Гл. 15 - 20

                XV
Истинных рикэ’авар было пятьдесят три. Именно они стояли во главе тех, кто уходил осваивать новые земли, они разрабатывали планы горо-дов и руководили строительством. Они основывали Дома Знаний, закла-дывали корабли, разбивали сады, учили Киниан многим ремёслам, наукам и премудростям магии. Рикэ’авар были вождями, лидерами, учителями для народа, они положили начало кинианским кланам в отдалённых уголках Эрмар. Они всюду были первыми и наиболее уважаемыми (после Изначальных, разумеется), и сами  воспринимались, как какое-то обособленное племя, наделённое исключительной силой и властью – ещё бы, чистая кровь Призванных из Начала, первое рождённое поколение!
Рикэ’авар и держались, как особый клан, собирались вместе, решая судьбу вверенных им областей, временами напоминая пародию на Совет Кольца Стихий. Все, кроме троих. Причём, по логике вещей, по крайней мере, двое из этих троих должны были стать во главе всех рикэ’авар.  А точнее, один. Первый из рождённых на Эрмар. Он мог бы стать предводителем благородных рикэ’авар без особых усилий и заслуг, просто по праву рождения, но не стал. Ему был предназначен иной путь.
 Элимар Тирхаурэ(1), старший сын Тхирмиунара и Эрмару, впервые увидел мир в мягких серебристых предрассветных сумерках на берегу Лайнигилэр. Он появился на свет молча, удивлённо вытаращив огромные, не по-детски глубокие глазищи. Его брат-близнец, Каримар Тиэссиль(2), вёл себя, как подобает нормальному ребёнку – недовольно заорал, морщась от света появившегося солнца.
Они были разными с первой минуты, с первого глотка воздуха, и остались таковыми, причём с годами эта разность только усугубилась. Один предпочёл называться только первым именем, другой – только вторым, под этими именами они и вошли в предания. Высокий, стройный, совершенный во всех отношениях красавец Каримар постоянно позволял себе насмешки в адрес маленького смешного Тирхаурэ, волею судьбы так и оставшегося навсегда в образе вечного подростка, а анархист и сорвиголова Тирхаурэ откровенно издевался над изнеженно-утончённым Каримаром, доводившим любой труд свой до математически мертвого совершенства.
Старший был скромен в одежде и практически не носил украшений – младший прославился как неисправимый пижон и законодатель мод. Старший обожал эксперименты – младший предпочитал точные чертежи и проверенные методы. И даже в глубоком детстве Тирхаурэ всегда бежал впереди отца, тогда как Каримар аккуратно шёл позади матери.
Они были разными, и путям их суждено было разойтись, но они были братьями, и благодаря (или вопреки) этому, оставались вместе, делали одно дело, немало, правда, досаждая окружающим своими разногласиями и публичными спорами. Ещё в Эйнааре они снискали себе славу самых неразлучных непримиримых спорщиков на всей Эрмар. Их взгляды не сходились практически ни в чём: Тирхаурэ был женат и имел семерых сыновей – Каримар, не будучи связан узами брака, обрабатывал девиц направо и налево, а своих детишек не только не узнавал ни в лицо, ни по име-нам, но даже не знал точно, сколько их всего, и есть ли они вообще. Тирхаурэ мотался по всей Эрмар по отцовским поручениям – Каримар старался не покидать города. Когда строился Ринар Нонэр, старший брат вкалывал, как проклятый, тогда как младший предпочитал отделаться советами либо замечаниями и неохотно принимался за работу только под обжигающим взглядом отца.
Тирхаурэ возюкался с племянничками, детишками их младшей сестрицы Эльвиэ Антару(3), как с собственными отпрысками, а Каримар предпочитал с ними не связываться, мотивируя это тем, что сестрины наследнички изгваздают ему костюм и раздёргают причёску. Тирхаурэ жил в Ринар Нонэре, возле отца, не захотев даже остаться в Миунэре - городе, построенном им и братом на берегу Лайнигилэр в память о встрече их родителей, и никогда не стремился никуда переезжать, тогда как Каримар рвался в столицу, его прельщали блеск и пышность Эммион Эйнаара, а также присутствие подходящей, с его точки зрения, компании. Потому-то Каримар и пропадал подолгу в Золотом Городе, веселясь и втайне досадуя на то, что он не является первым из Рождённых. Как бы можно было развернуться! А этот недомерок не понимает своего счастья и торчит в холодном замке, мрачном и противном, где поутру индевеет вода в кувшинах, и жадно слушает все отцовские проповеди…
Несмотря на всё, Каримар по-своему любил брата, и даже временами завидовал ему, хотя и не понимал, что в нём находит отец, раз подолгу беседует с ним за закрытыми дверями, проводит какие-то ритуалы или что-то похожее. Каримар не имел особых способностей к магии, поэтому даже не утруждал себя ничем, выходящим за рамки обычных повседневных нужд. И это тоже иногда его задевало. Хотя ненадолго – он оглядывал себя в зеркале, поправлял что-нибудь в одежде или причёске, добиваясь полного, на его взгляд совершенства, и совершенно успокаивался. Особенно радовал его тот факт, что (как ему казалось) Тирхаурэ отсиживается в отцовском замке лишь из-за того, что потомки его семерых сыновей упорно не желают относиться к пра-пра-пра-пра…дедушке уважительно, так как сами выглядят старше и серьёзнее. Хотя… при всём при этом на Эрмар можно найти навскидку штук пятьдесят – шестьдесят городов и городишек, где Тирхаурэ неизменно встречают с почестями. И немудрено – все эти городишки были выстроены его потомками. Может быть, где-то существовали города, отстроенные потомками Каримара, даже, скорее всего, так оно и было, но горе-папаша, к несчастью, не знал никого из них.
