Ловись, рыбка!

     Старенький праворульный Ленд Крузер, гудя колесами по гравию и покачиваясь на выбоинах, бодро пылил по «улучшенному» шоссе, перемещая нас к месту рыбалки. За окнами машины пробегали заросли осин и молодого березняка, чуть подальше иногда появлялись темные силуэты елей и лиственниц, заросшие лесом бархатистые сопки живописно и величественно вздымались на фоне голубого с редкими бегущими облаками неба. Дорога шла на подъем и, когда достигла высшей точки, справа и сзади открылся неповторимый вид на долину и залитый солнцем бескрайний залив Терпения, западный берег которого был ограничен горной грядой, а восточный, изогнувшись гигантской дугой, туманным привидением скрывался за горизонтом.
     Наша маленькая компания, выехала этим утром, намереваясь наловить рыбы и немного отвлечься от повседневных хлопот. Предводитель ватаги Степан Федорович небольшого роста суховатый седой абориген пятидесяти пяти лет уверенно крутил баранку джипа. По его мнению, запланированному мероприятию ничего не препятствовало, голец и сима сегодня должны были прекрасно ловиться «в нахлыст», к тому же в реку уже пошла первая «горбушка» и можно было попытать счастья со спиннингом. Третьим пассажиром и членом нашей команды был Николай - его сосед и всегдашний товарищ по рыбалке и охоте, здоровенный мужик лет тридцати, крайне неразговорчивый, очень серьезный, но, по словам Степана Федоровича, «дотошный» в рыбной ловле.
     Джип добросовестно вез нас вдоль сопок. Вот по правой стороне заросли березняка оборвались, открыв простирающееся от подножия ближней сопки  целое поле голубики, тянущиеся вдоль обочины кустики которой манили черными точками спелых ягод. Я загляделся на это нетронутое пока никем богатство, прикидывая в уме, каким образом выбрать время и наведаться сюда с ведерком или двумя и вдруг вздрогнул – Степан Федорович бесцеремонно пихнул меня локтем в бок.
     -Не туда смотришь, Виталий!- весело воскликнул он,- Гляди, что впереди!
     Я взглянул, и дыхание перехватило от удивления – чуть поодаль перед машиной из голубичных зарослей на дорогу вывалилась какая-то темная глыба и покатилась вперед, поднимая легкую пыль.
     -Медведь, однако,- усмехнулся в седую бороду Степан Федорович,- Развлекается дурилка, гоняет взапуски с машинами.
     Расстояние между нами и бегущим медведем быстро сокращалось, уже стали видны мелькающие, взметывающие от усердия в воздух мелкие щебенки забавно вывернутые серые пятки, толстый зад и колышущаяся, темная от росы и отливающая здоровьем массивная спина, судя по всему хозяин местных угодий уступать дорогу не собирался. Когда до него осталось несколько метров, Степан Федорович попытался обогнать, но не тут-то было, зверь сразу же принял в сторону и не пропустил.   
     -Нет, ну ты глянь на этого охломона, ведь специально по дороге бежит, первым хочет быть поганец!- возмутился наш водитель и несколько раз нажал на сигнал, требуя освободить проезжую часть. Реакция последовала незамедлительно, медведь резко сбавил скорость, потом перешел на шаг и, наконец, остановился, отдуваясь. Поневоле остановились и мы, ожидая, когда он уйдет, но зверь решил по-своему. Что взбрело в мохнатую башку неизвестно, толи не понравился ему звук нашего клаксона, толи захотелось взглянуть на соперников, но медведь медленно  развернулся, покрутил головой и, не спеша, направился к нам.
     -Не шевелись!- коротко скомандовал наш атаман, но мог бы и не делать этого, потому что при виде приближающегося топтыгина я почувствовал, как шевеления в моем теле вдруг сами по себе стали замедляться. Медведь подошел к машине, обнюхал радиатор, послушал гудение мотора, потом, пару раз пряднув круглыми ушами, стал обходить ее с моей стороны. Он, не торопясь, подошел к передней двери, шумно засопев, понюхал ручку, после чего поднял голову и через стекло в упор уставился на меня.
