Переход

          Когда выпьешь граммов эдак сто — сто пятьдесят алкоголя, то вскоре становится легче дышать. Не то чтобы вообще исчезают все надоевшие проблемы, нет, конечно, просто их давление на психику ощутимо ослабевает. Образно говоря, в таком разе уже не безнадёжный чугунный хомут висит на твоей шее и тянет ко дну, а всего лишь рюкзачок с неким хламом, где-то там за спиною, на лямочках. С подобной тяжестью совладать гораздо проще, вследствие чего освобождаются силы размышлять помимо хлебонасущных тем о чём-то ещё.
          Например, до чего, оказывается, прикольно, когда тебе уже перевалило за пятьдесят! И до чего, оказывается, это подходящий возраст для самых неожиданных прозрений. Натурально, сидишь себе дома, в тёплой квартирке, на мягком диване. Никого не трогаешь. Благодать. Вроде бы. Вот только какого дьявола столь немилосердно ноют кости? Так и чувствуешь, что в них кто-то вкручивает маленькие такие, но от этого отнюдь не менее болезненные буравчики. Ни дать, ни взять — сладострастная пытка. Но непонятно. Ведь не было же накануне особых физических нагрузок? Не было. Вообще никаких не было. Э? Гадаешь, гадаешь, по неопытности, что бы это могло значить? А потом накинешь куртку, пойдёшь в магазин за хлебушком, там-то тебе всё и станет понятно. Выясняется, промежду прочим, что на улице соответственно сезону воцарилась промозглая, осенняя стужа. И поскольку твой организм является частью матушки-природы, он и реагирует в резонанс её сегодняшнему дурному настроению, не глядя на то, что ты вроде как укрылся от непогоды в тёплом уютном помещении. Увы, милок, никуда-то ты от подобных сюрпризов под старость лет не спрячешься. Ну, разве что на некоторое время нырнёшь в горячую ванну. Однако рано или поздно придётся же её покинуть, и далеко не факт, что сия процедура в итоге кардинально поможет горю. Как авторитетно пояснят при этом специалисты, что же вы хотите, батенька, физическая и психическая сопротивляемость организма с возрастом понижаются, да-с, да-с...
          А вот прими граммов эдак сто — сто пятьдесят алкоголя, глядишь, и не столь уже мрачно жить на белом свете!
          Отсюда, правда, у постороннего человека может сложиться впечатление, что Евгений Борисович Щавелев был обыкновенным любителем крепко "заложить за воротник". Вовсе нет! Вплоть до самого того события, когда ему стукнуло пятьдесят лет, он не употреблял горячительных напитков практически совсем, и даже испытывал от этой своей принципиальной позиции некоторое чувство гордости. Однако, надо честно признаться — звоночки о неразумности такого поведения раздавались неоднократно. Уже задолго до славной юбилейной даты Евгений Борисович несколько раз обнаруживал, что далеко не всё ладно в глубинах его родного организма. Внутренние системы, хотя и не подточенные алкоголем и табаком, тем не менее, начинали почему-то давать сбои. А однажды, во время профилактического осмотра, вообще стало пронзительно ясно, что сколь верёвочке ни виться, а проблем не избежать, здоровье медленно, но верно изменяло своему хозяину. Узнав горькую правду Евгений Борисович, сколь ни смешно это звучит, взял и очень серьёзно обиделся на матушку-природу (благонадёжной частью которой до данного момента себя считал).
          — А почему бы, в таком случае, и не выпить рюмку-другую-третью, а то и четвёртую? Обоснуйте! — выйдя на пустую лестничную площадку, риторически вопросил невидимого оппонента расстроенный Щавелев. — Ежели оказывается, что это всё равно один чёрт, с какой стати тогда отказывать себе в удовольствии? Кого и в чём теперь убеждать? Кому служить примером? Да и примером чего? Глупости?