Ни Тирхаурэ, ни вечно беременная Эльвиэ Антару никогда не стремились к общению с остальными рикэ’авар, а Каримару не позволяла то ли гордость, то ли лень: во-первых, по закону не положено младшему брату лезть вперёд старшего без его согласия, а во-вторых, там же надо суетиться, делать что-то полезное для народа.… Насчёт пользы у Каримара было убеждение, что нет ничего полезнее чаши горячего вина, даже для народа. Для народа – тем более. А вот насчёт законов… Правда, Тирхаурэ постоянно подначивал его, говоря, что отец-то плевал с высоты всех миров на законы  Совета и им велел, а вот относительно лени вопрос не поднимался вообще, поскольку сие было больное место Каримара, его уютный грешок, и Тирхаурэ при всей своей язвительности не хотел настолько обижать брата, хотя мог наговорить много интересного, да и язык постоянно чесался…
Короче говоря, трое детей Старшего из Круга Изначальных не входили в клан благородных рикэ’авар. И, скорее всего, к лучшему. Потому как нет ничего тяжелее, чем быть связанным словами присяги или клятвы верности клану и разрываться между долгом и честью, законом и справедливостью…

                XVI
Воистину прекрасен Эммион Эйнаар в зыбких сумерках перед приходом солнца. Даже жители Золотого Города никогда не смогут привыкнуть к великолепию парков и садов, причудливых фантастических зданий, блеску витражей и мозаик, величественной роскоши башен, пронзающих небо драгоценными стрелами, украшенных развевающимися на ветру лентами…. Пение струн и звон бубенцов, голоса птиц и успокаивающее журчание хрустальных фонтанов… Строгая красота полупрозрачных статуй из самоцветного камня  и  слепящий ореол бронзовых изваяний, блеск и сияние абсолютного счастья - ибо не могут быть несчастливы живущие среди такой красоты. Даже постоянные жители Эйнаара не уставали восхищаться своим городом – что уж говорить о гостях и путешественниках! Только слепец останется равнодушным, а зрячий не может хоть на миг не ослепнуть от столь ошеломляющего зрелища, ибо воистину прекрасен Эммион Эйнаар.
Что таит в себе эта красота?..

Тхирмиунар прибыл в столицу на рассвете. Несмотря на собственное взвинченное состояние и серьёзность дела, он не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ажурными стенами Эйнаара издалека – солнечные блики так и плясали в затейливых гранях, чешуйках и изгибах узоров, преломляясь и окрашивая золотую вязь в радужные тона. Радуга бликов всегда напоминала ему что-то из времени до начала Эрмар, нет, даже нечто более дальнее, давнее, может быть, Начало или Безвременье… Во всяком случае, ему и раньше доставляло удовольствие данное зрелище, ради этого он даже выбрал не тот коридор(4), которым обычно пользовались все члены Совета – ведущий ровнёхонько на Площадь Собраний, а другой, - на отшибе, на опушке леса, в трёх с небольшим сотнях шагов от города. Выйдя из-за деревьев на открытое пространство, он ожидал увидеть то, ради чего сделал такой крюк, но… Вместо ажурных решёток, увитых до половины живым ковром из цветов и винограда, возвышалась массивная каменная стена в четыре роста, украшенная, если можно было так выразиться, зубчатым венцом, по форме напоминающим листья клёна. По всей стене расположились какие-то условные окошки, столь узкие, что казались процарапанными острым ногтем. То там, то сям высились странные приземистые башенки. По стене курсировали какие-то фигурки. А потрясающей красоты резные ворота куда-то исчезли, уступив своё место довольно-таки уродливой громоздкой конструкции, подбитой гигантскими шипами и заклёпками.
Тхирмиунар остолбенел. У него в голове не укладывалось, кому и на кой понадобилось так уродовать городскую стену. Нет, здесь что-то не так, подумал он. Сначала апатичность и абсурдность решений Совета, затем пугающие слухи отовсюду, эта иерархическая система, наместники из рикэ’авар во всех областях… Зачем нужны наместники, ежели законы ни у кого не вызывают внутреннего протеста, а? Да… А теперь – это. Что они задумали? Одно дело – строить укрепления на болотах, в диких землях, но это-то для защиты от хищников и сил природы, временами вырывающихся из рук Несущих(5). А от кого оборонять столицу? Тем более – так?!
До Площади Собраний он дошёл, совершенно озверев. Улицы были пусты, лишь иногда попадались вооружённые личности, причём вооружённые отлично и как-то по-новому. Те, кто строил укрепления на западе, были экипированы проще: нож да топор, да крепкая кожаная рубаха. Хотя рисковать им приходилось куда чаще, чем этим сонно прохаживающимся молодчикам, обвешанным железяками подобно деревьям в саду у дамы, не страдающей излишком вкуса и чувства меры.
Наплевав на ворота, Тхирмиунар перепрыгнул через ограду Асиэлева дома и, подбежав к колоколу экстренного сбора, с такой силой рванул за шнур, что тот ощутимо затрещал. Гулкий звон отдался многократным эхом в высоких арках галереи над его головой. Тхирмиунар присел на ступеньку подождать, пока благородные братья и сёстры соизволят продрать очи и спуститься на Площадь.
Но посидеть ему не дали. Утреннюю тишину нарушил голос Асиэля:
-Ты звал нас, брат? Так появись и займи своё место среди нас согласно с законом Киниан.
Вот ведь, - подумал Тхирмиунар, спускаясь на Площадь Собраний, - с каких это пор он стал так высокопарно изъясняться? Сказал бы просто: иди сюда, мы уже здесь… Обязательно передо мной выпендриваться, что ли?
Но, едва ступив на Площадь, он всё понял. Всё пространство от полукруга, на котором располагался Совет, до дальней стены было заполне-но народом. То есть, было перед кем выпендриваться. А сами Изначальные, казалось, только и ждали этого момента – вырядились, как на парад. Со строгим соблюдением относительно недавно введённой геральдики. Глядя на них, Тхирмиунар машинально одёрнул пыльную с дороги, повседневную свою рубаху и попытался было незаметно убрать налипший на каблуки лесной мусор, но Асиэль, заметив это движение, щёлкнул пальцами.  Костюм Старшего из Изначальных превратился во что-то невероятно роскошное. Церемониальное. А в руках у опешившего Тхирмиунара оказался внушительных размеров жезл белого металла в форме тонкой хвойной ветви, увенчанной змеёй со сверкающими глазами. Он чуть не выронил это чудо, но случайно нажатая хвоинка-иголочка превратила неожиданный и никчёмный, с его точки зрения, предмет в …длиннющий нож, достававший в его опущенной руке до плит пола. На немой, но выразительный, заданный одними глазами вопрос Тхирмиунара, Диарон чуть смущённо улыбнулся и жестом успокоил его: мол, потерпи, так надо.
Тхирмиунар поднялся и сел на своё место, положив неудобную железяку поперёк колен. Теперь можно было сосредоточиться – шёпот на площади утих. Как всегда, не беря слова, разговор начал Вэйвелеанар, недовольно проговорив вполголоса:
-У нашего брата, похоже, завелась привычка появляться внезапно, как ночной кошмар и будить всех, кто есть в городе, только из-за того, что ему захотелось поговорить? Похоже, благородному Тхирмиунару стало скучно сидеть за Щитом Севера! Видать, в его Живом Доме не осталось ни одной живой души!
Тхирмиунар жёстко посмотрел на него:
-Если бы мне просто захотелось поговорить, я бы не стал даже утруждать себя и выходить из дома, тем более не стал бы приходить сюда – Эрмар большая, найдутся города и повеселее. Как бы благородный Вэйвелеанар ни хотел надо мной посмеяться – боюсь, у него это не выйдет. Да и я не любитель молчаливых собеседников, в которых красноречие просыпается только тогда, когда они желают поругаться. Или напрашиваются на драку.
