Страна птиц. Цепочка притч

                Твои глаза освещают только твой путь.
                Восточная поговорка.

Она смотрела на меня круглым глазом и щебетала.
А я понимал ее, говорящую на своем языке:
«Хочешь побывать в нашей стране?»
Я кивнул головой.
«С одним условием! Будешь знать про них, что – птицы,
и не скажешь им о том».
И мы оказались в птичьей стране.
+
Птица катила огромное яблоко,
упираясь крыльями в его крутые блестящие бока.
«Далеко ль от яблони?» – спросили мы ее.
«Куда откатится», – ответила она нам.
И не было вокруг ни дерева, ни травинки, ни куста.
+
Два одинаковых, вросших в землю обомшелых камня
выросли на нашем пути так,
что между ними едва можно было протиснуться боком.
Приблизившись, мы увидели свою ошибку:
то были две птицы без ног и без голов,
стоящие друг против друга.
Из туловищ-камней тянулись навстречу две просящие руки
и доносились приглушенные каменной толщей голоса,
повторявшие одно и то же:
«Сегодня дай мне, завтра дам тебе,
Сегодня дай мне, завтра дам тебе».
Дающих не было среди камней.
+
«Что делаешь здесь, в пустынном месте?» –
спросили мы птицу, стоявшую неподвижно,
совсем одну.
«Время вить гнездо», – ответила нам.
«И что же?»
«Гнездо же я вью на дереве, – пояснила она. ¬–
 Вот и жду здесь, когда дерево найдёт меня».
Макушки деревьев выглядывали из-за горизонта
и медленно приближались.
+
Огромные столпы уходили ввысь.
То были ноги огромных птиц.
Столпы непрестанно двигались, наступая друг на друга,
А откуда-то сверху, где, наверное, находились
туловища и головы этих птиц,
едва слышно доносился раскатистый гул.
Мы вслушались и тогда разобрали слова.
Небо гулко звучало:
«Собака собаке ногу не отдавит».
+
На песке стояла птица-атлет.
Длинная седая борода многажды обвивала ее тело.
Мышцы её были напряжены,
руки-крылья напоминали переплетенные канаты,
лапы глубоко ушли в песок.
Плотно охватив огромными ладонями бороду,
Атлет рвал её с подбородка.
Лицо его сводила судорога последнего усилия.
Обезображенные болью губы шептали:
«Не всякой седой бороде верят».
+
Самозабвенно прикрыв глаза,
аскетичная серая птица заходила в воду от берега,
погружаясь всё глубже и повторяя:
«Слово моё – мост мой! Слово моё – мост мой!»,
пока не скрылась в волнах с головой.
Видевшие это еще долго ждали появления моста,
но так и не увидев его, разошлись.
+
Яркие точки замерцали вдали.
Приблизившись, мы увидели блистающие кучи богатства.
Птицы длинной чередой подходили к ним,
набирали полные клювы и крылья богатства
и отходили, шепеляво шепча:
«Богатство – нищим! Богатство – нищим!»
Отойдя же, роняли из клювов и крыльев набранное,
И тогда говорили:
«Нищета – богатым! Нищета – богатым!»
Блистающие кучи, умаляясь в одном месте,
вырастали в другом.
Выронившие богатство вновь становились
в длинную череду птиц к блистающим кучам.
Отошли от них, и яркие точки потухли вдали.
+
Деревянное корыто лежало поперёк дороги вверх дном.
Проходящие с трудом перешагивали через него.
Из-под корыта торчал длинный клюв
и тоненько высвистывал с призыванием:
«К пустому корыту вор не идёт!
К пустому корыту вор не идёт!»
Все проходящие, будто не слыша, шли мимо,
не задерживаясь на призыв.
+
Две птицы, сойдясь,
бились друг с другом не на жизнь, а на смерть.
Были они схожими, как два брата-близнеца.
У каждого из них была голова мухи, тело птицы и хвост слона.
Одна из них кричала:
«Лучше быть головой мухи, чем хвостом слона!» –
и яростно кусала противника.
Другая вопила:
«Лучше быть хвостом слона, чем головой мухи!» –
и яростно хлестала противника хвостом.
