К 80-летию Марка Карминского

Григорий Ганзбург

К 80-летию Марка Карминского

Уже в пятнадцатый раз день рождения композитора мы отмечаем без него. В 1995 году М.В. Карминскому было 65 лет, и все восприняли его уход как трагически раннюю смерть. Никому Карминский не казался человеком пожилым, тем более старым. Таково наше сегодняшнее восприятие возраста. С каждой эпохой оно меняется, и мы парадоксальным образом представляем композиторов разных столетий, проживших одинаковое число лет, как людей разного возраста. Размышляя, например, о судьбе Баха, мы думаем о человеке, умершем в почтенной старости. А жил Бах 65 лет. Весьма пожилым, успевшим состариться кажется нам Б.Сметана, который умер в 60. Самый разительный пример связан в истории поэзии с Т.Шевченко, которого большинство почитателей представляют человеком преклонных лет, а было ему 46...
Совершенно особое значение имеет возраст для композитора. По биографиям и хронографам творчества известно, что сочинения, созданные после 50-ти, после 60-ти,— это почти всегда лучшие вещи автора (если, конечно, ему выпало дожить до таких лет). Теодор Адорно даже полагал, что только поздний период творчества композитора позволяет верно судить о его стиле. Именно поэтому ранние кончины, например, Перселла (36), Березовского (32), Моцарта (35), Шуберта (31), Мендельсона (38), Бизе (37), Шопена (39) — воспринимаются нами как культурно-исторические катастрофы.
В судьбе М.В. Карминского было много счастливых свершений, но были и стороны трагические. Случилось так, что его сочинения последних лет, вещи самые важные, мудрые, созданные на вершине мастерства (и, добавлю в скобках, созданные из последних сил среди мучений смертельной болезни),— оказались наименее известны.
Достаточно давно Карминский был оценен как крупная фигура в современном музыкальном театре. Для театра — оперного, драматического — он чрезвычайно активно работал в молодые и зрелые годы, став автором четырех опер (среди них “Десять дней, которые потрясли мир”, “Иркутская история” — с успехом поставлены во многих театрах Украины, России, Чехии, Германии), музыки к многочисленным постановкам в украинском, русском, еврейском театрах. Всенародную славу композитору принесли 5 авторских грампластинок (наиболее популярная из них — запись мюзикла “Робин Гуд” с участием Иосифа Кобзона, Льва Лещенко, Валентины Толкуновой, Евгения Леонова — стала любимой пластинкой уже не одного поколения детей). Музыка Карминского достаточно много издавалась и имела широкий резонанс в прессе.
И вот настал тот самый, поздний период (по Адорно — лучший и важнейший), но... совпал с известным всем нам периодом, когда обанкротившиеся музыкальные издательства прекратили печатать ноты, звукозаписи — только коммерческие, филармонии едва дышали. Карминский тяжко переживал все те новые препятствия, которые возникли для профессиональной жизни музыкантов из-за экономических причин. Но одновременно он был счастлив тем духовным раскрепощением, тем глотком свободы, которые подарила ему новая эпоха, годы ослабления и разрушения тоталитарной системы.
Карминский всегда не терпел идеологической, интеллектуальной несвободы. Сегодня я, без боязни кого-либо подвести, могу вспомнить хотя бы такой штрих: радиоприемник в его доме многие годы был настроен на волну радиостанции “Свобода”. Карминский был, наверно, одним из самых ревностных и благодарных радиослушателей, его осведомлённость по этой части заставляла думать, что он находится у приемника круглосуточно. Помню, как не раз он переносил на другое время телефонный разговор, поскольку в тот момент что-то важное передавала “Свобода”...
В творчестве композитора эти годы ознаменовались сочинениями для струнного оркестра (в их числе, например, сюита “Лики барокко”), композициями для хора без слов (“Лакримоза”, “Поминальный плач по отцу Александру Меню”) и на стихи Б. Пастернака, М. Цветаевой, В. Ходасевича, Д. Мережковского, связанными с традициями духовной музыки.
Последние пять лет М.В.Карминский был непременным участником крупнейшего в Украине Международного музыкального фестиваля “Харьковские ассамблеи”, инициатором и художественным руководителем которого является пианистка и певица Татьяна Веркина — музыкант, высоко ценимый Марком Вениаминовичем. Многим памятны премьеры его новых сочинений в фестивальных концертах. Последнее при жизни автора исполнение его музыки также состоялось на этом фестивале всего за несколько дней до кончины. Марк Карминский выступил и как музыкальный писатель. Он опубликовал в ежегоднике “Харьковские ассамблеи” яркие, содержательные литературные эссе о композиторах-романтиках Франце Шуберте, Феликсе Мендельсоне и Роберте Шумане.
