Десятки августов 1 Bookends

Десятки августов. Bookends

"Time it was and what a time it was it was,
A time of innocence a time of confidences.

Long ago it must be, I have a photograph
Preserve your memories, they're all that's left you"
(Simon and Garfunkel)

Мой год меняется на рубеже лета и осени. Причина и в дате моего рождения, но, главное – это ощущения школьного детства. Год набирает высоту, достигая своего пика летом, замирает на миг в синем небе августа, – и стремительно обрушивается в глубины осени, чтобы больно удариться о ледяное дно декабря. Потом он медленно отрывается от грунта, ползет вверх, взмывает на недосягаемую июньскую высоту, и снова переходит в пике в конце августа. В этот момент счетчик лет меняет цифру. Через горячие пески июля я подхожу к деревянному причалу августа, нависающего над прохладной осенней водой. Сажусь в лодку, отталкиваюсь веслом - и, став старше на год, отплываю. Но прежний, прошлогодний "я" остается сидеть на дощатом настиле пирса, остановившись на самом краю того, прошлого года. Я машу ему рукой, пока причал не скрывается в сентябрьской дымке, которая поднимается от воды. В каком-то заветном чулане время хранит все мои эти августовские «я». Мы никогда не встретимся, разве что очередной август напомнит мне о прошедших. Год изменился, и с каждой «переменой дат», эти воды кажутся мне более холодными, а дымка все больше походит на густой октябрьский туман.

Август 1983

Города смазывают разницу между сезонами. Чем больше город, тем чаще весну можно принять за зиму, лето – за осень, осень – за лето и так далее. Поэтому, чтобы почувствовать эту разницу, я часто выезжаю к Киевскому водохранилищу, пересекаю дамбу и гоню машину ещё полчаса по дороге вдоль набережной, сворачиваю направо на едва заметную тропинку и забираюсь на холм, поросший соснами. Бывают места, неизменно напоминающие мне другие, хотя внешне совершенно непохожи. Днепр, который блестит своей водой примерно в километре отсюда, не похож на корявую речушку моего родного городка, холм тоже не тот. Но, когда случайно остановился здесь под сосной, катаясь с сыном на велосипедах, – сразу вспомнил тот холм у реки, который мы Генкой считали "своим" местом. С тех пор частенько приезжем сюда с семьей на пикники, и всякий раз, откинувшись спиной на ствол дерева, вспоминаю друга моего детства. Он жил "через забор" от дома моей тёти, и дружили мы с момента моего выхода из песочницы. Повзрослев, встречались по четвергам в Доме пионеров на кружке судомоделирования, по субботам гоняли мяч на стадионе на Ботаническом, ходили спускаться с горы на лыжах, или бегали на коньках по замершей реке. Летом, когда я переселялся к тете за реку, а Генка возвращался от родственников из Одессы – мы дружили почти круглосуточно. Тетя с трудом загоняла меня домой в половине одиннадцатого, а проснувшись и позавтракав, я уже видел выгорелую майку друга, который сидел на скамейке за забором. Главным атрибутом того августа был велосипед. У меня – легкий, но несолидный рижский "Орленок" по прозвищу "Vairas", а у Генки – здоровая черная "Украина", вполне статусный по тем временам велик, но чудовищно тяжелый для шестиклассника.
Если от моей тети ехать вдоль реки по Быстрицкой дороге, минуя Новосёлки и сам Быстрык, и потом свернуть на старую бетонку, которая ведет к военным складам – то снова выезжаешь к реке. Здесь она делает небольшой двойной поворот и широко разливается перед запрудой, убегая от холма на противоположном берегу. Лес подходит к самой воде, и, если смотреть на юг по течению реки видно только деревья, воду и небо. Когда мы впервые остановились здесь, побросав запыленные велосипеды в траву, Генка поднял голову, осмотрелся и показал мне рукой на юг:


- Смотри, там начинается море.

 
Я посмотрел, и тотчас пришло ощущение, что за деревьями скрываются мачты корабля, готового войти в реку из океана. Я сказал об этом вслух, Генка мои мысли одобрил, мы уселись на глиняном обрыве у реки и стали ждать. Временами казалось, что за деревьями мелькают мачты, но всякий раз это были верхушки сосен, слабо покачивающиеся на ветру. Потом выяснилось, что если пройти по дороге ещё десяток метров вперед или назад – ощущение «моря за углом» пропадает напрочь. Так, мутная речушка, текущая из болот, не более.
Поэтому, мы всякий раз останавливались строго в этой точке. Жгли костры, плавали через реку к заброшенному саду за мелкими абрикосами и сливами, смотрели в сторону моря. Обедали печеной картошкой с огурцами, и ехали домой. Это место было нашим потому что мы любили его, и ещё потому что на много километров вокруг никого не было. Иногда на той стороне мы видели пасущихся коров и деда-пастуха. Один раз рядом остановился военный «бобик», и молодой лейтенант поинтересовался, что делают дети так далеко от города. Мы угостили его картошкой, посидев с нами, он поблагодарил и уехал, убедившись в том, что мы не шпионим за воинской частью. А больше не было ни одной встречи в течение трёх августов подряд.

Мы с Генкой тоже появлялись там всё реже. Появилось много важных и интересных дел: девушки, за которыми хотелось ухаживать, мопед, который не хотелось (но приходилось) чинить, футбол, занятия с репетиторами наконец. Мы носились со своими бобинными "Маяками", переписывали Битлов, ругались, когда я стал все чаще предпочитать им Deep Purple. А потом мы разъехались по институтам, и жизнь стала совсем другой.