Множество птиц, сойдясь, стояли вокруг,
наблюдая за поединком.
Победы не было ни той, ни другой стороне.
+
В укромном месте увидели мы птицу,
стоящую на голове.
Из глаз её сочились крупные слёзы,
а из клюва доносилось печальное:
«Воистину всё перевернулось в этом мире!»
Все молча соглашались с ней.
+
На низком берегу стоячего болота
Увидели мы трёх одинаковых птиц.
Одна из них проклёвывала себе клювом длинные ноги,
повторяя при этом:
«У лжи ноги коротки, у лжи ноги коротки».
Другая поливала ее водой из стоячего болота,
повторяя:
«Что лживо, то и сгнило. Что лживо, то и сгнило».
Третья неподвижно сидела рядом с ними
И говорила одно:
«Лги так, чтобы правда рядом была!
Лги так, чтобы правда рядом была!»
Все трое на глазах менялись,
обращаясь то в правдивую ложь, то в лживую правду.
+
Огромное решето, лежащее вверх дном,
поднялось перед нами стеной.
Из-под решета доносился неугомонный птичий гвалт.
Сквозь решето было видно множество кур,
Они зорко смотрели куриным глазом
и выхватывали то тут, то там
прямо из воздуха куриное счастье.
Одни из них кудахтали при этом:
«От счастья глупеют», –
и заливались счастливым смехом.
Другие говорили:
«От счастья умнеют», –
и делали то же самое.
Как мы ни старались – не смогли разглядеть в воздухе
счастья или несчастья, а в птицах – глупости или ума.
+
И вот вышли на берег моря.
Некие птицы ходили по берегу и засевали море,
бросая зёрна в воду.
Засеяв же, усаживались на берегу ждать всходов.
Многие говорили при этом со значением,
медленно и отчетливо выговаривая каждый слог:
«И над морем идёт дождь! И над морем идёт дождь!»
Тогда огромные рыбы, поднимаясь из морской пучины,
выплывали к берегу и поедали сидящих у воды,
те же не боялись и сидели спокойно,
медленно повторяя нараспев:
«На то и море, чтобы рыба водилась.
На то и море, чтобы рыба водилась»,
Сидящих у воды было так много,
что убыль их была незаметна,
и одни спешили занять место других.
+
Дверь стояла посреди поля.
С двух сторон ступеньки
Поднимались к невысокому порогу.
По ступенькам прыгала небольшая птица.
Поднявшись, она отпахивала дверь,
перепрыгивала порог и спускалась с другой стороны,
звонко щебеча:
«С чем ушёл, с тем и пришёл. С чем ушёл, с тем и пришёл».
Затем поднималась по ступенькам вновь,
Перепрыгивала порог и, запахнув дверь,
Спускалась вниз, звонко щебеча:
«С чем пришёл, с тем и ушёл. С чем пришёл, с тем и ушёл».
И так без конца.
Тихонько поскрипывала стоявшая посреди поля дверь.
+
Птичий дом показался у самой дороги.
Я подошел и заглянул в окно.
Птица-самец и птица-самка
набивали клювы друг другу кусочками хлеба.
Оба задыхались и были едва живы,
но умудрялись ласково повторять друг другу:
«Хлеб в доме – лад в семье. Хлеб в доме – лад в семье».
Хлеб же в достатке покрывал все стены, пол и потолок.
+
«Смотри, здесь мы живём», – сказали мне,
и я посмотрел.
Среди прочих здесь были дома в виде чаши,
и я заглянул в одну из них.
Чаша была полна и переливалась через край.
Птицы, жившие в ней, барахтались в достатке,
били крыльями и, захлёбываясь, пускали последние пузыри.
У подножия этих чаш во множестве толпились другие птицы,
ловя клювами капли переливающегося через край достатка.
Они прыгали вокруг, пытаясь забраться вверх по длинным гладким ножкам.
Мало кому удавалось это сделать.
Мы спросили, отчего так.
Когти коротки, ответили нам.
+
Словно туча, огромная стая воробьёв покрыла землю.
Каждый из них только мгновение касался лапками земли –
чтобы оттолкнуться и подпрыгнуть вверх.
