Тривиальная история мыло

ТРИВИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
        Я встретила   Ляльку (Елену)  Чайку совершенно случайно. Мы учились на одном курсе, только на разных отделах.  В музыкальном училище  она не блистала, как ее родная сестра , но училась  очень хорошо. Да и грех нам всем было плохо учиться, потому что среди преподавателей были люди из Московской и Петербурской консерваторий, которым в 50 –е г. пришлось ретироваться из столиц в Крым. Образованнейшие и работоспособные.  К нашему поступлению они уже очень состарились, но ясности ума, как это ни удивительно, не потеряли. Тогда не было  лозунга- «Тебе надо- ты и учись», 
 
потому - учили всему, что знали сами, не оставляяя себе ничего. Илья Александрович садился за рояль, начинал рассказывать о творчестве какого-нибудь русского композитора и наизусть, без каких-либо нот играл, иллюстрируя, целые фрагменты симфоний, опер, камерных произведений, а романсы пел.  Горель И.А., Теплов В.А., Карпычев В. П., Брискина Л.- для нас это были имена.
Лялька была на теоретическом отделе- история музыки и сольфеджио с гармонией. Вечно бегала с пачкой нот и пластинками. По вечерам сидела в читалке.    Не была заметна среди наших модниц. За глаза говорили- смурная чувиха, ничего кроме занятий  не видит и не знает.
 Теперь передо мной стояла стройная, ухоженная, элегантная    женщина. За ручку она держала маленькую и очень красивую голубоглазую девочку. Девочка на Ляльку не походила совершенно. Начались расспросы:
-Как ты?
-А как ты?
«Как она?» - оказалось длинной историей, вообразить которую я бы, знаю прежнюю Лялю Чайку, никогда не смогла….
                *               *             *
«Море смеялось»- это у Горького такой антропоморфизм, но ведь и правда, когда солнце поднимается высоко, и отблеск его ложится на бирюзовую, неизъяснимого  цвета воду, то впору сказать именно так.  Голубое, бесконечное, неизъяснимое! Рано утром оно действительно смеялось.

   Однако за день море меняется многократно: спрячется солнце, дунет ветер и  вся водная гладь сомнется, как мятый мокрый шелк. «И ( оно действительно) витийствуя шумит, и с  тяжким грохотом подходит к изголовью», когда сильно дует ветер. А если стоишь на круче Воронцовского сада, возле чайного домика, кажется, что оно поднимается к тебе  всей своей синей гладью, и тогда цвет у него необыкновенный- цвет  фиалки. Глубокий и нежный одновременно.

 И сад Воронцовский хорош- одно из чудес света Украины. Лучшего места в  Крыму нет. О нем можно долго говорить, чтобы вспоминая, еще раз пройтись по его дорожкам и аллеям между вековых деревьев и живописных скал. Волшебство, особенно вечером. Что рассказывать, кто был, знает.

Блок любил слово –несказанное,   вот и правда- красота несказанная- пышная, яркая, провоцирующая праздность, отдых, лирику.

 А у нее было всего три дня. В Алупке жила ее подружка, и она хоть на чуть-чуть, но почти каждое лето вырывалась к ней. Подружка под стать своему городу была легкомысленна, по отношению к своим детям абсолютно безответственна, любила попить винца, погулять, и, вообще, имела привычку - вдруг взять и свалить  в неизвестном направлении на неделю, на месяц, на сколько выйдет, не предупреждая. Однажды они сидели недалеко от  дома Подружки, курили, пили портвейн и ждали пока пройдет дождь, а потом Подружка сказала
-Дай мне зонт ненадолго, мне тут нужно в одно место сходить, я мигом.

Взяла зонт и  «ушла ненадолго» на два месяца. Куда, зачем, к кому- одному Богу известно. Потому что к тому времени, когда  подружка объявилась дома,  Ляльки уже не было в Крыму. Она давно была дома и  работала. Впрочем, несмотря на такие вывихи в поведении, Подружка была классная, любила веселиться,  рассказывать анекдоты и жить не задумываясь.  Она, кстати, была и симпатична, единственное, что ее портило-лишний вес после родов. Но  это ее не печалило. Зато  Лялька  похудела после консерватории на 15 кг и превратилась в длинноносого  буратино в очках,  с широкими коленями. Увы! И, как все пианисты, часами сидящие за инструментом, сутулилась. Глянуть не на что.
  В этот раз она приехала к подружке совсем без настроения: во-первых, лето кончалось, и как всегда, промелькнуло быстро в заботах по дому, с бесконечной готовкой для бесконечных же гостей.  Жить в Крыму, подчеркиваю- жить, а не отдыхать, это бедствие.

Во- вторых, совсем не хотелось ехать  домой к себе и приступать к работе. Вот не хотелось и все. Правда Лялька старалась ровно и красиво загореть, чтобы потом пройти по школьным коридорам козырем, потому уже второй день подряд приходила на Лазурный пляж и добросовестно подставляла бока Крымскому солнцу.
 В этот день она пришла рано. Народу почти не было.
 Появился праздный спасатель и подошел  поболтать. Тема, увы, одна. Опять же – « галантерейная лирика».  После  короткого знакомства, хотя она не назвала себя, начал
-Трудная у меня работа.
-?
-Девушки такие на пляже ходят, закачаешься, а дома жена с ребенком маленьким, а тут, елы-палы, море.
-Ну так и что?
-А что непонятно. Вот ты одна загораешь, а так бы вместе  покупались, вечерком прошлись по барам, по парку.
- Во-первых, мы на брудершафт не пили, а, во-вторых, с чего вы взяли, что я пойду?
-А что, нет?
-Разумеется, нет. Да и вообще давайте, я лучше почитаю, а вы пообщайтесь с кем нибудь другим.
-Как хочешь.

