Что такое болезнь

                «Я есмь лоза, а вы – ветви».
                Иисус Христос.

– А что такое болезнь? – спросил Амир.
– Если дерево желтеет и вянет среди лета – это болезнь. А если желтый лист падает с дерева в свой срок – это естественный переход в новое состояние, от осени к зиме. Разве нет? – ответил Илия.

Мир живущих – область светотени.
От Тебя к Тебе ведут ступени.

Они подошли к лозе и невольно запрокинули головы вверх. Ввысь уходили скрученные, переплетенные между собой тонкие стволы с гибкими, но очень прочными ветвями, покрытыми крупными зелеными листьями. Стволы практически не касались друг друга. От этого казалось, что они взвешены в воздухе, не опираясь друг на друга. Между ними всегда оставалось некоторое расстояние – в полшага, в половину длины руки.

В меру и усердья, и старанья
Попадаешь в область некасанья.

Поэтому – или почему-то еще – подниматься по стволу вверх было нетрудно и даже удобно. А может быть, у них уже просто была сноровка к этому делу, возникшая со временем.
– Могу рассказать тебе, как я вижу болезнь, – сказал Илия, бережно прикоснувшись к лозе. Его шершавая ладонь, казалось, сразу слилась с поверхностью лозы, стала ее частью. –Я болею редко, раз в несколько лет. Обычно люди, говоря о болезни, имеют в виду физические страдания. Я вижу болезнь иначе, совсем не как боль и страдания, а как появление ощущений и восприятий, которых у нас нет в обычном состоянии. Внешне моя болезнь выглядит как небольшое недомогание, которое проходит за два-три дня. А внутренне я ощущаю болезнь как присутствие чуждого духа, пришельца или скорее посланца.

Пусть моё сознанье – недотрога,
Дух всегда приходит к нам от Бога.
Коль не от Него – так от кого?
Нам ли, братья, проклинать его?

Именно это присутствие чужеродного сознания у обычного человека рождает ощущение физической боли. А я ощущаю этот дух… что ли, более непосредственно. Да, это инородное нам сознание. Но его восприятие отнюдь не всегда связано с болевыми ощущениями.

Что ж с того, что птицы полетели?
Наш размер – по мерке колыбели.
Что ж с того, что множественны страны?
Мы звучим волной земной мембраны.

Этот пришелец является из дальних миров. Миры эти так далеки от нас, что в обычной жизни нам не доводится встречаться с их обитателями. Мы не приспособлены к контакту с ними, они – к контакту с нами. И потому, когда этот контакт всё же происходит, он подобен ожогу, взрыву, катастрофе. Вот откуда возникает трение, жжение, тяжесть, боль, страдание, которые мы называем болезнью или связываем с нею.
– Где же находятся миры, откуда приходит дух болезни? – спросил Амир, вослед за Ильёй ловко подтягиваясь на лозу. Видно было, что им не впервой подниматься по этому извилистому сплетению вьющихся стволов.

Пусть в тебе лоза ветвится смело.
Кто растёт – не ведает предела,
К той груди прильнув, где мы живём,
Зачерпнув силёнок на подъём.

– За пределами нашего мира. Это всё, что я знаю. За эти пределы нам не дано переходить. А болезнь каким-то странным образом переносит нас туда – или их переносит к нам, это уж как посмотреть.
Поднимаясь по лозе, Амир и Илия внимательно осматривали листья и ветки. Неожиданные и довольно крутые изгибы, извивы и переплетения лозы образовывали подобие ступенек или даже лестницы. Поэтому им не нужно было выбирать, куда поставить ногу, за какую ветку удержаться рукой. Лоза сама подсказывала им это. Они поднимались друг за другом, и идущий вторым Амир, сам того не желая, в точности повторял каждое движение Илии.
– Этого посланца я буду называть духом болезни, хоть это и не совсем так. На самом деле он приходит для того, чтобы есть меня: мое тело, мои силы, чувства, эмоции, переживания, даже мысли. Он послан именно для этого.
Почему я заболел? Потому что давно не вспоминал о Нём, отвернулся от Него.  Мои силы, чувства, мысли – всё обратилось не туда, стало негодным для употребления, для жизни.  И тогда Он в Своем милосердии посылает дух болезни, чтобы тот уничтожил во мне всё нежизнеспособное и тем самым очистил меня от той скверны, в которую я вольно или невольно превратил часть себя и своей жизни.
– Хорошо, если только часть, – сверкнул белозубой улыбкой Амир. Он был молод, здоров и, кажется, ни разу не болел.

Станет ли изножье изголовьем?
Топко ль между хворью и здоровьем?

