Летопись Хаоса

 

 
                ЛЕТОПИСЬ ХАОСА.


               
                Посвящается всем брошенным,
                потерявшимся и тем, кто не нашёл               
                себя и друзей.
               
               
                Пролог.

               
               
                В один прекрасный день, когда работа над этим виртуозным буйством моей фантазии под названием «Истории города Хаоса», меня слегка утомила, я решил полистать энциклопедический словарь, и, случайно наткнулся на слово «Летопись». В словаре было сказано: «Летопись - древнейший вид повествовательной древнерусской литературы, произведение, состоящее из последовательного описания исторических событий, свидетелем или участником которых был автор летописи – летописец; характеристики лиц, с которыми он встречался; народных сказаний и рассказов, которые он слышал и записал, и тому подобное». И мне так понравилось это покрытое пылью веков слово, что я сразу же спросил себя: «Я свидетель событий, о которых пишу? Да. Я участник описываемых мной событий? Да. Я привожу в своем повествовании характеристики лиц, с которыми встречаюсь? Да. А у меня в повести есть рассказы, написанные жителями нашего города? Есть».
                И так ответив на все эти вопросы, я понял, что виртуозное буйство моей фантазии должно носить имя Летопись. И обретя статус летописца, я проникся ещё большим уважением, даже, можно сказать, с особым чувством благоговения, стал относиться к описываемым мною событиям жизни нашего прекрасного города.
                А ещё надо признаться в том, что моя склонность к иносказательности порождает в «Летописи Хаоса» множество подводных течений, или правильнее будет назвать маленьких подземных ручейков, и если внимательно прислушиваться к таинственному шуму, творящемуся под незатейливым поверхностным повествованием, то вам удастся прочесть и другую летопись, которая называется «Летопись Души».
 

                Часть первая.


                Именно в тот момент, когда утро свалилось на город, в комнате волшебника с улицы Печали, на подоконнике, возле горящей свечи, сидел немного странный гость, завернувшись в сорванную бархатную штору, так что из неё, торчали, только лохматая голова и лапы, причём нижние лапы, были в рваных джинсах. И в этом, нахальном виде, он, шепотом, читал белые стихи, из какой-то белой, до невыносимости, пахнущей типографской краской, книги. И, наконец, толи, нанюхавшись щекочущим запахом книги, толи, в подтверждение того, что в ней написана только одна правда, лохматый гость чихнул, но так тихо, что мышка, дописывающая свою трагическую повесть о засохшем куске сыра, даже не повела ухом, а лишь, вздохнула, и, облокотившись на чернильницу, стала внимательно осматривать огромный дубовый стол, будто пытаясь найти на нём,  завершающую ноту, своей страшной повести. Но, чихнувший гость, после наделанного им, хоть и не скандального шума, решил всё-таки удалиться. И, сбросив с себя штору, он, мягко ступая, подошёл к столу, и задумчиво положил на него белую книгу, при этом, чуть не задев, мышку-писательницу, но к счастью, она, именно в этот миг, нашла  завершающую ноту своей повести, и с радостным писком, вскочив, подбежала к лежащему, поодаль, исписанному крупным размашистым почерком, листу, и, написав три последних слова, поставила жирную точку, и весело закружилась в каком-то мышином танце, но споткнувшись о карандаш, растянулась на столе, и захихикала. Уходящий гость, серьёзно наблюдая за всеми выкрутасами мышки, в конце концов, плюнул, и раздражительным шепотом, сказал: «Кругом одни писатели», и, вскочив на подоконник, улетел, захватив с собой горящую свечу.
                Надо ещё добавить, что брошенная, нахальным гостем, штора, наотрез отказалась падать на пол, и преспокойно зависла в воздухе, растянувшись во всю свою длину. И, забегая вперёд, скажу, что эта сумасбродная штора, слегка покачиваясь, парила над пыльным полом целых три дня, а в ночь на четвертый день штора бесследно исчезла.
                Но вернёмся, к только что происшедшим событиям, и если бы вы рассказали обо всём том, что произошло в комнате волшебника, любому из жителей нашего города, и спросили бы: « Кто же был этот странный гость?», то вам бы без труда ответили, что этим, немного странным гостем, был, никто, иной, как пёс Антихрист из соседнего города. Хотя  тут надо  удивиться, потому что по соседству, нет никаких городов.
                Пёс Антихрист! Кто в нашем городе, не знает пса Антихриста?!
                Да, вы не найдёте, такого жителя, такого дерева, или такого дома, который бы вам не рассказал, что-нибудь интересное, и отчего-то всегда новое о псе Антихристе. Даже злой и нелюдимый скорпион Сашка, которого вы можете найти в подвале Брошенного Дома, не раз участвовал во многих похождениях пса Антихриста, но месяца два назад, они поссорились. Помнится, жуткая это была ссора! В тот день из нашего города ушло пять деревьев, и один уже почти развалившийся дом. Вообще, сказать по правде, у нас очень слабонервные жители, чуть какой-нибудь скандал, так глядишь, два-три эмигранта, уже бегут по пустырю Одиночества, покидая город.
                А, что касается ссоры между скорпионом Сашкой и псом Антихристом, то ходят слухи, что виновником ссоры был паршивый кот Чародей, но это не доказано. У нас, просто, любят, ко всяким неприятным случаям, приплетать паршивого кота Чародея.
                Говорят, что волшебник с улицы Времени, по ночам, пишет роман о паршивом коте Чародее. И как, часто выяснялось, что слух об очередном возмутительном поступке кота Чародея, являлся на деле, всего лишь какой-нибудь главой из романа. Но бывало и такое, что паршивый кот Чародей залезал средь бела дня, в комнату волшебника, который по обыкновению, после творческой ночи, спал весь день, прочитывал новую главу романа, и, мурлыча от удовольствия, бросался совершать всё то, что было там описано. А вечером, к проснувшемуся волшебнику приходил его лучший друг, старый немного подгнивший Дуб Корней из парка Тоски, и рассказывал о произошедшем днём, скандале, виновником, которого был паршивый кот Чародей. Волшебник внимательно выслушивал своего друга, после чего, схватив листы, исписанные ночью, жадно прочитывал их, потом вскочив с кресла, и размахивая руками, как будто пытаясь взлететь, начинал, как безумный повторять: « Я провидец, я провидец…», и наконец, швырнув рукопись в сухие сучья подгнившего Дуба, убегал на кухню.
                Удивлённый Дуб, закурив трубку, принимался читать новую главу романа, при этом, временами, кряхтя и хихикая. Читал он медленно, по слогам, отдыхая после каждой строчки. Иногда вставал, и, вздрагивая, подходил к окну, чтобы сказать несколько старческих комплементов, стоящей под окном одинокой молодой берёзке, потом повернувшись спиной к окну, несколько минут рассматривал гвозди, на которых висели книжные полки, и отрешённо, говорил про себя: « Должно быть, тяжело держать этим двум маленьким гвоздям столько макулатуры…», но нельзя было уловить интонацию его мыслей, толи он сочувствовал этим гвоздям, толи злорадствовал, ведь, все же, знают, что, ни одно дерево не любит гвоздей. А мысли Дуба убегали всё дальше и дальше, но вдруг, спохватившись, Дуб вспоминал, что он читает роман, и тогда тяжело вздохнув, он валился в кресло, и снова возобновлялся из его нутра, шум, выбрасываемых оттуда, слов.
                Волшебник по обыкновению пропадал на кухне около двух часов, и хотя многое из того, что он там делал, было для постороннего глаза не понятно и даже странно, но ясно было только одно, волшебник заваривал смесь из трав.
                Тут надо сказать, что единственным жителем нашего города, который умел собирать травы, и изобретать рецепты настоев была Старуха-пророчица. И все жители нашего города с удовольствие приобретали у неё настои, смеси трав и, главное, тайну заваривания, хотя, когда дело доходило до процесса заваривания, почти никто не соблюдал указаний Старухи-пророчицы, а впопыхах, на скорую руку, приготавливали зелье и жадно пили его. А зря, ведь если строго выполнять все правила заваривания можно легко разбудить душу зелья, и она, благодарная за то, что её разбудили, проникнув в тех, кто поглощал приготовленный напиток, окутает их чувства и мысли, и произведёт в них преобразования, согласно идее, вложенной в данную смесь из трав, старухой-пророчицей. Но были ещё и такие, которые тщательно выполняли все указания по завариванию, но в последний момент всё-таки добавляли что-то от себя, думая, что этим они облегчат путь напитку в их внутренностях, и он, долго не блуждая, сразу найдёт их Душу, окутает её, и произведёт, именно, то воздействие, которое было указано в рецепте.
                Вот именно к таким специалистам и относился волшебник с улицы Времени, и как раз на эти дополнительные, придуманные им самим ритуалы, и уходило около двух часов.
                И вот, наконец, волшебник возвращался с кухни, держа в руках две окутанные паром чашки, и подойдя к только, что закончившему читать, Дубу, торжественно подавал ему таинственный напиток, спрашивая при этом: « Ну как брат?» И Дуб, хоть и, не разобравшись во всех витиеватостях событий, описанных в очередной главе романа, но всё ж таки находя что-то общее с тем, что произошло днём в городе, с чувством отвечал: « Здорово, брат!», при этом слегка размахивая своими сухими ветками.
                А уж когда зелье растекалось по внутренностям Дуба и доходило до самых корней, он растопыривал свои длинные сухие, с отвалившейся корой, ветви, и, восхищаясь, цитировал отрывки последней главы романа, при этом точно передавая интонацию стиля, и даже голоса писателя.
                Хотя, честно сказать, у нас в городе с недоверием относятся к писателям, или, что там греха таить, у нас их вообще не любят. Хотя читают, и ещё как читают! Но самое опасное то, когда в писательство ударяется какой-нибудь волшебник. Кроме неприятностей от этого, и ждать нечего.
                Вот, к примеру, недавно, имел огромный успех в нашем городе, рассказ волшебника с улицы Чудес. Трудно сказать, о чём рассказ, но это и неважно, главное то, что в комнате, где происходило действие рассказа, висела копия картины Леонардо да Винчи «Джоконда». Так вот, где-то перед концом рассказа, эта самая Джоконда, сидя в картине, сначала перестала улыбаться, а потом, вдруг, встала и молча, якобы по-английски, ушла. Хотя она не англичанка, а откуда-то с юга, и ведь с её темпераментом, она могла бы обругать всех героев, и в придачу, самого автора, но она ушла гордо, ни на кого не обращая внимания, захватив, правда, с собой, огромный вязаный платок героини рассказа. И ладно бы, она осталась в рассказе, далеко бы она в нём не ушла. Так ведь нет! Она ушла и из рассказа! Несколько дней она пропадала, вообще, неизвестно где. Потом её стали изредка встречать на улицах нашего города. Пытались поймать, и вернуть в рассказ, предлагали пейзаж, лучше прежнего, но всё безуспешно. Вязаный платок она потеряла, позже, его нашла ворона Варвара на улице Печали, и вернула героини рассказа, которая от радости, что платок снова у неё, влюбилась в отвергнутого ранее, жениха, этим, конечно, изменив замысел и сюжет, написанного волшебником с улицы Чудес, рассказа. Трагизм рассказа исчез, и его популярность среди жителей нашего города должна была резко упасть, но сбежавшая Джоконда интерес к рассказу подогревала не на шутку. Вышло ряд исследований, которые разбирали рассказ, можно сказать, по косточкам, пытаясь докопаться до причин, побудивших Джоконду, сбежать из рассказа. Предположения выдвигались самые невероятные. Кто-то из жителей заметил, что в люстре, висевшей в комнате, где происходило действие рассказа, горело не три лампочки, а две, нарушая этим правильное освещение картины Леонардо да Винчи, и принижая впечатление, которое она должна была производить на присутствующих в комнате. И хотя картина была всего лишь частью интерьера, и к повествованию не имела никакого отношения, к писателю стали приходить возмущенные письма, с требованиями, немедленно заменить перегоревшую лампочку. В конце концов, дворник Терентий, придя среди ночи к волшебнику с улицы Чудес, потребовал незамедлительно ввести его в повествование рассказа, чтобы он собственноручно вкрутил лампочку в люстру, и протёр пыль с картины, при этом он угрожающе размахивал перед сонным лицом писателя огромной лампочкой, которую принёс с собой. Волшебнику ничего не оставалось делать, как сесть за стол, и написать новые страницы своего рассказа, в которых он описал то, как дворник Терентий, согнав со стула, плачущую над чтением письма героиню рассказа, и с грохотом поставив стул под люстрой, залез на него в грязных ботинках, и весело напевая, осторожно выкрутил перегоревшую лампочку, и положил её в карман. Затем он вынул из другого кармана новую лампочку, гордо показал её всем присутствующим, хотя в тот момент в комнате были только героиня и маленький котёнок, и аккуратно ввернув лампочку в люстру, слез со стула, и тут же сел на него. Лампочка вспыхнула таким ярким светом, что маленький котёнок, испугавшись, выбежал из комнаты, и дворник Терентий и главная героиня рассказа остались наедине.
                Писатель, конечно же, понимал, что дворнику Терентию, в рассказе больше делать нечего. Да, и, опасно, держать такого необузданного детину рядом с чувствительной героиней рассказа, но волшебнику с улицы Чудес, уж, так не хотелось снова увидеть дворника в своей квартире, что он готов был написать ещё десять страниц рассказа, несмотря на то, что мысли в его голове путались, и очень хотелось спать.
                И писатель, превозмогая желание заснуть, и пробираясь сквозь путаницу мыслей, пытался придумать для дворника Терентия роль, которая с одной стороны, была бы созвучна характеру дворника, а с другой стороны, ну хотя бы каким-то боком, способствовала развитию задуманного сюжета. Но ничего не придумав, писатель провалился в свой рассказ, и, встав в углу комнаты, за спиной дворника, стал, молча наблюдать за тем, что же, будет делать Терентий в его рассказе. А дворник Терентий внимательно разглядывал главную героиню рассказа, он хотел сказать ей, что-нибудь приятное и красивое, но мысли, как и писателя, путались. Тогда Терентий, глубоко вздохнув, резко встал со стула, и, подойдя к картине Леонардо да Винчи, достал из кармана рукавицу, и протёр покинутый Джокондой пейзаж. Потом он, немного попятившись, остановился, и внимательно стал рассматривать картину. Его так поразила унылость пейзажа! Какие-то голые скалы, какая-то извилистая дорога с красными пятнами. Кровь что ли? И хотя Терентия пробила дрожь от нахлынувших размышлений о жутких событиях, которые произошли на этой, изображённой Леонардо, извилистой дороге, он смело шагнул к картине, и, подойдя к ней вплотную, крепко схватился за раму и погрузил свою бесстрашную голову в дышащий ужасами пейзаж. Но чистый воздух начала шестнадцатого века, который он вдохнул своим огромным носом, поразил дворника ещё больше, он на какое-то мгновение даже ощутил восторг, но строгий склад его характера, тут же, напомнил ему о войнах и злодеяниях эпохи Возрождения, и Терентий, сжав ещё крепче раму картины, вынул свою голову из пейзажа. И с силой выдохнув злодейский воздух шестнадцатого века в мирную атмосферу комнаты из рассказа волшебника с улицы Чудес, он снова вздохнул, но уже горестно, так как он искренне сочувствовал Моне Лизе. И пренебрежительно махнув на покинутый Джокондой пейзаж, сказал: «Ну и правильно, Елизавета, что ты решила остаться в нашем городе, у нас воздух хоть и не такой чистый как в эпоху Возрождения, но…». Но на этом дворник оборвал свой монолог, ещё раз махнул рукой, но уже на грустно сидящую главную героиню, и быстро вышел из комнаты.
                Больше всех был рад уходу дворника, маленький котёнок, он уже давно выглядывал из-за двери, боясь войти в комнату. Теперь же он большими прыжками долетел до хозяйки, и, свернувшись клубочком на её коленях, заурчал.
                Волшебник с улицы Чудес, с облегчением вздохнув, вылез из своего рассказа, осмотрел квартиру, и, не найдя в ней дворника Терентия, довольный пошёл спать.
                А что, касается, Джоконды, или как нежно её назвал дворник Терентий, Елизаветы, то она и думать забыла о возвращении в картину. Но однажды, кто-то, из жителей найдя её спящей, простите, чуть ли не под забором, осторожно перенёс её в рассказ. А счастливый жених вместе с главной героиней рассказа, усадили беглянку в унылый пейзаж картины Леонардо да Винчи.
                Все жители облегчённо вздохнули, думая, что вот проснётся Джоконда, и вновь заулыбается. Но, не тут-то было, она до сих пор не просыпается. Сидит в картине, и посапывает.
                У нас многие, перечитывая этот рассказ, тоскуют по жуткой улыбке Джоконды. А некоторые поговаривают, что это будто вовсе и не Джоконда, а проходившая мимо нашего города женщина, которая от усталости, решила немного поспать, но видимо, от испытанного ею впечатления от нашего города, которое переросло у неё в потрясение, она впала в летаргический сон, а настоящая же, Джоконда где-то скрывается. Узнав об этом, паршивый кот Чародей, скандально заявил, что, дескать, видел Мону Лизу в соседнем городе. Мы ему, конечно, не поверили, но задумались.
                О соседнем городе и его жителях, у нас давно ходят самые невероятные слухи. Но никто из наших жителей, там не бывал, потому что как я уже говорил, что никакого города, по-соседству с нами, нет. Или я ошибаюсь? Сомнения, конечно, гложут души нашего населения. Да, и хочется, чтобы рядом кто-то жил, пускай даже своей, не похожей на нашу, жизнью. Были, даже, сделаны попытки, попасть в соседний город, но после нескольких неудач, жители нашего города, дав ему название «Мираж», успокоились. Но самое странное то, что если в нашем городе кто-нибудь умирал, или вернее, как у нас говорят, уходил. То уходил он, не иначе, как по направлению к соседнему городу.
                Выходцем из соседнего города, решено было считать, как вам уже известно, пса Антихриста. И оттуда же год назад к нам прибыл паршивый кот Чародей, но по сравнению с псом Антихристом, летающим в соседний город, чуть ли не ежедневно, паршивый кот Чародей, не бывал там, по крайней мере, месяцев пять. И поэтому, заявление о том, что он, дескать, видел сбежавшую Джоконду в соседнем городе, конечно, ложное. Хотя возможно, он мог узнать кое-что от пса Антихриста. Но это маловероятно, ибо пёс Антихрист никому никогда ничего не рассказывает о соседнем городе, более того, он несколько раз заявлял о том, что никакого соседнего города нет. И всё-таки, мы все, даже, друг от друга тайком, верим в то, что город рядом есть. И пусть он даже, невидимый, и пусть в него мы никогда не сможем попасть, пройтись по его улицам, поговорить с его жителями. Но он есть!
                А что касается пса Антихриста, личности примечательной и загадочной, так у него есть другое, настоящее имя, которое он, отчего-то, скрывает. А кличка «Антихрист» приклеилась к нему, ещё полтора года назад. Рассказывают, что когда он впервые вошёл в наш город, то навстречу ему попалась старушка, которая испугавшись его эксцентрического вида, обозвала его «Антихристом», при этом она плюнула так сильно, что на том месте, куда упал плевок, образовался небольшой пруд, в котором, теперь, после долгих и бесплодных поисков жилья, поселился, самый печальный житель нашего города, дракон Афанасий.
                Ещё у нас знают, пса Антихриста, как лучшего друга Артура Хаоса. Артур Хаос! 
                Впрочем, Артур Хаос сейчас покинул наш город, и вернётся только на следующий день после завершения этой повести. И хотя вам не представится возможность увидеть его, но на протяжении всего моего повествования, вы неоднократно будете слышать рассказы о нём, и от меня и от других жителей нашего города. Сейчас же, как бы вскользь, расскажу лишь о том, что в нашем городе ходит слух, что будто бы паршивый кот Чародей, заварив по рецепту Старухи-пророчицы, смесь из трав под названием «Чай откровения», напоил этим зельем пса Антихриста, и узнал от него, что Артур Хаос, года три назад, сотворил наш город за шесть часов, на совершенно пустом месте. И сразу же, после сотворения города, выпив стакан кефиру, Артур Хаос почувствовал, что как будто бы чего-то не хватает. И просидев, задумавшись, ещё пять минут, вскочил, и стукнул кулаком по столу. И в тот же миг в центре нашего города, посередине улицы, выросло небольшое абрикосовое дерево, которое каждый год, отчего-то, плодоносило вишнями.
                Возможно, в этом слухе о сотворении нашего города, и, есть доля правды. Ведь абрикосовое дерево с вишнями на ветвях, у нас действительно растёт. Но всё же, полностью, паршивому коту Чародею, никто не верит.
                И так пора вернуться к началу повествования.
                Как вы помните, пёс Антихрист вылетел с горящей свечой из окна комнаты волшебника с улицы Печали, и, в свежем утреннем воздухе, он стал невидим. Только рваные джинсы с горящей свечой стремительно неслись над ещё спящим городом. И лишь полусонный дворник, задрав голову, внимательно наблюдал за их полётом, а когда они скрылись за домами, дворник Терентий вздохнул, и, усмехнувшись, сказал…, впрочем, что он сказал, это не так важно. Мало ли кто, что может сказать. Вот, к примеру, месяц назад, надоедливый комар Иоанн, всему городу, уши прожужжал, вернее, пропищал, что будто бы, через два дня должен начаться страшный ливень. Но прошёл уже месяц. И не дождинки!
                Поэтому неважно, что сказал дворник, главное, что он вздохнул и усмехнулся. После чего, дворник Терентий сел на метлу, и стал носиться по улицам, поднимая пыль, и переворачивая урны. Через два-три мгновения, весь город, с подвалов до крыш, был окутан пылью.
                И тут, как на грех, дракон Афанасий высунул голову из изумрудно-хрустальной воды своего пруда, чтобы заглотнуть свежего утреннего воздуха. Но вместо, свежего воздуха, ему пришлось заглотнуть несколько килограммов городской пыли. И от этого, Афанасий чихнул так сильно, что упавшее на город утро, как стая птиц вспорхнуло, но опомнившись, медленно опустилось на землю, и растеклось по улицам.
                Забегая вперёд, нужно сказать, что пыль не оседала, ровно до двух часов дня. И только, когда в опустевшей квартире Артура Хаоса, пробили часы, бой, которых слышен в любом конце города, пыль с грохотом обрушилась на землю. И наш прекрасный город, стал выглядеть ещё краше, как будто на него посмотрели через только что вымытые окна.
                Но жители нашего города проснулись, именно тогда, когда чихнул дракон Афанасий. И всё случившееся с ними, этим утром, было окутано пыльным туманом.
                Но всё-таки кое-что, удалось разглядеть.
                Волшебник с улицы Печали, от которого улетел пёс Антихрист, потянулся, открыл глаза, но ничего не увидел.
                « Что за чертовщина?»- подумал он, но тут, его мысли спутались, и он чихнул. Но после того как волшебник с улицы Печали чихнул, он совершенно забыл о том, что хотел выяснить, что же это за чертовщина происходит, более того, он абсолютно забыл, что ничего не видит. Так пролежал он, минут десять, или нет, девять. Пока он так лежит, погрузившись в свой особый мир, который с миром нашего города не имеет ничего общего, я хочу вам признаться, что волшебник с улицы Печали, это никто иной как я.
                Но, несмотря на этот щекотливое обстоятельство, я всё равно                продолжаю оставаться сторонним повествователем, как будто бы, никакого отношения к волшебнику с улицы Печали не имеющим. Этим я надеюсь сохранить правдивость и искренность моего повествования. И ещё, это даст мне возможность, разобраться в себе самом. Взгляд со стороны - полезная штука! Тем более что мне для этого не требуется больших усилий, ведь я, если быть более точным, с телом волшебника с улицы Печали, вроде бы, не имею ничего общего, и связан с ним, лишь по каким-то до конца мной, не выясненным причинам, короче говоря, я – его Душа, и Душа, скажу я вам честно, довольно неприкаянная. 
                И так мы снова в комнате волшебника с улицы Печали. В этот самый момент стали раздаваться непрерывные писклявые чихания, и хотя пыльный туман и вносил неясность, но не настолько же, чтобы не узнать, что это чихала мышка-писательница. Сотрясаемая чиханьями, она на ощупь отыскала свою рукопись. Но как вы помните, рукопись трагической повести о засохшем куске сыра, была написана размашистым почерком, и поэтому  имела внушительный объём в сравнении с размерами истощённой творчеством мышки. И писательница задумалась о том, каким же образом, этот драгоценный бумажный ворох перенести к себе в нору. И, когда мышка дошла до мысли, что придётся таскать по одному листу, она зачихала ещё сильней, этим естественно подтвердив правильность своей мысли. Но жуткая картина предстоящей тяжёлой работы, тут же, нарисовалась в маленькой сонной голове мышки, и она, растопырив лапки, рухнула спиной на свою рукопись, и, перестав чихать, заснула.
                И так этим утром, уютная мышиная норка не дождалась свою хозяйку после трудной творческой ночи. И теперь она своим одиноким ухом слушала упоительную музыку тихого мышиного храпа, которая доносилась до сиротливой норки с огромного дубового стола, с белого, исписанного синими чернилами, поля битвы, на котором как убитая, спала писательница, прижавшись к большой черной ручке с золотым пером. 
                Но вернёмся к волшебнику, так как девять минут, которые он пребывал в своём особом мире, прошли, и он понял, что комната окутана обыкновенной пылью. Он быстро вскочил с кровати, и вслепую рванулся по направлению к окну, но налетев на что-то мягкое и упругое, остановился. Немного подумав о том, что же это могло быть, он уже осторожными шажками подошёл к раскрытому окну. Волшебник посмотрел на улицу, но естественно, ничего не увидев, со злостью закрыл рамы с красивыми витражами. Конечно, вы сейчас не сможете насладиться красотой этих витражей, но позже, когда пыль осядет, обязательно полюбуйтесь ими. В изображенном на этих витражах, переплелось, надо сказать, много стилей и направлений живописи, даже я бы сказал, несуществующих направлений, которые в самом эксцентрическом кошмаре не приснятся. И всё это волшебник с улицы Печали сделал сам! Как же приятно похвалить себя, даже будучи в моём стороннем положении. И так продолжим.
                После того как волшебник закрыл окно, он произвёл ряд магических действий в сути, которых разобраться невозможно, но итогом этих действий было то, что пыль по всей квартире волшебника, включая кухню и туалет, улеглась, хотя и нарушив общее поведение пыли в нашем городе этим утром, но, видимо, в пределах одной квартиры это было допустимо.
                Первое, что увидел волшебник, так это висевшую в воздухе бархатную штору, покрытую толстым слоем пыли.
                « Вот это действительно чертовщина»,- удивился волшебник, дёргая за штору, и снова поднимая пыль. Но штора намертво вросла в выбранное ею место в воздухе, правда, при этом игриво покачиваясь.
                Наконец, волшебник, плюнув на штору, внимательно осмотрел свою комнату. А когда его взгляд добрался до огромного дубового стола, то под слоем пыли он рассмотрел спящую на рукописи мышку. Он медленно подошёл к столу, и осторожно опустился в своё покрытое пылью старое кожаное кресло, на котором, надо сказать, любил сиживать, нелегально живущий в квартире волшебника надоедливый комар Иоанн. Волшебник вздохнул, вытянул ноги, и, созерцая спящую мышку-писательницу, стал размышлять над тяжкой долей творческой личности.
                Вот уж не знаю, стоит ли в данный момент, погружаться в мрачные, порой даже трагические мысли, в которых сейчас утонул волшебник с улицы Печали. Но если и не погружаться, а седеть рядышком, так сказать, на бережку, тоже не годится. Ведь наш город, хоть и окутан пыльным туманом, но уже стремительно просыпается. И уж никак нельзя пропустить ни одного из событий, которые естественно не будут ждать, пока какой-то печальный житель вдоволь насладившись образными картинками трудной жизни других жителей, поймёт, что он не один такой неудачник, и этим успокоив себя, продолжит жить дальше.
                Надо, что-то придумать, чтоб выловить волшебника из омута его мыслей. Ну, конечно же, как я сразу его не заметил, ведь в комнате уже давно находился надоедливый комар Иоанн. И вот теперь он плавно, но с какой-то виртуозностью, летел, чтобы срочно разбудить мышку, и только лишь потому, что негодование распирало его изнутри, а причина этого негодования заключалась в том, что он переживал за чистоту и глубину литературного языка, а тут вдруг, какая-то мышь решила взяться за перо, и написать о своих низменных животных потребностях. Это ж надо, писать с таким трагизмом о куске сыра, который, только и остаётся, как выбросить в помойное ведро! И вот надоедливый комар Иоанн приземлился на пыльное мышиное ухо, и впился в него своим карающим жалом.
                Писательница пискнула, и, проснувшись, вскочила, образовав при этом пыльное облако. Она ударила себя по уху, в надежде убить литературного критика, но комар Иоанн уже ехидно кружил в полуметре от мышки. Вот именно этот драматизм событий, произошедших на рукописи повести о засохшем куске сыра, и, вытащили из омута мыслей волшебника с улицы Печали. И он, в знак писательской солидарности, вскочил и попытался поймать комара, но тот уже высоко парил над скопищем писателей-неудачников.
                « Да, как ты смеешь судить своим булавочным умишкой о наполненных слезами и болью образах, рождённых творческим гением писательской Души,- прокричал, поднимая жуткую пыль, возмущенный волшебник, и добавил,- ты же нашей кровью питаешься, и…». Но он не стал дальше продолжать свой гневный монолог. Какой смысл тратить свои силы и нервы на то, что нельзя изменить. Все останутся на своих местах. Писатели будут писать, а критики критиковать.
                Ну вот, всё сложилось как нельзя лучше. И литературный критик комар Иоанн хорошо сыграл роль, и, повествование, не утонув в омуте мрачных мыслей волшебника, продолжает свой путь. И так повествование привело волшебника на кухню, где он решил успокоить себя парою бутербродов с масло и сыром, к счастью, не засохшим. А ещё он налил воды в чайник, и поставил его на газовую плиту, при этом, совершенно забыв о том, что он мог бы превратить холодную воду в кипящую в одного мгновение. Ведь он же волшебник. Но литературный критик комар Иоанн испортил ему настроение, и, волшебник, сев за стол, стал заворожено наблюдать за горящим пламенем, которое плясало под чайником. И он задумался над тем, отчего это такое страшное существо как огонь, от которого надо бы бежать, не оглядываясь, так завораживает загадочной пляской своего пламени.
                И волшебник, погрузившись в созерцание пляски пламени, вдруг провалился в атмосферу средних веков, когда по всей Европе горели костры инквизиции, когда особо никто не разбирался хороший ты человек или плохой, а привязывали тебя к столбу, наваливали сухих веток и сжигали. И волшебник подумал о надоедливом комаре Иоанне, ведь для него, особо большого костра и не потребуется, а так себе, горстка соломы. И он представил, как стоит комар Иоанн, привязанный к соломинке, а языки пламени уже подкрадываются к его тоненьким ножкам, и волшебнику стало жалко литературного критика, и он уже было протянул воображаемую руку, чтобы вырвать комара из костра инквизиции, но не успел, так как в это мгновение засвистел закипевший чайник, и вытащил волшебника из зловещей атмосферы средних веков.
                Волшебник с улицы Печали с трудом поднялся со стула, так как на своих плечах он ощущал непосильную тяжесть вины за жестоко наказанного комара. Но тут он вспомнил, как недавно, старуха-пророчица, отблагодарив его за сделанное для неё маленькое чудо, подарила ему особую смесь трав под названием «Временная потеря совести». Вот эту самую смесь волшебник, сгибаясь под тяжестью вины, и отыскал в буфете. И бросив две щепотки в свою любимую полулитровую кружку, заварил кипятком.
                И снова усевшись на стул, он с вселенскою грустью стал наблюдать за паром, поднимающимся над темно-коричневой поверхностью заваренного зелья. Полупрозрачный пар вздрагивал, шевелил своими призрачными лапками, взмахивал тут же растворяющимися в воздухе, крылышками. Как это всё напоминало волшебнику невинную Душу комара Иоанна. Невыносимо было дальше созерцать это гнетущее зрелище, и волшебник, закрыв глаза, стал мелкими глотками пить зелье. И каждый выпитый глоток, приносил волшебнику сначала спокойствие, потом облегчение, затем безмятежную лёгкость, и наконец, полное безразличие к страданиям окружающего его миру. И даже когда во мраке своей бесчувственности, волшебник услышал жужжание комара, то он не ощутил ни раздражения, ни радости оттого, что комар Иоанн жив. И только когда комар впился в его нос, волшебник вскрикнул, вытаращил глаза, и ужаснулся от жестокой правды жизни.
                Волшебник ударил себя по носу, но, конечно же, зря. Надоедливый носитель правды жизни уже кружил под самым потолком, грозно размахивая лапками и злобно попискивая, и хотя его крошечную душу заполняло чувство довольства собой, но ответственность за качество мировой литературы не давало ему полного покоя. И комар Иоанн сделав ещё круг над побеждённым, окончательно разбитым волшебником, полетел в комнату, чтобы разобраться с мышью-писательницей.
                Волшебник с улицы Печали понял гнусные планы комара, и, тяжело встав, он взял свою любимую полулитровую кружку, помыл её, и, несмотря на то, что в комнате могла уже разворачиваться трагедия, он не мог уйти из кухни не протерев стол. Волшебник намочил тряпку и тщательно протер зелёный мрамор стола, за которым однажды пила чай, прикусывая пастилой его Любимая, которая была занесена в его квартиру стаей Счастливых Минут. А уходя, она забрала небольшое старое и мутное зеркало, в котором как будто в дымке отражался её загадочный восточный лик. И пустота на стене, оставшаяся после зеркала перенеслась в душу волшебника и так там и осталась в виде прямоугольной незаживающей раны. И когда другие стаи Счастливых Минут пытались принести волшебнику с улицы Печали, очередное Счастье, то оно тут же проваливалось, в прямоугольную незаживающую рану и растворялось в ней, при этом, вызывая невыносимую боль. И хотя этот образ незаживающей раны имел, сами понимаете, медицинский характер, да, и все знают, что слово «Любовь» рифмуется со словом «Кровь», видимо клиническое описание чувства любви производит более конкретную картину, да и надо ещё сказать, что его Любимая, училась в то время на врача. Но волшебник с улицы Печали, помимо того, что был писателем, так сказать, приземлённым прозаиком, в иные моменты становился поэтом. А в поэзии действуют совершенно другие законы описания. Поэтический образ – это образ возвышенный, загадочный, часто необъяснимый, а порой даже доходящий до абсурдности, но по сравнению с медицинским описанием, он всё-таки даёт более глубокую, более яркую картину Любви, и даже в иные моменты, может вызвать у читателя потрясение. И вот волшебник с улицы Печали, как то однажды, погрузившись в свои чувства, написал несколько поэтических строчек о Любимой. Строчки эти надо обязательно здесь процитировать:
                « Твои глаза восточные,
                испачканы листвой осеннею.
                Ты не родник,
                И не вода проточная.
                Ты омут моего Спасения».
                И вот теперь, как вы видите, образ незаживающей раны превратился в образ омута, и хотя функцию он выполняет туже самую, топить в себе очередное появляющееся Счастье, но зато образ говорит о том, что он непросто уничтожает Счастье, а спасает несчастного волшебника, потому что, вы же, прекрасно понимаете, что Счастье бывает разное. К иному Счастью подойдешь поближе, подождешь немного, глядишь, дымка рассеивается, и Счастье это, оказывается, имеет звериный лик, и не то, что находиться рядом с ним, а бежать от него надо, не оглядываясь, так же как от огня, иначе сгоришь в нём. И ладно бы пепел оно оставило от тебя, чтоб когда-нибудь, кто-нибудь посмотрел на пепел и вспомнил о тебе, вспомнил о том, как ты самозабвенно и искренне восхищался Счастьем, так, нет, оно, это неблагодарное Счастье, пепел, оставшийся от тебя, в унитаз спустит, и руки вымоет.
                Хотелось бы, сейчас, ещё поговорить о счастье, и, о боли волшебника, но обо всём этом, и обо всех событиях связанных с этим, нам ещё предстоит рассказывать, а теперь надо срочно идти в комнату, и посмотреть, что же, там происходит. 
                Но когда волшебник вошёл в свою комнату, то он ничего не увидел, так как комнату вновь заполнил пыльный туман, но на этот раз его создала мышка-писательница. Конечно, саму мышку разглядеть было невозможно, но по шуму, создаваемою ею, можно было ярко представить, как она летает по маршруту «Огромный дубовый стол – Мышиная нора», и обратно, переправляя рукопись трагической повести о засохшем куске сыра. А литературный критик комар Иоанн сидит, наверное, где-нибудь на люстре и, покрываясь пылью, чихает и чихает.
                И вот, наконец, шум прекратился, видимо, мышка, довольная тем, что рукопись в полной безопасности, решила продолжить свой прерванный сон.
                А пыльный туман тут же распространился по всей квартире волшебника с улицы Печали, включая, конечно же, кухню и туалет.
                И так стараниями мышки-писательницы был восстановлен порядок вещей, который этим утром установил в нашем городе дворник Терентий. И пыльный туман был теперь повсюду, несмотря ни на что.
                Но волшебник с улицы Печали, ещё не знал о том, что пыльный туман продержится в нашем городе до двух часов дня, поэтому в надежде на то, что на улице пыль уже улеглась, и можно спокойно проветрить свою квартиру, он стал пробираться по направлению к окну, и вновь наткнулся на парившую над полом бархатную штору.
                «Наверняка, это всё проделки пса Антихриста»,- зло прошептал волшебник, аккуратно обойдя штору, и, затем, он медленно открыл рамы с красивыми, как вы помните, витражами. И тут волшебник понял, что власть в городе, по-прежнему в руках пыльного тумана. И чтобы, хоть в чём-то разобраться, он решил отправиться в гости к старухе-пророчице. Но, как вы понимаете, сделать это обычным путем, не представлялось возможным. И тогда волшебник с улицы Печали, надел свою огромную черную шляпу, произнёс на непонятном языке заклинания, закрыл глаза, и в следующее мгновение, он уже сидел на скрипящей и ругающейся табуретке в доме у старухи-пророчицы, которая живёт на улице… Но, тут надо уделить немного внимания печальной истории о создании этой улице, и её названию. Если верить слухам, исходящим от паршивого кота Чародея, а никуда не деться, слухов другого производства просто не существует, то как-то в одно из чаепитий, Артур Хаос поделился своими воспоминаниями с псом Антихристом, рассказав ему о том, что много лет тому назад, ещё во времена Великой Депрессии его Души, он как-то однажды дошёл до берега огромной мрачной реки, точно сейчас не вспомню, но, кажется название этой реки Стикс, может я и ошибаюсь, может паршивый кот Чародей что-то напутал, ну, да ладно. И так Артур Хаос подойдя к самой кромке воды, промочив, при этом, свои старые ботинки, зачерпнул в ладони тёмную, странно пахнущую воду, и, поцеловав её, отпустил эту горстку воды в мрачное загадочное чрево реки, и сел на сырой песок. Так погрузившись в созерцания волн, он просидел около часа, и вот, когда он, наконец, встав, принял решение, войти в эту странную реку и переплыть её, то сразу же, раздался телефонный звонок. Звонила его Мама, она сказала ему, что решила, сегодня, уйти пораньше с работы, и попросила, встретить её. И вот именно тогда он ощутил всепобеждающую силу материнского чувства. И Артур Хаос резко отвернулся от мрачных волн, и более, не оборачиваясь, пошёл прочь от загадочной реки под названием Стикс.
                И когда, три года назад, он решил создать наш город на этом самом месте, где мы сейчас с вами находимся, то протекавшая здесь маленькая речушка, всего-то два с половиной метра шириной, но она напомнила ему, его тяжёлые раздумья на берегу реки Стикс. И он решил, что будет лучше, если убрать речушку в трубу, и закопать под землю. Так Артур Хаос и сделал. А по руслу несчастной речушки возникла улица Тяжёлых Воспоминаний.
                Но не таков наш город, и не таковы наши жители, чтоб я мог, на этом закончить историю об этой улице.
                И так слух о том, что в нашем городе есть подземная река, будоражил умы и души наших жителей. И ладно бы она была по своей природе подземной, так ведь нет! Она же заживо погребённая! И с этим обстоятельством, никак не могли смириться справедливые души наших жителей.
                И обнажённый нерв нашего города, дворник Терентий, который, как вы помните, наводил, уже, порядок в рассказе волшебника с улицы Чудес, подловил как-то пса Антихриста, и, размахивая метлой, заявил, что не пустит его в наш город, если тот серьёзно не поговорит с Артуром Хаосом, насчёт того, чтобы срочно откопать несчастную речушку.
                Но тут пёс Антихрист, недоумённо вытаращив свои огромные загадочные глаза, и, облокотившись на ствол абрикосового дерева, которое, как вы помните, плодоносило вишнями, сорвал пару вишен, положил их в свою мохнатую пасть, и затем, выплюнув косточки, сказал: «Ты, Терентий, о какой это речушке говоришь?»
                «Не придуривайся! О той самой и говорю, что течёт под улицей Тяжёлых Воспоминаний! – сердито ответил дворник, и добавил,- ты же, псина, сам посуди, как хорошо было бы, если б через наш город протекала речка. Представляешь, вместо улицы Тяжёлых Воспоминаний, у нас бы текла река, а по самой кромке воды, стояли бы дома, и тогда, можно было бы назвать этот район нашего города « Прекрасными Воспоминаниями о Венеции». Да, и мне, на одну улицу меньше убирать. А как было бы удобно поливать из неё деревья, цветы, другие улицы, и не было бы у нас по утрам  пыльных туманов, а, наоборот, по утрам над речушкой, клубился бы легкий туман, окрашенный восходящим солнцем, в нежнорозовый цвет. И наши жители рассаживались бы вдоль речки, и, наслаждаясь красотой восхода, ловили бы рыбку, а потом, чуть позже, стоял бы по всему городу восхитительный запах жареной рыбы. А дракону Афанасию, как было бы просторно. Ведь сердце кровью обливается, как посмотришь на него, сидящего в маленьком прудике. А так бы речушка могла бы впадать в его пруд, и пруд бы вырос, а лишняя вода, разбегалась бы из него маленькими ручейками по всему городу. А после дождя ручейки стали бы полноводными, и тогда, наши улицы превратились бы в каналы, и это уж точно было бы как в Венеции. А дракон Афанасий плавал бы по всему городу, время от времени, высовывая свою страшную и уже не печальную голову. И у нас в городе было бы своё Лох-Несское чудовище».
                Пока дворник Терентий всё это рассказывал, пёс Антихрист уже успел объесться вишнями, и теперь, присев на землю, тяжело дышал. Терентий, закончив свой рассказ, вздохнул, и тоже сел на землю рядом с псом Антихристом. Но если пёс Антихрист испытывал всего лишь тяжесть в животе, то дворник Терентий был, вдруг, придавлен к земле, неизвестно откуда взявшимся чувством сомнения, которое стремительно разрасталось в его душе, и наконец, уничтожив все, нарисованные дворником восхитительные образы, дало понять ему, что ничего из того, что он тут намечтал, не произойдёт. И тогда, Терентий, стал глубже и глубже погружаться под тяжестью, навалившейся на него Реальности, в мрачный и холодный колодец своей Печали, а когда он достиг самого дна колодца, где ужасающий мрак окончательно задушил все его светлые мысли, то дворник услышал, как бы издалека слова пса Антихриста: «Знаешь, Терентий, никакой реки под улицей Тяжёлых Воспоминаний, да, и под другими улицами нет. И не мучай ты себя слухами, которые распускает по городу паршивый кот Чародей. Радуйся тому, что тебе дано, а дано тебе самое ценное, это возможность жить в этом прекрасном городе, созданном Артуром Хаосом, и наслаждаться общением с его жителями. И что ты тут мне за Утопию нарисовал! Ты хоть сам осознаёшь, к чему могут привести твои утопические фантазии, утопические от слова «Утопить». Ты не подумал о том, что если, вдруг, Артур Хаос, вместо коротких минут Печали, погрузится в затяжную депрессию. И тогда на город хлынет не просто дождь, а тропический ливень. А если, сквозь город будет протекать река, то она, конечно же, разольётся, и никакого образа Венеции не будет, а просто смоет наводнением весь город с лица земли, и погибнут его жители, а если кто, и останется в живых, то я не позавидую его сиротскому существованию в жестокой реальности мира, в котором живёт сам Артур Хаос».
                На этом, пёс Антихрист закончив свою речь, похлопал по плечу несчастного дворника Терентия, и, в тот же миг, растворился в воздухе.
                Тут надо кое-что пояснить, а то я думаю, что вам не понятна связь между дождём в нашем городе, и психологическим состоянием Артура Хаоса. А дело всё в том, что дождь в нашем городе это и есть ничто иное как слёзы Артура Хаоса. Поэтому дождь у нас идёт, сами понимаете, солёный. И как однажды, тонко и нежно заметил дракон Афанасий, что когда в нашем городе идет дождь, то город наполняется лёгким запахом моря, и сказав это, всплакнул, потому, что он был морским драконом, и, бороздил когда-то просторы океанов.
                А дворник Терентий ещё долго сидел, тогда, под абрикосовым деревом, безразлично поглядывая на разбросанные вокруг него вишнёвые косточки. И только через час, он, наконец, выбравшись из мрака колодца своей Печали, встал, и, подобрав все до единой косточки от вишен, медленно пошёл домой, при этом, с каждым сделанным шагом, Терентий наполнялся надеждой на то, что может быть, хоть какая-то, пускай и малая часть его фантазий, когда-нибудь сбудется.
                Я смотрю, вам становится скучно от того, что я постоянно отвлекаюсь от течения сюжета моей повести. Простите меня, но я никак не могу, пропустить, ни одной детали, не могу оставить без внимания израненные чувства и боль переживаний, любого из жителей нашего города, и хотя некоторые наши жители, и вызывают волны негодования в душах других жителей, но это не даёт мне право осуждать их до степени изгнания из своей головы и из своего сердца. Ибо мы здесь все, собраны Артуром Хаосом, и все, без исключения дороги его печальной Душе.
                А критикам, которые я знаю, найдутся, которые обвинят меня в том, что у меня в повести слишком вялотекущий сюжет, и огромное количество ненужных описаний и лишних деталей, я скажу: «Закройте книгу, в которой напечатана моя повесть, и не смейте больше её читать! Не смейте даже прикасаться к страницам моей повести, потому что, когда вы прикасаетесь к ним, душа моя испытывает боль от прикосновения ваших душ, обросших панцирем, толстым и шершавым панцирем!
                Не трогайте меня! Забудьте о моём существовании! Живите в своём мире, а я буду жить в своём, и если окажется, что тот загадочный соседний город, о котором так много говорят наши жители, такой же как ваш мир, то тогда пусть и остаётся недоступным для нас. Всё! Надеюсь, вы меня поняли».
                И так, я ещё немножко хотел бы рассказать о той заживо замурованной речушке, что течёт под улицей Тяжёлых Воспоминаний, потому, что несмотря на заявления пса Антихриста, она живёт под нашим городом своей одинокой трагической жизнью. И как однажды, сказал, паршивый кот Чародей, с оттенком злобной иронии, о речушке: «Она у нас, как граф Монте-Кристо». Правда, это сравнение нисколько не возмутило наших жителей, а наоборот, вселило надежду на то, что как и в известном романе судьба улыбнулась главному герою, так и наша речушка, обретёт когда-нибудь, не заслуженно отнятую у неё свободу.
                И ещё, я часто замечал, как под вечер, когда заходящее солнце, окрасив в бардовый цвет идеально ровную поверхность пустыря Одиночества, но, ещё не добравшись до невидимого соседнего города, вдруг оборачивалось, и, забывшись, долго наблюдало за тем, как кто-нибудь из наших жителей, ложился посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний, и проникновенно слушал, как течёт под землёй речушка, как она шумит, стонет, и плачет. А когда, наслушавшись, он вставал, поднимал голову, то долго смотрел в темно-бардовое небо, произнося, каждый раз, одни и те же слова: «Боль, в землю не зароешь. Не поможет». А к кому были обращены эти слова, я думаю, вы поняли.
                Но вернёмся к событиям, которые уже давно стоят за спиной волшебника с улицы Печали, сидящего на скрипящей и ругающейся табуретке, и ждут, когда же, мы обратим на них своё внимание. Но так как мы с вами, уже находимся на улице Тяжёлых Воспоминаний, то нам не составит особого труда открыть дверь дома старухи-пророчицы, и всё увидеть, и услышать.
                Странно, но в комнате у старухи-пророчицы, хоть и было много пыли, но пыльным туманом это нельзя было назвать. Неужели, и она произвела магические действия по удалению тумана? Это, конечно же, беззаконие, но для дома, где всегда собирается всякая нечисть, закон, так сказать, не писан.
                Кстати, если уж мы приняли за правило отвлекаться по любому даже незначительному поводу, то уж поговорить о внешнем облике дома старухи-пророчицы, надо обязательно.
                И так, три года назад, Артур Хаос создал наш город, согласуясь со своим вкусом и понятием об архитектуре. И почти все наши жители были довольны внешним обликом своих домов, и, тем более, внутренним их содержанием. Но некоторые, неблагодарные жители, старались всё же, кое-что переделать в согласии со своим, порой, извращённым пониманием красоты и удобства. К таким неблагодарным горожанам, и относилась старуха-пророчица. И хотя она жила в городе с самого момента его основания, и всё её вроде бы устраивало, но вот в этом году, она решила кардинально изменить свою жизнь, но начала, естественно, не с себя, а с перестройки своего дома. Она заявила, что обычная внешность её дома, не соответствует её статусу. А статус у неё, сами понимаете, соответствовал статусу Бабы-Яги, и хотя она не разрешала никому себя так называть, но на деле, вся её деятельность в нашем городе до мелочей совпадала с нечистыми проделками, которые обычно совершает в сказках Баба-Яга. И так, отталкиваясь от этого образа, старуха-пророчица подумала о том, что дом не должен стоять просто на фундаменте, хотя и куриные ножки, выглядят как-то хило и неустойчиво, а так как только, что начался год Быка, то дом на копытах, будет как раз к месту, и должен к тому же принести счастье его хозяевам. И старуха-пророчица решила приделать к своему дому коровьи ноги, но не две, а естественно, четыре, чтоб стоял крепко, как вкопанный. И так, для того, чтобы поднять дом, она пригласила волшебника с улицы Печали, несмотря на то, что волшебник с улицы Чудес, был более сильным и искусным волшебником, но в его чудесах не было той изюминки, что всегда, можно было ощутить в чудесах, сделанных волшебником с улицы Печали, а так как дом старухи-пророчицы должен был излучать особую непостижимую и завораживающую энергию, то тонкий аромат печали, будет как раз кстати.
                И вот, как-то под вечер, вся компания собралась для выполнения замысла старухи-пророчицы. Помимо, старухи-пророчицы и волшебника с улицы Печали, в кампанию входили: чёрный горбатый котишка, паршивый кот Чародей, также был вынесен, и поставлен посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний, ещё один обитатель дома, это кактус Ваня, и, конечно же, канарейка, но она вылетела сама, и хотя она в резких тонах приказывала вынести из дома её клетку, но все её приказания, остались без внимания.
                Но когда, волшебник с улицы Печали, напряг все свои способности для того, чтобы поднять дом над землей, то выяснилось, что дом был приколдован к своему месту практически намертво. И тут горбатый котишка, медленно обойдя вокруг дома, вздохнул, и сказал, что надо вызывать пса Антихриста, и так как он друг Артура Хаоса, то уж наверняка знает, какой эдакий загадочный раствор применял Артур Хаос при установки этого дома. Но как только было произнесено имя пса Антихриста, то он тут же, вырос как будто из под земли, и пока котишка заканчивал свою речь, он, улыбаясь, стоял за его спиной. Но когда котишка, размахивая своим хвостом, задел за рваные джинсы пса Антихриста, то псу это не понравилось, и он, в самое ухо горбатого котишки, крикнул: «Брысь». Котишка мгновенно растворился в воздухе, и в следующий миг, появился возле кактуса Вани.
                «Ну, и что вы тут затеяли?- грозно спросил пёс Антихрист.
                «А ты, что это таким тоном говоришь? Не ты хозяин в этом городе,- возмутился паршивый кот Чародей, и добавил,- лучше помоги старушке дом поднять, чтоб она к нему коровьи ноги приделала, на случай того, что ежели придётся из этого города бежать, то вместе со своим жилищем поскачет».
                «Ты, чего это паршивый кот несёшь? Какое бегство из города?!- прокричала старуха-пророчица, и далее, обращаясь к псу Антихристу, вежливо продолжила,- я просто хочу придать дому надлежащий ему стиль, который бы соответствовал духу его жильцов, чтоб взглянув на дом, сразу было понятно, кто в нём живёт».
                «Так, так, - проговорил пёс Антихрист, зачем то, отряхивая свои джинсы,- а поднять, значит, сил не хватает?»
                «Не хватает, не хватает»- пропела канарейка.
                И тут вдруг, дом, как бы ни с того ни сего, завис в метре от земли.
                «Ну, спасибо тебе, дальше мы уже сами»- обрадовалась старуха-пророчица, поднимая одну из четырёх коровьих ног. Ноги были, конечно же, не настоящие, а искусно вырезанные из дуба, и покрытые каким-то составом, который на ощупь, напоминал нежную телячью шерсть.
                Вторую коровью ногу схватил паршивый кот Чародей, третью же потащил волшебник с улицы Печали.
                А пёс Антихрист произнеся: «Да ладно, чего уж там», взял четвёртую ногу.
                Когда все четыре ноги были установлены под домом, волшебник с улицы Печали произвёл ряд магических действий для того, чтобы хорошенько прикрепить их к основанию дома, но при этом, он немного перестарался в своих волшебных действиях, так как дубовые коровьи ноги вдруг ожили, вздрогнули, и несколько раз стукнули копытами о землю.
                От этого зрелища, паршивый кот Чародей испугавшись, прошипел, и в следующее мгновение уже находился посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний, рядом с кактусом Ваней и горбатым котишкой.
                «Эх, молодец, волшебник, я в тебя всегда верила, есть в тебе какая-то харизма, никогда не спрогнозируешь, что от тебя можно ожидать в следующую секунду,- восхищённо обращаясь к волшебнику с улицы Печали, проговорила старуха-пророчица, затем  она растопырила руки, и, обращаясь уже ко всем присутствующим, при этом с немного виноватым выражением глаз, взглянув на вечернее небо, и добавила,- всем спасибо, и простите, если, что не так».
                « А паршивец Чародей прав, на таких крепких ногах можно далеко ускакать»,- задумчиво произнёс пёс Антихрист, похлопывая по коровьим ногам дома старухи-пророчицы.
                « А, что ты думаешь, псина, и поскачем. Вот с завтрашнего же утра и начнём тренироваться, выплясывая круги по пустырю Одиночества»,- сказал паршивый кот Чародей, довольный тем, что хоть кто-то, отыскал в его лживых речах, крупицы истинной правды.
                «Да, заткнёшься ты, паршивец! Куда я могу поскакать?! Этот город для меня единственное место на земле, где я могу жить в согласии с собой. Я чужая, никому не нужная, и только здесь, среди вас, таких же одиноких, и никому не нужных, мне не так больно жить на этом свете»,- горько произнесла старуха-пророчица, поставив перед дверью табуретку, и пытаясь забраться в свой дом.
                «Да, погоди ты, старая, шуток, что ли не понимаешь,- промяукал, опомнившись, кот Чародей,- и слезь ты с табуретки, упадёшь ненароком». Тут паршивый кот Чародей схватил лежащие возле маленького заборчика, две старые трёхметровые доски, и, совершив с ними виртуозный полёт, который проходил на высоте одного метра над землей, он подлетел к двери дома, открыл её, ударив по ней концами досок, слегка засунул доски в дом, а другие концы досок опустил на землю.
                «Прошу в дом»,- сказал вежливо кот Чародей, протягивая, старухи-пророчицы, свою лапу, чтобы помочь ей, взойти по трапу.
                «Ох,- вздохнула старушка, и, покачав головой, добавила, обращаясь ко всем,- прошу всех ко мне в гости на чаепитие, по случаю начала перестройки моего жилища».
                « Как?! Это ещё, разве, не всё?!»- возмущенно прокричал кактус Ваня, которого нежно за горшок, нёс домой горбатый котишка.
                « Конечно не всё. Надо ещё сделать крыльцо, резные наличники на окнах, расписать четыре внешних стены. Ещё надо много сделать, для того, чтобы дом достиг статуса «Избы»,- отвечала старуха-пророчица, медленно поднимаясь по трапу.
                И так, в тот вечер, за чаепитием, старуха-пророчица поведала всем собравшимся о том, чтобы она ещё хотела сделать для обновления своей жизни, и для изменения статуса её дома, но самое важное событие того вечера было то, что главным дизайнером по оформлению внешнего вида дома была назначена канарейка, так как она долгое время прожила в столице, в интеллигентной семье крупного художника с академическим образованием. Это было очень мудрое решение старухи-пророчицы, ибо канарейка, томясь в унылой сытой столичной жизни, от убийственной скуки изучила не только все направления живописи, но и перечитала массу научной и художественной литературы, и к тому моменту, когда она, по её словам, случайно вылетев из форточки, потерялась в суете огромного города, она обладала уникальными и обширнейшими знаниями. Но бездомная канарейка не отчаялась, а быстро освоившись, жила на ветках деревьев, и питалась по помойкам, и, всматриваясь своим пытливым взглядом в жизнь низов общества, она открыла в себе то, что внутри её находится кристалл, сквозь который, оказывается, можно преломлять обычную жизнь в поток художественных образов, вызывая тем к жизни, совершенно другую реальность. Проще говоря, она стала, ещё, и писателем. И когда, Артур Хаос принёс канарейку в наш город, то первым делом, она прочла собравшимся жителям, свой рассказ, который назывался « Мы будем плакать». И мы, слушая этот рассказ, действительно, плакали. Даже пёс Антихрист пролил несколько слезинок, ведь главным героем рассказа была собака, точнее, пёс по имени Филипп. Обязательно вы должны услышать этот рассказ. Канарейка, когда бывает у кого-нибудь в гостях, то по просьбам собравшихся, частенько читает его вслух, с особым, только ей присущим выражением. Я надеюсь, что нам представится такой случай в ближайшее время, и мы сможем окунуться в печальную душу пса Филиппа, и прожить с ним его трагическую жизнь.
                И ещё, в тот вечер, за чаепитием, старуха-пророчица приняла жёсткое решение, суть этого решения заключалась в том, что канарейки даётся три дня, по истечению, которых она должна представить на обсуждение, эскизы, рисунки, композиции орнаментов, и обязательно, с доскональным описанием каждого символа и образа, на случай того, что если кто-то больно умный, сделает замечание на счёт, какого-нибудь орнамент, или символического образа, что он будто бы не соответствует духу жилища, то можно было бы, сразу же аргументировано отпарировать всяческие нападки.
                И вот через три дня, вся компания, за исключением пса Антихриста, вновь собралась за вечерним чаепитием, чтоб оценить непосильный труд, который выполнила канарейка в течение трёх дней, и трёх бессонных ночей. Когда же канарейка попыталась выложить на стол весь ворох набросков, эскизов, неоконченных рисунков, и, исписанных мелким почерком листков с пояснительными статьями, то все поняли, что стаканы с чаем, розетки с вареньем и печенье надо убирать со стола.
                И вот, когда по столу разлилось буйное море творческой мысли канарейки, все собравшиеся сразу как-то притихли, более того, они почувствовали себя как бы ни в своей тарелке, ибо глубочайшие познания канарейки в области наследия мировых культур, их просто придавили. И только кактус Ваня, не показал своего смущения, а наоборот, растопырив иголки, внимательно стал изучать каждую страницу, при этом повторяя шёпотом: «Так, так». А пока Ваня изучает титанический труд канарейки, я вам расскажу немного о самом кактусе Ване. И прежде всего надо сказать, что кактус Ваня был очень головастым, ну в принципе, у него и была только лишь голова, но голова большая, и много всякого было в этой голове, ведь он как и канарейка был в прошлом столичным жителем. Он жил в доме у одинокой интеллигентной женщины, к которой, правда, частенько приходил очень приятный и образованный художник. И кактус Ваня всегда с большим вниманием вслушивался в длинные, но увлекательные беседы хозяйки и гостя, которые под благоухания цветочного чая, уносили Ваню, то в бушующий мир полотен Айвазовского, то в больной и надтреснутый мир Ван Гога, а, то уж и в совершенно дикий и необузданный мир Сальвадора Дали. Но нам ещё представится возможность побывать в том столичном доме, где жил кактус Ваня. Ведь кактус Ваня, как и все, был писателем, и он написал рассказ о душевных переживаниях и трагической судьбе цветка, с которым рядом стоял на подоконнике в доме той женщины. Но надо сказать, что и у самого Вани жизнь могла бы давно окончиться трагически, ведь дело в том, что тот художник, что часто бывал в гостях у хозяйки, в какой-то момент, принял решение, и ничего, толком не объяснив, перестал появляться у этой женщины. А злые языки нашептали ей, что во всём виноват кактус, потому что он через свои колючки выделяет отрицательную энергию, которая озлобляет атмосферу в доме, и, проникая в присутствующих, заставляет их ругаться между собой. Какие несправедливые обвинения! Это утончённая романтическая натура кактуса Вани, с пронзительными способностями каждой иголочкой ощущать боль ближних своих, и глубоко сопереживать им, могла ли нести злобу?! Нет, не могла. Но хозяйка взяла кактус, и вынесла его на помойку, спасибо, хоть вместе с горшком. Но Ване повезло. Он недолго простоял возле вонючего контейнера с мусором. Случайно проходивший мимо, Артур Хаос заметил плачущего Ваню, и принёс его в наш город. А старуха-пророчица, как, только увидев кактус, сразу же поняла, что кактус очень точно вписывается в дух её жилища, мол, колючий, злой и нелюдимый, и она тоже не сразу разглядела нежную душу Вани, но так и живёт теперь кактус Ваня на подоконнике в доме старухи-пророчицы. И многому он научился от общения с ней, например, с помощью магических заклинаний он, растворяясь в одном месте, тут же появляется в другом, таким образом, он ходит в гости к жителям нашего города. Но, правда, любит часто прикидываться несчастным и одиноким, и просит, чтобы кто-нибудь переставил его, то с одного места на другое, то с другого на третье, и все это делают с большим удовольствием. А чего бы ни помочь несчастному растению?
                Но вернёмся в тот вечер, в который происходило чаепитие с обсуждением дизайнерского проекта по оформлению внешнего вида дома старухи-пророчицы. После того как кактус Ваня, являясь единственным специалистом по живописи, который бы смог по достоинству оценить труды канарейки, закончил изучать всю эту макулатуру, он попросил, чтобы его поставили посредине стола, что и было сделано мгновенно паршивым котом Чародеем. А горбатый котишка, с какой-то ехидной улыбочкой поглядывая на пребывающую в волнении канарейку, аккуратно собрал все разбросанные листки с рисунками и статьями, и сложил их стопочкой, при этом уж как-то вызывающего долго поправляя края этой стопочки, что, наблюдавшая за действиями котишки, старуха-пророчица, не выдержав, крикнула на котишку: «Да, сядешь ли ты, наконец!». И горбатый котишка, как вкопанный врос в свою табуретку.
                Тут кактус Ваня, посмотрев на всех собравшихся вокруг него, откашлялся, и сказал: «Надо отдать должное, что, несмотря, на невзрачный и хилый вид нашей канарейки, сила ума и души её, практически не имеет границ. То потрясение, которое я испытал, погрузивших в предоставленный ею материал, можно сравнить, пожалуй, с посещением Эрмитажа, а может даже, и Лувра, когда всё это происходит с вами за один день. И, несмотря, на сумятицу в моей колючей голове, я предлагаю всем собравшимся, допустить к реализации всё творческое наследие нашей канарейки».
                Собравшиеся, выдержав долгую и мучительную паузу, наконец, одновременно, вздохнули, и в один голос произнесли: «Действуй, канарейка!»
                И со следующего утра, канарейка стала действовать.
Конечно же, ей помогали. Особую признательность надо выразить всё тому же кактусу Ване, ведь именно он руководил приготовлением красок, так как в ту пору, когда он жил у той, как вы помните, одинокой женщины, он почерпнул много сведений о том, как в старину, бедные крестьяне исхитрялись делать краску из всего, что попадётся под руку. А у нас под рукой есть пустырь Одиночества, на котором можно было найти всё что угодно, потому что, когда кто-нибудь из жителей покидает наш город навсегда, то всё накопленное за свою жизнь, он оставляет на пустыре Одиночества, и налегке уходит, чтобы исчезнуть в мираже соседнего города. Но и помимо оставленных вещей, в земле нашего пустыря можно отыскать залежи жёлтой охры, которую старуха-пророчица обжигала в печи для создания коричневых и красных оттенков, также были обнаружены залежи киновари, которую горбатый котишка измельчал в порошок, а волшебник с улицы Печали растирал этот порошок двумя суставами указательного пальца в деревянной ложке понемногу добавляя яичного желтка. Ну, а что касается вивианита, я имею в виду зелёной земли, так её у нас можно накопать, чуть ли не возле самого дома старухи-пророчицы. Труднее всего было найти лазуревый камень, а без ультрамариновой краски никак нельзя обойтись, но в этом помог канарейке пёс Антихрист, заявившись как-то, поздно ночью, когда все уже ложились спать, он торжественно выложил на стол два больших куска лазуревого камня. В общем, чего от бедности только не придумаешь, и как только не извернёшься, чтоб достичь желаемого результата! А золотая краска?! Но об этом отдельно, чуть позже.
Я только что упомянул в своём повествовании о том, как мучительно тяжело приходилось волшебнику с улицы Печали приготавливать красную краску, растирая порошок в яичном желтке. Так вот, что бы это тупая работа не довела его до нервного срыва, кактус Ваня, чтобы взбодрить волшебника, сказал громко, чтобы все слышали, что приготовление красок с древности на Руси называлось «творением», и повторил ещё раз для большей убедительности: « Этот мучительный процесс называется творением красок». Не могу сказать, что эти слова сыграли какую-либо положительную роль в душе волшебника, так как они, проникнув в уши, тут же застряли в голове, так и не добравшись до души волшебника с улицы Печали. Потому что душа волшебника уже была до краёв заполнена состраданием к так и не родившимся тварям, к погибшим от его рук во время творения этой кровожадной красной краски. Ведь из каждого яйца мог родиться цыплёнок, вырасти и стать курицей, и, прожив счастливую жизнь, отложить сотни яиц, из которых вылупились бы ещё цыплята, в свою очередь, став курицами, снесли бы ещё сотни яиц. И вот эта огромная несчастная толпа несостоявшихся жизней окружила плотным кольцом волшебника, и каждый из не родившихся цыплят норовил заглянуть в глаза убийцы, и, заглянув, пролезть в его душу, и там остаться навсегда в виде кровоточащей ранки. Но волшебник, страдая и физически и морально, уничтожал яйцо за яйцом, безропотно подчинившись общей атмосфере энтузиазма и ударного труда по преображению внешности дома, чтобы дом старухи-пророчицы, в глазах всего мира, смог называться «Избой».   
                И так в работе были задействованы все жильцы дома старухи-пророчицы, и два постоянных гостя, паршивый кот Чародей и волшебник с улицы Печали. Одни подносили вёдра с краской, другие периодически мыли кисточки, и убирали стружки, после того как канарейка выдолбила изысканную резьбу на наличниках окон.
                Канарейка порхала в творческом экстазе каждый день в течение целой недели, пока полностью, не были завершены все работы по превращению дома старухи-пророчицы в загадочный образ «Избы».               
                Так же было построено ещё и крыльцо, но в постройки крыльца, главную роль выполнял волшебник с улицы Печали, правда, здесь тоже пришлось привлечь к работам пса Антихриста, но харизма, которая присутствует во всём, что делает волшебник с улицы Печали, не была нарушена, присутствием тёмных сил, исходящих от пса Антихриста. Построенное крыльцо, помимо всех прочих своих достоинств, имело важную функцию, ибо он являлось одновременно и трапом, потому что было на колёсиках, но так искусно спрятанных, что никто не мог и догадаться об их существовании. А паршивый кот Чародей прокатившись несколько раз на крыльце вокруг дома, вдруг расстроенный нахлынувшими на него образами дальних стран, сел на нижнюю ступеньку крыльца и вздохнув, сказал: «Эх, если бы у этой избы, были бы ещё и крылья».
                На эти слова паршивого кота Чародея, старуха-пророчица, шепотом выругавшись, плюнула, и приказала Чародею, подкатить крыльцо к входной двери, и прибить его гвоздями к дому. И паршивый кот Чародей уже совершенно опечаленный, взял два больших гвоздя, и прибил ими крыльцо вместе со своими образами дальних стран к бескрылому дому.
                После того, как все работы были завершены, старуха-пророчица, облетев весь наш город, лично пригласила каждого жителя на презентацию своей сказочной избы. И надо сказать, презентация эта, надолго оставила неизгладимый след в душах наших жителей, и скажу даже более, что образ «неизгладимого следа», это лишь жалкое подражание того, что на самом деле произошло в чувствительных душах, населяющих наш прекрасный город.
                Как сейчас, помню тот шум восторга, который долго не прекращался витая над улицей Тяжёлых Воспоминаний и эхом прокатывался по пустырю Одиночества.
                А уж когда старуха-пророчица угостила всех присутствующих чаем из смеси трав под названием «Высшая степень удивления», то глаза собравшихся жителей открылись ещё шире, и, они заворожено стали рассматривать орнаменты и символические картинки, которыми от основания до крыши, были изрисованы  все четыре стены избы.
                Чего здесь только не было!
                Помимо традиционно-русских направлений росписи, таких, как хохломская, городецкая, пермогорская, кстати, хохломская роспись была представлена во всех своих трёх типах: верховая, фон и кудрина, присутствовали также, орнаменты, относящиеся к культурам кельтов, чего стоит, только, величественное изображение кельтского котла обновления и исцеления, и конечно, обязательно, присутствие чёрной птицы Чивакли из мифологии инков, и нельзя было забыть о богине луны ацтеков Тлацотеотл, в переводе это обозначает «Пожирающая нечистоты», ведь эта богиня очищает Душу, постоянно напоминая о том, что нельзя держать грехи внутри себя, а надо рассказать о них, то есть, исповедоваться, и тогда Душа очистится, и как бы, родится вновь. А ещё, Тлацотеотл была богиней магической силы, что соответствовало духу дома старухи-пророчицы. Конечно, очень жутко выглядели змеи и многоножки, изображённые вокруг богини, но ничего не поделаешь, эти символы всегда сопровождают Тлацотеотл. А справа от двери был изображён символ ацтекского бога Тескатлипока «Дымящееся зеркало», потому, что зеркало это, было предсказывающее, вид у зеркала был загадочный в клубах дыма, и с перьями, что напоминало, по ацтекской мифологии, ещё и о боге страдания Шипе-Тотеке. А если, я вам скажу, что входная дверь дома старухи-пророчицы смотрела как раз в сторону пустыря Одиночества, то воздействие на любого гостя, поднимающегося по ступенькам к двери дома, было до жути беспросветное, ибо, что вперёд смотри, что назад, кроме страдания и одиночества, ничего не увидишь.
                Правда, слева от двери, были изображены японские озорные божества Тенгу, в виде полуптиц-полулюдей, но с ними надо быть настолько осторожным, надо быть в высочайшей степени искренним, чтоб не разгневать их, что лучше уж опустить глаза, и попытаться проскочить в дверь, не неся в эти секунды, вообще никаких мыслей в своей голове.               
                Но особое недоумение было высказано жильцами дома, ещё в процессе творческого буйства канарейки, когда, вдруг, то в одном месте стены, то в другом, стали появляться живописные сцены из подвигов Геракла.
                « Ты совсем, что ли, свихнулась?! Каким это боком, подвиги Геракла имеют отношение к профессии нашей любимой хозяйки?»- возмутился горбатый котишка.
                «Как это, каким?!- начала оправдываться канарейка,- а мучения и смерть Геракла от яда, которым смазала его одежду, его же собственная жена Диянира. А его враги? Почти каждый из них обладал паранормальными способностями».
                И горбатый котишка, как только, услышал о жестоком поступке жены Геракла, сразу притих, и как-то ещё больше сгорбатился, потому, что вспомнил свою злую бывшую жену, из-за которой он и стал горбатым. Но эту историю горбатый котишка никогда никому не рассказывал. И не знаю, расскажет ли?
                А распоясавшаяся в своём творчестве канарейка, продолжала изображать сцены из подвигов Геракла. Вот, к примеру, на одной из стен, внизу она нарисовала ту самую ситуацию, когда Атлант, по просьбе Геракла убежал добывать золотые яблоки, ну это вроде тех молодильных яблок, что наш Иван-царевич с серым волком умудрились достать, а в этот момент, как вы помните, небосвод, вместо Атланта, пришлось держать самому Гераклу. Так вот, канарейка нарисовала Геракла по пояс, чтобы не тратить краску на изображение ног, потому, что когда смотришь со стороны на дом, то как раз коровьи ноги дома дополняют недописанное тело Геракла, и создаётся ещё более устрашающее впечатление от созерцания Геракла с коровьими ногами. И, конечно же, канарейка, не могла не изобразить своих сородичей стимфалийских птиц, но здесь её возмущение по поводу убийства Гераклом этих самых птиц, заставило канарейку нарисовать Геракла, слишком уж маленьким, похожим на мальчика-с-пальчика по сравнению с огромными красивыми и грозными птицами. Но особенно канарейки удался образ трёхглавого пса Цербера, он получился настолько живым и ужасным, с  извивающимися змеями на его гриве, что вид этого страшилища пугал, не только горбатого котишку, но и паршивого кота Чародея.
                Но вернёмся в атмосферу общего восторга наших жителей, собравшихся возле, теперь уже не дома, а избы на коровьих ногах. Разгорячённые чаем, зрители бурно обсуждали чуть-ли не каждый орнамент и рисунок. Кто-то нюхал краску, а кто-то даже пытался отколупнуть золотую краску. Кстати, именно золотая краска, вызывала недоумённое удивление, и множество вопросов.
                Вот, к примеру, наш самый печальный житель дракон Афанасий, как только увидел золотой фон хохломской росписи, сразу же ещё больше загрустил, так как вспомнил то время, когда он жил в морской пучине, и, по-обыкновению, после увлекательного плавания в восхитительных морских просторах, он всегда отдыхал на живописном морском дне в зловещих останках затонувшего пиратского фрегата, и перед тем как заснуть, он долго любовался на то, как пробивающиеся сквозь толщу воды солнечные лучики весело играли на старинных золотых монетах, что высыпались из сгнившего огромного сундука. И дракон Афанасий, увидев такое обилие позолоты на стенах избы старухи-пророчицы, и зная, как ценят люди золото, высказал вслух своё удивление перед собравшимися зрителями: «Откуда, это, мол, у старухи такое богатство?»
                На что, кактус Ваня ответил: « Тут ты Афанасий ошибаешься, никакого такого особого богатства у нашей хозяйки нет, а вот, чтобы приготовить золотую краску, пришлось из серебряного столового набора, вилки и ножи стереть в порошок, столовые ложки, мы трогать не стали, ими как вы знаете, есть удобней, а вилки не жалко. Так вот этот самый, серебряный порошок, мы, по древнерусской технологии, залили льняным маслом, и, помешивая, очень долго варили в печи. И наконец, серебро превратилось в золото, и никакой тебе алхимии, одна только русская смекалка».
И этот исчерпывающий ответ кактуса Вани, бывшему иноземцу, вернее иноморцу дракону Афанасию, вызвал, не то, что бурю, а тайфун восторга и аплодисментов, который, несмотря на малочисленность нашего населения, был, наверное, услышан жителями соседнего города, и быть может, вызвал у них интерес к нашим проявлениям чувств. Но узнаем ли мы об этом?
Кстати сказать, с этой, так называемой, золотой краской, был связан ещё один небольшой инцидент, который произошёл спустя неделю после презентации избы. Дело в том, что творческий гений нашей канарейки на внешнем оформлении избы остановиться не смог. И канарейка решила вместо верёвки, на которой висели занавески, сделать расписные карнизы на два окна старухиной избы. Волшебник с улицы Печали выпилил из фанеры заготовки карнизов, которые имели такую замысловатую витиеватость, что уже производили на зрителя ошеломляющее впечатления, а уж когда они были украшены хохломской росписью, то вызывали просто шок. Так вот дело в том, что на изготовление золотой краски были стёрты в порошок четыре столовых ложки. Две же последние серебряные ложки старуха-пророчица не разрешила использовать, сказав, что они нужны для приёма особо почётных гостей. И вот, когда канарейка, покрыв золотой краской фанеру, и дав ей хорошенько просохнуть, начала по ней малевать красной краской, замешанной на яичном желтке, горбатый котишка не на шутку возмутился: «Ты, что же это делаешь! Мы можно сказать последнее серебро на твои выдумки потратили, а ты всё замазываешь дешёвой краской, и оставляешь какие-то тоненькие золотые полоски. Неужели нельзя было сделать наоборот, сначала красной краской намазюкать, а уж потом рисовать золотом?!»
«Нельзя. Это древнерусская традиция. Разновидность хохломской росписи, называется верховая»,- ответила с гордостью канарейка.
«Вот тут ты права. Это наша русская традиция, разбазаривать впустую добро! Четыре ложки смололи, несколько часов в поту возле печки простояли, а потом, взяли и закрасили всё красной краской, чтоб никто не увидел!»- не унимался горбатый котишка.
«Успокойся!- вмешался в разговор кактус Ваня,- я хоть и иностранец, но живя на Руси, понял, что от неприкаянности, от вечного страдания, золото русской Души залито кровью, и лишь местами, как засияет сквозь кровь цветком, или птицей райской, и запоёт. Так одного этого цветка или птички достаточно для того, чтобы вызвать потрясение от чуть-чуть приоткрывшейся загадочной русской Души».
После этих слов, наступила трагическая тишина. А горбатый котишка опустил свою взъерошенную голову, встал с табуретки, и, подойдя к окну, долго смотрел на улицу Тяжёлых Воспоминаний, окрашенную бардовым закатом.
Простите, я опять немного отвлёкся. И так вернёмся к презентации избы.   
И вот разгулявшийся тайфун восторга повлёк за собой, если так можно сказать, маленький конфуз. Или если отталкиваться в описании событий от слова «повлёк», то из этого слова рождается другое слово, и это слово «вовлёк». Так вот, в буйство восторга был вовлечён и сам дом старухи-пророчицы, и хотя он вроде бы предмет неодушевлённый, но только не в нашем городе! У нас в городе всё имеет Душу! И не то, что дома, а даже пыль в городе, как вы помните, имеет характер и свои причуды. И к тому же, если вспомнить поговорку: «Дом без хозяина – сирота», сразу станет понятно, что дом принято считать живым существом. Так вот находясь в самом, можно сказать, эпицентре тайфуна восторга, новоиспечённая изба на коровьих ногах, от переполнивших её чувств, вдруг присела, довольно выразительно согнув свои крепкие красивые ноги. И сами понимаете, это не прошло не замеченным, более того, это приседание избы, вызвало у собравшихся зрителей шок, и тайфун восторга исчез из нашего города, а вместо него город захватила такая жуткая тишина, что из звуков, было слышно только тихое поскрипывание сухих веток старого подгнившего Дуба Корнея. Помните, того самого, что часто бывал в гостях у волшебника с улицы Времени. Он, как и все, пришёл на презентацию избы, и теперь стоял посреди улица Тяжёлых Воспоминаний, тяжело дыша, и покачиваясь от  усталости, шевелил своими корявыми сухими ветками. Так вот, в другое бы время никто бы и не обратил внимания на это тихое поскрипывание, но в тот момент, когда нервы зрителей были напряжены до предела, этот скрип, показался всем зловещим скрипом открывающейся двери. И кто появится из мрака пугающей неизвестности, и что принесёт это появление? Всё это вызвало у собравшихся зрителей ужас и оцепенение. Многочисленные образы, сразу замелькали в головах наших жителей. Что же собирается сделать в следующее мгновение изба? Толи она, подпрыгнув, начнёт топтать оцепеневшую толпу, толи просто поскачет через пустырь Одиночества, и, исчезнет в соседнем городе, и никогда уже нельзя будет насладиться великолепной росписью её стен? А может изба решила сплясать, и сейчас она отчубучит танец «Казачок», или украинский «Гопак», но элемент приседания есть и в других танцах, есть в «Лезгинке», есть в греческом танце «Сиртаки», есть и в еврейском танце «Хава-нагила»? А так как на расписанных стенах избы были перемешаны культуры разных народов, то и ожидать, можно было исполнения любого из перечисленных танцев, и более того, загадочная душа избы, могла, вообще, сплясать что-то совершенно несусветное, но зато своё очень личное, может даже, сокровенное.  И вот все эти сумбурные размышления испуганных зрителей, весь этот поток образов был мгновенно уловлен чуткой душой избы старухи-пророчицы. И душа избы растерялась. Она не знала, толи ей бежать с глаз долой, толи сплясать танец? Но какой танец выбрать из списка, ожидаемых от неё танцев? Она не знала. Да и не умела она плясать, разве, что только немного попрыгать на месте, но вроде ей и так жарко от переполнявших её чувств. И виновница торжества решила вообще ничего не предпринимать. Изба только выпрямила согнутые ноги, и застыла как вкопанная. И тут все собравшиеся зрители, разом посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: «А не померещилось ли нам это приседание избы?» И наконец, признав, что это им померещилось, они слегка устыдились, но тут же, вновь зашумели, и стали дальше бурно обсуждать живописное оформление избы.
                А старуха-пророчица, бросив сердитый взгляд на паршивого кота Чародея, медленно обошла крыльцо, внимательно проверив, с одной и с другой стороны, не вылезли ли гвозди, которыми паршивец Чародей, прибил крыльцо вместе со своими мечтами о дальних странах к бескрылому дому. И успокоилась, когда поняла, что на огромные холодные, можно даже сказать бездушные гвозди, не произвёл никакого впечатления, восторженный порыв чуткой души избы. Гвозди, как бы говорили старухи-пророчицы: «Да, успокойся ты, старая, никакого приседания избы не было».
                И только паршивый кот Чародей, плюнув, в душе, на собравшихся, стал мягко, как-то даже игриво, подниматься по ступенькам крыльца, а когда он добрался до двери избы, то нежно погладив её, сказал про себя: «Ничего, ничего, избушка, мы с тобой ещё и спляшем, и поскачем, и может даже и полетим». И открыв дверь кот Чародей, исчез в чреве избы.
                Надо ещё сказать, что когда собравшиеся в тот день на презентацию избы, пережили и тайфун восторга, и ужас неизвестности, который навалился на них, после того как изба немного присела на своих красивых коровьих ногах, и тем более, когда стало выветриваться действие, оказанное на них чаем старухи-пророчицы из смеси трав с названием «Высшая степень удивления», то все почувствовав усталость, стали разбредаться по своим домам.
                И когда толпа рассеялась, волшебник с улицы Времени подошёл к канарейки, которая уже стала засыпать, зарывшись в воображаемые лавры своей славы, и выразив ей свой восторг, предложил ей, передать ему на вечное хранение все рисунки, наброски, эскизы, и пояснительные статьи, которые, по словам волшебника, по увлекательности, не уступают любому приключенческому роману. Канарейке это предложение очень понравилось. И через несколько дней, она вместе с горбатым котишкой, принесла волшебнику с улицы Времени, деревянный ящик весь украшенный тонкой резьбой, и если внимательно приглядеться, то можно было без труда узнать египетские иероглифы, которые покрывали всю поверхность ящика, давая понять, что перед вами, не просто ящик, а саркофаг. И вот в этом то, саркофаге, и лежало всё творческое наследие буйного таланта канарейки. Волшебник с улицы Времени, охваченный священным восторгом, трясущимися руками, принял этот бесценный дар от канарейки, и поставил саркофаг на самую верхнюю полку дубового шкафа, на ту самую полку, которая со дня основания нашего города Артуром Хаосом, оставалась всегда пустой, ибо, не размениваясь на пустяки, она, эта полка, всегда знала, что дождётся когда-нибудь своего истинного предназначения.
                Ну, а мы ещё ненадолго вернёмся в тот день, когда была презентация избы старухи-пророчицы.
                И так, когда толпа зрителей окончательно исчезла с улицы Тяжёлых Воспоминаний, старуха-пророчица, вместе горбатым котишкой, который бережно нёс горшок с кактусом Ваней, канарейкой, псом Антихристом, и волшебником с улицы Печали, вошли в сказочную избу на коровьих ногах. А там, как вы помните, уже давно пребывал в задумчивом одиночестве паршивый кот Чародей. Он сидел за столом перед полным стаканом чая, и по особому запаху, распространявшемуся от чая, все, конечно же, догадались, что чай был заварен из смеси трав под названием «Аромат несбывшихся мечтаний».
                Горбатый котишка торжественно поставил горшок с кактусом Ваней в самый центр стола, и чинно сел на табуретку, но вдруг тут же, вскочив, чуть-чуть передвинул горшок с кактусом Ваней, в сторону паршивого кота Чародея. А кот Чародей продолжал тонуть и тонуть в омуте своей задумчивости, и даже ухом не повёл, когда кактус Ваня произнёс его имя, обращаясь к разношерстной компании, которая уже расселась вокруг стола в ожидании угощений.
                « Я вот сейчас взглянул на печальную морду кота Чародея,- начал говорить кактус Ваня, и все внимательно посмотрели на морду Чародея, а Ваня, выдержав маленькую паузу, продолжил,- и, в мою колючую голову, сразу же пришла идея. Вернее, нет. Сначала я вспомнил стихи, что написал присутствующий здесь, ну и, конечно, уважаемый, волшебник с улицы Печали, помните:
                Я погрузился на дно печали,
                Когда созерцал
                две, подобные друг другу вещи:
                Спящую девушку
                под белой простынёй,
                И сад камней
                под снегом,
                выпавшем прошлой ночью».
            