          Являть собой образец для подражания, кстати, отныне и впрямь было абсолютно бессмысленно. Дети к этому времени уже выросли и разлетелись из родного гнезда кроить свои судьбы по сугубо индивидуальным лекалам. Верная супруга воспользовалась подходящим моментом и тоже ушла, благо было куда — в доставшуюся по наследству от умершего отца квартиру. Как метко прокомментировал эту ситуацию сосед Щавелевых — "уволилась от обязанностей жены по собственному желанию". Правда, откровенно говоря, и причин для того накопилось уже преизрядное количество, оба по характеру не были ангелами, оба оказались на редкость упорными в заблуждениях, и только наличие подраставших детей удерживало супругов от крайнего шага. Но час пробил — и то, что давно назревало, наконец свершилось.
          Щавелев испытал двойственное ощущение от такого мужественного поступка своей благоверной, но, по здравом размышлении, не мог не согласиться с тем, что было бы действительно нелёгким трудом продолжать жить под одной крышей. Таким образом, в результате всех плавно произошедших перестановок на шахматной доске семейной жизни Евгений Борисович остался хозяином двухкомнатной "хрущёвки", и продолжил коротать отведённый ему срок уже в одиночестве.
          Что ж, всему свой черёд, как философски рассудил бы любой мало-мальски мудрый древний грек. И вообще, вопроса "пить, или не пить" на повестке дня больше не стояло.
          Бежали секунды, минуты, часы, шли дни, недели, месяцы, и на подступе к своим пятидесяти восьми годочкам Евгений Борисович оставался вроде бы и тем же самым, но был, однако, во многом уже другим человеком. Наличие рассудочности, достаточно острого ума и осторожности не позволяли Щавелеву ни в чём терять чувство меры, а не проходящая обида на обманщицу-природу удерживала от глупых попыток что-либо улучшать в окружающем его мире, ибо, как показал личный опыт, сие всё равно было бы тщетно. И жизнь упорно не радовала. Евгений Борисович, словно агент, засланный на территорию условного противника, внимательно наблюдал творящиеся вокруг безобразия, и старался по возможности тщательно анализировать и то, и другое, и пятое, и десятое, пытаясь докопаться до причин происходящего. Право же, некоторые выводы его были достойны самого пристального внимания специалистов в соответствующих областях науки, если бы он соизволил предоставить им письменные заключения, а они снизошли бы до благосклонного изучения оных. Для наблюдательного Евгения Борисовича оказалось очень трудно отмахнуться от выглядывающих отовсюду, словно тараканы из-под отставших обоев, нехороших признаков надвигающейся глобальной катастрофы. Щавелев иногда внутренне паниковал, но продолжал как мог удерживать себя от так и напрашивавшихся уже вполне определённых выводов, стараясь не погрузиться окончательно во мрак чёрного пессимизма. Он, что называется, всё ещё пытался отдавать себе полный и сбалансированный отчёт в происходящем. Но возраст, похоже, накладывал свой неизгладимый отпечаток на любые рассуждения Евгения Борисовича. Недаром, в какой-то момент он вдруг чётко осознал, что с молодёжью, например, он не испытывает ни малейшего желания общаться просто потому, что они его ЕЩЁ не поняли бы, а со сверстниками — потому, что они его УЖЕ не поняли бы. В итоге, не обсуждённые ни с кем тяжкие размышления о жизни постепенно заводили Щавелева в тупик безнадёжности. Устройство бытия не нравилось ему всё больше и больше.
          Стоило, правда, "принять на грудь" сто — сто пятьдесят граммов алкоголя, и мгла вроде бы рассеивалась, на неопределённый срок, начинало даже брезжить нечто похожее на просвет в тучах. Жаль, в целом этот метод уже плохо помогал. 
