Почти мемуар

Сейчас я буду заниматься самоанализом, а вы не смейте смеяться. Это моя жизнь, и это всё серьёзно, во всяком случае для меня.

Сегодня утром я убедился, что мой мозг во сне занят решением задач. Он ищет ответы на свои ошибки, которых он насовершал в жизни. Ведь, если человек недоволен своей жизнью, а я сильно недоволен, то он хочет обязательно понять, что же он делает не так. Вот и мои мозги, как я ни старался забыть обо всех своих сердечных делах, подспудно решают эту задачу. И вот сегодня утром я проснулся с полным пониманием ситуации. И сел записать это. Раз уж данная страничка стала для меня почти дневником, то я и расположу это здесь.

Назвать это всё можно по-разному: хотите -- записки свихнувшегося графомана; а хотите -- двадцать лет спустя, тридцать лет спустя. Кому как нравится.

Женщины мои. Вы причина всех моих бед. Вся беда в том, что я рос в вашей среде, лишённый мужского воспитания, и с самого раннего детства был умирающим цветочком. Мне бы попасть в полк, стать грубым и неотёсанным воякой. Ржать от скабрезностей по-гусарски так, чтобы дрожали стены... Но нет... Уже в четыре года мне выпала доля изучать музыкальный инструмент. И хотя всё это было на уровне "самодеятельности в клубе" (никакого клуба не было -- а был мой дедушка, который всю жизнь тяготел к музыке и лихо играл на пяти инструментах, а может и более, такое впечатление, что он мог играть на всём), а я был для него очередной попыткой найти себе единомышленника в среде домашних. Все предыдущие попытки провалились. И хотя слава о моём дедушке, как о непревзойдённом музыканте, гремела в нашем роду на пол Оренбурга и часть Самары, но оркестра в своей семье он так и не создал: как на грех всем домашним музыкальные инструменты не давались в руки, сколько он не бился. Сейчас я понимаю, что просто его окружали дочери и внучки, а они же женщины! О, женское иезуитское племя! Врёте. Всё время и из любого положения. Выдаёте белое за чёрное. Чёрное за жёлтое. Жёлтое за лиловое в крапинку. И уже сами верите в это. И делаете это даже бессознательно. Такое впечатление, что истина скрыта от вас. Вы смотрите -- и не видите её. А я всё никак не могу понять. То ли вы нарочно? Заметаете следы? Петляете как зайцы? То ли нет? То ли вы придуряетесь и валяете Ваньку, то ли вы ищите выгод, то ли вы издеваетесь? Но ведь от ваших упражнений рождается только зло. И вы сами страдаете от него же. В результате вы перехитрили самих себя. Как вы этого не поймёте до сих пор?

В общем, ни кто не смог удовлетворить страсть деда к компании по овладению музыкальными инструментами по одной лишь причине: женское племя рядом с ним стеснялось своей беспомощности, которая на первых порах преследует любого начинающего, а их женский пол не выдерживал таких унижений самолюбия и в результате впадал в беспросветную меланхолию, слёзы и потерю цвета лица; становился удручённым до конца дня, и все занятия их могли окончиться в результате только одним -- смертью от тоски по собственной тупости (да не тупости, а лености -- они просто не в состоянии вынести большое напряжение психики).

Мне было не легче, но я был мальчиком. А посему никакие скидки женского пола для меня не действовали, не смотря на субтильный возраст. И я плакал, и я умолял: "Дедушка, давай продадим гармошку!" Ничего не помогло. В результате уже через месяц я играл на этом инструменте 5-6 мелодий, лихо, так что они только отскакивали. Ибо, только выполнив норму, я получал свободу. Я понял, что мне легче удовлетворить страсть деда, чем умереть на стуле в обнимку с музыкой.

С этого всё и началось. Именно с этого, как это кому-то не покажется странным.

-- То есть, все твои проблемы с женским племенем во взрослой жизни родом из музыкального прошлого? -- спросит меня читатель.

-- Да. -- отвечу я.

-- Но это же не может быть! -- воскликнет он.

-- Может.

Вот послушайте, что вышло.

