Ковчег иллюзий фрагмент книги Русская доля

СЕРГЕЙ ГРИГОРОВ

Ковчег иллюзий
(фрагмент книги «Русская доля»)

Размышления о нашей цивилизации проявляют печальную картину: будто плывем мы в горячечном бреду по безбрежному океану на утлом суденышке не зная куда и зачем.
Ковчежек наш давно перегружен, но с каждым часом обитателей его становится все больше и больше. Близки к исчерпанию заготовленные природой припасы, не хватает даже чистой воды. Нам бы заняться организацией быта, но вместо этого мы отчаянно спо-рим, кто из нас самый-самый – самый умный, самый сильный, ловкий или хитрый.
Куда плывем? Кормчии наши ищут жизненные ориентиры. В поисках точки опоры создают то очередную философско-религиозную систему, то новую научную теорию. Пытаются нащупать океанское дно, понять, что это такое – бушующий вокруг океан. Но чем глубже опускаются они в грозные воды, тем темнее, непонятнее и непривычнее.
Голым и беззащитным каждый из нас приходит в этот мир. Таким и уходит. Брен-но все материальное под неумолимой ступой времени. Вот почему надежную опору са-мые прозорливые ищут в духовной сфере. Они полагают, что это истина. «И познаете истину, и истина сделает вас свободными», – сказано в Евангелии от Иоанна (уточним: в главе 8 стихе 32. Поскольку цитировать Канон следует с почтением, условимся пользо-ваться общепринятыми обозначениями. В данном случае, например, точная отсылка та-кова: Ин 8:32).
Но как и где искать истину? Может, мы уже обладаем ею? Многие духовные на-ставники утверждали, что истина в вере. Что ж, поговорим о том, что предоставляет нам религиозный опыт.

Ограниченность религиозной практики
Первое, что бросается в глаза, – множественность верований. Христианство, под-разделяемое на православие, католицизм, протестантов, адвентистов и прочее и прочее; ислам, бурлящий многими соперничающими течениями; с десяток буддистских школ, а еще тысячеголовый индуизм, иудаизм, конфуцианство, синтоизм, разнообразные направ-ления шаманизма… Да и воинствующих атеистов, тех же неистовых ленинцев, следует относить к заурядному религиозному учению. Хватит перечислений.
Главные мировые религии – агрессивный атеизм, буддизм, христианство и ислам – открыты, готовы принять неофитов, и каждый из нас при желании может стать, напри-мер, циничным материалистом, угодливым униатом или дисциплинированным суннитом. В настоящего иудея, однако, в одночасье превратиться нельзя – им можно только родить-ся. Как, кстати, нельзя стать и настоящим огнепоклонником. Неужели истина изначально доступна не всем? Вдруг самая важная тайна бытия принадлежит, скажем, последовате-лям Вуду, и никогда не откроется представителям иных верований? Что-то сомнительно.
Гораздо органичнее кажется утверждение, что везде и для всех законы мира оди-наковы. И Бог, если Он существует, един для всех людей – для европейцев и для арабов с американцами, индийцев и китайцев. Смешно полагать, что христианин живет на земле один раз, а индус способен на реинкарнацию и может перерождаться в различных живот-ных или растениях. Однако стоит только ему покреститься, так эта способность пропада-ет.
Евангелие от Матфея приводит слова Иисуса Христа «…по вере вашей да будет вам» (Мф 9:29). Если оттолкнуться от этого утверждения, то объяснение факту процвета-ния многих религий может быть только следующим: каждый человек, углубляясь в вы-бранное верование, сам создает себе бога. Точнее – идола. Множественность конфессий может означать только то, что ни одна из них не обладает истиной. Все они суть несо-вершенные продукты человекотворчества.
Кто-то, быть может, возразит в неподдельном возмущении: люди отвергают Пре-святую Троицу (или Аллаха, восьмеричный путь Будды и т.д. – конкретика здесь не важ-на) в силу заблуждений, из-за неумения или нежелания принять истину.
Да, проблема восприятия истины существует. Но здесь, очевидно, причина в ином. Если б какое-нибудь верование имело подавляющее превосходство, то давно воцарилось бы на планете. Мы же наблюдаем противоположную картину: ни одна из религий не име-ет перед другими заметных преимуществ.
