Моя леди

12 февраля


 Я все-таки решился прийти к ней, все чувства, которые я мог держать в себе, сплелись в один большой, и очень ощутимый клубок, он закрался где-то в груди, и казалось, вот-вот и ребра не выдержат такого напряжения, казалось, что шею распирает изнутри. Назвать это комом в горле просто немыслимо, представьте, как соотносится куриное яйцо с баскетбольным мячом, вот так и ком соотносится с тем, что мне довелось почувствовать в то утро.

 Естественно я не спал, как и вчера, как и позавчера, когда она мне позвонила, позвонила и молчала в трубку. Я тоже молчал изредка перекидывая трубку от одного уха к другому, я знал, что она ничего не скажет, но даже те редкие всхлипы и выдохи я не хотел пропускать, я не нервничал, я хотел ей доказать сам не знаю, что. Что-то произошло с того разговора во мне, и я лишился сна, но если вчера я просто сидел и смотрел в одну точку всю ночь, то сегодня я набрался сил что-то почитать, кажется это был какой-то детектив или драма, я не дочитал, строчки плавали в глазах. Я читал и немного писал, писал сюда, в живой журнал не выходил уже давно, больше недели, наверное, да и никто там не должен знать о моих мыслях. Вот так я и поступаю, все держу в себе, а довериться не могу никому, даже ей. Хотя она всегда точно знала, что мне нужно, даже тогда, когда не знал я.  И это в ее возрасте, ну вот, я опять про возраст говорю, она не хочет, чтобы я акцентировал на этом внимание. Да, она была на шесть лет младше, но просит называть ее "леди", ей кажется, так она будет чувствовать себя взрослее. Я думаю, шестнадцать лет это предпоследний год, когда ты хочешь быть старше, начиная с совершеннолетия, девочки возраст себе только убавляют.

 Я вышел сегодня к ней, не стал брать с собой зонт, хотя небо было пасмурным или мне так казалось, или мне хотелось, чтобы так казалось. Хорошо, что ее дом достаточно далеко, я не стал вызывать такси на этот раз, а просто прогулялся, едва ли можно назвать прогулкой отрывание окаменелых ног от тротуара и запрокидывание их вперед по направлению к ее улице. Прохожие, казалось, замечали мою усталость, каждый из них знал, что я виноват и должен молить о прощении. Интересно, как бы они поступили на моем месте. По дороге я купил цветы, хотел еще купить ее любимый пористый шоколад, но мне кажется, такого размера плитки, чтобы полностью загладить вину, не продаются.

 Ветер рассвирепел, он, видимо, тоже считал меня ничтожеством, а я лишь боялся, что он растреплет мои, то есть, ее цветы. Я шел и про себя пытался вспомнить хоть какие-нибудь слова, которые можно связать в осмысленное предложение, чтобы сказать ей, будет ли она меня слушать. Надеюсь, не будет, ибо ничего нужного в голову не шло, а шел кусок дерьма, как считал, наверное, сам господь, да и я сам частично поддерживал его в этом плане. С каждым шагом сердце колотилось все сильнее и сильнее, иногда, когда я произносил про себя "прости меня, моя леди", меня бросало в холод, и волосы на руках вставали дыбом. Каждый приступ еле ощутимого головокружения и тошноты то ли от слабости, то ли от предстоящей встречи отодвигал меня на сотню метров от ее подъезда, казалось, я иду целую вечность, но ехать на такси или на троллейбусе было совсем невозможно. Мне хотелось, чтобы за оставшиеся десять минут, что разделяли меня от квартиры "моей леди", ученые сконструировали машину времени и быстро предложили бы мне ей воспользоваться, я не хотел видеться с ней, я хотел, чтобы это все поскорее закончилось.