Дед покинул этот мир на следующий год, оставив мне в наследство гармошку двухрядку, и два баяна, за которые я взялся уже самостоятельно. Настойчивость моих родных, которые даже пытались пристроить меня в музыкальную школу, не смотря на мой пятилетний возраст, не увенчалась успехом. Играть по нотам я не смог научиться. У меня была своя система, которую мне завещал дед. Я играл на слух. Владел этим в совершенстве. Напойте мне любую мелодию, и я тут же её сыграю. Да ещё транспонирую её в любую тональность из любого ряда на заказ. Расцвечу аккордами, в качестве аранжировки, поддам ритму на басах (знаете, как здорово стучат клавиши басов на баяне!) и вы обалдеете. Мальчик читать и писать не умеет, а хватает на лету песни и тут же их играет на баяне. (К тому времени я уже уселся за баян, хотя из-за него меня было не очень видно -- ничего, разобрался...)

Потом, по жизни я всё время замечал, как моё умение владеть музыкальными инструментами (в последствии я освоил аккордеон, гитару, пианино -- но всё это на уровне сельского клуба, на слух, без теории и школы) идёт впереди меня и окружающие уже не воспринимают меня всерьёз. А! Этот! Который играет и поёт! Как же, как же, знаем, видели... Вот и всё. О том, что у меня есть ещё какие-то способности и потребности никто уже не думал. Я для всех был лишь диковинка, лишь приложение к музыке.

Если бы я был профессиональным музыкантом, жил в среде таких же, как я; добился признания на профессиональной сцене и заработал бы этим славу и деньги, и положение в обществе, то меня бы признали и стали уважать. А так, я остался навсегда самоучкой, сельским гармонистом. И потом, когда я понял, что моя профессиональная деятельность страдает от моего музыкального имиджа, я просто перестал сообщать на новых местах работы, что владею музыкальными инструментами. И эта часть моей жизни, которая пронизывала моё существо насквозь, оказалась изолированной. Я был вынужден так поступить, чтобы меня стали воспринимать всерьёз на работе.

Вот это -- тот самый момент, когда я перестал уже быть белым и пушистым. Я стал скрытным. Я стал себе на уме. А музыка жила во мне. Рождались и песни, и просто мнструменталки. Вальсы. Разные непонятности, названия которым нет. Записать их я не мог, только песни. Помню в первом классе на странице учебника "Родная речь" я увидел стишок:

Любой солдат и командир
Вам скажет очень точно
Стране Советской нужен мир
надёжный, долгий, прочный.

Дальше шли ещё слова, но они уже стёрлись в памяти. И я тут же переложил их на музыку. И с тех пор она крутиться у меня в голове. Так я понял, что слова (стихи) мои друзья. Они помогают мне записывать мелодии в голове, которые без них легко забываются. И с тех пор песни стали моим главным репертуаром.

Стихи я начал писать много позже. Когда влюбился. Это было в юности. Ничего оригинального. Кроме буйства, пьянства, тысячи глупостей и поразительной способности влипать в различные истории. Сейчас, смотря на всё с высоты прожитых лет, я понимаю, что рядом были хитренькие и завистливые недоброжелатели, которые часто толкали меня под разными благовидными предлогами к краю, только от того, что я превосходил их по умениям, и они получали истинное наслаждение, вредя мне под видом святой невинности и с чистыми глазами. Сколько радости я, например, доставлял Славке Зорину, когда на его окрик: Иди сюда! -- бесхитростно подходил. Другой товарищ мне потом сказал: "Зачем ты идёшь? Ты что не понимаешь, что ему от тебя ничего не нужно? Что он просто так зовёт, чтобы показать всем девчонкам, что ты как телёнок, куда тебя палкой погонят, туда ты и пойдёшь..."

Это было для меня открытие, как гром среди ясного неба. Оказывается люди манипулируют друг другом на уровне таких гадостей! Я-то раньше жил ничего этого не зная! Я всё принимал за чистую монету! А оказывается, окружающие толкают меня не потому, что им тесно, а потому что они хотят надо мной посмеяться...

. . .