Сомнения в истинности существующих конфессий, навеянные «внешними» дан-ными, – их множественностью, подкрепим критикой «изнутри». Для примера возьмем христианство. Почему именно его? Да просто мне, русскому, это учение ближе прочих. Поверьте: с не меньшим успехом можно «пройтись» и по любой другой религии.
Отвлечемся от критического анализа отличий между различными направлениями христианства. Не будем, в частности, обсуждать, сколькими перстами правильнее осенять себя крестным знамением. Отринем и все накопившиеся обиды, порой весьма горькие. Не станем, например, давать оценку папскому благословлению вторжения в 1941 году в на-шу страну варварских полчищ практически всей Европы. Ограничимся обсуждением принципиального момента – сущности самой веры.
В своем Послании к Евреям Павел, без преувеличения величайший проповедник христианства, а до обращения, под именем Савл, беспощадный гонитель, дал следующее определение: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр 11:1). Красиво и емко сказано, не так ли?
Напомним и следующие слова Иисуса Христа, приведенные в Евангелии от Мат-фея: «…если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди от-сюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф 17:20). Зна-чит, вера – это огромная сила, и при определенных обстоятельствах может использовать-ся как сверхоружие? Столько войн на религиозной почве происходило, но задокументи-рованная история почему-то умалчивает о перемещении гор и прочих коллизиях глобаль-ного масштаба. Почему? Неужели до сих пор не нашлось ни одного по-настоящему ве-рующего человека? Или такой все же был, но отдал свое сердце ложным богам?
Символ христианской веры провозглашает, что Единый Бог Отец, Вседержитель сотворил небо и землю всем видимым и невидимым.
Каким образом уверовать в это? Повторять и склонять на все лады? Но, как из-вестно, сколько ни говори «халва», во рту слаще не станет. Да и что это такое – слово? Написанное – каракули. Произнесенное – пустой звук. Само по себе оно ничто. Важно то, что таится за ним. Человек мыслит не словами, а образами-понятиями. Поэтому сущест-вует только один способ усвоения выделенного – обдумывание, проникновение «внутрь» этих слов, изучение предметной области, формирование умозрительных и прочих моде-лей, понятий и взаимосвязей между ними и встраивание их в свое мировоззрение.
Поскольку процитированное утверждение общезначимо, для его раскрытия необ-ходимо всерьез заняться археологией и антропологией, совершенствовать физические представления об устройстве и возникновении Мироздания и прочее и прочее. Ничего подобного наши духовные наставники не предлагают. Наоборот, они запрещают даже об-суждать прозвучавшую догму и требуют, чтобы мы уверовали также в то, что:
Иисус Христос есть Господь Единый, Сын Божий Единородный, рожденный от Отца прежде сего века, несотворенный и единосущный Отцу, ради людей и их спасения сошел с небес и воплотился от Духа Святаго и девы Марии и вочеловечился;
Он распят был за нас при Понтийском Пилате, страдав и будучи погребен, вос-крес в третий день;
Он взошел на небеса и сел одесную у Отца и вновь придет со славой судить жи-вых и мертвых. И Царствию Его не будет конца.
Помимо перечисленных положений Символа веры, предлагается верить в непо-рочное зачатие Иисуса, а также в Пресвятую Троицу, ни разу не упомянутую не только в Библии, но и во всей раннехристианской литературе. Кроме того, кто-то требует верить в заступничество и чудотворение икон, а другие им решительно возражают. Третьи предла-гают поклоняться всем святым, коих образовалось уже многие тысячи и тысячи…
И слепому видно, что чем больше требований, тем больше возникает различных их толкований. В результате нагромождения слов когда-то единое духовное движение рас-палось. Но процесс деления не закончился, секты и прочие сообщества религиозной окра-ски до сих пор продолжают плодиться.
Апофеоз неестественности христианского учения, вероятно, отражается формулой Тертуллиана, подхваченной Фомой Аквинским: «верую, ибо это абсурдно». Скажите, нашелся хоть один человек, уверовавший после того, как услышал эти слова!?