Он скривился, обозвал сукой, так, что бы она не слышыла, но Лялька услышала, и ушел.

Начал собираться народ. Публика самая разная. Тогда еще не было – миддл-класс, буржуазия, бедные и т.д. Все вроде бы равны. Но это обманчиво было и тогда. Да и не может быть никакого равенства.
  Одни приносили с собой блестящие дорогие матрасы, другие были в умопомрачительных купальниках, супермодных темных очках. Короче, во всем, что можно было купить у фарцы или привезти из- за границы. «Нет тщеславия- нечем жить». Вот тщеславие и выражалось в том, что человек на себя натянул или в руках держит.( Сейчас это уже смешно. Тщеславие исчисляется миллионами, а на Лазурный пляж крутелик и вовсе не придет- он себе отдельный пляж купит.)
 А потом с победным видом прохаживается по пляжу,  не замечая, как море меняет цвет, как вечерней дымкой , как фатой укутывается вершина Ай-Петри, даже не вершина , а зубчатая корона в самом высоком месте гряды, и т.д.

  Ее начали раздражать бесцеремонные взгляды мужчин, которые осматривали молодых женщин, как лошадей на ярмарке. Тем более она в душе надеялась произвести по приезду впечатление на  «царя Соломона», так Лялька называла одного из своих коллег, с которым очень любила ходить домой пешком и слушать его рассуждения о  индийской философии-  суть которых-ни к кому не привязываться и ни кого не любить- и тогда не будет страдания. Слушала, а понять никак не могла- как это никого не любить,?  а детей, а Маму, а друзей, а природу, а море и т.д.. По нормальным понятиям- не любить, значит- умереть.

 Нет уж, Шакья Муни, созерцание, и карма совсем не для нее.  Но слушать было интересно, уж гораздо интереснее, чем разговоры колежанок про закатки, школьные сплетни и своих пьющих и нелюбимых мужей.
 Прохаживались по пляжу мужчинки, ну точно, как «дрессированные верблюды», однако «бабы на них глядели» , вот-вот   -немного нам нужно.

Подружка все не шла. Тогда Лялька взяла свое полотенце, и пошла загорать на пирс. Устроилась поудобнее,  и улеглась с книгой в руках. Солнце уже светило ярко и читать было тяжело, но она упорно читала. В самом деле, все читающие знакомые уже прочли «Имя розы»  Умберто Эко в иностранке, а она еще и Апдайка не начинала. Вчитавшись, увлеклась и перестала замечать окружающее.
  Через время краем глаза все-таки заметила надувной матрац, который кто-то  положил совсем рядом.
-Да что же это такое, места на пляже нет, что ли?!  Некуда деться от людей.  Не дай Бог, еще с  разговорами полезут.
Лялька обернулась- возле матраца стоял стройный, голубоглазый,  с очень красивым вырезом губ  мужчина в какой-то странной   кепке и смотрел в подзорную трубу на горы.

Господи, что это за кепка на голове, прямо СС.  Незнакомец отнял трубу от глаз, посмотрел на нее и сказал.

 
-Не хотите посмотреть на вершины . В августе они уже хорошо видны.

Лялька неловко поднялась, проклиная свой  старый купальник. Взяла трубу и неумело начала наводить на горы, очки мешали.
-Что? Ничего не видно?
-Да.
-А вы снимите очки и наведите под свои глаза. Смотрите, как хорошо вершины просматриваются.
Действительно, когда она наконец-то подобрала нужные диоптрии,   корона Ай-Петри оказалась совсем рядом, ее серые зубцы отливали немного оранжевым цветом от солнца. Кусты лепились к скалам темно-зелеными шарами и, казалось, висели возле скал в воздухе. Просматривались изгибы трещин. Красиво.
-Нравится?
- Очень.
Она еще немного посмотрела, отдала трубу и опять примостилась на свое полотенце, собираясь и дальше читать. Незнакомец  тоже уселся на матрац и повернулся .

-А вы откуда? Москва, Ленинград?
-Почему?
-А здесь почти все из Москвы или Ленинграда.
-Нет, и она назвала свой южный город, равного которому по простоте и наглости его каторжных жителей в природе не было. Лялька так и говорила дома
- Ну, надо же, раньше была каторга и верфь маломальная, комары, малярия, сифилис, убийства, а… а теперь курорт! Евпатория.
-А вы откуда?
-Питер.
Лаконично ответил он и замолчал. Потом вдруг опять повернулся и спросил
-Вы бывали во Питере?
-Да.
 Она припомнила сногшибательную авантюру, которую  провернула в студенчестве с подружкой,   называлось сие –полет наяву и на шару в славный Санкт-Питербурх, только открыла рот, чтобы сказать два слова,  но увидела, что он слушает невнимательно и умолкла, проклиная себя за навязчивость.

 У него была странная манера разговаривать- быстрая, немного сбивчивая речь, такое впечатление, что мысль впереди. Милая, интеллигентная манера. Красив умопомрачительно, может быть Ляльке так казалось из-за близорукости, Бог ее знает.