Вот и наступил момент прозрения. Но было поздно. Моя первая любовь была загублена. Она стала для меня недоступна. Она меня презирала. Репутация моя была безнадёжно испорчена. На мне висел условный срок. Я был опозорен принародно покаянием на товарищеском суде, давая показание против своей матери... Это был крах. Меня уничтожили. Растоптали. Это был показательный процесс в самых, что ни на есть сталинских традициях. Потому что я слишком выделялся. Никому не нужен был белый и пушистый гений, умеющий петь, играть на трёх инструментах, сочинять музыку и стихи, любить и страдать. А ещё и буйствовать, и самостоятельно мыслить. Нашлись завистники, которые окружили меня лестью, подпоили, увлекли в компанию и мы конечно же вляпались...

Где были вы все педагоги, которые потом создали комиссию и с умным видом выворачивали меня на изнанку перед всей школой, на виду у моей матери и моей первой любви? Почему вас не было, когда я дрался за выживание за школой? Почему вам было плевать, когда меня били старшеклассники? Где вы были, когда меня год терроризировал подонок, вымогающий карманные деньги, приставив нож к горлу? И я всё это терпел, потому что уже понял, что я вам нужен только для подтыкания дыр в художественной самодеятельности. Что вся жизнь ваша -- дрянная подделка -- поделена непроходимой стеной на официальное враньё и реальную грязную жизнь, в которой вы говорите и думаете, и делаете одно, а потом приходите на митинги и со светлыми лицами несёте пропагандистскую чушь о светлом завтра! Лицемеры!

. . .

Но молодости свойственно легко забывать все невзгоды. И студенчество своё я начал с чистого листа в другом городе. Но и тут оказалось, что я ещё не всё узнал о жизни. В моей жизни не хватало женщины. Не безответной любви, как это было в школе, а настоящей. Впрочем, как оказалось, любовь и постель не одно и тоже. А я тогда этого ещё не знал. И стремился к физическому удовлетворению.

Она сама нашла меня. Она была старше. Звали её Людмила. Она училась на четвёртом курсе. А я на первом. И хотя я выглядел ещё белым и пушистым, но внутри души уже произошли многочисленные сдвиги. И вот у нас закрутился бурный роман. Мы смотрели с ней "Спортлото-82", мы уединялись, мы пили кальвадос, мы читали Ремарка. Мне было с ней удивительно интересно. Я открывал себя. Я узнавал вещи, о которых и не подозревал. А потом я увидел, как она танцует с другим... Нет, конечно, я не настолько ревнив, чтобы запрещать своей женщине танцевать с другим. Но... она танцевала с ним не так, как просто с партнёром... И я всё понял... Она близка не только со мной. А потом мне сказали "добрые люди", что у неё вообще есть где-то муж... в другом городе... Вот тебе и любовь...

На следующий день, выходя из общаги, я встретил её на крыльце. Я просто прошёл мимо. Словно мы не знакомы. И больше никогда не повернул в её сторону головы... И она всё поняла и не приближалась...

. . .

А потом я женился. Господи! Какая это была глупость! Ну, ладно -- первая несчастная любовь, первые сексуальные наслаждения, окончившееся разочарованием -- но это же не конец света? Зачем же бросаться под поезд? А это было именно так. Я бросился под танк -- свою жену. Я решил, что сердце моё опустело навсегда и в нём лишь один пепел да угли. И я уже не способен никого полюбить. А моя жена была для меня утешением. А я решил если не полюбить её,  то хотя бы попробовать. Приласкать. Ведь я знал, как плохо быть отвергнутым и обманутым. И я решил постараться сделать её счастливой. Ведь она втрескалась в меня по уши. Тем более, что мы учились в одной группе, а потом сидели рядом на одной парте, а потом стали вместе готовиться... И я, конечно, понимал, что она чиста и невинна, и у неё нет никого опыта в сексуальном отношении, да и по части сердечных страданий вряд ли. С её правильной мамочкой -- это невозможно. Для неё я был лакомым куском. По общаге ходили слухи, что у меня богатые родители. Я, дурак, на потоковой лекции по математике, пустил пыль в глаза, и показал сотенную купюру сидевшей рядом девчонке, когда она каким-то образом завела разговор о деньгах, вроде ей разменять нужно было десятку, а я сказал, что я таких мелких не держу, на что она возразила, что у меня их просто нет... Вот тут я и вытащил. Она таких денег никогда не видела. Вот и пошли слухи. Они решили, что если я вытаскиваю запросто из кармана сотню, то в кармане их не меряно. Они не могли представить, что она у меня одна единственная, что на почте мне сердитая тётка выдала перевод одной купюрой, который прислала моя мамочка с какой-то премии с припиской, что в этом месяце могу послать тебе вдвое, купи себе тёплую обувь -- зима на носу... Зависть! О, с ней мне ещё предстояло познакомиться вплотную прямо в семейных отношениях.