– Этот дух приходит и вершит свой труд, – продолжал Илия. – Я ощущаю, как он ест меня. Выедает из меня меня-порченого, меня-заразного. Всё, что во мне прокисло, свернулось, отсякло и требует своего удаления, – уносит болезнь.
Не сговариваясь, каждый из них выбрал себе одну сторону. Амир смотрел по правую руку от себя, Илия – по левую.

Веточки направо и налево.
Назовите их Адам и Ева.

– И ты не борешься с ней? – спросил Амир, ловко и аккуратно обрывая попавшийся ему сухой скрученный лист, оставшийся на одной из ветвей.
– Как поборешься с посланником Божьим? – спокойно ответил Илия, заглядывая в гнездо птицы, сплетенное на развилке тонких ветвей. Гнездо было пусто, на дне лежали остатки скорлупы вылупившихся птенцов.
– С болезнью ведь принято бороться, – рассудительно сказал Амир, апеллируя к опыту повседневной жизни.
– Да, так часто говорят. «Он поборол свою болезнь». На самом деле никакой борьбы с болезнью нет. Это просто слова. Я не борюсь, не пытаюсь занять позицию «против» чего-либо, например, восстать против своей болезни. На самом деле я борюсь «за» – если это вообще можно назвать борьбой. Послушай, что говорила моя бабка. Она никогда не спускалась с гор и пережила всех, кого знала с детства. На ее глазах выросли шесть новых поколений.

Все умерли, а я еще жива.
Мой дух живят не горы, не трава.
Иду спокойно, сердце опустив
В беззвучный нескончаемый мотив.