 Лялька не была навязчивой, а аж тем более с мужиками, и  в институте , и на работе у нее всегда хватало поклонников, да и не нужны они ей были, а тут  неожиданно для себя, сама повернулась к нему и спросила
-А чем вы занимаетесь?
-Аспирант. А вы?
-А у меня слегка музыкальное образование.
-Слегка, это высшее?
-Да.
-А специальность?
-Преподаватель музыки. Теория, гармония и история музыки.

-О, с теоретиками, наверное, сложно разговаривать?
-Напротив, это люди, которые сами ничего не умеют делать, но зато других безаппеляционно судят.

   -  Интересно, когда же он спросит- как меня зовут.
И он, как будто прочитал ее мысли.
-Как вас зовут?
-Елена.
-Очень приятно.
 А вас?
-Александр.
-Что ж, я тоже могу сказать- очень приятно.
-Ну, если разобраться, ничего особенно приятного для вас тут нет,-подумалось,- да и для меня тоже.

 Но промолчала, непонятно почему, она начала опасаться говорить дерзости, хотя ее язычка и злых эпиграмм коллеги побаивались, и иногда даже приходили в класс  выяснять отношения.  Смешно было, когда  приятельница, которая имела привычку кричать в классе на учеников  как –будто ей пальцы вставили в дверь, обиделась на шуточку:

По коридору школы я иду- 9 класс, скорее мимо
Там вой, там крик, там волосы повыпадают враз
 От голоска  очкастой Джельсомино.

   Дивно, здесь на пляже, как воды в рот набрала.
Совсем недавно она прочла  повесть Богата «Удар молнии», естественно о необыкновенной, большой любви, читала и слегка иронизировала
- эка Богата заносит, да и бывает ли такое. Прямо неземныя чувствия. А теперь начала понимать
-  О, Господи,  правда- бывают такие удары. Вот ни с того и ни с чего, она уже тоже ударенная.
Сидела, тихонько рассматривала этого аспиранта и  начала думать, что лучше его и на свете нет никого.

 Подружка все не шла. Они перекинулись еще несколькими фразами. Саша рассказал ей, как хороши горы в сентябре, когда дымка исчезает совсем.
 А потом встал, не говоря ни слова, и ушел.
 Она сидела на пирсе, курила и думала

-Господи, Господи, спаси и помоги! Куда он ушел, пусть вернется. Пусть придет назад на свой матрац. Да зачем тебе? Не знаю. Пусть вернется. Да ты что, ополоумела, как Ахматова, глянула на Модильяни и все побоку- и Гумилев и сын?  Не знаю. Я не Ахматова, но Пусть вернется. Ну, какое тебе дело до чужого человека, которого ты даже не знаешь? Знаю, лучше его никого нет. Чувствую. Это как у Кортасара-  внезапный ливень, удар молнии, нежданно и негаданно.  Средь шумного бала, случайно. О, Господи, вдруг он не вернется. Ага, а матрац.  Но  можно взять этот дурацкий матрац, повернуться,  и уйти. Можно, нет, даже нужно. Нет, нет и нет. Ох, как там этот Орасио рассуждал- моста нет и не будет. Нельзя создать мост, который бы опирался на один берег. Один берег это я, а он, он улетит как птица Сирин. И все. И сиди и читай про этого монаха-сыщика. Боже мой, что это я с ума что ли схожу- нет, но пусть вернется. Рефрен такой в рондо, в любом рондо все повторяющийся рефрен, такой у меня- пусть вернется. А эпизоды я придумаю сама.

 Пришла подружка, принесла две бутылки сухого вина и свое хорошее настроение.
-Ты что это сидишь, как не в себе.
-Ничего, под впечатлением Умберто.
-Да бросай ты свои умные книжки. Давай винца тяпнем. Смотри, лепота какая. Я в этом году первый раз на море.  Достала эта работа. Профосмотры, ответствености никакой, но сплошные шмоньки.  (Рита работала гинекологом в поликлинике). Знаешь, как моя  Сонька говорит- когда вырасту, буду отдыхающей работать. Вот я тоже хочу отдыхающей.
-Да ты ж не переработаешь никогда.
-Это правда.  Они думают что нам платят, пусть думают, что мы работаем Ха-ха. …Да ты что сидишь-то как потерянная. Наливай, я уже открыла.