Во Втором Послании Павла к Тимофею есть горькое пророчество: «…будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к бас-ням» (2 Тим 4:3, 4).
Напрашивается предположение, что изначальное учение Христа было искажено, подменено. Изучение истории позволяет сказать, когда произошел надлом. Это случилось тогда, когда христианская церковь получила поддержку государства, а ее функционеры из гонимых превратились в гонителей инакомыслия. Еще точнее: произошло это в 325 году на Никейском соборе, руководимом «равноапостольским» императором Константи-ном, в ту пору – некрещеным, язычником. Тогда, когда Николай Чудотворец в споре с «ересиархом» Арием применил самый убедительный аргумент – нанес ему пощечину (вспомните по этому случаю Иисусово «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и левую»). Тогда был принят и цитируемый выше Символ веры.
Глубочайшее недоумение ныне вызывает Иисусова формула, приведенная в Еван-гелии от Луки: «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во мно-гом» (Лк 16:10). Что это за «малое» такое, которому необходимо быть верным? В свете вышеизложенного ответ должен быть ясен: нацеленность на познание существа веры. Для подкрепления сего вновь привлечем авторитет Павла, дав цитату из его Послания к Римлянам: «…невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рас-сматривание творений видимы…» (Рим 1:20), и цитату из его Послания к Евреям: «Ве-рою познаем, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло ви-димое» (Евр 11:3). Достаточно, чтобы убедиться в том, что вера – один из инструментов познания? И что верно также и обратное: верить можно только в то, что знаешь? Однако современное христианство, как и прочие религиозные системы, предлагает уверовать в голые слова.
*  *  *
Итак, ограниченность религиозной практики определяется самой ее природой: провозглашая какие-то постулаты в качестве неопровержимых догм, не подлежащих об-суждению, она вступает в неразрешимое противоречие с человеческой натурой, допус-кающей веру только в то, что может быть осмыслено и понято.
Пожалуйста, не расценивайте сказанное как призыв подвергнуть остракизму из-вестные вам духовные авторитеты. Если испытываете потребность, то без лишних фило-софий «приткнитесь» куда-нибудь. Как говорится, лучше синица в руке, чем журавль в небе. Верующему легче жить, воспитывать детей. На бытовом уровне рекомендации всех мировых религий имеют несущественные отличия, формируют примерно одинаковые представления о добре и зле, о правильном, нравственно чистом выстраивании отноше-ний с себе подобными. Разве что сатанисты «срываются», да ортодоксальный иудаизм все не дождется суда истории за создание зловредного мифа о превосходстве одного народа над прочими.
В конце концов, мы ходим в церковь не за истиной. У нас более корыстные, более приземленные цели. Приобщаясь к верованиям предков, стремимся глубже понять себя. Самосовершенствуемся. Ищем успокоения. Поминаем ушедших. Пытаемся обрести на-дежду на удачное стечение жизненных обстоятельств… да и множество других веских причин может возникнуть у нормального человека чтобы посетить святые места.
Хорошо, но где и как искать истину? Обратиться к так называемым рациональным методам познания? Что ж, поговорим о них.

Объективно-научная методология
В научно-популярной литературе встречается восторженное описание величест-венного Храма Науки. Построен он якобы на незыблемом фундаменте – объективной ре-альности. При возведении его руководствовались двумя главными правилами. Первое: использовать строительный материал – подмеченные свойства и закономерности, – пред-положительно всюду и всегда неизменный, то есть во все времена одинаковый и для Ев-ропы с Америкой, и для Марса, и вроде бы даже для Туманности Андромеды. Второе правило – обеспечение независимости от того, чьей мыслью был положен тот или иной камень, чтоб каждый имел потенциальную возможность лично убедиться в надежности конструкции, осуществив соответствующие расчеты, умозаключения или эксперименты.
Сказки красивые, но жизнь, как всегда, разительно отличается от идеала.
