ЧЧД

Материал из Википедии: "Проект ЧЧД  –  засекреченный научный эксперимент, проведённый в 2002 году. ЧЧД - аббревиатура, образованная из слов: "человек", "чёрная дыра"... "

Как любой гениальный эксперимент, этот отличался совершенной беспечностью и абсолютной бесчеловечностью. К искусственно созданной чёрной дыре подсоединили человека... Вы спросите, какого человека? Обычного. И что получили на выходе? Вы правда хотите это знать?! Я вам расскажу. Откуда я знаю эту историю? Из первоисточника. Дело в том, что я и есть тот человек... точнее, был им.

Итак, этому проекту дали название ЧЧД. Забавно, но вскоре все называли его просто ЧАДО. И этим "чадом" выпало быть мне. Я был одним из "подопытных кроликов", одним из небольшого отряда добровольцев, которые согласились участвовать в эксперименте, вместо того, чтобы участвовать в сражениях за нашу отчизну... Лучше бы мы отправились на поля сражений.

Из всего нашего отряда в живых и при сознании остался только я... остальные добровольцы, либо раз и навсегда исчезли во время эксперимента, либо представляли собой агонизирующие сгустки материи, утратившие какой-либо вид... не то что человеческий... вообще вид материи! Нескольким экземплярам удалось остаться в живых... но лучше смерть, чем такая жизнь.

Структура их ткани, непроизвольно менялась. Неожиданно вдруг всё тело выворачивалось наизнаку, как лента мёбиуса. Что происходило у них в сознании представить трудно... Единственное, по чёму можно было судить об их состоянии, это ужасающие гортанные звуки, скрип крошащихся зубов, и бормотания похожие на человеческую речь... правда непереводимую ни на один язык мира.

Учёные каждый раз старались свести на нет побочные эффекты (как они это называли), потому с каждым разом они пытались откорректировать те миллионные доли секунды, пока человек находился в поле чёрной дыры. Точнее дыра была спроецированна прямо в мозг испытуемого... но это частные подробности, никого не волнующие. Я был последним, и можно сказать везунчиком. Я остался жить. Но прежде я оказался в аду.

Трудно передать все те ощущения, что я испытал в ходе эксперимента и после. Представьте что вы попали к стоматологу, который дробит ваш зуб, причём задевает нерв, а нерв - это весь ваш мозг. А теперь представьте ваш мозг долбят вечность. Конечно вечность я ощущал субъективно. Просто я распался во времени. Сама структура времени для меня изменилась. Это было так, словно само моё сознание распылили по всей вселенной. И ушла целая вечность, чтобы собрать все части моего сознания... чтобы вспомнить кто я такой, где я и что вокруг происходит.

Субъективно это была вечность... объективно я пробыл в коме 10 лет. За эти десят лет проект заморозили, о нём успели забыть, а меня сдали в утиль...

Итак, ящик пандоры в моём сознании открыли. Атомы распылились по вселенной. Все они оказались одновременно в двух местах – в необозримом космосе и во мне, на прежнем месте… и продолжали своё движение. Меня разрывало раньше, чем я мог опомниться. Я буквально не мог собраться – собраться в конкретное «я». Я не мог быть собой! Я не мог ощутить себя чем-то конкретным, так как я не успевал ощутить что-то конкретное. Просто не успевал. Я был в двух местах одновременно. Я был собой и вселенной. Ну не мог же я почувствовать себя вселенной? Не мог. Но и в своей форме удержаться не мог. Я всё время выскальзывал из себя, из своей формы, из своего сознания, не успев в него прийти. Сам этот факт был настолько шокирующим, что моё сознание впало в шок, в кому.

Невозможно было удержаться, зацепиться за что-то конкретное, сознание испытывало такую невероятную нагрузку, его так крутило, вращало, что от этой невероятной свистопляски тошнило, но не физически… меня полоскало мной же.  Для внешнего же наблюдателя я был похож на человека потерявшего сознание и упавшего в обморок.