Они выпили вина. Ляльке весело не стало,
-Пока тебя не было, Рита, я успела увлечься. А я , ты знаешь, человек не легкий. Просто так у меня ничего не проходит. Я в пропасть уже лечу.
-Ты что? С дуба рухнула, пока меня не было?
-Задыхаясь, я крикнула- шутка,
Все что было. Уйдешь- я умру,
Обернулся спокойно и жутко,
И сказал мне не стой на ветру.
-Вот не надо на умняк садиться. Ты знаешь- я этого не люблю. Тем более стихами. А что произошло, пока меня не было.
-Я увлеклась одним человеком. Вот его матрац лежит. Он сейчас придет.
-Увлеклась за одну минуту что ли?
-Да.
-Ну и хорошо, люди сюда за этим и ездят. Мне ли не знать, у меня курортных романов знаешь, сколько было? Попустись, подруга. Что за дела?! Пей.
-Это не курортный роман, как тебе не стыдно, я эти несложные отношения уже 2 день наблюдаю. Собачья любовь, как у моей  Шаньки, только, впрочем, что я на собачку наговариваю. Мы ее когда на случку водим, она садится и рычит.
-Умная, значит.
-А я -дура. Я чувствую. Начну усложнять и придумывать. Как в песне- если я тебя придумала, стань таким как я хочу.
-Ну, тебе придумать, как дураку с горы катиться. Слушай, брось. Запомни, раз и навсегда- курортный роман хорош на неделю. Не подставляйся. Перепихнулись в кустах и Слава Богу.
-Ты что говоришь, с ума сошла. Не буду ничего рассказывать. Я тебе, как человеку.
-Так и я от всей души. Не увлекайся.
-Пускай погибну я,-Лялька очень хорошо знала музыку и всегда могла спеть что-нибудь подходящее,- но прежде, я в упоительной надежде,- хороша у Чайковского Татьяна, правда?
-Так ты про себя или про нее
-А знаешь как сказала Цветаева: « девушки влюбляйтесь безответно, потом выходите замуж за старых генералов и вам не придется от исполнения желаний ложиться на рельсы, как одной  нашей известной героине», как-то так.
-Ну знаешь, я за старого генерала у довольствием бы вышла. Он бы помер, а все мне.

Вернулся Саша, но уже не один. С ним был его друг, которого звали Роман. Они подошли к пирсу, и Саша представил Романа
-Знакомтесь, мой друг Роман
-Роман, хочет сухого вина?- спросила Ритка
-Не откажусь.
Он взял стакан и оценивающе посмотрел на  Ритку. Она ему не понравились. Глаза у него были светлые, холодные и нос рубильником. На голове тоже была какая-то СС-кепка.
-На себя бы лучше смотрел в зеркало, подумаешь  мачо- Дон Карлос с сыном .Тип лица западного украинца, все они там – бойки, лемки, гуцулы дикие, а еще оценивает. Лялька злыми глазами смотрела , но  помалкивала.

 После выпитого вина завязался глупый разговор. Начали с Ницше. Лялька читала только «Антихристианин», и не понравилось ей ужасно эта книга. «Падающего толкни» - была у него ткая мысль. Только почему он сам в пропасть не прыгнул сифилитик этот, а только призывал слабых столкнуть. Точно как Мопассан, сам инвалид, гниющий заживо, а в свои х романах себя таким гренадером подает, что читать противно. Все они – сифилитики таковы. Фу!  Говорить  про  философа, не зная его, было  ни к чему. Но Лялька после того, как Роман принес какое-то масло для загара,  и не спрашивая ее разрешения набрызгал ей на ноги и стал растирать, разозлилась окончательно. Слишком бесцеремонно, она и молчала только потому, что рядом сидел Саша. Прямо как воды в рот набрала.

 Потом этот «знаток»  немецкой философии стал рассуждать какой дурак  и негодяй был Маркс,
 -Дети голодные, приданое жены пропито, а ему хоть бы что, и самый последний сын умер, потому что лечить было не за что. (Кстати, правда)
-Ну, разумеется, дурак, а вы умный. Только почему-то весь мир Маркса знает, а про вас не слышно ничего.
-Я умею зарабатывать деньги  и отвечать за семью.
-Ну, поставьте себе памятник при жизни бронзовый. Сейчас это модно.
Разговор принимал тяжелый характер. Рита безмятежно молчала, она вырвалась на море и даже не прислушивалась к разговору. Построила немного Роману глазки, увидела, что безуспешно, и просто сидела и попивала винцо. А Елена злилась.  Впрочем, каждый «прав за своим столом.»
Она еще придумывала колкости, но Саша сказал
-Ладно, Роман, хватит. Ты мне и дома надоел. Давай лучше о бабах.
Ох,  холодной водой облила  Елену эта фраза.
-Может я ошиблась. И это не ОН…. Нет, ОН. . Много раз видно так говорил, вот и ляпнул. И потом, ему же дела нет, как я отреагирую. И как Он улыбается, да умереть за одну улыбку.
Но, все-равно, она поежилась.
-О, а канадские лесорубы на лесоповале о бабах, а с бабами о работе- засмеялась Рита.
Солнце уже хорошо припекало. Роман проверил какой-то сверток, попросил присмотреть за камерой и они ушли. Куда, зачем? Одному Богу известно.

-Ну что? Как тебе?
-Симпатичный мужчинка, но, Лялька, он же старый.
-Какой же он старый? Это ты , наверное, с дуба, а не я.
-Ты посмотри внимательнее своими близорукими глазами. Во-первых,по лицу морщины, во-вторых, тургор кожи не тот.
- О чем ты?
-Кожа уже не так натянута, как у молодых мальчиков и девочек. Ему  наверное давно за тридцатник. Дома жена и дети по лавкам бегают, а он здесь от рывается. Потому и молоденького корчит. Попустись. Знакомый тип. Они ж сюда, как приедут, прямо как с ума сходят. Ладно еще, этот- моложавый, а ты посмотри, как бабки здесь визжат, когда с дедками в воде скачут. Смех и горе. А потом с конца капает.
- Что?
-Триппер! Вот что.
-О, Господи, какие ты ужасы рассказываешь.
Ритка зевнула , легла и перед тем как задремать сказала
-И ничего не ужасы. Пошли завтра со мной на прием, Сама увидишь. Это не ужасы, а жизнь… половая, черт ее подери.
И заснула.
Да, говорил когда-то давно китайский мудрец- трагедия не в том, что мы стареем, трагедия в том, что мы  НЕ стареем. Душа та же, а только оболочка… увы, что ни делай, хоть на шупучик наматывайся, а все-равно оплывешь, тело состарится, и никуда от этого не уйти… Действительно- трагедия.  Она еще поразмышляла на эту тему и пошла в море.