Первым делом надо честно признать, что единого Храма Науки нет и никогда не было. К настоящему времени воздвигнуто большое количество отдельных построек и са-райчиков, соответствующих различным научным направлениям, – здание физики, разде-ленное на множество самостоятельно эксплуатируемых помещений, здание математики, химии и так далее. Процесс деления продолжается. Иногда новые науки «вылупляются», как цыпленок из яичка, внутри старых, но чаще создаются на стыке прежних разделов.
Объективно-научный подход предписывает следующую последовательность дей-ствий. Для каждого научного направления очерчивается предметная область и называ-ются исходные понятия. Только после этого наступает пора теоретических и, если воз-можно, экспериментальных изысканий. Вводятся новые понятия, устанавливаются каче-ственные и количественные отношения между ними. Придумываются и обосновываются некие утверждения, именуемые затем законами природы. Создаются теории, при возмож-ности разрабатываются какие-нибудь приспособления для практических нужд и так да-лее.
Таким образом, каждая область научного знания строится не «от Адама», а начи-ная с некоторых понятий, не определяемых внутри нее. Почему? Потому, наверное, что исходные абстракции разъяснить непросто. Но тем самым они как бы зависают в воздухе.
В быту, к счастью, можно не ломать голову по данному поводу. Пользоваться ча-сами, но не задумываться, что такое время. Ничего не знать про радиоволны, но с удо-вольствием слушать музыку по радио, нажав кнопочку «вкл». Однако при рассуждениях о Храме Науки нельзя отказаться от употребления предельно общих понятий, таких как «движение», «истина», «относительно», «вещество» и многих-многих других. К ним Пла-тон относил свои абсолютные идеи, Боэций – универсалии, Кант – вещи в себе. Наткнув-шись на подобные сущности, выдающиеся философы приходили, вероятно, в неописуе-мый восторг, чувствуя, что раскрывается безбрежное море для приложения их интеллек-туальных сил. Какие только теории не возникали! – и трансцендентальная логика, и диа-лектическая, и многие другие. Какие только споры ни велись! – существуют универсалии и архетипы в действительности, или же только в нашем уме, и так далее. Толку от этого шума, впрочем, оказалось немного. Не больше, чем от абсурдных средневековых споров схоластов, сколько миллионов или миллиардов бесов уместится на кончике иглы. Поэто-му, наверное, «настоящая» наука повела себя исключительно умно: отстранившись от строгого определения таких понятий, предоставила это сомнительное удовольствие фи-лософии.
Ну, а как наши великие мыслители справляются с этой задачей?

Разъяснения неопределяемых понятий
Для наглядности возьмем какие-нибудь издания и проанализируем, что в них пи-шется. В Советском Союзе по указке государства множество умных людей изо всех своих сил и карьерных соображений двигало философию. Резонно поэтому посмотреть, что бы-ло написано в эпоху «развитого социализма». Случайно попавшие мне под руку книги оказались следующими: Философский словарь издательства политической литературы, М., 1968, и Советский энциклопедический словарь (СЭС), «Советская энциклопедия», М., 1984.
Раскрыв Философский словарь, найдем статью о ключевом понятии марксистско-ленинской философии – о материи. Читаем: «Материя – философская категория для обо-значения объективной реальности, которая существует независимо от сознания и отража-ется в нем; бесконечное множество всех существующих явлений, объектов и систем, суб-страт всех многообразных свойств, отношений, взаимодействий и форм движения».
Не знаю, как у кого, но лично у меня при чтении оборота «философская категория для…» пепел Клааса начинает стучать в груди, и чтобы, рассвирепев, не потерять нить повествования, я просто проигнорирую эти слова.
Констатируем, что данное определение мало что дает, поскольку не ясно, что таит-ся за словами, находящимися справа от дефиса. Вычитываем дальше. «Реальность – бы-тие вещей в его сопоставлении с небытием, а также с другими (возможными, вероятными и т.п.) формами бытия». Значит, реальность – это не сами вещи, а всего лишь их бытие, да и то в сопоставлении с чем-то там еще? Получается, что и материя всего лишь бытие че-го-то? А вещи – это уже не материя, а нечто другое. Странно. Невольно возникают ассо-циации с Насреддиновской находкой расплачиваться за запах супа звоном монеты. Что-то здесь не то, неправильно. Но идем дальше.
