Обочина

Обочина

Дела мои, в то вздёрнутое, пыльное время складывались скверно.
Заработки были скудные и дабы хоть как-то прокормить себя и семью свою, приходилось совершать длительные поездки в иные города.
Впрочем, трасса, связывающая эпицентры существования людского, обладала сносными характеристиками и даже, в некоторых местах, доставляла удовольствие путешественнику. Да и как было не умилиться набегающим просторам Родины, в которые ты с нагнетающим упоением врезался мнимым устремлением своим, обгоняя вереницу попутчиков к удаляющейся цели.
Какая красота!
Какая фундаментальность наполняла душу!
И даже проблески хозяйственной повелительности мелькали в сознании и превращали человека в существо скользящее над природой, и в самой меньшей степени соприкасающееся с ней.
Некоторые навсегда отрывались от истины и проваливались за горизонт возможностей жизни, исчезая из толпы соискателей оседающей в дорожной пыли мечты. Поток направленных частиц, насыщающих автомобильные артерии, никогда не останавливается в скорби своей. Может это оттого, что все убеждены в непогрешимости и не чтут себя в списке выбывших, так печально соскальзывающих с нецепкой памяти спешащих? А может и от иного...
Так и прозябал бы я в созерцательности ускользающих пейзажей, но случай выдернул меня из привычной монотонности.