  Лялька хорошо плавала,  умела нырять, долго задерживая дыхание, каждый раз входя в воду вспоминала сентенции Солоухина о благе и  прелести морских купаний.   Но набрался народ, и уже не было такого кайфа, как рано утром, когда можно было в одиночестве заплыть далеко и «увидеть» греческие галеры и фелюги, Одиссея,и и весь список Гомеровых кораблей.
 Однажды только ее напугала огромная медуза, которую Лялька приняла за пластиковый таз, который плыл, как раз под ней.  Откуда таз?- успела подумать, а потом только присмотрелась к этому монстру, не зря в Крымских легендах называют ее сердцем трусливого брата (еще в Артеке читала), похолодела и погребла назад, как моторная лодка, задыхаясь и ужасаясь от мысли, что медуза плывет за ней. А Ритка на берегу  упадала со смеху, когда еле дыша и отплевываясь, Лялька рассказала ей о своем чудесном спасении.

-Какое там сердце трусливого брата? Они на глубине плавают и не тронула бы тебя  совсем.
 Вернулись Саша и Богдан, они перекинулись  парой слов с Риткой и собрались уходить. Собрав вещи, Саша наклонился к Ляльке и сказал
-Лена, я вас жду в верхнем баре в 8 часов.
Сама постановка вопроса не понравилась Ляльке совсем. Предполагалось, что она не откажется. У нее уже на языке было
-А с чего вы взяли, что я приду. Напрасно.
Но она опять не узнала саму себя. Наваждение прямо какое-то. Никаких реплик, а просто кивнула и сказала
-Хорошо.
А потом представила, как она одна будет заходить в бар, искать его глазами, робеть. Лялька невротически боялась толпы, особенно рынка. Там у нее сразу начинала болеть голова. По магазинам и на рынок она ходила редко, только в крайнем случае.
-Как, прямо в баре?
-Возле, -объяснил Саша, попрощался и ушел….
-До чего ты бестолковая,  умная моя, тебе даже свидание трудно назначить. А еще стихи пишешь. Ой, темнота. Там место такое есть- «стенка»,  называется, ну знаешь, возле Ленина, там люди и встречаются.
-Знаю, теперь знаю.
-То-то.
Пришел брат Риткиного мужа- Сергей, потом –Юрка-муж. Они начали пить, но Лялька отказалась. Она, вообще, поражалась тому, сколько  эти люди пьют! И, что самое,  главное, потом за руль и айда!  по крутым дорогам.
  Она задумалась. Решала- идти или нет?!

-Ни к чему хорошему не приведет эта встреча. Если  бы он не понравился мне так внезапно, я бы пошла с удовольствием. Наговорила бы колкостей, издевнулась, пошутила и сбежала в самый неподходящий момент. Такие случаи уже бывали. Особенно смешно вышло, когда Лялька познакомилась с молодым человеком из санатория  «Горное солнце.»  Она тогда сидела на своей любимой лавочке, возле ливанского кедра и солнечных полян, и читала очень хорошую книжку- Хемингуэя:  «Париж, который всегда с тобой». 
 Читала и думала, какой человек замечательный- правдивый, добрый, смелый и т.д.

   А тут подсел какой-то высокий и симпатичный парень с разговором. Да еще и шахтер. Ну о чем говорить, если они  сразу предлагатют куда-то идти, чего-то пить, а потом –  а потом….известное дело. Лялька  тогда  оторвалась- издевалась над ним просто безобразно,  без  всякой жалости…
-Можно присесть рядом.
-Да, пожалуйста, тут брони нет.
-А что вы читаете?
-Мне кажется- книгу, хотя может быть я ошибаюсь.
-Как это?
-Ну, может, я  мечтаю, жду, что вы вот рядом сядете, и мы обсудим творчество этого великого американца, любителя рыбалки и охоты. Военный корреспондет, между прочим, был.
-А кто?
-А это я вас спрашиваю кто? Я ведь уже  дала вводную- корреспондент, охотник, рыбак, «Прощай оружие».
-Я -тоже книги про войну люблю.
-А, наверное, про Ваню Солнцева. «Сын полка»  называется.
-Нет, «Воспоминания и размышления» Жукова.
-Голубчик, как честная женщина, причем молодая, со всей ответственностью заявляю- не читайте. Во-первых, чтение сушит мозг, а во-вторых , в этой книге ни слова правды.
-Почему это?
-Верьте слову, без вопросов, и давайте помолчим,  вы полюбуйтесь окрестностями, такого в Донбассе наверное ж нет, а я почитаю.
-А я из Кузбасса.
-Так, тем более. Там -снега налево, снега- направо, а тут кипарисы. Хотите, легенду про кипарис расскажу.