                « Ох, Вань, растревожил ты мне душу,- промяукал горбатый котишка,- теперь не только у паршивца Чародея будет морда в печали, а и у меня тоже. Ведь ты же сам знаешь, жестокий ты кактус, что в нашем городе не бывает зимы, мы уж три года, как белого снега не видели. А я ведь так любил в прежней своей жизни, поваляться на пушистом снежке».
                Тут надо сказать, что прав горбатый котишка, не бывает у нас в городе снежной зимы. У нас вообще проблема со сменой времён года. При сотворении города Артур Хаос сказал, что у нас будет жить вечное лето. Сказать то он сказал, а вот на деле, то весна разбросает подснежники в парке Тоски, то вдруг нежная теплая осень навалит жёлтых листьев по всему городу. Нам конечно, и то и другое приятно, а вот каково дворнику Терентию, он бедный, целый день потом с листвой сражается, и только по кучкам её соберёт, а тут как поднимется ветер, и всю листву из кучек, ровным ковром расстелет по улицам нашего города. А наше вечное Лето, обрадованное приходом своих подруг Весны и Осени обычно подолгу болтает с ними, и лишь на закате, проводив их до пустыря Одиночества, весело возвращается в город по улице Тяжёлых Воспоминаний, чтобы подарить жителям нашего города тёплую летнюю ночь.
                А зимы и снега у нас просто не может быть, потому, что в нашем городе идёт дождь из слёз Артура Хаоса, а весь город согрет теплом его нежной и любящей Души.
                Простите, немного отвлёкся. 
                Волшебник с улицы Печали встрепенулся довольный тем, что цитируют его стихи, и сказал: «А у меня ещё есть стихотворение, в этом же японском стиле, и тоже про снег.
                Посмотрел в окно.
                Аист стоит во дворе,
                расправив крылья.
                Нет.
                Это ветви берёзы.
                Просто выпал снег».
               