          Теряя постепенно почву под ногами и испытывая от этого некоторую нервозность, Щавелев теперь то и дело погружался в воспоминания, надеясь хотя бы в прошлом найти какую-то опору. Однако, припомнив, например, то, как старался когда-то честно трудиться на заре своей юности во благо родного предприятия, Евгений Борисович не мог не почувствовать досады. Тра-та-та-та! Трубят фанфары! Бьют литавры! "Дорогие товарищи, мы выполним и перевыполним задания партии!.. Даёшь пятилетку в четыре года!.." Да? А что в итоге? А в итоге от родного предприятия не осталось даже названия! И обширные кирпичные корпуса его ныне служат прибежищем для разных мелких фирмочек-однодневок, никчёмных, как и всё остальное в этом сумасшедшем мире. Щавелев только недовольно морщился, когда в памяти услужливо всплывали отдельные эпизоды его былого рабочего энтузиазма. Как-то очень уж неумно сейчас выглядела та серьёзность, с которой всё было тогда обставлено.
          "Чёрт побери, — маялся он, — ладно — другие, но до чего же по-клоунски выгляжу в сей ретроспекции я сам!.. Впрочем, не стоит обольщаться, я и поныне являюсь всего лишь шутом гороховым, над которым продолжают потешаться господа, невзирая даже на то, что шут изрядно состарел."
          Невольно Евгений Борисович задумывался и о тех, кто сидит в VIP-ложах зрительного зала и наблюдает его смехотворные потуги на сцене театра жизни. Задумывался крепко, но вскоре от бессилия и ненависти начинал ощущать ноющую головную боль, которая приплюсовывалась к боли стонущих от непогоды костей, и совместно обе образовывали прелестный тандем, доводивший Щавелева до изнеможения.
          Стоило, впрочем, "принять на грудь" граммов эдак сто — сто пятьдесят... и вот уже лёгкий туман обволакивал душевные раны вполне комфортным полузабвением.
          Мудрено ли, что в какой-то момент одного из четырёх времён текущего года Евгений Борисович осознал — в окружающей его жизни "ловить" больше нечего. То-есть, разумеется, можно продолжать функционировать, так или иначе, но лично ему не становилось от этого уже ни горячо, ни холодно. Вуаля. Мир, как дурная змея, поймал самого себя за хвост и завертелся колесом, в котором надо было либо упорно бежать на месте, либо...
          "Нет, хлопнуть дверью на прощанье, пожалуй, никогда не поздно. — серьёзно обдумав дальнейшие мероприятия, решил Щавелев. — Напоследок следует постараться всё же понять..."
          А понять нужно было некую идею, довольно долгое время маячившую где-то на самом краешке сознания и с трудом пролагавшую себе путь к сияющим вершинам. Прежде всего не мешало бы ухватить её суть. Евгений Борисович потратил на это несколько дней, но в итоге мысль обрела наконец вполне ясные очертания.
          "В этом мире обязательно должен быть Кто-То, Кто смотрит на всё происходящее здесь со стороны. С такой позиции многие события становятся гораздо понятнее, и, надо полагать, приобретают некий глубокий смысл, который лично от меня упорно ускользает. Вот именно с этим Кем-То я и должен встретиться, дабы прояснить хотя бы некоторые аспекты бытия."
          Вот только кто он, этот Кто-То? Господь Бог? Или его недоброжелатель Сатана?.. Вряд ли, поскольку к ним обоим обращаются все кому не лень на протяжении вот уже стольких веков подряд. И напоминает это бег в беличьем колесе, на одном и том же месте, с одним и тем же конечным результатом. О, нет. Нет! Должен быть Кто-То ещё, Кто-То достаточно влиятельный, пусть и не богоравный. Однако, сразу оговоримся — от услуг Далай-Ламы и прочих религиозных деятелей нужно твёрдо откреститься, поскольку ничто земное им не чуждо, а это в данном случае абсолютно неприемлемо.