-Кто напрашивается?! Это я напрашиваюсь?! – голос Молчаливого из саркастического стал разъярённым. – Может, это я опять притащился ни свет, ни заря после стольких лет покоя и согнал всех сюда, не говоря, зачем?!
Вэйвелеанар обвёл взглядом Совет, ища поддержки. И нашёл – Энлармаран поднял руку, прося слова. Но Тхирмиунар жестом остановил его, резко подавшись вперёд. Взгляд его потемнел.
-Не говоря зачем?! А кто-нибудь вообще удосужился меня спросить, не считая формальной фразы нашего брата Диарона? Вы же сами измыслили всю эту систему старшинства, так что же нарушаете её? Кто из вас вправе меня перебивать? Ну?
Повисло неловкое молчание. Он продолжал:
-И что это за безобразие у меня в руке?
-Знак, - раздался голос Илдинэммы, спокойный и ровный.
-Знак чего?
-Знак…твоего пути…места Старшего… Это тардир(6). Он был создан для защиты.
-От чего? Или от кого? От кого вы прячетесь, сами от себя, что ли? К чему такие стены и ворота? К чему стража? Кто мне объяснит?! А это, - Тхирмиунар неожиданно ловко крутанул меч в воздухе, - я знаю, что это. Сталь, пьющая кровь. И я даже знаю, кто создал это. И не буду спрашивать, зачем.  А я, - он как-то устало, потерянно глянул на клинок, провёл пальцем, проверяя заточку. – Я-то надеялся, что больше такого не будет…
Последняя фраза Совету была непонятна, но по лицу Тхирмиунара было видно, что она не предвещает ничего хорошего. Что-то такое уже было. Где? Когда?..
Опешивший и пристыженный, Вэйвелеанар попытался было возразить:
-Но ведь мой старший брат не знает, что за угрозы таят нынче леса вокруг столицы. Какие-то сумасшедшие бродяги, какие-то совсем иные, не Киниан… Да и звери. Ты всё время про них забываешь.
Тхирмиунар аж подпрыгнул от негодования:
-Звери, говоришь?! Бродяги? Сумасшедшие? Никому не кажется, что эти сумасшедшие были доведены до отчаяния вашим нелепым Законом о наследовании Пути? Как вы могли принимать такое решение без меня?!!
-Не надо превращать Совет в попойку менестрелей. Ты же самоуст-ранился, – совершенно спокойно заметил Тардинэм. – Да, мы решили без тебя. Но с одобрения Создателя, всякие блага ему, сотворившему всё сущее.
Кривая ухмылка Тхирмиунара говорила о том, что у него на этот счёт имеется совершенно другое мнение.
-Вы же понимаете, что я не согласен с этим. И не согласился бы ни за что. Тем более, сейчас. Пусть я живу далеко, но пришла пора установить равновесие. Мы возвращаемся в Совет. И вы не сможете не считаться хотя бы со мной.
-Кто это «мы»? – спросила Фиарэль вполголоса. Сидящая рядом Лура шепнула ей в ответ:
-Помнишь Эрмару?
-Ах, Эрмару… - притворно-сонно протянула Фиарэль. – Ну и что? Она же всё повторяет со слов Старшего, ни капли своего мнения. Так ведь и осталась при нём. Видать, себя не ценит…
-Тише там! Сёстры, если вам нечего сказать вслух – молчите, - подал голос Асиэль. – Кто-то хотел добавить?
-Я, - раздался голос Энлармарана. – Если кто-то чем-то недоволен, то могу напомнить, что для разрешения заходящих в тупик споров между нами придётся позвать самого Создателя. И я не думаю, чтобы он был этим доволен…
-Зовите хоть всех Синкланаров скопом! – отрезал Тхирмиунар и гордо удалился, подметая ступени длинным плащом.
Народ на Площади, казалось, онемел и окаменел. Рухнула вязкая, тяжёлая тишина. Лишь мерно отдавались в сводах галерей затихающие шаги.

                XVII
«…И когда могущество Киниан достигло расцвета, пришли Иные(7) , что также есть творение Эрт’э’лэн Аквара, да сияет он ярче всех звёзд. Иные суть дикие и неразумные племена, живущие по лесам и предгорьям, они низкорослы и лица их безобразны, по остальному же строению они почти подобны Киниан. Живут охотой и земледелием, к магии практически неспособны. Знания в себе не имеют, орудия их и прочие творения рук их грубы и примитивны…»
Энлармаран подул на свежеисписанный лист и перевернул страницу. Задумался. Покусал перо и принялся кропотливо вычерчивать орнамент по сгибу рождающейся книги. Перо было тупое, но идти за новым ему почему-то было лень. Едва касаясь поверхности бумаги, точками, точными и резкими движениями он выводил контуры жиковин, украшенных камнями в витиеватых оправах, тонкие узоры, в точности повторяющие драгоценный переплёт, уже готовый, лежащий чуть в стороне для образца. Работа успокаивала.
Энлармаран откинулся на спинку кресла и небрежным жестом воткнул перо себе за ухо. Капля туши упала на мозаичный пол и застыла, поблескивая, как гематитовая заклёпка. За окном раздавался довольно не-приятный звук – кто-то из молодёжи тащил из колодца здоровенную ржавую цепь. Опять на спор балуются, подумал Энлармаран. Вчера орали, что невозможно на трёх пальцах вытянуть, сегодня уже на двух. Ну, когда мыслью научатся вытаскивать, успокоятся… Какие-то они странные стали теперь – больше дурачатся, не хотят ничего делать… Оно понятно – что им сейчас делать? Всё уже сделано. Им – учиться… Да, учиться, а не терзать уши собственных пращуров этакими немузыкальными звуками!
Он произнёс заклинание тишины и раздражённо захлопнул окно. Да, город менялся, причём очень быстро, что-то приходило, забывалось, вспоминалось, и так до бесконечности. Благородный Ниэмар(8) Энлармаран никак не мог уследить за всеми переменами, и это его задевало. Одно дело – вести летописи, общаться с уходящими душами (по правде говоря, эта обязанность доставляла ему хоть какое-то удовольствие), жить размеренно, привычно, понятно. Привычно очаровывать дам своим появлением, отработанным жестом с лёгкой скукой во взоре творя цветочные гирлянды и бросая к их ногам. Привычно выходить на прогулку строго после полудня, небрежным кивком отвечая на приветствия толпы. Видеть привычные лица. Нормальные кинианские лица. А не эти смазанные рожи с малюсенькими, далеко поставленными, прямоватыми глазками. Не зря придумали шуточку, что Создатель измыслил образ Иных, уронив меч в грязную лужу. Глаза – как гарда, нос – как лезвие. Необычно. Непривычно. Некрасиво. Неприемлемо для него – а значит, и для всех Киниан. Что есть За-кон? Закон – это слово Совета. Что есть Совет? Совет – это Изначальные. То-то же.