Эти внешние наблюдатели, эти экспериментаторы, не могли заглянуть и почувствовать то, что испытывал я, например того, что моя личность – это одна из миллиарда в какой-то степени возможность расстановки атомов. Это очень расстраивало, так как все эти бесконечные возможности расстановок я испытывал ежесекундно. Сознание, как кубик рубика, собирался и разбирался, собирался, выстраиваясь в тело, и вновь разбирался, принимая некую новую конфигурацию. Причудливость форм завораживала. Но их невозможно было запомнить, так же как невозможно было быть собой. Это убивало, поскольку ставило перед фактом, что моя личность – всего лишь фикция, просто иллюзия. Моя вера в незыблемое «я» было подорвано таким непосредственным образом, таким можно сказать варварским способом… очень болезненным способом. Будь проклят тот, кто придумал такое изящное орудие пыток, пусть он испробует его на себе!

Так кто же я? Что такое «я» на самом деле, если это не личность? Вот это мне и надо было узнать, это был вопрос жизни и смерть, точнее бытия и небытия. Гамлетовский вопрос стал для меня парадоксом из парадоксов. «Быть или не быть» Звучал для меня так – «если быть, то как и чем конкретно, а если не быть, то как, как возможно полностью отключиться и не видеть эти чёртовы сны – бесконечную чёртову карусель, вращающуюся со скоростью выше скорости света». Каждую долю секунды моя форма переставала существовать, по сути я умирал, но не успев умереть, я восставал из мёртвых… только для того, чтобы снова умереть.

Знаете что самое мучительное? Сражаться за свою форму, цепляться за неё и не иметь возможности удержаться за неё… так как тебя всё время выкидывает, все время переворачивает, выворачивает наизнанку… и переставляет. Атом из ноги оказывался в мозгу, а тот что бы в сердце оказывался почками. Моя форма была полностью иллюзорна, виртуальна… я был ноликами и единичками и пытаться их собрать в привычный порядок. Попытки были бесполезными, это был сизифов труд, но плюнуть и прекратить катить камень на вершину я не мог. Вообще я многого не мог, я не управлял вообще ни единым процессом.

Мне по сути необходимо было собрать картинку мира, основываясь на новом опыте восприятия этого мира. Тогда как прежнию картинку мира я просто потерял. Она исчезла. Так же как атомы собираются в форму, так же как цепочки ДНК выстраиваются в нужном порядке, так же собирается и узор личности. Наш образ, образ нашего сознания, обусловлен нашим восприятием, нашим отношением со средой. То есть, наше сознание – это образ взаимодействия со средой, способ собирать информацию и расставлять её, собирая картинку мира. А теперь представьте какая картинка мира должна быть у человека, чтобы упорядочить опыт такой изменчивости формы. По сути я должен был воспринимать мир как все существа в мире, мало того, я должен был воспринимать мир и как просто органическая материя… но мало того, я должен был воспринимать – взаимодействовать с миром и как неорганика. То есть, я должен был воспринимать, собирать, упорядочивать нечто в галактических масштабах. Представьте, вы поймали неандертальца и пытаетесь его научить править страной. Теперь у вас есть небольшое представление о том, с какой сложностью пришлось столкнуться мне. Но всё же пример не очень корректен, потому как и современники и неандертальцы – это приматы. Лучше подумайте о том, как из муравья сделать человека, заставить постигнуть всю человеческую культуру и пусть он, этот муравей, станет у вас выдающимся учёным или великим поэтом... А лучше мессией.

Итак, мне предстояло научиться складывать великую гармонию, имея в своей основе некие базовые, примитивные стереотипы и шаблоны восприятия реальности. Ах, если бы вы знали, насколько они примитивны! Насколько узка, поверхностна та личина, что мы называем личностью! Насколько примитивен тот узор, тот образ, что я утратил раз и навсегда, тот образ что я считал своим незыблемым «я». Теперь вместо этой незыблемости я получил из целостного зеркала восприятия мельчайшее крошево. И выстроить единую картинку никак не получалось. Знаете что это означало? Мир пропал! Пропала гармония, некий привычный порядок. Пропали все шаблоны восприятия, они потонули под бушующей стихией, дамбу прорвало! Хаос! Хаос, сплошной хаос, вот что я знал. Ничто не стыковалось, не собиралось в единое целое. Меня не было, мира не было, но я был и мир врывался в моё сознание… и это мучило больше всего.