 Я тихо стоял и смотрел ей в лицо, оно было бледным, а губы казались ярче, чем обычно, она молчала, она даже не смотрела на меня, я преодолел такой внушительный путь, а она даже не смотрит на меня. Хотя в обычные дни при любой встрече бросалась мне на шею со словами – «Любимый, как я рада тебя видеть!» – и постоянно целовала в губы. Боже, эти чертовы поцелуи. Я не гей, конечно, но эти бессмысленные слюноотделения я ненавидел больше всего, тем более, она была еще ребенком, что она хотела от меня добиться этим? У нас ведь ничего не могло быть, при всем моем желании, я же не настолько идиот. Но я отвечал, хоть и показывал, что я чуть более серьёзен и не нуждаюсь в этих нежностях, чем хотелось ей. А ведь я давно понимал, что долго это продолжаться не может и рано или поздно настанет день, когда цветы не будут ее радовать. А она всё молчала и молчала. Внезапно в моей голове родились первые осознанные слова, я отчетливо про себя произнес: "ну и долго ты будешь молчать?!" Я всегда чувствовал себя виноватым перед ней, чувствовал какую-то ответственность, но в то же время всегда её обманывал, а она как наивная, маленькая девочка верила, потому что любила, искренне любила. А я?! Что я?! Я не знал, что такое любовь, до того, как её потерял, я не верил в чувства. Я не знал, что полюбить можно так быстро, раньше мне казалось, что любовь это результат как минимум пятилетней семейной жизни, а тут она научила меня любить за какой-то год. Она же помогла мне разобраться в себе, помогла понять, что мне нужно на самом деле от этой жизни. Она помогла мне найти хорошую работу, помогла помириться со своим отцом, она нашла тот самый компромисс, который мы, два взрослых мужчины не могли и выдумать. Она всегда дарила мне любовь, тепло, а я хоть и принимал это всё, но не мог себя заставить почувствовать к ней то же самое. И вот, когда я пришёл извиниться перед ней, держа букет, её любимых, красных роз, мои чувства выдали себя. Я не помню, когда последний раз плакал, но скорее всего это было от физической боли, я никогда не мог представить, как это плакать от обиды или от злости, например. В этот раз все чувства, включая и физическую боль от этого необъятного шара в моем горле, вспыхнули с немыслимой мощью. Она же не хотела смотреть на меня и даже на свои любимые цветы, которые обожала, наверное, ещё больше, чем меня. Хотя, что же я несу, конечно же, она любила меня больше всего на свете, а я, кретин, не понимал, не понимал, что тоже люблю её, а она молчала, почти как тогда в трубке. Комната ее, всегда усыпанная мягкими игрушками, теперь была непривычно пуста, хотя выглядела она все так же тесно, как и раньше, может даже еще сильнее. Я не отрывал глаз от ее губ, представляя, что она говорит мне "все в порядке, не переживай за меня, ты сделал свой выбор", я бы отдал все, чтобы услышать эти слова, но она по прежнему молчала. Она должна была простить меня, не ради себя, ради меня. Она думает, что эти слезы посвящены ей, куда уж там, сейчас, найду только коробку в форме сердца и положу в нее все свои чувства и эмоции. Она тоже сделала свой выбор и это наше обоюдное право уважать друг друга, ведь если не уважать ближнего, значит не уважать себя. Я достал из кармана синий носовой платок и вытер им слезы, во время этой процедуры мне опять сделалось дурно, и новый приступ слез ударил мне в глазные яблоки откуда-то из глубины черепной коробки, но я умело подавил это желание. Тогда мне очередной раз пришла в голову мысль о том, что я бесчувственная скотина или как минимум слабак, не способный показать ей свою любовь. Она доказала мне, что я любил ее, она выполнила свою миссию, что остается делать мне? Раскаиваться? Ты думаешь, я раскаиваюсь?

 Нет




 Я положил букет ей в ноги и немного отшатнувшись, отошёл от гроба. Очередная свечка догорала на тумбочке, в которой она хранила свой дневник, наверное, его уже вытащили оттуда и исследуют последние записи. С меня уже взяли подписку о невыезде, а ее отец из последних сил держится, чтобы не переломать мне конечности, так что, один дьявол знает, что она там понаписала, и он же один знает, что я ничего из этого не совершал. Я последний раз провел взглядом по ее щеке и быстрым шагом выбежал в коридор, на кухне слышались негромкие голоса людей, готовившихся проводить в последний путь "мою леди", никто из них не вышел посмотреть на меня обвиняющим взглядом, мне повезло, что ее родители уехали решать завершающие вопросы с агентом. Я очень быстро выбежал во двор и проклиная все на свете, двинулся по прямой, оборачиваться я не стал, и возвращаться в этот дом, только если этого не потребует следствие, я не собираюсь никогда.


 11.09.2007г (ред. 10.05.2013)