Энлармаран поморщился. Он только три раза видел Иных, и все три раза – мёртвых, тех, что отловила стража при попытке проникнуть в город. Затем говорил с ними там, ибо это его путь. И все три раза остался недоволен. Энлармаран не любил Иных, считая, что они оскорбляют красоту Эрмар. Совершенно забывая, что они тоже часть Творения, как и он. Де-ло рук Создателя. Воплощённая жизнь. А жизни всё равно: Призванный ты, Сотворённый или Рождённый. Она просто есть в тебе – и всё. Или нет.
Энлармаран предпочитал, когда нет. Уходящая душа неизбежно представала перед ним, и многие из умерших уносили с собой в глубине своей сути видение холодного, убийственно-совершенного лица благородного Владыки Памяти, не в силах превозмочь его взгляд – уносили навсегда, как часть себя. И возвращаясь обратно на Эрмар, от рождения побаивались предстать перед ним, лицом к лицу, нагими телом и душой. Это нравилось ему, он даже не скрывал. Но вот Иные… Никто из тех, ушедших, не возвратился в положенный срок. Где-то они бродят сейчас, не спеша назад, но где?..
Энлармаран вздохнул, обмакнул перо в тушь и продолжил работу.
«…И даже в итоге своём они не сходны с Киниан. Волею случая убитый кинианар приходит обратно в своём облике, рикэ’авар не умирали ещё, ибо суть первая чистая кровь на Эрмар, Изначальные же не знают смерти. Иные же уходят в неизвестность, и даже Владыка Памяти не волен проследить их путь. Они знают силу времени, хотя и не подчиняются его руке. И в том повинна воля того, кто первым ступил на Эрмар…»

                XVIII
Последние двести шагов до ворот Ринар Нонэра Тирхаурэ одолел вприпрыжку. Плевать он хотел на условности – пусть те, кому делать нечего, ходят плавно, степенно и величественно, им простится, а он просто не имеет права изображать из себя почтенного рикэ’авар на прогулке, когда у него есть новости, которые необходимо немедленно поведать отцу.
Где-то высоко вскрикнула птица. Тирхаурэ поднял голову, ища её в небе и невольно засмотрелся на замок. Стены Живого Дома не были стенами в прямом смысле – это была практически нетронутая скала. Между живописными уступами проглядывали окна причудливой формы, в разломах были видны балясины перил галерей и потайных балкончиков, кое-где росли хрупкие горные деревья. Вершина скалы напоминала огранённый драгоценный камень. Тхирмиунар не разрушал скалу. Когда строился Ринар Нонэр, Тирхаурэ спросил отца, что он такое делает с горой, что она дрожит и чуть не плачет. Тхирмиунар ответил, что просто помогает ей освободиться от всего лишнего. И вырос Живой Дом. Правда, сначала это были лишь стены и лестницы. Всё остальное они с отцом делали сами. Каримар с самого начала был против этой идеи и помогал неохотно. Ему претила сама мысль о жизни внутри холодной скалы безо всяких излишеств и достойной компании. Но как бы то ни было, Ринар Нонэр был отстроен. И это был воистину Живой Дом. В нём жила душа скалы, не убитая во время строительства. И Тирхаурэ, в отличие от брата, не обращающего внимания на подобные мелочи, чувствовал эту душу. Он любил её. Любил так же, как можно любить родное, близкое существо. И всякий раз, возвращаясь из путешествий, походов или просто из гостей, он не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на замок со стороны, почувствовать его силу, дыхание, внутренне порадоваться, что он является частью этого Живого Дома, а Дом является частью него. Эрмару не раз говорила ему, что у них с отцом есть общая слабость: если их и можно застать врасплох, то исключительно во время разглядывания каких-либо живописных ландшафтов. И это была правда.
Тирхаурэ дотронулся до ворот обеими руками – тяжелые створки легко, беззвучно приоткрылись, и, проскользнув внутрь, он быстрым шагом направился вверх по лестнице. Он знал, что отец сейчас находится в своей комнате, ждёт его – предусмотрительный Тирхаурэ отправил ему достаточно развесистую мысль, пересыпанную иносказаниями и загадками, как традиционная имиэрская рыбная запеканка – всевозможными приправами. Не заинтересоваться такой ментальной стряпнёй мог только каменный истукан возле умывальника, которому на протянутые руки вешают полотенца. Да! Он узнал столько интересного, что готов был нарисовать иллюзию или на худой конец даже выложить всё на словах вышеупомянутому истукану, если бы тот снизошёл до беседы. Тирхаурэ небрежно стукнул в дверь и ввалился в комнату, набрав полную грудь воздуха для приветствия, но… комната была пуста. Он сделал несколько шагов, огля-делся. Отца нигде не было. Радостное настроение куда-то делось. Вспомнились и другие вещи, которые он имел несчастье наблюдать, путешествуя по Эрмар. Маленькие и большие города. Скандалы и истерики. Убегающие из домов юноши и девушки и равнодушные воины из городской стражи, возвращающие их обратно. Самоубийства. Парень, прыгнувший с южной стены Эммион Илмэра на камни и не позволивший себя лечить. Особенно ему – первому из Рождённых… Бессмысленные смерти по ничтожной и поэтому ещё более страшной причине.
За последнее время Тирхаурэ успел привыкнуть ко всему, в том числе и к смерти. Но невозможность понять, что же движет этим, почему это допускается, обессиливала его. Как хорошо начинался день, подумал он и уронил голову на руки. Он и не заметил, что сидит на ступеньке возле двери. Лёгкий, но назойливый сквозняк толкал его в спину, пролезал под одежду, хотелось забраться с ногами в постель, зарыться поглубже и ус-нуть в тепле. Но не было сил встать. Кончились силы.
Внезапно справа от него раздался грохот. Тирхаурэ обернулся. Ко-нечно, это Каримар. Опять учуял его и решил эффектно появиться. Но с его способностями… Да, большего и не следовало ожидать.
Действительно, то был Каримар. Он возник на том месте, где ещё недавно стоял здоровенный шандал со свечами, и скривив в недовольной гримасе тщательно ухоженную физиономию, пытался свести со своего пижонского наряда внушительные восковые потёки. Глядя на это явление, Тирхаурэ невольно улыбнулся. Каримар заметил это и недовольно буркнул:
-Что скалишься? Вчера этой дряни здесь не стояло!