И рассказала. А, когда продолжила разговор в том же духе, он начал понимать и обижаться.
И потом ей стало стыдно, когда он догадался, что все ее реплики ядовиты и ничего , кроме издевательства она не сказала, возможно, хорошему человеку. Когда он все понял, то, конечно, обиделся, и Лялька не придумала ничего лучшего, как извиниться и самого его проводить к санаторию. Она даже показала на симпатичных молодых девушек, которые скучали недалеко от лавровых полян, и посоветовала познакомиться с ними, как можно скорее, чтобы сгладить в се неприятные впечатления от разговора с нею…

 Она опять задумалась-
-Ах, но здесь же все не то. Почему я так робею? А потому что боюсь не понравиться. И не понравлюсь. Как у Толстого- если боишься разбить чашку, то, непременно, разобьешь. То-то и оно-то. Я буду скована, уже сейчас не могу словка придумать, чтобы сказать что-то оригинальное. Вот меня Вовка страшно, безумно любил, и все время говорил- я тебя боюсь. Вот я тоже боюсь. Чего? Того, Его боюсь. Он небожитель, олимпиец, а я кто. Ничтожество. Вот они плоды воспитания моего папы драгоценного. Ты не должна быть лучше других одета, ничего лишнего, без привилегий, все, как у всех. Ты имеешь право- только лучше всех  учиться. Хотя Лялька и без этого любила учиться. А более ничего. И развился вооо-от так-э-енный комплекс неполноценности. Это надо же, говорила мама ее , победила на областной олимпиаде, а потом на республиканской, и думает, что неудобно высовываться.  Знала бы  мама покойная, как мы возвращались с этих олимпиад поганых- кроме меня никто ничего не заработал, а мне надарили конфет, подарков, какой-то непонятный зефир, блокноты, шариковые ручки!!! И краски. А, когда  я развернула все это в поезде, то увидела в глазах старшеклассников, я была самая младшая, такую ненависть, что просто оторопела, и оробела. За что?  В самом деле? Ничего не поняла, а робость осталась.

Так идти или нет? Пойду, еще больше увлекусь, напридумываю себе, да нет и придумывать не надо. Я чувствую внутреннюю силу его. За такими женщины не из-за красоты бегают. Ах, лучше бы он был одноглазый, или  хромой, что ли. Но нельзя ведь быть таким совершенным. Мужчине это даже неприлично. И потом он сам понимает- каков он. Отлично. И буду я сидеть, пялить на него глаза, и молчать от восторга и робости. И так и будет. Но откуда у него в глазах где-то на дне грусть. Что-то там такое есть, мне неизвестное. Он тоже хорохорится, как они все, но что-то такое есть. Что? Не знаю.

 Солнце жарило вовсю. От жара Ритке не cпалось, они еще поплавали и собрались в гости к Риткиной сестре. Юрка сел за руль своего самосвала и рванул с места. Все дорогу Ленка сидела, вцепившись в  дверную ручку, и молила Богородицуо том, чтобы живой домой добраться. Это не русская удаль, а дурость была- так гонять по крутым дорогам вверх и вниз, не жалея машину. Но,  Елена молчала и никогда не говорила этого Рите, муж ее был глуп, вздорен, и очень много пил. На пляже, напившись, он рассматривал молодых женщин и девушек и отвратительно комментировал свои наблюдения. Правда, при Ляльке стеснялся немного, но, все-равно, противно. Может быть, от этого и Ритка пила с ним вместе. Лялька не лезла в Риткину жизнь, да и потом, это ведь она у нее отдыхала, а не наоборот. В чужой монастырь… Но все-равно и Ритку жаль   и неприятно.

 Они приехали и Ленка стала опять думать- идти или нет. Спросила Риткиного совета
-Ты еще спрашиваешь?!. Иди, развлекись. Не только работа- свет в окне. С тебя не убудет. Люди сюда за этим ездят.
-Встретиться с молодостью?
-И это тоже.
-Я чувствую- увлекусь, и все.
-Если что, я тебя полечу, ха-ха!
-Точно не пойду.
-Да я пошутила, ты прям совсем плохая стала, шутки не догоняешь. Возьми там мою косметику. И не говори- полюбите нас черненькими, беленькими нас всякий полюбит. Знаю я тебя.
-Вот ты хоть и врач, а знаешь, что такое мое внезапное увлечение?
-Нет.
-Это паралич. А паралич всегда одну сторону поражает. И буду я на него глаза пялить, и забывать как меня зовут, а он будет скучать.
-Слушай, перестань, одевайся и иди. Не забудь глаза подвести, я достала тушь французкую, столько башлей отвалила, отпад.

 Но Лялька не сделала лишнего движения, чтобы украсить себя.Она слишком дорожила своей душой и всегда хотела, чтобы заметили прежде всего человека, а потом тело в упаковке. Как отлично сказала Марина Ивановна- мы получаем от них в подарок похвалы копеечному петушку в руках нашего ребенка, а их хвалим за удачно найденное слово, сравнение и т.д. Вот Ленка  не хотела быть «копеечным петушком», но по правде сказать она им и была. И поняла это еще на пляже. Пригласил ее Саша из вежливости, вином –то они угощали, и не нравилась она ему, так, серединка на половинку. Она, как все влюбленные, это сразу почувствовала, что вот она –то его именно и не увлекает.
 