Слово «бесконечное» упустим – вероятно, его генезис чисто эмоциональный. По-нятие «явление» не раскрывается. Ладно, будем считать, что все знают, что это такое.
В статье «субъект и объект» обнаруживаем, что объект – это то, на что направлена познавательная и иная (?) деятельность. Это какая такая «иная»? И как быть, ежели вчера на что-то была направлена деятельность, а сегодня не направлена? Вчера, значит, это «что-то» было объектом, а сегодня не объект?
«Субстрат» же, оказывается, есть «материальная основа единства различных свойств отдельного, единичного предмета, вещи; материальная основа единства, одно-родности различных предметов». Получается, что материя – это материальная основа единства… в том числе и форм движения. И, одновременно, движение – «важнейший ат-рибут, способ существования материи». Очень путано.
Может, в СЭС более понятное объяснение? Читаем. Помимо указания, что материя является заодно субстанцией, тамошнее определение фактически такое же. Понятие «суб-станция» раскрывается как «объективная реальность, материя в единстве всех форм ее движения; нечто относительно устойчивое; то, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого».
Что же получается, если в исходном определении раскрыть правую часть? Мате-рия как объективная реальность есть объективная реальность и материя, но только (или заодно?) в единстве всех (одновременно всех или по очереди?) форм ее движения. Кроме того, материя есть то, что существует само по себе, не зависит ни от чего другого. Стран-но. Я-то по наивности полагал, что образ Кота, гуляющего сам по себе, – не более чем красочная гипербола, а в жизни подобные персоны не встречаются. Даже Земля, напри-мер, поскольку испытывает гравитационное воздействие Солнца, Луны, других планет и много чего еще, вроде бы не является тем, что существует само по себе. Что же тогда ма-териально?
Но хватит издевок. Вернемся к рассмотрению пределов научной методологии.

Ограниченность науки
Приведенные примеры, возможно, впечатляют слабонервных и неуверенных в се-бе. Однако грамотно мыслящего человека нельзя убедить, приводя сколь угодно частно-стей. Он резонно возразит, что где-то, быть может, и существует приемлемое определе-ние и материи, и иных общих понятий.
Но скажите, пожалуйста, где именно!? Можете долго искать, пока не убедитесь в бесплодности усилий найти что-либо удобоваримое. Описанные выше попытки неудачны не из-за глупости или косноязычности авторов, не вследствие чьего-то злого умысла. Причина, очевидно, в другом. В том, что мы просто не в состоянии разъяснить предельно общие понятия. В результате каждый по-своему их интерпретирует, создает свою систему образов. И у всех своя наука, чем-то отличная от той, о которой рассказывали ему мудрые учителя и которую воспринял сосед. Может, истина у каждого своя потому, что у всех своя реальность?
Приходится смириться с тем, что однозначно трактуемых всеми высоких абстрак-ций не существует. Нет и «объективной» реальности, так как мы даже не можем догово-риться между собой, что это такое. Что бы сие значило? Но не будем делать поспешных выводов. Вначале рассмотрим две зарисовки.
Первая. Процесс познания всегда начинается с чувственно-наглядного представ-ления изучаемых предметов и, преодолев горнило абстракции, всегда заканчивается чув-ственно-наглядным представлением. Придумать что-то новое человек способен только тогда, когда он создает некий образ и мысленно оперирует им. Вот почему воображение является одним из самых нужных качеств ученого. Карл Гаусс вроде бы сказал про одно-го из своих учеников, подавшихся в поэты: «Правильно сделал. Для занятия математикой у него слишком слабое воображение». Фарадей немедленно был приписан к когорте ве-ликих физиков после того, как предложил способ наглядного изображения электрическо-го и магнитного полей. А лорд Кельвин так вообще чудачествовал: любое физическое яв-ление он объявлял изученным только тогда, когда была построена соответствующая умо-зрительная модель, состоящая из грузиков, соединенных веревочками и пружинками.
Сконструировать красочный образ – это, несомненно, большое достижение. Но за-думывался ли кто над тем обстоятельством, что в науке зачастую (возможно, что всегда) чувственно-наглядные представления предметов, не поддающихся непосредственному восприятию, не имеют ничего общего с действительностью?