Тирхаурэ, опустив глаза и делая вид, что сосредоточенно пытается отчистить носок сапога от несуществующей грязи, ехидно заметил:
-Она всегда здесь стояла, дрянь эта. А тебе не мешало бы ещё немного поупражняться. Представляю, откуда ты вылезаешь, когда являешься к своим возлюбленным.
Каримар попытался нагнать на себя непроницаемо-безразличный вид. Тирхаурэ, как ни в чём не бывало, продолжал:
-Ага, а эту рожу ты скопировал с нашего неподражаемого Энлармарана. Смею заметить, очень похоже. Да, кстати, а где отец?
Каримар сцепил пальцы, пытаясь не озвереть окончательно. Немного подумав, ответил, ища глазами предмет потяжелее:
-Он сейчас спустится. Опять наверху сидел, в чашу свою таращился. По-моему, он не собирается никому верить. Позавчера приезжал посланник с юга – так он прочитал его насквозь и выпроводил, не сказав ни слова. Я вчера пришёл, он вообще на меня даже не посмотрел. Как ты думаешь, будет ли он слушать твои россказни?
Тирхаурэ очертил вокруг себя защиту от возможного тяжёлого предмета и сполз по ступеням, вытянувшись во весь рост и подложив руки под голову:
-Будет, ещё как будет. Слушай, я был у Иных.
Каримар брезгливо поморщился:
-Нет, мой брат никогда не станет мудрее… Ну и что? Ты бы ещё в болото залез.
-Как ну и что?! – Тирхаурэ приподнялся на локте и плюхнулся обратно. – Ты знаешь, они всё могут. И писать, и книги делать, и ткани, и камни гранить, и металл, и музыку знают… не так, как мы, но знают. А что до внешности – ты же не считаешь бориан уродами.
-Так то бориан, - Каримар присел на подоконник, изящно болтая ногой. – Те не говорят. А эти? Лопочут что-то, не поймёшь ничего. Одно слово – недоразвитые. Тоже бориан. Только говорящие.
Тирхаурэ резко сел.
-Дурак ты длинный, больше ничего. Они же на своём языке говорят. Для них - мы лопочем непонятно что. Но это не страшно. Я вот был в их селении и научил кое-кого говорить по-нашему. И всё нормально.
Каримар спрыгнул с подоконника и описал круг по комнате, нервно прищёлкивая пальцами.
-Ну и что здесь нормального? Они же дикари! Сейчас они с тобой друзья, а завтра – ухлопают. И съедят. Это же ужас! Мне говорили, что недавно Иные убили кого-то из нас.
-Кого?! Стражника они убили, который сам отправил на свиданку к Владыке Памяти нескольких Иных, причём абсолютно ни за что. А кто его звал соваться в их селение, наводить там порядки и хамить местным женщинам? Кто его, дубину недопроявленную, просил свои когти распускать? Сам виноват. А что касается меня – ты же сам знаешь, я не боюсь.
Каримар задумчиво покусал косицу:
-А я бы на твоём месте поостерёгся. Если никто из нас ещё не помирал – это ещё не значит, что сей факт невозможен в принципе.
 -Хочешь попробовать меня убить? Ну, давай, раз хочешь. Я знаю, тебе не терпится занять моё место и войти в Круг рикэ’авар. Думаешь, там благодать и удовольствия? Наивный ты балбес, братишка. Лау уже сколько лет сидит в Круге, дни и ночи возится с разной ерундой неописуемой важности и что-то, по моим наблюдениям, благодати ей эта законотворческая волокита не прибавила.
Каримар сжал кулаки и направился к брату:
-А ты бы мог не портить мою жизнь? Надо мной, да и над тобой, кстати, всё общество хихикает, а мне надоело быть посмешищем! Почему ты сам не в Круге, раз ты такой умник и ратуешь за всякую живность, типа Иных – тебе в самый раз, будешь развлекать благородное собрание своим красноречием. А я просто хочу получить то, что мне причитается – хотя бы уважение! Тебе наплевать на то, что я не могу долго жить в этой холодной каменной могиле и любоваться на твою рожу! Мне это неинтересно! Я люблю песни, цветы, веселье, поэзию, женщин, в конце концов, а из-за тебя всю жизнь буду не у дел. Я не могу целыми днями носиться по лесам, как бешеный хорёк, ходить с репьями в волосах и по сто лет таскать одну и ту же рубаху! Я не могу каждый день ломать лёд в умывальнике! И вообще, я не намерен предаваться воздержанию!
-Так женись, нытик несчастный! – Тирхаурэ выковырял из волос какую-то ветку и задумчиво сломал в пальцах, - И вообще, что ты развопился? Ну, нравится тебе в Эйнааре – так вали туда и не отсвечивай тут своей унылой маской. Возьмёшь у Энлармарана ещё пару уроков небесного совершенства – и через пару сотен лет будешь с ним вместе покойников сортировать.
-Ну, ты меня достал! – завопил Каримар, схватив кочергу. – Ну, сейчас я тебя распишу под мозаику!
-Попробуй ещё раз, - невозмутимо ответил Тирхаурэ, когда кочерга истаяла в руке изумлённого Каримара. – Кто ж так творит! Ты бы хоть пару звуков пропел для прочности. Говорю я тебе – учиться надо, а не по юбкам отираться.
Видимо эта фраза настолько разозлила Каримара, что ему чудом удалось собрать всю свою силу воедино. Он выбросил руки вперёд и обалдевший от неожиданности Тирхаурэ с силой треснулся о каменную стену. Каримар торжествующе оскалился:
-Ну, кому учиться надо?! Так что слушай и помалкивай. Либо ты входишь в Круг и я наконец-то занимаю своё законное место в этом мире, либо я… не знаю, что с тобой сделаю, недомерок! Довольно надо мной издеваться! Сколько я живу? Каково моё происхождение? А за кого меня держат? Ну нет, теперь всё встанет на свои места! – он подскочил к брату и вцепился ему в воротник. – Ты вернёшь мне меня, слышишь, Элимар, вернёшь!
Опомнившийся Тирхаурэ отшвырнул Каримара на пол и выпрямился во весь рост. Стоя на второй ступеньке, он был даже повыше брата. Озверевший Каримар поднялся и сцепил руки, намереваясь сбить противника с ног заклятием, но тот поймал жест и нейтрализовал его, обездвижив.
-Ну, Тиэссиль(9), пора колки подкрутить, - нехорошим тоном прошипел Тирхаурэ и занёс было руку, но почувствовал, что не может двинуться сам. Он тряхнул, насколько вышло, головой и, оглянувшись, сглотнул. На пороге стоял Тхирмиунар.
-Что это вы затеяли?!!