Казалось, что серые комочки взвешены над землёй
на высоте воробьиного скока.
Каждый в стае гордо щебетал:
«Внизу не хочу сидеть, а наверху места нет.
Внизу не хочу сидеть, а наверху места нет».
Шум стоял от этого неимоверный.
+
Налетевший ветер внезапно стих.
С неба повалил крупный снег.
«Ветер умер от холода!» –
радостно защебетали птицы,
дружно опрокинулись на спины,
вытянули лапки к небу и, остывая,
запели:
«Снег для того и идёт, чтобы лапы мёрзли.
Снег для того и идёт, чтобы лапы мёрзли!»
Вскоре лишь скрюченные птичьи лапки
виднелись из-под снега там и здесь.
 +
Мы вшагнули из света в тьму и остановились.
Гигантский костёр раздвигал темноту.
Вокруг него грелось великое множество птиц.
То и дело для поддержания огня
одни птицы хватали других
и бросали в огонь,
оставшиеся же подвигались поближе и грелись.
Мне сказали, что огонь этот горел всегда
и всегда будет гореть,
и пригласили погреться.
Мы же тотчас снова вышли из тьмы в свет.
+
Две крупные птицы ходили по травянистому лугу.
Ни одного пера не было на их телах.
Одна из них рвала клювом и жевала траву,
но не могла утолить голод.
Другая рвала клювом и плела из сорванной травы покров,
тотчас спадавший с голого тела.
Подойдя ближе, мы услышали слова на птичьем языке:
«Лучше быть голым, чем голодным», – говорила одна.
«Лучше быть голодным, чем голым», – говорила другая.
В траве вокруг во множестве прыгали насекомые,
ползали букашки, в воздухе жужжали мухи и комары,
парили стрекозы, бабочки качались на травинках.
Птичьи покровы там и здесь виднелись среди травы.
+
На высоком берегу, над водой, стояла птица
и клевала себя в крыло.
Из раны в речную воду струилась кровь
и пятнала прозрачность вод.
Птица же смотрела с высокого берега в воду
и торжественно высвистывала:
«Кровь не станет водой! Кровь не станет водой!»
Многие, бывшие при этом, одобрительно свистели друг другу:
«Пока не помутнеет – не прояснится.
Пока не помутнеет – не прояснится».
Птица на берегу на глазах таяла, становясь прозрачной,
вода же в реке текла от высокого берега ярко-алым цветом.
+
В каменистой пустыне мы увидели птицу.
Лоб ее был в морщинах сомнения,
а тело во множестве покрывали пальцы,
заменявшие ей перья.
Положив своё крыло на плоский камень,
она ножом отсекала себе палец за пальцем,
щёлкая клювом и кивая головой в такт ударам ножа:
«Какой палец ни отрежь – одинаково больно.
Какой палец ни отрежь – одинаково больно», –
шептала она удовлетворённо
и морщины на ее лбу на время разглаживались.
+
Птица с длинным мясистым хвостом,
покрытым пластинчатым панцирем,
перемалывала его кончик своими мелкими зубами,
зажав хвост острым клювом,
и жалобно верещала,
поворачиваясь ко всем идущим мимо:
«Есть противно, да бросить жалко.
Есть противно, да бросить жалко».
Идущие мимо жалели беднягу,
пряча свои хвосты и выставляя зубы.
+
Вдоль самой воды по отлогой береговой отмели,
медленно переваливаясь с боку на бок,
два радужных селезня шли навстречу друг другу,
непрестанно оглядываясь во все стороны.
«Что ищешь?» – спросил один.
«Ищу воды напиться. А ты?»
«А я брод через реку», – ответил другой.
И каждый продолжил свой путь,
пытливо озираясь по сторонам.
Мы тоже огляделись и не увидели ни воды, ни брода.
+
Два белоснежных аиста, застыв,
стояли друг против друга на одной ноге, поджав другую,
и полузакрыв глаза, негромко шипели друг другу в клювы:
– Ты один-н-н?
– Один-н-н.
– И я один-н-н.
После этого они полностью прикрывали глаза и, протяжно выдыхая, произносили,
наслаждаясь каждым звуком:
«Один-н-ночество подобает только Богу».