                « Да, остановитесь вы, наконец, я же совершенно о другом хотел вам рассказать. К тому же я мексиканец, и мне не понятны, ваши чувства, что вы испытываете к этой красиво замёрзшей воде. Я прочитал стихотворение для того, чтобы вам было понятно движение моей мысли. А мысль моя заключалась в том, что я хотел, так сказать, для усиления общей картины загадочности нашей избы, разбить настоящий японский сад камней, и именно с той стороны дома, что смотрит на пустырь Одиночества»,- торжественно закончил свою речь кактус Ваня.
                «А что и разобьём,- забыв про снежную печаль, весело поддержал Ваню, горбатый котишка, и добавил,- смешение разных культур, способствует дружбе между народами, и ведёт к пониманию души другого человека».
                « Как я устала от ваших фантазий,- вмешалась в разговор старуха-пророчица, разливая чай по стаканам, и добавила,- пейте быстрее свой чай, и по домам».
                Пёс Антихрист отхлебнув чаю, сказал: « Что ж, идея хорошая. Камней то я вам натаскаю, а вот каким образом, и в каком порядке их надо укладывать, кто из вас знает?»
                «Проще простого,- прощебетала канарейка,- надо только заглянуть в своё сердце, и там ты увидишь свой сад камней, и дальше, продолжая находиться в своём сердце, расставь камни, так как они лежат в саду камней твоего сердца».
                « Но если так, то кому мы доверим создать сад перед нашей избой?»- спросил горбатый котишка.
                « Не знаю,- вздохнула канарейка,- но если наше общее желание увидеть сад камней перед нашей избой, не иссякнет в суете дней, то в один прекрасный день, появится тот, кто сможет его создать».
                « И каким же это образом, вы сможете узнать, что камни, которые он несёт в своём сердце, соответствуют, как вы говорите, статусу вашей избы?- спросил с ехидной улыбкой пёс Антихрист, и, не дожидаясь ответа, продолжил,- Может у него на сердце будет столько камней, что когда извергнется вулкан его сердца, то завалит он камнями весь ваш приусадебный участок, и придётся вам от улицы Тяжёлых Воспоминаний до вашего крыльца строить мост».
                Но на ехидную речь пса Антихриста никто не прореагировал, потому что все собравшиеся уставились на паршивого кота Чародея, который в этот момент, отхлебнув чая, предпринял безуспешную попытку выбраться из омута своей печальной задумчивости, но в самый последний момент он соскользнул, и тяжело вздохнув, утонул в печали окончательно.
                « А что может паршивец Чародей нам создаст сад камней. Ведь он личность непростая, со своими загадками и выкрутасами»,- обратился к собравшимся кактус Ваня.
                « Ну, ну»,- произнёс пёс Антихрист, обидевшись, на то, что его речь об извержении вулкана сердца, не была по достоинству оценена, и, выпив залпом чай, стукнул пустым стаканом об стол, и исчез.
                « Вот, что значит аристократ! Выпил чая, и молча, по-английски удалился восвояси. А вы тут всё бред какой-то несёте, а ну быстро выпили свой чай!»- сердито прокричала старуха-пророчица.
                И все разом осушили свои стаканы. И надо сказать, выпитый чай, попав в желудки, мгновенно выполнил свою задачу. Ведь чай был заварен старухой-пророчицей из смеси трав под названием «Невыносимая тоска по дому».
                Волшебник с улицы Печали, подобно псу Антихристу, громко поставив пустой стакан, исчез. Кактус Ваня, применив свою магическую силу, вместе со своим горшком перелетел на подоконник. А горбатый котишка, не успел даже, поставить стакан на стол, как оказался на печке, и, обняв пустой стакан, сразу заснул. И только паршивый кот Чародей лежал на дне Печали, и вдыхал аромат несбывшихся мечтаний.
                Не думал я, что на описание процесса обновления дома старухи-пророчицы уйдёт столько страниц. Ох, и разнесла же меня буря моего буйного воображения! Но главное, понравятся ли вам, оставшиеся после этой бури стройные ряды живописных строчек? А мне, так они очень понравились. Ну, а ежели, эти стройные ряды строчек не дойдут до ваших сердец, то закажу я у канарейки расписной деревянный саркофаг, положу в него драгоценные листы моей повести, и попрошу волшебника с улицы Времени, чтобы он поставил саркофаг на верхнюю полку своего дубового шкафа, на вечное хранение, рядом с творческим наследием канарейки.
                Но пора уже вернуться к событиям пыльного утра, и самое главное, что при этом, идти никуда не надо, ведь как вы помните, волшебник с улицы Печали, находится сейчас, как раз, в доме у старухи-пророчицы.               
                И так, события, вырвавшись из-за спины волшебника с улицы Печали, заставили его сразу же стучать кулаком по столу. После того как он вдоволь настучался, он стал задыхаясь от гнева говорить о наглой шторе, что висит посреди его комнаты, и мешает ему свободно жить и творить, и о том, что пора пресечь много себе позволяющего пса Антихриста. В конце концов, он так разошёлся, что обругал ещё двух-трёх почтенных, хоть и с тёмным прошлым, жителей нашего города, а разойдясь уж совсем, что даже забыл, где находится, чуть было не прошёлся по поводу поведения самой старухи-пророчицы, но вовремя изменил русло своего потока слов.
                Попивавший молочко из треснутого стакана, черный горбатый котишка, внимательно слушал речь волшебника, и временами улыбался до того страшной улыбкой, что худущая канарейка, постоянно наблюдавшая за котишкой, периодически, на несколько мгновений, теряла сознание.
                Старуха же, сидящая напротив волшебника, уставилась на дверь, и, кажется, совершенно не слушала, выходившего из себя оратора. А за несколько секунд до окончания речи волшебника, она встала, и, подойдя к двери, понюхала её, и тут же чихнула, затем, зло, усмехаясь, вернулась на свою табуретку.
                Входная дверь дёрнулась, скрипнула, но не открылась.
                Горбатый котишка поставил стакан с молочком на стол, и, облизываясь, подошёл к волшебнику, понюхал его, немного покрутился, и встал, как вкопанный, у него за спиной.
                Наконец, волшебник замолчал, и стал внимательно всматриваться в стоящий перед ним на столе стакан с чаем, и, несмотря на то, что от чая шёл невыносимый запах, волшебник ещё ниже склонил свою голову над стаканом, будто бы приготовившись, нырнуть в его тёмную загадочную жидкость. Но это было впечатление, так сказать, со стороны. А на самом же деле, волшебник пытался разглядеть картину, которая плавала в глубине стакана. Картина эта, надо сказать, была объёмная, и отображённые в ней предметы, жили своей жизнью. Волшебник вздрогнул, и схватился за стакан обеими руками, потому, что как раз в это мгновение, девушка, что находилась, в картине, утонувшей в стакане, обернулась, и он узнал в ней свою Любимую. Именно ту самую, о которой я вам рассказывал в начале повествования, которую принесла в дом к волшебнику с улицы Печали, стая Счастливых Минут. И когда его Любимая, покачиваясь в стакане, посмотрела на него своими восточными глазами, то он ничего не придумав умнее, стал судорожно пить жутко пахнущий чай, пытаясь, как можно быстрее проглотить образ своей Любимой. А когда чай вместе с образом Любимой и с мелко нарезанными листьями заварки был проглочен, волшебник посмотрел на сидящую напротив старуху-пророчицу, и, чуть было не упал с табуретки, потому, что вместо морщинистого лица старухи, на него смотрела смеющаяся лохматая и измазанная молоком, физиономия горбатого котишки.
                И всё-таки раздвоение личности довольно полезная штука! Это позволяет мне с невероятной лёгкостью писать о самом себе как о совершенно постороннем человеке! Как приятно порой полюбоваться на себя со стороны, и посмотреть совершенно другими глазами на обстоятельства, в которые я вовлечён, и на вещи, которыми я в данную минуту окружён.
                И вот сейчас, вырвавшись из своего тела, которое называется волшебник с улицы Печали, я отчётливо вижу, что никакого образа Любимой в стакане с чаем не было. Кстати, я смотрю, что вы ждёте от меня названия смеси трав, из которой был заварен этот дурно пахнущий чай. Что ж скажу откровенно, дурно пахнуть может только заварка из смеси под название «Сладкая ложь». Так вот, когда вонь из стакана попала внутрь волшебника с улицы Печали, то она заставила раскрыть занавес его нежной Души, и сцена из беспрерывно идущего спектакля с его Любимой в главной роли, на мгновение отразилась на темно-вишневой поверхности чая, именно в тот момент, когда его Любимая, пытаясь пролезть сквозь нагромождение волшебно-красивых декораций, обернулась, и посмотрела во тьму реальности своими загадочными восточными глазами.
                И если бы я, вырвавшись из своего тела, не успел, вовремя, лечь на стол рядом со стаканом чая, как бы я смог описать эту сцену из спектакля Души волшебника с улицы Печали.
                Так бы, кажется, лежал и лежал на столе, прижавшись щекой к тёплому стеклу стакана, и, смотрел в загадочные восточные глаза Любимой.
                Но надо вернуться к событиям, потому что, после того как на волшебника с улицы Печали подействовал образ Любимой и лохматая физиономия горбатого котишки, он точно бы упал с табуретки, если бы его в этот момент не поддержали морщинистые, пахнущие травами руки старухи-пророчицы, которые нежно легли на его плечи.
                «Успокойся, штора твоя будет парить в воздухе ровно три дня, а в ночь на четвёртый день, исчезнет бесследно» - проскрипела старуха-пророчица, поглаживая по плечам волшебника с улицы Печали.
                «Как это, исчезнет бесследно!» – закричал волшебник, вскакивая с табуретки, и со словами: «Что вы мне голову морочите!», рванулся к двери. Распахнув дверь, он налетел на входящего в избу, пса Антихриста, и резко повернувшись к нему спиной, гневно посмотрел на весело улыбающегося горбатого котишку, на старуху-пророчицу, на только что проснувшегося кактуса Ваню, и на канарейку, приземлившуюся, в этот момент, на стол возле пустого стакана, из которого он выпил образ своей Любимой, и волшебник злобно прошептал: «А, вы здесь все одного поля ягодки!» Затем вновь повернувшись к псу Антихристу, плюнул ему под лапы, и выбежал из избы.
                Изба, покинутая волшебником, крякнула, свистнула, и, выдохнув из трубы в пыльное утро, чёрный вонючий дым, тяжело задумалась, слегка покачиваясь на своих коровьих ногах.
                А внутри избы, пять «ягодок одного поля» сидели за столом и молча, пили жутко пахнущий чай из треснутых стаканов. Хотя нет, горбатый котишка продолжал попивать молочко, а канарейка пила чай из новой фарфоровой чашки, на которой была нарисована японка, сидящая за столом возле тульского самовара, под цветущей сакурой.
                Пёс Антихрист долго рассматривал чашку с этим неправдоподобным рисунком, и наконец, обращаясь к старухи-пророчицы, спросил: «И кто ж тебе подарил эту японскую чашку?»
                Старуха-пророчица медленно зачерпнула деревянной ложкой рябинового варенья из глиняной миски, положила его в рот, проглотила, и, запив чаем, ответила: «Это китайская чашка».
                «Как, китайская, - удивился пёс Антихрист, - ведь японка изображена?!»
                «Дружба народов», - пропищала канарейка, и, довольная тем, что смогла поддержать разговор, подпрыгнула сидя на фарфоровой чашке, но чашка, не правильно истолковав эмоциональный прыжок канарейки, обиделась, и, перевернувшись, облила чаем, сидящего рядом горбатого котишку, а затем, уже совсем потеряв контроль над собой, спрыгнула со стола. Испуганная канарейка, зажмурилась, в ожидании душераздирающего звона разбившейся чашки. Но проходила секунда за секундой, и ничего не нарушало тишину в избе. И наконец, канарейка, осторожно открыв глаза, посмотрела на пол. Фарфоровой чашке так и не удалось долететь до пола, чтобы разбившись, вызвать сочувствие к одинокой жизни утончённой иностранки, которой выпала нелёгкая доля жить в буфете на одной полке с грубыми старыми гранёными стаканами. Фарфоровая чашка так и не смогла стать главной героиней в трагической сцене на полу, когда, встав на колени, раздираемая горем старуха-пророчица поливала бы, своими слезами мелкие сиротливые осколки, а если бы эта трагедия происходила не этим пыльным утром, а скажем, вечером на закате, то заходящее солнце, проникнув своими лучами сквозь окно избы, окрасило бы слезинки на осколках чашки в красный цвет, и тогда, трагическая сцена потрясла бы всех присутствующих до глубины души, а отвратительная канарейка уж точно упала бы в обморок. Так рисовала, китайская фарфоровая чашка, в своём воображении, конец своей нелёгкой судьбы, при этом она, раскачиваясь в воздухе, упорно пыталась упасть на деревянный пол. И только капельки оставшегося в чашке чая, падая на пол, играли роль бутафорских слёз в этой трагедии, которая по воле пса Антихриста, превратилась в комедию. И пёс Антихрист, встав из-за стола, подошёл к зависшей чашке, взял её в лапу, дунул, и, оторвав от воздуха, поставил чашку перед дрожащей канарейкой, затем он налил в чашку чай из покрытого сажей алюминиевого чайника.
                После того, как пёс Антихрист, виртуозно провёл операцию по спасению жизни, впавшей в депрессию, фарфоровой чашки, он снова сел на свою табуретку, и как бы продолжая прерванный разговор, откашлявшись, сказал: «Понятно». Но, что ему было понятно, так никто и не понял, ведь он так и не выяснил, откуда у старухи-пророчицы появилась эта японо-китайская чашка с искусно нарисованным на ней тульским самоваром.
                Мокрый и жутко пахнущий, пролитым на него чаем, горбатый котишка, величаво посмотрел на пса Антихриста, и громко произнёс: «То-то».
                И после этого, продолжилось молчаливое чаепитие, с прихлёбыванием и с причмокивание, и с лёгким потрескиванием дров в печи.
                И пока пять «ягодок одного поля» молча сидят за круглым столом в избе старухи-пророчицы, а волшебник с улицы Печали, до того расстроенный, что забыв про свои магические способности, осторожно с остановками, пробирается сквозь пыльный туман, я хотел бы рассказать ещё об одной «ягодке с одного поля», о паршивом коте Чародее. Ведь по-обыкновению, он всегда по утрам пьёт чай у старухи-пророчицы. Так, где же он? А дело в том, что перед чаепитием, когда сегодняшнее утро ещё не стало пыльным, более того, его ещё и утром то нельзя было назвать, а так, растворяющиеся лохмотья ночи, паршивый кот Чародей залетел в квартиру волшебника с улицы Времени, чтобы, пока тот спит после творческой ночи, прочесть свежую главу романа «Неприкаянная жизнь паршивого кота Чародея». Кстати, надо сказать, что раньше его просто звали кот Чародей, но после того как жители узнали название романа, его все стали звать паршивый кот Чародей, или попросту, паршивец. 
                И вот, когда кот Чародей дочитал до слов: « пока я спал, паршивый кот Чародей читал только что написанную главу моего романа о нём. Я же позволил себе сочинить несколько строчек о том, как пёс Антихрист, сидя на подоконнике в квартире волшебника с улицы Печали, читал шёпотом белые стихи из белой книги. Стильно, не правда ли? Так вот, при этом, пёс Антихрист постоянно прихлёбывал какую-то жидкость из глиняной бутылки, и прихлёбывал до тех пор, пока не опорожнил всю бутылку, но, так и не утолив свою жажду, бросил белую книгу на стол и улетел. Читая эти строчки, паршивый кот Чародей, сразу же понял, что за жидкость была в той глиняной бутылке. И ужаснувшись масштабами надвигающейся трагедии, кот Чародей принял решение исправить непоправимое…», он действительно ужаснулся, прочитав эти строки, и отбросив рукопись, вылетел в окно. Целью его полёта был дом волшебника, который естественно находился на улице Печали, но когда он отлетел от окна всего лишь метров пять, в нашем городе наступило пыльное утро, поэтому полёт паршивого кота Чародея проходил в тяжелейших погодных условиях, при нулевой видимости, но с горящим сердцем внутри, так что от паршивца даже исходило свечение, а желание не допустить надвигающуюся трагедию, придавало ему столько силы, что он не замечал как оставались на ветках деревьев клочки его шерсти, как сломал коготь задней лапы, задев о старую крышу Брошенного Дома, в подвале которого, как вы помните, жил нелюдимый скорпион Сашка.
                Но когда кот Чародей долетел до пункта назначения, то перед самым его носом захлопнулось окно с красивыми витражами, которое, как вы помните, закрыл проснувшийся волшебник с улицы Печали. Паршивый кот Чародей, расстроившись, сделал вираж, и приземлился на крышу дома, и, развалившись, стал ждать, в надежде, что волшебник куда-нибудь уйдёт, и он сможет незаметно стащить пустую глиняную бутылку, и с помощью старухи-пророчицы, исправить жестокий поступок, совершённый псом Антихристом.
                Ведь дело всё в том, что в этой глиняной бутылке, украшенной восточными орнаментами, и с короткими надписями на армянском и турецком языках, искусно выполненных по просьбе волшебника с улицы Печали, всё той же канарейкой, содержался особый настой, бережно хранимый волшебником, который лишь иногда, и то понемногу, добавлял его в чай. Настой был изготовлен старухой-пророчицей из запаха уходящего следа Любимой волшебника с улицы Печали, и из её прощального поцелуя, который она оставила на его волосах, а ещё в настой была добавлена недоеденная ею пастила, на которой, к тому же, она оставила свой длинный волосок. А на следующий день после ухода его Любимой, когда первые нежные пылинки легли на её уходящий след, волшебник аккуратно собрал эти пылинки, и принёс их старухи-пророчицы, для того, чтобы и эту пыль она добавила в состав настоя. Горбатый котишка, наблюдая за тем, как волшебник бережно передаёт старухи-пророчицы пакетик с пылью, ехидно улыбнулся, и хотел было что-то сказать, но посмотрев на печальную колючую голову кактуса Вани, на иголках, которой выступили слёзы, промолчал, а уж, когда его утончённое кошачье обоняние учуяло в воздухе избы едкий привкус трагизма происходящего, то и вовсе, из его правого глаза вытекла одинокая слеза, которая, правда, быстро скрылась в его лохматой шерсти.
                Настой, старуха-пророчица изготовила великолепный! Но потрудиться пришлось, ни один день, ведь уйма времени ушло на то, чтобы вспомнить многочисленные эпизоды из своей собственной бурной юности, и выбрать из них лишь те, которые хотя бы немного соответствовали тому пронзительному кровоточащему чувству, которое носил в себе волшебник с улицы Печали. А сколько нужно было добавить разных трав для того, чтобы усилить воздействие, и придать особый аромат. И вот тут то, было самое трудное. Где достать аромат тени от ветвей инжирового дерева, под которым в своём солнечном детстве мечтала его Любимая? У нас в городе нет, ни инжирового дерева, ни финикового дерева, ни виноградников нет, только засохшая яблоня, что стоит возле Брошенного Дома, и, как вы помните, абрикосовое дерево, плодоносящее вишнями. Правда, паршивый кот Чародей, где-то смог достать надкусанный сушёный инжир. И старуха-пророчица, предварительно вымочив инжир в течение трёх дней, в слезах, что успела наплакать, пока вспоминала свою бурную юность, и, размельчив, добавила его в своё гениальное творение, дав ему скромное название «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя».
                И в течение двух лет волшебник с улицы Печали, добавив неполную чайную ложку настоя в чай, и маленькими глоточками попивая его, мог абсолютно легко увидеть уходящий образ Любимой, даже ощутить на своих волосах прощальный поцелуй её липких от пастилы губ.
                И вот этот самый настой был безжалостно выпит псом Антихристом. И паршивый кот Чародей, развалившись на крыши дома волшебника с улицы Печали, и ворочаясь с одного бока на другой, сгорал от нетерпения, побыстрее узнать, осталось ли на дне бутылки, хотя бы на один глоток уникального настоя.
                Но как вы помните, волшебник с улицы Печали, в это пыльное утро, покинул свою квартиру, не выходя через дверь, и не вылетая через окно, а с помощью магических заклинаний, он бесшумно растворился в воздухе, чтобы в следующее мгновение, материализоваться в избе старухи-пророчицы. Даже, сидящий на люстре, надоедливый комар Иоанн, не сразу понял, что остался один на один с беззащитной мышкой-писательницей, и, продолжая чихать, безропотно тонул в пыли. Но для чуткой экзальтированной души паршивого кота Чародея, исчезновение волшебника, конечно же, не прошло не замеченным. И образ, покинутой хозяином квартиры, пронзил его, томящееся в ожидании, сердце, и он не теряя, ни секунды, как был застигнут чувством, в тот самый момент, когда лежал на спине, лапами кверху, так в этой позе и воспарил над крышей, и, не переворачиваясь, влетел в пыльное чрево квартиры. Предварительно, конечно же, промурлыкав магические заклинания, с помощью, которых окна с красивыми витражами покорно распахнулись перед ним.
                Но как вы помните, усилиями мышки-писательницы, которая спасала своё трагическое творение, пыльный туман в квартире волшебника стал, теперь, гуще, чем на улицах нашего города. И только, благодаря тому, что пёс Антихрист не закрыл пробкой, опустошённую им бутылку, кот Чародей смог безошибочно определить её месторасположение, учуяв тонкий запах инжира с солоноватой примесью слёз старухи-пророчицы, пролитых ею над воспоминаниями о любовных похождениях юности.
                Чародей, осторожно пошарив лапой, отыскал пробку, аккуратно закрыл бутылку, и, обняв её двумя лапами, прижал, как ребёнка, к своей лохматой груди. И переполняемый эмоциями, он сделал неосмотрительно резкий шаг, да ещё с замысловатым поворотом, что уже больше напоминало начало танца. Но пляска в тумане, никого и никогда ещё не приводила, ни к чему хорошему. И паршивец, споткнувшись, упал. Но тут ему повезло, ибо упал он не на пол, а на расстеленную в воздухе, псом Антихристом бархатную штору. Правда, о том, что это сделал пёс Антихрист, кот Чародей не знал, так как в романе волшебника с улицы Времени, об этом безобразии ничего не было сказано. Да, и к тому же, если вы не забыли, паршивец не дочитал до конца главу, рассказывающую о события сегодняшнего пыльного утра, в интерпретации своего биографа.
                А если вернуться в ночь перед пыльным утром, и зайдя в дом к волшебнику с улицы Времени, понаблюдать за его творческими мучениями над очередной главой романа, то выяснится, что никакого пыльного утра сегодня нет, а наоборот, утро в романе описывалось как тёплое, прозрачное, безветренное, с капельками росы на траве. Короче, полная идиллия, и ни какой правды жизни. На сей раз пророческий дар волшебника с улицы Времени не дал ему возможности предвидеть витиеватое движение чувств в душе дворника Терентия, которое привело его к сотворению пыльного тумана. А дальнейшее описание событий в этой новой главе, вообще, завело писателя в творческий тупик, ибо вновь, проявившийся пророческий дар заставил его написать эпизод, до которого, кстати, не дочитал кот Чародей, бросив рукопись, и улетев. А, ох как надо было! Дело в том, что там описывалось, как паршивый кот Чародей, пролетев над нашим городом, и уже заходя на посадочную полосу, имелась в виду, улица Тяжёлых Воспоминаний, столкнулся с рассерженным и расстроенным волшебником с улицы Печали, который, как вы помните, наругавшись, покинул избу старухи-пророчицы. Так вот при этом, можно сказать, лобовом столкновении, из лап паршивого кота Чародея, выскочила драгоценная бутылка, и, конечно же, разбилась. И вот тут то, написав эти строчки, волшебник с улицы Времени, никак не мог понять, как в тихое восхитительное утро, такой виртуозный летун, как наш паршивец, мог так глупо попасть в аварийную ситуацию. И уж, что совершенно вызвало у писателя полное недоумение, это то, что волшебник с улицы Печали, глядя на то как паршивец собирает глиняные осколки, не узнал, даже в довольно крупных осколках, свою любимую бутылку, с которой каждый день стирал пыль бархатной тряпочкой. А задал бы волшебник с улицы Времени своему пророческому дару вопрос: «Почему произошли такие невероятные события?» И может быть тогда, его пророческий дар, припёртый, так сказать к стенке, не стал бы скрывать истину, и ответил бы, нарисовав в его голове, величественную картину, на которой наш прекрасный город был бы похож, скажем, на уменьшенную копию туманности Андромеды.
                Но даже, если бы волшебник с улицы Времени, описал все события этого утра, согласуясь с действительностью, это бы всё равно, не помогло паршивому коту Чародею, ведь он же, не дочитал рукопись до конца, так как был поражён приступ чувств.
                Вы, я надеюсь, заметили, что все жители нашего прекрасного города подвержены буйству чувств, это, как вы помните, относилось и к невозможности строго следовать инструкциям по заварке смеси из трав, собранных старухой-пророчицей, когда каждый норовил привнести, что-то своё, и этим, естественно нарушал замысел, и, я уж, даже не хочу вспоминать то охватившее канарейку буйство чувств, при разукрашивании избы. Дело всё в том, что, когда Артур Хаос создавал наш город, он занёс в Душу нашего города вирус чувств, и поэтому, с самого первого дня сотворения города, у нас свирепствует эпидемия чувств.
                И так, раз нельзя ничего предотвратить, будем безропотно наблюдать за развитием событий, и, прицепившись за пушистый хвост паршивого кота Чародея, вырвемся из пыльного чрева комнаты волшебника с улицы Печали, и оставим мышку-писательницу, один на один, с литературным критиком надоедливым комаром Иоанном. А для комара, как вы понимаете, не составляет большого труда залететь в мышиную норку, и начать битву за чистоту и высоту литературного языка, и, конечно же, своими  кровавыми методами.
                А пока я размышлял о том, что ожидает беззащитную мирно спящую в своей норке мышку-писательницу, мы, сидя вместе с блохами на борту, можно сказать, лайнера под название «Пушистый хвост паршивого кота Чародея», уже стали заходить на посадочную полосу улицы Тяжёлых Воспоминаний, и, как вы уже знаете, неминуемо столкнулись со мной, то есть с волшебником с улицы Печали, разбив, при этом, драгоценную бутылку. В пыльном тумане кот Чародей, не разглядев, с кем это он столкнулся, хотел было, устроить скандал, но приглядевшись, увидел пыльное разъярённое лицо волшебника с улицы Печали, и до того растерялся, что чуть было не произнёс магическое заклинание, способное его унести в одно мгновение, в соседний город, и превратив в мираж, оставить в нашем городе лишь легкий аромат воспоминаний о нём.
                Но кот Чародей быстро взял себя в лапы, и спокойно промяукал, обращаясь к рассерженному волшебнику: «Вот беда-то, какая, ты уж прости меня, никак не думал я, что в такое пыльное утро, кто-то решит выйти прогуляться, я бы и сам не вылез из дома, да уж больно много дел надо сделать, а теперь вот ещё и намусорил,- и присев кот Чародей, сгрёб осколки в кучку, и добавил,- ты бы не смог сотворить полиэтиленовый пакет, нельзя же оставлять осколки на улице, мало ли кто порежется».
                Волшебник с улицы Печали, немного успокоившись, пробурчал себе под нос какие-то заклинания, дунул на руки, и кот Чародей увидел, как из пыльного тумана к нему вылезла рука с пакетом, на котором была репродукция всё той же несчастной картины Леонардо да Винчи «Джоконда», или «Мона Лиза», или как нежно её называл дворник Терентий «Елизавета», правда, на пакете Лизавета не спала, как в рассказе волшебника с улицы Чудес, а смотрела на паршивого кота Чародея своими красивыми загадочными глазками.
                «Вот, спасибо»,- промяукал паршивец, и стал аккуратно складывать осколки в полиэтиленовый пакет, успокаивая себя лишь тем, что пыльный туман скрыл от волшебника с улицы Печали жестокую трагическую правду. Но как кот Чародей ошибался! Ведь не дочитал он, тогда рукопись последней главы романа волшебника с улицы Времени, а то бы знал, что волшебник с улицы Печали, сейчас, как раз и направляется, хоть и медленным, но зато упрямым шагом к дому волшебника с улицы Времени, чтобы узнать из пророческих страниц его романа о тайнах сегодняшнего пыльного утра.
                А вы представляете, каково сейчас мне?! Ведь я, хоть и отделившись от себя самого, летаю тут с вами по улицам нашего города, но я же, при всём при этом, ещё и выполняю должность своей Судьбы. А как вы знаете, у Судьбы нелёгкая доля, знать всё наперёд, что должно случиться, и при этом, улыбаясь, неумолимо тащить человека по дороге жизни, и видя перед собой все ошибки и трагедии, не обходить, а заставлять несчастного спотыкаться и падать, и ведь, что удивительно, даже смертельная черта не пугает Судьбу, хотя она прекрасно знает, что со смертью человека, погибает и его Судьба. Ну, ничего, вы не переживайте. Смотрите, я даже улыбаюсь, наблюдая за тем, как растворяется в пыльном тумане волшебник с улицы Печали, и более того, я готов расхохотаться над тем, как паршивец Чародей ползает по пыльной улице, принюхиваясь к каждому камешку, не является ли он осколком драгоценной бутылки.
                Наконец, паршивый кот Чародей, закончив собирать осколки, встал, и, тяжело вздохнув, печально посмотрел в ту сторону, в которой несколько минут назад утонул в пыльном тумане волшебник с улицы Печали, затем он, бережно прижав пакет к своей лохматой груди, стал осторожно, даже, можно сказать, крадучись, пробираться сквозь пыльный туман, к избе старухи-пророчицы. А вот уже, и его любимое крыльцо на колёсиках, прибитое, как вы помните, вместе с его мечтами о дальних странах, двумя большими гвоздями к бескрылой избе.
                И кот Чародей всё также осторожничая, медленно поднялся по ступенькам, а когда его лохматая голова упёрлась в дверь, он, облегчённо вздохнув, с трагическим видом вошёл в избу.
В избе, если вы не забыли, пыльному туману, под действием магических заклинаний, пришлось рассеяться. И он, дрессированным тигром покорно разлёгся по комнате, накрыв всё своим пушистым телом, но мы с вами уже испытали его необузданный характер, когда покорённый волшебником с улицы Печали, туман вроде бы и прикинулся побеждённым, но потревоженный мышкой-писательницей, тут же, рассвирепев, вновь захватил власть в доме на улице Печали.
Конечно в избе старухи-пророчицы, при таком скоплении нечисти, какими являлись «пять ягодок с одного поля», я не думаю, что туман посмеет проявить свой характер, тем более что сами «пять ягодок» давно стряхнули с себя пыль сегодняшнего утра, и в особенности кактус Ваня сиял чистотой своей колючей головы, впрочем, об этом позаботился горбатый котишка, вылив на кактус целый стакан холодной воды.
                И так, вошедшая в избу, шестая «ягодка с одного поля» в лице паршивого кота Чародея, положив на пол драгоценный пакет, стряхнула, естественно, по кошачьи, с себя пыль, затем снова осторожно взяв пакет, «ягодка» подошла к свободной табуретке, на которой, кстати сказать, до этого сидел волшебник в улицы Печали.
                « Разбилась»,- трагически промяукал паршивец Чародей, положив пакет с осколками на стол рядом с пустым стаканом.
                «Ну, в такой туман, это не мудрено»,- вздохнула старуха-пророчица, вставая для того, чтобы налить чай коту Чародею.
                «Ворона Варвара, что ли, разбилась?»- прощебетала канарейка, вспомнив, первое пришедшее на ум имя жительницы нашего города, так как глагол «разбилась», явно относился к существу женского рода.
                «Да, причём здесь, Варвара!- возмутился кот Чародей, и, добавив в голос ещё больше трагизма, произнёс,- Бутылка разбилась!»
                «И какое ж у тебя такое горе случилось, что ты решил, с самого утра напиться, паршивец ты эдакий?!»- гневно проскрипела старуха-пророчица, наливая Чародею чай в стакан.
                «Горе ещё случится, только не у меня, а у волшебника с улицы Печали,- сказал паршивый кот, и, привстав с табуретки, пододвинул лапой пакет с осколками к центру стола, чуть не перевернув миску с рябиновым вареньем, а, затем, грозно обращаясь к погружённому в свои мысли псу Антихристу, спросил: «Ты, что же, нечистая сила, сегодня утром натворил?!»
                «А, что я, по-твоему, мог такого натворить, что ты, паршивый котяра, позволяешь себе повышать на меня голос?!»- вылезая из омута своих мыслей, прогавкал пёс Антихрист.
                «Да, что ж сегодня за утро такое?! Только, что волшебник с улицы Печали, накричавшись, ушёл, и вот, теперь ты, паршивец, явился скандал устраивать»,- с грохотом поставив чайник, возмутилась старуха-пророчица.
                «Послушай, Чародей, ты можешь спокойно всё нам объяснить,- вмешался в разговор кактус Ваня,- и, главное, почему ты этот грязный пакет положил на центр стола, да ещё рядом с вареньем?»
 «В этом пакете, трагедия человеческой жизни, лежит. Пакет вымыть нетрудно, а как собирается отмыться от совершённого им злодеяния пёс Антихрист? Вот это вопрос»,- горько произнёс кот Чародей, осторожно пододвигая пакет поближе к себе, а затем, расправив его, посмотрел в загадочные глаза Джоконды.
И опустившись на табуретку, паршивый кот Чародей увидел в двух раскрытых окнах души Моны Лизы её нелёгкую женскую судьбу в тёмные времена эпохи Высокого Возрождения, а затем он вспомнил Елизавету из рассказа волшебника с улицы Чудес. Спит ли она, сидя в картине? Да и она ли это? А то может быть, уже давно превратилась в мираж, потерявшись в соседнем городе. И тут Чародей подумал о том, что может быть плюнуть на всё, и вернуться в соседний город, в котором, если вы ещё не забыли, он не был пять месяцев.
И неизвестно, долго бы ещё глядели друг на друга Джоконда и паршивый кот Чародей, если бы не пёс Антихрист, который привстав с табуретки, схватил пакет, чтобы узнать, от каких таких злодеяний ему нужно отмываться.
Все с огромным напряжением ждали, какая же реакция будет у пса Антихриста на то, что он обнаружит в грязном таинственном пакете. Но пёс Антихрист заглянув в пакет, недоумённо произнёс: «Пыльные глиняные осколки. Ну и что? В чём трагедия?» И пёс Антихрист спокойно снял пакет со стола, и положил его на пол возле своей табуретки.
Горбатый котишка, раздираемый любопытством, спрыгнув с табуретки, взял с пола, стремительно теряющий свою таинственность, пакет, и, подойдя с ним поближе к окну, раскрыл его и стал внимательно всматриваться в грязные осколки. Но досконально изучить осколки ему не удалось, так как подлетевший к нему кот Чародей прошипев, выхватил у него пакет.
«И долго ещё будет продолжаться эта комедия с пакетом? - возмутилась старуха-пророчица, и, отхлебнув чаю, добавила, - рассказывай, паршивец, всё по порядку».
«Дело всё в том, что в событиях, которые, к несчастью, уже успели произойти, порядку не было никакого! – начал рассказывать кот Чародей, - Я бы даже сказал, что сегодняшним утром к нам в город заявились Зло и Полный Беспорядок! Я же, обуреваемый желанием сделать добро, хотел, всего лишь, не допустить трагедию, которая может произойти после жестокого поступка, совершённого псом Антихристом. Эта псина, как я узнал, из новой главы романа волшебника с улицы Времени, сегодня утром, до того как дворник Терентий сотворил в нашем городе пыльный туман, сидел на подоконнике в доме волшебника с улицы Печали, и читал стихи, ну ладно бы он просто читал стихи, так он ведь, читая, выпил весь драгоценный настой под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя», который с таким трудом был сделан нашей талантливой хозяйкой. И узнав об этом, я подумал, что наверняка, на дне бутылки должно остаться несколько капель, а из них, наша хозяйка, уж попытается сделать хотя бы отдалённое подобие уникального настоя. И прилетев в дом волшебника с улицы Печали, я забрал бутылку, и направился к вам, но в пыльном тумане, как на грех, столкнулся с волшебником с улицы Печали. И бутылка разбилась, и хорошо ещё, что в тумане волшебник не узнал её».
«Ты, Чародей, в своём стремлении сделать доброе дело, всё только усложнил»,- прощебетала канарейка, прохаживаясь вокруг своей китайской фарфоровой чашки.
«Вот именно»,- поддержал её слова пёс Антихрист.
«А вот, ты бы псина, лучше уж помолчал!» - сказала старуха-пророчица, забирая у пса Антихриста стакан с недопитым чаем. Она решила, что для пса Антихриста будет сейчас полезней выпить другого зелья, и, отыскав на полке баночку со смесью трав под названием «Минуты раскаянья», старуха насыпала треть стакана и залила кипятком, потом подумав, что этого недостаточно, она достала из шкафа бутылку с настоем под название «Мучительное ощущение греха», и, накапала в стакан с заваренной смесью, семь чёрных капель настоя. Затем, старуха-пророчица, внимательно изучила трещинку на стакане, но, не обнаружив подтёков, успокоившись, поставила стакан с зельем перед псом Антихристом.
«Я думаю, что ты Чародей, преувеличиваешь,- начал рассуждать, покачивая своей колючей головой, кактус Ваня,- какое такое Зло явилось в наш город, и чего оно у нас тут не видело?»
«А может Зло по нам соскучилось, и пока нет в городе Артура Хаоса, решило навестить. Злу ведь интересно, как мы тут без него живём»,- прервал Ванины рассуждения, горбатый котишка.
«Очень, даже хорошо живём»,- прощебетала канарейка, и, запрыгнув на край своей фарфоровой чашки, стала внимательно всматриваться в тёмно-коричневые волны, которые говорили о том, что душа фарфоровой иностранки вновь заволновалась, и мысли о том, чтобы покинуть эту нечестивую избу, пусть даже в разбитом виде, подталкивали чашку к прыжку со стола.
«Слезь, птица, с чашки!- сердито промяукал горбатый котишка, который ещё не полностью обсох после недавнего отчаянного прыжка фарфоровой чашки, и добавил,- А то вновь придётся нашему местному воплощению Зла, псу Антихристу, совершать доброе дело по спасению этой чрезмерно чувствительной японо-китайской красавицы».
«Вот вы вечно меня обвиняете во всех грехах,- начал оправдываться пёс Антихрист, прихлёбывая «Минуты раскаянья с примесью мучительного ощущения греха»,- а вы не подумали о том, что я может быть ваши грехи, которые вы должны были бы сотворить, беру, и, вместо вас, совершаю. Вот вы решили, что-то плохое совершить, а я тут как тут, уже всё совершил. И вам, оставаясь чистенькими, останется только всплеснуть руками и ужаснуться».
«Эх, что за лживая у тебя натура псина!»- проскрипела старуха-пророчица, протягивая свою морщинистую руку к деревянной ложке, мирно плавающей в миске с рябиновым вареньем.
«Точно сказано, хозяйка,- воскликнул паршивый кот Чародей,- это не пёс, а шерстяной мешок, до краёв наполненный Ложью. Среди наших жителей только он один заявляет, что под улицей Тяжёлых Воспоминаний нет несчастной речки, и что соседнего города нет. Как это нет, если я сам оттуда! Правда, я уже пять месяцев там не был. А от этой псины можно ожидать всего чего угодно! Он может заявить, что и нашего города не существует!»
«А может, и вправду, нет, не нашего города, и не нас самих?»- трагически прошептал горбатый котишка, поворачивая стакан с молоком, и поглаживая трещинку на стакане.
«Я тебе сейчас твои «несуществующие» уши то надеру за такие слова!- вскочил с табуретки кот Чародей,- Мы существуем! Из костей и шерсти!»
«И из перьев!»- прощебетала канарейка, вспорхнув над столом.
«А ещё у нас есть Душа»,- задумчиво произнёс кактус Ваня.
«Правильно, Ваня, мыслишь!- одобрительно промяукал паршивый кот Чародей, и добавил,- Шерсть можно остричь, и перья можно выщипать, а Душа всё равно останется».
«Ты, что плетёшь Чародей?!- возмутилась, порхающая над столом, канарейка,- Как это, перья выщипать?! Моя Душа должна быть в перьях! А, иначе как же летать?!»
«Душа, может летать и без крыльев, и без перьев»,- отхлебнув чаю, ответил кот Чародей.
«Это паршивец, намекает на то, что можно жить, даже превратившись в приведение. И вот для примера, он нам и принёс в пакете душу бутылки, правда, вместе с её останками»,- произнёс, усмехаясь, пёс Антихрист, затем он, отхлебнув пару глотков «Минут раскаянья с примесью мучительного ощущения греха», сказал,- Ладно, давай сюда пакет».
Но паршивый кот Чародей не шелохнулся. Тогда пёс Антихрист встав из-за стола, подошёл к Чародею, и, посмотрев в красивые загадочные глаза Джоконды, осторожно взял пакет, и, отойдя к окну, за которым ещё царствовал пыльный туман, что-то прошептал. После этого, повернувшись к присутствующим, пёс Антихрист вынул из пакета абсолютно целую, без трещинок, бутылку, и, подойдя к столу, торжественно поставил её возле миски с рябиновым вареньем.
Но тут горбатый котишка вскочил, и, уткнувшись своей лохматой мордой в показавшееся ему подозрительным место возле самого дна бутылки, зловеще прошептал: «Дырка».
И все разом наклонились над бутылкой. И правда, возле самого дна была небольшая дырка в виде пятиугольника.
«Эх!» - трагически вздохнул паршивый кот Чародей, и исчез.
Но никто не успел ещё нарушить наступившую тишину, каким-либо высказывание, как паршивый кот Чародей, вновь материализовался, держа в высоко поднятой лапе пятиугольный глиняный осколок. И самое ценное было то, что на осколке все увидели маленькую, дрожащую и слегка покрытую пылью, капельку, оставшуюся от уникального настоя под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя».
Старуха-пророчица осторожно стряхнула капельку с осколка в чайную ложку. Капелька, очутившись в чистой и теплой ложке, всё равно  продолжала дрожать, так как не могла ещё отойти от пережитых ею кошмарных минут, когда она, уцепившись всеми силами за осколок, старалась не высохнуть от горя и одиночества, брошенная посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний в пыльном тумане сегодняшнего утра.
Пёс Антихрист взяв у старухи-пророчицы глиняный осколок, аккуратно вложил его в дырку бутылки, затем дунул на него, что-то пошептал, и, протерев о свои рваные джинсы возрождённую к жизни бутылку, вдруг, с силой бросил её на пол.
Канарейка пискнула и тут же упала в обморок. Остальные успели только вскрикнуть.
Но заново родившаяся бутылка не разбилась, а лишь несколько раз подпрыгнув, как будто бы она была резиновая, встала своим дном на пол, и немного покачавшись, наподобие ванька-встаньки, застыла на месте, повернувшись к зрителям, именно той стороной, на которой были написанные когда-то канарейкой непонятные слова на армянском и турецком языках.
«Не волнуйтесь! Я заколдовал бутылку, и она не только стала небьющейся, а ещё и способна, менять свою форму. Волшебник с улицы Печали, когда ему надоест образ в виде простой бутылки, легко сможет вылепить из неё, скажем, что-нибудь похожее на ананас, или даже на голову своей Любимой, и тогда вообще, можно не используя волшебную силу настоя, смотреть часами, в любимые загадочные восточные глаза. А для усиления эффекта, можно просто вынуть пробку, чтобы вдыхать лёгкий аромат Любимой. Вот только, в этом случае, лицо его Любимой, будет всё изрисовано уже искаженными восточными орнаментами, да ещё, исписано, так же искажёнными армянскими и турецкими буквами. Но это на постороннего зрителя может подействовать шокирующе, а на нашего волшебника, одурманенного любовными чувствами, я думаю, это произведёт сильнейшее положительное воздействие»,- произнёс свою успокоительную речь пёс Антихрист, поднимая бутылку с пола.
Канарейка, медленно вылезая из тьмы обморока, в недоумении смотрела на бутылку, которую пёс Антихрист поставил рядом с ней. Затем встав на свои тощие лапки, она, пошатываясь, обошла вокруг пышущей здоровьем бутылки, но так и ничего не поняв, медленно поплелась к своей фарфоровой чашке, чтобы смочить пересохшее от нервных потрясений горло. И когда обессиленная канарейка, добравшись до чашки, набрала в клюв живительного чая, но, ещё не успев его проглотить, раздался громоподобный стук в дверь, и уже теперь, окончательно убитая канарейка, поперхнувшись, так сильно закашляла, что стукнулась головой о фарфоровую чашку. И, конечно же, тонкая чувствительная натура японо-китайской красавицы не смогла спокойно снести такие незаслуженные побои, и, перевернувшись, чашка стремительно покатилась к краю стола. И вот, когда до начала трагической сцены оставалось одно мгновение, когда уже воображаемый чашкой тяжёлый кроваво-красный занавес дёрнулся, чтобы открыться, и потрясти собравшихся зрителей душераздирающим последним действием последнего акта этого, говоря заумным языком, экзистенциального спектакля, всё тот же пёс Антихрист, или как его только недавно обозвал горбатый котишка «наше местное воплощение Зла», схватил своей нежной пушистой лапой обезумевшую чашку, и поставил её возле впавшей в затяжной кашель канарейки. Этим поступком «наше местное воплощение Зла» пополнило список добрых дел, совершённых сегодняшним пыльным утром.
А между тем, стук в дверь, неожиданно обрушившийся на собравшихся в избе, так же неожиданно прекратился. Но старуха-пророчица своим тонким пророческим чутьём почувствовала запах надвигающегося скандала, так как образ стоявшего за дверью дворника Терентия, во всей своей красе предстал её внутреннему взору. И тогда, чтобы изменить ход событий, старуха приказала псу Антихристу взять табуретку, и спрятаться за печкой, объяснив это простыми и понятными словами «от греха подальше». И только, когда «местное Зло» спрятавшись, село на табуретку, и прислонилось спиной к тёплой печки, старуха- пророчица, улыбаясь, распахнула дверь, и впустила в избу, покрытого пылью, дворника Терентия.
«Ну, и напылил же я сегодня!» – сказал Терентий, входя в избу и отряхиваясь.
«Да, не отряхивайся ты, а, то и в моей избе пыль поднимешь», - проскрипела своим старческим голоском старуха-пророчица.
Горбатый котишка, ехидно помахивая хвостом, ухватился двумя лапами за ножку табуретки, стоявшей возле окна, и, стал, пыхтя подтаскивать её к столу, и при этом, ещё и приговаривая: «Вот тебе табуреточка, Терентий».
«Я к тебе, старая, пришёл, чтоб попросить какую-нибудь смесь из трав для успокоения нервов», - обратился дворник Терентий к хозяйки избы, садясь на табуретку, как раз перед недопитым, псом Антихристом, стаканом с зельем под названием «Минуты раскаянья с примесью мучительного ощущения греха».
Поглядев на этот недопитый стакан, паршивый кот Чародей, подумал о том, что было бы неплохо, если бы это зелье допил бы дворник Терентий, потому что ведь из-за сотворенного им пыльного тумана, он разбил драгоценную бутылку.
И что удивительно, Терентий, недолго думая, взял стакан с зельем, понюхал его и залпом выпил. Увидев это, канарейка, пронзительно свистнула, но в обморок падать не стала, а лишь демонстративно продолжила кашлять.
«Простудилась, красавица?» - спросил дворник Терентий.
«Нет, это у неё на нервной почве», - ответил кактус Ваня, покачивая своей колючей головой.
«Ты прав, Ваня, всё только от нервов и происходит. Я вот тоже сегодня, проснулся утром, так хорошо на душе было, дай, думая, пока дракон Афанасий спит, тихонечко зачерпну из его пруда ведро водички, и, смачивая метлу, аккуратно подмету улицы нашего города. И тут, вдруг вижу, летит эта зловредная псина Антихрист, вернее, сам он был невидим, а только его рваные джинсы и рядом горящая свеча, неслись в хрустальном утреннем воздухе. И у меня, при виде этого безобразия, нервы внутри закипели, дай, думаю, напылю хорошенько, чтоб он, врезавшись в стену какого-нибудь дома, испытал своим пёсьим носом боль от столкновения с реальностью, понимаешь ли, нашего с вами существования! А то, я смотрю, мы с вами, с нашими судьбами, с нашей болью, для него, как бы и вовсе не существуем. Так, какой-то мираж, какие-то призраки, порождённые больным воображением Артура Хаоса»,- закончил свою речь дворник Терентий, стукнув о стол пустым стаканом.
«Так мы сейчас, об этом же и говорили,- вскочил паршивый кот Чародей, и добавил,- нет, у псины, никакого к нам уважения! Вот ты говоришь, видел его сегодня утром летящим со свечой. А знаешь, Терентий, что свечу эту он украл у волшебника с улицы Печали, и это ещё не всё. Главное то, что он полностью выпил у него настой, с помощью которого волшебник мог легко вызывать в своей голове образ Любимой. И вот теперь нашей хозяйке придётся потрудиться над тем, чтобы из одной оставшейся капли восстановить уникальный настой».
Услышав о себе столько «приятных» слов, пёс Антихрист встал с табуретки, но подумав, снова уселся, и немного поёрзав, облокотился на тёплую печку. Табуретка ответила на эти действия пса Антихриста, пронзительным скрипом. И все, невольно взглянули на печку.
Старуха-пророчица, спасая накалившуюся атмосферу от скандала, встала, и спокойно произнеся: «Ну, вот, Хавронью разбудили», пошла к печки. Зайдя за печку, она сердито пригрозила пальцем псу Антихристу, затем громко вздохнув, подошла к шкафу, открыла дверцу, и, снимая с полки банку со смесью трав, сказала: «Сейчас я тебе заварю, Терентий, хороший успокоительный чай, да и тебе, Чародей, не мешало бы успокоиться».
А что касается, Хавроньи, то тут старуха-пророчица, уж точно преувеличила сверх меры. И хотя, живущая в норе за печкой, старая мышь Хавронья при ходьбе всегда немного поскрипывала, но не настолько же, громко, как это сейчас сделала табуретка. А во-вторых, разбудить Хавронью, каким либо шумом просто невозможно, так как она была совершенно глухая.
Но взбудораженные нервы дворника Терентия, не дали его голове оценить степень правдивости слов старухи-пророчицы.
«Ну, спасибо тебе, хозяюшка. А я в свою очередь, вас за чаепитием, хочу развлечь чтением маленького рассказика,- сказал дворник Терентий, и вынимая из кармана сложенные листки бумаги, продолжил,- Представляете, сегодня утром, ещё до того как я напылил, нашёл я недалеко от пруда, сложенные вчетверо три листа бумаги. Разворачиваю, и вижу, что это написанный от руки рассказ. Кто написал его, и как он очутился на улице нашего города? Не знаю. Я его дома внимательно прочёл, но так и не смог догадаться, кто же, автор».
«А ну-ка дай понюхать»,- промяукал горбатый котишка, протягивая лапы. Терентий отдал ему таинственные листки, и горбатый котишка, развернув их, стал усердно внюхиваться в первую строчку рассказа.
«Пахнет морем, значит, дракон Афанасий написал этот рассказ»,- нанюхавшись, сказал горбатый котишка, и вернул Терентию листы.
«Да, у нас весь город пропитан солёными слезами Артура Хаоса, чем же ему ещё пахнуть, как не морем»,- прощебетала канарейка, наконец, перестав кашлять.
«Да, какая вам разница кто написал,- сказала старуха-пророчица, наливая всем, кроме горбатого котишки, свежезаваренного успокоительного чая из смеси трав под названием «Забудь обо всём, и наслаждайся жизнью»,- читай Терентий, а я займусь восстановление настоя для волшебника с улицы Печали». 
«Подожди, Терентий, я только молочка себе подолью»,- промяукал горбатый котишка, спрыгивая с табуретки и держа двумя лапами свой треснутый стакан наполовину наполненный молоком. И подойдя к окну, которое находилось как раз напротив огнедышащей пасти печки, котишка взял с подоконника кувшин с молоком, и наполнил свой стакан до самых краёв, затем он осторожно взял стакан, повернулся, и, заглянув за печку, ехидно посмотрел на сидящего там пса Антихриста, при этом скорчив такую гримасу, что пёс Антихрист, не выдержав, плюнул. Но это проявление псиных чувств не осталось незамеченным табуреткой, и она снова скрипнула. Горбатый котишка испугавшись, одним прыжком долетел до стола, и аккуратно поставив стакан с молоком, внимательно уставился на дворника Терентия.
Терентий обжигаясь, сделал несколько жадных глотков успокоительного чая, затем отодвинув свой стакан на середину стола, неторопливо разгладил листки с рассказом, и, откашлявшись, начал читать:
«Ночь опустилась на Душу…»
«На чью душу?!»- прервал его горбатый котишка.
«Не на чью. Душа – это название города»- ответил Терентий.
«Что это ещё за название?! Только путаницу в голове создаёт!»- не унимался горбатый котишка.
«Постойте! Я, кажется, догадалась,- защебетала канарейка,- этот рассказ написал Артур Хаос! Ведь это для нас наш город называется городом Хаоса. А для него наш город – это его Душа».
«Давайте сначала послушаем рассказ, а потом уж начнём обсуждение. Читай Терентий»- сердито скомандовал кактус Ваня, шевеля иголками.
Терентий снова откашлялся, и стал читать:
«Ночь опустилась на Душу. Она развалилась на крышах, растеклась по улицам, и, проникнув в открытые подъезды домов, легла на ступеньки холодных лестниц.
Одинокое дерево, выглянув из-за угла деревянного дома, и немного потревожив ветвями засыпающую Ночь, осторожно перешло пустынную улицу, и, остановившись возле зеркала лужи, уснуло.
Из подвала двухэтажного дома вылезла Тишина. Взъерошенная после долгого сна, она выглядела прескверно. Тяжело вздохнув, Тишина присела на старую скамейку, и, задумалась. Старая скамейка вздрогнула, и недовольно проскрипев, напомнила Тишине о том, что пора идти. Медленно встав, поплелась Тишина по Душе. И Душа притаилась.
Закончив своё дело, Тишина возвращалась домой, но проходя мимо старого с забитыми окнами дома, остановилась, и с грустью посмотрела на сидящую в окошке чердака лохматую собаку. Собака насвистывала невесёлую мелодию. Многие жители в Душе любили слушать по ночам её заунывный свист. И понимала Тишина, что должна была запретить собаке свистеть, но не могла, и, поэтому старалась быстрее уйти в свой подвал, и, поскорее заснуть, чтобы забыть о недоделанной работе.
Собака продолжала свистеть. И любила Ночь, забравшись на большое сутулое дерево, качаться, и слушать непрерывно меняющиеся, но всегда печальные мелодии. А когда собака начинала насвистывать сороковую симфонию Моцарта, Ночь, переполненная восторгом, покидала дерево, и бросалась целовать собаку. Но не любила собака этих проявлений нежности, и, закрыв окно, уходила спать. Покинутая Ночь падала на землю и тихо плакала. Большое сутулое дерево, наклонившись, успокаивало Ночь, поглаживая её своими корявыми ветвями с маленькими жёлтыми листочками. И успокоившись, Ночь засыпала. А слезинки ещё долго дрожали на её бархатном лице, но наконец, падали, и оставались на траве до утра.
Утро в Душе всегда появлялось внезапно. Бывало, выскочит из какой-нибудь трубы, и, начнёт носиться, чумазое, пока не сорвётся со скользкой жестяной крыши дома, стоящего около пруда, и, не упадёт в воду. И вот уже выходит из пруда, чистое и прекрасное Утро с огромными голубыми глазами, и, идёт, смущаясь и краснея по Душе. И просыпаясь, Душа, улыбается, глядя на Утро, и, слушает громкие и весёлые песни птиц. Но недолго гуляет Утро по Душе, и, подойдя к дому, что стоит на краю Души, взлетает, и скрывается за чернеющей вдали полоской леса.
И приходит День. Он никогда не улыбается, и за это, его никто не любит в Душе. А когда День бывает рассерженный, то лучше не попадаться ему на глаза, и если, не успеет во время убежать какое-нибудь деревце, то День набрасывается на него, и обламывает ему ветки.
День ходит по Душе, надзирая и покрикивая. Курит сигареты, плюётся, и бросает окурки, обжигая нежные спинки трав. И только пообедав, День успокаивается, и тяжело вздохнув, садится на подгнивший пень, и внимательно наблюдает за муравьями. Но вдруг плюнув, топнет ногой по муравейнику, и пойдёт, неизвестно чем рассерженный, шататься по Душе.
А со стороны пруда, перебегая от одного дерева к другому, крадётся, вечно чего-то боящийся, худенький с серыми глазами, и аккуратно подстриженный Вечер. Вот он уже высовывается из-за угла дома. А вот его замечают, заглядывающим в окна первых этажей. Но вдруг, откуда-то выскочит весёлый ветерок, и будто бы нечаянно заденет плечом Вечер, и исчезнет. Вечер вздрогнет, съёжится, но оглядевшись вокруг, успокоится, и тихонько пойдёт по Душе. И молодым деревцам нравится поболтать с ним. Старые же деревья, глядя на Вечер, только качают ветвями. А Вечер, наговорившись, весело уходит в ту неизвестную для Души, и хорошо знакомую для него, Даль. Молодые деревца много раз спрашивали его: «Что там в Дали?» А он робко смотрит на них, и, смущаясь, отвечает: «Не знаю». Деревца удивляются, но отпускают Вечер. И потом ещё долго стоят, смотрят и думают о робком Вечере, и о той Дали, в которой он исчез.
И снова Ночь опускается на Душу. Молодые деревца убегают домой с надеждой на то, что уснув, они увидят ту неизвестную Даль. И вот они засыпают, и снится им, что на Душу падает первый снег, и они с удивлением наблюдают за тем, как летят, толкаются, и исчезают, упав на землю хрупкие снежинки. А когда придёт Утро, деревца проснувшись, увидят, что и на самом деле, в Душе выпал первый снег.
Вот так, и сменяются времена года в прекрасной Душе, рассказывая каждый раз новую историю. А для Души, ведь главное, услышать что-то новое, но только, чтобы оно было искренней правдой.
А больше ничего и не надо».
Дворник Терентий закончив читать рассказ, сложил вчетверо листки, и, положив их в карман, пододвинул к себе свой стакан с успокоительным чаем, и, не произнося больше ни слова, стал сосредоточенно, даже можно сказать, с особым чувством поглощать тёмно-коричневое зелье.
Все же остальные слушатели, оцепенев, погрузили свои взгляды внутрь себя, даже из-за печки не раздавалось больше скрипение, так называемой «мыши». И если бы не звон посуды, и бульканье настоев, наливаемых старухой-пророчицей, то тишина в избе могла бы быть даже живописней, чем та, что была описана в рассказе.
Дворник Терентий допив свой чай, высоко поднял пустой стакан, для того, чтобы внимательно рассмотреть большую трещину, очень похожую на ветку дерева, покрытую инеем. И, несмотря на то, что этот образ был вырван из зимнего пейзажа, дворник подумал о том, что неплохо бы подрисовать к ветке зелёные листочки, и, тогда в голову не лезли бы мысли о неотвратимо надвигающейся гибели старого граненого стакана, а даже наоборот, вселяли бы в зрителя надежду на долгую и счастливую старость.
«Точно, этот рассказ написал Артур Хаос»,- пискнула канарейка, прикасаясь своим клювом к поверхности чая налитого в её иностранной фарфоровой чашке, и, задумчиво наблюдая за расходящимися по поверхности кругами.
«А вдруг этот рассказ написан кем-нибудь из жителей соседнего города,- сказал кактус Ваня, смахивая с иголки накатившуюся слезу, и добавил,- и может его жители называют свой город «Душа». А листки с рассказом обронил пёс Антихрист, когда сегодня под утро, летел из соседнего города к дому волшебника с улицы Печали. Может он хотел подарить ему этот рассказ».
«Ещё чего выдумал,- возмутился паршивый кот Чародей,- с какой стати пёс Антихрист будет дарить подарки волшебнику с улицы Печали. Ты же сам видел, как волшебник относится к псине».
Тут снова за печкой заскрипела табуретка, и на этот раз скрип был слишком уж выразительный. А выражал он, сами понимаете, негодование насильно посаженного за печку пса Антихриста.
«А ты ведь, как известно, бывший житель соседнего города. Так скажи нам, как жители называют свой город?- спросил горбатый котишка, ехидно поглядывая на Чародея.
«Не скажу»- резко ответил паршивый кот, и, залпом допил остававшийся в его стакане чай из смеси трав под названием «Забудь обо всём, и наслаждайся жизнью».
На этом и закончилось обсуждение таинственного рассказа.
Дворник Терентий довольный и успокоившийся, поблагодарил старуху-пророчицу за великолепный чай, сказав, что аромат этого уникального зелья, он будет носить в своём сердце до самого вечера, и даже на следующий день, проснувшись рано утром, не станет по обыкновению пить чай, чтобы не спугнуть уснувший на его благодарном сердце нежный и восхитительный аромат чая, так искусно приготовленного талантливой волшебницей.
«Ох, и болтун же ты Терентий»- проскрипела старуха-пророчица, провожая дворника до двери. И закрыв за гостем дверь на засов, «талантливая волшебница» улыбаясь, вернулась к буфету, чтобы продолжить свою таинственную работу по восстановлению настоя для волшебника с улицы Печали.
Ой! Да, я же совсем забыл про себя, то есть про волшебника с улицы Печали! Надо его срочно отыскать в пыльном тумане. А то он, покинутый своей собственной Судьбой, я имею в виду мною, неизвестно куда забредёт.
А вот и волшебник с улицы Печали, как вы помните, настолько опечаленный, что забыв о своих способностях к мгновенному перемещению, осторожно разгребая руками пыльный туман, плывёт по улицам нашего прекрасного города. И как раз сейчас он, завершая опасное плавание по узкому переулку Тяжёлого Времени, проплывал мимо Брошенного Дома, в подвале, которого, как вы помните, жил злой и нелюдимый скорпион Сашка, кстати, чуть было, не раздавив его, потому что Сашка как раз в этот момент медленно переползал через переулок Тяжёлого Времени, для того, чтобы набрать воды из полусгнившего старого колодца. Надо сказать, что вода в этом колодце особенная, и хотя она тёплая и чуточку пахнущая морем, но, несмотря на это, многие из наших жителей, ежедневно приходят сюда, чтобы набрать этой удивительной воды для приготовления пищи. А какой необыкновенный оттенок вкуса придаёт чаю, вода из этого колодца! И даже, несмотря на то, что этот оттенок вносит некоторую сумятицу в воздействие на души наших жителей от заварок из смесей трав, приготовленных старухой-пророчицей, сама старуха-пророчица, часто посылает горбатого котишку набрать ведёрко этой, как она говорит, забавной водицы.
А волшебник с улицы Печали, даже незамеченный скорпион Сашкой, уже выбрался на широкую и красивую улицу Времени. И хотя красота этой улицы была сегодня нежно закутана в пыльный туман, волшебник, без особого труда, отыскал дом, выкрашенный какой-то яркой светящейся краской, в котором жил, уже знакомый вам, волшебник, пишущий ночами роман о паршивом коте Чародее. Волшебник с улицы Печали стал осторожно подниматься по крутой лестнице, ведущей сразу на второй этаж дома, так как вход на первый этаж в этом доме отсутствовал, и только лишь войдя в дом со второго этажа, уже по внутренней лестнице можно было попасть на первый этаж.
И пока волшебник поднимается по лестнице, нам стоит заглянуть в его голову. Голова же волшебника с улицы Печали была захвачена вихрем мыслей. Даже скорее, этот вихрь мыслей больше походил на карусель. И чего только не было на этой карусели! И пёс Антихрист в рваных джинсах, и штора, обречённая через три дня исчезнуть, и страшная морда горбатого котишки, и паршивый кот Чародей, лежащий в осколках разбитой бутылки. Но тут карусель образов внезапно остановилась, и только зловещий образ осколков, лежащих в пыли на улице Тяжёлых Воспоминаний навалился на усталое сердце волшебника с улицы Печали, и что-то пытался нашептать ему, но так как осколков было много, и при этом, перебивая друг друга, и толкаясь, каждый из осколков шептал что-то своё, а особенно темпераментно шептал осколок, на котором было написано слово на армянском языке, но у этого слова было отломлено окончание, и так волшебник не понимал по-армянски, а когда ещё и слова произносились не полностью, то, что могло понять усталое сердце волшебника в этом шепоте, который к тому же, сопровождался бряцаньем осколков друг о друга, что вообще уже больше походило на какую-то безумную песню под аккомпанемент маракасы. И вот сопровождаемый этой дикой шепчущей песнью, несчастный волшебник осторожно взбирался по лестнице, пока не увидел сквозь пыльный туман смутные очертания двери.
Волшебник протянул было руку, чтобы узнать, заперта ли дверь. Но, ещё не коснувшись двери, он, подумал о том, что при открывании дверные петли наверняка заскрипят, и могут разбудить хозяина дома, поэтому волшебник решил, что будет правильнее войти в дом, применив свою магическую силу. И волшебник, взяв себя в руки, телепортировал своё несчастное тело внутрь дома. Очутившись по другую сторону двери, он тщательно вытер ноги о сухую скомканную тряпку, и хотел было стряхнуть с себя пыль, но осознав, что это абсолютно бессмысленно, так как квартира волшебника с улицы Времени была, как и весь город, во власти пыльного тумана, наш измученный волшебник, осторожно ступая, покинул маленький коридорчик, и вошёл в комнату. Немного побродив по комнате, и, слегка потревожив сонную тишину, он наконец наткнулся на огромный письменный стол, на котором были беспорядочно разбросаны написанные прошедшей ночью очередные страницы романа о паршивом коте Чародее.
Волшебник, опустившись в огромное мягкое кресло на колесиках, подъехал вплотную к столу, и, склонившись над рукописью, стал читать первую попавшуюся под руку страницу, а затем, не обращая внимания на нумерацию, стал поглощать страницу за страницей, схватывая их то, с одного края стола, то с другого.
Роман о паршивом коте Чародее, и так отличался сумбурной манерой повествования, а если его ещё и читать, предварительно перемешав как колоду карт, то чтение станет больше походить на гадание, и пророчества волшебника с улицы Времени, можно будет истолковывать, то так, то эдак, запутывая себя, при этом, окончательно.
И так, усталое сердце волшебника с улицы Печали, поедая предложенный ей винегрет, добралось до следующих строчек:
«…А тем временем, волшебник с улицы Печали направился к центру города. Он шёл медленным шагом, вытянув перед собой руки, и прищурив глаза, и уже успев пять раз чихнуть, после того как он покинул нечестивую избу старухи-пророчицы…»