Увы! Как ни старался я полюбить свою жену, у меня ничего не вышло. Она была духовно неразвита. Выросла под присмотром своей мамочки, вечно смотрела ей в рот, а та -- кандидат канализационных наук -- всю жизнь билась между двумя бедами: между собственной нищетой и между собственным гонором. Сменить род деятельности, чтобы заработать денег было для неё немыслимо! Она свято хранила память о своём отце, который ходил в институт с табуреткой, демонстрируя таким образом, что хотя его не зачислили в ряды студентов, но он вольный слушатель и чужого места не занимает. Дочь его, моя тёща -- тоже упрямо грызла канализационные науки и догрызлась до того, что муж её бросил из-за её скверного характера и ушёл к другой. Она одна растила дочь, муштровала её и готовила к светлому будущему. В её понимании это будущее было рядом: родимый политех и кафедра тех же канализационных наук, учёная степень и жизнь на 105р. в месяц до скончания мира.

Так что женился я не на своей жене, а на тёщи! Да. Мотайте на ус. Там, где молоденькая тёлочка ещё и мычать не научилась, там играет главную роль вожак стада. В данном случае бодучая корова-мамаша. Весь уклад жизни, все привычки, все решения идут от неё. Если раньше я сам строил свой бюджет, сам решал, что купить, а что нет, то теперь на меня и мои средства, на всю мою жизнь набросили петлю и стали медленно, но верно душить, уничтожая все послабления и все мои желания. Мне твердили -- ты теперь семейный человек, и всё должно быть подчинено семье. Но я же понимал, что моя семья и моя тёща -- это всё же не одно и тоже. А она этого не понимала. И у нас началось...

. . .

Нет. Я не буду вспоминать тот кошмар. Увольте. Скажу только, что я в жизни ни кого так сильно не ненавидел, и до сих пор не ненавижу, как свою тёщу. Это монстр в юбке. Она решила, что я один из студентов, которых она дрессирует в аудитории. И должен ходить по струнке. Щас! Размечталась.

О, жизнь! Насмешка, да и только.

Сколько мелочности увидел я в этих забитых людях, гордящихся своей нищетой и своей учёностью. Как же они были закомплексованы! Никакие порывы души для них были неведомы. Они не способны на великое... Они всю жизнь крохоборили каждую крошку. Откуда у них может взяться мечта? Их единственное желание -- вкусно поесть. Они измеряли свой успех в килограммах съеденных продуктов: фрукты, мясо, картошка... Я-то питался одними макаронами и подливкой, и только поэтому мог покупать книги, какие хотел, программируемый калькулятор, маленький портативный телевизор, ходить в кино и покупать спиртное. Да! Мне достаточно было хлеба, вина и зрелищ. А они -- рабы желудка с учёными степенями! Их духовный размер легко умещался в спичечном коробке, и ещё оставалось место для анализа.

Их создала система, господствующая в стране. Образование финансировалось по остаточному принципу. Учителя были нищими. И подавляющее большинство их были женщины-неумехи, которые ничего другого делать не могли, кроме как пудрить мозги в аудитории. Они ведь и так весь день болтают, рот не закрывают. Так почему же не получать ещё за это деньги? Если болтать на заданную тему... Перед сопливыми студентами... Память у этих кукарекалок отличная. А учебников в стране валом. Главное про съезды партии не забывай вставлять во все места и будешь лучше всех! Вот вам и вся наука!