Братья, застыв в нелепых позах, одними глазами следили за отцом, резкими шагами мерявшим комнату. Тхирмиунар был недоволен. Очень. Он кружился по комнате, нервно перебирая пальцами, поддевая ногой по-падающиеся на дороге предметы, оставшиеся валяться после братской разборки. Да… Когда первый зовёт второго Тиэссилем, а второй первого Элимаром – жди беды. Ну, ничего, сейчас остынут. Тхирмиунар щёлкнул пальцами, и оба братца рухнули на пол, вдобавок на каждого неизвестно откуда выплеснулось по хорошему ведру воды. Каримар, глядя на свой мокрый наряд, был готов зарыдать. Тирхаурэ сделал попытку ухмыльнуться, но, встретившись глазами с отцом, решил не нарываться и напустил на себя серьёзно-невинный вид. Фальшивый до хохота. Тхирмиунар улыбнулся одними губами – глаза оставались тёмными и страшноватыми. Братья поёжились.
-Я видел всё, что видели вы, - сказал Тхирмиунар очень сухо. – Я слышал ваш спор. Я знаю, что вы переживаете. Но это не повод драться. Пусть ни один из вас не пытается более изменить мнение друг друга. Каримар, тебе нравится столица, общество, праздники – ну что ж. Только прекрати с такой силой думать, что ты обижен своим положением в обществе. Ты не обижен – ты становишься жаден. Это нехорошо для тебя. Подумай. А ты, Тирхаурэ, хочешь жить здесь и помогать, скажем, Иным – я ведь знаю, они тебе понравились. Я их видел, они мне тоже понравились. Я с такими уже встречался… когда-то. Неважно. И не корчи рожу, Каримар, они не хуже тебя, просто младше… Ну что же, я сегодня добрый. Вы получите кое-что из своих замыслов. Нет, не всё – я сказал - кое-что. Каримар, ты получишь общество, а ты, Тирхаурэ – возможность часто видеться с Иными… Ребята, наш дом слишком мал для тех гостей, которые придут сюда. Будем строить город.

                XIX
И город был построен. Силами самой природы, силами слова и звука, силами рук мастеров, что пришли за Щит Севера, услышав зов. Не столь огромный и сверкающий, как Эммион Эйнаар, он не поражал воображение статуями и фонтанами – наоборот, это был скорее небольшой заповедник, так как на первый взгляд пейзаж не изменился. Лишь с приходом ночи скалы начинали как бы светиться изнутри мягким переливчатым светом, преломляющимся в цветных витражах незаметных в дневное время окон, а где-то в глубине звучала тихая музыка, которую можно было услышать и издалека, даже с Другой Стороны, но только если тебе дано её услышать. Ибо то был зов, повинуясь которому многие приходили к воротам Ринар Нонэра. Те, кому довелось приблизиться к Живому Дому, часто не понимали, куда их занесло, ведь воображение рисовало им совсем другой облик города, и они останавливались в нерешительности, усыпляемые тонким журчанием прозрачной узкой горной речки, что, выйдя из ущелья, разделяющего Щит Севера и Западный Хребет, превращается в пьянящую Нэйнарисс(10)  и вливается полноправным тоном, звучной мелодией в многоголосый хор полноводной, царственной Йалкари. Лишь услышав тихие слова приглашения, возникающие в сознании, они находили путь к воро-там и проникали в город. И вот тогда-то и приходило самое сильное изумление. Ринар Нонэр располагался в недрах трёх огромных иссиня-чёрных скал, на вершинах которых высились странные острые башни, и охватывал часть близлежащих небольших холмов, под которыми были оборудованы разнообразные склады, кладовые и убежища на всякий случай. Это был город в полном смысле этого слова, в нём было всё, чему полагается быть в городе: и площади, и улицы, и даже сады, – Эрмару ухитрилась вырастить цветы и деревья внутри скал, не повредив ни тем, ни другим. Здесь не было тьмы – повсюду разливался голубоватый свет, бравшийся, как казалось на первый взгляд, из ниоткуда. Это потом, когда оставшимся в городе не стало хватать сил поддерживать такое освещение, и они были вынуждены пользоваться свечами и факелами, о Ринар Нонэре поползли слухи, как о мрачном чёрном подземелье… Но сейчас город был светел и великолепен. А желающим любоваться на небо никто не запрещал глазеть в окна и бродить по окрестностям. Даже наоборот.
Первые пришедшие в Ринар Нонэр сами не понимали, зачем пришли. Им никто ничего не рассказывал, ни к чему не обязывал, никуда не гнал. Они просто приходили, отыскивали себе место по душе и оставались жить. Как-то так выходило, что они начинали понимать, что им нужно делать, сами, без слов и подсказок, вливались в жизнь города и начинали делать первые шаги по своему Пути. Здесь они давали волю своим давним мечтам, овладевали искусствами и ремёслами, становились мастерами – по-своему, как душа лежала. Когда в город пришли новые жители, уже было кому рассказать им обо всём и показать всё, что надо. И пошло время…
Кого только не было в Живом Доме – и Киниан всех возможных кланов, и Иные всех возможных племён – никто не делал никаких различий, лишь изредка проскакивали дружеские шуточки относительно разницы во внешности. На столь тщательно оберегаемую повсюду геральдику здесь всем было прицельно наплевать – каждый сам решал, какому клану принадлежать или вообще ни к какому не иметь отношения. Ученики час-то считали себя семьёй того мастера, с которым работали, в знак уважения нося его цвета и знаки, но всё чаще мелькали на шумных улицах города-в-горах чёрные и синие одежды.
Жители Ринар Нонэра по праву считали свой дом городом знаний – пришедшие на зов после долгих мытарств в своих родных городах и селениях, после бесконечной внутренней борьбы за право выбора, находили здесь истинный Путь и покидали Живой Дом уже искусными мастерами, с которыми вынуждены были примириться и их семьи, и даже власти. Хотя не следование семейной традиции и считалось преступлением, Тхирмиунар нашёл формальный выход из положения, позволивший Ринар Нонэру долгие века существовать в покое. Закон гласил, что все Киниан являются в какой-то мере роднёй. Но прошли тысячи и тысячи лет с тех пор, когда можно было проследить, кто от кого произошёл. И если кто из Изначальных или рикэ’авар пожелает, он может объявить своим ребёнком любого из Киниан, и в этом случае такому приёмышу даются многие права и привилегии, ибо отныне он становился практически вровень с рикэ’авар. Так-же приёмный сын или дочь автоматически причислялся к соответствующему клану.