Тут я хочу прервать чтение романа о паршивом коте Чародее, и ещё раз удивиться тому, что волшебник с улицы Времени, обладая пророческим даром, упорно не хотел замечать пыльного тумана захватившего наш город, хотя при этом детально описывает странную походку волшебника с улицы Печали, которая никак не соответствует восхитительному прозрачному утру, с его, как вы помните, уточнениями по поводу, капелек росы на траве. В чём причина такого затмения в голове волшебника с улицы Времени, до сих пор не могу понять?!
А теперь вернёмся к тем строчкам, которые сейчас читает наш несчастный волшебник: «…но тут одинокое шествие волшебника по улице Тяжёлых Воспоминаний было приостановлено летящим паршивым котом Чародеем, который, не сбавляя скорости, заходил на посадку. Чародей врезался в волшебника, и пустая бутылка, что была в лапах паршивого кота, разбилась вдребезги».
Тут волшебник с улицы Печали, вскочив с кресла, швырнул недочитанный листок рукописи на пол. Листок, немного полетав по комнате, приземлился на спящую жирную муху Анастасию, и, конечно же, разбудил её. Она выбралась из-под листка, осмотрелась вокруг, и, тяжело жужжа крыльями, сделала несколько кругов над столом, завершив свой полусонный полёт на настольной лампе. А волшебник снова сел в кресло, и перетасовав рукопись, вынул наугад другой листок. Но лучше бы он его не вынимал, или вынул бы листок с описанием каких-нибудь не касающихся его событий. Так ведь нет! Этот не имеющий в своём сердце ни капли жалости, листок, в жестоких красках, издевательски рассказал волшебнику с улицы Печали о том, как сегодня в последние минуты уходящей ночи, пёс Антихрист, будучи у него дома, и, читая белые стихи из белой книги, выпил весь уникальный настой под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя», при этом, даже не увидев этот образ, и тем более, не ощутив никаких поцелуев.
И теперь, только жирная муха Анастасия своими выпученными, но в тоже время, полусонными глазами, наблюдала картину пришествия на усталое лицо волшебника с улицы Печали, Непоправимой Трагедии, которая превратила его печальный лик, во что-то безумное, искорёженное и пустынное, если и не похожее на гибель Помпеи, то уж, точно оно выглядело, не лучше поверженной Трои.
Настоя с помощью, которого волшебник мог наслаждаться Образом Любимой, больше не существовало, изготовить его было уже не из чего. Прощальный Поцелуй, который оставила на его волосах Любимая, он давно уже смыл. Пыль на уходящем следе Любимой пролежала недолго, уже на исходе второго дня одиночества волшебника, к нему прилетела ворона Варвара с целой стаей птиц, и они в считанные минуты помыли пол, и, тщательно стёрли пыль со всех предметов в доме. Ворона Варвара, на этот счёт, была сторонником теории под названием «С глаз долой, из сердца вон». А несчастный волшебник в тот вечер, ещё долго смотрел вслед улетевшей стаи во главе с вороной Варварой, которые так безжалостно уничтожили остатки аромата его Любимой, оставив после себя нестерпимую, как ему казалось, вонь от воды из пруда, в котором жил дракон Афанасий.
И так, настоя больше нет, бутылка, которую он ежедневно протирал бархатной тряпочкой, разбита. И даже волшебник с улицы Времени, прошедшей ночью, не выдержав натиска навалившейся сонливости, бросил перо, так и не написав страницу, в которой были бы описаны события в избе старухи-пророчицы, дававшие, хоть какую-то надежду на возвращение уникального настоя, пусть и в ущербном виде, но для влюблённого сердца волшебника, прочесть эти строчки, было бы подобно спасению. Но нет! Судьба не имела права на сострадание, и поэтому она, взяв под руку несчастного волшебника, вывела его из дома биографа паршивого кота Чародея, помогла ему спуститься по крутой лестнице, и бросила в пыльный туман сегодняшнего утра.
А что мне теперь делать, его, так сказать, Душе? Я, конечно же, признаюсь в том, что моё поведение было не совсем подобающим в отношении к телу волшебника с улицы Печали, но такова уж моя творческая натура! Служение искусству, прежде всего! Вы, наверное, на это скажете, что мол, какое же это искусство, бегать всё время по городу, и записывать разные сплетни?! Но из этих, как вы говорите, сплетен сплетается материя жизни нашего прекрасного города. Вот вы как-нибудь попробуйте сплести корзину, и, увидите как это не просто. А сплести воедино Судьбы, Чувства, Слёзы, наконец, Мечты, всех наших довольно таки не простых жителей, это я вам скажу, невероятно трудное дело. Надо выворачиваться, чуть ли не наизнанку, чтобы успеть ухватить, не то, что слово, а почти не заметный вздох, или даже, моргание ресниц описываемого персонажа, если, конечно, они у него есть. Вот, скажем, у скорпиона Сашки ресниц нет. А сколько наших жителей имеют, помимо, ресниц, ещё и хвосты! А движение хвоста, как вы знаете, многое может рассказать о чувствах, что бушуют, спрятанные под лохматой шерстью иных наших горожан. Так, что мне как творцу, который захвачен созданием величественной картины жизни нашего прекрасного города, при этом, поставившем себе задачу, не упускать ни одной, даже мелкой детальки, а сразу же хватать её за хвост, и не отпускать, до того, пока не будет, говоря образно, досконально описан оттенок каждой волосинки, простительно, при выполнении такой непосильной задачи, порой забывать о том, что я являюсь Душой волшебника с улицы Печали, да ещё, по совместительству исполняющим роль его Судьбы.
И вот теперь, когда несчастный волшебник окончательно разбитый событиями сегодняшнего пыльного утра, стоит на улице Времени, подобный пустому пыльному мешку, в котором, правда ещё стучит усталое сердце, мне, как его Судьбе, придётся, всё-таки, помочь ему добраться домой, чтобы он ненароком не заблудился, и не ушёл в пыльном тумане через пустырь Одиночества в сторону соседнего города.
И так, озираясь безучастным взглядом по сторонам, и уже даже не разгребая руками пыльный туман, несчастный волшебник вошёл в переулок Тяжёлого Времени. Когда же он проходил мимо Брошенного Дома, то был остановлен одиноко стоящей Засохшей Яблоней. Яблоня, приветствуя его, зашевелила своими сухими голыми ветвями, и волшебник, подойдя к ней ближе, обнял её. Засохшая Яблоня, прижав волшебника ветвями к своему старому шершавому стволу, услышала, как бьётся несчастное усталое сердце волшебника, как оно, толи стонет, толи плачет, потерявшее всякую надежду.
Старой Засохшей Яблоне не нужно было ничего объяснять, и рассказывать в деталях всю историю сегодняшнего трагического для волшебника утра, ибо прожив долгую непростую жизнь, она обрела способность ощущать боль, что нёс в своём сердце, каждый, кто проходил мимо неё. А когда же боль, пронизав каждую веточку Яблони, и спустившись по стволу, доходила до самых её корней, то сухие полусгнившие корни, давно потерявшие способность впитывать живительную влагу из земли, отдавали земле уже не воспринятую только что боль, а сострадание. И земля мгновенно передавала это чувство прохожему, окутывая его нежным тёплым облаком. И прохожий, вдруг ощутив себя будто младенцем на руках любящей матери, забывал о своей боли, и удивлённо озираясь вокруг, уходил прочь от Засохшей Яблони, весёлый и беззаботный.
Но сегодня с волшебником с улицы Печали, такого не произошло. Он ещё немного постоял, замерев в объятиях Засохшей Яблони, затем погладив её старый шершавый ствол, сел на землю, и облокотившись на Яблоню, вытянул ноги. Видимо, усталости, что посилилась сегодняшнем утром в сердце волшебника, показалось не совсем комфортно внутри этого обезумевшего скакуна, и она, вымотавшись, и отбив себе все бока, решила отдохнуть, и медленно растеклась, заполнив собою всё тело несчастного волшебника.
«Вот и правильно. Отдохни немного,- проскрипела Засохшая Яблоня, но затем голос её изменился, стал более мягким, и, хотя листьев, даже сухих на её ветках не было, но лёгкое, почти незаметное шелестение всё же, сопровождало каждое произносимое ею слово,- Хочешь я расскажу тебе одну историю, которая произошла двадцать восемь лет назад в одном маленьком провинциальном городишке в средней полосе России. И хотя, если бы она произошла где-нибудь, скажем в Голландии, она, возможно, выглядела бы правдоподобней, но что произошло, то произошло. Тем более что все события разворачивались на моих глазах. Я была тогда ещё яблоней, можно сказать, в полном соку. И мой хозяин, бережно срывая яблоки с моих красивых ветвей, с гордостью угощал ими гостей. И гости всегда удивлялись особому неповторимому вкусу моих яблок. Ох, как давно это было! Через несколько лет после тех событий, о которых я хочу рассказать, моего хозяина не стало, наш маленький садик пришёл в запустение, а я одичала от одиночества и, высохла. А потом началось в нашем городке буйное строительство. Старые дома сносили, сады вырубали. Если бы не Артур Хаос, который выкопал меня уже совершенно засохшую с голыми корявыми ветвями, не рассказывала бы я тебе эту историю. Так вот я к чему всё это говорю?! А к тому, что когда Артур Хаос привёз меня сюда, в свой прекрасный город, я сама решила поселиться возле Брошенного Дома, потому что, он очень похож на дом из моей весёлой юности, и к тому же, узнав, что в этом городе чуть ли не все писатели, я решила тоже стать писательницей. И эта мрачная тишина Брошенного Дома, очень даже способствует игре воображения. А соседство злого и нелюдимого скорпиона Сашки придаёт всей атмосфере особый зловещий колорит. А ещё я забыла сказать, что мой прежний хозяин всю жизнь проработал в школе учителем по литературе. Он любил читать вслух рассказы и стихи, частенько собиравшимся у него в саду на чаепитие, гостям. И я всегда с замиранием слушала его выступления, боясь даже шевельнуть листиком. Но писать я так и не научилась, поэтому живя теперь возле Брошенного Дома, я без всяких записей, в уме, оттачиваю каждую строчку. И сейчас я словно древнерусский певец Баян, буду тебе петь свою былину, вот только гуслей не хватает для полноты картины. Но если в моих сухих ветках станет играть лёгкий ветерок, то может это, хотя бы отдалённо напомнит звучание гуслей»,- на этом Засохшая Яблоня, закончив своё длинное предисловие, глубоко вздохнула, и, помахав корявыми сухими ветвями, приготовилась петь свою былину.
Но слушал ли её наш несчастный волшебник? Или пыльный пустой мешок его тела уже окончательно потерял способность воспринимать звуки окружающего мира, оглушённый своим собственным внутренним стоном? Но если это так, то оставим волшебника в покое. Пусть себе наслаждается стонами, пусть любуется мраком своего нутра, пока ему это не надоест. А мы с вами лучше послушаем былину Засохшей Яблони.
Засохшая Яблоня, склонив свои нижние ветви, и нежно погладив ими волшебника с улицы Печали, посмотрела на спрятанное пыльным туманом небо, и начала рассказывать:
« Окно, скрипнув, раскрыло свою чёрную пасть, но не для того, чтобы что-то сказать, а лишь только для того, чтобы зевнуть. И зевнув, так и осталось с разинутой пастью. И сквозь эту разинутую пасть усталому взору сонного дома открылся весенний ночной пейзаж.
И в памяти всплыли строчки: «…Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда со звездою говорит…».
Ночь, и в правду, была тихая, но звёзды молчали, и пустыни не было.
А был сад.
И вновь в памяти всплыли строчки: «…и деревья, как всадники съехались в нашем саду…».
Какая же всё-таки загадочная вещь – память! Порой такое всплывёт, такие иногда образы предстанут перед внутренним взором, что встанешь как вкопанный, смотришь и думаешь: «К чему они вылезли в эту минуту из своей загадочной тьмы?!» И не находишь ответа.
Вот так и сейчас, ничего похожего на всадников, нельзя было увидеть в этой непролазной тьме, даже спящий табун лошадей не напоминал погружённый в ночь сад. И если уж возникло желание сравнить его с кем-либо живым, то можно сказать, что сад смахивал на спящего медведя.
Вот, пожалуй, и всё, что предстало усталому взору сонного дома, и так как ничего интересного не происходило на фоне этого ночного пейзажа, дом, утомлённый однообразием, недовольно скрипнув оконной рамой, уснул.
И уже не кому было наблюдать за тем, как с приходом рассвета, сад постепенно перестал походить на спящего медведя, и, наконец, в самом деле, в саду появились деревья-всадники, развевая на ветру своими зелёными гривами. А как испуганно всполошились аккуратно подстриженные кустики крыжовника, так похожие на ёжиков. И я уже не буду ни с чем сравнивать выпученные разноцветные глазищи цветов на клумбе, которые уставились на небо в ожидании первых солнечных лучей.
А в семь часов утра, когда на лицо спящего хозяина дома Семёна Поликарповича, залез солнечный зайчик, оконная рама, проснувшись, скрипнула, разбудив всех обитателей дома, начиная с мухи на пустой тарелке, и заканчивая одиноким хозяином.
Семён Поликарпович, повернувшись на правый бок, сбросил солнечного зайца на подушку, и открыл глаза.
Первое, что он увидел, был распиленный пополам кокосовый орех, лежащий на столе, который удивлённо уставился на Семёна Поликарповича двумя своими пустыми глазницами, и как бы спрашивал хозяина дома: «Почему за окном, вместо привычного крика попугаев, разливается какая-то диковинная трель неизвестной птицы?»
Семён Поликарпович не стал рассказывать распиленному кокосовому ореху о том, что за окном не Африка, а средняя полоса России, и, что неизвестная птица, это всего лишь, соловей, жалующейся на своё одиночество, и, что остальным двум орехам, лежащим на огромном блюде, за мохнатой спиной распиленного африканца, уже никогда больше не увидеть ни родной пальмы, ни океана, что всегда так нежно ласкал её обнажённые корни.
А не стал он это рассказывать лишь потому, что в его проснувшейся голове, мгновенно возникли три небольших деревца, которые вчера ему подарил, в придачу к трём кокосовым орехам, его друг детства, вернувшийся из командировки.
Эти экзотические деревца, Семён Поликарпович, сразу же посадил в своём саду, для этого он без всякого чувства сожаления выкопал четыре куста крыжовника, и пересадил их к самому забору. Кусты крыжовника обиделись, и только что появившиеся на их ветках листочки сморщились. Но Семён Поликарпович ничего вокруг не замечал, он возбуждённо вертелся возле худеньких африканцев, нежно поглаживая их голенькие веточки.
А затем, немного успокоившись, Семён Поликарпович, весь вчерашний вечер, за чаепитием, слушал увлекательный рассказ своего друга о загадочной Африке. Потом друг уехал, и Семён Поликарпович, немного постояв с тремя тощими африканскими гостями в ночном саду, счастливый, ушёл спать.
И вот теперь, проснувшись, и вспомнив о деревцах, он выскочил из постели, и в сильном волнении побежал взглянуть на новых обитателей его сада.
Африканские гости, растерянно озираясь вокруг, и, дрожа от прохладного утреннего ветерка, тянулись друг к другу своими голенькими тоненькими веточками.
Семён Поликарпович внимательно осмотрев гостей, подумал о том, что не мешало бы, побелить их тонкие нежные стволы. И отыскав в сарае побелку, приготовил густой раствор, и замазал им стволы африканцев по самые нижние ветви.
Затем он ещё раз осмотрел деревца, пытаясь понять: « К какой же породе относятся эти африканцы?» Семён Поликарпович даже несколько раз понюхал их маленькие почки, но, аромат, исходящий от почек, ещё больше запутал исследовательскую мысль в его голове. И тогда Семён Поликарпович, резко прекратив исследования, решил, что дареному коню в зубы смотреть не прилично. И всё как-то сразу в жизни и Семёна Поликарповича, и его небольшого сада, потекло своим чередом.
И вот уже настал конец мая.
И сад Семёна Поликарповича, шумя листвой, сорил лепестками цветов, застилая белым ковром землю.
Но честно сказать, сад сразу же, невзлюбил африканских гостей, и при каждом дуновении ветра, соседние деревья старались как можно больней ударить по худеньким веточкам несчастных иностранцев. И только старая вишня с каждым порывом ветра осыпала их лепестками своих цветов.
Но когда на тощих ветках чужаков вылезли маленькие листочки с иголочками, сад, испугавшись, решил не обострять отношение с новыми соседями, и как-то даже слегка расступился, дав им больше места под солнцем. Ведь неизвестно же, может эти хилые экзотические деревца, в дальнейшем, окажутся свирепыми ядовитыми хищниками.
А Семён Поликарпович радуясь тому, что деревца так быстро прижились, и освоились в новой чуждой им обстановке, и, не зная, чем бы ещё угодить загадочным иностранцам, подливал, то одно удобрение, то другое, и при этом, ежедневно обильно поливая деревца, и даже не задумываясь о том, что своими неосмотрительными действиями он будоражил в душах гостей ностальгические воспоминания о сезоне дождей в любимой Африке.
Погода продолжала стоять довольно тёплая, и хотя она не напоминала африканцам тропическую жару, но всё же, в скором времени возле колючих листочков появились жёлтые цветы очень похожие на одуванчики.
Простой скромный сад Семёна Поликарповича с почтительной осторожностью наблюдал за жизнью экзотических соседей. А не на шутку освоившиеся африканцы, ощущая к себе такое пристальное внимание, ещё гуще и гуще покрывали свои худенькие веточки жёлтыми цветами.
Но лето проскочило незаметно.
И вот уже с севера начала всерьёз наползать практичная и запасливая осень.
Урожай в этом году был превосходный. Сад порадовал Семёна Поликарповича и фруктами и ягодами. И даже худенькие веточки африканских гостей были усыпаны маленькими ягодками очень похожими на рябину и не только по виду, но и по вкусу. Правда, случайно залетевшая в сад Семёна Поликарповича, стая птиц первой собрала урожай экзотических ягод, оставив после своего посещения лишь три ягодки, и то какие-то тёмные и сморщенные.
А дни, что приходили в этот маленький провинциальный городок, уже начинали дрожать от холода, и поэтому, долго не задерживаясь,  убегали в ночную тьму.
И снова в моей памяти всплывают строчки:
«…Вот так же отцветём и мы,
И отшумим как гости сада…»
И Семён Поликарпович то в радостях, то в заботах даже и не заметил, как наступил октябрь. И тут он понял, что пора задуматься о зимовке африканских гостей.
И вот в один из октябрьских вечеров он всё хорошенько обдумал, и, решив на следующие утро выкопать деревца и перенести их в дом, спокойно уснул.
А ночью Семёну Поликарповичу приснился кошмарный сон.
Огромный и тревожный сад ожил. Деревья, размахивая ветвями, ходили взад и вперёд, толкая друг друга.
Зловещая луна, спустившись с неба, и зависнув над самыми верхушками деревьев, коварно вымазала какой-то бледной светящейся краской, именно то место, где стояли, взявши друг друга за нежные веточки, и дрожа от невыносимого холода, три худеньких гостя.
Увидев чужаков, огромные разъярённые деревья набросились на них и стали бить.
Молча, стояли маленькие деревца, прижимаясь, ближе друг к другу, и роняя светящиеся слезинки. Но вдруг деревца затряслись, и крепко обнявшись, вырвались из земли, и взлетели над садом.
Разъярённые деревья застыли в удивлении.
А три африканских гостя, сделав небольшой круг над домом, исчезли в ночном небе.
Семён Поликарпович вздрогнул и проснулся.
Серое осеннее утро прижалось к мокрому оконному стеклу.
Извините, но здесь в наше обыкновенное повествование проникло что-то загадочное. Нельзя конечно сказать, что всему виной был кошмарный сон, но дело в том, что когда Семён Поликарпович встав с постели, умылся, и спокойно позавтракав, вышел в сад, он не нашёл в своём саду африканских гостей. И только три маленькие ямки напоминали о том, что здесь что-то росло.
Семён Поликарпович растерянно поглядел вокруг, а потом отчего-то взглянул на небо. И толи ему померещилось, толи и в правду, что-то было. Но среди стаи птиц улетающих на юг, он увидел три маленьких деревца.
Семён Поликарпович был человек очень впечатлительный, а образы кошмарного сна ещё не полностью выветрились из его головы, и поэтому не удивительно было услышать от него в этот момент следующие слова, которые он произнёс, хотя и горько вздохнув, но всё же, с маленькими искорками надежды в его печальных глазах.
«Я всё понял,- сказал он, продолжая глядеть на небо,- Это перелётные деревья, и они, как и птицы, должны на зиму улетать на юг. Ну, что ж, весной буду ждать их обратно. Только бы не заблудились».
И Семён Поликарпович долго ещё провожал взглядом улетающую стаю птиц, пока она не исчезла за облаками.
Затем осеннее небо нахмурилось, и на лицо Семёна Поликарповича упали две дождинки, и стали медленно сползать по его щекам, как будто слёзы.
А бесчувственное время, в грязном ворохе листьев, влетело в снежную вьюгу, и, закружившись в ней, выскочило через несколько месяцев, в звенящий и искрящийся воздух весны.
И снова сад Семёна Поликарповича распустил своё зелёное оперение. А то место, где росли африканские гости, покрылось нежным пушком травы.
Но не вернулись африканские деревца, ни этой весной, ни следующей.
А Семён Поликарпович упорно продолжал ждать.
Тревожные сны, посещали его всё чаще и чаще. Он стал рассеянным, ни чем не интересовался, и даже перестал ухаживать за своим садом. И только ждал, ждал и ждал, возвращение перелётных деревьев, успокаивая себя тем, что они видимо, заблудившись, проводили лето, в других городах, может быть даже, где-нибудь совсем рядом с его городом, но, что они обязательно вернуться к нему.
Бывало, разговаривает он с навещавшими его соседями, и вдруг срывается со стула и бежит в сад, а затем, возвратившись, немного виновато произносит: «Мне показалось, что они вернулись».
Последнее время Семён Поликарпович часто говорит самому себе: «А может их, и вовсе не было, может мне приснились эти африканские деревца?»
Но нет! Не приснились ему деревца!
Они были, были, но…исчезли. Улетели? Смешно!
Неужели в это можно поверить?!
Но Семён Поликарпович верил.
А через три года, ранней весной, к Семёну Поликарповичу, вновь заехал в гости, тот самый друг, который привёз ему из Африки экзотические деревца. У этого друга, кстати сказать, возле дома уже три года, великолепно себя, чувствуя, росли такие же три дерева.
И когда друг узнал от Семёна Поликарповича всю историю о том, что деревья, подаренные им, были перелётные, и что Семён Поликарпович упорно продолжает ждать их возвращения. Он был потрясён, можно сказать, до глубины души, верою своего друга.
А прощаясь с Семёном Поликарповичем, друг как-то загадочно улыбнулся.
И тут вновь, врывается в наше повествование что-то таинственное.
А дело всё в том, что через несколько дней, когда весна украсила зелёной листвой маленький провинциальный городок, Семён Поликарпович вышел тёплым солнечным утром в свой сад, и увидел среди белоснежных яблонь, три, уже повзрослевших африканских дерева с цветами очень похожими на одуванчики».
Засохшая Яблоня, закончив рассказывать свою былину, и ещё раз погладив нижними ветвями прижавшегося к её стволу несчастного волшебника, внимательно посмотрела на него, и поняла, что волшебник так и не услышал её былины. Он спал, погрузившись в тяжёлый, а может быть даже, в кошмарный сон. Яблоня смогла догадаться об этом, по периодическим вздрагиваниям спящего волшебника, которые она ощущала своими ветвями.
Но кроме вас и меня, так сказать, Души волшебника с улицы Печали, потерявшей, теперь, возможность беззаботно пройтись по пыльным улицам нашего прекрасного города, шаркая стёртыми каблуками старых ботинок, что были сейчас надеты на ногах несчастного волшебника, спящего в пыли под Засохшей Яблоней, ибо Душа без тела обречена летать, обречена неприкаянно носиться над простыми человеческими радостями, и даже не способна вдохнуть аромат свежезаваренного чая, что так, порой приятно выпить, сидя у раскрытого окна тёплым летним вечером.
Но простите, я отвлёкся. Так вот, кроме вас и меня, был ещё один слушатель, которого Засохшая Яблоня, конечно же, не видела в пыльном тумане сегодняшнего утра, но она, услышав тихое всхлипывание, поняла, что её былину слушал нелюдимый скорпион Сашка.
Он сидел покрытый пылью, на нижней ступеньке полуразвалившейся лестнице Брошенного Дома, понемногу приходя в себя после потрясения, которое испытала его одичавшая Душа, слушая виртуозное исполнение грустной былины Засохшей Яблоней, и даже, несмотря на то, что не было слышно, обещанного завывания ветерка в сухих ветках Яблони, которое должно было напоминать слушателям звучание гуслей, воздействие силы искусства, ни чуть не пострадало, а наоборот, в том, что ветер затих, можно было усмотреть, особый знак уважения к прозвучавшей в торжественной тишине былине.
Но, что потрясло меня более всего, так это то, что Засохшая Яблоня, не зная всех подробностей событий, происшедших сегодняшним утром, решила именно сейчас, рассказать свою былину волшебнику с улицы Печали, в которой она поведала историю, способную вселить надежду в несчастного волшебника, ибо она пророчески, хоть и в иносказательной форме показала нам то, что чудо можно сделать своими руками, главное, чтоб об этом не догадался тот, кто так долго, но, не теряя надежды, ждал этого чудо. А ведь, как раз в это самое время, в своей избе старуха-пророчица трудится над восстановлением уникального настоя, с помощью которого несчастный волшебник сможет вновь вызывать прекрасный образ своей Любимой, пусть и не такой яркий, как был раньше, но всё же, это лучше, чем серая пустота одиночества. И так же, он снова будет иметь возможность, каждое утро, нежно протирать от пыли, восстановленную псом Антихристом, бутылку, которая теперь стала небьющаяся.
Но подождите, наш несчастный волшебник, кажется, пытается вылезти из своего кошмарного сна, и Засохшая Яблоня в этом ему помогает, тормоша его своими сухими корявыми ветвями. И вот он, наконец, тяжело поднявшись, нежно обнимает старую Засохшую Яблоню, поглаживая её шершавый ствол. Яблоня в свою очередь, окутав его своими сухими ветвями, пытается крепче прижать его к себе, показывая этим, что она очень сочувствует его горю, но кончики старых сухих ветвей ломаются. А когда волшебник, покинув прощальные объятия Яблони, поворачивается и уходит, то опавшие сухие ветки, ломаясь под ногами несчастного волшебника, своим хрустом, до невыносимости усиливают образ окончательно разрушающейся жизни.
Скорпион Сашка наблюдая сквозь пыльный туман за этой душераздирающей сценой прощания волшебника с Яблоней, и догадываясь о том, что состояние волшебника с улицы Печали может завести его куда угодно, принимает решение, проводить несчастного до его дома. И стряхнув с себя толстый слой пыли, он поднимает свой зловещий хвост с жалом на конце, и ползёт за удаляющимся волшебником.
А в это время в своей живописной избе, хотя, живописная она была лишь снаружи, а внутри всё было простенько, кроме карнизов, как вы помните, искусно расписанных канарейкой, с применением хохломской технологии по сокрытию золота русской души под кроваво-красной киноварью. Хотя нельзя сказать, что в сумасбродных головах обитателей избушки не рождались планы по улучшению внутреннего интерьера, более того, они плодились в невероятных количествах, и всегда отличались особой грандиозностью, но эти планы, больше походили на мечтания, которые каждый вечер за чаепитием возникали над столом в виде воздушных замков, под хруст, с особым искусством приготовленного старухой-пророчицей, печения с рябиновыми ягодками внутри, и с ни менее выразительным хрустом, рушились, когда чаепитие заканчивалось. 
Но как же, я многословен! Я всего лишь хотел вам сказать, что заглянув к старухе-пророчице, я понял, что колдование над настоем для волшебника с улицы Печали ещё не закончилось, поэтому нам придётся продолжить путешествие сквозь пыльный туман сегодняшнего утра, уставившись на зловещий хвост нелюдимого скорпиона Сашки, который быстро догнав еле плетущегося несчастного волшебника, пытается теперь запрыгнуть на его правую штанину, чтобы, более не утруждая себя, с комфортом прокатиться по улицам нашего прекрасного города, спрятанного от посторонних глаз пыльным туманом.
Но как только скорпион Сашка успел уцепиться за правую штанину волшебника, он вдруг, оказался в его квартире, и как раз возле того самого места, где продолжала покачиваясь парить над полом непокорная бархатная штора. И скорпион Сашка, ошарашенный такой быстрой сменой обстановки, сорвавшись со штанины, упал на пыльный пол, и закатился под парящую штору.
И как дальше выяснилось, магические способности, обрадованные тем, что о них, наконец-то, вспомнил несчастный волшебник, не успокоились, после того как испытали кратковременное, но восхитительное удовольствие от мгновенного перемещения в пространстве его горем убитого тела, им, этим способностям, захотелось развернуться во всю свою мощь, тем более, что контроля со стороны обессиленного волшебника, можно было не ожидать. И они стали буйствовать в его квартире. Все предметы в комнате вздрогнули, а некоторые, вздрогнув, сорвались со своих мест и, сбившись в кучу, попытались все разом прорваться на кухню, будто обезумевшая от голода стая птиц, но застряли в дверном проёме, злобно стуча друг о друга. А старый стул, оказавшийся в самом низу кучи из разъярённых предметов, начал истошно скрипеть, но через несколько мгновений его скрип, стал напоминать тихое жалобное попискивание, в котором, если иметь тонкий музыкальный слух, можно было разобрать нотки сожаления о безрадостно прожитой жизни. А ведь всё могло сложиться по-другому, слышалось в жалобном попискивании стула, если бы в тот день, когда в эту квартиру стая Счастливых Минут принесла Любимую волшебника, он стоял возле кухонного стола, вместо неустойчивой трёхногой табуретки, и тогда бы эта чувствительная загадочная девушка, сев на него, конечно же, ощутила бы его необыкновенную душу, скрытую под бархатной обивкой, и покорённая невероятной нежностью стула, уходя, унесла бы его с собой, как унесла она старое мутное зеркало. И главное, благодарный стул оставил бы после себя всего лишь четыре крохотных вмятины на зелёном линолеуме, что, конечно же, не идёт ни в какое сравнение с той, как вы помните, прямоугольной незаживающей раной, оставшейся после того, как жестокое мутное зеркало, покорив чуткое сердце девушки, а затем, нагло прижавшись к её нежной груди, покинуло несчастного волшебника.
Сейчас же, волшебник смотрел на весь этот буйный спектакль, пустыми безразличными глазами, и он даже не расслышал среди творящегося шума жалобную песню своего старого стула. Усталый волшебник доплёлся до кровати, и, рухнув на одеяло, покрытое толстым слоем пыли, закрыл глаза.
Магические способности, разочарованные отсутствием зрителей, резко прекратили, так буйно начавшийся спектакль, и правильно сделали, ведь за плотным занавесом сегодняшнего пыльного тумана, всё равно бы никто ничего не увидел.
Правда, один внимательный зритель всё-таки был, но его внимание подпитывалось лишь страхом перед незнакомой обстановкой, да к тому же, ещё скрывающейся за пыльным туманом. Этим зрителем, как вы поняли, был злой и нелюдимый скорпион Сашка, сидевший под навесом, роль, которого исполняла, безмятежно покачивающаяся в воздухе бархатная штора.
Магические способности несчастного волшебника, закончив буйствовать, вяло, и неохотно освободили проход на кухню, растащив все предметы декораций по своим местам, а затем, уже совсем потеряв интерес к жизни, спрятались в обессиленном теле волшебника.
И тут, так сказать, на сцену выполз, отряхивая с себя пыль, скорпион Сашка. Он, гордо подняв свой зловещий хвост с жалом на конце, и, озираясь по сторонам, величаво прошествовал до кровати. Затем запрыгнув на стул, стоящий возле кровати, кстати сказать, тот самый стул, что пару минут назад, исполнял в буйном спектакле жалобную песню, скорпион Сашка стал внимательно разглядывать несчастное тело волшебника, а когда его суровый взгляд дополз до всклоченной и пыльной головы несчастного, он смог в полной мере оценить зловещую красоту трагической маски на лице волшебника, и, оценив, Сашка расчувствовался, и вдруг вспомнил то время, когда он жил в столице, в доме у старушки, которая, несмотря на внушительный ворох болезней, самоотверженно занималась воспитанием единственной внучки, оставленной ей, непутёвой дочкой.
Скорпион Сашка жил тогда в стеклянной пятилитровой банке, он являлся единственным подарком, который принесла своей восьмилетней дочери её мать, уезжая в далёкое путешествие, на поиски лучшей жизни для своего роскошного тела, так и неоценённого по достоинству жителями ненавистной столицы.
Но я сейчас не стану углубляться в описание жизни бабушки и её внучки, тем более что рассказ о  беспросветной борьбе за выживание, вряд ли уместен перед поверженным телом несчастного волшебника.
Хотя всё-таки небольшой эпизод из жизни бабушки и её внучки, нам предстоит услышать, потому что воспоминания, захватившие душу скорпиона Сашки, вернули его в тот день, или вернее вечер, когда он, сидя в своей пятилитровой банке, залез под гнилую корягу, которую ему бросили в банку, для того чтобы он мог наслаждаться иллюзией своей привычной среды обитания, хотя было бы лучше, если б ему насыпали в банку побольше песка, может быть, тогда, зарывшись с головой в песок, и ощущая панцирем нежное и робкое движение песчинок, он смог бы себя представить в объятиях своей любимой пустыни.
И так скорпион Сашка выглядывая из-под гнилой коряги, и думая о том, что пора бы заснуть, чтоб хоть на какое-то время забыть эту окружающую его ненавистную обстановку, вдруг услышал как девочка, обращаясь к своей бабушке, сказала: «Бабушка, ты подожди, не засыпай, я хочу рассказать тебе сказку».
«Сказку?!»- удивилась бабушка.
«Да, бабушка, слушай. Только ты внимательно слушай, и смотри не усни. Это не колыбельная сказка»,- строго сказала внучка.
«А раз она, внученька, не колыбельная, так ты мне её завтра днём и расскажешь»,- сопротивлялась усталая старушка.
«Нет, бабушка, эта сказка хоть и не колыбельная, но рассказывать её надо только перед сном. И не капризничай, а слушай!»- настойчиво приказала внучка.
И в тот вечер, скорпион Сашка, невольно подчинившись властному голосу маленькой девочки, вылез из-под коряги, и, прижавшись к стеклу, стал слушать сказку.
Он запомнил эту сказку на всю жизнь, и теперь сидя на стуле возле несчастного волшебника, он вдруг почувствовал, что как раз сейчас, самый подходящий момент для того, чтобы её рассказать. И скорпион Сашка, несколько раз стукнув хвостом о стул, заставил обессилевшего волшебника открыть глаза. И когда волшебник, повернув голову, взглянул на скорпиона усталыми пустыми глазами, Сашка властно произнёс, поднимая при этом свой зловещий хвост с жалом на конце: « Я вижу, что ты сейчас не в лучшем настроении, и я хочу тебя немного отвлечь. Жалко, что ты проспал всё, то время, пока Засохшая Яблоня рассказывала тебе историю из своей жизни. Так вот может, ты послушаешь сказку о собаке, кстати, с таким же именем, как и у меня, которую мне довелось услышать год назад».
«Да, ну тебя»,- недовольно ответил волшебник, но при этом, он не отвернулся, и глаза закрывать не стал.
И скорпион Сашка увидев, что волшебник всё-таки собирается слушать сказку, начал рассказывать:
« Эту сказку рассказывала маленькая девочка своей бабушке, поэтому язык этой сказки тебе может показаться, слишком примитивным, но я по сравнению со многими из жителей нашего города не писатель, и писать не собираюсь, поэтому как слышал, так и буду рассказывать.
Однажды собака по кличке Сашка пошла, гулять одна.
Гуляла она, гуляла, и до того догулялась, что стала бездомной собакой!
Когда Сашка поняла, что она стала бездомной, она очень испугалась!
Испугалась Сашка, и дальше пошла гулять.
И вот гуляла она, гуляла, и вдруг подумала: « Ведь у меня совсем нет друзей, а если у меня нет друзей, значит я не только бездомная, но ещё и одинокая».
И только она хотела ещё больше испугаться, и заплакать, как вдруг к ней подошёл человек и сказал: « Собака, я одинокий человек, и ты я вижу бездомная, давай жить вместе?»
Сашка завиляла хвостом и согласилась.
И одинокие собака и человек стали жить вместе. Но теперь они называли себя не совсем одинокими.
Жили они, жили, и вдруг случилась беда. Полюбил не совсем одинокий человек совсем не одинокую женщину.
Почему она была совсем не одинокая?
А потому, что у неё был дом, муж и ребёнок.
Но совсем не одинокая женщина тоже полюбила не совсем одинокого человека. Она сказала, что муж у неё плохой и ребёнок капризный. И она пришла жить в дом, где жили не совсем одинокие человек и собака.
Но совсем не одинокая женщина не любила собак, и Сашку выгнали.
Зато не совсем одинокий человек, стал совсем не одиноким.
И совсем не одинокие женщина и человек стали жить поживать, и добра наживать.
А собака Сашка опять гуляла, гуляла, и встретила другого одинокого человека. И они подумали, вздохнули, и решили жить вместе.
Прошло много, много времени, наверное, целый год.
И совсем не одинокой женщине надоел совсем не одинокий человек, и она ушла к брошенному мужу, сказав печально о том, что ей спать, не даёт совесть, и что пропадут без неё, брошенные муж и ребёнок.
И стал совсем не одинокий человек совсем, совсем одиноким.
Он заплакал и пошёл гулять.
Гулял он, гулял, и встретил не совсем одиноких собаку Сашку и другого человека.
«Здравствуй Сашка,- сказал совсем, совсем одинокий человек,- прости меня, и пойдём опять ко мне жить, та женщина меня бросила, и я совсем, совсем одинок. Пойдём Сашка?»
Собака Сашка посмотрела на совсем, совсем одинокого человека, потом посмотрела на не совсем одинокого человека, и сказала…
…Бабушка, ты уже спишь?!
« Нет, внученька, я слушаю»- ответила усталая старушка…
…И собака Сашка сказала: « Чтобы никого из вас не обидеть, я пойду искать своих прежних хозяев».
И она пошла искать.
Искала она, искала, и наконец, нашла свой брошенный дом. Она радостно завиляла хвостом, и загавкала перед дверью.
Хозяева открыли дверь, но Сашку не впустили, потому что они завели себе другую собаку, а двух собак они не хотели держать.
И захлопнули дверь.
И Сашка, опустив хвост, пошла гулять…
…Вот и вся сказка, бабушка, правда, она грустная?
« Правда, внученька, грустная»- ответила бабушка.
« Это всё от того, бабушка, что они все много гуляли. Но ты, бабушка, не переживай, с ними ещё обязательно случится что-нибудь хорошее. А теперь закрывай глазки»- сказала внучка.
Бабушка повернулась на другой бок, и закрыла глаза.
Внучка, погладив бабушку по голове, тихо прошептала:
« Всё к лучшему».
И пошла спать».
Скорпион Сашка довольный тем как он, виртуозно, без малейшей запинки, наизусть, прочёл эту грустную, и якобы, обязанную вселять надежду, сказку, поднял свой зловещий хвост ещё выше, и даже несколько раз помахав им, сказал несчастному волшебнику:
«Вот теперь, после этой жизнеутверждающей фразы: «Всё к лучшему», можешь спокойно закрыть глаза, и уснуть беспробудным сном. А там глядишь, пыль уляжется, выглянет солнце, и всё пойдёт своим чередом».
«Каким ещё чередом?!- возмутился волшебник,- Сегодня пёс Антихрист и паршивый кот Чародей лишили меня возможности хоть иногда видеть восхитительный образ моей Любимой, а порой даже ощущать на своих волосах липкий от пастилы её прощальный поцелуй. И теперь мне не избавиться от Тьмы Одиночества. Я уже начинаю ощущать её зловоние, я знаю, что сейчас она скрытая пыльным туманом, вылезает из всех углов, чтобы заполнить собой всю квартиру, и сожрать меня».
После таких страшных слов скорпион Сашка стал испуганно озираться по сторонам, но пыльный туман не давал никакой возможности оценить степень опасности. И тогда Сашка, пытаясь успокоить не на шутку помешавшегося волшебника, сказал: «Но ведь так нельзя, надо же, бороться, тем более ты обладаешь магическими способностями».
«Причём здесь магические способности!- раздражённо ответил волшебник,- Я не смог, когда это было нужно, достать любовь из мешка своего сердца, и не то, чтобы я её не нашёл там, я просто испугался, испугался той боли, которую может причинить мне любовь, и я завязал мешок своего сердца, и любовь задохнулась в нём. И вот я испугавшись боли, взамен получил не заживающую рану, приносящую мне нестерпимую боль, и только образ Любимой, вызванный настоем, давал возможность воскрешать, хотя бы на несколько мгновений, высохшую мумию любви в мешке моего сердца. Я понимаю, что это не спасёт мой мир. Задушенная мною любовь будет всегда мстить мне, неся разрушение, и упиваясь моим одиночеством».
Несчастный волшебник, закончив свою исповедь, отвернулся от испуганного скорпиона Сашки, и, покрываясь пылью, стал смиренно ждать того момента, когда зловонная Тьма Одиночества, заполнив собой всю квартиру, станет, хрустя и причмокивая, пожирать его.
Скорпион Сашка окончательно напуганный исповедальной речью волшебника, вдруг вспомнил, как год назад, когда Артур Хаос принёс его в этот город, и, выпустив его из стеклянной банки, предоставил ему возможность самому выбирать себе жилище, и пока он не нашёл этот так полюбившийся ему подвал Брошенного Дома, он долго скитался по всему городу, и вот в то время, он неоднократно слышал от жителей города историю, приключившуюся с волшебником с улицы Мечты, и хотя каждый житель её рассказывал по-своему, но, несмотря на это, она во всех интерпретация, упорно заканчивалась трагически.
Видимо, мне придётся рассказать вам эту историю. Но я расскажу её так, как она описана в рассказе волшебник с улицы Чудес, помните, того самого у которого из другого его рассказа сбежала Джоконда.
Дело всё в том, что волшебник с улицы Чудес, не просто напридумывал из головы детали этой истории, а подойдя серьёзно к написанию рассказа, предварительно опросил чуть-ли не всех жителей нашего города, выведывая от них, даже совсем уж несущественные детальки, такие, к примеру, как какого цвета была надета рубашка на волшебнике с улицы Мечты на второй день после того как он встретил свою Любимую. А ещё волшебник с улицы Чудес очень внимательно изучил записи, которые сделал по поводу этой истории волшебник с улицы Времени, потому что по слухам, мгновенно распространившимся на следующий день после трагедии, именно, волшебник с улицы Времени был виновен в случившемся.
И так слушайте историю о волшебнике с улицы Мечты.
« В нашем городе на улицы Мечты жил волшебник, растративший всю свою магическую силу на то, чтобы завоевать любовь одной девушки. Магическая сила волшебника была растрачена, а девушка, так и не полюбив его, уехала из нашего города.
И теперь волшебник, из всех чудес, был способен делать только Одиночество. И ещё он изредка, пытался писать сказки. Но если сказка и рождалась в его душе, то она тут же, умирала, отравленная жившим в волшебнике Одиночеством.
И вот однажды гуляя по городу, он забрёл в парк Тоски, и присев на скамейку, погрузился в безразличное созерцание игры лёгкого ветерка с опавшими листьями. Так волшебник, погружённый в безразличное созерцание, просидел довольно долго, и даже не заметил того, как на скамейку, рядом с ним сел человек, немного странно одетый и с чуточку смешным лицом. И только, когда незнакомец, засмеявшись, топнул ногой, волшебник повернул голову и посмотрел на соседа. Но в этот момент, в парке со всех деревьев сорвались листья, и, взметнувшись ввысь, огромной жёлтой стаей, сделали несколько кругов над парком, и медленно опустились, покрыв землю шелестящим ковром.
«Вот так будет лучше!»- прокричал незнакомец, и, взглянув на волшебника, ещё больше рассмеялся.
Волшебник хотел было встать и уйти, но тут незнакомец, перестав смеяться, сказал: « Я вижу, что ты страдаешь от одиночества, и я мог бы помочь тебе. Но только, есть в моём характере одна особенность, с которой я ничего не могу поделать. А заключается она в том, что если я сотворю что-нибудь полезное и хорошее, то через какое-то время, вдруг, ни с того, ни с сего, вспоминаю о совершённом мной, и меня охватывает чувство вины, и тут же в моей голове возникает вопрос: « А имел ли я право совершать этот, как мне казалось, добрый поступок?» И вот только я об этом подумаю, как Время, вырвавшись из-за моей спины, уничтожает всё, то доброе, что совершил я тогда. Но, правда, бывало и такое, что сотворю доброе дело, и так о нём забуду, что даже и хочу вспомнить, а никак не получается, будто этого доброго дела и не совершал никогда!
И так, хватит предисловий! Я сейчас сотворю для тебя Любимую! Через несколько секунд в парке появится девушка, которую ты полюбишь, и которая будет очень любить тебя. Ясно?! И у тебя всегда есть надежда на то, что я об этом больше никогда не вспомню».
«Не старайся, всё равно из этого ничего не получится»- ответил волшебник, махнув рукой.
«Получится, ещё как получится! Смотри!»- прокричал незнакомец, и исчез.
А в это время в конце аллеи появилась девушка. Она медленно шла, подбирая с земли листья, внимательно рассматривала их, затем бросала, и снова подбирала, как будто, искала какой-то особенный лист. Наконец, она подняла большой кленовый лист, и уже больше не обращая внимания на остальные листья, стала разглядывать переплетения его прожилок.
Девушка приближалась к волшебнику. И вот она, продолжая разглядывать кленовый лист, уже прошла мимо застывшего в ожидании волшебника. И волшебник вздохнув, подумал про себя: «Ну, вот я же говорил, что ничего не получится».
И тут вдруг девушка остановилась, как бы что-то вспоминая. И наконец, она повернулась и подошла к волшебнику.
« Хотите, я подарю Вам этот кленовый лист?»- сказала девушка.
Растерянный волшебник приподнялся со скамейки и молча, протянул руку. Девушка отдала ему кленовый лист, и села рядом с ним.
« Вы верите в чудеса?»- спросила она.
Волшебник грустно улыбнулся, и ничего не ответил.
« А я верю!»- с гордостью ответила девушка самой себе.
« Видимо в Вашей жизни происходило много чудес?»- спросил волшебник, настороженно всматриваясь в лицо девушки, как будто пытаясь в ней разглядеть, скрывающуюся под приятной внешностью, злую колдунью.
« Нет. Чудес не было. Но я верю в то, что они происходят, а мы их просто не замечаем. И возможно этот кленовый лист, что я Вам подарила, на самом деле, волшебный!»- воодушевлённо ответила девушка.
« Возможно, Вы правы»- сказал волшебник и взмахнул кленовым листом.
Вдруг в парке перестали петь птицы, и даже лёгкий ветерок, что до этого играл с опавшими листьями, мгновенно исчез, и ворох листьев, застыв в недоумении, никак не мог понять, что же случилось, почему исчез ветер, будто чего-то испугавшись. Но исчез не только ветер, исчезли из парка мухи, стрекозы, бабочки, и даже солнце зашло за тучу. На землю опустился туман, и наступила тяжёлая тишина.
« Я умею делать Одиночество»- прошептал волшебник.
« Не надо,- закричала девушка,- не надо!»
Волшебник снова взмахнул кленовым листом, и в парке вновь запели птицы, выглянуло солнце, запорхали стрекозы и бабочки, и лёгкий ветерок продолжил играть с опавшими листьями.
« Больше так не делайте»- взмолилась девушка, и на её щеке появилась слезинка. Она быстро смахнула рукой слезинку, и спросила:
«Значит Вы волшебник?»
«Когда-то был, теперь же я умею делать только Одиночество, даже более того, я обречён, делать Одиночество»- тяжело вздохнув, ответил волшебник.
«Не надо, не говорите об Одиночестве! Вы злой волшебник!»- сказала дрожащим голосом девушка, и отодвинулась на самый край скамейки.
«Скорее всего, я не злой волшебник, а заколдованный»- грустно улыбаясь, произнёс волшебник.
«А кто Вас может расколдовать?»- шёпотом спросила девушка.
«Как и в любой сказки. Только тот, кто меня полюбит»- также шёпотом ответил волшебник, и добавил: «И тогда, даже если ко мне не вернуться мои прежние магические способности, я стану писать сказку о Счастье, и пока я буду её писать, Счастье будет жить в моём доме».
«Тогда этим волшебником, который Вас расколдует, буду я! У меня в сердце так много не растраченной любви! Я думаю, её хватит на то, чтобы Вас расколдовать»- воодушевлённо произнесла девушка, и, встав со скамейки, подошла к волшебнику и, взяв его за руку, добавила: «Пойдёмте, Вы мне покажете свой дом, где обитает Одиночество, и я его уничтожу!»
«Пойдёмте!»- воскликнул волшебник, вставая со скамейки.
И они, закружившись в жёлтой листве, даже не заметили, как пронеслись по переулку Ожидания, и ворвались на улицу Мечты.
И вот они уже поднялись по маленькой лестнице, и волшебник, открыв дверь, впустил девушку в своё жилище.
Девушка радостно влетела в комнату, и вдруг остановилась в испуге. Комната смотрела на неё недоверчивым взглядом Одиночества. Вся мебель в комнате была покрыта толстым слоем пыли. На полу валялись грязные листы бумаги, исписанные корявым почерком. Девушка подняла один из листков, и, прочтя его, поняла, что это было началом сказки, которую убило в душе волшебника, жившее в доме Одиночество.
Девушка, оглядев комнату, увидела как в углу возле окна, сквозь которое ничего не было видно, огромный чёрный паук полз к только что попавшейся в паутину мухе. Девушка подбежала к паутине, и, разорвав её, выпустила муху, прокричав: «Мерзкий паучище, я выгоню тебя отсюда!»
Затем девушка раскрыла окно, и принялась за уборку.
Волшебник смотрел на девушку и плакал.
И вот прошло несколько минут, и комната преобразилась. Девушка выгнала Одиночество, не оставив даже следов его пребывания в доме.
«Вот так делаются чудеса!»- воскликнул волшебник, и засмеялся.
«А теперь, не теряй время, и начинай писать сказку о Счастье. Одиночества больше не будет!»- сказала девушка, и плюхнулась на диван.
Диван заскрипев, охнул и засмеялся.
Так свершилось то, что было задумано странным незнакомцем, неожиданно появившимся на скамейке в парке, и также неожиданно исчезнувшим.
А наш волшебник это Свершившееся дополнил и приукрасил. Он даже вновь обрёл способность делать чудеса. То вдруг ни с того ни с сего, вырастит на полу посреди комнаты огромная роза, то вдруг старое кресло начнёт под вечер рассказывать страшные, но отчего-то всегда смешные сказки, то ещё произойдёт что-нибудь такое, что и не расскажешь словами.
И дни, приходя в дом, где жили волшебник и девушка, приносили каждый раз новую сказку. И на письменном столе волшебника появлялись всё новые и новые страницы сказки о Счастье.
Но вот однажды вечером в дверь тихо постучали. Девушка открыла дверь. И в комнату вошёл тот самый незнакомец, сотворивший Любимую для волшебника.
Волшебник даже не обратил внимания на вошедшего в дом гостя, потому что он как раз в этот момент писал самую восхитительную страницу сказки о Счастье, и слёзы радости, скатываясь по его щекам, искрились в свете от настольной лампы.
Незнакомец тихо подошёл к волшебнику, и прошептал ему в самое ухо: «Прости меня, я не хотел больше появляться в твоей жизни, но сегодня я случайно вспомнил о том, что сделал для тебя, и теперь над созданным мной властвует Время. И я пришёл тебя предупредить…»
«Нет!»- закричал волшебник, вскакивая из-за стола, и бросаясь к своей Любимой, чтобы обнять её, и защитить. Но он не успел.
Всю комнату вдруг заполнил густой туман. А когда туман рассеялся, в комнате остались только незнакомец и волшебник. Девушки не было.
«Время. Всему своё время»- тихо сказал незнакомец и исчез.
«Нет»- шёпотом произнёс волшебник, оглядывая комнату. Всё вокруг было покрыто пылью, а в углу у окна висела паутина.
Волшебник схватил подаренный девушкой кленовый лист, и, размахивая им, стал сбивать паутину. Магические способности вновь покинули волшебника, и он ничего не смог сделать, и лишь заполнил всю комнату пылью. А когда пыль улеглась, волшебника в комнате уже не было. Волшебник исчез из нашего города.
Через месяц после такого трагического конца этой истории, Артур Хаос переименовал улицу Мечты в улицу Одиночества.
Но прошёл уже целый год, а жители нашего города по-прежнему называют улицу, где жил волшебник и его Любимая, улицей Мечты. А в его доме, на столе, до сих пор лежат страницы недописанной сказки с таким знакомым и непонятным названием «Счастье».
И зачем только скорпион Сашка вспомнил эту трагическую историю. И без этого мне хватало переживаний за своё несчастное тело. Вы сами видели, как я старался с юмором относиться к несчастьям, обрушившимся на волшебника с улицы Печали, хотя вы же прекрасно понимаете, каково мне, его Душе, носить в себе целое утро боль, которая не на минуту не затихая, подобная зверю ужаленному шершнем, билась во мне, в бешенстве впиваясь острыми клыками в моё нежное нутро. А теперь ещё, после того как я рассказал вам историю о волшебнике с улицы Мечты, меня не покидает навязчивая мысль о том, что если старуха-пророчица не успеет вовремя восстановить настой, и моё несчастное тело, подобно волшебнику с улицы Мечты, исчезнет из нашего города навсегда! Ведь тогда и я, его Душа, тоже исчезну! И я даже не говорю о том, что я не смогу больше исполнять роль летописца, а главное то, что я исполняющий должность Судьбы волшебника с улицы Печали, так и не выполню всё то, что мне предначертано выполнить. А что может быть страшней Незавершённой Судьбы?! Вы себе это даже представить не сможете!
Постойте! Что это за звон раздаётся над нашим городом?!
Да это же бой часов в квартире Артура Хаоса. Часы отбивают одиннадцать часов утра. Я уже вам рассказывал о том, что бой часов в квартире Артура Хаоса слышен в любом конце нашего города. Только вот сейчас, бой часов какой-то уж больно душераздирающий.
Наконец часы отбили одиннадцать раз, и в городе вновь наступила тишина, закутанная в пыльный туман. Но что это?! Прошло всего лишь несколько секунд, и над городом снова раздался звон. Часы в квартире Артура Хаоса пробили двенадцать часов дня!
Неужели Время, слушая сейчас историю о волшебнике с улицы Мечты, ощутило чувство вины. Ведь ни кто иной, как Время, год назад, так безжалостно расправилось с Любовью и Счастьем, поселившимся в доме волшебника. И вот теперь не желая больше участвовать в трагедии, которая на этот раз может случиться с волшебником с улицы Печали, Время решило убыстрить свой ход, что естественно повлечёт за собой и убыстрение всех событий и процессов, происходящих в нашем городе.
Всё-таки хорошо, как я уже вам рассказывал, что в нашем городе со дня его сотворения, свирепствует эпидемия чувств! И даже, если я ошибся, и Время не признало за собой какой-либо вины за содеянное им, то уж наверняка, оно испытало чувство усталости и тоски от бессмысленного пребывания в пыльном тумане, сотворенным дворником Терентием, который в свою очередь, был охвачен чувством гнева.
Да и стоит ли в этом во всём разбираться?! Главное, что стрелки на часах в квартире Артура Хаоса приблизились к часу дня, и не на секунду не замедляя свой бег по кругу, добежали до двух часов.
И раздалось два громоподобных удара, так что оконные стёкла наших домов нервно задребезжали, и даже глухая мышь Хавронья, что как вы помните, живёт в норе за печкой в избе старухи-пророчицы, вздрогнув, проснулась, и, вытаращив свои подслеповатые глазки, пыталась понять: « Что же это такое случилось?»
А случилось очень важное событие!
После того как часы, объявив всему городу о том, что наступило два часа дня, успокоились, и продолжили своё обычное размеренное течение, пыльный туман вздрогнув, взметнулся ввысь, а затем обрушился на землю. И пылинки, попавшие в ситуацию, подобную той, когда самолеты, кружась над аэропортом, ждут разрешения на посадку, а диспетчера упорно им в этом отказывают, но у самолётов хотя бы есть возможность полететь в ближайший соседний город, а у наших пылинок, кроме этого прекрасного города, сотворённого Артуром Хаосом, нет других городов для приземления, а находящийся за пустырём Одиночества соседний город, является всего лишь миражом, а сами понимаете, если попытаться совершить посадку в мираж, то уж точно не избежать аварийной ситуации, и бедные пылинки, измотавшись от многочасового кружения, еле дождавшись двух часов дня, обессилившие, приземлились, покрыв пушистым сереньким ковром улицы нашего прекрасного города.
Так закончилось пыльное утро.
Несчастный волшебник, отвернувшийся от скорпиона Сашки, после того как исповедался перед ним, и ожидая, что вот-вот Тьма Одиночества сожрёт его, вдруг погрузился в сон. И только в его сне стали появляться какие-то неясные образы, как всё резко погрузилось в темноту, как в зрительном зале, когда обрывается плёнка, но там хоть остаётся экран освещенный лучом кинопроектора, а наш волшебник, не обнаружив даже светлого луча в тёмном царстве, уснул так крепко, что не услышал душераздирающего звона часов, доносившегося из квартиры Артура Хаоса. А ведь он наверняка бы вздохнул с облегчением, узнав, что как раз именно этот громоподобный звон не на шутку напугал захватившую уже полкомнаты, зловонную Тьму Одиночества, и она, затрясшись мелкой дрожью, скукожилась, и снова забившись по углам, прикрылась пушистым сереньким покрывалом из осевшей пыли.
Но заглянем в избу старухи-пророчицы.
Как и ожидалось, молниеносный бег Времени, хоть и на короткую дистанцию, всего на какие-то три часа, всё же имел свои положительные последствия, вмешавшись в процесс восстановления уникального настоя под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя». И как раз в этот момент, когда мы с вами заглянули в избу старухи-пророчицы, довольная собой талантливая волшебница, как её любовно называл дворник Терентий, смахнула со лба три капельки пота, радостно заискрившиеся от заглянувшего в окно солнца, от солнца, которое так истосковалось по нашему прекрасному городу, скрытому от него пыльным туманом сегодняшнего утра, и три несчастные капельки пота, так и не успев вдоволь наиграться в лучах солнца, упали на пол, и утонули в сером безрадостном океане пыли, а старуха-пророчица, подойдя к столу, гордо поставила на него глиняную бутылку, до краев заполненную уникальным настоем под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя».
И хотя голова талантливой волшебницы, освещенная солнцем, закружилась от бурных восклицаний и восторженных взглядов, собравшихся за круглым столом, она, всё-таки взяв себя в руки, призналась в том, что настой получился слабеньким, и ей пришлось его переименовать, и старуха-пророчица, вынув из кармана своего старенького халата, маленькую бумажку, плюнула на неё, и, прошептав заклинание, после которого слюна превратилась в клей, приклеила бумажку возле самого дна бутылки.
Канарейка, подлетев к бутылке, громко и с выражением, прочла слова, написанные корявым почерком: «Смутный Образ Любимой с привкусом Прощального Поцелуя».
«А он подействует на несчастного волшебника?»- осторожно спросил горбатый котишка, поворачиваясь к окну, как бы показывая этим, что, мол, он вовсе и не собирался задавать этот зловещий вопрос, который ставит под сомнение колдовские способности старухи-пророчицы, а может он даже готовился к прыжку из окна, в случае, если возмущение собравшихся достигнет опасных для него пределов.
«Вот как раз, как ты говоришь, на «несчастного» настой без сомнения подействует, а вот ежели наш волшебник был бы счастливым, тогда возможно, действие настоя вызвало у него совсем другую реакцию, похожую скорее на угрызение совести»- спокойно ответила на зловещий вопрос усталая старуха-пророчица, присаживаясь на табуретку.
И после того как этот ответ прозвучал, в наступившей тишине, пронзительный скрип табуретки под старухой-пророчицей, не оставил ни в ком из присутствующих, ни капли сомнения в том, что в ответе талантливой волшебницы скрывался явный подвох, и подвох этот был направлен в сторону пса Антихриста. И все разом, внимательно посмотрели на пса Антихриста.
И хотя пёс Антихрист не успел, как вы помните, допить заваренный специально для него старухой-пророчицей, чай под названием «Минуты раскаянья с примесью мучительного ощущения греха», который, не ведая ни о чём, залпом допил, неожиданно пришедший в гости дворник Терентий, да и к тому же, прошли с того времени не то, что минуты, а часы, но всё-таки отголоски мучительного ощущения греха, назойливо щекотали таинственное нутро пса Антихриста. И он, медленно поднявшись со своей табуретки, с которой, как вы помните, он не расставался, даже будучи выгнанным из-за стола за печку, пёс Антихрист, взял драгоценную бутылку, и сказал: «Ладно. Только не надо меня забрасывать такими карающими взглядами. Лучше посмотрите внимательнее на себя», при этом он злобно посмотрел на паршивого кота Чародея, а затем пёс Антихрист, прижав бутылку к своей мохнатой груди, исчез.
А мне даже исчезать не надо, меня и так никто не видит, ведь я одинокая неприкаянная Душа, покинувшая несчастное тело волшебника с улицы Печали, обречённая скитаться по нашему прекрасному городу, но я даже не то, что играть, а репетировать не желаю, роль привидения, которую мне упорно пытаются навязать события, что безжалостно пожирают тело несчастного волшебника. Мне ещё так много надо рассказать вам о жителях нашего города, и я надеюсь, что восстановленный настой под названием «Смутный Образ Любимой с привкусом Прощального Поцелуя» продлит, хоть и безрадостную, но всё-таки жизнь волшебника с улицы Печали.
Пёс Антихрист на малой скорости, чуть ли не касаясь крыш домов, летел, согреваемый нежными лучами солнца, в хрустально-чистом воздухе, в воздухе, который проведя столько мучительных часов в лапах ненавистного пыльного тумана, вырвался, наконец, на свободу, и, обезумев от этой свободы, бесцеремонно выгнал из пруда самого печального жителя нашего города дракона Афанасия, и, смеясь долго плескался в воде, а затем немного успокоившись, нежно обнял наш прекрасный город, и расплакался, смыв своими слезами пушистый серенький ковёр из осевшей пыли с улиц города. И когда дворник Терентий вышел из дома со своей волшебной метлой, он долго не мог нарадоваться идеальной чистоте наших улиц, и чинно прогуливаясь по городу, всей грудью вдыхал хрустально-чистый воздух с лёгким запахом моря.
И когда пёс Антихрист заметил вальяжно прогуливающегося дворника Терентия, он мгновенно растворился в воздухе, и теперь только рваные джинсы и драгоценная глиняная бутылка, с каждой секундой увеличивая скорость и пытаясь выполнять фигуры высшего пилотажа, неслись над крышами нашего города в сторону дома волшебника с улицы Печали.
И вот пёс Антихрист, вновь материализовавшись в свой зловеще-лохматый образ, озираясь по сторонам, осторожно открыл дверь в квартиру волшебника с улицы Печали. И первое, что он увидел, это знакомую вам мышь-писательницу, которая стояла на задних лапках, и подбоченившись, с грозным выражением мордочки следила за вторжением незваного гостя.
«Явился!»- сердито пропищала мышка-писательница, и отважно сделала два шага навстречу псу Антихристу, как бы перегораживая ему дорогу.
«Уйди с дороги, словоплётка!»- гавкнул пёс, и, не дожидаясь, пока мышь уступит ему дорогу, перешагнул через неё.
«Как ты правильно заметил, уважаемый пёс! Именно, словоплётка, при том бессовестная, не имеющая в себе никакого уважения к великому русскому языку!»- возмущённо пищал сидящий на стене, надоедливый критик комар Иоанн.
А пёс Антихрист, не обращая внимания ни на писательницу, ни на литературного критика, быстро прошёл в комнату, где на кровати, свернувшись калачиком, спал несчастный волшебник, и, кстати сказать, тоже  писатель.
При виде неожиданно ворвавшегося в комнату пса, скорпион Сашка, забыв даже поднять свой зловещий хвост с жалом на конце, спрыгнул со стула, на котором, пригревшись, уже начинал засыпать, и, сделав несколько длинных прыжков, залез под продолжающую безмятежно парить над полом, бархатную штору.
Пёс Антихрист, печально посмотрев на несчастное тело волшебника, вздохнул, а затем, взболтав глиняную бутылку, открыл её, и поднёс пробку к голове спящего волшебника. Одинокая капля, что висела на пробке, упала, и затерялась во всклоченных волосах. А пёс Антихрист на этом не успокоился, и вновь смочив пробку настоем, поднёс её к самому носу волшебника. Волшебник вздрогнул, но не проснулся. Наконец, наигравшись, пёс Антихрист, закрыл пробкой бутылку, и поставил её на стул, стоящий возле кровати, кстати сказать, это ведь тот самый стул с необыкновенной душой и с бархатной обивкой, которому злая судьба, не позволила стоять на кухни возле стола в тот день, когда стая Счастливых Минут принесла в квартиру волшебника его Любимую, а вот, теперь, по иронии судьбы, на этом стуле оказалась бутылка, да ещё и до краёв наполненная, пускай и смутными, но Образами Любимой. И стул скрипнул от счастья.
Пёс Антихрист, окончательно избавившись от назойливого щекотания его таинственного нутра, отголосками угрызения совести, подошёл к окну, распахнул его, и облегчённо вздохнул.
Скорпион Сашка, наблюдая из-под шторы за действиями пса, понял, что пёс Антихрист собирается улетать через окно, и тогда скорпион Сашка, задрав свой зловещий хвост, подбежал к псу, и, прыгнув, крепко уцепился за его рваные джинсы.
И тут пёс Антихрист снова стал невидим, и только рваные джинсы, с трясущимся от страха скорпионом Сашкой, плавно вылетели в окно, и, покачиваясь, медленно полетели в сторону пустыря Одиночества.
А сердце спящего волшебника, бешено застучав, разбудило его, и волшебник, открыв глаза, повернулся, и увидел стоящую на стуле свою драгоценную глиняную бутылку с надписями на армянском и турецком языках. Трясущимися руками он схватил бутылку, и, ощутив, что она полная, открыл её и вдохнул аромат настоя.
И тут несчастный волшебник увидел возле распахнутого окна смутный полупрозрачный Образ Любимой, а после того как лёгкий ветерок, ворвавшись в комнату, пронёсся, слегка коснувшись пухлых губ его Любимой, сердце волшебника забилось ещё сильней, потому что он ощутил в печальном воздухе своей комнаты лёгкий аромат пастилы.