И начинали свой диалог сначала.
+
Навстречу нам шла птица, на клюве ее висела торба.
Клюв её в торбе двигался и выщёлкивал одно:
«Словами торбу не наполнишь! Словами торбу не наполнишь!»
Торба полнела на глазах.
+
В самый полдень мы встретили птицу.
Она шла с высоко поднятой головой
и, глядя немигающим взглядом на солнечный диск
величиной с медный пятак,
ласково вскрикивала:
«Деньги светят в темноте! Деньги светят в темноте!»
Все вокруг запрокидывали клювы вверх и соглашались с ней.
+
На небольшой солнечной прогалине,
раскинувшись, лежала птица-самка
и по очереди любила птиц-самцов,
во множестве бывших вокруг.
Рядом с ней сидел маленький
едва оперившийся птенец
и каждому отлюбившему самцу
он говорил тихонько: «Тятя!..»
Самцы отходили не задерживаясь.
+
Множество птиц собралось в этом месте.
Ни одна из них не походила на другую.
Все они сновали взад и вперед,
встречаясь и расходясь друг с другом,
и непрерывно обменивались клювами:
большой на малый, прямой на кривой,
узкий на широкий, короткий на длинный,
зубастый на беззубый, глубокий на мелкий,
и так без конца.
И все они высвистывали одну мелодию:
«Каждый своим клювом клюёт!
Каждый своим клювом клюёт!»
+
Отливали синью блестящие чёрные перья.
Ворон ходил по земле и щёлкал железным клювом по глазам,
во множестве покрывающим землю.
Глаза растекались от его щелчков словно разбитое яйцо.
«Желудок сыт, а глаза еще нет. Желудок сыт, а глаза еще нет», –
ворчал ворон и щёлкал железным клювом.
Глаз не убывало на земле вокруг его лап.
+
Посреди равнины возвышалось огромное ухо-дерево.
Ушная раковина его была сплошь завалена хворостом от тысяч сорочьих гнёзд.
Птиц не было видно.
Лишь одна сорока сновала с лейкой у основания древесного ствола
и, поливая землю вокруг, приговаривала:
«Ухо не растёт, потому что много слышит.
Ухо не растёт, потому что много слышит».
Ухо-дерево на глазах росло.
+
Крупная сильная птица толкалась в стену плечом,
отходила и, запрокинув голову,
смотрела на стену,
снова толкалась плечом
и снова отходила посмотреть,
при этом задумчиво щёлкая про себя:
«Прямая стена не рухнет! Прямая стена не рухнет!»
Вправо и влево от этого места стена резко изгибалась
и быстро сходила на нет.
+
Но вот нам попалась птица-броненосец.
Она медленно переступала по дороге,
блестя панцирем и волоча длинный хвост по земле.
Перепончатые крылья были сложены у неё за спиной.
Небольшие ручки, сжатые в кулачки, она прижимала к закрытой пластинами груди,
и приветливо обнажая три ряда зубов, спрятанных друг за друга,
говорила встречным вместо приветствия:
«Не спрашиваю вас о том, что мне не нужно».
Встречные пытались ответить ей тем же.
+
Птица-дикообраз шла, радушно раскинув навстречу руки-крылья.
Тело её было утыкано длинными иглами.
В левой руке она держала иглу, в правой – острое шило.
Приближаясь, она приятно высвистывала:
«Сперва вонзи себе иголку, потом другому шило».
Глаза её блестели и с интересом смотрели на встречных.
+
Бурный поток с рёвом ворочал камни в крутых берегах –
нельзя было ни подняться от воды,
ни спуститься к ней.
Поток уносил крупную птицу,
крутил ее в пенистых водоворотах,
бил о скалы,
перекатывая через огромные камни.
Птица кричала из последних сил:
«Бегите от той воды, которая не шумит и не журчит!»
Голос её едва пробивался сквозь рёв бушующей воды.
+
Птица с мягким округлым туловищем
и маленькой головой на подвижной шее
трудолюбиво пересыпала землю.
Половина её туловища была скрыта в земле,
и она то присыпала чуть земли, то отсыпала чуть,
то подгребала, то отгребала клювом землю, повторяя при этом:
«Сколько над землёй, столько под землёй.