     Только теперь я вдруг понял, насколько он огромен, если, не поднимаясь, на задние лапы, может спокойно заглянуть в салон не низкого автомобиля. Громадная косматая голова заслонила окно, черные глазки с интересом буравили взглядом, проникая, казалось в самую душу, кожаный нос с шумом втягивал воздух, затуманивая стекло на выдохе, верхняя губа, складываясь в лодочку, тянулась ко мне, приоткрывая желтые зубы и чудовищные клыки, с которых, растягиваясь в паутину, капала слюна запыхавшегося бегуна. Непередаваемый ужас охватил меня, уже подсознательно я вдруг ощутил, как волосы на голове медленно встали дыбом, сердце, самостоятельно выполняя команду Степана Федоровича, с каждой секундой стало биться все реже и тише, пока совсем не замерло, лоб покрылся испариной, а по носу и вискам поползли, предательски щекоча, капли пота. Так продолжалось около минуты, затем медведь, удовлетворенный своим спортивным достижением и произведенным эффектом, мельком взглянул на сидевшего сзади Николая, зачем-то понюхал запасное колесо машины и с чувством выполненного долга растворился в придорожных кустах.
     Некоторое время мы сидели абсолютно неподвижно и молча и пришли в себя лишь, когда мимо пронесся, обдав пылью и мелкими камешками, встречный Камаз. Первым зашевелился Степан Федорович. Он прокашлялся, высморкался, потом, включив передачу, тронул машину.
     -Ну, как, Виталий! Поздоровался с нашим Хозяином? Кстати, Коля, не твой ли знакомец здесь развлекается?- он чуть слышно хихикнул в кулак, Николай сзади завозился, несколько раз глубоко вздохнул, видно, хотел что-то ответить, но вместо этого почему-то поперхнулся и странно икнул.
     -Слушай, Федорыч,- еще переживая увиденное, спросил я,-  А ружье-то мы не взяли. Ну, как твой Хозяин на реке заявится к нам в гости. Что делать-то будем?
     -Брось, парень, мандражировать,- уверенно ответил Степан Федорович,- На что нам ружье, подумай? Охота на мишку сейчас запрещена, да и толку от того ружья мало, только рассердишь ненароком. Ну, а если Хозяин рассердится, пиши пропало, сам видел, как он перед машиной нарезал, по спидометру пятьдесят километров в час пер и почти не запыхался. А ведь для него, что по дороге скакать, что через чащобу ломиться, разницы нет, вот и считай свои шансы. Но ты не бойся, мишка зазря к человеку никогда не подойдет и задирать не будет, разве только если ранен или зимой больной в берлогу не лег, ну да сейчас не зима и раненного зверя нет. Единственно хотел предупредить, если не дай бог выкатится из кустов медвежонок, беги от него, что есть мочи, потому - медведица не простит, но и далеко от отпрыска за тобой не побежит, метров на триста, не больше, так что реальный шанс оторваться есть.
     У меня тоскливо засосало под ложечкой.
     -Да не кручинься уже так,- успокаивающе закончил он, заметив, мой удрученный вид,- Это я специально краски сгустил, а на самом деле медведица свое потомство бережет и на пушечный выстрел к тебе не подведет.
     -А если все-таки медведь выйдет к реке, ведь горбуша пошла, а они ее жрут, к зиме готовятся,- с сомнением произнес я.
     -Ну, если выйдет, главное не суетиться, вести себя спокойно и не смотреть в глаза,- поучительно произнес Степан Федорович,- Река большая, места всем хватает, а зверь, он сейчас пошел ученый, знает, что с человеком лучше не связываться. Да и харч мы для него неподходящий, посмотри на себя – мяса почти нет, только шкура, лядащие кости да куча вонючей требухи. И жрать-то нечего, а неприятностей потом не оберешься. Так что успокойся… А вот и наша Матросовка!