Когда-то в детстве у меня поднялась высокая температура. Очень яркие воспоминания остались о тех снах, что я видел, они были очень живые и объемные. Один сон, один образ – меня кружит в воронке, в огромной воронке вместе с другими предметами. Другой образ - нечто очень гладкое, что я ощущаю непосредственно и одновременно вижу как дорогу,  вдруг становится очень неприятно-шероховатым и колючим. Вот тоже самое, но многократно усиленное, я испытывал и будучи этой воронкой чёрной дыры. Мир пропал, потерял свой образ, так как я сам потерял свой образ, я стал без-образен… безобразен, отвратителен, и мир был настолько же отвратителен и мерзок, в том виде, в котором он мелькал. Он был безобразен, так как не имел смысла. А смыслов не было, потому что они не могли найтись… а найтись они не могли, так как не образовывались связи, не успевали образоваться. Нет связей -  нет смыслов. Нет связей – нет порядка. Нет связей – нет образа.

Знаете что такое отсутствие времени? Нет. Вы не можете представить отсутствие времени, потому что вы постоянно воспринимаете информацию, вы восприимчивы. Вы постоянно находитесь в потоке перемен – переменных, в информационном потоке, в потоке информации, которая поступает от ваших органов чувств и обрабатываются даже тогда, когда вы спите. А теперь представьте, что вы получаете не поток, не упорядоченный, идущий друг за другом символы, коды, связанные друг с другом какой-то логикой, логичной цепочкой, а получив нечто, не имея возможности его сравнить с прошлым, потому как связи нет (она тут же обрывается), тут же получаете новую порцию обрывков. Точнее не новую... ощущение новизны - ощущение движения времени и образования более полных связей и потому удовольствия от этого - отдохновение, покой равновесия, равнодействия.

Получать из старого ещё более старое, посредством распада, это очень специфическое ощущение скажу я вам… Время не то чтобы исчезает, оно постоянно обрывается. Ни к чему не ведёт. Смыслы не реализуются. Связи не возникают. Движения нет. По сути, я не мог даже сравнить, сопоставить, чтобы извлечь какой-то опыт из происходящего, понять что происходит. Потому, не имея возможности видеть нечто целостно, видеть нечто в развитии, видеть какую-то перспективу, я находился в полном ступоре, в полной безысходности.

Поступающая к нам информация действует по принципу раздражения наших нервных окончаний. Всю информацию, что мы не можем сложить в единую картинку, все эти раздражающие символы мы воспринимаем как «белый шум». Все сигналы, которые мы не можем состыковать, сложить в единую непротиворечивую картинку, вызывают конфликт. Они сражаются за свою важность для нас, значительность, первостепенность (что мы заметим, воспримем первее, то и будет нашим "я"),  потому выстраиваются по степени важности, концентрируясь спиралями у некоего центра... сменяя друг друга, от более важного к менее, от центра к краям. И всё, что только что попало в центр, тут же оказывалось самым удалённым от этого центра - на краю вселенной. Эти импульсы буквально выбрасывает из этого центра со скоростью выше скорости света, только для того, чтобы они снова устремились к этому центру, складываясь в новый порядок. Так, сменяя друг друга, импульсы выстраивают разные взаимоотношения и таким образом мы имеем восприятие – ощущение течения времени.

Центр – это наша суть, ощущение "я". Центр – это куда стекается импульсы, информация, переменные, взаимоосвобождая от формы, тем, что накладываются друг на друга голографически, то есть находят переходя, перетекание по всей поверхности формы. Так они взаимопроникают, перетекают наподобии Ленты Мёбиуса, у которой нет второй стороны. То есть наше "я" – это полная, чистейшая голограммность, полная связь всех импульсов, их полная тождественность, единство – реализация всех связей, полной связности. Этот центр – момент настоящего. Мы всё время находимся в этом центре... так вот, у меня этого центра не было. У меня не было "я", так как не было иерархии. Не было иерархии, так как связи не устанавливались. Не выстраивались связи - не соединялись импульсы. Сигналы, не знающие единства - центра - не узнают друг друга, потому не соединяются.