Генка поступил в Питерскую нахимовскую мореходку, я уехал в Москву. Виделись зимой на каникулах. Он - в красивой форме курсанта, предвкушал поход на «Мире» в Атлантику, я завидовал. Должны были выходить в мае. А в апреле Генка погиб. Несчастный случай на практических занятиях.
Больше мы ничего не знали. Примчавшись из Москвы, я попал прямо на похороны. Было холодно и тяжелые, не-весенние тучи ползли над городом, когда мы медленно шли за его гробом к новому кладбищу по той же Быстрицкой улице. Бледная мать, плачущий отец. Оцепенение. Мокрые черные ветки, раскачивающиеся на сильном ветру. Врезавшийся в память навсегда стук молотков, когда заколачивали крышку. Это очень страшно – впервые хоронить друга.

Август 2009

И вот, несколько дней назад он мне приснился. Я сплю вообще без снов.
То есть, выражаясь научно, – не помню  ничего поутру. А тут проснулся в полчетвертого и помнил все. А спустя несколько дней сон повторился. Потом ещё.
Во сне Генка сидел на каменной набережной неизвестного мне города. Одет по нынешней моде – шорты с карманами на боку и обтягивающая футболка. на голове солнечные очки, сдвинутые на волосы. Мускулистые загорелые руки, выбритые щеки, седина на висках. Он смотрит на меня, идущего вдоль набережной, и что-то рассказывает, шевелятся губы. Но я не слышу, а когда подхожу ближе – он поднимается, машет мне рукой и прыгает в лодку, привязанную к столбику. Тут я просыпаюсь.
Проснувшись, я мучаюсь вопросом, – почему Генка мой ровесник? Мне уже 40, а ему должно было навсегда остаться 18.
Под конец недели мне стало не по себе от этого сна. Возможно, причиной такого состояния стало переутомление - на работе недавно закрыли сделку с «Фоззи», напряжения и усталости в последние дни было больше, чем достаточно. Мы с женой решили, что надо заботиться о нервной системе, поэтому после работы поехали на наш холм у Днепра. Надо сказать, что периодически мы выезжаем будним днем туда вдвоем. Готовим на костре, и отдыхаем. Как начинает темнеть – прыгаем в машину и спустя сорок минут - душ и полстакана сухого вина на ночь под негромкий инструментальный джаз.


После восьми закат затянуло тучами и подул холодный ветер – началась гроза. Быстро собрались, я затушил угли водой из канистры, скорее по привычке, потому что дождь уже лил.


Когда мы выехали на дорогу, я обратил внимание на человека, который прятался от ливня на остановке. Он был похож на витязя с иллюстрации: высок, светлые вьющиеся волосы и курчавая шкиперская борода. Грудная клетка непомерной ширины выдавала спортсмена. Одет в светлые брюки и короткую замшевую бежевую куртку.

- Предусмотрительный, - сказала жена, - вон как жарко днём было.

-  Подвезем? – спросил я её мнения.


- Конечно, он тут вымокнет. Автобусы ходят редко.
Я тормознул и открыл дверь.
Мужик заполнил все заднее сиденье нашего Terios. Я попросил жену пододвинуть кресло вперед, и извиняющимся тоном сказал:


- Места в этой машине немного.


- Ничего, - бодро ответил он густым басом. - Спасибо, что подобрали.
Мужчина сиял белозубой улыбкой мне в зеркало. Он оказался весьма общительным.


- А почему вы выбрали именно эту машину? - спросил первым делом. - Оба ведь немаленькие, да и дети, наверное, взрослые уже.
Вопрос меня озадачил. Эту машину часто называют «женским джипиком», но так, в глаза, обычно хвалят. Или молчат, словно о чем-то неприличном.


-Дети? Дети часто теперь ездят сами по себе. А я всю жизнь хотел иметь маленькую машинку. Жена в свое время едва отговорила от Cuore. К тому же - цена. Дизель, экономичная. По холмам исправно лазит.
Мы ещё поговорили о разных машинах, потом о футболе. Он был хорошим собеседником, и мы много раз меняли тему разговора, под конец заговорили о всяких необычностях. Уже переезжая дамбу, я рассказал о своем сне.
- Так бывает, -сказал мужик. - Вам надо туда поехать.
- Куда? - удивился я. - Мне неизвестен этот город.
- Зато Вам известен другой. Остановите на повороте пожалуйста.
Когда машина остановилась у каменной чайки, он поблагодарил и пошел по дорожке, ведущей к ГАЭС.
Немного ошалев, я смотрел вслед. Он шел под дождем, беззаботно помахивая рукой, видимо напевал что-то.


-Странный какой-то, - выдавил из себя, наконец. Меня насторожила последняя фраза.


- Почему? - удивилась жена. - По–моему, это хороший человек.
У неё очень точное чутье на хороших и нехороших людей. С моими знакомыми практически никогда не ошибалась.


- Наверное, - сказал я, чуть расслабившись.  - Только он говорил так, словно знает о моем сне больше меня. Езжай говорит, как тот доктор, что в диагнозе уверен.

 

- Ну, ты это зря. Дал совет человек, может с ним что подобное случалось. Отчего бы не поехать, кстати?


Я промолчал, тронул машину с места и до самого дома думал о Генке.

Перед сном мы с женой, посоветовавшись, решили взять выходной и съездить в навестить родных в город моего детства – единственное место, где мы были с Генкой вдвоем.

16 окт 2009