     Из-за поворота показалась блестевшая невдалеке на солнце среди каменной россыпи излучина реки. Степан Федорович свернул с дороги на еле видимую тропу среди деревьев и кустов. Скоро мы выехали на полянку, где остановились и вышли из машины.
     В лесу стояла удивительная тишина, какая бывает лишь там, где присутствие человека минимально. Точнее это не была абсолютная тишина, лес жил своей жизнью, чуть шевелились под движениями воздуха вершины берез, где-то неподалеку весело звенела на перекате Матросовка, в кустах тоненько попискивала пичуга, издалека доносилось карканье ворона, в свежем воздухе стоял запах грибов. Не было лишь звуков человеческой деятельности, и это их отсутствие вселяло в душу спокойствие, уверенность и чувство непосредственной причастности к той уже забытой нами, но бесконечной и великой жизни природы.
     Мы перенесли багаж на берег реки, установили навес и разобрали снасти. Рыбацкий зуд не давал покоя, и я подошел к воде. Быстрая кристально чистая горная речка, вздымаясь небольшими бурунами на мелких камнях и обегая крупные валуны, стремилась в сторону недалекого залива. Под противоположным берегом была неширокая протока, в прозрачной глубине темными тенями скользила вверх по течению зашедшая на нерест рыба. Судя по тому, что дохлых рыбин не было видно и запаха падали не чувствовалось, это была первая в этом году горбуша.
     Увидев рыбу, я схватил спиннинг,  и, подбежав к воде и подойдя по камням поближе, сделал заброс. Первый и второй были неудачными, но, забросив в третий раз, я, наконец, почувствовал долгожданный рывок, леска зашипела, соскальзывая с катушки и на конце снасти в прозрачной глубине заходила, меряясь со мной силами и мощными толчками вышибая из головы дурные мысли о работе, семье, бродящих где-то неподалеку медведях, серебристая рыбина. Через минуту короткой борьбы она уже шевелилась в подсачнике, и я поздравил себя с почином, передав ее Степану Федоровичу, сразу начавшего готовить уху. Не прошло и часа, а у меня на берегу уже лежали рядком шесть отличных горбуш, две толстые пятнистые симы и пяток пойманных на мушку гольцов.
     Решив, что для начала хватит, я собрал улов, поднес его к нашему лагерю и сложил в тени под кустом.
     -Эй, Виталий,- Степан Федорович выглянул из-за навеса,- Ты так рыбу не бросай, лиса стащит, да и ворона, гляди, за тобой посматривает. Прикрой ветками от греха. А если есть самка горбушевая, тащи сюда, икру на обед приготовим.
     Взглянув наверх, я действительно увидел ворону, внимательно наблюдавшую за моими действиями, судя по всему, совет Федорыча был явно не лишним. Прикрыв рыбу от вороньего взгляда, я взял самую лучшую горбушу и прошел к нему.
     Вода в котелке, висевшем над огнем, уже бурно кипела, в ней всплывали брошенные для варки овощи и коренья. Степан Федорович готовил для закладки куски вычищенной рыбы, на столе лежал горбыль (самец горбуши) с которого были срезаны и сложены в мисочку толстый спинной и прочие плавники. Мою рыбину немедленно выпотрошили, розовая икра в ястыках перекочевала в тазик, была тут же залита горячей водой, вчерне раскатана и очищена от пленок.
     Подошел Николай, он бросил под навес несколько хороших рыбин, снял куртку,  кепку и, повесив на шест, опять отправился за поворот, где, по всей видимости, клевало очень даже неплохо. Разглядывая его мощную фигуру, я вдруг обратил внимание на внезапно блеснувшую серебром седую прядь в цыгански черной шевелюре. Поскольку, Николай был для седины еще довольно молодым, это меня заинтересовало, и я обратился к нашему копавшемуся с рыбой предводителю.
     -Скажи, Федорыч,- осторожно спросил я,- А с чего это у Николая на голове такая прядь седая появилась?