Такой закон существовал, но ещё никто ни разу им не воспользовался. Вокруг Изначальных и так вилось огромное количество разнообразных потомков, и никто не хотел добавлять себе хворобы в виде новоиспечённых родственничков. Никто. Кроме Тхирмиунара, который взял, да и объявил своими детьми всех Киниан, живущих в его городе. Без исключения. А так как этот закон не распространялся на Иных – ведь когда его принимали, Иных ещё и в замысле не наблюдалось – Тхирмиунар пошёл ещё дальше: он воспользовался правом Старшего и изменил закон. Отныне Иные тоже могли быть объявлены детьми Изначальных или рикэ’авар, ибо суть творения того же Создателя. Фактически, Тхирмиунар легализовал свою школу, так как отныне все, живущие в городе, считались его детьми. Ведь по закону никто не вправе отказаться от наследования Пути, лишь дети Изначальных вольны выбирать свой Путь следом за рикэ’авар. А в живом доме собрались и Киниан, и Иные, смешав все кланы и племена, что было противозаконно, и учились тому, чего хотели, вопреки Пути семьи – это было тоже противозаконно, но, будучи объявлены детьми Изначального, получили право выбора согласно букве закона. Мышеловка захлопнулась. Змей Закона поймал свой собственный хвост. Тхирмиунар был доволен.
Город жил своей жизнью. Игрались свадьбы, рождались дети, и никто никому не указывал, кого и из какого клана брать в жёны или в мужья. Стёрлись различия между Киниан и Иными, и всё чаще юноши и девушки обеих рас связывали свои жизни. Это шло вразрез со всеми законами, для подобного проступка ещё даже не изобрели наказания – это настолько было ужасно, что никто и помыслить не мог отважиться на такое. Но в недрах Ринар Нонэра всё было иначе. И слава о спрятанном городе, где все законы другие и никто не бросается с башен, постепенно разошлась по всей Эрмар. Вести несли и те, кто уходил из города – повсюду народ удивлялся, слушая их рассказы, и никто никак не мог взять в толк, отчего дети Старшего все такие разные (все привыкли к бледным черноволосым ри-кэ’авар Тхирмиунара, а эти были и светлые, и рыжие, и вообще Иные); вести несли и менестрели, снующие повсюду; и слухи расходились по городам и селениям, подобно семенам клёна на крыльях ветра. Матери приводили своих детей в Ринар Нонэр; подчиняясь какому-то необъяснимому внутреннему влечению, в город тянулась не только молодёжь попроще, но и отпрыски уважаемых семей – то тут, то там среди привычных чёрно-синих одежд обитателей Живого Дома мелькали, подобно ярким бутонам в вечерней траве, разноцветные, пышно украшенные наряды заезжих гостей из числа золотой молодёжи. Гости были любопытны, как коты, очень громко галдели и всячески демонстрировали бесподобное столичное воспитание и высокую культуру, распугивая гоготом младших учеников и девиц. Правда, через какое-то время они успокаивались, спесь с них сходила, как старая кора, а любопытство принимало новую форму – жажду познания. И многие оставались в Ринар Нонэре, шлифуя и доводя до совершенства то, чему они научились в столичных Домах Знаний. И не в одном из сундуков под кроватями пришедших за знанием пылились роскошные тряпки благородных оттенков…

Аирэн Ин-Виэсинэр-Ин-Тардинэм Эркангорар и Вефинэр Ин-Доналлэ-Вэн-Фиарэль Эрмирэнлармар по праву заработали в Эйнааре славу самых надменных и эксцентричных приятелей. Первый считал себя наидостойнейшим среди потомков своего деда в плане магических способностей и страшно кичился при этом своим происхождением, ибо полагал, что только кровь от крови истинных рикэ’авар имеет право, причём исключительное, на причастность к тайнам магии благородного Тардинэма. Второй прославился своей коллекцией редкостей и диковин и считал для себя оскорблением, если у кого-нибудь оказывалось то, что могло бы занять достойное место в его коллекции. При всём при этом он имел незаурядные способности к музыке и стал бы неплохим музыкантом, если бы не мысль о том, что  ему придётся сидеть в одном помещении с менее родовитыми персонажами во время занятий. А уж вынести тот факт, что у кого-то что-то может получаться лучше, чем у него, благородного Вефинэра, внука самой сиятельной Фиарэль, владычицы Гармонии Мира, повергал беднягу в холодный пот. Но в целом Аирэн и Вефинэр были самыми обычными представителями своего круга – красивы, в меру умны, сверх меры горды и считали, что достойны всего самого лучшего, чего только пожелают. И пришли они в Ринар Нонэр только потому, что до них дошли слухи, многократно подтверждённые уровнем мастеров, возвращавшихся в столицу из-за Щита Севера, что только там можно получить исключительное образование или отточить своё мастерство до заоблачных высот.
Они пробыли в Живом Доме несколько часов и в панике сбежали, доставив немало хлопот и головной боли обитателям города как своим пребыванием, так и неожиданным бегством. Привычные к роскоши и немедленному исполнению всех своих требований и желаний, они были возмущены тем, что их никто достойно не встретил, никто не подал им еды и вина с дороги с подобающей церемонией и тем, что всем окружающим оказалось трижды плевать на их высокое происхождение. Но это ещё полбеды. Город кишмя кишел этими отвратительными дикарями – Иными, осмелившимися нацепить на себя цвета самой родовитой семьи даже среди Изначальных, а ещё хуже было то, что вокруг было полно чудовищных полукровок – результатов мерзопакостных случек Высокого Народа с этими недоразвитыми животными, и ещё каких-то тварей, более мелких и неописуемо гадких! И они даже не утруждали себя проявить почтительность по отношению к высокородным гостям! Налицо было вопиющее нарушение всех законов и правил, утверждённых Советом! Истинным сыновьям своего народа негоже оставлять без внимания подобную ересь!
Вечером того же дня Аирэн и Вефинэр предстали перед своими сиятельными пращурами. А наутро Совет был в курсе всех без исключения мерзостей, творящихся за Щитом Севера.

                XX
Лето подходило к зениту. Уже много дней подряд погода была просто великолепной, и долгожданный праздник должен был удаться на славу – будут и огромные костры под звёздами, и танцы, и песни, и состязания, и, несомненно, вино, многие годы дожидаясь своего часа, уютно дремавшее в ароматных бочках. И немудрено – ведь близился не простой праздник Середины Лета, а день рождения самого города. Ринар Нонэр существовал уже целых пятьсот лет в мире и покое – нешуточный возраст. Кинианар в таком возрасте чаще всего оказывается уже зрелой личностью, умелым мастером, хозяином в своём доме. Иные, взрослеющие раньше, к этому времени уже имеют многочисленное потомство, становятся основателями родов, вождями своих кланов – что говорить о городе, если города растут быстрее, чем дети. Даже быстрее, чем дети Иных-Меняющих-Облик.