Например, известное изображение атома – ядро с вращающимися вокруг него электронами. Ну не двигаются электроны таким вот образом, и все тут! Так же противо-речащим действительности следует признать представление об электрическом токе в проводнике как о направленном движении электронов. И физические поля не есть завих-рения силовых линий, отображаемых на рисунках. О всевозможных «дырках», солитонах, элементарных частицах со спинами в образе маленького волчка и упоминать не стоит. Перечисленные примеры касаются владений науки физики. Однако подобный ряд можно привести и для прочих естественнонаучных областей знаний. А математика с ее абстрак-циями вроде точки и бесконечности – так вообще вне всякой конкуренции. Короче гово-ря, наличие огромного количества неадекватных действительности научных представле-ний – непреложный факт.
Так вот, представьте себе, что единое зеркало разбилось на множество кусочков, в каждом из которых с неизвестными искажениями отражается фрагмент некоего Предмета (того, что именуется истиной). Около каждого кусочка (отдельного научного направле-ния) собралась своя группка людей, разговаривающих на языке, непонятным соседям. Вооружились кустарными и потому несовершенными оптическими приборами – тресну-тыми очками, искривленным микроскопом, замутненной линзой – и старательно разгля-дывают отражение части Предмета в лежащем перед ними кусочке зеркала. Пытаются понять, как выглядит Предмет в целом, на что вообще он похож. Как вы думаете, смогут ли все эти люди воссоздать единый образ Предмета, постичь истину? Ответ очевиден: нет.
Вторая модельная ситуация следующая.
Предположим, что на Марсе развилась цивилизация примерно нашего уровня, и произошло давно ожидаемое – встреча двух разумов. Все, видимо, согласятся с тем, что марсианская техника – особенно если они не похожи на нас, а являются, скажем, помесью суслика с муравьем – будет отличаться от нашей. В известных фантастических произве-дениях этот факт считается очевидным. Более того, если марсианские машины будут вы-глядеть, как переделанные наши, то должны возникнуть обоснованные подозрения в том, что они шпионили за нами. Правильно? Идем дальше.
А дальше общие соображения говорят, что теоретические построения могут отли-чаться несравнимо больше, чем техника. И если наш космонавт упомянет, например, за-кон всемирного тяготения, то вряд ли марсианский академик бросится рисовать соответ-ствующую ньютонову формулу. Более резонно ожидать от него недоуменных вопросов: что такое сила? а масса тела? а притяжение? и так далее. Наши и марсианские универси-тетские учебники, скорее всего, будут иметь пренебрежимо мало одинакового.
Такого не может быть потому, что не может быть никогда? Но примите во внима-ние, что физические условия работы «железа» все же почти одинаковые, а теории более свободны. Бумага, как говорится, все стерпит. Любимым занятием специалистов в облас-ти математической логики, кстати, является сравнение формальных теорий, имеющих один и тот же набор формул, но разные системы аксиом.
И все-таки не согласны? Что ж, тогда идите до конца и утверждайте, что расстоя-ния марсиане будут измерять метрами, время – секундами, а четверть населения Марса в качестве расчетного денежного средства будет пользовать юань.
На мой взгляд, приведенные зарисовки достаточны для завершения разговора об ограниченности научного подхода. Но что конкретно сказать по существу?
*  *  *
Следует сделать очень мало и в то же время много – признать, что мы не боги, что не всесильны и не смеем даже мечтать об обладании истиной.
Наша наука такова, какова есть, в силу исторически сложившихся обстоятельств. Строится она принципиально порочно – исходя из предположения о знании структуры Мира, то есть как раз того, что надо понять. Но поскольку не раскрыты исходные абст-ракции, то и производные понятия и термины оказываются неопределенными. Приклад-ные научно-технические достижения говорят лишь о полезности использования рацио-нальных методов познания, но не дают и не могут дать критерия истинности.