          Без ста граммов разобраться в алгоритме решения такой задачи было бы воистину трудно, а вот "принявши вес на грудь" Евгений Борисович почти сразу нашёл ответ — ТРЕБУЕТСЯ ИНОПЛАНЕТЯНИН! Да-да, требуется мудрый, таинственный гуманоид, давно наблюдающий за событиями, происходящими на планете Земля. Вот он-то и сдвинет с места забуксовавшую машину человеческой цивилизации. Больше некому. Вся остальная магическая элита Вселенной просто забавляется и получает, видимо, какое-то странное удовольствие, из века в век гоняя людей по кругу.
          Что ж, положение, таким образом, прояснилось, дело оставалось за немногим — найти способ привлечь к себе внимание одного из владельцев ближайшего патрульного НЛО. Щавелев, выпив ещё сто граммов водочки, размышлял на эту тему совсем недолго. Такого способа, понял он, скорее всего, не существует. Но! Постольку поскольку инопланетяне наверняка владеют телепатией в совершенстве, есть серьёзная надежда, что на упорно повторяющийся мысленный призыв они не могут не среагировать! Стало быть, следует ежедневно проводить сеанс отправки в Космос мысленной просьбы о встрече. Вот и всё. Гениальное — просто.
          Сказано — сделано! Отныне, возвращаясь по вечерам с работы домой, Евгений Борисович быстренько поглощал скромную трапезу, взбадривал себя порцией алкоголя и замирал в кресле на целый час, вроде того, как это принято у практикующих медитацию граждан, мысленно призывая инопланетян явиться в его уединённую обитель, дабы просветить заблудший разум Щавелева.
          Жизнь, между тем, продолжала идти своим чередом, невзирая ни на какие пертурбации. Спустя некоторое время люди, так или иначе имевшие контакты с Евгением Борисовичем, начали замечать происходящие с ним перемены. Во-первых, он похудел, можно сказать — постройнел, и стал от того как бы даже выше ростом. Во-вторых, прекратил стричься и бриться, в результате чего из-за отросших как попало волос и бороды с усами обрёл некоторое сходство с Робинзоном Крузо. В-третьих, и это самое главное, взгляд его голубых глаз теперь выдавал явную потусторонность, почему сослуживцы и знакомые, и раньше-то не слишком охотно общавшиеся с ним, отныне и вовсе старались побыстрее проходить мимо Евгения Борисовича с максимально озабоченным видом.
          Случись подобное с полгода назад, он моментально отметил бы ненормальность ситуации, принял какие-то меры, но сейчас... Сейчас Щавелев абсолютно равнодушно воспринимал всё, что находилось за пределами его вожделений. К тому же, словно в виде компенсации за некоторые неудобства, в голове однажды сработал некий переключатель и Щавелев вдруг стал слышать музыку, да не простую! Пробуждалась она на предприятии, где Евгений Борисович уже долгое время подвизался слесарем-наладчиком, и вообще-то это был обычный шум, издаваемый работающими в цехе металлорежущими станками и другим вспомогательным оборудованием. Но, оказывается, утомительная для прочих людей железная какофония могла получить совсем иное наполнение, и в ушах Щавелева она теперь как раз и зазвучала едва ли не вселенской гармонией. Евгений Борисович частенько замирал и прикрывал глаза от удовольствия, заслышав особенно удачный пассаж, внезапно раздавшийся из-под какой-нибудь фрезы и чётко влившийся в русло могучей симфонии. Отныне для хорошего настроения на работе ему вполне хватало этих звуков, человеческие голоса стали необязательны.
          В ближних кругах давно росло и крепло убеждение — старина Борисыч определённо "двигается" рассудком. Мнения очевидцев, впрочем, некоторое время ещё расходились. Однако, наступил период, когда практически никто в этом уже не сомневался. Только, что с того? Евгений Борисович исправно приходил на работу, выполнял полученное задание, на людей не бросался, был деловит и спокоен. С начальством, правда, сух и немногословен, так ведь и это скорее достоинство, нежели порок. Посему ухватить странного человека, всё более напоминающего собою некоего гуру, было совершенно не за что.