– Ты хочешь сказать, что надо отдаться болезни? Что ей не надо сопротивляться? – удивился Амир.
– Я не борюсь с духом-пришельцем впрямую – это не поможет. Он всё равно сильнее меня и в любом случае возьмет верх. Это могучий дух. Он слишком далек от нашей природы, чтобы мы могли совладать с ним. Мы для него просто пища. Он не понимает ни нас, ни нашей жизни. Он подобен бычку, отведенному на пастбище его хозяином. А мы – его трава.
– Что же тогда можно сделать? – беспечно спросил Амир. Ему попалась сухая ветка, и он достал со спины зачехленную ножовку, вынул ее из деревянного футляра. Блеснули зубья, острые как бритва.
– Единственное, что мне остается – вновь повернуться к своему Богу, вновь погрузить свое сознание в Него. И тогда я как бы утрачиваю себя, исчезаю как тело, чувство, мысль. Всё это заменяется Им – пусть частично, пусть неполно. Он забирает мое тело. Он становится моим переживанием. Он превращается в мою мысль.
– И что тогда? – Амир, отпилив ветку, быстро и аккуратно убрал ножовку в деревянный футляр и вновь забросил его за спину.
– Посмотри, – улыбнулся Илия. – Ведь если моя мысль исполнилась Им, то она стала принадлежать Ему. Это уже Его мысль, а не моя. Но такую мысль дух болезни уже не может поглотить и уничтожить. Он был послан не для этого. Он ведь пришел есть меня, а не моего Господа. Это всё равно, как если бы вместо луговой травы, за которой он пришел, бычок увидел колючий несъедобный татарник.
– Вот оно что! Так ты лишаешь посланника его добычи! Хитро! – покачал головой Амир и тоже улыбнулся.
– Ну да! А представь себе, что не только мысли, но и всё, что у меня есть – мои чувства, мое тело – всё, что имею, я вновь вверяю своему Господу.
– Но тогда духу нечего делать! Он перестаёт тебя видеть. Ты исчезаешь для него, ведь так? – Амир и Илия весело переглянулись.
– Вот именно. Я исчезаю, остаётся Он. Потому-то я часто произношу про себя, когда молюсь: «Господи, возьми меня, оставь Себя!» и это едва ли не единственное, о чем я молю Его.
– И тогда дух болезни уходит, оставляя тебя в покое? – полуутвердительно спросил Амир.
–Ну да – если я в ответ на приход болезни изменяю себя, обращая нежизнеспособное в жизнеспособное, подлежащее уничтожению – во вновь здоровое. Всё во мне меняется. Если я этого не сделаю сам, силой своего сознания – это сделает силой своего сознания могущественный дух болезни.
– Получается, что заболевший человек подобен протухшему яйцу, а дух болезни приходит, чтобы выпить всю тухлятину, так?
– Похоже, – улыбнулся Илия.
– Но если не прилагать внутренних усилий, то после лечения от яйца может остаться лишь пустая скорлупа, а?
– Еще как может, – кивнул Илия.
– Однако каким-то странным образом яйцо само способно вернуть себя в состояние свежести?
– Вот именно.
– И именно так ты избавляешься от своей болезни?
– Похоже на то.
– Как же ты преобразуешь тухлятину в себе снова в свежий белок и желток?
Илия пожал плечами:
– Здесь нет никаких секретов. Все средства известны много тысячелетий. Пост, покаяние, молитва. Воздержание, медитация, затвор. Самоумаление, смирение себя, внутреннее сосредоточение на Боге.
Амир и Илия некоторое время поднимались дальше, не разговаривая.
– Иногда труднее всего делать простые, давно известные вещи, – наконец беспечно заметил Амир. – Так что же, получается, что мы сами – виновники своих болезней?
– Конечно, – откликнулся Илия. – А ведь мы созданы не для того, чтобы болеть, страдать и умирать. – Ему тоже попалась засохшая ветка, и он достал висящий у него на спине топорик в деревянном футляре. – Мы сами создаем в себе болезнь и сами притягиваем к себе духа болезни. Соблазняем его грязью, которая скопилась в нашем теле, в душе, в духе. Больной – как замутившийся источник. Его грязная вода никому не нужна. Либо он очистится, либо… – Илия аккуратно обрубил сухую ветку и убрал топорик.
– Либо что? – простодушно спросил Амир, обламывая мелкие сухие сучки.
– Либо иссякнет.
– А как же все эти таблетки, настойки, мази, вливания, уколы, операции? Они что, совсем не помогают?
– Каждый решает это сам для себя. Подумай об этом сам. Про себя скажу одно: болезнь приходит ко мне после того, когда я совершаю крупную, серьезную ошибку. Назови, если хочешь, это грехом. И если, даже заболев, я упорствую – вместо того чтобы признать свою неправоту и измениться…
Илия неожиданно замолчал.
Амир, не дождавшись продолжения, легко подхватил его мысль:
– Некоторые и хотели бы измениться, да не могут. Одни не хотят, другие не умеют. Жизнь их не научила. Для них легче умереть, чем признать свою ошибку или вину. Вот эти, наверное, и умирают, выеденные дочиста, до скорлупы духом болезни?
Илия промолчал, медленно поднимаясь все выше. Наконец, ему попался большой осиный конус, прилепившийся к одной из веток и свисающий с нее вниз. Вокруг жужжали крупные полосатые осы. Илия остановился у самого конуса, глядя на прилетающих и улетающих ос. Осы вились вокруг Илии, но ни одна не тронула его. Он обернулся к Амиру и наконец ответил на его вопрос:
– Такие не оставляют духу болезни иного выхода.
– А что ему еще делать? – легко отозвался Амир. – Должен же кто-то уничтожать гниющее мясо, разложившиеся чувства, кишащие трупными червями зловонные мысли. В природе это делают звери и птицы-могильщики. Зато если загрязнение небольшое, его легко очистить. Не случайно же раны прижигают огнем. Больно, зато чисто!
Опять повисло молчание. Каждый сосредоточенно занимался своим делом, осматривая ветки и листья.
– Как странно, – наконец задумчиво протянул Амир. – Живёшь себе спокойно, ни о чем таком не думаешь, – и вдруг р-раз! – оказывается, что в тебе ничего не осталось. Ни грана живого. Ничего здорового. Всё прогнило. И тогда прилетают стервятники болезни и расклевывают твою плоть, снимая ее едва ли не до костей.

Для чего оставил ты Его?
Миг – и вдруг ты снова на земле.
Пусть не остаётся ничего,
Ни черты, ни точки на челе.

– А хищники – те не оставляют и костей, – сказал Илия. – Дух болезни на самом деле лечит нас, пытаясь вернуть нам здоровье. Мы должны благословлять его приход. А мы воспринимаем болезнь как несчастье, как посягательство на свое тело. –  И Илия задумчиво провел рукой по седой бороде.
– Смотри-ка, конец! – обрадованно воскликнул Амир и легко спрыгнул с лозы на землю. – Никак не могу привыкнуть к этому: поднимаешься всё вверх и вверх – и вдруг ты снова на земле!
Илия шагнул и встал рядом с ним. Перед тем как уйти обратно в свои горы, они на мгновение замерли, глядя на крохотные листочки нежно-зеленого цвета, которые разворачивались и увеличивались в размерах прямо у них на глазах.
Теперь вровень с их головами виднелась самая верхушка лозы. И она ветвилась и росла прямо у них на глазах. 
Они стояли рядом, седой старик и молодой безусый юноша, – две живые ветки незримого древа.

Знаем, возвращаясь, где наш дом.
Мы проходим, мы сейчас пройдём.
Проживём, не старясь, а любя.
Что ж, возьми меня, оставь Себя.