Предлагаю подумать и над следующими рассуждениями. Пусть какая-то научная теория объявляет причину определенной совокупности явлений природы. Дается множе-ство красивых формул, а в качестве «последнего» аргумента предлагается проведение прямого подтверждающего эксперимента – что может быть убедительнее? Все, вопрос закрыт? Позвольте не согласиться. При этом можно даже не подвергать сомнению упо-мянутые теоретические построения. Вполне вероятно, что они правильны. Но также ве-роятно, что нет. Может ли, например, сия блестящая теория доказать, что причина только та, которую она называет? Что не существует и принципиально не может существовать иных причин? Никто про них не знает? Что ж, сочувствуем. Но если невозможно доказать единственность объяснения, то не стоит претендовать на знание истины.
Конечно, проблема адекватности наших знаний окружающей действительности обсуждалась множество раз. Чувствуя «гнильцу», Храм Науки пытались упрочнить раз-ными способами. Например, сквозными скрепами формальных доказательств. Лейбница первого, кажется, посетила идея создать большую логическую машину – суперкомпью-тер, говоря современным языком, – способную из начальных утверждений, принимаемых за аксиомы, вывести все их следствия. Он предложил перечислить все неопределяемые понятия, постулировать их свойства и, принимая это за аксиомы, строго логически вывес-ти все остальное. Объем «правильных» знаний мог бы расти и расти за счет дополнения первоначального списка новыми понятиями или расширения спектра их качеств. Тогда вроде бы перед человечеством раскрылись бы все тайны природы.
Окрыленные этой перспективой математики философского склада ума стали раз-вивать два направления научных исследований. Первое было связано с поиском мини-мальной и внутренне непротиворечивой системы аксиом, то есть интуитивно очевидных и потому принимаемых без доказательства утверждений, из которых чисто формальными методами предполагалось получить все другие истинные высказывания. Второе направ-ление было нацелено на анализ проблем формализации доказательств. И по первому, и по второму направлениям к нашему времени получены ошеломляющие результаты.
Выяснилось, что существует огромное количество непротиворечивых наборов ак-сиом, и нельзя сказать, какой из них более «правильный». У каждого из них свои пре-имущества и недостатки.
При исследовании проблем формализации доказательств были получены еще бо-лее неожиданные результаты. В 1931 году, когда была опубликована первая теорема Ге-деля о неполноте, стало ясно, что даже в относительно простых теориях – в формализо-ванной арифметике, например, – существуют высказывания, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Далее ученые пришли к заключению, что множество всех выводимых, то есть строго доказываемых формул составляет ничтожную часть истинных. Некоторые даже высказывали предположение, что в действительности логика служит нам лишь для растолкования научных результатов, придания им убедительной формы, и не более того. Тимофеев-Ресовский, прозванный Зубром, утверждал, кстати, что наука есть всего лишь умение манипулировать фактами.
В двадцатом веке были поколеблены и представления о достаточности ограничи-вать научный поиск только «объективной реальностью». Жизнь потребовала учитывать существование самого исследователя. В космогонии принялись обсуждать так называе-мый антропный принцип. А в квантовой механике – измерительный прибор всегда «вне-дрялся» в ткань предметной области. Согласно доминирующей интерпретации принципа неопределенности Гейзенберга, невозможность одновременного определения местополо-жения малой частицы и ее скорости объясняется необходимостью «посмотреть», повоз-действовать на нее, в результате чего изменяется либо ее импульс, либо координаты.
Однако отмеченные обстоятельства не получили должной оценки и осмысления. Могучей когортой науковедов и самих ученых был упущен последний маленький шажок в размышлениях по поводу надежности фундамента науки.
Ну да, улыбнется кто-то, все идут не в ногу, и лишь один в ногу? Неужели можно всерьез утверждать, что тысячи светлых умов не заметили за деревьями леса? К сожале-нию, можно. Сподобились же аборигены Америки, как упоминалось в моем этюде «Фи-лософинки», не додуматься до наличия у колеса оси. Удивительна близорукость твоя, че-ловек!
Вероятно, созрел момент сделать следующие

Выводы:
 - сложившаяся религиозная практика препятствует приобщению человека к Бо-гу, противодействует появлению по-настоящему верующих людей;
 - сложившаяся научная методология изначально порочна и не смеет претендо-вать на истинное описание окружающего мира.