История самой молодой расы на Эрмар насчитывала неполных триста лет. Первых Сафанур(11)  или, как они себя сами называли, Йанни, в город привёл сам Тхирмиунар, и они были сотворёнными, а не рождёнными. Побочный продукт очередного эксперимента Создателя, брошенные им возле Лайнигилэр, они были слабы и беспомощны и обречены были на гибель. Нашедший их Тхирмиунар был вынужден немного изменить несчастных, приспособить к тем условиям, в которых они должны были жить, призвав для этого силу свою и силу Эрмару. Полупризрачные слабые су-щества обрели плоть и разум, и пламя любви и мира зажглось в их душах. Отныне они могли ходить по земле, не рискуя переломать себе кости, создавать что-то своими руками и вообще жить, как живут Киниан и Иные. Но у каждой магии есть обратная сторона, и в результате изменения срок жизни, отпущенный Йанни от дня создания, сильно сократился. Редко кто доживал до ста лет, и это считалось великим достижением. Но Йанни не унывали – они просто быстрее жили, хотя переживали смерть своих соплеменников достаточно тяжело.
По сравнению с Киниан и даже с Иными, Йанни были низкорослы и коренасты, лица их были несколько грубоватыми, глаза – маленькими и глубоко посаженными и вообще они сильно отличались от Киниан, за что впоследствии получили множество ласковых прозвищ, например, «медвежьи уши» или «мышиный глаз». Они были начисто лишены магии, зато обладали достаточной силой и ловкостью для столь миниатюрных, с точки зрения Киниан, существ. Взрослый мужчина-сафанар обычно был ростом со столетнего кинианского сопляка, хотя встречались и более высокие Йанни. Они взрослели в десять раз быстрее Киниан и Иных, их дети считались взрослыми уже в 15 лет, тогда как кинианское дитё и в сто пятьдесят ещё считалось малолетним.
Рука времени не щадила Йанни – под грузом лет они сгибались, ссыхались, как бумага в огне, их тела быстро изнашивались и умирали от болезней и старости – ни Киниан, ни Иным ещё никогда не приходилось ви-деть ничего подобного. Но такова была цена, которую платили Йанни за пребывание в этом мире.
Вдобавок ко всему, младшая раса обладала одним весьма странным свойством. Видимо, виной тому было изменение, которому они подверглись, или благородный Энлармаран, общаясь с душами первых умерших Йанни, что-то напутал, но, возвращаясь к жизни, они меняли облик. Если погибший по случайности кинианар через какое-то время приходил обратно в мир в том же обличии, в котором и покидал его, и прекрасно помнил и своё имя, и свою предыдущую жизнь (Владыка Памяти отбирал только воспоминания о посмертии), то души Йанни поселялись в других телах и ничегошеньки не помнили. Им приходилось всё узнавать и всему учиться заново, расходуя драгоценное время своей и без того короткой жизни. Раздосадованный такой несправедливостью Тхирмиунар в который раз начхал на свод законов, один из которых гласил: не должно вмешиваться в дела Создателя и изменять его творения даже в малом, и научил Меняющих Облик не терять памяти на пути от жизни к жизни.
Поначалу этот эксперимент породил некоторое количество казусов, как-то: женщин с неистребимой тягой к оружию или мужчин, самозабвенно занимающихся рукоделием, но впоследствии либо души Йанни научились сами выбирать, в каком теле родиться, либо замолвили словечко за свой народ перед благородным Энлармараном. Последнее, правда, казалось фантастикой, но многие допускали и такой оборот дела.
Как бы то ни было, Йанни стали неотъемлемой частью Ринар Нонэра, к ним привыкли так же, как в своё время к Иным, в то время, как в других местах сафанур считали воплощением чудовищной ереси, насмешкой над Творением, плевком в лучезарный лик Создателя. Все прекрасно знали, откуда они взялись, и какова была их судьба до вмешательства Старшего. Что, в свою очередь, добавило ещё пару не совсем лестных строк в и без того развесистый послужной список Тхирмиунара. Йанни стали последней каплей, переполнившей чашу терпения Совета, но, к счастью, не знали об этом. Никто ещё ничего не знал. Жители Ринар Нонэра радостно суетились, готовясь к празднику, и лишь сам Тхирмиунар ощущал какой-то непокой в глубине души, но списывал его на то, что ему просто не хватает Эрмару и сыновей, отправившихся в Эммион Миунэр, чтобы повидаться с Лаулис, дочерью Диарона и женой Тирхаурэ, да и прочей роднёй, дабы лично пригласить их на праздник. В первый раз интуиция изменила Старшему – он и не догадывался, что причиной этого непокоя, разливше-гося в воздухе и проникавшего в его сердце, подобно ледяному сквозняку, был он сам…



(1)Элимар – Сумеречный (от Эливас – серебро, и Маран – Тьма, либо Марас – чёрный. У Киниан это сочетание цветов обозначает предрассветные сумерки. Есть поговорка: «Серебряная пыль падает на волосы Тьмы, серебряная пыль прогоняет Тьму» - то есть, наступает утро.) Тирхаурэ – дословно, Море Радости.
(2)Каримар – Чёрный Сапфир, Тиэссиль – Сияющий.
(3)Душа, Дарованная Звездой.
(4)Пространственный излом – по таким коридорам Киниан обычно передвигались в пространстве на зна-чительные расстояния.
(5)Каждый из Изначальных обладает особой властью над стихией или силой, в их обязанности входит контролировать стихийные проявления и не давать им разрушить мир. В отличие от Мастеров Пути, от-вечающих за силы эмоционального воздействия , Несущие Стихии в состоянии контролировать через себя  природные составляющие мира: огонь, воду, землю и воздух. Также к Несущим Стихии относятся управляющие планетарной активностью, как то: смена времени суток, времени года и т.д.
(6)Меч.
(7)Они же  - Вэйзор’анур.
(8)Владыка Памяти. Сокращённое именование. Для сравнения – полный его титул, вернее, обращение, будет звучать так: Кин’фронкваром Хайэ’Ниэмар Энлармаран.
(9)Слово Тиэссиль означает не только Сияющий. Так ещё именуется музыкальный инструмент, род арфы, изобретённый, кстати, вышеупомянутым Каримаром.
(10)Винная Капля. Вода, взятая из этой реки, обладает особым свойством: если её набрать в кувшин, оставшийся после прошлогоднего Праздника вина, то она действует на тех, кто её пьёт, подобно вину, хотя на вкус остаётся вода водой. И ещё говорят, что рыба в ней водится сумасшедшая и есть её нельзя – с ума сойдёшь. Неудивительно, если принимать во внимание то, что рыба сия пьяна должна быть постоянно.
(11)Смертные. Местная разновидность homo sapiens.