Сколько под землёй, столько над землёй».
Птицы-матери и птицы-отцы, собравшись вокруг,
наставляли своих птенцов в трудолюбии на этом примере.
+
Худая измождённая птица, грузно шагая,
с трудом несла огромное бревно.
Губы её едва слышно шептали:
«Каждый сам несёт своё бревно».
На самом кончике бревна сидела крошечная птичка,
похожая на пушистый шарик,
и весело щебетала:
«Бревно моё несёт меня! Бревно моё несёт меня!»
Все идущие мимо кивали друг другу одобрительно:
«Река не каждый день бревно приносит!»
Мы долго шли потом дальше,
но так и не увидели реки.
+
В оживлённом и людном месте
увидели мы птицу-земю.
Она ввинчивалась в землю и шипела:
«Иди туда, где тебя уважают», –
и исчезала без следа.
+
Мы видели сокола,
он шёл маленькими шажками,
держа перед собою швейную иглу
и поднося ее то к одному глазу, то к другому.
«Что это он делает?» – подумали мы про него.
«Смотрю на мир сквозь игольное ушко», – узнал он про нас и прошёл мимо.
+
Вокруг забелели птичьи кости.
Их становилось всё больше и больше.
И вот показался огромный глухарь, похожий на обомшелую скалу.
Он был глух от рождения.
Закрыв глаза, он медленно покачивался
смутной каменной громадой,
выплёвывая из клюва кости,
и с хрипотцой пел
твёрдым как камень голосом:
«Скажешь «джан» – услышишь «джан».
Скажешь «джан» – услышишь «джан».
Мы обошли его стороной,
не решившись потревожить
из-за неведомого нам слова «джан».
+
Огромная птица вышагнула из-за горизонта,
на мгновение покрыла распластанными крыльями небо,
перечеркнула землю, шагнув еще,
и скрылась за горизонт,
оставив тоскливый вскрик:
«Тесно мне, тесно!»
+
Многоцветное облако поднялось у горизонта
и полетело к нам, гонимое ветром,
установилось над головой
и разразилось пёстрым дождём из крохотных птичек яркой расцветки.
Пёстрыми комочками неслись они к земле, словно радужные капли.
Но вот сильный ветер рванул откуда-то сбоку
И снёс пташек за горизонт –
Ни одна не долетела до земли.
С ясного неба сеялись и барабанили по темени капли.
В их шелесте слышалось:
«Ветром приносит – ветром уносит. Ветром приносит – ветром уносит».
+
И снова мы шли, и вот подошли к тому, к чему все шли в этой стране.
Огромное крыло простёрлось во всё небо,
осеняя землю прозрачными блистающими перьями.
Все, кто шёл с нами, отвернули в стороны.
Мы же шли всё прямо и прямо и вот увидели белую птицу,
сидящую не на небе и не на земле,
вошли в неё и так же вышли,
и пошли далее, теперь удаляясь от неё.
Снова стали попадаться нам встречные и попутные,
и каждый шёл к одному, не зная о том.
И каждому мы мысленно говорили о том,
они же в ответ недоуменно отмахивались и пожимали крыльями,
и шли себе дальше, не торопясь взять с собой бесполезное знание:
«Боящийся смерти – покойник среди живых».
+
Мы шли, а вокруг всё пустело и пустело.
И вот дошли до пустого места.
Ничего не было в том месте на земле.
И лишь одна маленькая птичка мелко прыгала туда-сюда
и что-то поклёвывала там и сям,
находя себе прокорм и насыщаясь чем-то невидимым нам.
Подойдя ближе, услышали ее негромкий щебет:
«Жизнью трудно насытиться», –
тихо повторяла она.
И не было вокруг ничего, кроме неё и нас.
+
И тут мы вернулись,
Она всё так же смотрела на меня круглым птичьим глазом.
«Обманула меня!» – сказал я ей, протянул руку и, взяв на ладонь,
подбросил вверх: «Ты ведь обещала показать страну птиц!»
Она камнем упала обратно мне в ладонь,
высыпалась из руки на землю и мелко запрыгала прочь, то и дело оглядываясь и смеясь.