                Часть вторая.

 

После того как смутный Образ Любимой посетил комнату волшебника с улицы Печали, в нашем прекрасном городе до двенадцати часов ночи, ничего заслуживающего особого внимания не произошло.
И мне, его Душе, теперь можно было успокоиться, и на какое-то время, не заботиться о витиеватом пути его Судьбы, ибо несчастное тело волшебника, налюбовавшись на, пускай и смутный Образ Любимой, пребывало в весёлом расположении духа, и не собиралось никуда выходить из своего дома, и не желало искать ни приключений, ни остервенело бросаться на поиски правды и справедливости, как это было с несчастным телом волшебника в начале сегодняшнего пыльного утра.
Волшебник зашёл на кухню, заварил себе обычного зелёного чая с жасмином в свою грязную полулитровую кружку, и странно, он даже не стал добавлять в чай чудодейственного уникального настоя. А пока заварка настаивалась, волшебник помыл посуду, которая, вот уже два дня лежала в раковине. Затем он, взяв кружку с чаем, прошёл в комнату, и сев у раскрытого окна, поставил кружку на подоконник. Естественно он сел у левой рамы окна, потому что место у правой рамы, было в эти минуты для него священным, ведь именно там несколькими минутами назад стоял смутный Образ его Любимой.
Мышка-писательница, внимательно наблюдая за поведением хозяина квартиры, наконец, поняла, что у него великолепное настроение, и что как раз сейчас, настало самое подходящее время, для того, чтобы прочесть ему концовку своей страшной повести о засохшем куске сыра. Писательница залезла к себе в норку, и через мгновение, вылезла, держа в зубах три листа, исписанных крупным размашистым почерком. И чтобы быть поближе к слушателю, но в тоже время, не маячить у него перед глазами, она решила не залезать на подоконник, да и к тому же, подоконник очень опасное место, мало ли, сквозняком сдует страницы, и ладно бы на пол, так ведь может и на улицу улететь, а там, потом ищи драгоценные страницы, когда вокруг бродят столько писателей, готовых украсть друг у друга какой-нибудь гениальный образ или сюжет, и наша осмотрительная писательница, нахально запрыгнув на парящую над пол бархатную штору, и, покачиваясь в этом, можно сказать, бархатном гамаке, обратилась к волшебнику с огромной вступительной речью, которую, мы, конечно же, не будем здесь приводить, да, и концовку её страшной повести слушать не будем.
А волшебник, сидя у раскрытого окна, пил чай, и безмятежно созерцая невзрачный пейзаж, вдыхал чистый и печальный воздух своей любимой улицы Печали, и совершенно не слушал, что там ему рассказывала мышка-писательница, которая впав в творческий экстаз, носилась взад и вперёд по бархатной шторе, и наконец, до того раскачала штору, что та сбросила писательницу на пол вместе с её гениальными страницами. И расстроенная писательница, так и не дождавшись похвалы волшебника, схватила своими острыми зубами три несчастных листка рукописи, и удалилась в нору.
Так бесславно закончилось чтение последних трёх страниц страшной повести о засохшем куске сыра. Но в глубине души мышка-писательница всё же, была довольна тем, что никто не помешал её, до предела насыщенному эмоциональностью, выступлению. Ведь если бы литературный критик надоедливый комар Иоанн, не погрузился в глубокий сон, крепко уцепившись лапками за стену возле входной двери, то он бы присутствовал при чтении рукописи, и, наверняка, не позволил бы бессовестной писательнице позорить русскую литературы.
Надоедливый комар Иоанн крепко спал, слегка раскачиваясь от гуляющего по квартире сквозняка. Он спал и не ведал, что его ожидает бурная, насыщенная впечатлениями предстоящая ночь, которая будет названа волшебником с улицы Времени в его биографическом романе о паршивом коте Чародее, не просто загадочной, а не побоюсь этого слова, нечистой ночью.
И вот, когда над нашим прекрасным городом разлетелся нежный, но пронзительный бой часов, вырвавшийся из квартиры Артура Хаоса, и возвестивший всем, уснувшим жителям, о том, что наступила полночь, надоедливый комар Иоанн, неохотно вылезая из многочасового дневного сна, оторвался от стены, и в полной темноте, что царила в доме волшебника с улицы Печали, он целеустремлённо долетел до раскрытого окна, и бесстрашно нырнул в нечистую ночь, которая накрыла на наш город чёрным лохматым одеялом.
В такую нечистую ночь, как сегодня, образы, идеи, и даже обрывки мыслей, с особой, нет, с невероятной лёгкостью проникают в головы тех жителей нашего города, которые в эти минуты склонились над чистыми листами бумаги, в полной готовности измарать их рядами слов с точками, с многочисленными запятыми, и даже с кавычками. В такую ночь, творческий зуд особенно невыносим для чувствительных душ наших жителей. И тонкий слух комара Иоанна уже успел уловить доносящийся из раскрытых окон шорох ручек и карандашей, стремительно бегущих по листам бумаги, засевая эти прекрасные белоснежные полями корявыми буквами, которые остервенело, цепляясь друг за друга, образовывают слова, а слова, в свою очередь, стремятся соединиться так, чтобы выразить какой-нибудь образ, но это им не всегда удаётся. А всё от того, что от эпидемии чувств, буйствующей в нашем городе, особенно пострадали нежные, ранимые души наших писателей, и вирусы чувств, расплодившись, несметными полчищами ворвались в несчастные головы, и, естественно, как и при любом захвате власти, в первую очередь, оккупируют почту, телеграф, телефон, короче всё то, что производит слова, так и в головах наших писателей, вирусы чувств, захватив ту область мозга, которая занимается производством слов, в десятки раз увеличили рождаемость слов, и вот потоки абсолютно не нужных слов хлынули на белоснежное поле бумаги. И эта возбуждённая толпа лишних слов, с каждой минутой увеличиваясь, кричала и даже вопила, требуя к себе особого внимания, в конце концов, разрушив, так мучительно создаваемые писателем конструкции мыслей и образов, разгорячённая толпа лишних слов, начинала строить из обломков мыслей и образов, баррикады, что в итоге приводило текст к полной неразберихи. И всё это заканчивалось тем, что раздосадованный писатель, в негодовании комкал лист бумаги и бросал его на пол.
И так литературный критик надоедливый комар Иоанн летел над ночным городом, внимательно прислушиваясь к шорохам перьев, бегущих по листкам бумаги, и как вы уже догадались, он не просто вылетел, чтобы подышать томным ночным воздухом, а вылетел он, по велению своего неспокойного сердца, которое звало его на кровожадную охоту на писателей. А писатели, впавшие в творческий экстаз, были для Иоанна лёгкой добычей, они даже не пытались спрятаться, а наоборот, зажигали в комнатах огромное количество свечей, создавая этим, как они полагали, атмосферу священнодействия, что в свою очередь, ещё больше привлекало комара Иоанна, и он влетал в раскрытое окно, и, сделав несколько кругов над рукописью, впивался в беззащитного писателя. И после такого неожиданного нападения, писатели обычно теряли мысль, а заодно и нить повествования, а затем вскакивали, и носились по комнате, утопая в творческой немоте. А комар Иоанн летел дальше в поисках следующей жертвы.
И вот так было и сегодняшней нечистой ночью.
После того как комар Иоанн учинил кровавую разборку на улице Времени в доме волшебника, который, как вы помните, каждую ночь пишет очередную главу романа о паршивом коте Чародее, он тщательно вытер лапками свой хоботок, своё, так сказать, карающее копьё, и вылетел из окна, довольный своими успехами в борьбе с бессовестными жителями, ставшими на скользкий путь литературного творчества, но при этом, не имеющие в себе никакого уважения к великому русскому языку.
Успокоившись, комар Иоанн, наконец, погрузился в безмятежное море мыслей, мыслей, которые были далеки от литературы, и от борьбы за чистоту языка, ведь сердце его, насытившись жертвами, уснуло, и теперь у комара было несколько спокойных часов, в которые он мог испытать непритязательную радость простого существования. Комар Иоанн, слегка пошатываясь из стороны в сторону, летел по широкой улице Времени. Когда же он долетел до переулка Тяжёлого Времени, в его голове мелькнула мысль о том, что было бы не плохо, заглянуть в подвал Брошенного Дома, и поболтать немного со скорпионом Сашкой, но эта мысль, мелькнув, утонула в безмятежном море других мыслей, и комар Иоанн, продолжил свой полёт по широкой улице Времени. Но когда он подлетел к следующему переулку, который назывался переулком Печального Времени, он случайно взглянул на угловой дом, и от удивления, обрушившегося в его безмятежное море мыслей, он даже перестал махать крылышками, и в этом онемевшем состоянии, он всё же, умудрился, подобно планеру, долететь до тускло освещённого окна, и уцепиться за стекло. Но разглядеть, что же, происходит в комнате, он не мог, потому что кактус Степан, в большом горшке величественно расположившись на подоконнике, пытался загородить своими широкими колючими ветвями, происходящее в комнате от любопытных глаз. А удивление, рухнувшее в безмятежное море мыслей комара Иоанна, подняло такую невообразимую бурю, что бедного комара будто сдунуло со стекла, и он, сделав петлю в воздухе, весь трясясь от нетерпения, взлетел ввысь, а затем спикировал прямо в открытую форточку.
И тут он увидел лежащую на диване скрипку.
«Ты вернулась?!»- вот всё, что мог сказать потрясённый комар Иоанн, и упал на стул, стоявший возле дивана.
«Да, я вернулась, Иоаннушка»- тихо произнесла скрипка и заплакала.
Комар Иоанн готов был не просто плакать, а реветь, извергая из себя потоки слёз, и даже согласен был бы в эту минуту, утонуть в луже из собственных слёз, ведь его никто никогда так ласково не называл. Когда три года назад Артур Хаос перенёс погружённое в сон моё несчастное тело в только что созданный им город, он не заметил упившегося кровью, и уснувшего на моей шее комара. Этот комар, ещё, будучи в том мире трепал мне нервы своей критикой. Я ведь тогда ещё не опустился до прозы, я был поэтом. И этот паразит всегда витал надо мной, и зло смеялся над появлявшимися из-под моего пера кровоточащими строчками. И с тех самых пор, этот литературный критик, этот кровососущий паразит, который ничем не лучше клопа, блохи, или вши, живёт в нашем прекрасном городе в моей квартире на улице Печали. И только благодаря сердцу Артура Хаоса, которое обладает великой силой любви и сострадания ко всему живому, да, и даже, и к не живому, этот литературный критик надоедливый комар Иоанн, до сих пор не изгнан из нашего прекрасного города.
Но хватит говорить о комаре Иоанне.
Пришло время рассказать вам печальную историю ещё об одной жительнице нашего прекрасного города.
Вас уже, наверное, начинает раздражать то, что я постоянно называю наш город прекрасным? Ну, какой же он прекрасный, скажете вы, когда в нём, чуть ли не все жители переживают, тоскуют и плачут?
Так-то оно, так. Но, когда кто-нибудь из наших жителей, вдруг вспомнит хотя бы одну минуту из своей прошлой жизни в том мире, его охватывает такой ужас, что лучше уж, если он скажем, писатель, присутствовать при многочасовой кровавой расправе комара Иоанна над только что написанным, выстраданным рассказом, чем вернуться даже на несколько секунд в тот мир, в котором вы все до сих пор продолжаете жить, и до того как стали читать «Летопись Хаоса», даже и не ведали о существовании нашего города.
И так я хотел вам рассказать историю о скрипке, но вдруг вспомнил о том, что волшебник с улицы Времени, год тому назад, когда скрипка исчезла из нашего города, был настолько потрясён, узнав об исчезновении скрипки, что сразу отодвинул на самый край стола рукопись романа о паршивом коте Чародее, а затем он нашёл в шкафу небольшой рулон очень качественной бумаги, подаренной ему одной прекрасной женщиной, ещё в те времена, когда он жил в столице, и отрезав от рулона, примерно полметра, бережно разгладил нежную и белоснежную поверхность бумаги. Потом он достал гусиное перо, заточил его, и сев за свой огромный письменный стол, открыл чернильницу с чёрными чернилами, затем волшебник тяжело вздохнул и, почесав лоб, стал писать.
Этот белоснежный свиток бумаги и это большое гусиное перо, естественно спровоцировали дремавшие в душе волшебника вирусы поэзии, ведь да будет вам известно, что помимо свирепствующей в нашем городе эпидемии чувств, у нас также время от времени то в одном жителе то в другом, вспыхивает поэтическая болезнь, занесённая в наш город ещё три года назад, вместе с моим несчастным телом, и благодаря, всё тому же, кровопийце комару Иоанну, пьющему ежедневно мою насыщенную поэзией кровь, вирусами поэзии были заражены все писатели нашего города.
И так волшебник с улицы Времени решил напустить в строго историческое описание скрипкиной жизни, поэтического тумана, а так как туман обычно бывает белого цвета, не считая, конечно, цвет того пыльного тумана, что властвовал в нашем городе всё прошедшее утро, волшебник решил писать историю белыми стихами. Но я думаю, он просто испугался того, что не сможет найти оригинальных рифм, а банальные рифмы, будут, конечно же, в пух и прах, раскритикованы жителями нашего города, у которых за три года, пусть и вялотекущей эпидемии поэзии, настолько обострилось поэтическое чутьё, что любая небрежность в отношении к рифме, вызывает в их душах бурю негодования.
И так я не в силах удержаться от того, чтобы сию же минуту, и естественно, без своего несчастного тела, тайком проникнуть в дом к волшебнику с улицы Времени, и найти шкатулку, в которой хранится свиток, и хотя шкатулка имеет маленький замочек, но к счастью для нас, ключа от замка никогда не существовало, поэтому я легко открываю шкатулку, осторожно вынимаю свиток, развязываю вышитую золотом тесёмочку, разворачиваю свиток, и начинаю читать вам трагическую историю о скрипке.
« Старые толстые шторы,
                давно забывшие тот день,
когда последний раз
отходили от окна,
сердито смотрели
                на досаждавшие их,
утро, день и вечер.
И утро, день и вечер,
так радостно врывающиеся
                в наши дома,
не могли проникнуть в комнату,
где в чёрном поношенном футляре
жила маленькая скрипка.
Её странный хозяин
                никогда не играл на ней.
Она жила, не ведая о Музыке,
И ни разу не ощутив
                прикосновения
пальцев Музыканта.
Лишь иногда
хозяин схватывал скрипку,
взмахивал смычком,
но, не коснувшись струн,
клал скрипку
обратно
в футляр.
Предметы в комнате
смеялись
                над скрипкой.
И пугая её,
                рассказывали
свои страшные истории.
Ночами,
когда хозяин спал,
его злая тень
                бродила по комнате,
больно дёргала
                за струны скрипку,
и хохотала,
                летая над вечно горящей свечой.
Иногда,
в щель между шторами,
на мгновение
заглядывали звёзды.
И кажется
Они успевали что-то сказать
скрипке.
И скрипка вздрагивала
                и звенела.
Так прошло
                пять месяцев.
И вот
одной дождливой ночью,
когда в город
                пришла Буря.
Когда предметы в комнате,
                сорвавшись с мест,
сбежались
                в дальний тёмный угол.
Когда тень хозяина
                задула свечу.
А сам хозяин
плакал
во сне.
Разбив оконное стекло,
И оттолкнув
                возмущённые шторы,
какая-то неведомая сила,
ворвавшись
                в комнату,
выхватила
                из футляра
маленькую скрипку,
и унесла её
                в сырую грохочущую тьму…
А на следующий день,
хозяин,
покинутый скрипкой,
ушёл из города».
Вот и всё. Я не буду сейчас говорить о многочисленных поэтических промахах произведения, написанного волшебником с улицы Времени, тем более что, по-моему мнению, оно вообще не имеет ничего общего с поэзией. И если я сейчас, уподобившись комару Иоанну, начну разводить критику, я могу в порыве негодования разорвать свиток. Поэтому я сворачиваю свиток, аккуратно перевязываю его тесёмочкой вышитой золотом, кладу в шкатулку, и возвращаюсь к описаниям событий, происходящих сегодняшней нечистой ночью.
И так комар Иоанн, окрылённый тем, что скрипка ласково назвала его Иоаннушкой, сорвался со стула, и радостно попискивая, сделав несколько кругов над скрипкой, лежащей на диване, стремительно вылетел в форточку, переполненный лишь одним желанием, разбудить всех жителей нашего города, неся им радостную весть о возвращении скрипки.
И, не смотря на то, что голова комара Иоанна кружилась от столпотворения чувств, бесстрастные крылья уверенно понесли и голову и тело комара по его привычному маршруту, по которому он летал каждую ночь, чтобы поочерёдно расправляться с бессовестными словоплётами. И теперь он с каждой секундой набирая скорость, пробирался сквозь нечистую ночь к улице Чудес, где, как вы помните, живёт волшебник у которого из рассказа сбежала Джоконда. Но обычно попадая в этот район нашего города, комар Иоанн проявлял особую осторожность, и всегда летел, прижимаясь как можно ближе к стенам домов, чтобы проскочить не замеченным вороной Варварой, которая жила в гнезде на вершине засохшего эвкалипта. Ворона Варвара, та самая, что, как вы помните, на исходе второго дня одиночества волшебника с улицы Печали, прилетела к нему со стаей птиц и, сделав в его квартире уборку, уничтожила драгоценную пыль, нежным бархатом, покрывавшую уходящий след его Любимой.
Ещё надо вам рассказать об этом засохшем эвкалипте, на котором ворона Варвара построила себе гнездо для того, чтобы ночами наблюдать за порядком в нашем прекрасном городе. Так вот этот эвкалипт уже в засушенном виде был посажен Артуром Хаосом на улице Чудес на четвёртый день после сотворения нашего города. Ходят слухи, что Артур Хаос планировал создать, так называемый, сад-гербарий, но когда он принёс в наш город очередное засохшее дерево, он вдруг, резко отказался от затеи создания сада-гербария. А дело всё в том, что этим очередным засохшим деревом, была уже знакомая вам, Засохшая Яблоня с её удивительной способностью ощущать душевную боль проходивших мимо неё жителей нашего города и, вбирая эту боль своими сухими ветвями, исцелять, легкоранимые души наших жителей.
А комар Иоанн на огромной скорости уже подлетал к тускло освещенному окну дома на улице Чудес, где волшебник, склонившись над письменным столом, марал белоснежное поле несчастного листа бумаги, обуреваемый страстным желанием избавиться от клокочущего месива художественных образов, заполнивших всё внутреннее пространство его взлохмаченной головы. Волшебник был настолько поглощён творчеством, что не обратил никакого внимания на тот шум, который производил комар Иоанн, стуча по оконному стеклу всеми шестью лапками.
Зато ворона Варвара, сидя на своём наблюдательном посту на вершине эвкалипта, сразу же заметила нарушителя ночной тишины, и, взмахнув своими огромными крыльями, подобно карающему чёрному ангелу, в одно мгновение ока, очутилась возле комара Иоанна, который продолжал истерично стучать лапками в окно, раздираемый желанием донести до поглощённого творчеством писателя, весть о возвращении в наш город скрипки.
«Ты что себе позволяешь, насекомое?!»- грозно прогремела Варвара, пытаясь ухватить клювом распоясавшегося нарушителя тишины.
Перепуганный комар Иоанн взметнул ввысь, долетел до крыши, и с разгону нырнул в водосточную трубу. Через мгновение он вылетел снизу водосточной трубы, ударился о камень, лежащий на тротуаре, но быстро взяв себя в лапки, вернее, в крылья, спрятался на стене за водосточной трубой.
Кстати сказать, камней на улице Чудес разбросано великое множество, потому, что среди жителей нашего прекрасного города, существует поверие, что, если кому-то удаётся снять со своей души камень, то его обязательно надо отнести на улицу Чудес, и тогда совесть, производящая эти камни и заваливающая ими нежные души своих хозяев, якобы будет заколдована, и превратится из злого тигра в пушистого котёнка, и, свернувшись клубочком, заснёт беспробудным сном на ласковом и нежном сердце. Но, если честно сказать, камней на улице Чудес с каждым днём становится всё больше и больше. А традиция складывать здесь камни, снятые с души, пошла после того как на шестой день после сотворения нашего города, Артур Хаос положил посередине улице Чудес большой камень. Но был ли этот камень снят с его души? Никто не знает.
«Каждую ночь одно и то же. И когда ты, наконец, уймёшься?!»- громоподобно прокаркала Варвара, величаво размахивая огромными крыльями, и, опустившись на землю, села на небольшой камень, снятый с чей-то души.
«Я никак не могу понять одного, зачем заниматься критикой?- расположившись на камне, стала рассуждать ворона Варвара,- Зачем портить нервы другим, и себе, в том числе? Ну, пишет человек, и пускай себе пишет! Ну, нет у него литературного чутья, ну навалит он кучу разных никчёмных слов, но зато после того как он извергнет из себя этот хлам образов и слов, он чувствует облегчение. И его, освободившаяся от мусора, душа успокаивается и засыпает. Творчество – это очищение души. А ты, зловредное насекомое, своими действиями препятствуешь очищению душ наших жителей, прикрываясь какими-то эфемерными законами, которых, якобы, надо придерживаться в литературном творчестве. А если у человека, вдруг, в душе случится расстройство! И уж тут никаким законам не подчинишь, не обузданный поток литературного поноса! И зачем, потом искать в этом навозе слов, какие-то достоинства или недостатки?!»
Ворона Варвара, довольная собой, довольная тем как она витиевато, даже можно сказать, ветвисто, изложила свои мысли по поводу никчёмности критики литературных произведений, оглянулась, и не найдя в нечистой ночи комара Иоанна, произнесла чуть-ли не ласково, правда, мягкость произнесённых слов была слегка подпорчена старческой хрипотцой голоса Варвары: « Ну, где же ты маленький заморыш?»
«Маленький заморыш» комар Иоанн, осторожно выглянув из-за водосточной трубы, не сразу разглядел в сегодняшней нечистой ночи ворону Варвару, но когда она, расправив свои крылья, вновь уподобилась чёрному карающему ангелу, комар, узрев этот устрашающий образ, снова судорожно прижался к шершавой стене, готовый, даже, если бы это у него получилось, пройти сквозь стену, и, попав во мрак подвала дома волшебника, поскорее уснуть, чтобы забыть этот зловещий образ вороны Варвары.
Но пройти сквозь стену комару Иоанну не удалось, и он решил, что под покровом нечистой ночи, самое время рискнуть, и попытаться незаметно улететь с этой опасной улицы Чудес. Он резко оторвался от стены, замахал крылышками, но стукнулся о водосточную трубу. Может в другое время водосточная труба и не заметила бы этого возмутительного прикосновения к ней комара Иоанна, но сегодняшняя нечистая ночь спровоцировала её на невероятное действие, и возмущённая водосточная труба душераздирающе загудела.
Ворона Варвара от неожиданности вздрогнула и, нервно замахав крыльями, взлетела ввысь, но шарахнувшись в сторону дома, застучала крыльями по оконному стеклу.
И вот тут-то, этот неожиданно начавшийся концерт, в котором водосточная труба истошно гудела, а ворона Варвара била, как в барабан, по оконному стеклу, вывел из творческого экстаза, склонившегося над рукописью волшебника, и он, испуганно вскочив, подбежал к окну, и распахнул его, впустив нечистую ночь вместе с вороной Варварой к себе в комнату.
Но безумие нечистой ночи подействовало так же, и на комара Иоанна, и он, вместо того, чтобы улететь прочь с этой улицы, усиленно замахал крылышками, и, добравшись до распахнутого окна, стремительно влетел, вслед за вороной Варварой в комнату волшебника. И когда он увидел стоящего в растерянности волшебника, он вспомнил о том, зачем он прилетел на эту опасную для него улицу Чудес, и, сев на лежащие на столе, свежеисписанные листы рукописи, он громко пропищал: «Скрипка вернулась!»
«Ка-а-ак вернулась?!»- прокаркала ворона Варвара, и под тяжестью, навалившегося на неё удивления, рухнула в большое мягкое кресло.
«Я ещё толком ничего не знаю,- осмелев, ответил комар Иоанн, и добавил,- Я лишь хотел срочно разбудить всех жителей нашего города, и сообщить им о возвращении скрипки».
«Я сейчас же пойду к ней»- сказал волшебник, сняв со своего лица маску растерянности, и надев маску сосредоточенной решимости. Затем он, смахнув комара Иоанна с рукописи, аккуратно сложил свежеисписанные листы, и спрятал их в ящик стола.
Ворона Варвара потихоньку приходя в себя, расправила крылья, и перелетела с кресла на подоконник, и, перед тем как улететь, она обернулась и сказала: «Я полечу и всех сама разбужу! А ты, Иоанн слетай в переулок Тяжёлого Времени, и сообщи новость Засохшей Яблоне и скорпиону Сашке». И ворона Варвара, выйдя из зловещего образа карающего Ангела, вошла в образ Ангела, несущего радостную весть, и, вспорхнув с подоконника, исчезла во тьме нечистой ночи. 
После того как волшебник, собираясь выходить из комнаты, выключил настольную лампу, комар Иоанн остался сидеть на краю письменного стола в полной темноте. Он был расстроен тем, что ворона Варвара так бессовестно отобрала у него роль глашатая радостной вести. Ведь, если бы он в одиночку разнёс весть, если бы он лично каждому жителю нашего прекрасного города с торжественным видом объявил о возвращении скрипки, то может быть, мнение о нём, как о надоедливом и кровожадном комаре, чуточку изменилось бы в лучшую сторону. А вместо этого он теперь должен лететь к скорпиону Сашке, к этому злому и нелюдимому насекомому, мнением, которого он никогда особо не дорожил.
Комар Иоанн тяжело вздохнул, и вяло замахав крылышками, покинул письменный стол волшебника, над которым он в былые ночи неоднократно устраивал кровавые битвы за чистоту русского языка и за великие идеалы высокой литературы.
Комар Иоанн, вылетев из окна, резко набрал высоту, и, поравнявшись с крышами домов, полетел вдоль улицы Чудес. И хотя теперь ему не нужно было опасаться вороны Варвары, он всё-таки решил не лететь мимо высушенного эвкалипта, а направиться в совершенно другую сторону. Решение это он принял скорее в терапевтических целях, так сказать, чтобы развеяться от грустных мыслей, побывав в районе нашего города, в который он давно уже не залетал, так как в этом районе бессовестные писатели не проживали. И если честно сказать, то в этом районе нашего прекрасного города вообще никто не проживал. Хотя, впрочем, это я сказал слишком уж резко, даже можно сказать, я поступил не осмотрительно, заявив о том, что в этом районе никто не живёт. Мне, как Душе несчастного волшебника с улицы Печали, даже стало как-то не по себе от такого заявления. А дело всё в том, что в конце улицы Чудес, стоит дом, если за который завернуть и немного пройти, то можно попасть на улицу Мечты, которую Артур Хаос безжалостно переименовал в улицу Одиночества, а если, даже не взглянув на улицу Одиночества, быстрым шагом пройти дальше, то вы очень скоро окажетесь в парке Тоски, там, где живёт старый немного подгнивший Дуб Корней, который, как вы помните, каждый вечер ходит в гости к волшебнику с улицы Времени. Ну, так вот, я хотел сказать, что в этом доме в конце улицы Чудес, даже правильнее будет сказать, в этом маленьком деревянном домишке, который нежно обнимает своими ветвями молодая липа, да, так обнимает, что его не сразу и разглядишь под густой листвой, обитает неприкаянный Дух жука Фёдора. Этого неприкаянного Духа жука Фёдора никто никогда не видел, но то, что он обитает в этом маленьком деревянном домишке, ни у кого из наших жителей не вызывает сомнения. Вот поэтому я каюсь, за то, что я так не осмотрительно заявил, что будто бы в этом районе нашего прекрасного города никто не живёт. Живёт, ещё как живёт! Ведь, если бы он был просто Дух, это ещё, куда бы ни шло. А он неприкаянный Дух! И мне ли, Душе несчастного волшебника с улицы Печали, не знать, что такое быть неприкаянным!
А комар Иоанн, пока я вам всё это рассказывал, подлетел как раз к этому маленькому деревянному домишке, и приземлился на его тёплую крышу. И, чтобы его не смахнула с крыши своими заботливыми ветвями молодая липа, комар Иоанн расположился на самом краешке крыши вблизи стройного ствола этой молоденькой липки.
А неприкаянный Дух жука Фёдора сегодняшней нечистой ночью дома не ночевал. И комар Иоанн под лёгкий шелест маленьких зелёных листочков, забыв обо всём, погрузился в дремоту.
Покинутый неприкаянным Духом жука Фёдора, маленький деревянный домишка, обрадовавшись неожиданному гостю, пронзительно запищал ржавыми петлями своей старенькой двери. Но комар Иоанн, спросонья, не правильно понял этот пронзительный писк ржавых петель, и, испугавшись, сорвался с крыши, и судорожно замахав крылышками, полетел прочь. Маленький деревянный домишка, теперь уже покинутый, не только неприкаянным Духом жука Фёдора, но и неожиданным гостем комаром Иоанном, расстроился и запищал ещё более пронзительно. Но молоденькая липка, встрепенувшись, наклонилась к маленькому домишке, и обняла его ещё крепче своими ветвями. И маленький деревянный домишка сразу же успокоился, и заснул.
Сквозь вязкую и тёплую тьму сегодняшней нечистой ночи надоедливый комар Иоанн пробирался к переулку Тяжёлого Времени. Он думал о неприкаянном Духе жука Фёдора, о вороне Варваре, о бессовестных писателях нашего города, и огромная тоска, лежащая на его маленьком сердце, которая была готова его покинуть, когда он задремал на тёплой крыше маленького деревянного домишки, стала раздуваться, насыщаясь рождающимися в голове Иоанна жуткими образами. И раздуваясь всё больше и больше, тоска достигла таких размеров, что уже не могла удержаться на маленьком сердце комара Иоанна, и наконец, рухнула на чёрное лохматое одеяло, которым накрыла улицы нашего прекрасного города сегодняшняя нечистая ночь, и, покатившись, тоска попыталась догнать комара, но через несколько метров застряла, так как чёрное лохматое одеяло нечистой ночи успело раскиснуть, потому что оно было неосмотрительно брошено на никогда не высыхающую лужу из слёз Артура Хаоса, разлившуюся с первого дня сотворения нашего города возле стены углового дома в начале переулка Тяжёлого Времени. Тоска, с недовольным видом смотрела вслед улетающему и мгновенно повеселевшему комару Иоанну, а то, что она, отчаянно барахтаясь, пыталась выбраться из лужи, лишь ускоряло процесс её растворения в слезах, и к тому моменту, когда комар Иоанн подлетел к Брошенному Дому, и сел на голую корявую ветку Засохшей Яблони, тоска окончательно исчезла, а маленькие куски чёрного бархатного одеяла нечистой ночи слегка покачиваясь, тонули один за другим, и наконец, лужа из слёз Артура Хаоса, очистившись от всех примесей, стала подобно овальному зеркалу, в которое всегда так любило смотреться вечно загадочное, но ласковое небо, что скрывало наш прекрасный город от посторонних глаз.
«Я чувствую, что-то случилось в нашем городе, Иоанн?»- проскрипела Засохшая Яблоня, эмоционально зашевелив корявыми сухими ветвями, и это привело к тому, что ветка, на которой сидел комар Иоанн, обломалась, и стала падать. А Иоанн вместо того, чтобы пересесть на другую ветку, ещё крепче уцепился за падающую ветку, и усиленно замахал крылышками, пытаясь удержать её в воздухе, но из этого ничего не получилось, и комар Иоанн вместе с веткой рухнул на землю. И всё же продолжая седеть на этой ветке, он громко пропищал, наверное, для того, чтобы его услышал и скорпион Сашка, который должно быть спит в своём подвале: «Случилось, Яблонька! Скрипка вернулась!»
«Не может быть!»- вдруг услышал чуть-ли не возле самого уха комар Иоанн, голос скорпиона Сашки. Оказывается скорпион Сашка уже давно сидел возле Засохшей Яблони, и подробно рассказывал ей о тех событиях, которые произошли с ним, покуда он был в гостях у волшебника с улицы Печали, и о том, как он совершил полёт, над нашим прекрасным городом, уцепившись за рваные джинсы пса Антихриста, и главное, как он не на шутку перепугался, когда пёс Антихрист долетев до пустыря Одиночества, не приземлился, а продолжил свой полёт в сторону соседнего города, и, что ему пришлось отцепиться и совершить жесткую посадку на безжизненную и унылую поверхность пустыря Одиночества. И особенно красочно, скорпион Сашка рассказывал о своих скитаниях по пустырю Одиночества, о том, как он сначала, потеряв ориентацию, пошёл в направлении соседнего города, и как он почувствовал, что в его душе сжимается пружина, и как ему с каждым шагом становилось всё труднее и труднее идти, и тогда он понял, что приближается к соседнему городу, и резко повернул назад, и не оглядываясь, дрожа от страха, вернулся в наш прекрасный город. А когда он увидел разрисованную избу старухи-пророчицы, он просто ошалел от радости, и, хохоча, побежал по улице Тяжелых Воспоминаний.
И многое ещё, чего хотел рассказать скорпион Сашка, такой внимательной и чуткой слушательнице, какой являлась Засохшая Яблоня, но надоедливый комар Иоанн, так неожиданно вырвавшийся из тьмы нечистой ночи, сбил с мысли скорпиона Сашку, и Сашка, произнеся слова: «Не может быть!», поднял свой страшный хвост с жалом на конце, и вплотную приблизился к комару Иоанну, сидящему на упавшей ветке.
«Вот мерзкое насекомое, такой рассказ испортил! Я, можно сказать, в этом рассказе открыл для себя зловещую красоту пустыря Одиночества. А то выхожу, каждый день из избы, и уже даже не замечаю раскинувшегося перед моим взором унылого пейзажа. А теперь я каждое утро буду с особым благоговением взирать на эту, можно сказать, священную и таинственную землю!»
Эта высокопарная речь заставила всех посмотреть в сторону полусгнившего старого колодца. Помните, я уже вам рассказывал об удивительной воде из этого колодца. И тут комар Иоанн разглядел под чёрным лохматым одеялом сегодняшней нечистой ночи того кто произнёс эту высокопарную речь, им оказался, горбатый котишка, который сидел на перевернутом ведре, и, облокотившись на колодец, поглаживал своей тощей с облезшей шерстью лапой гнилые брёвна колодца.
«А это ты здесь, нечисть!»- зло пропищал комар Иоанн, поднявшись в воздух, и подлетев к горбатому котишке, начал назойливо кружить над ним, то пролетая возле зловещей морды котишки, то порхая возле его облезшего хвоста.
«Надо обязательно навестить скрипку! Я сейчас же пойду к ней!»- ласково проскрипела Засохшая Яблоня, при этом эмоционально зашевелив сухими ветвями, что естественно, привело к тому, что она ещё потеряла несколько веток.
«Ворона Варвара уже полетела, чтобы оповестить весь наш город о возвращении скрипки. Я думаю, что сегодня ночью в доме у скрипки соберутся чуть-ли не все жители нашего города!»- торжественно пропищал комар Иоанн.
«Надо срочно сообщить об этой новости кактусу Ване. Он как раз на днях вспоминал о том, что как должно быть, одиноко и тоскливо живётся на подоконнике в доме, где жила скрипка, кактусу Степану»- промяукал горбатый котишка, а затем, вздохнув, добавил: «Сашка цепляйся за мой хвост, да, и ты зловредное насекомое садись на моё ухо, и мы все сейчас в одно мгновение очутимся в избе старухи-пророчицы. Не бойтесь, хозяйки дома нет, она улетела вместе с паршивым котом Чародеем на шабаш».
И пока скорпион Сашка перебегал переулок Тяжёлого Времени, горбатый котишка успел набрать из колодца воды в своё старое ржавое ведро, а комар Иоанн комфортно расположиться в жидких волосах маленького уха горбатого котишки. И вот, наконец, когда скорпион Сашка крепко ухватился за тощий и облезлый хвост котишки, вся эта компания, с помощью магических способностей горбатого котишки, растворилась в воздухе, и уже в следующее мгновение, материализовалась в избе старухи-пророчицы.
При таком неожиданном появлении в избе горбатого котишки, можно сказать, с ног до головы обвешанного насекомыми, чувствительная канарейка пискнула и упала в обморок, растянувшись на столе возле своей любимой японо-китайской фарфоровой чашки. Фарфоровая чашка, обрадовавшись тому, что её сумасбродная хозяйка отключилась от внешнего мира, подпрыгнула и выплеснула на лежащую без чувств канарейку остатки чая. Но вместо ожидаемого фарфоровой чашкой наслаждения от созерцания картины, в которой ненавистная ей канарейка будет лежать в луже из чая, получился совершенно обратный эффект, и канарейка мгновенно вернувшись в сознание, резко вспорхнула, задев крылом разочарованную иностранку, и фарфоровая чашка перевернулась и, как обычно, покатилась к краю стола, чтобы уже, в который раз совершить самоубийство. Но горбатый котишка, быстро подставив ведро с колодезной водой, превратил попытку самоубийства в отрезвляющее купание в удивительной воде из колодца, которая, как вы помните, слегка пахнет морем. Затем он вынул чашку из ведра и поставил её на стол. Отчаянная китаянка, успев вдохнуть лёгкий запах моря, мгновенно вспомнила свою вторую японскую сущность, и морской воздух родины, добил её окончательно, и она, зазвенев, расплакалась, и её слёзы, перемешиваясь с капельками колодезной воды, стекали по её изящному телу, образовав огромную лужу на столе. И от этой душещипательной картины чувствительная канарейка готова была снова упасть в обморок, но тут горбатый котишка громко промяукал: «Скрипка вернулась!», и эта радостная новость, сразу же отвлекла канарейку, и она, восторженно защебетав: «Вот это чудеса! Открывай дверь! Летим к ней в гости!» стала летать по избе.
«Да, подожди ты! Надо же сначала самовар поставить, а уж, когда закипит, вот тогда вместе с самоваром и полетим!»- деловито промяукал горбатый котишка, выливая колодезную воду из ведра в самовар. Затем он спокойно и основательно проделал всю сложную и в чём-то даже таинственную работу, которая, в конце концов, привела к тому, что благодарный самовар, шипя и бурля, готов был напоить чуть-ли не весь наш город.
Кактус Ваня, сидя в своём горшке на подоконнике, поначалу возмутился и ощетинился, шевеля колючками, так как присутствие в избе ненавистного литературного критика комара Иоанна, не могло вызвать у него никакой другой реакции, кроме негодования. Но когда Ваня услышал о том, что вернулась скрипка, он готов был всех расцеловать, включая и комара Иоанна, и в нетерпении заёрзал в своём горшке, а затем, чтобы проверить свои способности к перемещению в пространстве, он в одно мгновение перелетел на стол.
«Заварку не забудь!»- крикнул Ваня, обращаясь к горбатому котишке, хлопочущему над самоваром.
«А какое название смеси из трав, больше всего подойдёт к такому радостному событию, произошедшему в нашем прекрасном городе?!»- спросил горбатый котишка, склонившись над самоваром и внимательно прислушиваясь к тому, что происходило в его загадочной утробе.
Тут канарейка, подлетев к буфету, распахнула дверцы, и все собравшиеся увидели несколько рядов больших и маленьких баночек, на каждой баночке была наклеена этикетка, на которой корявым неразборчивым почерком было написано название смеси из трав.
Комар Иоанн подлетел к буфету, и, кружась поочерёдно над каждой баночкой, молча, читал названия смесей. В избе наступила полная тишина, слегка нарушаемая писком комара и пыхтением самовара.
Комар Иоанн, внимательно изучив все названия, наконец, приземлился на крышку банки, стоящей на нижней полке возле самой стенки буфета, и обессиленным голоском пропищал: « После того, как я прочёл все названия разом, испытывая, поочерёдно, то печаль, то радость, то угрызения совести, то гнев, то безразличие ко всему на свете, я как будто состарился на полгода. Ваша хозяйка умудрилась впихнуть в этот буфет всю боль и весь восторг мира, из которого нас с вами забрал Артур Хаос».
За эти последние слова комара Иоанна, я, душа несчастного волшебника с улицы Печали готова была оторвать ему крылья, и, если бы волшебник с улицы Печали был сейчас в избе старухи-пророчицы, то он так бы и сделал, ведь вы же сами помните, что Артур Хаос не приносил в наш прекрасный город комара Иоанна, этот гнусный кровопивец нелегально проник в наш город, спрятавшись на шее моего несчастного тела.
Выслушав речь комара Иоанна, которая абсолютно не давала никакого совета на счёт того, какую смесь нужно использовать для чаепития у скрипки, горбатый котишка, оторвавшись от самовара, подошёл к буфету, и  протянул свою облезшую тощую лапу, именно к той банке, на которой сидел комар Иоанн, взял её, и громко прочёл название: « Смесь из трав, усиливающая радость встречи, а в скобках здесь написано, возвращение блудного сына. Я думаю это как раз то, что нам надо, а сын вернулся или дочь, большой разницы, наверное, не имеет».
Все собравшиеся в избе одобрительно кивнув головами, засуетились в предполётной подготовке. Наконец, горбатый котишка широко распахнул дверь. Первой вылетела канарейка, она сказала, что полетит одна, и распорядится о том, чтобы открыли окно в доме у скрипки, через которое горбатый котишка с самоваром сможет легко попасть в дом, ну не тащиться же ему с горячим самоваром по лестнице. И канарейка, держа в лапках пакет, в котором лежала банка со смесью из трав под название «Возвращение блудного сына», с большим трудом поднялась над крышами нашего прекрасного города, и полетела в сторону переулка Печального Времени.
Горбатый котишка, выйдя с самоваром на крыльцо, стал осторожно спускаться по ступенькам, на его облезшем хвосте сидел скорпион Сашка, комар Иоанн, радостно попискивая, кружился возле его правого уха. А когда горбатый котишка, спустившись с крыльца, ступил на землю, из чрева избы вылетел кактус Ваня, нервно ёрзая в своём горшке, и пролетев почти над самой головой горбатого котишки, он чуть было не сбил комара Иоанна, только что усевшегося на правое уха котишки. Кактус Ваня, ошалев от радости полёта, вместо того, чтобы свернуть налево, стремительно полетел над унылым пейзажем пустыря Одиночества, и, сделав два круга над пустырём, подлетел к горбатому котишки и засмеялся.
Горбатый котишка, мягко оттолкнувшись от земли, плавно полетел, поднимаясь с каждой секундой всё выше и выше. Кактус Ваня летел рядом, он то приближался к горячему самовару, то отлетал на несколько метров в сторону, то вдруг стремительно проносился над головой горбатого котишки, стараясь задеть сидящего на правом ухе котишки комара Иоанна.
Покинутая изба старухи-пророчицы, грустным взглядом проводив улетающий самовар, подпрыгнула на своих коровьих ногах, и с пронзительным скрипом закрыла входную дверь. В эти печальные мгновения своего одиночества покинутая изба, вдруг подумала о том, что как было бы здорово, если бы, каким-то чудом в эти минуты, два огромных гвоздя, которыми паршивый кот Чародей по приказу старухи-пророчицы прибил к размалёванному телу избы крыльцо на колёсиках, рассыпались, съеденные ржавчиной, и вот тогда она смогла бы поскакать вслед за улетающим самоваром, а затем, добравшись до переулка Печального Времени, она стала бы ходить взад и вперёд по переулку поворачиваясь то одной своей великолепно расписанной стеной, то другой, перед окнами дома, где живёт скрипка, и жители нашего города, которые в эти минуты, сходились и слетались к дому скрипки, смогли бы ещё раз, как в памятный день презентации избы, насладиться живописными и загадочными образами, которыми пестрили стены избы старухи-пророчицы. Но два огромных гвоздя, обильно смазанные слезами паршивого кота Чародея в тот момент, когда он прибивал ими крыльцо, как вы помните, вместе с образами дальних стран к бескрылому дому, теперь прочно впились в нежное и томящееся тело покинутой избушки, и она ещё раз подпрыгнула на своих коровьих ногах, и глубоко вздохнув, выпустила из трубы тоненькую струйку дыма, окрашенную цветом чёрной тоски.
Оно, конечно приятно, молча стоять и созерцать дым, тихо струящийся из трубы, но в данный момент, я не нахожу в этом никакого удовольствия, так как толком эту восхитительную картину рассмотреть невозможно, ведь, как вы помните, сегодняшняя нечистая ночь накрыла наш город чёрным лохматым одеялом. Да и к тому же шустрая канарейка, наверняка уже подлетает к переулку Печального Времени.
И так, я неприкаянная Душа несчастного волшебника с улицы Печали, уже витаю возле окна, на котором стоит кактус Степан, шевеля от радости своими колючими мясистыми отростками, а по комнате в волнении ходит взад и вперёд волшебник с улицы Чудес и что-то рассказывает лежащей на диване скрипке. А в подъезд скрипкиного дома, как раз в этот момент входит друг волшебника с улицы Времени, старый подгнивший Дуб Корней, жутко скрипя сухими ветвями, и вдобавок, зацепившись за дверную ручку обрубком старого сучка, чуть было не сорвал с петель, держащуюся, можно сказать, на честном слове, обшарпанную и покосившуюся входную дверь.
А вот и наша тощая канарейка, с трудом удерживая в своих хилых лапках полиэтиленовый пакет, в котором, как вы уже знаете, лежит банка со смесью из трав под названием «Возвращение блудного сына», летит, шатаясь из стороны в сторону по переулку Печального Времени. И вот, наконец, подлетев к скрипкиному окну, она, задыхаясь, прощебетала в открытую форточку:
« Уберите Степана с подоконника, и срочно откройте окно! Самовар летит!»
Волшебник с улицы Чудес быстро схватил горшок с кактусом Степаном и поставил его на центр стола, затем он принялся открывать оконные рамы, но старые ржавые шпингалеты, даже и не пошевелились. Волшебник судорожно дёргал за шпингалеты, стучал по раме, и не в силах ничем помочь канарейке, смотрел на неё глазами полными сострадания.
А канарейка, теряя последние силы, стараясь не выпустить из лапок полиэтиленовый пакет, начала медленно опускаться на землю. Но тут вдруг из чрева нечистой ночи появилась ворона Варвара, и как вы помните, она с особым искусством исполняла роль карающего Ангела, а затем, молниеносно облетев весь наш прекрасный город, блестяще исполнила роль Ангела, несущего радостную весть, так и теперь, мгновенно войдя в образ Ангела спасения, она впилась когтями в полиэтиленовый пакет, и, взмахнув своими огромными чёрными крылами, резко взметнулась ввысь. Канарейка, не успев понять, что происходит, но при этом, продолжая крепко держать лапками пакет, перевернулась вверх тормашками, и нервно вертя головой, увидела вместо неба, перевёрнутые дома нашего прекрасного города, но вместо того, чтобы испугаться, она вдруг замерла в состоянии радостного предвкушения момента, когда чёрное лохматое одеяло, наброшенное на наш город сегодняшней нечистой ночью, свалится с перевёрнутых вверх дном домов, и дома, оторвавшись от улиц, упадут в восхитительное звёздное небо, и закружатся в безумном танце, а вместо домов, на наши улицы станут прилетать звёзды, и можно будет дождаться того момента, когда наши дома, наплясавшись, выстроятся в ровные ряды, разделив небо на широкие улицы, а наши, покинутые домами улицы, усеявшись звездами, предстанут в образе звёздного неба, и тогда наш прекрасный город будет издали похож на мираж, а все жители будут порхать как птицы по широким небесным улицам.
Но чёрное лохматое одеяло не свалилось с нашего города, и мечты канарейки не успели сбыться, так как окно скрипкиной комнаты, наконец-то, распахнулось, и ворона Варвара, вырвавшись из томных объятий нечистой ночи, влетела в комнату, держа в своих когтях полиэтиленовый пакет с висящей на нём вверх тормашками канарейкой.
Волшебник с улицы Чудес одной рукой взял у вороны Варвары пакет, а другой рукой осторожно оторвал от пакета канарейку, которая истерично защебетав: «Самовар летит! Самовар летит!», потеряла сознание. Волшебник положил канарейку на диван рядом со скрипкой, и, достав из пакета банку со смесью из трав, прищурился, пытаясь прочесть корявый почерк старухи-пророчицы, но когда он, наконец, понял, что было написано на банке, он решил не оглашать название смеси из трав, посчитав, что это название будет, не совсем правильно истолковано собравшимися в доме у скрипки гостями, и может вызвать бурную дискуссию, которая захлестнёт эмоциональные души наших жителей, и торжественность события по поводу, которого они собрались, будет изрядно подпорчена.
«Берточка! Сладкая моя, очнись!»- запричитала, разволновавшись, скрипка, и её струны, завибрировав, издали пронзительный душераздирающий звук.
Простите меня, из моего повествования вы уже давно знаете нашу талантливую канарейку, но по моей вине, вы даже и не догадывались, что её зовут Берта. И я ещё раз прошу у вас прощения, за то, что и в дальнейшем я всё равно буду называть её просто канарейкой, потому, что я терпеть не могу имя Берта.
Но теперь, когда я признался вам в своей неприязни к имени Берта, у особо въедливых исследователей моей летописи, несомненно, возникнет вопрос: « А?! Значит и у старухи-пророчицы есть имя?! И волшебников с улиц Печали, Времени и Чудес тоже можно было бы назвать как-то более пристойно, а не просто по названию улицы, на которой они живут?!»
Какого ответа вы от меня ждёте? Вы же и сами понимаете, что у всех у них, естественно, есть имена. Но дело всё в том, что в целях магической защиты имена волшебников, колдунов и колдуний необходимо скрывать. И поэтому я не имею никакого морального права называть их по именам, тем более что я являюсь Душой волшебника с улицы Печали, и первым кто может пострадать, буду я, а не его и без того несчастное тело.
И вообще, если начать так придираться к деталям, то можно дойти и до полного кощунства, и задать страшный вопрос: « А кто, в сущности, такой этот Артур Хаос? И так ли его на самом деле зовут? И нет ли здесь какого-нибудь подвоха?!
Меня в дрожь бросает от подобных вопросов. Хочется скорее нырнуть в подвал Брошенного Дома, где живёт скорпион Сашка, и забиться в самый тёмных угол, да ещё при этом желать того, чтобы вся поднятая при моём появлении в подвале, пыль, озлобилась, и, собравшись в единый комок, остервенело, рухнула, и покрыла меня пылью забвения.
Но вы думаете, я сам себе не задавал этот кощунственный вопрос: «Кто такой Артур Хаос?» Да и все жители нашего прекрасного города задавали себе этот вопрос. Мы даже точно не знаем, как его зовут, толи Хаос, толи Хаус. Ведь от этой одной буквы многое меняется, и не только в понимании, но главное в ощущении! Кому хочется жить в Хаосе? Никому! А все хотят жить в House, то есть в доме. Но он всего лишь один раз назвал своё полное имя, и мы, честно говоря, не расслышали, толи прозвучала буква «О», толи буква «У». И откуда, вообще, это имя Артур?! Может это намёк на короля Артура и его рыцарей Круглого Стола?! Ведь, как вы знаете, у нас в избе старухи-пророчицы стоит круглый стол, за которым любит попивать чаёк, небезызвестная вам, нечисть. А наша больно умная канарейка, вообще, высказала предположение, что имя это образовано из понятия Art house. Мы, конечно, не показали виду, что не знаем, что под этим сочетанием английских слов надо подразумевать. Но кактус Ваня перевёл нам каждое слово отдельно. Одно слово «Искусство», другое слово «Дом». Искусственный дом! Или дом искусств? А можно даже сказать, артистический дом! Нам, конечно, понравились эти возможные названия нашего прекрасного города. Но так ли это на самом деле? Мы до сих пор не знаем. Но как-то однажды, собрались жители нашего прекрасного города в самом его центре возле абрикосового дерева, которое, как вы помните, плодоносит вишнями, и после нескольких минут тягостных размышлений и шумных сумбурных высказываний, мы решили быть честными перед самими собой, и признались себе в том, что наши головы стонут от хаоса мыслей, а наши души просто утопают в хаосе чувств, и что как это ни прискорбно, и как не велико наше желание жить в House, но мы не вправе лгать перед собственными душами, и поэтому назвали наш прекрасный город таким загадочным и пугающим именем Хаос.
Ох! Всё настроение себе испортил этими туманными размышлениями о тайнах имён, а ведь я уже давно должен описывать то, что происходит сейчас в доме у скрипки!
И так, сразу же за старым подгнившим Дубом Корнеем, в комнату вошла запыхавшаяся Засохшая Яблоня, и, услышав душераздирающий звук Скрипкиных струн, бросилась к лежащей в обмороке канарейке, и, обняв бездыханное тощее тело канарейки своими сухими и без конца ломающимися ветками, Яблоня в одно мгновение оживила её.
И ожившая канарейка вновь истерично защебетала: «Самовар летит! Самовар летит!»
И все присутствующие в комнате гости разом повернулись к распахнутому окну, и увидели, как плавно, слегка покачиваясь, выплывает из тьмы сегодняшней нечистой ночи огромный самовар. Гости сразу же расступились, освободив пространство перед столом, и горбатый котишка, на несколько мгновений зависнув в воздухе, оглядел собравшихся гостей, вбирая в себя энергию удивления, струящуюся из их широко раскрытых глаз, а затем чинно поставил пыхтящий самовар на стол, рядом с кактусом Степаном.
Комар Иоанн, покинув правое ухо горбатого котишки, сделал пару кругов над головами и ветвями гостей, и наконец, приземлился на корявую толстую ветку подгнившего Дуба Корнея.
Скорпион Сашка слез с облезлого хвоста горбатого котишки, подбежал к Засохшей Яблоне, и, забравшись на неё, стал внимательно разглядывать гостей.
И тут в комнату со свистом влетел, взбудораженный полётом над ночным городом, кактус Ваня, он также как комар Иоанн, сделал два круга над головами гостей, и затем плавно приземлился на стол, попав в радостные объятия колючих веток кактуса Степана.
Волшебник с улицы Чудес, насыпав в большой фарфоровый чайник смесь из трав, и с трудом повернув краник самовара, стал наблюдать за бурной и клокочущей струёй горячей воды, вырывающейся из пыхтящего и довольного собой самовара. Гости притихли и с упоением слушали журчание воды, и вдруг невольно все разом шагнули и, встав за спиной волшебника с улицы Чудес, глубоко вдохнули, пытаясь ощутить запах заварки. Что в эти восхитительные секунды почудилось гостям? Какие струны души были задеты тонким почти неуловимым ароматом, медленно распространяющимся по комнате? Никто не успел осознать, потому что таинственная тишина в одно мгновение была уничтожена, и притом сразу с двух сторон. С одной стороны в окно влетел на своей метле дворник Терентий, а с другой стороны резко распахнув дверь, в комнату вбежал волшебник с улицы Времени с кружащейся над его всклоченной головой жирной мухой Анастасией.
«А вот и биограф паршивца Чародея со своей вечной спутницей Настенькой»- злорадно промяукал горбатый котишка, виляя своим облезлым хвостом, а затем заискивающе спросил почти шепотом: «Нас, завтра, что-нибудь интересное ожидает?»
«Завтра в нашем городе появится новый житель!»- торжественно заявил волшебник с улицы Времени.
«Как?! Значит завтра, вернётся Артур Хаос?!»- закричали все разом.
«Нет, этот новый житель будет найден старухой-пророчицей и паршивым котом Чародеем, и поселится в её избе»- спокойным и уверенным голосом произнёс волшебник с улицы Времени.
«З-з-зу-у-ткий пророк!»- громко прожужжала муха Анастасия, сев на голову волшебника, но почувствовав себя неуютно в его всклоченных волосах, тут же, взлетела и стремительно понеслась к скрипке, радостно жужжа: «З-з-здравствуй Скрипочка!»
«Здравствуй Настенька!»- пропела Скрипка, и её струны нежно зазвенели.
Дворник Терентий, поставив метлу возле окна, робко подошёл к дивану, где лежала скрипка, и нежно произнеся: «Родненькая моя», взял в руки скрипку и поцеловал её звенящие струны. После этого он сел на диван, держа на руках, как младенца, радостно звенящую скрипку.
«Ну, я сейчас заплачу»- прокаркала ворона Варвара, взмахнув своими чёрными крылами.
«По такому случаю, можно и поплакать»- поглаживая скрипку, вздохнул дворник Терентий.
«Давайте лучше пить чай, и слушать Скрипку»- сказал волшебник с улицы Чудес, разливая заварку по чашкам и стаканам.
И вновь зажурчал пыхтящий и довольный собой самовар. Он весь сиял от счастья, потому что впервые за три года выбрался в гости, ему даже захотелось сплясать на столе, но волшебник с улицы Чудес крепко держал его за ручку.
Взбудораженные гости стали разбирать наполненные чаем стаканы и чашки, и прихлёбывая свежезаваренный чай, пытались поудобней разместиться в маленькой скрипкиной комнатке.
Но мне не хватает буйства моего воображения, чтобы я мог описать, то каким образом в этой маленькой комнатке смогли поместиться и деревья, и люди, и животные, и птицы, и насекомые. И хотя среди гостей были волшебники, но никаких магических действий по расширению пространства скрипкиной комнаты, никто не производил. И при этом все разместились, не мешая друг другу и, чувствовали себя даже слишком комфортно.
Помимо старухи-пророчицы и паршивого кота Чародея в гостях у скрипки не было дракона Афанасия, и моего несчастного тела волшебника с улицы Печали, но зато все заметили, как в тёмном углу комнаты что-то слегка светилось, паря  над полом. Все сразу поняли, что это был неприкаянный дух жука Фёдора, но чтобы его не смущать все показали вид, что его никто не заметил.
Канарейка, привыкшая пить чай только из своей любимой японо-китайской фарфоровой чашки с суицидальными наклонностями, никак не могла примоститься к доставшемуся ей стакану, и тогда волшебник с улицы Чудес налил для неё чай в маленькое блюдце. И наша слишком уж образованная канарейка сразу вспомнила картину «Чаепитие в Мытищах», и трижды подув на блюдце, она усердно поклевала, поданный ей волшебником с улицы Времени кусочек сахара, а затем, вообразив себя купчихой, погрузилась в чаепитие, и как-то даже к месту раздался над нашим прекрасным городом бой часов в доме Артура Хаоса, он на помнил канарейке звон церковных колоколов, и она подумала, что для полной картины, не хватает гудка парохода доносящегося с реки, а если бы к этим звукам ещё присоединить стрекотание кузнечика и мяуканье кота, то можно было бы так и остаться в этом созданном образе, и никогда уже более не возвращаться в горемычную действительность. И в этот момент, и в правду, раздалось мяуканье кота, это горбатый котишка так выразил восторг от выпитого чая под названием «Возвращение блудного сына». А за ним и остальные гости стали, то довольно отфукиваться, то в блаженстве поскрипывать старыми сухими ветками, то весело попискивать, то томно каркать. И канарейке пришлось вернуться в действительность, и она, встрепенувшись, взлетела, и, сделав круг над головами гостей, села на плечо дворника Терентия.
И вот когда восторг от выпитого чая стал потихонечку выветриваться из голов и душ собравшихся гостей, скрипка, продолжая по-прежнему лежать в заботливых руках дворника Терентия, начала свой рассказ: « На чужбине я жила у Страшного Старика. Он научил меня петь, петь без помощи надоедливого смычка и музыканта. Старик писал Музыку, и Музыка его была живая. Она без конца носилась по комнате, играла с цветами, стоящими в горшках на подоконнике, а когда какой-нибудь цветок падал на пол и его горшок разбивался, она громко смеялась и дёргала его за испуганные дрожащие листья. Особенно она любила гоняться за мухой, и, подстраиваясь под её жужжание, Музыка начинала импровизировать, чем, конечно же, нарушала последовательность нот, созданных Стариком. Страшный Старик злился и уходил из дома, а Музыка выскакивала за ним на улицу, и больше никогда не возвращалась. На следующий день Старик создавал новую Музыку. И эта новая Музыка, как и прежняя, также носилась по комнате, сбрасывая горшки с цветами, и импровизировала под жужжание мухи. И, в конце концов, исчезала из нашего дома. И я не успевала полностью запомнить созданную Стариком Музыку, и поэтому мои песни были сделаны из обрывков мелодий. И я вечно плакала, и мечтала лишь о том, чтобы, созданная Стариком новая Музыка, жила с нами, и никогда не покидала наш дом. Но беспокойная Музыка, появляясь на мгновение в нашем доме, исчезала навсегда.
И вдруг Страшный Старик умер. Я осталась одна среди засыхающих в горшках цветов, и даже муха покинула дом. И рядом со мной поселилась Зловещая Тишина.
И вот я вернулась к вам, в наш прекрасный город. Но мне очень грустно, я не могу жить без Музыки. Мне так хочется найти Музыку, и, чтобы она никогда не покидала меня. Ох! Как жаль, что в нашем, таком удивительном городе нет композитора, или хотя бы музыканта».
«Да,- вздохнули все,- композитора у нас нет».
«И музыканта нет»- прожужжала муха Анастасия.
И все повторили: «И музыканта нет».
«Иванушка,- печальным голосом снова заговорила скрипка, обращаясь к кактусу Ване, и её струны завибрировав, издали еле различимую грустную мелодию,- я так давно не слушала твой рассказ о комнатном цветке, с которым ты был знаком, когда жил в столице. Я часто вспоминала об этом странном цветке. Мы с ним чем-то похожи, он, как и я, хотим невозможного. Иванушка, я тебя очень прошу, прочти нам сейчас этот рассказ».
Кактус Ваня заёрзал в своём горшке, и, засмущавшись, сказал: «Так у меня же нет с собой рукописи».
«Не придуривайся, Ванька!- возмущённо промяукал горбатый котишка,- Ты же свой рассказ наизусть выучил! Давай рассказывай! А мы все ещё раз поплачем над этим непутёвым цветком». И горбатый котишка, виляя своим облезлым хвостом, подошёл к самовару и налил себе ещё чаю.
И все остальные гости, последовав его примеру, наполнили свои стаканы и чашки. Только канарейка не шелохнувшись, продолжала сидеть на плече дворника Терентия, она вдруг вспомнила свою прошлую жизнь в столице, и ей стало так грустно на душе, что она подумала: « А не спеть ли дуэтом со скрипкой какую-нибудь душещипательную песню, и самой обливаясь слезами, заставить плакать всех собравшихся гостей. И тогда из-под чёрного лохматого одеяла сегодняшней нечистой ночи будет доноситься рёв и журчание струящихся слёз, и вдруг нас кто-нибудь услышит, и, придя на эти звуки рыдания, сбросит чёрное одеяло ночи с нашего города, и увидит наши неприкаянные души, и расскажет о нас всему миру, и возможно услышит обо мне художник, в доме, которого я жила, и, разыскав, заберёт меня в свою огромную столичную квартиру».
А пока наша чувствительная канарейка прибывала в своих мыслях, кактус Степан, сказав кактусу Ване: «Да, не стесняйся ты», погладил его большую голову своими колючими мясистыми ветками, и крепко обнял его. Кактус Ваня продолжая смущаться, опустил глаза, и ещё раз поёрзав в своём горшке, начал рассказывать:
« Внезапно нагрянувшее утро вырвало из темноты пустынный двор, окружённый серыми угрюмыми домами. Одинокая машина, покрытая грязным выцветшим чехлом, стояла в огромной луже среди островков из кирпичей. Три молчаливых дерева наблюдали за тем, как маленький худенький тополёк разламывал асфальт и что-то лепетал своими крошечными зелёными листочками.
Тишина растворилась, и хриплый лай серенькой собачки разбудил комнатный цветок.
« Не знаю, что может быть невыносимее жизни на подоконнике,- возмущался разбуженный цветок, раскачиваясь в горшке и размахивая листьями,- и пускай окна будут чисто вымыты, и пусть меня поливают не просто водой, а чаем, и каждую весну пересаживают в свежий грунт. Но мне всё это невыносимо! Невыносимо!
Я прекрасно знаю, что меня любят, и если я засохну, то обо мне будет плакать моя хозяйка. И всё-таки не могу! Не могу так жить!
Шесть лет живу на одном и том же подоконнике, шесть лет созерцаю эту комнату с её, не меняющейся обстановкой, с её до блеска вымытыми полами. Хоть бы какой-нибудь клочок паутинки с паучком висел под потолком, и то уже было бы как-то веселее жить. Хоть бы за окном было бы что-нибудь интересное. Так ведь нет! Каждый день приходиться смотреть на грязную серую стену соседнего дома. Невыносимо!
Впрочем, у меня хорошая хозяйка, и я её очень люблю. Поливая меня, она часто плачет и говорит: « Милый мой цветочек, хороший мой цветочек, кроме тебя у меня никого нет в этом мире». И снова плачет и плачет. Я, только живя у неё, узнал, что слёзы оказываются солёные.
Моей хозяйке 34 года, и у неё нет ни детей, ни мужа. Живём мы совершенно одни. Раньше, бывало, приходила к нам её школьная подруга, весёлая белокурая с искусственным цветком на платье. Она всегда громко тараторила, а потом вдруг как бы спохватившись, убегала, оставляя после себя невыносимый запах роз. Терпеть не могу эти злые и неискренние цветы! Но вот уже года два, школьная подруга отчего-то не появляется.
А месяц назад к нам пришёл мужчина! Я так удивился. Это был первый мужчина за всё время, пока я здесь живу.
На вид ему было лет 35-40. Длинные немного вьющиеся волосы чуть-чуть касались плеч. Красивый лоб с залысинами. Его серые глаза смотрели сквозь очки, и казалось, излучали свет, наполненный огромной добротой и нежностью.
Я сразу же полюбил его. И каждый раз, услышав его голос в коридоре, я старался придать себе весёлый вид, а порой даже и смешной.
Он входил в комнату, всегда чуть-чуть стесняясь, но мгновенно преображался в беспечного смеющегося человека, и, подходя ко мне, восклицал: «Вы сегодня прекрасно выглядите!»
Моя хозяйка, не сомневаясь в том, что эти слова относились к ней, отвечала: «Да, ну, что вы».
Я же в свою очередь был уверен, что этот комплимент был в мою сторону, и, пошевелив листиками, кивал на соседний серый дом, как бы говоря: «Разве можно прекрасно выглядеть на таком фоне».
Но мы с хозяйкой были очень довольны, что он снова пришёл к нам в гости.
Он был художником, и поэтому с каждым своим приходом приносил какую-нибудь картину. Иногда он вешал её на стену, а иногда просто оставлял на столе. За месяц он принёс к нам картин десять.
На них были изображены какие-то лица, разные совершенно обычные предметы, а на одной из картин была изображена ваза с цветами, но самое удивительное и странное было то, что все эти предметы, цветы и лица были всегда нарисованы на голубом фоне.
Однажды моя хозяйка спросила его: «Отчего это у вас на всех картинах голубой фон?»
Он улыбнулся и ответил: « Это небо. Я всегда всё рисую только на фоне неба. Понимаете, я стремлюсь писать предметы такими…», но тут он вдруг замолчал, и стал пристально смотреть на меня. С его лица исчезла улыбка, а глаза смотрели в каком-то испуге. Постепенно испуг сменился выражением жалости, и его глаза наполнились слезами.
« Что с вами?!»- заволновалась моя хозяйка.
« Нет, нет, ничего»- ответил художник, отвернувшись от меня. Затем он встал и быстро попрощавшись, ушёл.
Моя хозяйка долго потом смотрела на меня и на соседний серый дом, но так ничего и не поняла.
А всё было очень просто.
Я проплакал всю ночь. Наутро, поливая меня, хозяйка заметила капельки на моих листочках и на лепестках, и воскликнула: « Как странно, будто роса!»
Я не знаю, что такое роса, и какая она на вкус, но если бы моя хозяйка попробовала на вкус эти капельки на моих лепестках, то она бы узнала, что это слёзы.
А на следующий день, снова пришёл художник и принёс картину с название «Утро», на которой было изображено много жёлтых цветов устремляющихся в небо.
Моя хозяйка, рассматривая картину, спросила: «А эти голубенькие пятнышки, роса?»
«Да»- ответил художник.
И снова роса! Да, что ж это такое, в конце концов! Почему у меня не бывает росы. Я тоже хочу быть утром в росе, а не в слезах!
Художник подошёл ко мне и дотронулся до моих листочков. Он смотрел на меня так грустно, что я чуть не расплакался. Вот было бы стыдно!
«А вы представляете,- сказала моя хозяйка,- сегодня утром на моём цветке была роса. Невероятно!»
«Нет, вы ошиблись, это была не роса,- ответил художник, поглаживая мои листья, и добавил,- знаете что, давайте ваш цветок…», но он опять не договорил, и, попрощавшись, ушёл.
А ночью мне приснился восхитительный сон. Мне снилось, что я живу не в комнате, а на огромном лугу под настоящим голубым небом, и вокруг меня растут синие, красные, жёлтые, фиолетовые цветы, и все они смеются, поют и танцуют, радуясь большому нежному солнцу.
Но вдруг небо стало серое, и пошёл дождь.
Я проснулся. Хозяйка поливала меня чаем.
Испортить такой сон! Никогда ей этого не прощу.
А художник очень долго не приходил к нам.
Я скучал, и целыми днями смотрел на его картину, где были нарисованы жёлтые цветы на фоне неба. И каждый раз засыпая, я надеялся вновь увидеть во сне голубое небо и огромный луг с весёлыми цветами. Но часто мне вообще ничего не снилось, а если и снилось, то это была моя ненавистная комната с окном, выходящим на серую стену соседнего дома.
И вот в один из тоскливых мрачных вечеров к нам вновь пришёл художник. Я по-прежнему стоял на своём подоконнике и смотрел сквозь залитое дождём оконное стекло на искажённые очертания соседнего дома, и молил Небо, чтобы оно, вообще, уничтожило этот противный серый дом. А когда я повернулся к художнику, то увидел у него в руках картину. Он показывал её моей хозяйке, а потом он повесил её на стену немного повыше картины с жёлтыми цветами.
Не может быть! Так ведь это же я! Или не я? Нет, я! Но почему не на фоне голубого неба?! Почему он нарисовал меня на фоне грязно-серой стены?! А что это за голубые точки на моих лепестках? Роса?
Тут мои размышления прервала моя хозяйка, сказав: «Ну вот, а сами говорили, что у комнатных цветов не бывает росы!»
Художник, грустно посмотрев на меня, ответил: «Нет, это не роса. Это слёзы».
«Так значит, вы думаете, что мой цветок плакал?!»- удивившись, спросила моя хозяйка.
«Да» - ответил художник. Он подошёл ко мне, и я ощутил какую-то странную энергию, которую он излучал. Мои листья невольно зашевелились в волнах этой удивительной энергии, и я понял, что моя жизнь сейчас изменится, и я весь задрожал в предчувствие чего-то неведомого, но прекрасного.
«Подарите мне этот цветок» - произнёс он слова, от которых я, не выдержав, заплакал. И с моего лепестка скатилась слеза.
«Но у меня кроме него…, но я люблю его…» - засмущалась моя хозяйка.
«Подарите, я вас очень прошу» - умолял художник.
И моя хозяйка, больше не говоря ни слова, подошла к окну, взяла меня, и отдала в руки художника.
Художник, поблагодарив мою хозяйку, унёс меня из этой ненавистной комнаты с окном, из которого можно было увидеть только серую стену соседнего дома.
Не знаю, но мне отчего-то совсем не было жалко мою теперь уже бывшую хозяйку.
Дождь кончился. Мы шли по мокрой улице, и я не мог надышаться свежим слегка прохладным воздухом, и не мог насмотреться на голубое с большими облаками небо. Я ощущал на себе тёплое дыхание художника, и мне стало так весело, что захотелось смеяться.
Мы прошли мимо витрины цветочного магазина, где стояли измученные, завёрнутые в целлофан гвоздики. Бедные гвоздики, им так недолго осталось жить, но главное, что они умрут не под огромным голубым небом, а в душных квартирах. Какая страшная у них жизнь! Родиться и прожить в теплицах, и умереть в доме у чужих людей.
Потом мы с художником ехали в метро. А затем целый час ехали на электричке, и вот, наконец, мы вышли на какой-то пустынной станции, и направились к лесу.
В лесу художник нашёл опушку, усеянную разными яркими цветами, и, пересадив меня из горшка в землю, сказал: «Ну вот, поживи здесь, пока тепло, я ведь знаю, что ты мечтал жить среди диких цветов под огромным голубым небом. А я тебя буду навещать».
И художник ушёл.
Сначала мне было немного не привычно, но окружённый маленькими весёлыми цветами, я быстро забыл о своём безрадостном прошлом, и затанцевал вместе с ними под тёплым нежным ветерком, под прелестные песни птиц.
А когда наступила ночь, небо покрылось чёрными тучами. Стало душно. И вдруг сверкнула молния. Цветы на опушке задрожали, и на нас обрушился дождь с градом…»
… Через неделю в лес вернулся художник, и увидел сломанный и уже высохший цветок».
«Ну, Иван, и навёл же ты тоску»- вздохнул Дуб Корней, скрипя сухими ветвями.
Скрипка плакала, её струны жалобно звенели, и лишь крепкие объятия дворника Терентия, и тепло его ласковых рук, которые слегка раскачивая скрипку, как бы убаюкивая её, не давали возможности чувствительной скрипке разрыдаться горючими слезами.
« И с какой это стати, ты в своём рассказе убил несчастный цветок, - возмутилась ворона Варвара,- может быть, он в том лесу прожил долго и счастливо. Ты же продолжал стоять на подоконнике в доме у этой горемычной девушки, и от зависти, придумал такой трагический конец этой истории!»
«Ничего я не придумывал. Через две недели после того, как художник забрал от нас цветок, он пришёл и всё нам рассказал, как нашёл сломанный и высохший цветок, и как, даже, вырыв ямку, закопал его»- оправдывался кактус Ваня, нервно ёрзая в своём горшке.
«Да, успокойтесь вы, - вмешался в разговор литературный критик комар Иоанн, - это же чистой воды притча. Если ты родился комнатным цветок, то и живи в доме, или в дендрарии, в теплице, и нечего мечтать о жизни там, где тебе жить не положено. А он, глупец, этого признать не хотел, вот и поплатился».
«Правильно излагаешь, Иоанн, - влез в разговор горбатый котишка, наливая себе чай в стакан, - вот у нас в избе уже год живёт фарфоровая чашка, и всё никак не может успокоиться. Ей, видишь ли, такой утончённой иностранке, не в радость жить среди наших русских гранёных стаканов. И вот она, чуть ли не ежедневно, пытается покончить жизнь самоубийством. Я, конечно, всё понимаю, японская кровь течёт в её жилах, самурайские традиции терзают её душу, но в её жилах также и китайская кровь есть, а китайцы народ рассудительный, покладистый, и поэтому у этой фарфоровой чашки есть все возможности приспособиться к новым условиям, ведь никто же, её, обратно на восток не отвезёт».
«Ох!» - только и смогла прощебетать, расчувствовавшись, канарейка.
«И где ж ты, облезлый кот, нахватался таких познаний?!» - удивился волшебник с улицы Времени.
«А нам, по вечерам за чаем, канарейка лекции читает о культурах разных народов, вот в нутро вместе с чаем и залезает всякая всячина» - отхлебнув чаёк, улыбаясь, промяукал горбатый котишка, а затем добавил: « А что касается этого цветка, с которым был знаком наш Ваня, так я думаю, надо нам в парке Тоски поставить ему памятник. Из камня канарейка нам выдолбит цветок. И будет у нас парке каменный цветок стоять».
«Не кощунствуй» - прокаркала ворона Варвара.
«А я разве кощунствую? Он же погиб при исполнении своей мечты. Значит он герой» - не унимался горбатый котишка.
«Как жаль, что он не попался на глаза Артуру Хаосу. Жил бы сейчас в нашем городе, и веселился бы в парке Тоски» - вздохнув, проскрипела Засохшая Яблоня, уронив ещё одну сухую веточку.
« А давайте попросим Артура Хаоса, - упорно продолжал фантазировать горбатый котишка, - чтоб он в парке Тоски высадил аллею из комнатных цветов, ведь наверняка, таких мучающихся в квартирах цветов можно много найти в том покинутом нами мире».
«И они будут каждую ночь гибнуть?! Это уж какое-то жертвоприношение получается в память об одном непутёвом цветке!» - вмешался в разговор волшебник с улицы Чудес.
«С чего это они у нас будут гибнуть?! У нас же вечное лето! Мы живём под тёплым и солнечным небом мечты Артура Хаоса!» - допивая свой чай, громко промяукал горбатый котишка.
«Неужели вы считаете, что когда всё хорошо в жизни, тепло и сытно, то это и в правду, хорошо?» - вдруг грустно зазвенев струнами, спросила Скрипка, и, не дожидаясь ответа, продолжила: « В том мире, где я была всё это время, действительно очень страшно, и очень больно жить, но зато в том ужасном мире живут все ноты, и только через боль, они могут складываться во множество мелодий, и появляется Музыка, которая заставляет тебя не только плакать, но и радоваться! А в нашем городе тепло, и светит нежное солнце, и жить здесь совсем не страшно, и все жители друг друга чувствуют и понимают, но Музыки нет, и только через каждый час раздаётся бой часов из квартиры Артура Хаоса, похожий на колокольный звон».
«Ну, что ты такое говоришь, Скрипочка, - вступил в разговор дворник Терентий, нежно поглаживая, Скрипкины струны, - можно подумать, что ты всё-таки жалеешь, что вновь вернулась к нам. И что тот отвратительный мир тебе роднее и ближе, чем нежный и сострадательный мир души Артура Хаоса. Я же не на секунду не жалею о том мире. Однажды, когда я жил ещё в том мире, мне приснился сон. Вхожу я в биотуалет, и вижу образ мира, в котором я жил, плавающим в химическом растворе среди человеческих испражнений, и я попытался вытащить его оттуда, но мир, измазанный испражнениями, выскальзывал из моих рук, не желая быть спасённым, я, же вновь и вновь пытался достать его, но он упорно выскальзывал из моих рук, и, наконец, мир, спокойно плавая в невыносимо пахнущих испражнениях, говорит мне: «Успокойся, и не корчи из себя Спасителя. Предназначение человека заключается в том, чтобы придти в этот мир, нагадить на него, и довольным, уйти». Как было мне дальше жить, после того, что я увидел и услышал?! И тут появился Артур Хаос и предложил мне поселиться в его городе, сказав: «В моём городе нет дворника, не смог бы ты следить в нём за чистотой и порядком?» И я согласился, и теперь вот стараюсь изо всех сил держать в чистоте и порядке наш прекрасный, хоть и неуправляемый Хаос».
«И это ты называешь порядком?! – проскрипел старый подгнивший Дуб Корней, - Я, во вчерашнее пыльное утро, тобой сотворённое, пообломал несколько своих веток, пробираясь в этом пыльном тумане!»
«Ох! – горько вздохнул дворник Терентий, - Лучше и не вспоминай! Сорвался я вчера, такая меня охватила ненависть при виде псины Антихриста, так мне захотелось, чтоб он набил себе шишек, летая в пыли по нашему городу! Но ему хоть бы что! А некоторые жители нашего города пострадали. Особенно досталось волшебнику с улицы Печали, хотя и здесь, больше виноват всё тот же пёс Антихрист».
«А я и думаю, почему это, волшебник с улицы Печали не пришёл ко мне в гости? Как он? Всё такой же грустный?» - спросила Скрипка, зазвенев струнами.
«А с чего ж ему веселиться, если он живёт на улице Печали?!» - прокаркала ворона Варвара.
«Ты же ещё не знаешь, Скрипочка, он ведь начал писать летопись нашего города. Мне об этом паршивый кот Чародей рассказал. Он видел рукопись» - таинственно промяукал горбатый котишка.
«А зачем? Обо всех же событиях в нашем городе можно узнать из романа волшебника с улицы Времени» - удивилась Скрипка.
«Но это не совсем так, - возразил волшебник с улицы Времени, - я описываю лишь исторические факты, ну, правда, ещё и те события, которым предстоит случиться в ближайшем будущем, и то лишь те, которые каким-либо боком относятся к жизни паршивого кота Чародея. А летопись – это всеохватывающее и всепроникающее произведение…»
«Вот, именно, всепроникающее, - перебила его канарейка, - лезет, куда не следует, копается в наших душах! Я вот тут на днях, нашла перевод слова «Летопись» на другие языки. По-английски получается “The annals”, а по-французски “Les annales”, вы только прислушайтесь, и поймёте, что это напоминает, срам, да, и только! Ему ли, с его вечной депрессией, браться за описание наших поступков, анализировать наши, до краёв наполненные эмоциями, действия. А затем, он в своём бесстыдстве, дойдёт до того, что сделает заведомо ошибочные выводы, которые, конечно же, дискредитируют нас в глазах всего мира!
Нет! Вы только послушайте, какую околесицу она несёт! А главное, какая ужасающая несправедливость! Оказывается, волшебник с улицы Печали пишет «Летопись Хаоса», это то, несчастное и никчёмное тело, которое или валяется на кровати, или тупо сидит у распахнутого окна и глазеет на унылый облик улицы Печали, является виртуозным, и глубоко проникновенным писателем! Что ж, пожалуйста, валите на это никчёмное тело лавровые венки, хвалите его, а можете даже и поругать. А я его неприкаянная Душа, не узнанная даже такими чуткими жителями нашего прекрасного города, как Засохшая Яблоня и кактус Ваня, буду, подобно неприкаянному духу жука Фёдора, носиться по нашему городу, и писать, писать и писать свою «Летопись Хаоса».
Всё! Хватит слушать эту болтовню голов, одурманенных чаем под названием «Возвращение блудного сына». Тем более что мне так до конца и непонятно, эта блудная дочь - скрипка, рада, что вернулась в наш прекрасный город, или она собирается теперь лежать на диване и ныть, мучая наши уши стоном своих, необласканных музыкантами, струн.
Нечистая ночь подходила к концу. Чёрное лохматое одеяло, которым был укрыт наш город, уже выцвело, и имело неприглядный грязно-серый вид. Разношерстные гости, что провели эти ночные часы в доме у неожиданно вернувшейся Скрипки, все как-то разом зашевелились и зашумели. Подгнивший Дуб Корней, дёргая кран самовара, пытался разбавить водой остатки заварки, но усталый и опустошённый самовар отказывался ему в этом помочь. Скорпион Сашка давно уже крепко спал на корявой ветке Засохшей Яблони. А комар Иоанн уже несколько минут летел над крышами нашего города, потому что как только разговор зашёл о волшебнике с улицы Печали, его совесть, погружённая до этого в глубокий, чуть ли, не летаргический сон, резко проснулась, и укусила Иоанна за самую его душу, но на этом не успокоившись, совесть начала остервенело грызть несчастную душу комара, и всё потому, что Иоанн не проявил должного сострадания к ближнему своему, я имею ввиду, волшебника с улицы Печали, и неосмотрительно покинул его после такого драматического для волшебника, дня, и тем более, он не имел права оставлять его один на один с этой бездарной мышкой-писательницей, которая, наверняка, всю ночь читала ему вслух, свою новоиспеченную повесть о засохшем куске сыра. Но как только Иоанн вспомнил об этой бессовестной словоплётки, угрызения совести, бушующие в его чреве, резко поутихли, а уж, когда комар Иоанн вспомнил о своей миссии, заключающейся в том, чтобы поддерживать чистоту и высоту литературного языка, то жажда крови окончательно потопила угрызения совести и чувства сострадания к ближнему в его крошечном тельце. И от этой резкой перемены ценностей, жалобный писк, исходящий от летящего над нашим прекрасным городом комара, сменился на жужжание, которое достигло такой зловещности, что уже не походило, скажем, даже на жужжания старого толстого шмеля, а больше напоминало шум издаваемый роем разъярённых пчёл, после того как медведь разломал три, или нет, четыре улья.
Мне, честно сказать, стало жалко несчастную мышку-писательницу, ведь, она же, в сущности, невиновата в том, что заразилась вирусом писательства, и почему это, комар Иоанн, толком не разобравшись, с первого же, дебютного рассказа мышки, повесил на неё ярлык графоманки. Не справедливость, да, и только.
А шум сопровождавший полёт комара достиг своего апогея как раз, в тот момент, когда Иоанн пролетал над прудом. И это душераздирающее жужжание, естественно, разбудило мирно спящего в водах нашего пруда дракона Афанасия, и он, высунув из воды свою страшную, но до жути, печальную голову, ошарашено вертел ей, пытаясь разобраться, откуда же, мог исходить этот зловещий шум, но, конечно же, он не мог увидеть на фоне серого выцветшего одеяла уходящей ночи маленькое зловредное насекомое, и от этого дракона Афанасия обуял такой ужас, что он, вздрогнув всем своим огромным туловищем, подпрыгнул, расплёскивая по улицам нашего города солёную воду из пруда, а затем нырнул на самое дно пруда, и, распластавшись там, зарыл голову в песок.
А в доме у Скрипки, из гостей оставались, только горбатый котишка, канарейка и кактус Ваня. Канарейка своим беспрерывным щебетанием, слегка напоминающим какую-то песню, пыталась спровоцировать Скрипку на то, чтобы она ей саккомпанировала, но Скрипка, погрузившись в размышления над своей дальнейшей судьбой, была охвачена грохочущей бурей трагических звуков, схожих, пожалуй, со звучанием музыки Вагнера, что естественно, никак не сочеталось с канареечной песней.
Кактус Ваня, наконец, вырвавшись из колючих объятий кактуса Степана, пообещал ему, что будет чаще прилетать к нему в гости, и даже, попытается научить Степана летать в горшке по нашему прекрасному городу.
И вот, наконец, горбатый котишка, нежно погладив дрожащие струны Скрипки, тяжело вздохнул, а затем, положив пустую банку, на которой корявым почерком было написано «Возвращение блудного сына» в полиэтиленовый пакет, надел пакет на шею, левой лапой он обхватил горшок с кактусом Ваней, нежно прижав его к своему облезшему животу, а правой лапой обнял пустой и холодный самовар. Канарейка сразу поняла, что пора отправляться домой, и, сделав два прощальных круга над Скрипкой, она крепко уцепилась за жиденькую шерсть на спине горбатого котишки.
Горбатый котишка, ещё раз грустно взглянув на Скрипку, многозначительно скорчил свою взъерошенную морду, а затем, промяукав магическое заклинание, растворился в воздухе вместе с самоваром, кактусом Ваней и канарейкой. А в следующее мгновение вся компания материализовалась в избе старухи-пророчицы. Изба, покинутая на всю ночь своими жильцами, так обрадовалась их возвращению, что, не сдержавшись, несколько раз подпрыгнула на своих коровьих ногах. Но такое неосмотрительное выражение восторга, чуть было не спровоцировало фарфоровую чашку к очередной попытке самоубийства. Но канарейка, стремглав подлетев к любимой чашке, нежно обняла её крыльями.
Покинутая гостями Скрипка ещё несколько минут пребывала в грохочущей буре торжественных и трагических звуков, которые терзали её неприкаянную душу, но, наконец, подавив в себе эти, ни к чему хорошему не ведущие размышления, она оглядела свою маленькую и очень уютную комнату, и улыбнулась кактусу Степану, который уже давно настороженно наблюдал за ней, и в голову, которого, доводя его до дрожжи, лезли и лезли страшные мысли о том, что неугомонная Скрипка, вновь оставит его в полном одиночестве, бросив наш город. И тут Скрипка поднялась и, облокотившись на спинку дивана, задрожала всем своим стареньким поцарапанным корпусом, и я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, разглядывая Скрипку, ни как не могу взять себе в толк, почему же у неё такой старый и поцарапанный корпус, ведь на ней никто никогда не играл? И тут вдруг струны Скрипки без помощи смычка, который, да будет вам известно, потерялся ещё тогда, когда Скрипка жила в нашем городе со своим первым хозяином, который, как вы помните, не умел на ней играть. Хотя среди наших жителей упорно ходит слух, что смычок вовсе не потерялся, а просто ушёл от Скрипки, не желая больше видеть её вечно запылённый корпус, и выслушивать её нытьё, от которого, даже, кактус Степан, научившийся за свою жизнь выживать в невероятно трудных условиях, часто впадал в депрессию. И я думаю, что факт ухода от неё смычка, и спровоцировал её преждевременное старение, и появление царапин на её, надо отдать должное, красивом корпусе. Но простите, я отвлёкся. И так, струны Скрипки без помощи смычка стали издавать звуки, но сначала нельзя было уловить никакой мелодии, и лишь постепенно звучание струн обретало уверенность, и, наконец, через несколько напряженных, особенно для кактуса Степана, минут, полилась лёгкая, чарующая музыка, она не являлась цельным произведением, а состояла из обрывков мелодий, проще говоря, Скрипка исполняла попурри, которое началось с «Венгерской рапсодии» Листа, потом прозвучали несколько каприсов Паганини, а когда дело дошло до сороковой симфонии Моцарта, звуки музыки, наверное, оскорблённые тем, что маленькая комнатка Скрипки, не соответствовала грандиозности исполняемого произведения, вырвались из распахнутого окна, воспарили над крышами домов, и разлетелись по всему городу, сбросив грязно-серое дырявое одеяло с наших улиц, и прогнали нечистую ночь. И уже давно ожидавшее в парке Тоски пречистое утро, встрепенулось, и ворвалось в наш бесшабашный и прекрасный город.
Пустынны были наши улицы в эти первые часы пречистого утра. И меня, неприкаянную Душу волшебника с улицы Печали, потянуло на пустырь Одиночества. Нет, вы только не подумайте о том, что я принял решение навсегда покинуть своё несчастное тело. Просто на этой дороги смерти, которую проложили бывшие наши жители, ушедшие от нас навсегда, и которая замысловато петляет среди оставленных на пустыре вещей, уж так, я вам скажу, хорошо думается на разные серьёзные темы, что порой приходит сюда то один, то другой житель нашего города, и шатается по несколько часов, взад и вперёд по дороге смерти, и всё думает и думает о том, как же ему жить дальше. Вот и я сейчас, присев на старое дырявое корыто, ну прямо таки как старуха из сказки Пушкина, обернулся, и в раздумье уставился на свою прошлую жизнь, и увидел на шершавой поверхности моей жизни много трещин и разломов, и вспомнил, как из этих трещин вытекала когда-то раскалённая лава моей Души, сейчас, конечно, она уже давно застыла в виде чёрных неприглядных наростов, но когда-то, я помню, какие били из этих трещин фонтаны, порой согревая стоящих рядом, а порой и сжигая непрошенных зрителей. Ну, да ладно.
А ещё я вот, что подумал, вы, наверное, хотели бы взглянуть на карту нашего прекрасного города, для того, чтобы более отчетливо себе представлять все, описываемые мной передвижения героев моего повествования. И это вполне понятное желание. Но признаюсь вам откровенно, я до сих пор никак не могу составить карту нашего города, и не, потому что не хочу, а потому что не могу. Несколько раз я, находясь в своём несчастном теле волшебника с улицы Печали, принимался за составление карты, даже измерял количеством шагов некоторые наши улицы, особенно досконально изучил обшарпанные и побитые углы домов выходящих на улицу Печали. Но есть в нашем городе несколько переулков, которые никак не поддаются изучению и описанию, у нас их, попросту, называют  «закоулками души», и они всегда окутаны мрачным туманом. Однажды дворник Терентий попытался подмести эти «закоулки души», и пропал в них на несколько дней. Мы все, конечно же, переполошились, и ни у кого не хватало смелости, войти в мрачный пугающий туман, и отыскать заблудившегося в переулках Терентия, и вот уже, по-моему, на пятый день, когда все жители нашего города в волнении собрались на улице Неисполненных Желаний, в двух метрах от того места, где начинался таинственный туман, пёс Антихрист бесстрашно войдя в мрачные «закоулки души», через несколько минут, вывел из тумана, подавленного и не желающего ни с кем разговаривать, дворника. И лишь, благодаря чудодейственной силе настоев старухи-пророчицы, удалось вернуть Терентия в его прежнее жизнеутверждающее расположение духа. Но когда его спрашивали о том, что же, он такое, там, в «закоулках души» увидел, Терентий обычно, опускал глаза, и начинал, остервенело, мести своей метлой, наши, и без того, чистые улицы.
А если уж я сейчас вспомнил дворника Терентия, то на моём оправдывание перед вами по поводу моей не способности составить карту нашего города, можно поставить точку. А дело всё в том, что если вы вспомните тот момент моего повествования, когда дворник Терентий, будучи в гостях у старухи-пророчицы, читал найденный им недалеко от пруда рассказ под названием «Душа», и как наша больно умная канарейка высказала мысль о том, что этот рассказ написал Артур Хаос, сказав, что это для всех жителей наш город называется Хаос, а для Артура Хаоса, наш город является его Душой. А раз так, то глупое это дело, пытаться составить карту Души. И советую вам, не уделять особого внимания последовательности улиц и переулков, когда я описываю движение какого-нибудь жителя по нашему городу, а просто наслаждайтесь пребыванием в Душе Артура Хаоса, шатайтесь по нашему прекрасному городу, и пускай, в нём многое странно и непонятно. И это естественно, ведь Душа всегда будет оставаться загадочной, что для вас, что для меня.
И так сидел я на старом дырявом корыте, то озираясь на свою прошлую жизнь, изъеденную трещинами и покрытую колдобинами, то созерцая мрачные бездны своего нутра, то зачарованно любуясь извилистой дорогой смерти, по краям, которой было навалено столько полезных и нужных вещей, хотя полезны и нужны они лишь тем, кто ещё жив, а вот, что нужно тем, кто переселился жить в мираж соседнего города, я ответить не смогу, хотя кое о чём догадываюсь.
Но тут моё внимание привлекли две чёрные точки, летящие над пустырём Одиночества со стороны невидимого миража соседнего города. Они стремительно приближались ко мне, и уже через несколько мгновений, я понял, что это возвращаются с шабаша, старуха-пророчица и паршивый кот Чародей. Но вдруг они, резко остановившись, зависли над пустырём Одиночества, и несколько секунд что-то очень внимательно изучали, разглядывая поверхность пустыря, а затем они плавно приземлились, и скрылись от моего пронзительного взора. И я, оставив старое разбитое корыто, так похожее на мои раздумья, посетившие меня этим тихим пречистым утром, полетел, раздираемый любопытством, высоко поднявшись над дорогой смерти.
И наконец, я увидел то, что так гипнотически привлекло старуху-пророчицу и паршивого кота Чародея. Это, конечно, было невероятно даже для нашего города, в котором, как вы уже убедились, можно найти кого угодно, и что угодно, и при этом всё найденное вами будет способно и любить, и ненавидеть, и смеяться, и плакать.
И так, короче говоря, я увидел космическую летающую тарелку, правда, она, к моменту моего появления уже не летала, а валялась, на треть, зарывшись в землю, среди старых полусгнивших вещей, оставленных ушедшими от нас жителями. Рядом с тарелкой на ржавом перевернутом ведре сидел маленький пришелец, ростом примерно с нашего горбатого котишки, но он не был, ни горбатым, ни облезлым, и голова его, уж никак не походила на дикую и всклоченную голову нашего котишки, а наоборот, он имел стройное серенькой тельце, и гладкую серую голову с огромными красивыми глазами, заглянув в которые, я увидел всё звёздное небо, и Большую Медведицу, и Малую Медведицу, и Волосы Вероники, но особенно отчётливо было видно созвездие Малого Пса, и я сразу подумал о том, что видимо, в этом созвездии находиться его родной дом, ведь глаза – это зеркало Души, и в них невозможно скрыть, эту вечную тоску по дому.
Старуха-пророчица, подбоченившись молча, разглядывала пришельца, а паршивый кот Чародей, нахмурившись и также молча, медленно обошёл вокруг летающей тарелки, затем подойдя вплотную к пришельцу, он грозно спросил: «Один?»
«Да, я одинокий» - тихо и грустно ответил пришелец.
«Я тебя не спрашиваю, одинокий ты или женатый. Я тебя спрашиваю о том, сколько вас на этом космическом корабле к нам пожаловало?» - раздражаясь, продолжал допрос паршивый кот Чародей.
«Я одинокий странник во Вселенной» - дрожащим голосом произнёс пришелец.
«Успокойся, Чародей, - проскрипела старуха-пророчица, - ты, что не видишь, он потерпел аварию. И никакого вторжения тут нет».
«А может это инсценировка аварии. Я должен всё выяснить. Я сейчас в роли пограничника, и защищаю рубежи нашего города, - не унимался Чародей, и внимательно обнюхав пришельца, продолжил, - Я слышал о том, что вы способны телепатически общаться со своим Высшим Разумом, что вы все маленькие частички одного целого, и поэтому твои сородичи уже наверняка знают, что ты здесь. Так или не так?»
«Я когда-то был этой, как ты говоришь, маленькой частичкой целого. Но много лет шатаясь по Вселенной в полном одиночестве, я с годами стал отступником» - спокойно ответил космический странник.
«Это как понять?» - удивлённо спросил кот Чародей, сбросив устрашающую маску со своей морды.
«Ну, это когда всю жизнь носишь внутри себя Бога, привыкаешь, успокаиваешься, и вдруг в какой-то момент заглядываешь внутрь себя и видишь, что Бога там уже нет, и даже не можешь вспомнить, когда же потерял его» - ответил пришелец, глядя на паршивого кота своими огромными загадочными глазами.
«Интересно. А у меня внутри только одна тоска живёт» - вздохнул Чародей.
«Так и во мне, теперь, после потери Бога, тоска поселилась. И никто обо мне ничего не знает. Поэтому я и назвал себя одиноким странником во Вселенной» - сказал пришелец и тоже горько вздохнул.
«Ну вот, теперь, мне всё понятно, - завиляв своим пушистым хвостом, промяукал паршивый кот Чародей, и добавил, обнимая лапой пришельца, - Значит мы с тобой родственные души, и получается, что ты, теперь, не один. Пойдём, будешь жить в избе нашей доброй волшебницы». При этих словах он лукаво посмотрел на старуху-пророчицу, а затем продолжил: «А тарелку свою брось здесь. Когда наш город кто-нибудь навсегда покидает, то оставляет свои вещи на пустыре Одиночества. А ты получится, сделаешь тоже самое, только наоборот, чем подтвердишь истину, вычитанную мной из одной книги: «Голым придёшь в этот мир, голым и уйдёшь из него». А ты, чего всё молчишь, волшебница?» - повернувшись к старухе-пророчице, спросил Чародей.
«Эх, ну и болтун же ты, паршивец» - только и проговорила старуха-пророчица, и, взяв за маленькую ручку пришельца, повела его к себе в гости.
Они шли по извилистой дороге смерти, и каждый из них, нёс  в своей душе тоску, и хотя тоска паршивого кота Чародея, была совсем не похожа на тоску старухи-пророчицы, а тоска пришельца и вовсе имела инопланетную природу, и всё же я, кружась над ними, такими непохожими друг на друга, не мог сдержаться от слёз, потому, что смотря на них, я вспомнил случай из моей прошлой жизни, когда я ещё не покидал своё тело, а часто любил бродить в ранние утренние часы по пустынным улицам и дворам столицы, и как, однажды зимой, ко мне подбежала маленькая собачонка и стала тыкаться в мои меховые сапоги, и как ко мне подошёл маленький мальчик, который был отправлен родителями выгуливать в такую рань эту собачку, и как он сказал, обращаясь ко мне: « Не бойтесь. Просто его, как и меня тянет ко всему живому».
«А сколько же тебе, милок, лет?» - спросила старуха-пророчица, пытаясь хоть чем-то развеять гнетущую атмосферу, нависшую над дорогой смерти, по которой они продолжали идти.
«Пятьдесят» - тихо ответил пришелец.
«Ну, до старости ещё далеко» - натянуто улыбнулась старуха-пророчица.
«У нас на планете нет понятия «Старость», у нас есть только понятие «Ненужность» - ответил пришелец.
И паршивому коту Чародею, и старухе-пророчице, от услышанных слов стало как-то не по себе, будто их что-то вынесло в ледяной и зловещий открытый космос, и их съёжившиеся от холода души, потерявшие всякую надежду, схватились друг за друга, пытаясь хоть как-то согреться, и быстрее забыть, произнесённые пришельцем слова, но это оказалось невозможным.
И дальше они уже шли, молча, пока, наконец, не добрались до того места, с которого начиналась дорога смерти, и где заканчивалась улица Тяжёлых Воспоминаний, под которой, как вы помните, течёт несчастная речушка, заживо замурованная в трубу, только лишь за то, что она напомнила Артуру Хаосу загадочную реку Стикс.
«А вот и наша изба» - гордо произнесла старуха-пророчица, и остановилась от того, что пришелец, ухватившись ещё крепче за её руку, замер на месте, будто в землю врос. Он ошалело смотрел своими огромными глазами на живописно расписанные стены избы. Затем он, всё-таки выйдя из оцепенения, подошёл ближе к избе, и стал внимательно изучать сумбурно разбросанных по стенам диковинных персонажей из мифов разных культур, ему даже показались некоторые чудовища до боли знакомыми, и его очень заинтересовало то, каким же образом жителям этой планеты стало известно о существах с его планеты. Пришелец несколько раз обошёл вокруг избы потрясённый дикой необузданной фантазией художника, расписавшего эти стены. И я думаю, что он упал бы в обморок, узнав, что всё это намалевала какая-то худосочная канарейка. А когда он прикоснулся своей маленькой ручонкой к искусной резьбе, которая украшала наличник окна, изба, всё это время настороженно наблюдавшая за странным гостем, вздрогнула, и слегка присела на своих коровьих ногах, как будто приготовилась к прыжку. Пришелец, ну, никак не ожидавший того, что простая деревянная изба, окажется живой, с испугу телепортировал на то самое место, где начиналась дорога смерти.
Паршивый кот Чародей, грациозно помахивая своим пышным хвостом, медленно подлетел к ошалевшему пришельцу, и, обняв его, нежно промяукал: «Привыкай, ты ещё ни такое увидишь в нашем непредсказуемом и загадочном городе. Пошли лучше в дом. А то ты уже начал смущать нашу избушку своим неподдельным вниманием к прелестям её внешности».
И наконец, вся компания, поднявшись по скрипучим ступенькам крыльца, которое, как вы помните, должно было, по задумке волшебника с улицы Печали, выполнять также и роль трапа, но после того, как паршивый кот Чародей, проехавшись на нём вокруг избы, был охвачен тоской по дальним странам, старуха-пророчица приказала прибить крыльцо гвоздями к избе. Ну, это я так, к слову. И так преодолев крыльцо, старуха-пророчица открыла дверь и предложила пришельцу первым войти в избу. Пришелец оглянулся назад и с тоской посмотрел на пустырь Одиночества, где осталась его разбитая летающая тарелка, столько лет служившая ему единственным домом, и он ещё долго озирал взглядом своих огромных глаз безрадостную поверхность пустыря Одиночества, пытаясь отыскать на нём свой летающий домик, но так и не найдя его, мысленно попросил у него прощения, и обречённо вошёл в избу. И первое, что он увидел, была канарейка, лежащая на столе возле красивой фарфоровой чашки.
«Смотрите, у вас на столе лежит мёртвая птица, - удивлённо воскликнул пришелец, протянув свою худенькую ручку в направлении стола, а затем добавил, - Я могу оживить её, если, конечно, она не начала разлагаться».
«Типун тебе на язык. Она просто спит» - проговорила старуха-пророчица, взволнованно подбежав к столу, и осмотрев спящую канарейку.
«Садись за стол. Успокойся, у нас и без тебя волшебников хватает» - промяукал паршивый кот Чародей, помогая пришельцу взобраться на табуретку.
Пришелец успокоившись, сел на табуретку, и стал осматривать внутренность такой очаровательной снаружи избушки, но на этот раз он осматривал предметы, даже и не думая к ним прикасаться, так как понял, что избушка эта, очень нежная и чувствительная особа.
«А с чего это вы до сих пор все спите?! – громко промяукал паршивый кот Чародей, - мы вот с нашей доброй волшебницей всю ночь проплясали, а сил только прибавилось. Правильно, я говорю, хозяюшка?!»
«Молчал бы уж» - устало проскрипела старуха-пророчица, разжигая дрова в печки.
«Ну, чего вы шумите, - раздалось с холодной печки недовольное мяуканье горбатого котишки, - мы же только уснули».
«И где ж это вас носило всю ночь?!» - удивлённо спросила старуха-пророчица, наблюдая за тем, как разгорались дрова.
«Скрипка вернулась в наш город, и все жители были этой ночью у неё в гостях» - зевая и ёрзая в своём горшке, ответил проснувшийся кактус Ваня.
«Тоже мне, событие»- вздыхая, промяукал паршивый кот Чародей, и, вообразив в своей голове то, как эта непутёвая скрипка, может сейчас выглядеть, после целого года скитаний, и наконец, с трудом нарисовав в своём воображении жуткий и неприглядный облик скрипки, ещё раз вздохнул, и произнёс: «Надолго ли?!»
Но никто не ответил на этот вопрос. И кот Чародей, осознав бессмысленность разговора о дальнейшей судьбе непутёвой скрипки, обратился к пришельцу, сказав: «Вот взгляни хорошенько на этот, как тебе показалось труп канарейки, ведь это она расписала, так понравившуюся тебе, избушку. Несмотря на свой худосочный вид, она обладает могучим талантом живописца, и ещё обширнейшими знаниями в области культуры и искусства. Кстати, она написала рассказ о псине, который страдал тоской по родине. А ты годами носишься по вселенной, неужели тебя не тянет домой на свою планету?»
«Тянет, только я там никому не нужен» - грустно ответил пришелец.
«А причём здесь это?! Главное, чтобы тебе было что-то или кто-то нужен» - продолжал разговор паршивый кот, придавая ему оттенки глубокомыслия. Но тут вмешалась старуха-пророчица, сказав: «Подожди, милок, сейчас я тебе приготовлю чай из особой смеси, и ты забудешь и о родном доме, и о том, что ты некому не нужен, и станешь весёлым и счастливым».
«Весёлым то, он, может быть, и станет, а вот счастливым навряд ли» - не унимался паршивый кот Чародей, и замолчал, пытаясь отыскать в своей голове подходящие мысли, чтобы пофилософствовать на тему: «Что же такое счастье?» Но так и ничего путного не найдя, спросил пришельца: «А у вас на планете, что считается Счастьем, я имею в виду, с большой буквы?» 
Но пришелец, сделав вид, что не расслышал вопрос, встал на табуретку, и заинтересованно склонился над спящей канарейкой. И тут, толи от шума, толи от инопланетного дыхания пришельца, канарейка проснулась и открыла глаза, но она не увидела, того, что предполагала увидеть, я имею в виду, родную и привычную обстановку избы, а вместо этого, она увидела над собой огромное звёздное небо, которое жило в тоскливых и загадочных глазах пришельца. Канарейка ошарашено водила глазками по Млечному Пути, задерживая взгляд то на созвездии Орла, то на созвездии Лебедя, и не знаю, сколько бы её носило по бескрайнему звёздному небу, если бы, она случайно не увидела созвездие Чаши, и тут-то её глаза, покинув небо, стали искать любимую фарфоровую чашку, ей, вдруг померещилось то, что чашка разбилась. И канарейка, встрепенувшись, взлетела, но тут же, ударилась о голову пришельца, и упала на стол. И только сейчас она поняла, что никакого звёздного неба над головой у неё не было, а это были всего лишь глаза, огромные загадочные глаза какого-то неведомого существа, и она, испугавшись, истерично запищала, и, стуча крыльями по столу, пыталась вновь подняться и улететь куда-нибудь в тёмный угол избы. И вот тут канарейка ударилась о чашку, и в душе оскорблённой китаянки вновь взыграла японская кровь, и она, перевернувшись на бок, покатилась к краю стола, в решимости, раз и навсегда, покончить с этой невыносимой жизнью на чужбине. Но канарейка, резко взяв себя в руки, точнее, в крылья, взлетела, и камнем упала на край стола, преградив своим худеньким тельцем дорогу стремительно несущейся к смерти, чашки. И не в меру экзальтированная фарфоровая иностранка была вновь спасена для серой и беспросветной жизни среди русских грубых гранёных стаканов.
Когда же канарейка, совершив свой подвиг по спасению фарфоровой красавицы, успокоилась, она медленно поднялась, и стала ходить взад и вперёд по столу, при этом искоса поглядывая на пришельца, который к тому времени, уже опустился на свою табуретку. Не знаю, сколько бы могла продолжаться эта напряжённая молчаливая сцена, в которой каждый изучающе наблюдал друг за другом. И даже паршивый кот Чародей, так и не дождавшись ответа на свой вопрос о Счастье, не решался нарушить это молчаливое изучение, которое очень напоминало корриду, и хотя канарейку, уж никак нельзя было сравнить с разъярённым быком, Чародей всё-таки принял решение до поры до времени не вмешиваться, и понаблюдать, чем же всё это закончится.
И вот, наконец, канарейка, остановившись на середине стола, и внимательно вглядываясь в огромные глаза пришельца, в которых по-прежнему жило звёздное небо, спросила: «Ты кто?»
Пришелец не шелохнувшись, ответил: «Я одинокий странник. Я потерпел аварию, и мой космический корабль упал на пустыре возле вашего города».
«Как тебя зовут?» - строго спросила канарейка и сделала два шага по направлению к пришельцу.
«И» - тихо ответил пришелец.
«Это, что твоё имя «И»?» - удивилась канарейка.
«Да, - сказал пришелец, и добавил, - и оно не такое простое, как возможно вам показалось. Это особого рода вибрация, которая с огромной скоростью может перемещаться во Вселенной, и если бы я не стал отступником, и моё имя не было бы удалено из списка Живых, меня бы смогли услышать, и я был бы спасён. А, что касается вашего вопроса о Счастье, - продолжал говорить пришелец, повернувшись к коту Чародею, - То Счастье на нашей планете, как раз в этом и заключается, чтобы быть частицей Единого, а самая вершина Счастья, это когда полностью, без остатка, растворяешься в Едином. Для меня же, заражённого вирусом Одиночества, понятие Счастья стало, чем-то неопределённым, неясным, а значит, пока и недостижимым».
«Многое мне из твоей инопланетной речи не понятно, - тяжело вздохнув, промяукал паршивый кот Чародей, - но раз уж в тебе, как и во мне живёт тоска, и счастье нам с тобой не видать, как своих ушей, почему же, я эту мою беспросветную жизнь не хочу покидать? Что есть надежда, что нет надежды, а жить всё равно хочется. И почему эта истеричная фарфоровая чашка, купающаяся в безбрежной любви к ней нашей канарейки, чуть ли не ежедневно пытается спрыгнуть со стола и разбиться?»
«Когда я пребывал в Смерти, я видел перед собою Жизнь, и думал о Жизни, а когда я был выброшен в Жизнь, я стал видеть перед собой только Смерть, и думать о Смерти. И видимо твоя жизнь стала больше походить на смерть, и хотя ты считаешь, что у тебя уже нет никакой надежды, но на самом деле надежда в тебе есть, поэтому ты и думаешь о жизни, и ждешь, что она вот-вот придёт, а фарфоровая чашка вовсе никакая не истеричная, а просто живая, поэтому и думает о смерти и стремится к ней. Потому что как и в Жизни, так и в Смерти, есть Надежда» - ещё более запутанно ответил пришелец.
После такого ужасающего ответа, уже больше никому не хотелось ничего спрашивать. Канарейка взглянула на свою любимую чашку, и вновь испугавшись за её жизнь, подлетела к ней, и обняла её своими крылышками. Паршивый кот Чародей погладил свой мохнатый живот, повилял пушистым хвостом, и, не обнаружив на себе никаких признаков смерти, умоляюще посмотрел на старуху-пророчицу, когда же та, наконец, приготовит чай, после которого можно будет забыть всё на свете.
«Хотите я расскажу вам одну историю, которая случилась очень давно, и передаётся от одних пилотов к другим, уже став чуть ли не легендой, - продолжил говорить пришелец после короткого молчания, - В те далёкие времена наши космические корабли летали на жидком топливе. Я это сказал к тому, что именно жидкое топливо сыграло важную роль в этой истории. Называется эта легенда «Закат». И так слушайте.
Он был один на этой чужой холодной планете. Он лежал рядом с безжизненным искорёженным телом небольшого космического корабля, и смотрел на серое небо, пока не забылся сном.
Вокруг была голая мёртвая равнина с маленькими покрытыми льдом озёрами, похожими на разбросанные осколки огромного зеркала, которое неизвестно когда, и неизвестно кто уронил здесь.
Одинокая планета, ощутив тепло живого существа, ещё крепче прижалась к уснувшему гостю, и, улыбаясь, тоже заснула.
Они оба устали. Пилот от вечных скитаний. Планета от одиночества. И теперь, прижавшись к друг другу, они неслись во Вселенной, уснув беззаботным, почти детским сном.
Неизвестно сколько прошло времени.
Наконец пилот пошевелился и открыл глаза. Всё тоже серое небо висело над планетой.
«Видимо здесь не бывает ни восходов, ни закатов» - подумал он и вздохнул.
Планета вздрогнула.
«Что это?! Землетрясение?!» - испугался пилот, и, приложив ухо к земле, прислушался.
Внутри планеты что-то ритмично стучало.
«Как живая» - улыбнувшись, подумал он, и, поднявшись, посмотрел на горизонт.
На горизонте серое небо соприкасалось с чёрной землёй.
«Нет, так не должно быть» - произнёс пилот, и стал искать канистры в разбитом чреве своего корабля, а найдя их, наполнил горючим, и, погрузив на маленький вездеход, который, не был повреждён при аварии, поехал по пустынной планете.
Планета притаившись, следила за странными действиями своего гостя, ей было и страшно и интересно, она не понимала то, что же он собирается сделать.
А пилот всё дальше и дальше удалялся от своего разбитого космического корабля. И вот, когда его корабль превратился в маленькую точку на горизонте, он остановился, выгрузил канистры, и полил горючим небольшой участок земли, затем он, оставив одну канистру, наполненную горючим на земле, поехал обратно к своему космическому кораблю.
Вернувшись к безжизненному телу своего корабля, пилот достал лазерный пистолет, и, прицелившись в то место, где он оставил канистру с горючим, нажал курок.
На горизонте вспыхнуло красное зарево. И отражаясь в ледяной поверхности многочисленных маленьких озёр, этот искусственный закат охватил всю планету.
Планета снова вздрогнула и в её глубине, что-то ещё более учащённей застучало.
С этого момента, раз в сутки, одинокий гость делал на планете искусственные закаты.
Так прошло несколько дней.
И наконец, голодный умирающий пилот отвёз на горизонт последнее горючие. Возвращаясь обратно, он почувствовал, что теряет сознание, и с трудом обернувшись, направил пистолет на удаляющуюся канистру с горючим, и нажал курок.
Планета снова вздрогнула, но на этот раз, внутри её всё реже и реже раздавался стук, и, в конце концов, он смолк.
Миновав безжизненное тело космического корабля, маленький вездеход медленно полз по огромной холодной планете.
А на горизонте горел закат».
Кактус Ваня, сидя в своём горшке на подоконнике, шевеля иголками, плакал. Канарейка, продолжая обнимать крылышками свою любимую чашку, грустно смотрела на звёздное небо, которое по-прежнему жило в огромных загадочных глазах пришельца.
Горбатый котишка, заинтересовавшись рассказом, понял, что ему уже не удастся заснуть, и, спрыгнув с печки, нутро, которой только-только стало отогреваться, и обрадовавшаяся печка, уже готова была подарить своё тепло худенькому облезлому котишке, но котишка, пренебрёг душевным порывом печки, и, сделав два прыжка, очутился на табуретке, рядом с пришельцем. Когда же прозвучали последние слова рассказа, и наступила тишина, которая, как известно, всегда наступает после того как отзвучит произведение искусства, а в головах слушателей не возникало никакого сомнения в том, что они прослушали не просто историю гибели пилота космического корабля, а соприкоснулись с чем-то большим, чем просто история, и если головы слушателей, что-то и недопонимали, то их чувствительные души поняли всё, и пребывали в потрясении.
Но горбатому котишке этого было недостаточно, и он решил кое в чём разобраться, для этого он встал на табуретку и заглянул в загадочные глаза пришельца, но увидев в его глазах бескрайнее звёздное небо, на котором слишком уж ярко светилось созвездие Малого Пса, он, испугавшись снова сел на свою табуретку, но вопросы, которые раздирали его душу, всё же, заставили его нарушить торжественную тишину, безраздельно властвующую в избе, и горбатый котишка искоса поглядывая на пришельца, спросил: «Но если этот космонавт умер на планете в полном одиночестве, то откуда же, вам стало известно, что он на ней вытворял в свои последние дни жизни?»
«Через месяц после его аварии спасательный корабль прилетел на ту планету, и пилоты обнаружили его дневниковые записи, и видеозапись искусственных закатов. Все были потрясены тем, что он вместо того, чтобы согреваться, сжигая по чуть-чуть горючие, и пытаясь, таким образом, дождаться спасателей, создавал закаты, которых эта планета может быть никогда не видела, может быть у неё никогда и не было звезды, которая хотя бы изредка освещала и согревала эту маленькую планету, а может она вообще была астероидом. Всё это было очень давно. Но именно тогда и был написан этот рассказ одним из пилотов, а с годами рассказ превратился в легенду, а имя писателя было забыто» - ответил пришелец и печально поглядел в окно, но как только горбатый котишка, вздохнув, хотел промяукать следующий вопрос, пришелец, кое-что, вспомнив, вновь стал говорить: « Я когда впервые услышал эту легенду, был потрясён ещё тем, что та планета была как будто бы живая, и к тому же, как я уже вам говорил, не имевшая своей звезды, своего солнца, которое согревало бы её. И размышляя об этом, я написал сказку. Хотите, я её тоже расскажу вам?»
«Нет, подожди, я ещё не всё выяснил» - прервал его горбатый котишка.
«Успокойся! - вмешался паршивый кот Чародей, - Не видишь, что ли, наш гость, годами мотаясь по Вселенной, истосковался по общению, а мы как представители земной цивилизации обязаны проявить особое внимание и сострадание к внеземному разуму».
«И к внеземной Душе» - добавил с подоконника мокрый от слёз кактус Ваня.
«Вот именно, - прощебетала канарейка, - рассказывай, мы тебя внимательно слушаем».
«Я назвал свою сказку «Звезда», - начал рассказывать пришелец, отвернувшись от окна, сквозь которое ничего кроме улицы Тяжёлых Воспоминаний и не увидишь, - и так, слушайте.
Где-то далеко во Вселенной жила Звезда, и была у этой Звезды одна маленькая планета.
На планете среди крохотных озёр росли маленькие вечнозелёные деревца, а все камни на этой планете были покрыты ярко-зелёным мхом. Эта маленькая планета была очень красивая, но вот разумной жизни на ней не было.
Каждое утро Звезда появлялась на одном краю планеты, а вечером, окрасив горы в малиновый цвет, скрывалась на другом краю.
Если бы кто-нибудь мог видеть, какие красивые закаты были на этой планете. Но никто не видел, и никто не восхищался.
Проходили дни, недели, годы.
Скучно было Звезде восходить над пустой планетой. Ну, хотя бы пение птиц и стрекотание насекомых раздавалось среди деревьев. Но нет, безмолвно смотрела красивая планета на свою Звезду.
«Как страшно жить совершенно бесполезной жизнью, - думала Звезда,- страшно, когда никому не можешь принести радость».
И наконец, Звезда не выдержала, и покинула маленькую планету.
Долго скиталась она во Вселенной. Много встречалось ей планет, населённых разумными существами, но Звёзды этих планет прогоняли её.
Но наконец, Звезде повезло. У одной очень большой планеты была добрая Звезда, и она приютила гостью.
Звезда поселилась за огромной горой, покрытой мохнатыми соснами. И каждое утро она поднималась из-за горы, и, провисев целый день над расположенным в долине городком, вечером опускалась за свою гору, окрашивая верхушки сосен и облака в малиновый цвет.
И радовались живущие в долине, и приглашали к себе в гости своих друзей из других городов, чтобы и те порадовались, глядя на маленький закат над горой.
И радовалась вместе с ними Звезда, она теперь знала, что не зря живёт, что и она приносит пользу и радость.
И Звезда скоро забыла про то время наполненное одиночеством, когда она жила со своей маленькой зелёной планетой.
А где-то далеко во Вселенной на маленькой планете с деревьев осыпалась листва, мох высох и камни стали серые. Покрылись льдом крохотные озёра, и чёрное небо безмолвно висело над планетой».
Закончив рассказывать, пришелец слез с табуретки и подойдя к печке, осторожно прикоснулся к ней своими худенькими ручками. Печка обрадовавшись, подарила ему своё тепло.
«Вот видишь, даже ты замёрз от своей космической россказни. А что уж говорить о нас?! – встрепенулся и демонстративно задрожал паршивый кот Чародей, - Давай, хозяюшка, наливай-ка нам чаю для согреву,  для того, чтобы забыть быстрее о мрачных картинах зловещего космоса, которые тут нам нарисовал наш инопланетный гость. И я думаю, что сейчас самое время вернуться на землю, и поведать нашему гостю о страданиях земной Души, о скитаниях по земной юдоли пса Филиппа из рассказа «Мы будем плакать» написанного нашей многогранноталантливой канарейкой».
«Ой! Да, я как-то не готова» - защебетала настигнутая врасплох канарейка.
«А мы тебя не торопим. Попьёшь чайку из своей вечно депрессивной иностранной чашки, забудешь обо всём на свете, и не спеша начнёшь рассказывать» - промяукал паршивый кот Чародей, встав из-за стола и направляясь к буфету, чтобы достать гранёные стаканы.
Горбатый котишка тоже встал из-за стола и, подойдя к окну, взял с подоконника горшок с кактусом Ваней и перенёс его на стол.
«Ну, вот только хотел залезть на тёплую печку, чтоб, наконец, выспаться, а теперь придётся страницы канарейкиной рукописи переворачивать, пока она тут перед гостем будет разыгрывать целый спектакль, читая свой рассказ» - недовольно промяукал горбатый котишка, и пошёл к огромному сундуку, чтоб отыскать в нём среди всякого хлама бесценные страницы, исписанные мелким красивым почерком нашей талантливой канарейки.
А старуха-пророчица, закончив колдовать над таинственной заваркой, после употребления которой, пришелец должен был забыть о своей родине, да и вообще обо всей своей космической одиссеи, и помнить только пустырь Одиночества, дорогу смерти и наш прекрасный город, но пока всего лишь в образе чувствительной и стыдливой красавицы-избы.
Наконец гранёные стаканы были наполнены горячим колдовским зельем, и вся компания стала, молча пить, прикусывая рябиновым вареньем. И лишь горбатый котишка, отказавшись от ароматного колдовского зелья, подошёл к маленькому столику возле печки и налил из треснутого глиняного кувшина простокваши в свой такой же треснутый стакан, и затем, поставив его на круглый стол, за которым разогретая колдовским зельем компания, причмокивая и испытывая восхитительные минуты забвения, молча, поглощала рябиновое варенье, горбатый котишка вернулся к сундуку, чтобы продолжить поиски бесценной канарейкиной рукописи.
Я же, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, нет, чтобы в эти первые часы пречистого утра насладиться удивительным, насыщенным волшебством прохладным воздухом и лёгким нежным ветерком с чуть ощутимым ароматом слёз Артура Хаоса, который всегда вызывает в воображении бескрайние морские просторы с маленькими пустынными островками и с одинокими пальмами на белом песке, вместо этого, я наслушался, впрочем, как и вы, странных и тяжёлых речей этого одинокого космического странника, случайно попавшего в наш и без того странный и сложный, хоть и прекрасный город.
И я, вдумываясь в его мрачные размышления о жизни и о смерти, не смог устоять, и застигнутый навалившейся на меня депрессией, упал на самое дно творческого кризиса, и, ломая сухие ветки былого величия моего гения, скитаясь по пустынным улицам моего творческого молчания, забрёл в глухой творческий тупик, и лёг в его самом тёмном углу, и уснул, в надежде, что пока вы будете слушать большой рассказ нашей канарейки, я смогу хорошенько выспаться, чтобы проснувшись, обрести силы, и подняться на новые высоты, и чем выше я поднимусь, тем большую скорость я смогу развить при падении, чтобы достичь дна Души, чтобы постичь её глубины, и при этом не захлебнуться.
Но навязчивые мысли о моей бездарности, о полной беспомощности моего литературного таланта, как тараканы плодились и ползали, щекоча чувствительное нутро моей головы, и та особенность моего дарования, которая заключается в том, что я, используя Ложь, пытался всегда рассказывать в своей летописи только чистую Правду, более всего раздражала тараканов в моей голове, и они, толкая друг друга, набросились на крошечные остатки моей Надежды, и остервенело стали пожирать её. А беременное брюхо моей депрессии всё изрыгало и изрыгало полчища мыслей-тараканов, и я, на последнем издыхании долетев до своего несчастного тела, которое лежало укрытое пледом на старом диване в доме на улице Печали, рухнул в него.
И соединившись, неприкаянная Душа и несчастное тело волшебника, крепко обнявшись, погрузились в кошмарный сон, который, несмотря ни на что, всё-таки давал шанс выжить, изглоданной мыслями-тараканами, Надежде.
А вы, почему здесь, со мной на улице Печали?! Вы должны, сейчас сидеть в избе старухи-пророчицы, и слушать рассказ канарейки, потому что как раз в этот момент, горбатый котишка, отыскав бесценную рукопись канарейки, аккуратно положил её на стол. Канарейка, откашлявшись на свой, особый манер, как это могут делать только представители отряда пернатых, и только, пожалуй, колибри, откашливается более утончённо и изысканно, хотя это только слухи, которые мне ещё не удалось проверить, и так, канарейка, откашлявшись, посмотрела в огромные глаза пришельца, и, не увидев в них холодного звёздного неба, поняла, что колдовское зелье старухи-пророчицы подействовало на внеземную Душу одинокого космического странника, и яркое созвездие Малого Пса на время утонуло в забвении, и пришелец, теперь выглядел маленьким несчастным человечком, которого ей так захотелось обнять и приголубить. Но тут прозвучало сердитое мяуканье паршивого кота Чародея, напоминавшего о том, что занавес давно уже поднят, и пора начинать спектакль. Горбатый котишка, надев на морду маску печали, сосредоточенно уставился на последнее слово в конце страницы, для того, чтобы, когда он его услышит от вошедшей в роль канарейки, быстро перевернуть страницу, и тогда, ничем непрерываемое повествование, как ураган набросится на космического гостя и понесёт его, подобно сорвавшемуся с дерева жёлтому листочку по пыльным улицам огромного города вместе с главным героем рассказа псом Филиппом.
Канарейка, глубоко вздохнув, тихо, но с выражением вселенской печали, прочитала название рассказа, а потом с каждым произнесённым слов, звучание нот вселенской печали усиливалось и усиливалось, пока, наконец, канарейка не поперхнулась, и тогда уже, она, хорошенько откашлявшись, стала более спокойно исполнять роль чтеца.
      