Как-то раз, уже зрелым летом, я держал путь в близлежащий город N, где мне была назначена служба, сулящая прибыль и достаток. Дорога, объединяющая города, разрезала несколько деревушек, ничем непримечательных и совершенно похожих между собою унылостью. Покосившиеся дома, заколоченные окна, сгнившие заборы... и уставшие яблоневые сады, где между деревьями витали затихающие звуки былой радости, оставившие эти места навсегда. Казалось, только застрявшие во времени бабочки, раскачивают взмахами крыльев эти тающие ноты, и угасающая мелодия печально оседает на ветвях.
В остальном, всё мелькало однообразием.
Но тут, что-то внезапное и выбивающееся пронеслось по обочине моего мировоззрения.
Я попытался ухватить эту вспышку, но было уже слишком поздно, потому как наседающая волна сзади идущих автомобилей смыла возникшее впечатление и унесла меня во времени от места предполагаемого соприкосновения...
И всё же этот неосознанный всплеск заинтересовал меня, и я положил себе в задачу рассмотреть это место подробнее.
Выполнив намеченные дела, я, в скором времени, выехал в направлении обратном. Находясь на шоссе и приближаясь к условной отметке пересечения заинтересованности и направления пути моего, я почувствовал нарастающее волнение в душе, необоснованное и оттого непонятное. Я снизил скорость и перестроился в правый ряд, поближе к обочине, дабы не упустить вниманием неизвестное. Однако всё уныло напоминало прежнее и взгляд так и не сумел зацепиться за необычное.
В следующий раз, отправляясь в город N, я уже знал наверное, что буду искать ранее неприобретённое и взволновавшее меня. Возможно, эта цель окажется даже предпочтительней самой службы.
Однако и в этот раз я не смог нащупать ничего отличительного.
С течением времени череда неудач повторялась, и я уже стал забывать о своём намерении и свыкся с окружающим меня пространством. Но тут, ближе к осени, проезжая по прежним местам, я вновь почувствовал возникновение в сознании моём острого импульса несоответствия монотонности, и дабы избежать исчезновения, я не стал полагаться на случай и при первой же возможности увернулся от наседающей на меня попутной волны, развернувшись в направлении обратном предыдущему.
Проехав приблизительно километр, я вновь предпринял тот же маневр и медленно, почти на ощупь, вкатился в очередную попытку увидеть ускользающее.
Шины, издавая ворчливое шуршание, накручивали на себя асфальтовое полотно, но что-либо необыкновенное по-прежнему не накатывало вниманием.
И вдруг я увидел то, что искал.
Вернее почувствовал, и только затем осознал.
На одинокой обочине из разбитого и размолотого камня, где шоссе уже заканчивалось, а жилая земля ещё не начиналась, на этой разделяющей полосе разных скоростных потоков восприятия жизни, стояла женщина, маленькая и беззащитная, перед набегающим на неё временем и судьбой. Её хрупкий образ на фоне почерневших и покосившихся избушек, врезался в сознание моё стойкостью и какой-то уверенной покорностью, столь несвойственной нашим дням.
Я притормозил и совершенно сбавил скорость, дабы отчётливее и яснее рассмотреть женщину, невольно растормошившую душу мою.
Одета она была ветхо и даже слишком. Казалось, иной порыв ветра может не то чтобы сорвать, но разрушить непрочное платье её и косынку, накинутую на усталые плечи. Она не сражалась с ветром, хоть тот и развивал с силою редкие и седые волосы её, вероятно, пытаясь сдуть её целиком с горизонта восприятия жизни, словно это был случайно застрявший осколок прошлого, того, которого уже нет и, возможно, не будет.
Так иная соринка, попавшая в глаз, мешает взирать на мир окружающий с восторгом, докучая и отвлекая от мнимого настоящего.
Я почти остановился и правыми колёсами чуть коснулся обочины.
И тут же, в тот же миг, руки женщины, до того безвольно свисающие вдоль тела, встрепенулись, немного приподнявшись по направлению к встрече. Взгляд её испытывающее впился в лицо моё, и во взоре, доселе почти дремлющем, обнаружилось вопросительное напряжение. Мне даже показалось, что она чуть наклонилась... или даже сделала шаг навстречу.
Но видение это быстро исчезло, приняв очертания привычные, хотя я мог и поклясться в обратном.
Женщина также внезапно утратила ко мне интерес, как и приобрела. Она вновь обратила взгляд свой вдаль, словно пытаясь пронзить им время и горизонт.
Мне стало неловко, и я стушевался, вернувшись в поток, уносящий меня от случая. Однако я уже знал, что не далее дня завтрашнего вернусь сюда, дабы раздвинуть гардины таинственности и разбавить светом непонятое, пусть и с помощью людей сторонних. Именно на них я и уповал в надежде своей.
С них и начал днём следующим своё путешествие, запив лучами утренней зари свой пресный завтрак.
Прежде всего, мне надлежало узнать причину возникновения в душе моей интереса к тому, что иному показалось бы пустым и напрасным, а именно, отчего образ старушки вдруг пленил меня вниманием. Впрочем, я и сам не знал, с какой стороны подойти к решению истоков.