Я не буду говорить, что многие при этом ещё пользовались своей принадлежностью к женскому полу. В мире науки, где мужики совершают открытия и прорывы, и живут идеями -- женщины охотятся за мужьями, за интеллигентными и перспективными самцами. А когда отчаются найти нужный экземпляр, то легко утешаются регулярными случками с женатыми особями, питаясь подаянием любовников. И хватит на эту тему. Не здесь. И не сейчас.

В общем, женщины и тут оказались слабым звеном. Так же как они не могли освоить музыкальные инструменты, так же они не способны оказались совершать открытия. Они могли лишь механически повторять заданные движения, как дрессированные обезьянки, но не более...

Нет. Я вру. Мне просто не повезло. Наверное (наверняка!) среди них есть другие, но их так мало, что я не вижу их, и, видимо, уже никогда не увижу в своей жизни. Я только читаю о таких женщинах в увлекательных книгах. Они наполнены большими чувствами. Они умны. Богаты душами. Но стоп... Когда я натолкнулся на Джека Лондона с его книгой "Мартин Иден", то мои подозрения на счёт женского племени лишь усугубились...

Без комментариев.

. . .

Я опущу подробности моей семейной жизни. Там было всё очень неприглядно. И конец закономерный. Мужчины! Хотите испытать безмерное счастье? Женитесь на молоденькой девочке с мамашей стервой! Потерпите ну хотя бы полгодика, (я вытерпел больше!) и когда вы вернётесь на свободу, как из мест заключения -- вы испытаете такой душевный подъём, такую безмерную радость. Мир наполниться для вас снова красками, звуками, прелестью жизни. Вы станете СВОБОДНЫМИ от этого клоповника-змеёвника. Ради этого счастья стоит жить!

. . .

Тут я без всякого перехода нырну сразу к основной теме моего повествования. Я расскажу вам о мысли, посетившей меня этим утром, пришедшей ко мне во сне. Если вы ещё помните, я собирался заняться самоанализом, а пока даже не приступил.

Мои упражнения музыкой, шахматами, стихами и прозой, начавшиеся в детстве -- развили во мне невероятную чувствительность нервных окончаний. В сочетании с огромным количеством прочитанной фантастики, и выдуманной тоже фантастики мною самим, всё это дало мне возможность подняться над плотскими и земными тяготами. И к расцвету своих творческих сил стать полностью виртуальным объектом. Жизнь реальная меня касается так мало (а в недалёком будущем, я устрою всё так, что вообще сведу её к минимуму), что я могу углубиться и в прошлое на любую глубину, и в мир литературного вымысла, и постичь основы космоса, и поискать разума во Вселенной, и ответить на вопросы существования Всевышнего. Я общаюсь с информационным полем непосредственно. Да, конечно, мне нужны какие-то привходящие, в виде опорных сигналов -- книги, журналы, интернет-странички, электронная библиотека, новости, фильмы, музыка... Но, потребляя всё это, я стал в состоянии проникать глубже, внутрь этого слоя, видеть закономерности, которые скрыты от обычного глаза приземлённого человека. И порой мне кажется, что некто свыше ведёт меня. И пусть ведёт. Я ему благодарен. Только поэтому я могу говорить вам всякие безумные вещи, которые впоследствии окажутся вещами само собой разумеющимися.

Так, например, Бернская конвенция об авторском праве. Это же полная чушь! Заметьте, только третьего дня исполнилось 150 лет Антону Павловичу Чехову. А по Бернской конвенции авторское право сохраняется 150 лет с момента создания объекта! Следовательно, всё написанное этим великим писателем, является ещё недоступным для общего пользования как минимум 40 лет!! Это же полный "алес капут". Я понимаю, что Бил Гейтс пытается таким образом застолбить своё право взимать с нас плату за свои кривые Виндоусы, но при чём здесь русская литература и наши культурные ценности? Это значит, что я Высоцкого должен слушать только с разрешения правообладателя, его наследников? Интересно, чтобы сказал сам Владимир Семёнович, если бы узнал, что всё, что он отдавал в свободную своему народу, оказывается предметом спора и купли-продажи его наследников?

. . .

Это лишь пример. Как законы, принимаемые сверху, в угоду чьим-то финансовым интересам, отрицают жизнь, идут поперёк и калечат людей.

. . .