Чувствую, как пылают негодованием и церковные, и научные трутни, читающие эти строчки. Реакция их понятна – зашатался уютный и сладкий их мирок, замаячила без-радостная перспектива перемен привычного образа жизни.
Пусть будет так, как провозгласил, согласно Евангелию от Иоанна, Иисус Хри-стос: «Если Я сказал худо, покажи, что худо» (Ин 18:23). Критикуйте! Только говорите, пожалуйста, по существу. Не ограничивайтесь замечаниями, что где-то не там поставлена запятая, не в том падеже используется то или иное слово, а такая-то мысль сформулиро-вана неточно. Я хочу, чтобы мне грамотно возразили, потому как неприглядна перспек-тива прозябать пассажиром Ковчега иллюзий, тыкающимся туда-сюда, как слепой коте-нок.
Но не слышно возражений, и потому возникает естественный вопрос

Что предпринять?
Не впадать в пессимизм, а радоваться, что удалось осознать неполадки в духовной сфере и получить тем самым возможность осмысленно искать выход из создавшегося по-ложения. История мировых религий насчитывает множество успешно преодоленных кри-зисов. Наука в конце девятнадцатого века также была в тупике – тогда полагали, что все тайны Мироздания уже раскрыты, и ученым будущих поколений придется довольство-ваться цитированием трудов отцов и дедов. Прошло немного времени – и всплеск фунда-ментальных открытий. Современная наука, став производительной силой, но расшатав основы, ранее считающиеся незыблемыми, попала в очередной кризис. Задача момента – преодолеть его.
Необходимо пересмотреть азы не только научной методологии, но и выращивания молодой нашей поросли. Как именно – разговор особый и сложный. Слишком много сте-реотипов придется преодолеть, перестраивая весь процесс обучения. Сейчас, например, воспитатели чересчур жестко привязывают мышление к языку, из-за чего области мозга, ответственные за речь и логическое мышление, получают гипертрофированное развитие. Разумеется, за счет других человеческих качеств. Понятно, что по-иному мыслящие гомо сапиенсы будут рождаться в муках. Но иного пути нет.
С чего начать? Конечно, с теоретической подготовки. То есть с чтения нужных книжек.
Для лучшего понимания роли и места религиозной практики в жизни человечества будет полезно прочитать, например, «Исповедь» Льва Толстого и «Почему я не христиа-нин?» Бертрана Рассела, а также антрополого-психологические труды Виктора Несмело-ва. Много нового и неожиданного ждет Вас при знакомстве с необычной книгой Е. С. Полякова «Кому уподоблю род сей?».
Натолкнуть на неординарные мысли в области рациональных методов познания помогут произведения В. Гейзенберга, Л. Бриллюена, Н. Бора и, конечно же, С. Никано-рова. Смею надеяться, что окажутся полезными и мои научно-фантастические произведе-ния.
Дерзайте! С Богом!

Негодующая реплика

Не все так запущено, как кажется на первый взгляд.
Пилатовское «что такое истина?», как и множество других вопросов, содержащих-ся в Книге, поднимает одну из вечных проблем человечества, не имеющих однозначной трактовки. Как представляется нам сейчас, понятие истинности, используемое в «Ковчеге иллюзий», однобокое, неполное.
Понимать – это не только знать, что как устроено и почему, но и великое искус-ство воспринимать заботы и чаяния близких людей, умение сопереживать, сочувствовать. Истина не сводится только к установлению соответствия наших знаний реалиям действи-тельности. Она дополняется способностью восхищаться красотой и гармонией окружаю-щего мира.
Правда – это в первую очередь справедливость, а затем уже все остальное. Истин-но не то, что есть, а то, что должно быть. Должно быть согласно высшему смыслу суще-ствования Мироздания. Не замечая уродливого, мы способны уничтожить его.
Правильное всегда захватывающе красиво, а красота всегда истинна. Чем эстетич-нее научная теория, тем глубже она и точнее. Недаром в греческом языке слово «космос» произошло от «космео» – украшение. И тот прискорбный факт, что мы, возможно, мало что знаем об устройстве Мироздания, не мешает нам любоваться дивной его соразмерно-стью и стремиться чувствовать себя счастливыми.