-Не пойду, я не понравилась совсем, это приглашение из вежливости. Ты же видела какие девочки на пляже, ему нужна- супер, а я кто? «Кто я - единая? Нет, тыща, Завоеватель? –Нет, завоеванье…»
-Правильно птица, не ходи. Дашь денег, Серый еще вина принесет,  в картишки поиграем. Это- Юрка, прислушивался к разговору, Лялька и не заметила, как он вошел.
  Перспектива с ними сидеть- самая безрадостная. В самом деле- пойти, что ли?
Сидеть целый вечер в душной мансарде, нет уж. Пойду. Она наскоро умылась, причесалась, натянула шлепки, т.к. натерла новыми босоножками ноги, и пошла.

 И не пошла вовсе, а полетела. Вниз, вниз, бессчетные ступеньки уходили из под ног, да что ступеньки- земля.
« В рощу легкою стопою ты приди, друг мой», во-во, летела легкими стопами, но только не в такт Серенаде, а скорее в такт маршей и галопов. Тоже сифилитик, а какие мелодии писал, за один цикл «Прекрасная мельничиха» отдай половину Лысенко и все мало будет.

    Саша уже стоял у «стенки». Вечер, как все вечера в Крыму, быстро  спускался с гор. Возле Верхнего бара качались  цветущие олеандры. На площади толпилось множество людей, одни поднимались вверх, другие узкой центральной улочкой, застроенной магазинчиками, спускались вниз. У всех на лицах праздность и довольство. С площадки открытого ресторана доносилась музыка. «Прощай и ничего не обещай,  ничего не говори, а, чтоб прогнать мою печаль  в ночное небо посмотри…», уместно. Действительно- ничего не обещай, не люби,  не жди, и не будет страдания? А пользуйся случаем.
Ленка подошла, сразу же оробев. Улыбаясь, промямлила
-Добрый вечер.
-Добрый,  сейчас мы подождем Романа и пойдем где-нибудь посидим.
Он посмотрел на нее совсем равнодушно,  не радостно, не так, как она привыкла, чтобы на нее смотрели.
Короче, накрыло Ляльку Море такой волной, что хлебать, не перехлебать. Девятый вал. 
Сердце упало. Ах, точно  сказано кем-то
-Крылья- свобода, только когда они раскрыты в полете, за спиной – они тяжесть.
А крылья он  подрезал  одним взглядом.  Потому сразу внутри тяжесть, горечь, страх, смятение.  И ничего тут не поделаешь. Лялька смотрела на него и думала
-Ты же не знаешь еще какая я?  Я стихи пишу на раз, даже не задумываясь, т.е. в рифму  умею излагать, на рояле играю, я добрая, я нежная. Тьфу, Господи,  вспомнилось, насмешка Чуковской - «Не говорите мне страшного, я такая нежная».  Вечно вспомню что-то некстати.  Я по- другому нежная. Я готовлю хорошо, и хозяйка хорошая,  и   рубашку мужскую поглажу за три минуты без единой морщинки,  с детства читала и читаю много, собеседница отличная, шью и говорю по -английски, даже Фитцжеральда и Хемингуэя  в оригинале прочла, но…
Смотрела в его равнодушные, хоть и улыбающиеся глаза
 …ничего из перечисленного не заменит  стройных ножек и милого личика. Девушка или женщина на Южном берегу не для беседы нужна, ежу понятно. Так что вытри сопли.

 Они пошли вниз. Она шла, стараясь не дышать, не чувствуя земли под ногами. Невыносимость чувства  лишала всяких слов. Встречные  девушки засматривались на Сашу, он это отлично видел. Лялька шла деревянными ногами. Сколько раз в последствии эта невыносимость не даст ей шевельнутся и сказать нужные слова. 
-Пусть. Идет –то он со мной.

 Они спустились в  нижний бар, тесный и душный. Заняли столик, Саша пошел  к стойке, а тут прикатил Роман с очень молодой и красивой девочкой. Она была одета в  джинсики и белую рубашку. Одета со вкусом.
Села за стол совершенно свободно, видно было сразу, что вот она-то никакими комплексами не страдала.
Саша  принес  бокалы с токаем, сказал
-Токай здесь хорош, потому что из холодильника.
Лялька   знала, что вино ароматнее всего, когда оно теплое,  хорошие вина даже специально подогревают  ладонями, подолгу держа бокалы, но опять промолчала. Если Саша так сказал- значит это истина в первой инстанции, не обсуждается. Он лучше всех и лучше всех все знает, а то, что  Московские, Петербургские гости, которые каждое лето тусовались  у ее родителей, смаковали «Изабеллу» обязательно теплой, ей даже и не впомнилось.
Девушка, которую звали Светлана, сидела рядом с Романом смеялась от  каждого слова им сказанного, а потом начала разговор о Врубеле
-Странно, у Врубеля на картинах «Сирень», руки  у женщины написаны по-разному. А вы любите Врубеля?