А теперь представьте, что вас просто разрывают сигналы, никак друг с другом не стыкующиеся. Они суть раздражители. И раздражение есть, но смысла нет! Представьте, что вас разрывают на части. А эти мельчайшие куски разрываются ещё и ещё, и ещё… И так без конца. Время распадается в тебе. Это время полураспада. Время полураспада сознания.Сознание затухает, но затухнуть не может, распадается, но никак не исчезнет. Вот что я чувствовал – бесконечное падение, бесконечный распад. Сознание бесконечно расширялось, но никак не могло собраться, сосредоточиться, сконцентрироваться на чём-то одном.

Наркоманы, говоря, «когда же меня попустит», говорят именно об этом – о невероятной усталости, навалившейся как следствие напряжения символов отталкивающих друг друга, сопротивляющихся друг другу, противящихся друг другу. Это война в сознании! Беспощадная. Импульсы никак не организуются в сознании, разрывают его на части, привлекая внимание именно к себе, бессистемно, без какой-либо цели, бессмысленно. Ты сопротивляешься этому, хочешь вернуться к привычному образу восприятия, но не можешь. Тебя бесконечно разрывает. Это бесконечность – застывший на одном месте момент… ничто не двигается, не синхронизируется, не со-впадает, потому нет движения восприятия, потому нет движения времени… потому сознание агонизирует в этом аду. Бесконечно зациклившийся на распаде момент.

Как из этого коловращение вырваться? Как? Как сконцентрироваться и вырваться? На чём концентрироваться? И чем? Должно произойти совпадение. Одно должно притянуться к другому, чтобы образовалась связь – единство и это будет отправной точкой для времени, для движения. Итак, нужна была отправная точка, исходная точка. Но попробуйте на чём-то сконцентрироваться, если всё бесконечно распадается, если ты несёшься в невероятную Бездну, в кроличью дыру, которой нет конца. Бездна без дна. Нет точки. Нет точки – нет ниточки. Нет нити развития, нет сознания, нет восприятия, нет познания, нет опыта. Нет ничего.

Ничего. Ничего. Ничего мы это как-нибудь исправим. Легко сказать. Но как это сделать? Как? Вопрос бился пульсом в сознании, нарастал болью, казавшейся нестерпимой. Нужно поставить этому страданию точку. Нужна была исходная точка. Но где её найти, где начало координат? Где Исходное событие? Где? Точка. Капля. Последняя капля переполнившая сосуд моего страдания должна была выплеснуть меня. Но куда? Как?

Куда, где выход? Пульсировало в моём сознании. Где выход из этого невероятного, бессмысленного мельтешения, от которого тошнило, где выход из того потока информации, что не был информацией, а только белым шумом, заполнявший меня какофонией. Где выход? Где?

Два вопроса переплелись друг с другом и вдруг, неожиданно поставили точку в этом вопросе. Это была точка парадокса. Выход и был исходом. Исход был выходом. Исходная точка была началом. Начало было исходом. Исход это конец. Исход – это одновременно и конец и начало. Эта догадка настолько пронзила меня болью, я так изогнулся в своей форме, что на пике этой боли прозрел.
Исходная точка и точка исхода – это одна и та же точка, точка начала и точка конца. Нужно было поставить точку моим страданиям, и это было выходом. Так бы я попал в начало, в исходник, в источник всего… но это означало бы, что я принял смерть.

Итак, мне нужно было умереть. Умереть – это поставить точку. Это больше всего страшило. Только не это! Только не умереть! Только не закончиться! Я готов терпеть сколько угодно боли, только не исчезать! Пожалуйста! Я не хочу умирать, я не хочу исчезнуть!

Я цеплялся за жизнь, цеплялся за своё сознание, цеплялся и потому испытывал давление, напряжение, боль. Нужно было расслабиться и всё отпустить, принять всё, принять как есть, принять смерть. Отпусть боль. Боль была моим последним свидетелем. Боль свидетельствовала о жизни. Отпустить боль, это исчезнуть, так как ничто больше не свидетельствовало бы о моём существовании... вообще ничего.