     -У Кольки-то?- Степан Федорович взглянул в сторону ушедшего товарища, потом перемешал свежую икру с солью, навалил ее на ломоть хлеба и подал мне,- Это, понимаешь - история, всем историям история! Расскажу, только помалкивай, а то не дай бог, Колька узнает,- зашибет, сам видишь, какой лось.
     Я поклялся молчать, как распотрошенная горбуша.
     -Ну, слушай. Случилось это в прошлом годе, аккурат, на этом месте, на излучине. Тогда здесь с берега в воде лиственница лежала, ее потом весной в половодье унесло. Выехали мы с Колькой, как сейчас, сюда на рыбалку. Я здесь с камней спиннинг стал кидать, а Колька, он шебутной, ему все особенного хочется, он и пошел на поворот, залез на ту лиственницу и стал рыбалить. Ну, ловим себе рыбку, я уже пяток симы и три горбуши поймал, гляжу и Колька там что-то на берег накидал, и вываживаю я уже четвертую горбушу, как вдруг почувствовал спиной – смотрит на меня кто-то. Ну, я аккуратненько так поворачиваюсь и обомлел, громадный медведина стоит на берегу над моей рыбой, сердито на меня смотрит и сопит, потом подошел к воде, но в мокрое видно лезть не захотел, потоптался немного и побрел в сторону Кольки. Я, понимаешь, хочу крикнуть ему, предупредить, а тут, как назло, горло перехватило, вместо крика, сип один выходит, хоть тресни. Попробовал его камнем шугнуть, да рука дрогнула от волнения и далеко, не добросил. А Колька, знай себе, спиннинг бросает, ничего не слышит, вода-то по перекату шумит. Подошел медведь к нему и решил, видно, задницу Колькину, с дерева свисающую понюхать, даже не поленился в воду для этого зайти. И надо же было такому случиться, как мишка к Кольке потянулся, поймал тот в это время рыбину, и, когда подсекал, зацепил любопытного зверя по носу. Ну, тот, конечно осерчал, пасть разинул и заревел, что твой пароход в порту. Колька обернулся, увидел, кто к нему в гости наведался, и побелел, что та простыня ванишем отстиранная. Медведь-то в ярость вошел и как махнет лапищей, да только кору содрал на том месте, где Колька только что сидел. Показывали недавно по телеку, что в тяжелых ситуациях у человека сверхъестественные способности открываются, вот такая ситуация у Кольки и приключилась. С места перепрыгнул он речку, только галька на том берегу хрупнула, и сиганул в кусты, аж треск пошел.
     Рассказчик замолчал, а я прикинул ширину реки. С учетом того, что ловил тот с лежащего дерева, получалось метров шесть-восемь.
     -Так вот,- Степан Федорович подошел к котелку с ухой и снял пену,- Испарился наш Колька. Ну, медведю на ком-то нужно душу отвести, а остался на берегу один я, дожидаться хозяйских разборок, понятно, не стал, бросил удочки, скинул сапоги для скорости и дунул, что есть мочи к машине, заскочил в нее и рванул в село за подмогой, Кольку выручать. И что ты думаешь, влетаю я на нашу улицу, гляжу, мужики к Колькиному дому бегут, спрашиваю, что случилось, отвечают – Колька домой прибежал, сказал, что медведь на него напал. А теперь прикинь, Виталик, от этого места до дома, аккурат, километров двенадцать будет, ну ежели напрямки, то десять; я по дороге на машине минут за двадцать доехал, а Колька-то через лес добежал и меня обогнал! Вот, какие  сверхъестественные способности мишка у него открыл! Ну, конечно, фельдшер пришел, Кольку осмотрели, но царапин от медведя не нашли, дали ему успокоительных капель и спать уложили. А наутро, как рассвело, жена его поднялась корову выгонять, глядит – у Кольки на черной его шевелюре седая прядь проявилась. Вот так-то! Медведя мы, конечно, простили, раз он не со зла к нам подошел, а Колька месяца три после того не разговаривал вообще, только озирался дико. Потом, понятное дело, отошел, сейчас уже говорит, правда пока редко, а прядь седая у него на память от встречи с Хозяином осталась.  Ну, да ладно, байки байками, а ушица-то уже готова, давай, помогай!
