился только один раз. Мне было тогда лет 8. Отец сидел на кухне, пил чай. А я полез в антресоли за яблочным компотом. Банка была трёх литровой, а я маленький. И я случайно разбил банку о папину голову.
Я опешил.
- Чего ты орёшь? – Решил я поинтересоваться.
- Ты думаешь мне на тебя плевать!? Почему трубку не брал!? – Тон он не сбавил, но материться перестал.
- Ну…
- По фиг! – Перебил отец. – Я не знаю, где ты находишься. Потерял адрес, который ты давал, с этими малолетками. Но продолжай там находить! Романюка взяли!
- Что? Какого Романюка? – я честно не понимал.
- Подполковника Романюка! Который тебе писульку от армии накропал! Его кто-то  сдал. Его посадят лет на 12. А он, что бы срок себе скосить, сдал всех кому малявы писал! Деникина, Ветринского, тебя, короче всех.
- Что-то я не понял.
- Что тут не ясного!? – закипал батя. – Тебя загребут в армию! Если найдут, конечно. Ко мне каждый день, то работу, то домой… С начала из военкомата, потом из мусарни ходят! Тебя ищут! Чуть мне растление несовершеннолетних не пришили! Так, что сынка прячься. Сиди там где сидишь. Я служивым и ментам сказал, что мы с тобой мол поругались, я тебя и с работы выгнал, и не знаю где ты прячешься. Говорю у подруги, у какой не знаю. Но из страны ты не убежал. А то ещё посадят, если поймают. Говорю, мол ты не знал про Романюка, это всё я подстроил. Мне, правда, повестка в суд пришла. Но мне от силы условно, или штраф, на крайняк поселение дадут. За укрывательство. Твоя задача: не появляться на районе! Понял? Они в хату через каждые 25 минут заходят, не пришёл ли мол, ваш сынка? А я им: идите в сраку! До лета погамсай у бабы своей. А там на генерал-майора Ложечкина выйду, что-нибудь придумаем. Понял, сынок? Сын!? Аллё!?
Меня охватил ужас. Меньше всего я этого ожидал. Ноги ватные, будто вросли в асфальт. Речь отца меня испугала, в глазах всё стало черно-белым. Но самый страшный ужас был передо мною. Два милиционера: сержант и младший сержант. Отдающие мне честь. И прапорщик, явно военный, говорящий мне:
- Шибанько Родолюб Степанович? Пройдемте с нами.

Ноябрь – декабрь 2009