Последняя капля нужна была только для того, чтобы, преодалев предел непереносимости, позволить больше не терпеть – отключиться, расслабиться, всё отпустить и выплеснуться из своей формы, формы, которая уже была переполнена до краёв. Это и было расширение сознания – утрата сознания, утрата прежнего раз и навсегда, смерть.

Было страшно, холодно и одиноко. Я ощущал, что мир катится от меня прочь, удаляется, растворяется в дымке, в тумане белого шума. Или это я катился как колобок, который ушёл от бабушки и от дедушки, как колобок, который повёлся на развод лисы, и вот его поглощает бездна. Я ощущал себя катящимся клубком, что разматывается, распутывается, освобождает свою пустоту из формы. Я разматывался и всё больше утрачивал свой образ. Он стирался. Я исчезал, растворяясь в тумане, сам превращаясь в этот туман, в мельчайшие капельки. Клубок всего человеческого во мне постепенно разматывался. Я утрачивал облик. Я оставлял всё. Ничего больше своего у меня не оставалось, только нить, которая уходила туда… куда-то туда, где остался муравейник. Нить, связывающая меня с человечеством, всё истончалась. Я чувствовал себя тестом, которое раскатывают и оно становится всё тоньше и тоньше. Что же будет, когда я совсем истончусь? Вспомнилась детская загадка – «Что останется от бублика, когда его съедят?» Дыра. Чёрная дыра.

Итак, чёрная дыра поглощала меня, стирала меня, распыляла меня, раскатывала меня, распутывала меня, разматывала меня. И меня это ужасно изматывало. Меня крутило и вращало, а я цеплялся. Вот мне и было больно. И чем сильнее я цеплялся, тем было мне больней. А когда я всё отпустил – я принял факт, что это конец, это смерть. Смерть моего «я». Смерть меня.

Тоска, невероятная тоска заполняла моё… сердце? Душу? Сознание? Оно заполняло всё вселенную. Вся вселенная, казалось, оплакивала меня, или это я оплакивал утрату мира, прощаясь с ним навсегда… с ним и с собой. Я вращался разматываясь, обнажаясь в полном одиночестве. Этот танец был похож на стриптиз, на раз-облачение, я утрачивал все возможные образы, сбрасывал их подобно маскам, одну за одной, всё более обнажая свою суть – своё полное от-суть-ствие. Этот танец был прощальным, это было величественное прощание, я всё оставлял все свои облачения, я уходил ни с чем, это был тотальный проигрыш. Я чувствовал себя жертвой такой разводки, такого обмана, такой ловкой игры, что просто не было слов.

Действительно, слов не было, только щемящая тоска… она рождала некую атмосферу, атмосферу томления и отпускания, атмосферу выжимающую слезу, слезовыдавливающую сферу. Слеза и есть сфера. Моё облачение – мою форму – разоблачали, выкручивали, выжимая из неё боль, последнюю каплю этой боли, каплю сути. Она скоро должна была скапнуть слезой, с этой, скрученной в три погибели, материи.

Атмосфера была торжественная, всё было таким… вдохновенным? Сакральным? Наполненным высшим смыслом? Не знаю. Я уже ничего не знал, исчезало всё… и над всем этим звучала прощальная песня странника, странника заканчивающего свой путь, странника растворяющегося в ночи. Сама атмосфера рождала музыку, такую невероятно щемящую… это сам Синатра исполнял для меня «Strangers In The Night».

С последним куплетом, начала исчезать и музыка, растворяясь в абсолютно тёмном пространстве, в пространстве полного отсутствия. Исчезали все смыслы, исчез, в конце концов, и текст песни, только мантра ничего не значащих звуков «ду-ди, ду-би, ду…» эхом разносилась по вселенной. С этой последней строчкой я исчез. Клубок размотался. Ниточка обратилась точкой. Была поставлена последняя точка. Всё было завершено, всё свершилось, цикл замкнулся, исходная точка встретила саму себя – точку исхода. В тот самый миг я исчез – капнул слезинкой в объятия вечности.




http://www.youtube.com/watch?v=DGy9k31AHm0