Но я вернусь к теме, с которой начал. Итак, женщины, вы снова стали объектом моего внимательного рассмотрения. И я перехожу на личности. Не называя персон, упоминая лишь прототипы, я постараюсь понять, как получилось так, что двое влюблённых в друг друга людей, стали врагами. Разрушили всё. Где был просчёт? С чего всё началось?

Речь, прошу заметить, идёт не о моей супруге. С тем дохлым номером дела закрыты по истечению короткого срока.

Появилась после этого в моей жизни другая. Очень интересная особа. Интеллектуально развитая. Подкованная. Тонко чувствующая. И я увлёкся так, что потерял рассудок. Шесть лет я его терял. Но так и не расстался. В результате мы привели наши отношения к краху. И вот сегодня я понял, наконец, что послужило причиной всех бед. Недоверие. Она со мной кокетничала. Она возбуждала во мне желание, то приближая, то удаляя себя, как морковку на верёвочке перед осликом. Она играла женскую партию по классическому сценарию. Она хотела возбудить во мне пылкую страсть, чтобы я изошёл пеной, и, наконец набросился на неё, как обезьян, получивший заветный банан, после недельного голодания. Вот эти самые игры и сгубили наши с ней отношения. Она считала себя много умнее меня. Она была старше на шесть лет. И она имела специальное образование -- психолог. Я почерпнул в общении с ней очень много чего. Мне было невероятно интересно разговаривать с ней. Я и сейчас испытываю теплые чувства при воспоминании о наших беседах. Но вот постель... Господи! Она была холодна и неопытна, как резиновый надувной матрац. И никакой фантазии и страсти, никакого разнообразия. Она была, видимо, сильно закомплексована по этой части. И сбросить с себя оковы условностей просто не могла. Правильно! Когда живёшь не настоящей жизнью, а играешь, то не должен терять над собой контроль ни на одну минуту, а в этом случае все естественные порывы подчиняются разуму, подавляются и изгоняются.

Я не остался в долгу. Я тоже принялся играть роль. Я выдумал себе роль альтернативную. Этакого прожжённого бабника, который повидал на своём веку целый табун юбок, перепробовал всё на свете, устал от разврата и пьянства, от гусарского разгула, и теперь его потянуло к интеллектуальным упражнениям. И она поверила мне! И она заревновала меня. Я её переиграл. Но я добил доверие между нами. И всё разрушилось...

Вот так. Доигрались.

Я сейчас думаю, что если бы я был потупее, не включился бы в эту игру, и не выдал контр партию, к которой её ум был не готов, то всё развивалось бы по другому сценарию. Но я был музыкантом-самоучкой, слухачом, поэтом и вдобавок программистом, что тоже не маловажно, поверьте, и посему хватал на лету все алгоритмы, приёмы, методы. И остаться в роли тупого обезьяна я не мог. А профессиональной подготовки у меня не хватило, чтобы не только сыграть экспромт, но и привести всё к заданному результату. Ведь психологом был не я, а она.

Мало того, как я уже понял много позже, на её стороне работала её подруга, психолог более высокого чем она класса, они анализировали меня втихаря и вырабатывали совместно её приёмчики, для обуздания этого неукротимого Мудman-а . Впрочем, Мудman-а тогда ещё не было. Он появился позже...

. . .

Дальше я не буду вам рассказывать, хотя и есть о чём. Это ещё свежо в моей памяти и время открыть карты ещё не наступило.

. . .

Я вот думаю, неужели люди не могут честно строить свои отношения? Или эта способность утрачивается по мере усложнения психики и развитию способностей. Вдруг, оказывается, что выразить в словах собственные чувства и желания ты не способен, а выразив их даже так, как это делаю сейчас я много лет спустя, после того, как уже поезд ушёл, всё равно понимаешь, что не описал всего на 100%-тов. А лишь отразил несколько основных моментов, которые не являются целой картиной. А значит, между людьми нет взаимопонимания. И значит любовь -- это иллюзия? Так же, как нет людей, с одинаковыми вкусовыми ощущениями. И вся их одинаковость кончается за словами: солёный, сладкий, горький... Но кто сказал, что мы чувствуем при этом одно и тоже?

11:30:48 01.02.2010