     Мы осторожно сняли котелок с огня, поднесли к навесу и поставили возле стола, подперев для надежности камнями. Степан Федорович пошел за Николаем, а я остался нарезать овощи. Когда он скрылся за кустами, мне стало не по себе. Я вспомнил рассказ, представил, как это происходило, прочувствовал забег крупных мурашек по спине и тревожно осмотрелся, прикидывая пути отхода в случае кризисной ситуации. Время почему-то потянулось необыкновенно медленно. Пытаясь отвлечься, я не только нарезал овощи, но и сложил их в тазик, расставил на столе посуду, разложил и поставил стулья, тревожно оглядываясь на ближние кусты, сбегал к воде за охлажденными емкостями с «напитками», подвесил над костром кипятиться чайник.
     Наконец, появились и мои товарищи. Подойдя, Николай бросил под навес сетку с пятью или шестью серебристыми горбушами, потом вымыл руки, и мы сели к столу.
     -Ну что, Виталий,- хитро прищурившись, спросил Степан Федорович,- Не приходил Хозяин в гости?
     -Нет, не приходил,- максимально бодро и бесстрашно ответил я,- Народу много, а он зверь не компанейский.
     -Вот и отлично, а рыба-то пошла, можно и сети ставить, верно, Коля?
     Николай улыбнулся и согласно кивнул посеребренной головой. Мы сели к столу, как водится, выпили за рыбалку, за присутствующих, за Хозяина и много за что еще. Степан Федорович особо на водку не налегал – за рулем, но баек рассказал множество: и как едва не утонул, когда здоровенный таймень его с берега сдернул, и о том, как ходил зимой на оленя,  и как в Восточных горах однажды наткнулся на  золотоносный ручей и «подмыл немного песочку» к пенсии, и многое другое.  Время за разговорами пролетело быстро, а выпитая под свежую икру да на воздухе водка лишь повысила настроение, не захмелив голову.
     Когда солнце уверенно склонилось к западу, а тень от ближнего дерева перебежала через наш навес и потянулась вершиной к воде, Степан Федорович дал команду сниматься. Мы выпили крепкого чаю, погасили костер, быстро свернули лагерь, сложили улов в мешки, перетащили все к машине, погрузились, и перед отъездом закурили.
     Я прислушался. Звуки в лесу стали тише, уже не попискивала где-то пичуга, над вершинами молча пролетела озабоченная ворона, запах грибов стал насыщеннее, и Матросовку уже не было слышно так отчетливо. Природа готовилась к быстро наступающему в горной стране короткому вечеру.
     -Ну, перекурили, и будет!- нарушил тишину Степан Федорович и скомандовал,- По местам! Поехали домой.
     Старенький праворульный Ленд Крузер, гудя колесами по гравию и покачиваясь на выбоинах, бодро пылил по «улучшенному» шоссе, теперь перемещая нас обратно в село.  Солнце уже низко повисло над западным хребтом, сопки затенили восточные подножия. Залив Терпения, теперь раскинувшийся перед нами, слегка порозовел в закатных лучах.
     -Гляньте-ка, а, ведь, правильно говорят, что свято место пусто не бывает!- вдруг весело воскликнул Степан Федорович и показал в окно, я взглянул и почувствовал, как по спине пробежал предательский холодок, а в груди вдруг колыхнулась волна легкой дурноты.
     Из-за поворота показалась блестевшая на солнце среди каменной россыпи, только что покинутая нами излучина Матросовки. По камням, неторопливо собирая вылитые нами остатки ухи и временами предупредительно поревывая, бродила медведица, а рядом на мелком перекате, дурашливо подпрыгивая и брызгаясь, возились два годовалых медвежонка.