Лялька  читала пару монографий об этом художнике, но припомнить ничего подобного не могла, да и какая разница – руки, ноги. Несчастный человек, который умер от паралича мозга, в психбольнице. А началось все с Праховой, в Киеве. Эта скучающая дамочка, жена мецената и  богатенького дяди, увлекла художника до того, что на всех фресках Богородиц в соборе у икон глаза Праховой?! Добаловалась. А потом, естественно, бросила. «Что нам дано, то не влечет, нас беспрестанно змий зовет».  То-то вот и оно, а то, что художник сам себя изрезал, пошел в загул от безответного чувства, подцепил сифилис, который его и доконал, не учитывалось.
 Дальше – история  с Забелой, ребенком с заячьей губой. Какой пронзительный портрет сына.
Демон – предтеча кубизма, костюмы Забелы,  и.т.д.  При чем тут руки, рваные галоши? Она впомнила разговор Шаляпина с Мамонтовым о картине Врубеля «Принцесса Греза».  Разговор забавный, но пересказывать не стала. А следовало бы.
Саша  сидел молча, улыбался, Ляльке казалось, что  все это он и так знает, глупо было бы рассказывать. В самом деле, через время сказал, что его отец любит живопись и даже сам пишет маслом.
-Отец пишет, у нас в доме много его работ на стенах.

Час от часу не легче, еще и отец – художник. Лучше бы не говорил, Ляльке было бы свободнее, а так она совсем оробела. Ей стало грустно. Есть на свете люди, у которых своя интересная, наполненная жизнь, аспирантура, встречи с интересными людьми,  им легко и просто жить, они всем нравятся. А у нее- одна работа да забота. Сказала когда-то Гинзбург, что преподавание- самое скучное и бесцельное занятие. Правда. И некуда деться.
                *             *          *
 ЭТО  Безумие, иначе не назовешь,  которое вероятно пережили многие, продолжалось 10 лет. 10 лет Лялька разговаривала с ним вслух, когда шла на работу, писала тонны бездарных стихов и писем, бросала все на свете и ехала в Ленинград, чтобы хотя одним глазком на него глянуть, одним глазком. Приезжала, получала порцию  почти равнодушного приема, казнилась за навязчивость и ничего не могла с собой поделать. Ах, как прав Авиценна- любовь- это болезнь мозга. Ну, у нее, пожалуй, не просто болезнь, а   полное размягчение.

  Летом звонила подружке и спрашивала
-Ты не видела его в Алупке, Рита?
-Нет.
-Риточка, ты же смотри, если он там, я приеду, я все брошу.
-Миленький ты мой, возьми меня с собой, там в краю далеком…. Лялька, не возьмет, не жди, не рви сердце.
-Ну, вдруг.

Иногда они встречались в Крыму, но Лялька опять  становилась деревянной, немела, робела и проклинала себя. Она чувствовала- Саша хороший, порядочный человек, ну встретилась  молодая женщина, ну, почему бы нет, а  все-равно, главное- семья, работа, карьера, сын, любил и любит его  безмерно. Только причем тут Лялька. Лялька- это междометие. Случай.

Она не осуждала,  понимала- не судьба.  Все не нужно, бессмысленно и бесцельно. Но время и вправду лечит, тупит. Не разорваться же, надо и самой как-то жить.
-Пора брать себя в руки. У него жизнь, а у меня вздохи и плохие стишки, Шо и молюсь ему уже 10 лет, отшибла  все мозги. Все, как там какая-то героиня Чехова, кстати, тоже пианистка, написала записочку с одним словом: «Баста». Баста.

 И она вышла замуж,  и очень удачно. Теперь уже буржуйка, родила детей, много работала и стала в коллективе авторитетом в первой инстанции. О нем же , что ночью и днем думала, старается не вспоминать. Слишком много потрачено было сил, тяжело.
А в глубине души  все-равно каждое 6 сентября ждала звонка на свой день рождения,  и ага, а  точнее- увы , ничего . Телефон молчал. Редко, редко, и как правило , после ее звонков, она слышала в трубке его такой милый голос, смех и быстрый говор,  и было одно чувство- горечи. Горечи не от того, что так все сложилось, а от того, как сказал поэт- «как сон, как утренний туман» мелькнула лучшая часть жизни. Эта лучшая часть почти вся  принадлежала ему. И зачем, спрашивается.

Когда-то под  большим секретом рассказала о своей  безумной любви  тете. Тетя вздохнула, посмотрела с улыбкой, сказала
-Молодая ты еще. Подожди, куда что денется, пройдешь мимо, не вспомнишь.
                *                *             *
    Кофе  давно остыл, я чувствовала- Лялька рассказала не все, но она замолчала. Потом засмеялась
-Вот такая со мной случилась тривиальная история.
-И что? Совсем его не вспоминаешь?
-Почему, вспоминаю иногда. Знаешь, как себя жалко бывает, а потом, наооборот, думаю, если бы не он, не верила бы рассказам про безумную любовь. Я теперь слово это  не терплю. Стараюсь не употреблять.
-Понимаю, слишком больно.
-Не то, чтобы больно, но ранка начинает кровить,  и видимо так  уже до самой смерти будет.
-Боже мой, да типун тебе на язык.  Лет до ста рости, нам без старости. А про него что-нибудь знаешь?
-Знаю. Виделась лет 5 назад. Среднестатистический гражданин, ничего интересного, но красив и подтянут по-прежнему.  Я, после разговора с ним, поняла, что любила совсем не этого человека, а как Ритка говорила, и , кстати, точно,  самой  придуманного. Разговаривали, вернее, я слушала монолог, а он возьми да и брякни: дескать , девочки в институте глазки ему до сих пор строят. О, Господи, сразу подумала, так ведь мышиный жеребчик  сказать может. Кого же это я любила? И зачем сказал?
-Ну, тебя подразнить.
-Да поздно уже.  Смотри моя Елочка (дочка) уже бежит. Пора.
Мы простились.  01.02.10. Ольга Голубь.