В то утро, привычное место, занимаемое старушкой, пустовало, и я, остановившись неподалеку, приступил к опросу соседей на интересующую меня тему. Делал я это легко и непринуждённо, используя различные предлоги и даже с фантазией. И вот, истратив несколько суматошных дней, я уже вполне представлял себе воображаемую картину чужой жизни, которая навсегда осела в сознании моём.
Выяснилось, что все соседи, без всякого исключения, любили старушку и относились к ней с нежным трепетом и уважением бесконечным, но всё это покоилось на тягостной жалости к судьбе её. У нас, людей русских, участие в сожалении есть основа любой любви.
Старушка эта, некогда женщина статная и красивая, рано потеряла мужа и воспитывала единственного сына одна, внушая ему любовь к родной природе и людям, живущим в ней, сочетая это со своими представлениями о добре и зле. Вышло это у неё, говорят, неплохо, во всяком случае, сын вырос добрым и отзывчивым человеком, со спокойным и ровным характером, что во времена иные уже считалось достижением уважаемым и достойным, а многими так и вовсе почиталось за цель
И всё было бы хорошо и ладно в этой неполной семье, но отсутствие постоянной работы, а главное заработка, вызывающего уважение к самому себе, докучало молодого человека необыкновенно, погружая его всякий раз в уныние и тишину. Единственным выходом, мерцающим преждевременной радостью и надеждой, рисовался ему нахождением службы в больших городах, где выплачиваемые деньги за труд были несравнимы и их количество отличалось в гораздо большую сторону.
К тому времени Василий, а именно так звали нашего героя, уже освоил специальность водителя, чем и зарабатывал на хлеб.
Поговаривали, что был он мальчиком добросовестным и дело своё знал добротно, поэтому, когда возник вопрос о нахождении ему автотранспорта, дабы добираться до призрачных мест, где чуть ли не намерено раздают ускользающее счастье, все дружно принялись искать возможности и пути.
И они довольно скоро нашлись, благо среди мастных жителей был водитель стареньких «Жигулей», которыми он иногда, впрочем чрезвычайно редко, гордился. Да и автомобиль его, вдоволь нахлебавшись бензина в бесконечной биографии своей, имел вид обшарпанный и даже очень, но тогда, во время нужное, он представлялся сказочным жеребцом, уносящим в долину исполнения желаний.
Все принялись уговаривать владельца снабдить Василия необходимым в перемещении средством, и тот, поломавшись немного, уступил, впрочем, не безвозмездно.
Договор скрепили молча, по-мужски, через рукопожатие.
С тех пор, Василий получил все искомые средства и основания для приближения чаяний и надежд своих.
Однако праздник закончился, и его заменили серые однообразные будни, где эмоции не расплёскиваются в короткий промежуток времени, но тихо и покорно спят годами.
Он довольно быстро нашёл работу и радовался этому событию с восторгом.
Его не смущали несколько десятков километров, разделяющие дом и место применения способностей, более того, затевая ежедневные сборы, они с матерью ещё более вживались друг в друга, умея трудное оборотить во благо, двигаясь в одном направлении жизненного пути.
Пока мать хлопотала вокруг него, собирая завтрак, сын деловито, но легко, проверял готовность автомобиля. А после, когда первые лучи солнца уже касались земли, сдёргивая с неё взбитое покрывало утреннего тумана, он уезжал… И мать провожала его, выходя на обочину и долго всматриваясь в удаляющуюся от неё судьбу.
Она никогда не махала ему во след. Её рука безвольно свисала вдоль тела, другая же закрывала часть лица на уровне губ и подбородка. И даже когда автомобиль совершенно скрывался из виду, она ещё некоторое время, впрочем, непродолжительное, оставалась на месте, и лишь затем, медленно и обречённо брела в избушку, где тут же обращала всё сознание своё на встречу сына. Тем и жила.
Через несколько месяцев дела их стали налаживаться.
В доме появились признаки достатка, и мысли о еде уже не терзали сознание постоянством. И они всерьёз стали задумываться об обновках в одежде, решив справить к новому году некоторые из них. Кому-то, такая незначительность планов казалась безделицей и не носила в себе даже тени достатка, однако для семьи Василия это было событием, доставляющим радость и кратковременное счастье от возможности выдумать желаемое и воплотить его.
Ощущение счастья ведь почти у всех одинаковое… Разница лишь в образе назначенной мечты.

Так бы и шло всё чередом своим...
Но на пороге появилась Осень.
Она всегда появляется на пороге... тихо так, незаметно.
Появилась она и на этот раз.