В июне 1995 года в Харькове вышли в свет два последних прижизненных издания произведений мастера — хоровой сборник “Дорога к храму” и “Еврейская молитва” для скрипки соло. Эти издания были подготовлены к печати Институтом музыкознания, научным сотрудником которого М.В. Карминский оставался до последних дней жизни. В его планах были научно-публицистические книги “Новеллы о композиторах и людях искусства”, “Композиторы и музыковеды в симпатиях и антипатиях”, он планировал написать историческое исследование о роли еврейских музыкальных деятелей в мировом художественном процессе. Эти замыслы остались нереализованными, как и намерение зафиксировать в мемуарном очерке события, связанные с кампанией борьбы против космополитизма, в частности историю преследований харьковского композитора Дмитрия Клебанова, запрета его Первой симфонии, посвященной жертвам “Бабьего Яра”.
Чрезвычайно плодотворной была общественная активность композитора в эти последние годы и даже месяцы: музыка М.В.Карминского составила программу беспрецедентного детского хорового фестиваля, проходившего в Харькове в 1993 году, при его участии был создан благотворительный Фонд поддержки молодых дарований (и в последний год жизни Карминский — активный член Правления этого фонда, вместе с поэтом Борисом Чичибабиным, пианисткой Татьяной Веркиной, тогдашним мэром Харькова Евгением Кушнаревым). С энтузиазмом участвовал он и в создании объединения творческой интеллигенции “Круг”, которым руководит Ирина Слета.
Все эти стороны его деятельности нашли отражение в книге «Воспоминания  Марке Карминском», вышедше в 2000 году в Харькове. Авторы этого сборника рисуют в основном светлые стороны, а жизненный облик человека — всегда сочетание, игра светотеней. Ни один живой человек не состоит только из достоинств, ни один не бывает всегда и во всем прав, безупречен, справедлив... Теневые стороны так же важны для портрета, как и светлые. Человеческая натура неповторимо проявляется и в неудачах, ошибках, заблуждениях, слабостях. Я помню тысячи разных выражений лица Карминского в разные моменты общения с ним. Выражение лица — как мгновенно исчезающий рисунок души. И лишь один раз мне показалось, что я увидел душу Карминского ясно и глубоко. Это был неожиданный и очень неловкий момент при обсуждении в Союзе композиторов какой-то из премьер. Гостья из Киева (музыковед, занимающая влиятельную должность), высказываясь хотя и не грубо, но более резко, чем это обычно делают щадящие самолюбие друг друга харьковчане, покритиковала новое сочинение Карминского. Речь шла о незадолго перед тем прозвучавшей сюите; премьера имела успех, автор пережил эйфорию, и вдруг критик говорит об этой музыке как о примитивной и не имеющей художественной ценности... Когда киевлянка произносила свою речь, я как раз смотрел на лицо Карминского, ставшее похожим на лицо плачущего ребенка. Такое выражение не может быть описано словами, и я не уверен, что даже фотосъемка успела бы ухватить момент этого мимолетного страдания. То был короткий миг, когда человек не контролировал выражение лица и можно было увидеть обнаженную душу. В моменты успеха, когда принимают поздравления и похвалы, таких душевных глубин не увидеть...
Когда-то в 20-е годы существовало понятие “советизация оперного репертуара”. Тот процесс, который совершался в последние пять лет жизни Карминского, можно назвать “десоветизацией репертуара” (и не только оперного, процесс затронул все музыкальные жанры): никакие “Красные галстуки” (так называлась одна из его популярных песен) не могли оставаться в живом, реальном музицировании. Карминский, как большинство интеллигентов, всегда был в душе оппозиционером, но жизнь со своими неожиданными переменами оказалась значительно радикальнее, чем прогнозы оппозиционеров... Марк Вениаминович оставался динамичен: он чутко наблюдал, тонко анализировал, в чем-то менялся, чему-то внутренне противился; у него были и моменты растерянности, и моменты гнева по поводу глупого, бездумного разрушения того, что в культуре жизнеспособно и плодородно.
Сейчас некоторые ранее популярные произведения отошли в историю, другие, наоборот, приходят из небытия. Главный труд позднего Карминского — балет “Рембрандт” — пока никому не известен, рукопись не опубликована. Никто не видел еще тех ценностей, которые хранит эпистолярный архив композитора. Постепенно эти и другие материалы будут приходить к слушателям, зрителям, читателям. Общественная значимость личности Карминского, интерес к нему в будущем, вероятно, станет возрастать.