          Тем не менее, всё на свете куда-то движется и к чему-то однажды приходит. На излёте декабря, накануне католического Рождества, в квартире Щавелева раздался звонок. Евгений Борисович как раз завершил очередной посыл к инопланетянам и теперь отдыхал с рюмкой коньяка в руке, глядя в окно на заснеженный пейзаж едва освещённой фонарями улицы. Внезапно отвлечённый от своих мыслей, он крякнул, не спеша поднялся с кресла и, покачиваясь, вышел в прихожую. Отперев дверь, вздрогнул. На пороге стоял Тот, Кого Щавелев так долго призывал. Евгений Борисович понял это мгновенно, хотя перед ним был обычный, разве что слишком уж рыжеволосый, паренёк.
          — Тсс! — стазу же с заговорщицким видом приложил палец к губам гость. — Не надо объяснений, я всё знаю.
          Оба прошли в комнату, опустились в кресла и некоторое время сидели, не издавая ни слова. В квартире воцарилась необыкновенная тишина, словно здесь был совершенно отдельный, ничем не связанный с остальным миром, кусочек пространства. Единственным звуком, что в какой-то момент осознал Евгений Борисович, было громкое тиканье ходиков, доносившееся с кухни.
          "А ведь часы эти забрала с собою жена. — с недоумением вдруг вспомнил Щавелев. — Откуда же звук?"
          Рыжий пришелец посмотрел на Щавелева и, улыбнувшись, произнёс:
          — Не беспокойтесь. Это просто истекает время, отведённое на подготовку к Переходу.
          — А-а... — откликнулся якобы всё понявший Евгений Борисович.
          И снова воцарилось молчание. Впрочем, ненадолго. Вскоре послышалось колокольное "бомм-бомм", пришелец повернулся, взглянул в глаза Щавелеву и мягко произнёс:
          — Ну, что ж... нам пора идти.
          — Нам? — тихо переспросил Евгений Борисович дрогнувшим голосом.
          Инопланетянин кивнул.
          Затем произошло нечто странное. Щавелев растерянно поднялся на ноги и, словно прощаясь, окинул взглядом комнату, при этом тело его почему-то осталось неподвижно сидеть в кресле. Но гость не позволил Евгению Борисовичу испугаться, схватив его за руку и увлекая с собой. Они почти бегом промчались по квартире в прихожую, дверь распахнулась и внезапно оба выскочили на залитую солнечным светом лесную полянку. Щавелев недоумённо посмотрел вокруг. Что-то в этом лесу было не так. И деревья какие-то незнакомые, и трава под ногами не совсем естественная, да и солнечный свет казался несколько зеленоватым. Впрочем, подумал Евгений Борисович, в любом случае местность не похожа на ад, что бы здесь ни было, оно выглядит совсем не страшным. К тому же у Евгения Борисовича уже возникло серьёзное подозрение, что он всего лишь навсего видит сон.
          "А ведь и правда! — мысленно спохватился Щавелев. — Чего я рот-то раскрыл, глупец? Это же не более чем сновидение. Слишком долго я был увлечён фантастической идеей, вот и мерещится теперь всякая ерунда. Надо просто ущипнуть себя за руку и очнуться в своём собственном кресле."
          — Где мы? Что происходит? — совершенно спокойно и даже со слегка недовольной интонацией вопросил он, твёрдо сознавая, что во сне может случиться самое неожиданное. Но, право же, ответ оказался просто поразительным.
          — Мы находимся на одной из необжитых планет галактики. Теперь она ваша. — торжественно сказал рыжий пришелец, указывая рукою на всё окружающее. — Принимайте во владение, мессир. Вы вольны создавать здесь любую цивилизацию по своему усмотрению. Отныне вы — КНЯЗЬ МИРА СЕГО.
          Инопланетянин, или кто он был там на самом деле, с насмешкой взглянул на Щавелева и добавил, видно, не сумев удержаться от ехидства:
          — Почувствуйте на своей шкуре, каково это — управлять целой планетой! А то предъявлять претензии другим все вы мастера.