            «МЫ  БУДЕМ  ПЛАКАТЬ»

Наблюдая с высоты деревьев, фонарных столбов и крыш домов за серой и унылой жизнью бездомного пса, я, постепенно всматриваясь в его странный и печальный облик, и анализируя его слова и поступки, была покорена его удивительной душой. И с каждым днём моё сердце всё более и более наполнялось щемящим чувством сострадания, и, наконец, этот грязный лохматый пёс окончательно поселился в моей душе, и уже больше, никогда, не покидал пропитанное одиночеством моё маленькое сердце. Даже теперь, когда я его потеряла навсегда, он продолжает жить в моей душе, и моё маленькое сердце, тоскуя по нему, очень часто ночами скулит, подобно щенку, оставленному чьими-то злыми руками на холодной и сырой земле.
Два года назад, когда этот бездомный пёс появился в нашем переулке в самом центре столицы, местные собаки, вместо того, чтобы прогнать его со своей территории, наоборот, сразу же прониклись к нему уважением, а маленькая собачонка, которая была подругой вожака стаи бездомных собак, только завидев незнакомого пса, стремглав подбежала к нему, обнюхала его с ног до головы, и спросила: «Как тебя зовут?»
Он ответил: «Не знаю, но мне кажется, что меня зовут Филиппом».
«Ну, а где ты родился, помнишь?» - спросил вожак стаи, старый облезлый пудель, также обнюхав незнакомца с ног до головы.
«И этого я не знаю. Помню лишь только какой-то шум, крики, потом кто-то взял меня, завернул во что-то тёплое, и я согрелся и заснул, а когда проснулся, снова услышал шум и крики, была ночь, меня положили на что-то мокрое и холодное, а когда рассвело, то я увидел вот этот самый переулок с огромными мрачными домами».
«Да, грустная история» - вздохнули собаки и разбежались по своим делам.
Так с тех пор и скитается по столичным улицам и переулкам бездомный пёс Филипп. И может всё было бы и ничего, и даже более того, могла бы его жизнь сложиться и в лучшую сторону, да, только страдал пёс Филипп страшной болезнью, которую в народе называют, ностальгией, и от которой не было ему покоя ни днём, ни ночью.
Днём пёс Филипп беспрерывно бегал по улицам и переулкам, вынюхивая следы своей неуловимой родины, будто гнался за ней, вот-вот, кажется, завернёт в следующий переулок, да, и застигнет родину врасплох. Но родина всегда ускользала. А может быть здесь, её и никогда и не было?
А ночью Филиппу всегда снилась родина, то в образе грязного переулка с деревянными домами, то покосившемся забором, то большим зелёным кустом, и замирало во сне сердце Филиппа, и так тревожно и радостно становилось в его душе, и превращался он во сне в маленького беспомощного щенка, и пытался поглубже зарыться в тёплую шерсть, лежащей рядом огромной собаки, но всегда врывался в его сон зловещий шум огромного города, и нежный тёплый образ родины вновь ускользал.
Где искать родину? Да, и возможно ли её найти?
«Ностальгия, - размышлял пёс Филипп, уткнувшись мордой в жёлтые листья ранним сентябрьским утром, с которого я и начну описывать Филипповы поиски родины, - пожалуй, самая невыносимая болезнь. И вот, что странно, вокруг сотни, тысячи живых существ живут вдали от родины, живут в этом страшном огромном грохочущем городе абсолютно спокойной довольной жизнью, совершенно забыв о том, что родились не здесь, даже более того, спроси у них об их родине, так они, пожалуй, и постесняются её, и даже, глазом не моргнув, отрекутся от неё, гордо сказав, что они коренные жители столицы. Многое мне не понятно в этом мире. Неужели, я одинок в своей тоске по родине, неужели, это просто болезнь, а не что-то большее? А если это болезнь, то значит, её можно и вылечить, и потом всю оставшуюся жизнь спокойно жить и не тосковать по родине. Неужели всё так просто?  Не хочу в это верить! Ностальгия - это не болезнь, а, наверное, одно из главных чувств души всех живых существ, чувство родины».
Филипп приподнял морду, понюхал воздух, и посмотрел вокруг.
Хрустальное сентябрьское утро повисло в воздухе, и лёгкий прохладный ветерок срывал с деревьев жёлтые листья, и они, издавая тихий прощальный шелест, падали на землю, прямо под метлу дворника, которая их безжалостно сметала в грязные кучи, и опавшие жёлтые листья, перемешиваясь с осколками бутылок, с окурками, с обёрточной бумагой, быстро забывали о том восхитительном времени, когда они беззаботно смеясь, и болтая друг с другом, жили на ветвях деревьев, радуясь и солнцу и дождю.
Возле скамеек не шелохнувшись, задумчиво стояла стая голубей, и одинокий воробей прыгал между ними как будто среди статуй. Но вот чьи-то ноги, пробежав, спугнули воробья, и он мгновенно взвился ввысь, а за ним и статуи голубей, ожив, слегка подпрыгнули, но не собираясь улетать, опустились на землю, и вновь превратились в статуй. И теперь лишь жёлтые листья, подгоняемые ветерком, толкая друг друга, пробирались сквозь окаменевшую стаю голубей. Куда они спешили? И зачем? Неведомо было никому. Ни псу Филиппу, ни одиноким прохожим. И только дворник, продолжая размахивать метлой, сердито посматривал на разгулявшуюся толпу жёлтых листьев, и, успокаивая себя, думал о том, что и эту разгулявшуюся толпу листьев, настигнет его метла, и отправит гнить в грязную кучу.
А пёс Филипп, поворачивая свою грязную и грустную морду то направо, то налево, созерцал картину унылого городского пейзажа, всматриваясь то в одну ничего незначащую деталь, то в другую.
А невидимый художник, создавая свой неведомый шедевр, то вдруг добавит на фоне серого дома летящую ворону, то нарисует чёрную кошку, перебегающую дорогу медленно выезжающей из двора машине, то изобразит мужчину и женщину впопыхах целующимися, и тут же разбегающимися в разные стороны, а потом невидимый художник, внимательно всмотревшись в свою картину, вдруг чем-то раздосадованный, нервно стирает все, только что, нарисованные детали. И вот нет уже ни летящей вороны, ни чёрной кошки, ни машины, ни прохожих, и даже статуи голубей стёрты его безжалостной рукой с унылого городского пейзажа.
Неприятно стало на душе у пса Филиппа, наблюдавшего за работой этого неудовлетворённого собой невидимого художника, и он решил, что пора пробежаться до помойных ящиков, и чего-нибудь перекусить. Он тяжело приподнялся, стряхнул с себя жёлтые листья, и, принюхиваясь к прохладному осеннему воздуху, перебежал на другую сторону переулка, и, поглядывая то в одну сторону, то в другую, засеменил по тротуару.
«Здорово, Филя» - кто-то протявкал сзади пса Филиппа.
Филипп не останавливаясь, повернул морду. Сзади бежал Бобик.
«Привет» - неохотно ответил Филипп.
«На помойку?» - спросил Бобик.
Филипп, молча, кивнул.
«И я туда же» - весело протявкал Бобик, и побежал рядом с Филиппом.
А вот и огромная куча мусора, расположившаяся возле свежевыкрашенных помойных ящиков. Чего здесь только не было?!
Филипп откопал кусок засохшего сыра, и, ухватив его зубами, отошёл немного  в сторону от помойки. Бобик нашёл консервную банку из-под тушёнки, и, расположившись рядом с Филиппом, стал усердно её вылизывать. Завтрак прошёл в полном молчании.
Когда же после съеденного сыра на душе у пса Филиппа немного полегчало, ему захотелось говорить.
«Меня, Бобик, давно охватывает, - начал Филипп, - какая-то всеобщая бездомность. Как будто чувство бездомности, которое не смогло себя проявить во всех домашних собаках нашего района, набросилось на меня, проникло в мою душу, и стиснуло её своими огромными острыми зубами, и целыми днями моя душа кровоточит. Понимаешь, Бобик, каково это?! И мне, порой кажется, что у меня вообще не было родины. Что нет на земле того места, где я родился. Будто бы случился когда-то провал во времени, и я именно в этот самый провал, взял и вышел, вон хотя бы из-за угла того серого дома, вышел уже совершенно взрослым псом. А ты, Бобик, помнишь, где родился?»
Бобик, грустно взглянув на пустую консервную банку, и недовольно вздохнув, протявкал: «Ерунда это всё, Филька. Главное, чтобы еды было много, а родина, что это такое?! Куст, под которым родился?! Ну, и что дальше? Так и сидеть под этим кустом, умирая с голоду?! Да мне эта помойка дороже любой родины! Пойдём, лучше ещё чего-нибудь поищем вкусненького».
«Эх, Бобик, Бобик, помойная твоя душа. Ничего-то ты не понимаешь» - тяжело вздохнул пёс Филипп, толкнув носом консервную банку.
«Ну, ты не очень-то! Подумаешь, непонятый какой! – возмутился Бобик, - Меня может тоже никто не понимает. И у меня на душе кое-какая боль имеется! Я может от неразделённой любви, страдаю, да, только не хнычу. А эта боль, будет поневыносимей твоей тоски по родине, и может, я в один прекрасный день не выдержу, и утоплюсь, молча, утоплюсь, так, что ни одна собака не узнает, отчего я утопился. Вот это будет серьёзно, и даже возвышенно! А он, видите ли, страдает по кусту, или лавке, под которой родился…»
Но пёс Филипп уже не слышал последних слов Бобиковой речи, чувство родины вновь заныло в его душе, и приказывало ему снова и снова носиться по улицам, переулкам и дворам в поисках, может быть даже не самой родины, а лишь случая, который подтолкнул бы его на правильный путь в его бесконечной беготне за родиной.
Так и мы часто врываемся в пыльные чужие улицы, и носимся по ним в поисках случая, или даже нескольких случайностей подряд, потому что, если и должно что-то произойти важное в нашей жизни, то оно поначалу, всегда появляется в виде маленьких случайностей, которые мы часто и не замечаем, и всё бежим и бежим куда-то, пожираемые страхом, что не успеем во время добежать до того места, где с нами случится важное событие в нашей жизни, после которого мы станем счастливыми и довольными, и даже не будем ведать о том, что главный-то случай в нашей жизни, так и не дождался нас на соседней улице, которую мы даже и не заметив, пробежали мимо.
А Бобик, презрительно взглянув на удаляющего пса Филиппа, подошёл к мусорной куче, и внимательно стал внюхиваться в разнообразие запахов, которые щекоча нос, проникали в его душу, и рисовали в его голове такое обилие яств, которое, пожалуй, можно было сравнить лишь с царской трапезой в честь празднования победы в какой-нибудь очередной битве.
Пёс Филипп остановился возле двухэтажного домика, принюхался, и, подняв голову, увидел в одном из окон, сидящего на подоконнике худущего чёрного кота, который старательно умывался.
«Идея!» - подпрыгнув от радости, гавкнул Филипп.
А всё дело в том, что этот образ чёрного котишки, который пёс Филипп случайно заметил в окне, проникнув в его голову, достал оттуда другой образ, образ бездомной кошки Марфы, давно прослывшей в этом районе столицы, за искусную гадалку и прорицательницу. И если пёс Филипп смог, то он ударил бы себя лапой по голове, за то, что как же он раньше не додумался разыскать Марфу, и выпытать у неё, хоть какие-нибудь, пусть даже незначительные сведения о своей родине.
Филипп знал по слухам, что эту бездомную кошку Марфу, часто видели в одном из дворов в квартале от той улице, где он сейчас стоял, охваченный идеей, которая довела его душу до нервной дрожжи.
Пёс Филипп, оглядевшись, рванул вдоль двухэтажного домика с чёрным котишкой в окне, и, завернув за угол, исчез в кустах. Дальнейший путь пса Филиппа было трудно отследить, поэтому я, зная, где жила кошка Марфа, полетела напрямую, поднявшись над крышами домов.
И вот, через минут пять, после того, как я влетела во двор, где жила Марфа, и села на ветку липы, во двор ворвался пёс Филипп, и, остановившись, стал разглядывать ветви тополя, а, когда, наконец, он увидел на одной из веток чёрный пушистый комок, то громко прогавкал: «Марфа слезай! Поговорить надо!»
« Чего тебе надо? Говори» - недовольно промяукал чёрный комок, и страшно сверкнул глазами.
«Да, слезай ты, наконец, дело есть» - проскулил Филипп.
Чёрный комок развернулся, и спрыгнул на землю.
«Здравствуй Марфа» - завилял хвостом пёс Филипп.
«Молод ещё, Марфой-то меня называть, щенок безродный, Захаровна я, запомнил» - облизываясь, сердито промяукала кошка Марфа.
Филипп виновато наклонил голову, и опустил хвост.
«Ну, что у тебя за дело ко мне?» - уже немного помягче, но всё же, с оттенком властности, промяукала Марфа.
«Подскажи, Марфа Захаровна, как мне родину свою отыскать. Совсем извёлся я без родины» - грустно проскулил пёс Филипп, не поднимая головы, и поджав хвост.
«Родину, говоришь?» – с ухмылкой промяукала старая бездомная кошка Марфа, и, подойдя ближе к псу Филиппу, обнюхала его и сказала: «Вопрос сложный. А ну-ка, покажь лапу».
Пёс Филипп поднял левую лапу. Марфа, внимательно обследовав грязную лапу пса Филиппа, вздохнула, и приказала ему поднять другую лапу. Филипп от каких-то неясных предчувствий закрыл глаза, и заглянул в мрачную глубину своей души, и там он увидел, как маленькая искорка надежды, вспыхнула и превратилась в маленькое пламя, размером с пламя свечи, Филиппу показалось, что как будто и в правду, кто-то со свечкой бродит во мраке его души, пытаясь найти подходящее место для того, чтобы разжечь в душе Филиппа, костёр, и испепелить его несчастную душу, огнём Надежды, Веры, и может быть даже, Любви.
«Да, очнись ты, наконец!» - толкнув пса Филиппа, сердито промяукала кошка Марфа.
Филипп открыл глаза, так и не разглядев незнакомца, который без спросу залез в его душу, и нагло бродил по ней со свечкой в руке. Он сел на задние лапы, и покорно вытянул перед Марфой, две свои грязные передние лапы.
Марфа, также внимательно изучив правую лапу пса Филиппа, вздохнула, немного задумалась, и, наконец, промяукала: «Ясно одно, что родился ты не в столице».
«Ну, об этом я и сам догадывался. Тошно мне жить здесь, среди этих улиц. Я здесь себя чувствую чужим и никчёмным» - тяжело вздохнул пёс Филипп, и почувствовал, как свечка в его душе погасла, и незнакомец, забравшийся в его душу, перестал бродить, и, спрятавшись во мраке его души, притих.
«Да, тошно тебе, может быть, отчего угодно. И от этой неизъяснимой тошноты в твоей душе, тебя и родина не спасёт, - мудро промяукала бездомная кошка Марфа, а затем, немного подумав, улыбнулась и добавила, - Ты знаешь, я думаю, что тебе надо разбудить в твоей душе любовь. И как раз об этом мне сказали линии на твоих лапах. Дело в том, что именно сегодня ты встретишь её, ту самую главную и единственную свою любовь, и она тоже, увидев тебя, сразу же поймёт, что встретила, наконец, главную любовь в своей жизни».
«Как сегодня?! Да, мне никак нельзя! Мне сейчас некогда!» - загавкал, вскочив и нервно завертевшись, пёс Филипп.
«Как это некогда?! Ты, что дурь-то несёшь!» - прошипела кошка Марфа.
«Ну, некогда! Родину надо сначала найти!» - не унимался, раздражённый таким поворотом событий, Филипп.
«Успокойся, найдёшь ты свою родину. Скоро, совсем скоро найдёшь» - промяукала Марфа, и, отвернувшись от пса Филиппа, направилась к тополю.
«Так подскажи, где же она, моя родина?» -  проскулил Филипп, и, поджав хвост, поплёлся вслед за Марфой.
«Этого я тебе подсказать не могу. Скажу лишь одно. Когда ты очутишься на своей родине, ты почувствуешь, как у тебя защемит сердце, а потом в твоей душе разольётся тепло, и тебе захочется плакать, вот, тогда знай, что ты находишься на своей родине. Понял?» - с чувством промяукала бездомная кошка Марфа, и запрыгнула на дерево.
«А как же попасть туда?!» - недоумённо проскулил пёс Филипп.
«Вот пристал! Необъяснимо, говорю тебе, это, знаю только то, что это скоро, очень скоро произойдёт. А вот, кстати, и она идёт, твоя Единственная. Ну как, хороша?!» - промяукала Марфа, растянувшись на ветке огромного тополя.
В этот момент во двор вошла стройная, худенькая рыжая собачка. Увидев Филиппа, собачка в нерешительности остановилась, а когда она ощутила на себе ошарашенный взгляд незнакомого пса, то её охватило такое чувство стыда, что она решила незамедлительно покинуть этот двор, и бежать, куда глаза глядят. Но тут с ветки тополя раздалось властное мяуканье кошки Марфы: «Эй, красавица, иди-ка сюда! Не бойся, не съедим!»
И кошка Марфа, подобно чёрной пантере спрыгнула с дерева, и села рядом с псом Филиппом, который безуспешно пытался взять себя в лапы, но его лапы в эти минуты не готовы были принять на себя ответственность за растерявшуюся душу пса Филиппа, более того, если бы это было возможно, лапы бы оторвались от несчастного тела пса, и бросились бы бежать с этого двора, подобно четырём бегунам на длинную дистанцию, где каждая из лап, изо всех сил старалась бы обогнать остальных, и не для того, чтобы прийти первой на финиш, а просто бежать и бежать в надежде, когда-нибудь исчезнуть в бесконечности.
И пока лохматое тело пса Филиппа, раскачиваемое четырьмя лапами, не находило себе места, худенькая рыжая собачка просеменила по двору, и подойдя к кошке Марфе, села и робко спросила: «Вы гадалка Марфа?»
«Ну, я» - промяукала Марфа, облизывая свою лапу.
«Мне посоветовали к вам обратиться. У меня горе, меня хозяева бросили, и я хотела бы узнать свою дальнейшую судьбу» - проскулила рыжая собачка, искоса поглядывая на пса Филиппа.
«Ну, что ж давай лапу, посмотрим» -  промяукала Марфа, и ехидно улыбаясь, взглянула на Филиппа.
Пёс Филипп, усмирив свои разгулявшиеся лапы, сел, и стал вертеть головой, пытаясь отвлечь себя, разглядыванием домов, которые окружали двор.
Собачка, опустив голову, протянула Марфе свою худенькую лапку.
«Значит так, зовут тебя Василисой, правильно?» - вглядываясь в лапку собачки, промяукала Марфа.
«Да, Василисой» - ответила, удивившись, собачка.
«С хозяевами ты прожила девять месяцев, а затем у них родилась дочка, и они переехали на новую квартиру, так?» - продолжала вещать Марфа, читая линии на собачкиной лапке.
«Да, они позавчера переезжали, тут-то меня и бросили» - заплакала Василиса.
«И так, порадовать мне тебя нечем. Судьба у тебя печальная, радости, конечно, будут, но мало. Главное надежду не теряй, тогда, возможно, радости будет побольше. Возможно, и домашней жизнью ещё насладишься, но умрёшь бездомной, но это ещё не скоро. А ещё будет у тебя любимый, кстати, вот, можешь познакомиться с ним, звать его Филипп» - промяукала довольная собой кошка Марфа.
«Ты, что Марфа Захаровна, нельзя же так!» - гавкнул пёс Филипп, подпрыгнув от неожиданности.
«Молчи, пёс безродный, я дело говорю» - прошипела Марфа, а затем, обращаясь к Василисе, продолжила: «Вот Василиса, не так уж всё плохо, вдвоём оно веселей будет. Хотя и немного чокнутый у тебя избранник, но пёс ничего, душевный. Ну, а в остальном, как сумеете, так и проживёте».
На этом кошка Марфа, закончила вещать свои пророчества, в которые, как вы заметили, она изящно вставляла, будто бриллианты, фразы, насыщенные житейской мудростью, хотя качество этих бриллиантов у меня сразу же вызвало сомнение, но впрочем, я могла и ошибаться, ведь я исхожу в данном вопросе только лишь из своего личного опыта, а он у меня в основном был, почерпнут из огромного количества книг, которые я в минуты тоски читала, когда жила в доме у известного художника, а у него был на всё узко-академический взгляд, и всякие там, постмодернистические бредни о бытие он презирал, и книг с более современным взглядом на жизнь в его библиотеке не было. Простите, я отвлеклась.
И так, кошка Марфа, свалив на двух бездомных собак свои пророчества, повергла их души в такое смущение, что они, понурив головы, несколько минут прибывали в полном оцепенении, а она же, довольная собой, встала и величаво направилась к одному из подъездов, где стояло её личное блюдце, в которое каждое утро наливалось молоко одной сердобольной старушкой, целыми днями сидящей у окна в квартире на первом этаже.
«Ну, надо же какая история вышла» - прогавкал Филипп, стряхивая с себя оцепенение, и растерянно взглянув на Василису.
«А я как послушала Марфу, вроде и полегчало на душе» - вздохнув, протявкала Василиса, но увидев, как пёс Филипп, отвернувшись от неё, встал и пошёл прочь, она в испуге вскочила, и, побежав за ним, спросила: «А вы куда?»
«У меня много дел» - ответил пёс Филипп, даже не обернувшись.
«Филипп, нам теперь надо быть вместе. Вы же слышали, что Марфа сказала» - догнав пса Филиппа, и заглядывая ему в глаза, проскулила Василиса.
«А ты больше слушай этих гадалок, они тебе ещё не такое расскажут» - прогавкал Филипп, и побежал быстрее.
«Филипп, ну, как же так?» - заскулила Василиса, и по её рыжей мордочке потекли слёзы.
Пёс Филипп остановился, поглядел на плачущую Василису, и недовольно вздохнув, сказал: « Ну, что ещё за глупость! Нашла, отчего плакать. Ладно, успокойся, пойдём на помойку, что-то есть захотелось».
И Василиса, сразу перестав плакать, завиляла хвостом, и, подпрыгивая, побежала за псом Филиппом.
День пролетел незаметно. Филипп и Василиса посетили все помойки района, а между принятием пищи, несколько раз выходили на широкий проспект, и сев в тени какого-нибудь дерева, молча, смотрели на грохочущий поток машин, и людскую суету.
Василиса была счастлива, она постоянно прижималась к псу Филиппу, и с её мордочки не сходила блаженная улыбка.
А Филипп был хмур и задумчив, его голова разрывалась от вопросов, на которые он не желал отвечать, но вопросов становилось всё больше и больше, и тогда вопросы из головы перекочевали в его душу, а в душе пса Филиппа властвовала ностальгия, и она жестко топила в бездонном омуте тоски любые вопросы, не касающиеся поисков его родины.
Вечер упрямо наползал, загоняя солнце за высотные дома на окраине столицы, и убегающие солнце, подобно раненному зверю измазало небо кроваво-красным закатом, и на фоне заката дома стали больше походить на гнилые чёрные клыки какого-то невообразимо ужасного чудовища, невообразимого настолько, что я, сидя на самой верхней ветке дерева, могла увидеть лишь нижнюю челюсть раскрытой пасти этого чудовища, а верхняя челюсть скрывалась где-то высоко в небесах.
Пёс Филипп лежал рядом с Василисой в одном из дворов нашего района, и тоскливо созерцал серые прямоугольники домов, он ощущал, как от этих домов исходило какое-то неприятное чужое тепло, от которого ему всегда становилось холодно и одиноко.
А вот уже и луна поплыла над городом, и столичные дворы стали погружаться во тьму. Деревья заснув, перестали шелестеть листвой. Одинокий жёлтый лист упал на рыжую мордочку Василисы, и Василиса, вздрогнув, ещё ближе пододвинулась к псу Филиппу, и уткнулась носом в его лохматую тёплую шерсть.
Пёс Филипп положил голову на худенькую рыжую спинку Василисы, и заснул.
Огромный город погружался в сон, и только широкие проспекты, подобные горным рекам продолжали грохотать, унося потоки машин.
«Филипп, Филипп проснись» - проскулила Василиса, толкая своим носиком Филиппа.
«Ну, чего тебе?» - недовольно прорычал Филипп.
«Филипп, - заскулила Василиса, - мне приснился страшный сон. Я, будто бы вошла в сарай, а там колбасы копчёные на верёвках висят, очень низко висят, и я перегрызла одну верёвку, и схватила зубами колбасу, и тут дверь в сарай как заскрипит, и вдруг весь сарай погрузился в непроглядную тьму, и с разных сторон стали раздаваться злобные крики, я зажмурилась и проснулась. Мне страшно, Филипп. В квартире, где я жила мне никогда не снились страшные сны».
Василиса, свернувшись в клубочек, засунула свою мордочку под лапу пса Филиппа.
«Сон-то у тебя какой-то бездомный, - стал шепотом рассуждать пёс Филипп, - ведь и трёх дней не прошло, как тебя хозяева бросили. Не надо, Василиса, всё так близко к сердцу принимать, ведь жизнь у тебя только начинается. Ты, Василиса, теперь свободная личность, куда вздумается тебе, туда и побежишь. А вспомни, что ты делала, живя у хозяев, небось, на задних лапках стояла, тапочки подносила, я бы удавился от такой жизни. В бездомности, Василиса, много своей прелести есть, надо только побыстрее привыкнуть к свободе, надо впустить эту свободу к себе в душу, тогда и мир вокруг тебя станет другим. А по весне щенят нарожаешь, с ними всё на свете забудешь».
«Я привыкну, Филипп, обязательно привыкну» - ответила Василиса.
«Ну, вот и хорошо, - вздохнул Филипп, и продолжил, - а мне сейчас тоже сон снился, будто стою я, Василиса, в каком-то переулке, грязном, не асфальтированном, и лужи всё кругом, большие такие лужи, и дома в этом переулке старые деревянные, и вдруг как будто кто-то меня позвал, голос вроде и не знакомый, но что-то в нём родное звучало, я только хотел оглянуться, но ты меня разбудила».
«Ты, Филипп, наверное, в деревне родился, вот тебе и снится такое» - задумчиво ответила Василиса, вынимая свою мордочку из-под лапы Филиппа.
«Нет, Василиса, пейзаж-то он вроде и деревенский, но ты понимаешь, я ещё запах почуял, а запах это был особенный, городской, будто бы город совсем рядом. Я думаю, может окраина города мне снилась. Как ты думаешь?» - спросил пёс Филипп.
«Может и окраина. Красивый у тебя был сон, Филипп» - ответила Василиса.
«Что сон?! Мне бы живьём родину увидеть, полюбоваться бы ею, понюхать, да, может ещё и поплакать, а потом, если бы, даже, умереть тут же сказали, так и умер бы. Эх!» - горько вздохнул пёс Филипп.
«Ничего, Филипп, не переживай, найдём твою родину, я тебе буду помогать, я теперь всегда с тобой буду» - лизнув пса Филиппа в нос, воодушевлённо прогавкала Василиса.
«Эх! Василиса, хорошая ты, собака, - прогавкал пёс Филипп, лизнув маленькой ушко Василисы, - но расстаться нам всё равно придётся. Понимаешь, я должен один искать свою родину, ведь её почувствовать должен, а если мы будем вместе, то твои чувства ко мне будут заглушать чувство родины, и может так случиться, что я пройду мимо своей родины, даже не заметив её».
«Хорошо, Филипп, - смирившись, проскулила Василиса, - пускай будет по-твоему, но только ты потом обязательно найди меня, и забери к себе на родину. И мы с тобой, тогда придём на то место, где ты родился, сядем, и будем плакать. Правда, Филипп, мы будем плакать?!»
«Будем, Василиса, обязательно будем! А теперь спи» - улыбнувшись, ответил пёс Филипп, и снова положил свою морду на худенькую рыжую спинку Василисы.
Василиса, уткнувшись носом в тёплую шерсть Филиппа, улыбаясь, заснула.
А когда рассвело, Филипп, проснувшись, осторожно встал, и ушёл от спящей Василисы.
Его терзали какие-то неясные предчувствия, как будто внутри его зёрнышко надежды, вдруг раскрылось, и из него появился росток, который вытягиваясь и покрываясь листьями, занял собой всё пространство души пса Филиппа, и наконец, этот росток надежды превратился в дерево уверенности, уверенности в том, что, сегодня, случится что-то очень важное, что поможет отыскать ему свою родину. Филипп шёл, сам не зная куда, он только чувствовал, что надо идти и идти, что возможно, эта утренняя прогулка, не просто прогулка, а путь к родине.
Василиса, проснувшись, испуганно огляделась вокруг. Чужие серые дома безразлично смотрели на неё, на эту маленькую бездомную собачку, никому не нужную и лишнюю, мешавшую даже своему новообретённому единственному любимому псу Филиппу.
«Серёженька! – воскликнула молодая женщина, обращаясь к, плотного телосложения, мужчине, который шёл рядом с ней, - Смотри какая миленькая собачка и совсем одна, она, наверное, потерялась. Серёженька, давай возьмём её к себе?»
Мужчина, не останавливаясь, взглянул на Василису, и недовольно буркнул: «Бери».
Молодая женщина, захлопав от радости в ладошки, позвала Василису идти за ними.
Василиса не заставила себя долго упрашивать, и побежала за молодой парой.
Подойдя к подъезду мужчина, широко распахнув дверь, исчез во тьме. Молодая женщина, держа дверь открытой, ласково обратилась к Василисе: «Заходи, заходи, моя миленькая. Как же тебя назвать? Вика! Точно! Я буду звать тебя Викой!»
Василиса по кличке Вика, завиляв хвостиком, нырнула во мрак подъезда, а за ней и молодая женщина исчезла во тьме, хлопнув дверью.
А Филипп, всё бежал и бежал, попадая то на одну улицу, то на другую, то врывался в тихие унылые дворы, и тщательно обнюхав скамейки, вновь выбегал на ещё пустынные тротуары улиц, и вот, наконец, он остановился возле продуктового магазина. И в это самый момент, из магазина вышел неряшливо одетый человек с бутылкой в руке. Человек остановился, взглянул на ясное осеннее небо, и, как-то по-особенному легко, вздохнул.
Внутри у Филиппа защемило, будто бы было в этом человеке с бутылкой в руке, что-то от его таинственной родины.
А человек, налюбовавшись восхитительным осенним небом, не торопясь, побрёл по переулку. Пёс Филипп пошёл за ним.
Они шли в это тихое осеннее утро, собака и человек, торжественно неся в своей душе ощущение радости, и хотя радость человека не была похожа на радость собаки, но для меня, летящей над ними, они как бы слились в единый организм, который в каком-то особом упоении, шёл, ковыляя на своих шести конечностях по тихому переулку, и было совершенно неважно то, что две передние конечности несли душу, пребывающую в предвкушении вобрать в себя забвение, которое содержалось в живительной влаги портвейна, а четыре остальных конечности несли душу, уже пребывающую в неизъяснимом блаженстве от того аромата своей таинственной родины, который исходил от этого, идущего впереди, человека.
«Ты чего за мной увязался?!» - прохрипел человек, заметив идущего за ним пса.
Филипп, в растерянности, остановился, и жалобно посмотрел в глаза человеку.
«Ну, ладно, не бойся, пошли ко мне, я тут колбаски купил, угощу» - прокашлявшись, сказал человек, и присев, нежно погладил грустную морду пса Филиппа.
И они пошли дальше, только теперь, пёс Филипп, шёл рядом, и его морда была совсем рядом с левым карманом пиджака, в котором лежал кусок колбасы, только что, купленный в магазине.
Наконец, они подошли к дому, и, открывая дверь в подъезд, натолкнулись на толстую маленькую старушку.
«Ах, ты пьянь! Опять не на работе!» - зло прогремела старушка, нарушив блаженную тишину двора.
«Да, я, Акимовна того… у меня отгул сегодня» - растерянно пробурчал человек.
Старушка, презрительно отвернувшись, плюнула, и пошла своей дорогой.
«Как же тебя зовут-то?» - задумчиво проговорил человек,  поднявшись на второй этаж, и открывая дверь в свою квартиру.
Филипп, виляя хвостом, осторожно вошёл в коридор, и в нерешительности сел возле двери в туалет.
«Да, проходи ты, не бойся, я один живу» - улыбнувшись, сказал человек, подталкивая пса Филиппа рукой.
Филипп прошёл в комнату, и остановился перед старым полированным сервантом. Сервант имел ещё вполне приличный вид, и только одна деталь неприятно действовала на любого, кто впервые видел его, а дело всё в том, что за стеклянными дверцами, где обычно люди выставляют сервизы и хрусталь, ничего не было, и пёс Филипп увидел там только своё отражение в пыльном зеркале, которое выполняло роль задней стенки серванта.
«Что не нравится, брат?» - спросил человек, заметив то, как пёс внимательно разглядывает сервант, и добавил: «Это, так сказать, ураган жизни прошёлся, но я не жалею, всё равно хрусталь без дела стоял. Ладно, пойдём на кухню, выпьем».
Пёс Филипп послушно побрёл на кухню. Человек поставил на пол маленькое блюдце, и налил из бутылки портвейн.
«Меня Семёном зовут. Так, что давай за знакомство махнём» - сказал человек, налив себе полный стакан.
Пёс Филипп осторожно понюхал вино, резкий запах ударил в нос, но Филиппа мучила жажда, и пришлось выпить.
«Закуси» - покряхтывая после выпитого стакана, сказал Семён, кидая псу кусок колбасы.
Затем Семён налил себе ещё полстакана портвейна и, выпив, сказал: «Тяжело, псина, жить на этом свете. Ты, конечно же, думаешь, что я не прав, а может даже, вообще ничего не думаешь, а живешь себе своей собачьей жизнью, и считаешь, что так оно всё и должно быть. Ну, и правильно. Хотя с какой стороны не посмотри на эту жизнь, всё дрянь!»
Пёс Филипп сочувственно вильнул хвостом. И хотя Филипп, по своей натуре не был пессимистом, но если бы его понял человек, то он бы ему рассказал о своей собачьей жизни в далеко не радужных красках, но в конце своего рассказа, он всё-таки постарался бы найти слова, которые бы несли в себе надежду на то, что всё ещё может измениться к лучшему.
А Семён налил себе ещё полстакана портвейна, выпил, закусил колбасой, и, бросив кусок колбасы псу Филиппу, сказал: «От меня год назад жена ушла. Как сейчас помню, возвращаюсь я из пивной, а она чемодан собирает. «Куда это ты?» - спрашиваю её. А она молчит. Собрала чемодан, да, так молча, и ушла, а я, потом на столе записку нашёл: «Уезжаю на родину, в деревню. Прощай навсегда». Она у меня ещё в молодости по деревне своей тосковала, так, брат, тосковала, что смотреть было больно, и вот, наконец, не выдержала. Не приросла! Ведь мы, псина, как растения, для каждого своя почва требуется, и свой климат каждому подавай. Я вот тоже нездешний, но только я прирос, прижился. Но ты не думай, что я свою родину забыл, что больше не тоскую по ней. Нет, брат, тоскую! Мне ночами часто моя деревня снится. Луга снятся. Знаешь, какие у нас луга?! Бескрайние!»
Семён ещё немного выпил, и продолжил: «Я прошлым летом чуть было на родину не уехал, билет купил, а пока ждал поезд, распил с одним проезжающим бутылочку, а время ещё оставалось, так мы вторую взяли, а дальше уже я не помню. Так тогда на родину и не уехал. Да, что я тебе всё это рассказываю, ведь ты же, псина бездомная, ничего не понимаешь в нашей боли человеческой, в нашей тоске. Ты ж ни родителей своих не помнишь, ни родины. Да, какая у тебя родина?! У тебя под каждым кустом, под каждой скамейкой родина!»
Филипп встал и недовольно прорычал.
«Что рычишь, не согласен? Ладно, не обижайся, пойдём в комнату я тебе на пианино сыграю» - вставая из-за стола, сказал Семён, и, пошатываясь, пошёл в комнату.
Семён, порывшись в куче старых газет, нашёл мятую нотную тетрадь, раскрыл её, поставив на полочку для нот, а затем, глубоко вздохнув, открыл крышку, и стукнул пальцем по одной клавише.
Пёс Филипп, вздрогнул и испуганно стал вглядываться в  полированную поверхность боковой стенки пианино, там, как вы догадались, он увидел себя, только изрядно почерневшего. И Филипп подумал о том, что это не просто отражение его лохматого туловища, а что чёрный пёс, который сейчас смотрит на него из пианино, ни кто иной, как его почерневшая от тоски Душа, а звуки издаваемые инструментом, это стон его Души.
Но тут его размышления о Душе прервала речь захмелевшего Семёна: « У меня, брат, жена была учителем музыки, вот и я немного научился бить по клавишам. Но я то, что?! Вот она, так, брат, играла! Бывало, сядешь на диван, закроешь глаза и слушаешь. И ты знаешь, иной раз, вдруг в воображении родина всплывёт, речку нашу, что за деревней протекает, вдруг ясно так увидишь, поверхность воды рябит от лёгкого ветерка, и уточки на ней покачиваются, а по берегам ивы, и всё шелестит, волнуется. А за рекой поля бескрайние, а на самом горизонте чёрные точки движутся, это трактора, и слышно, как они тихо, тихо так, стрекочут, и весь этот образ родины, пронизанный музыкой, становится всё ярче, всё ближе, и тут уже не выдерживаешь, и, прикрывшись ладонью, плачешь и плачешь».
Семён замолчал и попытался сыграть полонез Огинского, но на пятой ноте споткнулся, затем он начал сначала, но, после трёх попыток, так и не продвинувшись дальше пятой ноты, тяжело вздохнув, сказал: « Нет, брат, не получается. Пальцы Душу не чувствуют, а в музыке без этого никак нельзя».
Затем Семён попытался сыграть что-то другое, но захмелевшие пальцы упорно отказывались слушать его Душу, и тогда он, захлопнув крышку, облокотился на пианино, и погрузился в молчание.
И из-за того, что Душа Семёна в эти минуты, не смогла себя выразить в борьбе с непокорными клавишами, чёрному псу, олицетворяющему почерневшую Душу Филиппа, не удалось вволю навыться, и он съедаемый тоской, ушёл с полированной стенки пианино.
Пёс Филипп, охваченный какой-то неясной тревогой, начал ходить по комнате, обнюхивая пол, наконец, он подошёл к Семёну и стал принюхиваться к его грязным ботинкам, и тут его пронзило предчувствие того, что сейчас случиться что-то очень важное и радостное для него, будто бы откроется дверь и ввалиться в квартиру его родина, вместе с деревьями, с деревянными домами и с запахами, от которых засияет его почерневшая Душа.
Дрожь прошлась по телу пса Филиппа.
И вдруг Семён, резко встав из-за пианино, большими шагами направился к входной двери, а когда он открыл дверь, то обернувшись, сказал псу Филиппу, который уже бежал за ним: «Сиди здесь. Я сейчас сбегаю, займу денег, и мы сегодня же с тобой поедем на мою родину, в деревню. Нечего нам, брат, в этой столице делать. Я здесь, как оторванная ботва, засыхаю».
И Семён, застегнув пиджак и поправив воротник рубашки, вышел из квартиры и закрыл дверь, оставив растерянного пса Филиппа во мраке грязного коридора. Филипп, немного постояв, лёг возле резиновых сапог, и тут же заснул. Но сразу же, был разбужен вернувшимся Семёном, который заняв денег, радостно влетел в квартиру, и, схватив резиновые сапоги, стал запихивать их в рюкзак. Затем Семён, собрав ещё кое-какие вещи, нашёл кусок верёвки и, обвязав шею пса Филиппа, вывел его из квартиры.
Они быстро спускались по лестнице, и пёс Филипп, в одно мгновение, перестав быть бездомным, думал про себя, радостно виляя хвостом: « Вообще, это не плохая вещь, быть при хозяине».
Все события до этого момента происходившие, я лично сама видела и слышала, то сидя на ветке дерева, то на крыше дома, а всё что происходило в квартире Семёна, я наблюдала, сидя в открытой форточке, сначала на кухне, а затем, выглядывая из-за грязной шторы, которая беспрестанно колышась от сквозняка, то открывала передо мной душещипательную сцену, разыгранную Семёном и псом Филиппом возле пианино, то закрывала, и я слышала лишь звуки и голос, что производило на меня даже большее впечатление, так как я сразу же вспоминала свою беззаботную жизнь в доме у художника, а дело всё в том, что его мама очень любила слушать по радио спектакли, при этом часто роняя слёзы, и я, в свою очередь тоже обливалась слезами, сидя в своей большой клетке с деревянным ящиком на задней стенке, где я, забравшись через круглое отверстие, ночами спала на мягкой тряпочке.
Ну, так вот, я всё это говорю к тому, что сейчас мои описания дальнейших событий будут иметь налёт некоторой выдуманности, так сказать, лёгкий полёт моей фантазии. Вы же понимаете, что я никак не могла позволить себе такую разудалость, чтобы взять и махнуть с псом Филиппом и с Семёном на его родину. Поэтому дальнейшие события основываются на пьяных разговорах со своими собутыльниками Семёна, вернувшегося через две недели со своей родины, причём он повторял свой рассказ, неоднократно, каждый раз добавляя новые и новые детали. Ну и, конечно же, главную роль сыграло моё длительное изучение характера пса Филиппа, и моё пристальное всматривание в его душу, которое велось мною, естественно не с помощью глаз, а с помощью моей утончённой чувствительности к таинственным движениям и дыханию душ других существ, которые незримо соприкасаются друг с другом, просто многие этого не ощущают.
И так Семён, закинув на плечо рюкзак, шёл, нет, можно даже сказать порхал над опавшими жёлтыми листьями, которыми был укрыт узенький тротуар переулка. А пёс Филипп, то спрыгивая с тротуара на проезжую часть, то вновь запрыгивая на тротуар, и постоянно толкая Семёна, пытался изобразить из себя выдрессированную домашнюю собаку, при этом для пущего эффекта, он слегка погавкивал на встречных прохожих.
Затем они сели на троллейбус, и доехали до железнодорожного вокзала.
На вокзале Семён купил билет на электричку, побродил среди шумной разношерстной толпы, и присел на скамейку в ожидании поезда.
«Хорошая собачка, сообразительная, видать» - раздался сбоку чей-то голос.
Семён поднял голову и посмотрел на физиономию говорившего. Физиономия говорившего говорила сама за себя.
«Чего надо?» - грубо спросил Семён.
«Да, ты не шуми. Я тебя сразу приметил, вижу свой мужик. Я чего предлагаю? Ну, чтоб время скоротать, давай скинемся на бутылочку» - наклоняясь к Семёну, прошептал ценитель собак.
Семён сверкнул раздражённым взглядом, а Филипп, почуяв что-то недоброе, зарычал.
«Понял, понял» - произнёс незнакомец, пятясь назад, и сразу же исчез в толпе.
Семён посидел ещё некоторое время на скамейке, созерцая довольным взглядом привокзальную суету, и нежно поглаживая грязную лохматую спину пса Филиппа, который положил свою счастливую морду на его колени, а затем Семён и Филипп медленно направились к подъехавшей к платформе электричке.
Все четыре часа, которые они провели, трясясь в полупустом вагоне, они дремали, и лишь изредка, Семён, поглядывал в окно на название станций, чтобы понять, долго ли ещё до его родины.
Наконец электричка прибыла на конечную станцию, и Семён с псом Филиппом вышли на платформу. Над ними висело ласковое безоблачное небо родины, а из-за домов вылезал красный диск луны. Пёс Филипп никогда не видел, чтобы луна была такого необычного цвета, а когда он оглянулся назад, то даже присел от невероятного по красоте зрелища. Малиновый закат разлился по небу, и на фоне этого заката огромная чёрная стая птиц пронеслась над городом.
«Смотри, брат, какая красота! А ты чего это весь трясешься?» - поглаживая пса Филиппа, удивился Семён.
Пёс Филипп молчал, да, и что он мог сказать, разве понял бы его Семён. Впрочем, Филипп и сам ещё ничего не понимал. Его охватило какое-то неясное, но ошарашивающее чувство того, что он находится не просто на родине Семёна, а что это и его родина тоже.
«Ладно, брат, пойдём на автобус» - задушевно произнёс Семён, дёрнув за поводок ошалевшего пса Филиппа.
«Куды лезешь?! Людям места нет, а он с собакой прёт! А ну выходи!» - прокричала старушка-кондуктор, когда Семён попытался подсадить пса Филиппа на ступеньки автобуса.
Семён отошёл с псом Филиппом в сторону, и, развязывая верёвку на шее Филиппа, сказал: «Да, брат, видать, здесь нам с тобой не проскочить. Ну, ничего, ты, главное от вокзала далеко не уходи. У меня друг детства в колхозе работает шофёром, мы с ним завтра за тобой на машине приедем. Понял меня? Жди здесь».
И Семён, обняв пса Филиппа, и нежно погладив его по спине, схватил рюкзак и прыгнул в автобус.
Филипп, пошатавшись возле вокзала, решил, что неплохо бы пробежаться по городу, и пока ещё не совсем стемнело, исследовать его, и может быть даже найти что-нибудь вкусненькое на ужин.
И где-то примерно через час беготни по тихим улицам провинциального города, когда маленькие деревянные домики на его окраине стали тонуть вечерней мгле, пёс Филипп свернул в один из переулков, и вдруг его вновь охватило чувство близости родины, но теперь это чувство было в тысячу раз сильнее, до звона в ушах, до мурашек по телу, и Филипп бежал и бежал, сворачивая то в один переулок, то в другой.
«Да, что ж это я ношусь, как бешенный?» - подумал про себя пёс Филипп, и остановился, озираясь вокруг.
Ночь уже окончательно утопила город во тьме, и тишина властвовала над улицами и домами, и даже шелест листвы не нарушал её царственный покой.
Филипп, немного успокоившись, медленно прошёлся по какому-то маленькому узкому переулку, и, наткнувшись на куст, вдруг почувствовал, как в его измученной душе разлилось удивительное умиротворяющее тепло, и ему стало так хорошо и уютно возле этого почти голого куста, и уже больше ничего не хотелось искать, и пёс Филипп лёг и сразу же уснул.
И приснился ему сон.
Будто он ещё совсем маленький щенок играется с двумя другими, такими же, как и он, щенками, а рядом лежит большая красивая собака, и ласково улыбаясь, наблюдает за ними. Вдруг Филипп, бросив играть, начинает внимательно смотреть на большую собаку, он понимает, что это его мама, и он хочет запомнить её образ, будто бы чувствует, что никогда её больше не увидит. И вдруг образ лежащей рядом мамы начинает расплываться, Филипп, испугавшись, бросается к ней, и, уткнувшись в тёплую шерсть, плачет, но вот он начинает чувствовать какую-то пустоту вокруг себя, открывает глаза и видит, что вокруг никого нет. Ему становится страшно, и он снова закрывает глаза, и снова плачет, но уже совсем по-другому.
«Эй, ты чего в грязи валяешься? Болен, что ли?» - сквозь сон слышит пёс Филипп, и тихо прорычав, открывает заплаканные глаза.
Перед Филиппом на фоне утреннего неба стоял старый чёрный пёс, весь взъерошенный, и местами облезлый, толи от старости, толи от болезни. Пёс внимательно всматривался в морду Филиппа, вдруг что-то блеснуло в его усталых гноящихся глазах, и он, вильнув хвостом, воскликнул: «Да, ты не Филька ли случайно?»
«Да, Филипп» - удивлённо ответил пёс Филипп, вставая.
«Ну, дела! – прохрипел старый пёс, - я ж тебя ещё слепым щенком помню, ты изо всех щенят выделялся своим белым пятном на морде. Да, тяжёлые времена были. А я думал, что вас тогда во время облавы всех порешили. Как же ты уцелел?»
«Не помню, - ответил, опустив морду, Филипп, - ничего не помню, ни родителей, ни братьев. И где родился, не знаю».
«Да вот на этом самом месте, где ты сейчас стоишь и родился. Под этим самым кустом, Туча тебя третьим родила» - ответил старый пёс, с какой-то особой теплотой произнеся последние слова.
«А ты кем мне приходишься?» - спросил, заволновавшись, Филипп.
«Я то? Да, так, никем. Я твою маму, Тучу, любил тогда, а она даже и не догадывалась. Она в ту пору была в Волчка, в отца твоего, влюблена, - тут старый пёс оглянулся и вскрикнул, - Берегись!»
Раздался выстрел, и старый пёс рухнул возле Филиппа.
Пёс Филипп растерянно смотрел на лежащего в крови старого пса, и в его голове даже не появилась мысль о бегстве, и когда после второго выстрела его тело пронзила острая боль, он просто медленно опустился на то самое место, где немногим более года назад появился на свет, и, прижавшись к своей, только что обретённой родине, уснул навсегда.
Подул лёгкий ветерок, и маленький озябший жёлтый листочек упал на тёплую и счастливую морду пса Филиппа.