К тому времени, Василий продолжал свои путешествия на работу, и опавшие листья, взъерошенные движением автомобиля, всё гуще растворяли удаляющийся образ его машины в листве своей.
И вот однажды, в уже очень пасмурный и холодный вечер, он не появился на горизонте приближения к дому.
Мать, как обычно, стояла на обочине и вглядывалась в наплывающий на неё поток времени, сотканный из автомобилей. Вся жизнь проносилась мимо, но та её часть, самая родная и единственно значимая, никак не обнаруживалась в этом стремительном потоке, обдувающий ветер которого срывал с неё остатки надежды и привносил в жизнь состояние мятущейся тревоги.
Стемнело.
Но она так и стояла на своём привычном месте.
Казалось, ничто не может нарушить её монументальность, однако она лишь прощалась с прошлым, когда возможность свершения желаемого ещё обдувает руки теплом и кажется легко осуществимой. Она прощалась с тем, что стало привычным и оттого не воспринималось подарком судьбы. Теперь она всем сердцем жаждала этой обыденности, но, к сожалению её, привычность разрушается столь внезапно, что не даёт никакой возможности человеку подготовиться к пропаже.
Привыкание, это очень опасное состояние души человеческой...
Лишь под утро, когда первые лучи солнца уничтожили день прошлый, она тихо удалилась в избу и не выходила из неё до самого вечера.
На следующий день, ближе к закату, в обычное для себя время, она покинула дом и заняла обыкновенное место своё на обочине.  Во взгляде её всё ещё присутствовала надежда, но наплывающая обречённость, угадывалась уже во всём... и в походке, и в жестах, и в лице... Вот только мысли никак не желали сдаваться и безнадёжно сопротивлялись судьбе.
И даже через несколько дней, когда уже стали известны некоторые подробности произошедшего, роняющие надежду ещё более прежнего, мать неустанно занимала своё утоптанное место и с упорством вглядывалась в горизонт.
Она ждала сына и знала, что не может его подвести даже в прошлом, ускользающим от неё с утренним туманом и неведомо переплетающимся с первыми лучами солнца, превращаясь в историю её жизни, где она когда-то была счастлива. Но счастье категория неустойчивая, словно капелька росы на скользком пространстве влажной листвы.

Много позже, когда первая волна чувств, заливающая разум улеглась в волнении своём, люди поговаривали о странных обстоятельствах, приведших к исчезновению Василия, и о том, что связался он с компанией ненадёжной потому и пропал на пути к рассвету.
Милицейские же сводки были сухие и обыденные, с обозначением лаконичного вывода о невозможности  прежнего.

Дни сменяли друг друга, чередуясь безликим хороводом неясных иллюзий.
И вот уже осенняя слякоть, всхлипывая и шурша, натянула на себя белоснежную перину и задремала до пения птиц…
И лишь скользкие ощущения струились во времени, сменяя и укутывая собою одинокую женщину, возвышая и роняя её в пустоту.

Но она продолжала свой путь, каждый вечер выходя навстречу прошлому.
Впрочем, для неё это не могло быть прошлым… для неё это была сама жизнь… жизнь не после, но вместо.
Мимо проносились автомобили, но она не обращала на них внимание. Взгляд её был устремлён на соприкосновение земли и неба… Именно там могло случиться зарождение чуда… зарождение маленькой и чуть заметной для других точки, которая вернёт ей всё.
В ожидании своём она возвышалась над временем, теряя ощущение будущего и не ступая в настоящем.
Она чувствовала, что является последней ниточкой, связывающей сына своего с мнимой реальностью, и как только она, последняя, перестанет верить, то всё тут же оборвётся и перейдёт в состояние иное.
Рассказывали, и довольно настойчиво, что так продолжалось несколько лет.
И люди уже привыкли, когда одинокая старая женщина, разрезая поток настоящего, несущегося ей навстречу, ищет взглядом своим прошлое, то которое никогда не вернёт ей будущее.
Но всё когда-нибудь заканчивается…
Закончилось и эта история.

Уже спустя много лет, я, по воле обстоятельств случайных, находился в тех местах, путешествуя в своём стареньком автомобиле.
Там, по-прежнему, всё так же тихо и покойно.
Никто уже не встречает когда-то уехавшего сына.
И лишь холм у обочины напоминает некоторым людям о прошлом.
Я остановился возле него и вышел из машины.
Вдыхая чужую судьбу, я пристально всматривался в горизонт, и ласковый ветер обдувал меня памятью, которая уже превратилась в вечность.