Канарейка, вся промокшая от слёз, закончив читать рассказ, подошла к своей любимой фарфоровой чашке, и залпом выпила остатки колдовского зелья. Горбатый котишка аккуратно сложил листочки рукописи, и, перевязав их красной шёлковой ленточкой, отнёс обратно в сундук. Он положил рукопись, чуть ли не на самое дно сундука, бережно завернув её в старый пуховый платок.
«А может, пса Филиппа не убили, может быть, он до сих пор счастливо живёт на своей родине, а собака Василиса стала его женой, и у них появились щенята. Ведь вы же, уважаемая канарейка, этого не знаете» - осторожно почти шепотом предположил космический гость.
«Как это ни печально, но всё было именно так. Утром, как и обещал, в город вернулся Семён, и застал тех живодёров как раз за очередным убийством. А потом в их машине он заметил среди убитых собак морду с белым пятном, это и был пёс Филипп. Семён, вернувшись с родины, несколько раз об этом рассказывал своим друзьям» - ответила канарейка.
«А даже, если бы это было не так, то всё равно жизнь этого пса при попадании в душу писателя была обречена, закончиться трагически, потому что искусство требует жертв. Я имею в виду высокое искусство. Это только в глупых бульварных романах герои живут долго и счастливо» - решил пофилософствовать горбатый котишка, и, отхлебнув из своего треснутого стакана простокваши, добавил: «Да, у тебя-то самого, что с героями произошло?! Космонавт вместо того, чтобы постараться выжить, сжёг горючие, ускорив этим свою смерть. А в твоей сказке, брошенная звездой планета высохла и замёрзла. А почему эта маленькая планета не попыталась найти другую звезду? Вон их, этих звёзд во вселенной великое множество, уж могла бы какая-нибудь звёздочка пригреть одинокую несчастную планетку. Так ведь нет! Значит не только у нас на Земле, но и во всей Вселенной существует единый закон, который ставит трагедию в искусстве на самую верхнюю ступеньку пьедестала. И хочешь того, или не хочешь, а герои должны умирать».
«Да, замолчишь ты, наконец! – прохрипела старуха-пророчица, - Наш гость с дороги утомился, помоги ему, лучше, залезть на нашу русскую печку, да, и сам проспись хорошенько, может, тогда перестанет к тебе в голову лезть всякая чушь».
Горбатый котишка, смиренно опустив голову, допил простоквашу, и, подойдя к инопланетному гостю, обнял его за худенькие плечи, и с помощью простых магических заклинаний, они воспарили над полом,  а затем, сделав небольшой вираж по избе, приземлились на самое сердце стыдливой красавицы-избы, я имею в виду, на полыхающую жаром печку, и задёрнули красную в белый горошек занавеску.
Кактус Ваня весь в слезах, как в росе, вздыхал и ёрзал в своём горшке, но наконец, усмирив свои разбушевавшиеся чувства, он, так же, как и горбатый котишка, используя магические заклинания, перенёсся на свой подоконник.
Паршивый кот Чародей подумал о том, что если он сейчас сразу ляжет спать, то наверняка, после прослушивания трагического рассказа, ему приснится какой-нибудь кошмар, в котором, вместо того, чтобы спокойно нежиться на перине, придётся убегать во сне от живодёров с ружьями, и беспрестанно вздрагивать от выстрелов, поэтому Чародей решил, немного прогуляться по тихим улочкам нашего прекрасного города в эти последние минуты пречистого утра. Паршивый кот Чародей тяжело вздохнул, и грустно посмотрел сначала на печку, потом на кактуса Ваню, с иголок которого упали последние слезинки, и наконец, встав из-за стола, он задумчиво промяукал: «Если бы подчиняясь законам искусства, герои умирали только в произведениях кровожадных словоплётов, то это ещё, куда ни шло, захлопнул книгу, поглядел, а вокруг все живы. Но когда сама Жизнь, заигравшись, без разбору давит и пожирает всех попадающихся ей под горячую руку, и при этом её зловещий лик светится непогрешимой правотой, и не найдёшь на нём ни тени вины, ни слёз раскаянья, становится страшно до такой степени, что хочется быстрее открыть книгу, и тщательно вытерев лапы, залезть в неё, и больше уже никогда не вылезать, блуждая среди выдуманных героев, и наслаждаясь их искусственными страданиями, обильными слезами и неминуемой смертью в конце, до которой, впрочем, можно и не дочитывать, а отлистав сотенку страниц, начать читать заново, о том времени, когда все были живы и счастливы».
Паршивый кот Чародей ещё раз тяжело вздохнул, и, не дожидаясь откликов на свои печальные размышления, вышел из избы. 
Тем более по-другому и быть не могло, потому что я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, в эти самые минуты нахожусь в доме волшебника с улицы Времени, как вам уже известно, являющегося биографом паршивого кота Чародея, и читаю очередную главу, написанную волшебником после того как он вернулся от скрипки.
Волшебник с улицы Времени, написав за несколько минут три страницы, и успокоив на время свой писательский зуд, лёг на диван, и, укрывшись пледом, заснул.
Я же изучая эти свеженаписанные страницы, прибываю в каком-то загадочном тумане, и никак не могу понять, на что же это намекает в своём повествовании биограф паршивого кота Чародея. К тому же на полях этих трёх листков было нарисовано несколько рисунков, как будто волшебник пытался изобразить события сегодняшнего дня в комиксах, что совершенно не соответствовало его серьёзным, можно даже сказать, чопорным взглядам на жизнь. Но даже рисунки не вносили ясность в то, что произошло несколькими минутами ранее в нашем городе, так как на рисунках все персонажи были изображены исключительно со спины, и если кота Чародея ещё можно было узнать, и тем более, не говоря уже о Засохшей Яблоне, на которую с какой стороны не посмотри, мгновенно всю Душу охватывает невыразимая печаль, но вот изображённый со спины человек в чёрном плаще, никого мне не напоминал. А он, этот чёрный человек, не прошеным гостем заявился в наш город, и даже не побоялся особого аромата, которым, благодаря пречистому утру, был в эти минуты пропитан воздух.
И так волшебник с улицы Времени, пребывая в священном творческом экстазе, охваченный пророческими видениями, внимательно наблюдал, как я уже говорил со спины, за чёрным человеком. И хотя чёрный человек не торопливо брёл по улицам нашего прекрасного города, биографу паршивого кота Чародея никак не удавалось его догнать, и заглянуть ему в лицо. И даже, когда чёрный человек, войдя в переулок Тяжёлого Времени, остановился возле полусгнившего колодца, и медленно зачерпнув из него нашей удивительной водицы старым помятым ведром на ржавой цепочке, долго нюхал её, толи, наслаждаясь морским запахом, толи в раздумье, пить эту странную воду, или выплеснуть обратно в колодец, так вот даже за это время, пока чёрный человек стоял у колодца, пророческое видение волшебника, как ни старалось, не могло подлететь к нему поближе. Толи невидимые таинственные силы, сопровождавшие чёрного человека, не давали приблизиться, толи Засохшая Яблоня, обладающая, как вы помните, удивительной чувствительностью, почуяв что-то недоброе, мгновенно выстроила невидимую стену, в которую безуспешно билось пророческое видение волшебника. Но как бы там не было, чёрный человек положил на землю возле колодца свёрток, который он всё это время держал в левой руке, и, взявши обеими руками ведро с водой долго и жадно пил, фыркая, и временами останавливаясь для того, чтобы ещё раз внимательно принюхаться к странному аромату. И, наконец, напившись, чёрный человек пошёл дальше по переулку Тяжёлого Времени, но дело всё в том, что свёрток так и остался лежать возле колодца, и было совершенно непонятно, толи чёрный человек забыл его, толи специально оставил здесь, зная о том, что колодец очень популярен в нашем городе, и этот таинственный свёрток, естественно, будет быстро обнаружен кем-нибудь из наших жителей.
Когда же невидимая стена исчезла, пророческое видение биографа паршивого кота Чародея смогло вновь погнаться за незнакомцем, но проследовав за ним до улицы Неисполненных Желаний, пророческое видение не решилось лететь дальше, потому что, сразу же за этой улице начинались переулки, покрытые мрачным туманом, которые, как вы помните, у нас называются «закоулками души».
А чёрный человек, так и оставшись для волшебника с улицы Времени, таинственным незнакомцем, не страшась мрачного тумана, вошёл в «закоулки души», и исчез.
Пророческое видение волшебника, поднявшись над крышами нашего прекрасного города, полюбовалось последними минутами пречистого утра, и вернулось в переулок Тяжёлого Времени, а тут как раз, и паршивый кот Чародей, свернув с улицы Времени, в тяжёлых раздумьях о жизни и об искусстве, медленно приближался к полусгнившему колодцу.
И я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, аккуратно сложив листки свеженаписанной рукописи волшебника с улицы Времени, в одно мгновение ока, переношусь в переулок Тяжёлого Времени, чтобы не с чужих, хоть и пророческих, слов, а лично проследить за паршивым котом Чародеем, который в эти минуты, согласно записям своего биографа, уже подходил к нашей удивительной Засохшей Яблоне. 
Засохшая Яблоня, почувствовав каждой своей сухой веточкой приближение вселенской печали, которую тащил в себе паршивый кот Чародей, встрепенулась, и, затрещав, уронила маленькую корявую ветку на землю, и в этот момент над нашим прекрасным городом разлился нежный колокольный звон часов, вырвавшись из раскрытого окна квартиры Артура Хаоса.
Так закончилось пречистое утро.
И у меня, как обычно, пропадает всякое желание описывать события, происходящие в это, наступившее за утром, самое лживое время суток. Ведь, посудите сами, ночью над нами небо усеяно звёздами, а приходит день и нагло, без спросу, прячет от нас эту невероятную красоту, предлагая взамен пустое голубое небо, или же, ещё чего хуже, навалит на небо чёрных туч, и вот только и смотри, как бы не пошёл дождь.
Кстати сказать, мысли о дожде и туче, посетили и Засохшую Яблоню, но, только, в более привлекательном, поэтическом виде, которые она решила применить в терапевтических целях, и постараться выплеснуть бальзам на мрачную душу паршивого кота Чародея, и рассказать ему сказку, рассказанную ей скорпионом Сашкой, а тот в свою очередь, услышал эту сказку ещё, когда жил в пятилитровой банке у своих прежних хозяев. Помните, как маленькая девочка рассказывала своей бабушке сказку про собаку Сашку, так вот, эта самая девочка однажды написала сказку о дожде, который жил на большой чёрной туче, и ей очень захотелось эту сказку кому-нибудь рассказать, а дома, как нарочно, никого не было, и тогда она поставила на стол банку, в которой жил скорпион Сашка, разбудила его, постучав карандашом по стеклу, и когда наш Сашка вылез из-под гнилой коряги, она стала с выражением читать ему свою сказку.
Так вот, когда паршивый кот Чародей дотащил свою вселенскую печаль до Засохшей Яблони, Яблоня, нежно погладив его корявыми ветвями, проскрипела: «Вижу, Чародеюшка, что ты сегодня не в духе. Присядь возле меня, отдохни».
«Ох, и не говори, Яблонька, - тяжело вздохнул паршивый кот, - такого я за сегодняшнее утро наслушался, что даже спать испугался, и решил немного прогуляться. Мы сегодня со старухой-пророчицей подобрали потерпевшего аварию космического пришельца. Привели в избу, напоили, обогрели, а он нас за всё хорошее, окатил ушатом своих рассказов, пропитанных зловещим холодом Вселенной. Правда, наша канарейка, ему в отместку, рассказала трагедию пса Филиппа, от которой его теперь отогревает наша печка. Но мне от этого не легче».
И паршивый кот Чародей сел под Засохшую Яблоню, и прижавшись спиной к её шершавому стволу, опустил свою лохматую голову и закрыл глаза.
«Послушай, Чародеюшка, - проскрипела Яблоня, уронив ещё одну маленькую сухую веточку, - я расскажу тебе сказочку, она, правда, не очень весёлая, но вселенского холода в ней уж точно нет, хоть и действие этой сказки происходит высоко в небе.
И так, как же она начинается? Ах, да, вспомнила!

Дождь сидел на Туче и, улыбаясь, поглядывал на землю.
«Эх, сейчас, как обрушусь на вас, то-то вы у меня все побегаете!» - засмеялся Дождь.
И Туча не выдержала и тоже засмеялась.
А внизу на земле услышали гром.
Тут мимо Тучи пролетело несколько облаков. Туча, недовольно посмотрев на них, сказала: «Что за пустой народец, эти облака?! Такие лентяи! Только и умеют, что летать, да и то лишь с помощью ветра. Ну, хотя бы что-нибудь сделали за свою жизнь! Полетают, полетают и исчезнут, так ничего и не свершив. И зачем они, вообще, появляются на небе? Ну, а ты чего смеёшься? – обращаясь к Дождю, продолжала ворчать Туча, - Много ли ты умеешь? Поливаешь, да и только. Впрочем, я тоже хороша. Катаю тебя всю жизнь, будто лошадь какая. Эх, заняться бы делом! Замок какой-нибудь воздушный построить! И когда только ты меня оставишь в покое?!»
«Не ворчи» - проговорил сквозь смех Дождь, и засмеялся ещё громче.
Туча вздохнула и тоже рассмеялась.
Они были совершенно одни в огромном небе, и можно было лететь куда угодно, и поэтому они никуда не летели, а только покачивались на одном месте.
Сегодня утром на землю вернулся беззаботный воскресный день.
Муравьи, собаки, бабочки ползали, спали и летали. Люди расхаживали по улицам, то присаживаясь на лавочки, то вдруг вставая, и направляясь неизвестно куда и зачем, со счастливым выражением на лицах.
Солнце висело над землёй, доброе и нежное, и щекотало лучами уснувшие деревья. Впрочем, говоря по правде, деревья давно проснулись, и теперь, лишь претворялись спящими. Да, и как можно спать, когда все твои листочки шелестят и хихикают!
Дождь пододвинулся к краю Тучи, и, перестав смеяться, сказал: «Пора», и спрыгнул вниз.
Дождь упал прямо на спящую собаку, и зажмурился.
Собака слегка повела ухом, открыла один глаз, улыбнулась, и снова закрыв глаз, стала досматривать свой собачий сон.
Дождь, покинув собаку, весело побежал по городу, поливая людей, лавочки, деревья, в общем, шалил во всю, и даже несколько раз попал под машину.
Но через некоторое время, Дождь заметил, что на него никто не обращает внимания.
Дождь остановился, и обвёл всех недоуменным взглядом.
«Что же это такое?! – подумал он про себя, - Все спокойно разгуливают, будто меня нет среди них. Решительно, никто не хочет меня замечать. Я, понимаете ли, выбиваясь из сил, стараюсь принести хоть какую-то пользу. Ну, хоть кто-нибудь бы взглянул на меня с благодарностью. Нет, ничего не хотят замечать. Ну, и пожалуйста. Только я не желаю вас больше видеть».
И Дождь, обидевшись, вернулся на Тучу.
Глупенький Дождь, он не понял того, что люди, деревья, муравьи, лишь делали вид, что его не замечают. Они были рады Дождю, и не хотели прятаться, и, веселясь в душе, шли по улицам, ползли по мокрой тёплой земле, и шелестели листвой.
А Дождь, съёжившись, лежал на Туче и плакал.
«Да, не реви ты, - сказала Туча, промокшая от слёз Дождя, - давай полетим куда-нибудь. Для тебя везде найдётся работа. И я никак не возьму в толк, зачем тебе нужна чья-то благодарность? Ну, скажи мне, что ты с ней будешь делать? Положишь её ко мне на спину? Так, я её тут же выброшу. Мне хватает того, что я тебя таскаю. И, представь, не собираюсь просить у тебя благодарности. Вздор какой-то! Лично мне, благодарность совершенно не нужна».
Туча качнулась, и полетела, куда глаза глядят, унося на своей спине Дождь, который наплакавшись, успокоился и заснул.
Туча летела в огромном синем небе, и время от времени, посматривая на землю, замечала, как внизу, люди, собаки, деревья с любопытством смотрят на неё, и ждут того радостного мгновения, когда она подарит им нежные дождливые капельки.
И вот, наконец, Солнце, погладив своими нежными лучами Дождь, разбудило его. И Дождь, смахнув с сонного лица последнюю слезинку, сказал: «Знаешь, Туча, ты права, не нужна ничья благодарность. Ведь я делаю своё любимой дело, и когда оно у меня получается хорошо, то я счастлив. А больше мне ничего и не надо».
Они продолжали лететь в огромном синем небе.
Туча рисовала в своей голове красивые воздушные замки, которые она надеялась когда-нибудь построить.
А Дождь, сидя на краю Тучи, смотрел на землю и улыбался».

Засохшая Яблоня, закончив рассказывать сказку, нагнулась к сидящему под ней паршивому коту Чародею, и нежно погладила его лохматую голову своими сухими корявыми ветвями, обронив на лапу Чародея маленькую веточку с одним засохшим листочком.
Паршивый кот Чародей взял веточку, понюхал её, тяжело вздохнул, и, поднявшись, закрепил этот обломок с листочком на Яблоне, вставив его в трещину на толстой ветке.
Засохшая Яблоня улыбнулась, и паршивому коту Чародею почудилось, будто на его душу, кто-то вылил целый кувшин тёплого парного молока, и он, вновь развалившись под Яблоней, забыл о своей вселенской печали, и погрузился в блаженное созерцание своей души, затормозив этим череду событий, которые были описаны скупыми, даже можно сказать, бездушными фразами в его биографии пророческим пером волшебника с улицы Времени.
Но так порой хочется, облокотившись на ствол какого-нибудь дерева, или просто развалившись на траве, послушать незатейливую сказку, и забыв о том, что надо куда-то спешить и что-то делать, впасть в иллюзию счастья, оставив, стоять перед собой нетерпеливую жизнь в полном недоумении.
Но жестокие законы, неизвестно кем выдуманные, требуют от писателя не останавливаясь тащить ненавистный сюжет, в котором я лично не вижу абсолютно никакого смысла. Более того, сюжет, с одной стороны, создаёт атмосферу какой-то выдуманности, что категорически несовместимо с моей миссией летописца, а с другой стороны, о чём сюжет способен поведать, и в чём он может помочь разобраться, когда мне чуть ли не ежеминутно приходиться погружаться и плутать в потёмках души, то одного, то другого жителя нашего прекрасного города.
И вот сейчас, мгновенно переместившись в комнату волшебника с улицы Времени, я вновь вчитываюсь в свеженаписанные страницы биографии паршивого кота Чародея, и просто поражаюсь жалкому рабскому описанию происходящего, в котором используются такие слова, как: подошёл, встал, наклонился, взял, и не единого слова о том, что чувствовал в это время главный герой биографии? Какая боль пронзала его сердце? Какие черви вгрызались в его душу? А ещё в пророческих записях волшебника ни слова не сказано о том, как Засохшая Яблоня, пытаясь излечить душу Чародея, рассказала ему простенькую сказку о Дожде. Ну, конечно же, для биографа это всё сентиментальности, ему лишь надо, чтобы паршивый кот подошёл к полусгнившему колодцу и поднял таинственный свёрток, оставленный чёрным человеком.
И вот я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, уже порхаю над полусгнившем колодцем, вдыхая аромат его уникальной водицы, и вижу, как безжалостная Судьба, вытаскивает паршивого кота из его собственной души, которая в эти блаженные минуты пребывания под Яблоней, беззаботно купалась в тёплой молочной реке, разлившейся настолько, что затопила сказочные кисельные берега, в надежде обрести статус молочного моря. Холодная рука Судьбы подняла за шкирку несчастного кота Чародея и потащила его тело к колодцу. И тело, которое уже несколько лет ходило только на двух задних лапах, было в эти секунды унижено Судьбой до такой степени, что перебежало через переулок Тяжёлого Времени на всех своих четырёх лапах. Правда, возле колодца паршивый кот Чародей вновь поднялся на две задние лапы и внимательно поглядел на своё отражение в воде. Это было, конечно, большой неосторожностью с его стороны.
У всех в жизни бывают моменты, когда лучше не смотреть на себя в зеркало, а уж тем более, в воду. И мне сразу лезет в голову тот случай из сказки, где Иванушка, испив водицы, увидел себя настоящим козлом, да, и другой случай, уже из мифологии, не до чего хорошего Нарцисса не довёл. Так и паршивый кот Чародей, взглянув на своё отражение в колодце, увидел вместо своих красивых зелёных глаз, две чёрные дырки, из которых, фонтанируя, вырывался мрак Вселенной, и через мгновение, холодное с редкими звёздами небо, растеклось по всей поверхности воды, и злобно плескаясь, пыталось поглотить гнилые брёвна колодца, не насытившись съеденным отражением лохматой морды паршивого кота.
Чародей с ужасом подумал о том, что вирус вселенской печали, от которого страдал космический гость, теперь попав в его душу, заставил мутировать скромную кошачью печаль до размеров вселенской тоски. Но тут, в голову паршивого кота пришла другая мысль, которая вызвала в нём ещё, куда больший ужас, а мысль эта заключалась в том, что он окончательно стал призраком, ведь он не увидел своего отражения в колодце, и что его, наконец, настигла кара за то, что он незаконно покинул мираж соседнего города и поселился в нашем прекрасном Хаосе.
Паршивый кот Чародей в испуге отскочил от колодца, но споткнулся о таинственный свёрток, который до этого времени он никак не желал замечать, погружённый в свои душевные проблемы. И вот теперь, наконец, пророческое видение волшебника с улицы Времени может потешить своё тщеславие, потому что паршивый кот Чародей, согласуясь со словами из своей биографии, наклонился и поднял что-то непонятное, завёрнутое в чёрную бумагу. Он осторожно разорвал бумагу и увидел тетрадь, на которой было написано «Второй концерт для скрипки с ветром».
Паршивый кот Чародей положил тетрадь на гнилые брёвна колодца и открыл первую страницу, затем он заглянул на вторую страницу, потом на третью и на четвёртую, но как вы уже догадались, он ничего не увидел, кроме нот, прыгающих, то вверх, то вниз, то вдруг, безрассудно взлетающих над нотным станом, а особенное недоумение, даже слегка переходящее в чувство сострадания, у паршивого кота, вызвали ноты, растерянно парящие в пустоте под нотным станом, как будто кто-то наказал эти ноты за свободолюбие, или, в худшем случае, за их чрезмерную прыткость.
И если, читая, скажем, прозаическое произведение, ещё можно, но конечно хорошенько вглядевшись, вычитать какую-нибудь информацию, которая обычно скрывается между строк, или бывает даже достаточно одной буквы или символа, несущих понятные всем образы, для того, чтобы оттолкнувшись от них, расшифровать текст, или, по крайней мере, навыдумывать отсебятину, от которой бы исходил лёгкий аромат истины, но эта размалёванная нотами тетрадь, своей таинственной замысловатостью переплюнула даже китайскую грамоту, и паршивому коту Чародею не оставалось ничего делать, как только закрыть загадочные письмена. И он, раздражительно прошипев, с шумом захлопнул тетрадь.
Непонятая, паршивым котом, тетрадь не вынесла такого грубого обращения к себе, и, поддавшись, всего лишь на мгновение появившейся, мысли о своей бездарности и никчёмности, резко сиганула в пучину колодца.
Паршивый кот Чародей от неожиданности растерялся настолько, что около минуты простоял, как вкопанный, не способный пошевелить не то, что лапой, а даже ухом.
А когда он, наконец, выйдя из оцепенения, осознал весь трагизм случившегося, его несчастная душа тут же была раздавлена огромным шершавым камнем вины, упавшем на неё. И паршивый кот Чародей, или точнее, его сгорбившееся лохматое тело, тщательно заметая хвостом следы, безропотно залезло на гнилые брёвна колодца, и, не смотря на то, что паршивый кот, только несколькими минутами назад, ужасался, созерцая в чреве колодца холодное и зловещее небо с редкими тусклыми звёздами, его лохматое тело, ни на секунду не задумываясь, прыгнуло в мрачный образ бесприютной чёрной Вселенной.
И проглотив Чародея, образ Вселенной, довольный тем, что насытился сразу двумя жертвами, ещё долго облизывал гнилые брёвна нашего уникального колодца.
Засохшая Яблоня вскрикнула и уронила ту самую веточку с одиноким сморщенным листочком, которую паршивый кот Чародей так нежно и заботливо укрепил на её толстой корявой ветке.
Брошенный Дом вздрогнул, заскрипев старой перекошенной оконной рамой с треснутым стеклом, и разбудил скорпиона Сашку. Сашка вылез из подвала, и недовольно озираясь по сторонам, спросил Засохшую Яблоню: «Что случилось?»
«Чародей…» - только и смогла сказать Яблоня, протягивая корявые ветви в сторону полусгнившего колодца.
А тем временем паршивый кот Чародей бесстрашно бороздил мрачные глубины зловещего образа Вселенной, в поисках оскорбленной им нотной тетради. И если образ Вселенной в сумасбродной голове паршивого кота Чародей практически не имел границ, то таинственное чрево нашего уникального колодца было довольно таки скромных размеров, и Чародей, в конце концов, уткнулся мордой в нотную тетрадь, которая нервно размахивая  размалёванными листами, пыталась глубже зарыться в песок. О чём она думала в эти мгновения? В какие дали уносили её мысли? Может быть, нотная тетрадь мечтала о той минуте, когда она увидит наполненные восторгом и удивление глаза какого-нибудь археолога, который откопает её через много лет в уже высохшем и полностью сгнившем колодце, и как он заботливо смахнёт с неё песчинки нежной пушистой кисточкой, а затем с любовью возьмёт её на руки, и тогда она, слегка промокшая от слёз благодарности, раскроет перед ним свои таинственные письмена.
Но вместо восторженных глаз археолога тетрадь-утопленица увидела лохматую морду паршивого кота Чародея, а затем она почувствовала, как острые когти, впившись в один из её таинственных листов, надорвали его, и тогда нотная тетрадь поняла, что сопротивляться бесполезно, и покорно сложив свои листы, она отдалась в лохматые лапы своей судьбы, роль которой так самозабвенно исполнял паршивый кот Чародей.
Чародей, схватив зубами тетрадь, отправился в обратный путь, и через несколько мгновений он вернулся в наш прекрасный город, и аккуратно положив нотную тетрадь на землю возле колодца, паршивый кот долго и тщательно отряхивался, разбрызгивая вокруг себя капли воды, каждая из которых несла в себе часть зловещего образа чёрной Вселенной, но когда капли падали на нежную и сострадательную землю Хаоса, от зловещего образа Вселенной не оставалось даже мокрого следа.
«Ты что же это, паршивец, делаешь! – прошипел скорпион Сашка, поднимая страшный хвост, - теперь же всем, кто приготовит чай из воды, в которой ты искупался, будет ночами твоя нечестивая морда сниться!»
«И не просто будет сниться, а под аккомпанемент «Второго концерта для скрипки с ветром» - гордо ответил паршивый кот Чародей.
И скорпион Сашка не успел даже глазом моргнуть, как вдруг перед ним очутилась мокрая тетрадь, которую крепко держал в своих лапах паршивый кот.
«Полюбуйся! Нашёл её возле колодца, и только я попытался к ней принюхаться, так она от меня в колодец сиганула! Вот и пришлось этого подкидыша спасать. Так что теперь вода в нашем колодце пропитана духом моего благородного порыва, и все, кто напьётся из него, будут обуреваемы желанием спасти кого-нибудь».
«Ох, и напугал же ты меня, Чародеюшка! – проскрипела Засохшая Яблоня, - Я уж и сама хотела броситься в колодец, чтоб тебя спасти!»
«Подвиг- штука заразительная, Яблонька! – промяукал паршивый кот, виляя мокрым тощим хвостом.
«Давай посмотрим, что там, в этой тетради написано» - прошипел скорпион Сашка, и попытался открыть мокрую обложку.
«Да, ничего там нет, кроме нот» - оттолкнув Сашку, раздражённо промяукал Чародей, и, прижав тетрадку к мокрой груди, добавил: «Говорят, Скрипка вернулась, полечу к ней с подарочком. Может этому мокрому подкидышу повезёт, и он найдёт любовь и понимание у нашей непутёвой Скрипки». 
«Любовь найти легко, а вот понимание…» - воздохнул скорпион Сашка, и, опустив хвост, пополз в свой подвал.
Чародей подошёл к Засохшей Яблоне, поднял веточку с маленьким сморщенным листочком, и вновь закрепил её на толстой корявой ветке. Яблоня не успела даже скрипнуть в знак благодарности, как паршивого кота Чародея и след простыл.
В следующее мгновение кот Чародей материализовался на улице Чудес, и, сняв со своей души огромный шершавый камень вины, который, как вы помните, упал на его душу в тот момент, когда оскорблённая им нотная тетрадь решила утопиться, он аккуратно положил камень, как раз напротив окна, где жил уже известный вам писатель-волшебник. Почему паршивый кот решил положить камень с души именно на это место, сказать трудно, но то, что Чародей всегда всё делает с определенным умыслом, можно предположить следующее: когда волшебник в очередной раз посмотрит в окно, чтобы насладиться унылым видом улицы Чудес, он сразу же, обратит внимание на этот огромный камень, и вспомнит о том, что он до сих пор не снял со своей души камень вины за сбежавшую из его рассказа Джоконду. Ведь, как вы помните, у нас никто не верит в то, что спящая Джоконда, возвращённая в свой зловещий пейзаж, женихом главной героини рассказа волшебника, является той самой Моной Лизой, или, как нежно назвал её дворник Терентий, Елизаветой, и, что она до сих пор скитается в мираже соседнего города, из которого человеку с чистой душой не так-то просто выбраться.
И теперь, заметив этот огромный шершавый камень, волшебник решится, наконец, написать новый рассказ, в котором он расскажет о торжественном возвращение настоящей Джоконды в картину, и об изгнании самозванки впавшей в летаргический сон. Но тут надо поступить очень осторожно со спящей красавицей. Я согласен, что из рассказа её надо вынести, потому что две Джоконды вызовут не здоровые споры и не только среди героев рассказа, но и среди жителей нашего города, что повлечёт за собой разделение общества на два лагеря, каждый из которых будет отстаивать подлинность одной Джоконды и обвинять другую Джоконду в том, что она является бездарно выполненной копией. И ни кому даже в голову не придёт то, что картина, висящая на стене в комнате главной героини рассказа, естественно, копия великой картины Леонардо да Винчи, об этом, в первую очередь, говорят её скромные размеры. Конечно волшебник с улицы Чудес мог бы перенести действие своего рассказа в Лувр, но тогда могут усложниться и без того натянутые отношения главной героини и её жениха, в связи с тем, что не в меру чувствительную героиню, теперь будут окружать галантные французы, в которых очень сложно не влюбиться. И я уже не говорю о том, сколько будет пролито слёз Моной Лизой и Елизаветой, что наверняка, придётся отводить место на улице Чудес под лужу из их горючих слёз. А как на это посмотрит Артур Хаос, не увидит ли он в этом пародию на его никогда не высыхающую лужу из слёз, которая, как вы помните, расположена в начале переулка Тяжёлого Времени.
Так что я считаю, что надо аккуратно, не разбудив, вынести спящую красавицу из рассказа, но не изгонять её из нашего города, а поселить, скажем, в Брошенном Доме, обязав скорпиона Сашку охранять её, ведь эта ответственная должность, как нельзя лучше, подходит к его зловещему виду, особенно, когда он поднимает свой хвост с жалом на конце.
А там возможно, придёт время, когда в нашем городе появится какой-нибудь новый житель, который будет очарован спящей красавицей и, проникнув тайком в Брошенный Дом, поцелует её, и она проснётся для новой любви и для простого человеческого счастья.
Но простите меня, неприкаянную Душу волшебника с улицы Печали, за то, что бросив повествование, я так долго купалась в океане своих фантазий, хотя паршивый кот Чародей больше не предпринимал никаких действий, он лишь, трагически склонив мокрую морду, уже несколько минут стоял, для приличия, возле оставленного им камня, но наконец, выйдя из оцепенения, Чародей соскрёб со своей души налёт вины за другие более мелкие прегрешения, и растворился в воздухе, оставив после себя на земле три больших капли, в которых свирепствовал зловещий образ чёрной Вселенной.
Как только Чародей исчез, ворона Варвара, внимательно наблюдавшая за его действиями, покинула гнездо на вершине высушенного эвкалипта и, нарушая сонную тишину Хаоса, усталого после нечистой ночи, взмахами своих огромных чёрных крыльев, опустилась на камень, сброшенный с души паршивого кота. И тут она увидела три капли воды, которые вместо того, чтобы переливаться всеми цветами радуги под нежным и ласковым солнцем, уподобились трём дыркам в земле, сквозь которые ворона Варвара, наклонившись, чуть было не провалилась во мрак холодной бесприютной Вселенной. Варвара ещё не знала о том, что в нашем прекрасном городе появился новый житель, который уже успел заразить паршивого кота Чародея вирусом вселенской печали.
Хотя ворона Варвара, будучи в гостях у Скрипки, слышала пророчество волшебника с улицы Времени о том, что в нашем городе сегодня появится новый житель, но конкретно, что он собой представляет, волшебник собравшимся, объяснять не стал. А, наверное, стоило бы.
И теперь в первую очередь будут обвинять именно ворону Варвару, как ответственную за душевное спокойствие Хаоса, за то, что она, заснув на своём посту на вершине высушенного эвкалипта, проворонила нелегальное проникновение в наш прекрасный, но очень ранимый город, посланца зловещего космоса.
А зараза вселенской печали уже не на шутку стала распространяться по нашему городу, и внимательный читатель наверняка заметил, что общая атмосфера моей летописи стала отдавать душком мрачности, именно с того момента как был обнаружен на пустыре Одиночества старухой-пророчицей и паршивым котом Чародеем, потерпевший аварию космический странник.
Значит, вирус вселенской печали поселился и во мне, неприкаянной Душе волшебника с улицы Печали, потому что и я дышала одним воздухом с таинственным пришельцем, витая над ним в то самое время, когда его вели к нашему городу по дороге Смерти.
Ворона Варвара спрыгнула с камня вины паршивого кота Чародея, осторожно прошлась между другими камнями, сброшенными с душ наших жителей, внимательно обследуя таинственную землю улицы Чудес, и наконец, вновь вернулась к камню вины паршивого кота, но к этому времени три капли со зловещим образом чёрной Вселенной уже успели раствориться в нежной и сострадательной земле Хаоса.
И ворона Варвара, успокоив себя тем, что зловещий образ Вселенной ей всего лишь померещился, подпрыгнула и, снова нарушая сонную тишину Хаоса взмахами огромных чёрных крыльев, полетела в своё гнездо на вершине высушенного эвкалипта.
А тем временем, паршивый кот Чародей материализовавшись  в комнате Скрипки, сидел на подоконнике, прижав нотную тетрадь к мокрой груди, и, задумавшись, вдыхал аромат чая под название «Возвращение блудного сына», который до сих пор не выветрился после ночного чаепития.
Скрипка, положив гриф на маленькую подушку, тревожно спала, слегка подрагивая струнами.
Кактус Степан дремал, склонив мясистые колючие ветви к сырой земле в своём горшке, которая была вся усыпана мелко нарезанной разопревшей травой от заварки.
Царствование дня в нашем прекрасном Хаосе проходило под чуть слышный храп его жителей. День, съедаемый изнутри собственной лживостью, шатался по улицам, залезал в дома через раскрытые окна, но никто не желал обращать на него внимания.
Даже чуткая ко всему Засохшая Яблоня опустила ветви и притворилась спящей, хотя в глубине её ствола чувство сострадания к лживому дню пыталось добраться до корней, но гнилые корявые корни не желали пропускать чувство сострадания в нежную землю Хаоса, иначе земля Хаоса одарила бы состраданием неприкаянный день, и он бы легко перенёс нашу тихую ненависть.
Паршивый кот Чародей хоть и не спал, но на день не обращал никакого внимания, несмотря на то, что день, вертясь вокруг него, усердно высушивал его мокрую шерсть. И пока Чародей наслаждался неумолимо исчезающим ароматом чая «Возращение блудного сына», стараниями дня, его хвост вновь стал пушистым, и слегка покачиваясь, искрился освещаемый огарком свечи. Блохи, искупавшиеся вместе с паршивым котом в колодце, собравшись на опушке его дремучей шерсти, я имею в виду, на месте лишая, оживлённо обсуждали своё подводное приключение.
А когда пламя свечи вздрогнув, погасло, и аромат чая был нагло унесён, на мгновение залетевшим в комнату лёгким ветерком, паршивый кот Чародей слез с подоконника, положил нотную тетрадь на стол, затем пододвинул стол ближе к дивану, естественно, разбудив кактуса Степана, который с испугу ощетинился и, грозно замахав колючими ветками, прошипел: «Ты что делаешь, паршивец?!»
«Сейчас увидишь» - не обращая внимания на Степана, промяукал себе под нос Чародей, вытаскивая из-за кресла слегка погнутый пюпитр, и сдунув с него пыль, он поставил его рядом со столом, напротив лежащей на диване Скрипки. Потом он пододвинул горшок с возмущённым кактусом Степаном к самому краю стола, так чтобы Степан смог дотянуться ветвями до пюпитра, и положил на пюпитр нотную тетрадь.
«Вот так!»- громко и торжественно произнёс паршивый кот Чародей, садясь на диван рядом со Скрипкой, но увидев лежащую на буфете новую свечу, вскочил и, очистив блюдце от расплавившегося воска, закрепил на нём свечу и зажёг её, затем он поставил блюдце рядом с кактусом Степаном и вновь сел на диван.
Разбуженная Скрипка, звеня струнами, приподнялась с подушки и, облокотившись на спинку дивана, удивлённо посмотрела на паршивого кота, сидящего рядом: «Чародеюшка, ты ли это?! Ты же…»
«Этот паршивец, уже как полгода живёт в избе старухи-пророчицы. И я гляжу, не собирается возвращаться в мираж соседнего города» - возмущённо прошипел кактус Степан, пытаясь отодвинуться от края стола, отталкиваясь ветвями от пюпитра.
«Не трогай пюпитр, колючка, будешь сейчас Скрипке помогать - промяукал Чародей, и, обняв Скрипку, восхищённо посмотрел на нотную тетрадь, лежащую на пюпитре, - Принёс я тебе, Скрипочка, подарочек в честь твоего бесславного возвращения в Хаос. Вот смотри, только что нашёл возле нашего уникального колодца. Откуда она там взялась? Неизвестно. Но нрав у этого подкидыша, такой же, как у тебя, неугомонный. Представляешь, она от меня в колодец сиганула, пришлось её спасать. Ноты, вроде бы, все на месте. Видно, наша колодезная водица проявила к ним сочувствие, даже все хвостики у нот целы и невредимы. Вот  только не всем досталось места на нотном стане. Много, Скрипочка, в этой тетради неприкаянных нот».
«Эх, Чародеюшка, - зарывшись грифом в лохматую шерсть паршивого кота, вздохнула Скрипка, - те ноты, которые на нотном стане – это серая будничная основа жизни, но только те, как ты говоришь, неприкаянные ноты, взлетая над нотным станом, несут в себе радость, а те, что сорвавшись с нотного стана, падают вниз, пытаются донести до слушателей всю боль этого мира. Эти ноты бездомны, как наши души, лишь на мгновение, соединившись, они уже должны расстаться, и только в неприкаянности они могут дышать воздухом свободы, для которой и были рождены».
«Проще говоря, там хорошо, где нас нет» - промяукал Чародей, ехидно посмотрев на Степана, тревожно слушавшего душещипательную речь Скрипки, при этом кактус безжизненно опустил все ветви, и стал похож на растение, которое не поливали два месяца.
Паршивый кот Чародей взял в лапы Скрипку, осторожно погладил струны, и пощекотал усами её обшарпанный корпус.
«Тело, Чародеюшка, поцеловать легко, - горько вздохнула Скрипка, - а вот Душу способна целовать только Музыка».
«Ну не только музыка на это способна, а и звучание ласкового слова тоже греет Душу» - промурлыкал паршивый кот.
«Доброе слово и кошке приятно» - поднимая мясистые колючие ветви, прошипел кактус Степан, поддерживая тему разговора.
«Ладно, хватит болтать. Вот тебе, Скрипка, «Второй концерт для скрипки с ветром», разучивай ноты. А ты, Степан, будешь страницы перелистывать, - аккуратно открывая нотную тетрадь, промяукал Чародей, - и когда в наш город ворвётся ветер…»
«Перемен! Ветер перемен!» - радостно зазвенев, добавила Скрипка.
«Опять ты за своё?! Ну, что тебе ещё надо?! Каких перемен?! – зашипел паршивый кот Чародей, - Ты мечтала, чтобы с тобой жила Музыка? Так вот твоя мечта сбылась! В нашем городе, кроме тебя, всё равно никто в музыке не смыслит, поэтому я возлагаю на тебя заботу об этом подкидыше».
При этих словах Чародея, листочки нотной тетради вспорхнули и зашелестели, толи от ворвавшегося в комнату лёгкого ветерка, толи ещё от чего-то.
Скрипка, заметив этот душевный порыв подкидыша, пронзительно зазвенела струнами, и на её обшарпанном корпусе появилась маленькая слезинка.
«Спасибо тебе, Чародей» - чуть слышно произнёс кактус Степан, наблюдая за тем, как паршивый кот, подойдя к окну, пытался шире раздвинуть тяжёлые пыльные шторы, но шторы усиленно сопротивляясь, не желали двигаться.
Паршивый кот Чародей печально поглядел на небо, чихнул и растворился в воздухе.
В следующее мгновение Чародей материализовался в избе старухи-пророчицы. Сонная тишина, нарушаемая лишь лёгким похрапыванием, подобная маленькому котёнку, принюхиваясь, бродила взад и вперёд по комнате, но вдруг она запрыгнула на подоконник, и, пытаясь жалобно замяукать, уткнулась в оконное стекло и стала с тоской смотреть на огромную усталую тишину, лежащую на нашем городе.
А когда Чародей подошёл к ведру и, с шумом зачерпнув ковшом воды, наполнил старый покрытый копотью чайник, и поставил его на плиту, тишина, испугавшись, спрыгнула с подоконника и, пробежав по комнате, забилась под кровать, на которой спала старуха-пророчица.
Паршивый кот, со скрежетом открыв чугунную дверцу, бросил пару поленьев, и разжёг огонь.
Кроме тишины, никто из спящих даже ухом не повёл, а паршивый кот, продолжая пугать тишину, со звоном открыл дверцы буфета и, сняв с полки банку со смесью трав под названием «Забудь обо всём, и наслаждайся жизнью», которой, как вы помните, старуха-пророчица потчевала, расстроенного псом Антихристом, дворника Терентия, паршивый кот открыл крышку и, закрыв глаза, вдохнул жуткий запах трав. Уже сам этот запах трав мог бы заставить любого тут же забыть обо всём, но только на вселенскую печаль, заразившую душу паршивого кота, запах трав не произвёл никакого впечатления.
Чародей нашёл на тумбочке возле печки чистый гранёный стакан, высыпал в него немного смеси из трав, и, взяв стакан, сел на табуретку за круглым столом, а пока чайник ещё не закипел, паршивый кот решил хотя бы краем глаза заглянуть в свою душу, да, так и провалился в холодный мрак вселенской печали. И когда бы он оттуда выбрался неизвестно, и только лишь благодаря душераздирающему звону разбушевавшейся крышки чайника, паршивый кот нашёл дорогу обратно в нежную и сострадательную реальность Хаоса и, выскочив из холодного мрака вселенской печали, Чародей снял с плиты чайник и осторожно налил кипяток в гранёный стакан.
Аромат чая, немного покружившись над стаканом, полетел к окну и разбудил спавшего на подоконнике кактуса Ваню.
«Ну, и где ж тебя носило?» - сонно шевеля иголками, спросил кактус Ваня.
«Был у Скрипки в гостях» - тяжело вздохнул паршивый кот Чародей.
«Так ты ж её терпеть не можешь, что ж тебя туда занесло?»
«Да, уж так судьба распорядилась» - отхлебнув чаю, промяукал паршивый кот.
Кактус Ваня не стал провоцировать Чародея на разглагольствования по поводу витиеватых путей его судьбы, испугавшись усугубить и без того безрадостное состояние своей души, в которое он впал после рассказов космического странника, и поэтому он лишь осторожно спросил: «Как там кактус Степан, счастлив?»
«Счастлив-то он, счастлив, только понимает, что счастье его недолговечно. В страхе живёт Степан, растерянный он какой-то» - задумчиво ответил паршивый кот.
«А на мир и надо смотреть растерянно, иначе, когда Бог заглянет в твои глаза и найдёт там вместо растерянности, силу и твоё желание, цепляясь за всё, что попало удержаться в этом мире, он отвернётся от тебя, и ты погибнешь» - раздался с печки голос космического странника.
Кактус Ваня задрожал, зашевелил иголками, и так нервно заёрзал в горшке, что чуть было, не упал с подоконника.
Канарейка, притворяясь спящей, внимательно слушала разговор кактуса с Чародеем, но после зловещих слов космического гостя, она, раскачавшись на жердочке, выпорхнула из своей клетки и приземлилась на столе возле миски с рябиновым вареньем.
«Наш несчастный гость хотел сказать, если перевести на земной язык, - стала глубокомысленно щебетать канарейка, прохаживаясь вокруг миски с рябиновым вареньем, - когда кто-нибудь из нас, успокоившись, поверит в то, что он уверенно стоит на твёрдой земле, тогда-то земля и уйдёт у него из-под ног».
«Тебе хорошо об этом говорить. Ушла у тебя земля из-под ног, так ты вспорхнула и на ветку пересела, а мне без земли никак нельзя, сморщусь и высохну» - продолжая ёрзать в горшке, обречённо прошептал кактус Ваня.   
«Не бойся, Ванька, нас с тобой эти космические бредни не должны волновать. Этот посланец космоса ещё не знает, что такое жить в Хаосе. Мы ведь, Ванька, не просто живём, мы здесь пребываем» - промяукал паршивый кот Чародей, отхлебнув чая и поглаживая живот.
«А я может не пребывать, а жить хочу!» - донёсся с печки голос горбатого котишки.
«Скрипка тоже хотела жить, а что с этого получилось, вы и сами видели, обшарпанный корпус и мрак в душе» - залпом допив оставшийся чай, промяукал паршивый кот.
«Замолчите! Дайте, наконец, поспать!» - прохрипела с кровати старуха-пророчица.
Канарейка, переваривая в душе прерванную беседу, ещё несколько раз обошла вокруг миски с рябиновым вареньем, а затем полетела в свою клетку, и, расположившись на жёрдочке, заснула.
Испуганная паршивым котом, тишина осторожно выбралась из-под кровати, и мягко ступая, прошлась по избе, сердито осматривая владения, над которыми она на короткое время потеряла контроль, и наконец, успокоившись, возлегла на круглый стол, в надежде насладиться минутами, а может быть, даже и часами своего безраздельного царствования.
Лживый день в полном одиночестве ещё долго бродил по пустынным сонным улицам нашего прекрасного города, а когда часы в квартире Артура Хаоса пробили семь часов, лживый день, постояв на пустыре Одиночества, покинул наш город.
А в парке Тоски блуждая среди полусгнивших деревьев и шелестя опавшей листвой, появился тихий и прозрачный, даже можно сказать, призрачный вечер. А когда он, заглядывая в окна, пробежался по всем улицам и переулкам нашего города, неизвестно каким образом, среди жителей пронёсся слух о том, что в восемь часов вечера в наш город вернётся Артур Хаос.
Возможно, невольной причиной молниеносного распространения слуха был дракон Афанасий, который ещё в последние минуты лживого дня принял решение навсегда уйти из Хаоса, и, выбравшись из пруда, он медленно поплёлся по нашему сонному городу в сторону пустыря Одиночества, при этом выбрал настолько длинный и витиеватый путь, что его уход превратился в долгую прощальную прогулку.
И естественно, когда он шёл по пустынным улицам и переулкам, вода, насыщенная слезами Артура Хаоса, что как вы помните, придавало ей особые оттенки лёгкого аромата моря, стекал с его чешуек, но коснувшись нежной и чувствительной земли нашего прекрасного города, и вобрав в себя мечты и желания наших жителей, которые, хоть и слегка запылённые, покрывают всё пространство Хаоса, вода тут же, испарялась, и солёный аромат с примесью мечтаний и желаний, мгновенно наполнил город, и проник в души спящих жителей, вызвав у них одно и то же сновидение, в котором они увидели себя, собравшимися возле пруда, и все отчетливо услышали, как часы пробили восемь раз, и тут сердца жителей сжались, и все разом обернулись, но удивительно то, что все посмотрели в разные стороны, и одновременно все увидели идущего к ним человека, который был никто иной, как Артур Хаос.
Когда жители нашего прекрасного города проснулись, в их душах и головах, не пронеслось даже лёгкого ветерка сомнения в том, что возвращение Артура Хаоса было всего лишь плодом их не в меру экзальтированного воображения.
У жителей оставался всего один час до знаменательного события, и каждый из них, сразу же рванулся убирать своё жилище, даже не подумав о том, что сделать уборку за несколько минут просто не реально.
И вскоре над Хаосом появился пыльный туман, хотя и не такой густой, как был в небезызвестное вам пыльное утро.
И только волшебник с улицы Времени не стал заниматься уборкой квартиры, потому что после увиденного им сна о возвращении Артура Хаоса, он, проснувшись, сразу же внимательно прочёл написанную прошлой ночью главу романа о паршивом коте Чародее, и не нашёл там даже намёка на возвращение Артура Хаоса. Но, не поверив, волшебник ещё раз, останавливаясь чуть-ли не на каждом слове, перечитал пророческую рукопись, пытаясь всё же, отыскать хотя бы маленькую детальку, вселяющую, пусть и слабую, но надежду на то, что сегодня вечером жители города будут согреты взглядом, наполненных любовью и слезами сострадания, глаз Артура Хаоса.
Расстроенный волшебник, так и не обнаружив в рукописи никаких обнадёживающих сведений, всё-таки не потерял надежду, и хотя время для уборки уже совсем не оставалось, он всё же вошёл на кухню и вымыл с содой большую кружку, подаренную Артуром Хаосом.
А когда часы в квартире Артура Хаоса пробили один раз, и сиротливый пронзительный звон, пролетев над городом, возвестил о том, что сейчас половина восьмого вечера, почти всё разношерстное население Хаоса уже собралось возле пруда, навсегда покинутого самым печальным жителем нашего города драконом Афанасием.
Жители молчали, заворожено любуясь отражением в зеркальной глади пруда ласкового синего неба, слегка подкрашенного малиновым закатом.
И какое-то время никто не обращал внимания на огромный булыжник, лежащий в нескольких шагах от пруда, и более того, на него, даже не задумавшись, откуда он тут взялся, сел, подошедший позже всех, волшебник с улицы Печали.
Да! Могу вас обрадовать, моё несчастное тело, наконец-то выбралось из дома. Ему, как и всем остальным, тоже приснился сон о возвращении Артура Хаоса, и он, забыв о своих страдальческих мыслях, перед уходом торопливо выпил стакан зелёного чая, разбавленного холодной кипячёной водой, в который он, даже не стал добавлять чудодейственную настойку, способствующую появлению смутного образа Любимой.
И хотя сейчас, сидя на огромном булыжнике, в окружении чуть ли не всего населения Хаоса, волшебник с сожалением подумал о том, что совершил бестактную оплошность в отношении образа своей Любимой, ведь, наверняка, ей было бы очень приятно постоять на берегу пруда, вдыхая лёгкий аромат моря и слушая разговоры наших жителей.
Но тут его размышления прервал скорпион Сашка, который вот уже несколько раз успел обойти вокруг, неизвестно откуда взявшегося, булыжника.
«А кто принёс сюда этот булыжник?» - испуганно прошипел Сашка, и, стукнув клешнёй по ноге волшебника с улицы Печали, добавил: «А ну-ка встань!»
Тут-то все, наконец, обратили внимание на этот огромный, гладкий, даже можно сказать, отполированный камень.
«А где дракон Афанасий?!» - громко прощебетала канарейка.
И все, отвернувшись от загадочного камня, стали пристально всматриваться в окрашенную закатом, кроваво-красную воду пруда.
Но дракона Афанасия в пруду не было. Дело в том, что наш городской пруд был настолько мал, что когда Афанасий опускался даже на самое дно, его огромный хвост всё равно продолжал оставаться лежать на берегу.
«Его там нет, - грустно прокаркала ворона Варвара, - я видела с вершины сушеного эвкалипта, как дракон Афанасий, пройдя чуть ли не по всем улицам и переулкам нашего города, ушёл от нас через пустырь Одиночества по дороге Смерти в сторону миража соседнего города».
«Значит, этот камень он снял со своей души, но почему-то не отнёс его на улицу Чудес» - задумчиво промяукал паршивый кот Чародей.
«Надо его откатить на улицу Чудес» - сказал волшебник с улицы Времени и вместе с волшебником с улицы Печали, сдвинул булыжник с места.
«Постойте! – промяукал горбатый котишка, - Давайте оставим его возле пруда, а канарейку попросим выдолбить из него маленького дракончика, у которого из раскрытой пасти будет бить фонтан. И мы все, приходя на берег пруда, будем садиться рядом с памятником, и слушать, как падает на поверхность пруда вода из фонтана, и если при этом закрыть глаза, то будет казаться, что это журчат слёзы нашего самого печального жителя дракона Афанасия».
«Замолчи, негодник!» - прохрипела старуха-пророчица и, смахнув одинокую слезу с морщинистого лица, тяжело вздохнула: «Не уберегли».
И тут скорпион Сашка громко зашипел: «Смотрите! Под камнем лежали какие-то листы!» И Сашка снова стукнул клешнёй по ноге волшебника с улицы Печали, потому что, как раз моё несчастное тело, сдвинув булыжник, бесцеремонно попирало своим старым грязным ботинком листы исписанные крупным корявым почерком.
Волшебник с улицы Времени наклонился и, подняв рукопись, стряхнул с неё песок и прочёл название: «Печаль».
«Неужели и дракон Афанасий заразился писательством?! Невероятно!» - громко пропищал литературный критик надоедливый комар Иоанн, злобно кружась над рукописью.
«Читай скорее, что там написал Афанасий!» - закричали, съедаемые любопытством, жители нашего города.
«Раз уж это произведение называется «Печаль», так пускай его нам прочтёт волшебник с улицы Печали. Я думаю, что у него это лучше получится» - сказал волшебник с улицы Времени, отдавая рукопись волшебнику с улицы Печали.
Моё несчастное тело покорно взяло рукопись и, снова усевшись на булыжник, проверило нумерацию страниц, впрочем, это было сделать не трудно, так как рассказ Афанасия умещался на трёх страницах.
И я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, в эти для себя счастливые мгновения, опустилась на плечо своего несчастного тела и, нежно прижавшись к его грязным всклоченным волосам, стала вместе с ним читать рассказ дракона Афанасия:               
«Ему приснился фиолетовый лес и сиреневое озеро.
А ещё ему приснилось, как к сиреневому озеру сквозь фиолетовый лес, шёл старый ёж, кряхтя и кашляя, и как он бережно нёс маленькую корзину, накрытую красным в белый горошек платком.
Он увидел, как ёж остановился у огромного пня, вздохнул, и чуть приподняв платок, осторожно заглянул в корзину.
«Ты чего там высматриваешь?!» - прогремел неизвестно откуда взявшийся заяц.
«Тихо, не кричи, - прошептал ёж, и хотел уже добавить: «Не в лесу», но вспомнив, что они сейчас в лесу, только пригрозил зайцу лапой.
«А ну, сейчас же показывай, что у тебя в корзине!» - не унимался заяц.
«Ну, чего ты привязался, - тяжело вздохнув, прошептал ёж, - лучше бы это никому не видеть».
«А чего ж ты тогда принёс эту корзину в наш лес?» - попятившись назад, испуганно спросил заяц.
«Не знаю, но когда я увидел и понюхал то, что в ней лежит, мне вдруг показалось, что мир вокруг изменился, или я стал другим» - ёж сел на землю и, облокотившись на пень, тихо прошептал: «В этой корзине лежит Печаль».
Заяц в раздумье сделал несколько шагов взад и вперёд, но любопытство, наконец, взяло в нём верх, и он, приподняв платок, заглянул в корзину. Заяц долго и внимательно рассматривал то, что лежало внутри, а потом, аккуратно накрыв корзину платком, и задумчиво вздохнув, прошептал: «Да, это и в правду, Печаль».
Он грустно посмотрел на старого ежа, повернулся и медленно побрёл вглубь фиолетового леса.
Ёж встал, взял корзину и пошёл дальше.
К сиреневому озеру он добрался в тот самый момент, когда зелёный закат, оттолкнувшись от верхушек деревьев, повис над фиолетовым лесом, на другом берегу озера.
Звери в это время обычно собирались на берегу сиреневого озера поболтать и посмотреть на зелёный закат.
Старый ёж, молча, подошёл к самой кромки воды, поставил корзину на землю, сел и долго любовался зелёным закатом.
Звери, между тем обратили внимание на корзину накрытую красным в белый горошек платком, которую ёж бережно обнимал лапой.
Наконец, бобёр не выдержал, крадучись подошёл к ежу и тихо спросил: «Что у тебя в корзине?»
Ёж, продолжая смотреть на зелёный закат, ничего не ответил.
Но когда все звери, раздираемые любопытством, собрались вокруг ежа, он, наконец, встал и, сняв платок с корзины, тихо сказал: «Смотрите, я нашёл Печаль».
Все звери застыли в нерешительности.
И только суслик, пробираясь сквозь толпу зверей, закричал: «А какая она? Дайте мне посмотреть на неё!»
Но когда суслик, выскочив из толпы, подбежал и заглянул в корзину, он, как-то сразу сгорбившись, тихо прошептал: «Вот она, оказывается, какая». И суслик, задумавшись, побрёл вдоль берега сиреневого озера, и скрылся в фиолетовом лесу.
Затем все звери стали поочерёдно подходить к корзине, и заглянув в неё, молча, расходились по домам.
«Да, чего на неё смотреть! – прохрипел крокодил, покачиваясь на волнах сиреневого озера, - Съесть её надо!»
«Нет, нельзя. Пускай живёт у нас в лесу» - сказал медведь и, взяв корзину, подошёл к старому дубу и, осторожно вынув Печаль, положил её в фиолетовую траву.
Берег сиреневого озера опустел. Зелёный закат погас. А Печаль, так осталась жить в фиолетовом лесу.
Тихо стало с тех пор в лесу, как будто в нём никто и не жил.
И птицы редко пели, а если и запоют, то такую грустную песню, что даже крокодил плакал.
Волки и лисы перестали охотиться на мелких зверюшек, и питались лишь ягодами и грибами.
Никто не ссорился между собой, а сядут, бывало на берегу сиреневого озера и, печально улыбаясь, смотрят друг на друга.
Может быть, ещё долго жила Печаль в фиолетовом лесу…
…Но вдруг во сне он увидел себя.
Он шёл по фиолетовому лесу и что-то весело напевал. Но когда он подошёл к сиреневому озеру и сел на берегу, из воды вылез крокодил, и со слезами на глазах обратился к нему: «Человек, не могу больше так жить! Забери ты от нас Печаль, она мне всю душу вымотала».
«Ну, что ж могу и забрать» - ответил он.
И встав, подошёл к старому дубу, наклонился и, посмотрев на Печаль, вздохнул. И в этот момент вместе с воздухом попала к нему внутрь Печаль. И сколько он ни чихал, сколько ни кашлял, никак Печаль его не покидала. Так и ушёл он из фиолетового леса с Печалью внутри.
А на следующее утро звери в лесу проснулись от громкого и весёлого пения птиц.
Лиса, выбравшись из норы, увидела только что проснувшегося суслика, и, не дав ему даже опомниться, съела его.
Крокодил гонялся по озеру за окунем.
Но самое удивительное то, что небо над озером было голубое, а лес вокруг был совершенно зелёный…
Он проснулся, и увидел за окном фиолетовые деревья». 
Волшебник с улицы Печали, закончив читать сказку дракона Афанасия, сразу же посмотрел на небо, а затем, отыскав среди собравшихся жителей Засохшую Яблоню и подгнившего Дуба Корнея, внимательно осмотрел их, и снова склонился над рукописью, и ещё раз с каким-то особым выражением громко прочёл последнюю строчку: «Он проснулся, и увидел за окном фиолетовые деревья».
«Ну, хватит, всё и так понятно» - тяжело вздохнув, сказал волшебник с улицы Времени.
«Конечно, понятно! – весело промяукал горбатый котишка, - Дракон Афанасий ушёл из нашего города и унёс от нас Печаль. И теперь мы будем только веселиться и плясать!»
«И мы совсем не будем плакать?» - тихо прощебетала канарейка, сидя на корявой ветке Засохшей Яблони.
«Ну, если только от безудержного смеха!» - помахивая облезлым хвостом, весело ответил горбатый котишка.
И тут над городом раздался необычайно тихий колокольный звон часов, и если бы в обсуждение сказки дракона Афанасия были вовлечены все жители, собравшиеся возле пруда, тогда бы в разразившейся буре эмоций никто бы и не услышал робкую весть о том, что, наконец, наступили, всеми так ожидаемые, восемь часов вечера.
Но до странности тихий колокольный звон часов был услышан жителями нашего города. И звон этот не просто залетел в их уши, а пронзил их сердца, и они, повинуясь, увиденному ещё днём, лжепророческому сну, повернулись, и стали напряжённо вглядываться вдаль, причём, как и во сне, все смотрели в разные стороны, и не один сантиметр пространства Хаоса, не был оставлен без внимания.
Но прошло десять, а потом и двадцать минут и наконец, вновь над городом пронёсся пронзительный сиротливый голос часов, обречённый  поведать всем о том, что сейчас половина девятого, и что призрачный вечер, потушив малиновый закат и грустно, склонив голову, уходит из нашего города.
И жители Хаоса, даже не посмотрев на прощание, друг на друга, молча, разбрелись по домам.
А камень, снятый с души дракона Афанасия, так и остался лежать на берегу, теперь уже необитаемого пруда.
И я, неприкаянная душа волшебника с улицы Печали, вновь покинув своё несчастное тело, лечу, пожираемая тоской на пустырь Одиночества, чтобы сев у обочины дороги Смерти, описать вам последнюю сцену второй части моей любимой летописи Хаоса.
В то время, когда жители нашего города собрались у пруда в ожидании Артура Хаоса, космический пришелец, бесцельно пошатавшись по пустой избе, обнаружил за печкой подслеповатую и глухую старую мышь Хавронью, которая пыталась разгрызть полусгнившими зубами кусок сухаря. Пришелец налил в маленькое блюдце молока, поставил его перед носом у Хавроньи, и положил сухарь в молоко.
Хавронья даже не посмотрела на пришельца, потому что для неё в этом не было никакого смысла, её старые глаза видели так много за свою долгую жизнь, что перестали чем-либо интересоваться.
Космический странник, вспомнив о своём разбитом корабле, вышел из избы и медленно полетел по пустырю Одиночества, чуть ли не касаясь земли и беспрерывно огибая множество вещей, брошенных здесь когда-то жителями, ушедшими от нас навсегда.
Добравшись до своего космического корабля, странник сел рядом с ним на перевернутое ржавое ведро и, задумался, вдыхая лёгкий аромат моря, который ещё не успел полностью улетучиться после того, как дракон Афанасий прошёл по дороге Смерти, покидая наш город.
Неизвестно о чём думал космический странник, и даже я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, обладающая способность проникать в мысли и чувства любого из наших жителей, не решалась заглянуть в пугающую бездну его космической Души. Но если в душах наших жителей, не дождавшихся сегодняшним призрачным вечером возвращения Артура Хаоса, оставалась надежда на то, что в скором времени они увидят его глаза, наполненные любовью и слезами сострадания, то у космического странника не было надежды, ни только на то, что он когда-нибудь сможет беззаботно прогуляться по своей родной планете, заглядывая в огромные загадочные глаза её жителей, но даже на то, что его всемогущий и всевидящий Бог когда-нибудь посмотрит в его душу и согреет её, потому что, как вы помните, космический странник признался в том, что он отступник и, что давно вычеркнут из списка живых.
Может быть, мысли космического странника были и не такие трагические, как я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, здесь навыдумывала, и поэтому прошу у вас прощение за чрезмерную мрачность красок, которыми я пытаюсь изобразить последнюю сцену моей летописи.
Космический странник, не шелохнувшись, сидел на перевёрнутом ведре и безучастно разглядывал, то наш город, робко выглядывающий из-за горизонта, то унылую и витиеватую дорогу Смерти, то старый дырявый чайник, наполовину зарывшийся в серый мох. Но космического странника, наверняка, не посетили мысли о том, что и этот старый дырявый чайник может дождаться той счастливой минуты, когда его вдруг кто-нибудь заметит и, принеся к себе в дом, отмоет, залудит все дырки, и он ещё будет радостно звенеть крышкой, распираемый от кипящей в нём воды, в окружении новых красивых кастрюлек.
И тут мох вокруг чайника зашевелился, но, ни оттого, что старый чайник решил встать и немного прогуляться по пустырю Одиночества, просто со стороны миража соседнего города подул лёгкий ветерок. Но с каждой секундой он становился всё сильнее и сильнее, и хотя ветер не собирался превращаться в ураган, но не меру разгулявшись, он всё же, подхватил несколько старых вещей, и, полетав с ними над пустырём, бросил их возле ног космического странника. Но затем ветер слегка притих, как будто вспоминая, зачем же, он прилетел сюда, и наконец, вспомнив, стремительно пронёсся по дороге Смерти, и ворвался в наш город.
Ветер стремглав долетел до покинутого драконом Афанасием, пруда и, искупавшись в его пахнущей морем воде, на мгновение притих, а затем осторожно полетел, прижимаясь к земле по улицам и переулкам Хаоса, пока не добрался до углового дома в переулке Печального Времени, и не влетел в раскрытое окно комнаты, где жила Скрипка. Ветер заставил тяжёлые пыльные шторы испуганно вспорхнуть и разлететься по сторонам, и всё это он сделал для того, чтобы у присутствующих в головах возник образ музыканта, который резким взмахом руки, распахнув кулисы быстрым уверенным шагом, выходит на сцену под бурные аплодисменты зрителей, истомившихся в ожидании испытать неописуемое потрясение от предстоящего концерта. Но вместо аплодисментов, ветер услышал лишь одинокий хлопок, это кактус Степан закрыл нотную тетрадь, так как за секунду до неожиданного появления призрачного музыканта, Скрипка, усталая, но довольная собой, довольная тем, что, наконец, она закончила разучивать таинственный концерт, решила, немного, подремать.
Но ворвавшийся в комнату, ветер не дал Скрипке даже перевести дыхание, он поднял её в воздух, раскрыл первую страницу нотной тетради, отодвинул кактуса Степана на центр стола и, коснувшись струн растерянной Скрипки, заставил её исполнить, неизвестно откуда взявшийся, таинственный «Второй концерт для скрипки с ветром».
И странная загадочная Музыка, вылетев из окна комнаты, поднялась высоко в небо, с грустью посмотрела на притихший Хаос, а затем плавно опустилась на улицы и переулки.
И, проникая в наши дома, и в наши уши, она пыталась нам что-то сказать, но как мы, ни старались, мы ничего не могли понять в этом пронзительном таинственном потоке звуков, который с каждой секундой становился громче, и всё, более ускоряясь, закружил вокруг каждого из нас.
И каждый из жителей Хаоса, находясь в плотном кольце странного хоровода звуков, почувствовал как внутри у него Душа, затрепетав, заплакала, и вдруг, она рванулась и покинула своё несчастное тело.
И свободные Души наших жителей воспарили над Хаосом.
И я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, летая над пустырём Одиночества, увидела, как завороженные таинственной Музыкой, Души наших жителей светились нежным загадочным светом, и наконец, они, соединившись, образовали один сияющий шар.
И пока звучал «Второй концерт для скрипки с ветром» странный сияющий шар, покачиваясь, плавал в ночном небе, освещая  покинутые тела наших жителей, которые вышли из домов, и ещё долго гуляли под нежным и ласковым светом своих Душ по улицам и переулкам нашего прекрасного города.

               


 

 
                ЛЕТОПИСЬ ХАОСА.


               
                Посвящается всем брошенным,
                потерявшимся и тем, кто не нашёл               
                себя и друзей.
               
               
                Пролог.

               
               
                В один прекрасный день, когда работа над этим виртуозным буйством моей фантазии под названием «Истории города Хаоса», меня слегка утомила, я решил полистать энциклопедический словарь, и, случайно наткнулся на слово «Летопись». В словаре было сказано: «Летопись - древнейший вид повествовательной древнерусской литературы, произведение, состоящее из последовательного описания исторических событий, свидетелем или участником которых был автор летописи – летописец; характеристики лиц, с которыми он встречался; народных сказаний и рассказов, которые он слышал и записал, и тому подобное». И мне так понравилось это покрытое пылью веков слово, что я сразу же спросил себя: «Я свидетель событий, о которых пишу? Да. Я участник описываемых мной событий? Да. Я привожу в своем повествовании характеристики лиц, с которыми встречаюсь? Да. А у меня в повести есть рассказы, написанные жителями нашего города? Есть».
                И так ответив на все эти вопросы, я понял, что виртуозное буйство моей фантазии должно носить имя Летопись. И обретя статус летописца, я проникся ещё большим уважением, даже, можно сказать, с особым чувством благоговения, стал относиться к описываемым мною событиям жизни нашего прекрасного города.
                А ещё надо признаться в том, что моя склонность к иносказательности порождает в «Летописи Хаоса» множество подводных течений, или правильнее будет назвать маленьких подземных ручейков, и если внимательно прислушиваться к таинственному шуму, творящемуся под незатейливым поверхностным повествованием, то вам удастся прочесть и другую летопись, которая называется «Летопись Души».
 

                Часть первая.


                Именно в тот момент, когда утро свалилось на город, в комнате волшебника с улицы Печали, на подоконнике, возле горящей свечи, сидел немного странный гость, завернувшись в сорванную бархатную штору, так что из неё, торчали, только лохматая голова и лапы, причём нижние лапы, были в рваных джинсах. И в этом, нахальном виде, он, шепотом, читал белые стихи, из какой-то белой, до невыносимости, пахнущей типографской краской, книги. И, наконец, толи, нанюхавшись щекочущим запахом книги, толи, в подтверждение того, что в ней написана только одна правда, лохматый гость чихнул, но так тихо, что мышка, дописывающая свою трагическую повесть о засохшем куске сыра, даже не повела ухом, а лишь, вздохнула, и, облокотившись на чернильницу, стала внимательно осматривать огромный дубовый стол, будто пытаясь найти на нём,  завершающую ноту, своей страшной повести. Но, чихнувший гость, после наделанного им, хоть и не скандального шума, решил всё-таки удалиться. И, сбросив с себя штору, он, мягко ступая, подошёл к столу, и задумчиво положил на него белую книгу, при этом, чуть не задев, мышку-писательницу, но к счастью, она, именно в этот миг, нашла  завершающую ноту своей повести, и с радостным писком, вскочив, подбежала к лежащему, поодаль, исписанному крупным размашистым почерком, листу, и, написав три последних слова, поставила жирную точку, и весело закружилась в каком-то мышином танце, но споткнувшись о карандаш, растянулась на столе, и захихикала. Уходящий гость, серьёзно наблюдая за всеми выкрутасами мышки, в конце концов, плюнул, и раздражительным шепотом, сказал: «Кругом одни писатели», и, вскочив на подоконник, улетел, захватив с собой горящую свечу.
                Надо ещё добавить, что брошенная, нахальным гостем, штора, наотрез отказалась падать на пол, и преспокойно зависла в воздухе, растянувшись во всю свою длину. И, забегая вперёд, скажу, что эта сумасбродная штора, слегка покачиваясь, парила над пыльным полом целых три дня, а в ночь на четвертый день штора бесследно исчезла.
                Но вернёмся, к только что происшедшим событиям, и если бы вы рассказали обо всём том, что произошло в комнате волшебника, любому из жителей нашего города, и спросили бы: « Кто же был этот странный гость?», то вам бы без труда ответили, что этим, немного странным гостем, был, никто, иной, как пёс Антихрист из соседнего города. Хотя  тут надо  удивиться, потому что по соседству, нет никаких городов.
                Пёс Антихрист! Кто в нашем городе, не знает пса Антихриста?!
                Да, вы не найдёте, такого жителя, такого дерева, или такого дома, который бы вам не рассказал, что-нибудь интересное, и отчего-то всегда новое о псе Антихристе. Даже злой и нелюдимый скорпион Сашка, которого вы можете найти в подвале Брошенного Дома, не раз участвовал во многих похождениях пса Антихриста, но месяца два назад, они поссорились. Помнится, жуткая это была ссора! В тот день из нашего города ушло пять деревьев, и один уже почти развалившийся дом. Вообще, сказать по правде, у нас очень слабонервные жители, чуть какой-нибудь скандал, так глядишь, два-три эмигранта, уже бегут по пустырю Одиночества, покидая город.
                А, что касается ссоры между скорпионом Сашкой и псом Антихристом, то ходят слухи, что виновником ссоры был паршивый кот Чародей, но это не доказано. У нас, просто, любят, ко всяким неприятным случаям, приплетать паршивого кота Чародея.
                Говорят, что волшебник с улицы Времени, по ночам, пишет роман о паршивом коте Чародее. И как, часто выяснялось, что слух об очередном возмутительном поступке кота Чародея, являлся на деле, всего лишь какой-нибудь главой из романа. Но бывало и такое, что паршивый кот Чародей залезал средь бела дня, в комнату волшебника, который по обыкновению, после творческой ночи, спал весь день, прочитывал новую главу романа, и, мурлыча от удовольствия, бросался совершать всё то, что было там описано. А вечером, к проснувшемуся волшебнику приходил его лучший друг, старый немного подгнивший Дуб Корней из парка Тоски, и рассказывал о произошедшем днём, скандале, виновником, которого был паршивый кот Чародей. Волшебник внимательно выслушивал своего друга, после чего, схватив листы, исписанные ночью, жадно прочитывал их, потом вскочив с кресла, и размахивая руками, как будто пытаясь взлететь, начинал, как безумный повторять: « Я провидец, я провидец…», и наконец, швырнув рукопись в сухие сучья подгнившего Дуба, убегал на кухню.
                Удивлённый Дуб, закурив трубку, принимался читать новую главу романа, при этом, временами, кряхтя и хихикая. Читал он медленно, по слогам, отдыхая после каждой строчки. Иногда вставал, и, вздрагивая, подходил к окну, чтобы сказать несколько старческих комплементов, стоящей под окном одинокой молодой берёзке, потом повернувшись спиной к окну, несколько минут рассматривал гвозди, на которых висели книжные полки, и отрешённо, говорил про себя: « Должно быть, тяжело держать этим двум маленьким гвоздям столько макулатуры…», но нельзя было уловить интонацию его мыслей, толи он сочувствовал этим гвоздям, толи злорадствовал, ведь, все же, знают, что, ни одно дерево не любит гвоздей. А мысли Дуба убегали всё дальше и дальше, но вдруг, спохватившись, Дуб вспоминал, что он читает роман, и тогда тяжело вздохнув, он валился в кресло, и снова возобновлялся из его нутра, шум, выбрасываемых оттуда, слов.
                Волшебник по обыкновению пропадал на кухне около двух часов, и хотя многое из того, что он там делал, было для постороннего глаза не понятно и даже странно, но ясно было только одно, волшебник заваривал смесь из трав.
                Тут надо сказать, что единственным жителем нашего города, который умел собирать травы, и изобретать рецепты настоев была Старуха-пророчица. И все жители нашего города с удовольствие приобретали у неё настои, смеси трав и, главное, тайну заваривания, хотя, когда дело доходило до процесса заваривания, почти никто не соблюдал указаний Старухи-пророчицы, а впопыхах, на скорую руку, приготавливали зелье и жадно пили его. А зря, ведь если строго выполнять все правила заваривания можно легко разбудить душу зелья, и она, благодарная за то, что её разбудили, проникнув в тех, кто поглощал приготовленный напиток, окутает их чувства и мысли, и произведёт в них преобразования, согласно идее, вложенной в данную смесь из трав, старухой-пророчицей. Но были ещё и такие, которые тщательно выполняли все указания по завариванию, но в последний момент всё-таки добавляли что-то от себя, думая, что этим они облегчат путь напитку в их внутренностях, и он, долго не блуждая, сразу найдёт их Душу, окутает её, и произведёт, именно, то воздействие, которое было указано в рецепте.
                Вот именно к таким специалистам и относился волшебник с улицы Времени, и как раз на эти дополнительные, придуманные им самим ритуалы, и уходило около двух часов.
                И вот, наконец, волшебник возвращался с кухни, держа в руках две окутанные паром чашки, и подойдя к только, что закончившему читать, Дубу, торжественно подавал ему таинственный напиток, спрашивая при этом: « Ну как брат?» И Дуб, хоть и, не разобравшись во всех витиеватостях событий, описанных в очередной главе романа, но всё ж таки находя что-то общее с тем, что произошло днём в городе, с чувством отвечал: « Здорово, брат!», при этом слегка размахивая своими сухими ветками.
                А уж когда зелье растекалось по внутренностям Дуба и доходило до самых корней, он растопыривал свои длинные сухие, с отвалившейся корой, ветви, и, восхищаясь, цитировал отрывки последней главы романа, при этом точно передавая интонацию стиля, и даже голоса писателя.
                Хотя, честно сказать, у нас в городе с недоверием относятся к писателям, или, что там греха таить, у нас их вообще не любят. Хотя читают, и ещё как читают! Но самое опасное то, когда в писательство ударяется какой-нибудь волшебник. Кроме неприятностей от этого, и ждать нечего.
                Вот, к примеру, недавно, имел огромный успех в нашем городе, рассказ волшебника с улицы Чудес. Трудно сказать, о чём рассказ, но это и неважно, главное то, что в комнате, где происходило действие рассказа, висела копия картины Леонардо да Винчи «Джоконда». Так вот, где-то перед концом рассказа, эта самая Джоконда, сидя в картине, сначала перестала улыбаться, а потом, вдруг, встала и молча, якобы по-английски, ушла. Хотя она не англичанка, а откуда-то с юга, и ведь с её темпераментом, она могла бы обругать всех героев, и в придачу, самого автора, но она ушла гордо, ни на кого не обращая внимания, захватив, правда, с собой, огромный вязаный платок героини рассказа. И ладно бы, она осталась в рассказе, далеко бы она в нём не ушла. Так ведь нет! Она ушла и из рассказа! Несколько дней она пропадала, вообще, неизвестно где. Потом её стали изредка встречать на улицах нашего города. Пытались поймать, и вернуть в рассказ, предлагали пейзаж, лучше прежнего, но всё безуспешно. Вязаный платок она потеряла, позже, его нашла ворона Варвара на улице Печали, и вернула героини рассказа, которая от радости, что платок снова у неё, влюбилась в отвергнутого ранее, жениха, этим, конечно, изменив замысел и сюжет, написанного волшебником с улицы Чудес, рассказа. Трагизм рассказа исчез, и его популярность среди жителей нашего города должна была резко упасть, но сбежавшая Джоконда интерес к рассказу подогревала не на шутку. Вышло ряд исследований, которые разбирали рассказ, можно сказать, по косточкам, пытаясь докопаться до причин, побудивших Джоконду, сбежать из рассказа. Предположения выдвигались самые невероятные. Кто-то из жителей заметил, что в люстре, висевшей в комнате, где происходило действие рассказа, горело не три лампочки, а две, нарушая этим правильное освещение картины Леонардо да Винчи, и принижая впечатление, которое она должна была производить на присутствующих в комнате. И хотя картина была всего лишь частью интерьера, и к повествованию не имела никакого отношения, к писателю стали приходить возмущенные письма, с требованиями, немедленно заменить перегоревшую лампочку. В конце концов, дворник Терентий, придя среди ночи к волшебнику с улицы Чудес, потребовал незамедлительно ввести его в повествование рассказа, чтобы он собственноручно вкрутил лампочку в люстру, и протёр пыль с картины, при этом он угрожающе размахивал перед сонным лицом писателя огромной лампочкой, которую принёс с собой. Волшебнику ничего не оставалось делать, как сесть за стол, и написать новые страницы своего рассказа, в которых он описал то, как дворник Терентий, согнав со стула, плачущую над чтением письма героиню рассказа, и с грохотом поставив стул под люстрой, залез на него в грязных ботинках, и весело напевая, осторожно выкрутил перегоревшую лампочку, и положил её в карман. Затем он вынул из другого кармана новую лампочку, гордо показал её всем присутствующим, хотя в тот момент в комнате были только героиня и маленький котёнок, и аккуратно ввернув лампочку в люстру, слез со стула, и тут же сел на него. Лампочка вспыхнула таким ярким светом, что маленький котёнок, испугавшись, выбежал из комнаты, и дворник Терентий и главная героиня рассказа остались наедине.
                Писатель, конечно же, понимал, что дворнику Терентию, в рассказе больше делать нечего. Да, и, опасно, держать такого необузданного детину рядом с чувствительной героиней рассказа, но волшебнику с улицы Чудес, уж, так не хотелось снова увидеть дворника в своей квартире, что он готов был написать ещё десять страниц рассказа, несмотря на то, что мысли в его голове путались, и очень хотелось спать.
                И писатель, превозмогая желание заснуть, и пробираясь сквозь путаницу мыслей, пытался придумать для дворника Терентия роль, которая с одной стороны, была бы созвучна характеру дворника, а с другой стороны, ну хотя бы каким-то боком, способствовала развитию задуманного сюжета. Но ничего не придумав, писатель провалился в свой рассказ, и, встав в углу комнаты, за спиной дворника, стал, молча наблюдать за тем, что же, будет делать Терентий в его рассказе. А дворник Терентий внимательно разглядывал главную героиню рассказа, он хотел сказать ей, что-нибудь приятное и красивое, но мысли, как и писателя, путались. Тогда Терентий, глубоко вздохнув, резко встал со стула, и, подойдя к картине Леонардо да Винчи, достал из кармана рукавицу, и протёр покинутый Джокондой пейзаж. Потом он, немного попятившись, остановился, и внимательно стал рассматривать картину. Его так поразила унылость пейзажа! Какие-то голые скалы, какая-то извилистая дорога с красными пятнами. Кровь что ли? И хотя Терентия пробила дрожь от нахлынувших размышлений о жутких событиях, которые произошли на этой, изображённой Леонардо, извилистой дороге, он смело шагнул к картине, и, подойдя к ней вплотную, крепко схватился за раму и погрузил свою бесстрашную голову в дышащий ужасами пейзаж. Но чистый воздух начала шестнадцатого века, который он вдохнул своим огромным носом, поразил дворника ещё больше, он на какое-то мгновение даже ощутил восторг, но строгий склад его характера, тут же, напомнил ему о войнах и злодеяниях эпохи Возрождения, и Терентий, сжав ещё крепче раму картины, вынул свою голову из пейзажа. И с силой выдохнув злодейский воздух шестнадцатого века в мирную атмосферу комнаты из рассказа волшебника с улицы Чудес, он снова вздохнул, но уже горестно, так как он искренне сочувствовал Моне Лизе. И пренебрежительно махнув на покинутый Джокондой пейзаж, сказал: «Ну и правильно, Елизавета, что ты решила остаться в нашем городе, у нас воздух хоть и не такой чистый как в эпоху Возрождения, но…». Но на этом дворник оборвал свой монолог, ещё раз махнул рукой, но уже на грустно сидящую главную героиню, и быстро вышел из комнаты.
                Больше всех был рад уходу дворника, маленький котёнок, он уже давно выглядывал из-за двери, боясь войти в комнату. Теперь же он большими прыжками долетел до хозяйки, и, свернувшись клубочком на её коленях, заурчал.
                Волшебник с улицы Чудес, с облегчением вздохнув, вылез из своего рассказа, осмотрел квартиру, и, не найдя в ней дворника Терентия, довольный пошёл спать.
                А что, касается, Джоконды, или как нежно её назвал дворник Терентий, Елизаветы, то она и думать забыла о возвращении в картину. Но однажды, кто-то, из жителей найдя её спящей, простите, чуть ли не под забором, осторожно перенёс её в рассказ. А счастливый жених вместе с главной героиней рассказа, усадили беглянку в унылый пейзаж картины Леонардо да Винчи.
                Все жители облегчённо вздохнули, думая, что вот проснётся Джоконда, и вновь заулыбается. Но, не тут-то было, она до сих пор не просыпается. Сидит в картине, и посапывает.
                У нас многие, перечитывая этот рассказ, тоскуют по жуткой улыбке Джоконды. А некоторые поговаривают, что это будто вовсе и не Джоконда, а проходившая мимо нашего города женщина, которая от усталости, решила немного поспать, но видимо, от испытанного ею впечатления от нашего города, которое переросло у неё в потрясение, она впала в летаргический сон, а настоящая же, Джоконда где-то скрывается. Узнав об этом, паршивый кот Чародей, скандально заявил, что, дескать, видел Мону Лизу в соседнем городе. Мы ему, конечно, не поверили, но задумались.
                О соседнем городе и его жителях, у нас давно ходят самые невероятные слухи. Но никто из наших жителей, там не бывал, потому что как я уже говорил, что никакого города, по-соседству с нами, нет. Или я ошибаюсь? Сомнения, конечно, гложут души нашего населения. Да, и хочется, чтобы рядом кто-то жил, пускай даже своей, не похожей на нашу, жизнью. Были, даже, сделаны попытки, попасть в соседний город, но после нескольких неудач, жители нашего города, дав ему название «Мираж», успокоились. Но самое странное то, что если в нашем городе кто-нибудь умирал, или вернее, как у нас говорят, уходил. То уходил он, не иначе, как по направлению к соседнему городу.
                Выходцем из соседнего города, решено было считать, как вам уже известно, пса Антихриста. И оттуда же год назад к нам прибыл паршивый кот Чародей, но по сравнению с псом Антихристом, летающим в соседний город, чуть ли не ежедневно, паршивый кот Чародей, не бывал там, по крайней мере, месяцев пять. И поэтому, заявление о том, что он, дескать, видел сбежавшую Джоконду в соседнем городе, конечно, ложное. Хотя возможно, он мог узнать кое-что от пса Антихриста. Но это маловероятно, ибо пёс Антихрист никому никогда ничего не рассказывает о соседнем городе, более того, он несколько раз заявлял о том, что никакого соседнего города нет. И всё-таки, мы все, даже, друг от друга тайком, верим в то, что город рядом есть. И пусть он даже, невидимый, и пусть в него мы никогда не сможем попасть, пройтись по его улицам, поговорить с его жителями. Но он есть!
                А что касается пса Антихриста, личности примечательной и загадочной, так у него есть другое, настоящее имя, которое он, отчего-то, скрывает. А кличка «Антихрист» приклеилась к нему, ещё полтора года назад. Рассказывают, что когда он впервые вошёл в наш город, то навстречу ему попалась старушка, которая испугавшись его эксцентрического вида, обозвала его «Антихристом», при этом она плюнула так сильно, что на том месте, куда упал плевок, образовался небольшой пруд, в котором, теперь, после долгих и бесплодных поисков жилья, поселился, самый печальный житель нашего города, дракон Афанасий.
                Ещё у нас знают, пса Антихриста, как лучшего друга Артура Хаоса. Артур Хаос! 
                Впрочем, Артур Хаос сейчас покинул наш город, и вернётся только на следующий день после завершения этой повести. И хотя вам не представится возможность увидеть его, но на протяжении всего моего повествования, вы неоднократно будете слышать рассказы о нём, и от меня и от других жителей нашего города. Сейчас же, как бы вскользь, расскажу лишь о том, что в нашем городе ходит слух, что будто бы паршивый кот Чародей, заварив по рецепту Старухи-пророчицы, смесь из трав под названием «Чай откровения», напоил этим зельем пса Антихриста, и узнал от него, что Артур Хаос, года три назад, сотворил наш город за шесть часов, на совершенно пустом месте. И сразу же, после сотворения города, выпив стакан кефиру, Артур Хаос почувствовал, что как будто бы чего-то не хватает. И просидев, задумавшись, ещё пять минут, вскочил, и стукнул кулаком по столу. И в тот же миг в центре нашего города, посередине улицы, выросло небольшое абрикосовое дерево, которое каждый год, отчего-то, плодоносило вишнями.
                Возможно, в этом слухе о сотворении нашего города, и, есть доля правды. Ведь абрикосовое дерево с вишнями на ветвях, у нас действительно растёт. Но всё же, полностью, паршивому коту Чародею, никто не верит.
                И так пора вернуться к началу повествования.
                Как вы помните, пёс Антихрист вылетел с горящей свечой из окна комнаты волшебника с улицы Печали, и, в свежем утреннем воздухе, он стал невидим. Только рваные джинсы с горящей свечой стремительно неслись над ещё спящим городом. И лишь полусонный дворник, задрав голову, внимательно наблюдал за их полётом, а когда они скрылись за домами, дворник Терентий вздохнул, и, усмехнувшись, сказал…, впрочем, что он сказал, это не так важно. Мало ли кто, что может сказать. Вот, к примеру, месяц назад, надоедливый комар Иоанн, всему городу, уши прожужжал, вернее, пропищал, что будто бы, через два дня должен начаться страшный ливень. Но прошёл уже месяц. И не дождинки!
                Поэтому неважно, что сказал дворник, главное, что он вздохнул и усмехнулся. После чего, дворник Терентий сел на метлу, и стал носиться по улицам, поднимая пыль, и переворачивая урны. Через два-три мгновения, весь город, с подвалов до крыш, был окутан пылью.
                И тут, как на грех, дракон Афанасий высунул голову из изумрудно-хрустальной воды своего пруда, чтобы заглотнуть свежего утреннего воздуха. Но вместо, свежего воздуха, ему пришлось заглотнуть несколько килограммов городской пыли. И от этого, Афанасий чихнул так сильно, что упавшее на город утро, как стая птиц вспорхнуло, но опомнившись, медленно опустилось на землю, и растеклось по улицам.
                Забегая вперёд, нужно сказать, что пыль не оседала, ровно до двух часов дня. И только, когда в опустевшей квартире Артура Хаоса, пробили часы, бой, которых слышен в любом конце города, пыль с грохотом обрушилась на землю. И наш прекрасный город, стал выглядеть ещё краше, как будто на него посмотрели через только что вымытые окна.
                Но жители нашего города проснулись, именно тогда, когда чихнул дракон Афанасий. И всё случившееся с ними, этим утром, было окутано пыльным туманом.
                Но всё-таки кое-что, удалось разглядеть.
                Волшебник с улицы Печали, от которого улетел пёс Антихрист, потянулся, открыл глаза, но ничего не увидел.
                « Что за чертовщина?»- подумал он, но тут, его мысли спутались, и он чихнул. Но после того как волшебник с улицы Печали чихнул, он совершенно забыл о том, что хотел выяснить, что же это за чертовщина происходит, более того, он абсолютно забыл, что ничего не видит. Так пролежал он, минут десять, или нет, девять. Пока он так лежит, погрузившись в свой особый мир, который с миром нашего города не имеет ничего общего, я хочу вам признаться, что волшебник с улицы Печали, это никто иной как я.
                Но, несмотря на этот щекотливое обстоятельство, я всё равно                продолжаю оставаться сторонним повествователем, как будто бы, никакого отношения к волшебнику с улицы Печали не имеющим. Этим я надеюсь сохранить правдивость и искренность моего повествования. И ещё, это даст мне возможность, разобраться в себе самом. Взгляд со стороны - полезная штука! Тем более что мне для этого не требуется больших усилий, ведь я, если быть более точным, с телом волшебника с улицы Печали, вроде бы, не имею ничего общего, и связан с ним, лишь по каким-то до конца мной, не выясненным причинам, короче говоря, я – его Душа, и Душа, скажу я вам честно, довольно неприкаянная. 
                И так мы снова в комнате волшебника с улицы Печали. В этот самый момент стали раздаваться непрерывные писклявые чихания, и хотя пыльный туман и вносил неясность, но не настолько же, чтобы не узнать, что это чихала мышка-писательница. Сотрясаемая чиханьями, она на ощупь отыскала свою рукопись. Но как вы помните, рукопись трагической повести о засохшем куске сыра, была написана размашистым почерком, и поэтому  имела внушительный объём в сравнении с размерами истощённой творчеством мышки. И писательница задумалась о том, каким же образом, этот драгоценный бумажный ворох перенести к себе в нору. И, когда мышка дошла до мысли, что придётся таскать по одному листу, она зачихала ещё сильней, этим естественно подтвердив правильность своей мысли. Но жуткая картина предстоящей тяжёлой работы, тут же, нарисовалась в маленькой сонной голове мышки, и она, растопырив лапки, рухнула спиной на свою рукопись, и, перестав чихать, заснула.
                И так этим утром, уютная мышиная норка не дождалась свою хозяйку после трудной творческой ночи. И теперь она своим одиноким ухом слушала упоительную музыку тихого мышиного храпа, которая доносилась до сиротливой норки с огромного дубового стола, с белого, исписанного синими чернилами, поля битвы, на котором как убитая, спала писательница, прижавшись к большой черной ручке с золотым пером. 
                Но вернёмся к волшебнику, так как девять минут, которые он пребывал в своём особом мире, прошли, и он понял, что комната окутана обыкновенной пылью. Он быстро вскочил с кровати, и вслепую рванулся по направлению к окну, но налетев на что-то мягкое и упругое, остановился. Немного подумав о том, что же это могло быть, он уже осторожными шажками подошёл к раскрытому окну. Волшебник посмотрел на улицу, но естественно, ничего не увидев, со злостью закрыл рамы с красивыми витражами. Конечно, вы сейчас не сможете насладиться красотой этих витражей, но позже, когда пыль осядет, обязательно полюбуйтесь ими. В изображенном на этих витражах, переплелось, надо сказать, много стилей и направлений живописи, даже я бы сказал, несуществующих направлений, которые в самом эксцентрическом кошмаре не приснятся. И всё это волшебник с улицы Печали сделал сам! Как же приятно похвалить себя, даже будучи в моём стороннем положении. И так продолжим.
                После того как волшебник закрыл окно, он произвёл ряд магических действий в сути, которых разобраться невозможно, но итогом этих действий было то, что пыль по всей квартире волшебника, включая кухню и туалет, улеглась, хотя и нарушив общее поведение пыли в нашем городе этим утром, но, видимо, в пределах одной квартиры это было допустимо.
                Первое, что увидел волшебник, так это висевшую в воздухе бархатную штору, покрытую толстым слоем пыли.
                « Вот это действительно чертовщина»,- удивился волшебник, дёргая за штору, и снова поднимая пыль. Но штора намертво вросла в выбранное ею место в воздухе, правда, при этом игриво покачиваясь.
                Наконец, волшебник, плюнув на штору, внимательно осмотрел свою комнату. А когда его взгляд добрался до огромного дубового стола, то под слоем пыли он рассмотрел спящую на рукописи мышку. Он медленно подошёл к столу, и осторожно опустился в своё покрытое пылью старое кожаное кресло, на котором, надо сказать, любил сиживать, нелегально живущий в квартире волшебника надоедливый комар Иоанн. Волшебник вздохнул, вытянул ноги, и, созерцая спящую мышку-писательницу, стал размышлять над тяжкой долей творческой личности.
                Вот уж не знаю, стоит ли в данный момент, погружаться в мрачные, порой даже трагические мысли, в которых сейчас утонул волшебник с улицы Печали. Но если и не погружаться, а седеть рядышком, так сказать, на бережку, тоже не годится. Ведь наш город, хоть и окутан пыльным туманом, но уже стремительно просыпается. И уж никак нельзя пропустить ни одного из событий, которые естественно не будут ждать, пока какой-то печальный житель вдоволь насладившись образными картинками трудной жизни других жителей, поймёт, что он не один такой неудачник, и этим успокоив себя, продолжит жить дальше.
                Надо, что-то придумать, чтоб выловить волшебника из омута его мыслей. Ну, конечно же, как я сразу его не заметил, ведь в комнате уже давно находился надоедливый комар Иоанн. И вот теперь он плавно, но с какой-то виртуозностью, летел, чтобы срочно разбудить мышку, и только лишь потому, что негодование распирало его изнутри, а причина этого негодования заключалась в том, что он переживал за чистоту и глубину литературного языка, а тут вдруг, какая-то мышь решила взяться за перо, и написать о своих низменных животных потребностях. Это ж надо, писать с таким трагизмом о куске сыра, который, только и остаётся, как выбросить в помойное ведро! И вот надоедливый комар Иоанн приземлился на пыльное мышиное ухо, и впился в него своим карающим жалом.
                Писательница пискнула, и, проснувшись, вскочила, образовав при этом пыльное облако. Она ударила себя по уху, в надежде убить литературного критика, но комар Иоанн уже ехидно кружил в полуметре от мышки. Вот именно этот драматизм событий, произошедших на рукописи повести о засохшем куске сыра, и, вытащили из омута мыслей волшебника с улицы Печали. И он, в знак писательской солидарности, вскочил и попытался поймать комара, но тот уже высоко парил над скопищем писателей-неудачников.
                « Да, как ты смеешь судить своим булавочным умишкой о наполненных слезами и болью образах, рождённых творческим гением писательской Души,- прокричал, поднимая жуткую пыль, возмущенный волшебник, и добавил,- ты же нашей кровью питаешься, и…». Но он не стал дальше продолжать свой гневный монолог. Какой смысл тратить свои силы и нервы на то, что нельзя изменить. Все останутся на своих местах. Писатели будут писать, а критики критиковать.
                Ну вот, всё сложилось как нельзя лучше. И литературный критик комар Иоанн хорошо сыграл роль, и, повествование, не утонув в омуте мрачных мыслей волшебника, продолжает свой путь. И так повествование привело волшебника на кухню, где он решил успокоить себя парою бутербродов с масло и сыром, к счастью, не засохшим. А ещё он налил воды в чайник, и поставил его на газовую плиту, при этом, совершенно забыв о том, что он мог бы превратить холодную воду в кипящую в одного мгновение. Ведь он же волшебник. Но литературный критик комар Иоанн испортил ему настроение, и, волшебник, сев за стол, стал заворожено наблюдать за горящим пламенем, которое плясало под чайником. И он задумался над тем, отчего это такое страшное существо как огонь, от которого надо бы бежать, не оглядываясь, так завораживает загадочной пляской своего пламени.
                И волшебник, погрузившись в созерцание пляски пламени, вдруг провалился в атмосферу средних веков, когда по всей Европе горели костры инквизиции, когда особо никто не разбирался хороший ты человек или плохой, а привязывали тебя к столбу, наваливали сухих веток и сжигали. И волшебник подумал о надоедливом комаре Иоанне, ведь для него, особо большого костра и не потребуется, а так себе, горстка соломы. И он представил, как стоит комар Иоанн, привязанный к соломинке, а языки пламени уже подкрадываются к его тоненьким ножкам, и волшебнику стало жалко литературного критика, и он уже было протянул воображаемую руку, чтобы вырвать комара из костра инквизиции, но не успел, так как в это мгновение засвистел закипевший чайник, и вытащил волшебника из зловещей атмосферы средних веков.
                Волшебник с улицы Печали с трудом поднялся со стула, так как на своих плечах он ощущал непосильную тяжесть вины за жестоко наказанного комара. Но тут он вспомнил, как недавно, старуха-пророчица, отблагодарив его за сделанное для неё маленькое чудо, подарила ему особую смесь трав под названием «Временная потеря совести». Вот эту самую смесь волшебник, сгибаясь под тяжестью вины, и отыскал в буфете. И бросив две щепотки в свою любимую полулитровую кружку, заварил кипятком.
                И снова усевшись на стул, он с вселенскою грустью стал наблюдать за паром, поднимающимся над темно-коричневой поверхностью заваренного зелья. Полупрозрачный пар вздрагивал, шевелил своими призрачными лапками, взмахивал тут же растворяющимися в воздухе, крылышками. Как это всё напоминало волшебнику невинную Душу комара Иоанна. Невыносимо было дальше созерцать это гнетущее зрелище, и волшебник, закрыв глаза, стал мелкими глотками пить зелье. И каждый выпитый глоток, приносил волшебнику сначала спокойствие, потом облегчение, затем безмятежную лёгкость, и наконец, полное безразличие к страданиям окружающего его миру. И даже когда во мраке своей бесчувственности, волшебник услышал жужжание комара, то он не ощутил ни раздражения, ни радости оттого, что комар Иоанн жив. И только когда комар впился в его нос, волшебник вскрикнул, вытаращил глаза, и ужаснулся от жестокой правды жизни.
                Волшебник ударил себя по носу, но, конечно же, зря. Надоедливый носитель правды жизни уже кружил под самым потолком, грозно размахивая лапками и злобно попискивая, и хотя его крошечную душу заполняло чувство довольства собой, но ответственность за качество мировой литературы не давало ему полного покоя. И комар Иоанн сделав ещё круг над побеждённым, окончательно разбитым волшебником, полетел в комнату, чтобы разобраться с мышью-писательницей.
                Волшебник с улицы Печали понял гнусные планы комара, и, тяжело встав, он взял свою любимую полулитровую кружку, помыл её, и, несмотря на то, что в комнате могла уже разворачиваться трагедия, он не мог уйти из кухни не протерев стол. Волшебник намочил тряпку и тщательно протер зелёный мрамор стола, за которым однажды пила чай, прикусывая пастилой его Любимая, которая была занесена в его квартиру стаей Счастливых Минут. А уходя, она забрала небольшое старое и мутное зеркало, в котором как будто в дымке отражался её загадочный восточный лик. И пустота на стене, оставшаяся после зеркала перенеслась в душу волшебника и так там и осталась в виде прямоугольной незаживающей раны. И когда другие стаи Счастливых Минут пытались принести волшебнику с улицы Печали, очередное Счастье, то оно тут же проваливалось, в прямоугольную незаживающую рану и растворялось в ней, при этом, вызывая невыносимую боль. И хотя этот образ незаживающей раны имел, сами понимаете, медицинский характер, да, и все знают, что слово «Любовь» рифмуется со словом «Кровь», видимо клиническое описание чувства любви производит более конкретную картину, да и надо ещё сказать, что его Любимая, училась в то время на врача. Но волшебник с улицы Печали, помимо того, что был писателем, так сказать, приземлённым прозаиком, в иные моменты становился поэтом. А в поэзии действуют совершенно другие законы описания. Поэтический образ – это образ возвышенный, загадочный, часто необъяснимый, а порой даже доходящий до абсурдности, но по сравнению с медицинским описанием, он всё-таки даёт более глубокую, более яркую картину Любви, и даже в иные моменты, может вызвать у читателя потрясение. И вот волшебник с улицы Печали, как то однажды, погрузившись в свои чувства, написал несколько поэтических строчек о Любимой. Строчки эти надо обязательно здесь процитировать:
                « Твои глаза восточные,
                испачканы листвой осеннею.
                Ты не родник,
                И не вода проточная.
                Ты омут моего Спасения».
                И вот теперь, как вы видите, образ незаживающей раны превратился в образ омута, и хотя функцию он выполняет туже самую, топить в себе очередное появляющееся Счастье, но зато образ говорит о том, что он непросто уничтожает Счастье, а спасает несчастного волшебника, потому что, вы же, прекрасно понимаете, что Счастье бывает разное. К иному Счастью подойдешь поближе, подождешь немного, глядишь, дымка рассеивается, и Счастье это, оказывается, имеет звериный лик, и не то, что находиться рядом с ним, а бежать от него надо, не оглядываясь, так же как от огня, иначе сгоришь в нём. И ладно бы пепел оно оставило от тебя, чтоб когда-нибудь, кто-нибудь посмотрел на пепел и вспомнил о тебе, вспомнил о том, как ты самозабвенно и искренне восхищался Счастьем, так, нет, оно, это неблагодарное Счастье, пепел, оставшийся от тебя, в унитаз спустит, и руки вымоет.
                Хотелось бы, сейчас, ещё поговорить о счастье, и, о боли волшебника, но обо всём этом, и обо всех событиях связанных с этим, нам ещё предстоит рассказывать, а теперь надо срочно идти в комнату, и посмотреть, что же, там происходит. 
                Но когда волшебник вошёл в свою комнату, то он ничего не увидел, так как комнату вновь заполнил пыльный туман, но на этот раз его создала мышка-писательница. Конечно, саму мышку разглядеть было невозможно, но по шуму, создаваемою ею, можно было ярко представить, как она летает по маршруту «Огромный дубовый стол – Мышиная нора», и обратно, переправляя рукопись трагической повести о засохшем куске сыра. А литературный критик комар Иоанн сидит, наверное, где-нибудь на люстре и, покрываясь пылью, чихает и чихает.
                И вот, наконец, шум прекратился, видимо, мышка, довольная тем, что рукопись в полной безопасности, решила продолжить свой прерванный сон.
                А пыльный туман тут же распространился по всей квартире волшебника с улицы Печали, включая, конечно же, кухню и туалет.
                И так стараниями мышки-писательницы был восстановлен порядок вещей, который этим утром установил в нашем городе дворник Терентий. И пыльный туман был теперь повсюду, несмотря ни на что.
                Но волшебник с улицы Печали, ещё не знал о том, что пыльный туман продержится в нашем городе до двух часов дня, поэтому в надежде на то, что на улице пыль уже улеглась, и можно спокойно проветрить свою квартиру, он стал пробираться по направлению к окну, и вновь наткнулся на парившую над полом бархатную штору.
                «Наверняка, это всё проделки пса Антихриста»,- зло прошептал волшебник, аккуратно обойдя штору, и, затем, он медленно открыл рамы с красивыми, как вы помните, витражами. И тут волшебник понял, что власть в городе, по-прежнему в руках пыльного тумана. И чтобы, хоть в чём-то разобраться, он решил отправиться в гости к старухе-пророчице. Но, как вы понимаете, сделать это обычным путем, не представлялось возможным. И тогда волшебник с улицы Печали, надел свою огромную черную шляпу, произнёс на непонятном языке заклинания, закрыл глаза, и в следующее мгновение, он уже сидел на скрипящей и ругающейся табуретке в доме у старухи-пророчицы, которая живёт на улице… Но, тут надо уделить немного внимания печальной истории о создании этой улице, и её названию. Если верить слухам, исходящим от паршивого кота Чародея, а никуда не деться, слухов другого производства просто не существует, то как-то в одно из чаепитий, Артур Хаос поделился своими воспоминаниями с псом Антихристом, рассказав ему о том, что много лет тому назад, ещё во времена Великой Депрессии его Души, он как-то однажды дошёл до берега огромной мрачной реки, точно сейчас не вспомню, но, кажется название этой реки Стикс, может я и ошибаюсь, может паршивый кот Чародей что-то напутал, ну, да ладно. И так Артур Хаос подойдя к самой кромке воды, промочив, при этом, свои старые ботинки, зачерпнул в ладони тёмную, странно пахнущую воду, и, поцеловав её, отпустил эту горстку воды в мрачное загадочное чрево реки, и сел на сырой песок. Так погрузившись в созерцания волн, он просидел около часа, и вот, когда он, наконец, встав, принял решение, войти в эту странную реку и переплыть её, то сразу же, раздался телефонный звонок. Звонила его Мама, она сказала ему, что решила, сегодня, уйти пораньше с работы, и попросила, встретить её. И вот именно тогда он ощутил всепобеждающую силу материнского чувства. И Артур Хаос резко отвернулся от мрачных волн, и более, не оборачиваясь, пошёл прочь от загадочной реки под названием Стикс.
                И когда, три года назад, он решил создать наш город на этом самом месте, где мы сейчас с вами находимся, то протекавшая здесь маленькая речушка, всего-то два с половиной метра шириной, но она напомнила ему, его тяжёлые раздумья на берегу реки Стикс. И он решил, что будет лучше, если убрать речушку в трубу, и закопать под землю. Так Артур Хаос и сделал. А по руслу несчастной речушки возникла улица Тяжёлых Воспоминаний.
                Но не таков наш город, и не таковы наши жители, чтоб я мог, на этом закончить историю об этой улице.
                И так слух о том, что в нашем городе есть подземная река, будоражил умы и души наших жителей. И ладно бы она была по своей природе подземной, так ведь нет! Она же заживо погребённая! И с этим обстоятельством, никак не могли смириться справедливые души наших жителей.
                И обнажённый нерв нашего города, дворник Терентий, который, как вы помните, наводил, уже, порядок в рассказе волшебника с улицы Чудес, подловил как-то пса Антихриста, и, размахивая метлой, заявил, что не пустит его в наш город, если тот серьёзно не поговорит с Артуром Хаосом, насчёт того, чтобы срочно откопать несчастную речушку.
                Но тут пёс Антихрист, недоумённо вытаращив свои огромные загадочные глаза, и, облокотившись на ствол абрикосового дерева, которое, как вы помните, плодоносило вишнями, сорвал пару вишен, положил их в свою мохнатую пасть, и затем, выплюнув косточки, сказал: «Ты, Терентий, о какой это речушке говоришь?»
                «Не придуривайся! О той самой и говорю, что течёт под улицей Тяжёлых Воспоминаний! – сердито ответил дворник, и добавил,- ты же, псина, сам посуди, как хорошо было бы, если б через наш город протекала речка. Представляешь, вместо улицы Тяжёлых Воспоминаний, у нас бы текла река, а по самой кромке воды, стояли бы дома, и тогда, можно было бы назвать этот район нашего города « Прекрасными Воспоминаниями о Венеции». Да, и мне, на одну улицу меньше убирать. А как было бы удобно поливать из неё деревья, цветы, другие улицы, и не было бы у нас по утрам  пыльных туманов, а, наоборот, по утрам над речушкой, клубился бы легкий туман, окрашенный восходящим солнцем, в нежнорозовый цвет. И наши жители рассаживались бы вдоль речки, и, наслаждаясь красотой восхода, ловили бы рыбку, а потом, чуть позже, стоял бы по всему городу восхитительный запах жареной рыбы. А дракону Афанасию, как было бы просторно. Ведь сердце кровью обливается, как посмотришь на него, сидящего в маленьком прудике. А так бы речушка могла бы впадать в его пруд, и пруд бы вырос, а лишняя вода, разбегалась бы из него маленькими ручейками по всему городу. А после дождя ручейки стали бы полноводными, и тогда, наши улицы превратились бы в каналы, и это уж точно было бы как в Венеции. А дракон Афанасий плавал бы по всему городу, время от времени, высовывая свою страшную и уже не печальную голову. И у нас в городе было бы своё Лох-Несское чудовище».
                Пока дворник Терентий всё это рассказывал, пёс Антихрист уже успел объесться вишнями, и теперь, присев на землю, тяжело дышал. Терентий, закончив свой рассказ, вздохнул, и тоже сел на землю рядом с псом Антихристом. Но если пёс Антихрист испытывал всего лишь тяжесть в животе, то дворник Терентий был, вдруг, придавлен к земле, неизвестно откуда взявшимся чувством сомнения, которое стремительно разрасталось в его душе, и наконец, уничтожив все, нарисованные дворником восхитительные образы, дало понять ему, что ничего из того, что он тут намечтал, не произойдёт. И тогда, Терентий, стал глубже и глубже погружаться под тяжестью, навалившейся на него Реальности, в мрачный и холодный колодец своей Печали, а когда он достиг самого дна колодца, где ужасающий мрак окончательно задушил все его светлые мысли, то дворник услышал, как бы издалека слова пса Антихриста: «Знаешь, Терентий, никакой реки под улицей Тяжёлых Воспоминаний, да, и под другими улицами нет. И не мучай ты себя слухами, которые распускает по городу паршивый кот Чародей. Радуйся тому, что тебе дано, а дано тебе самое ценное, это возможность жить в этом прекрасном городе, созданном Артуром Хаосом, и наслаждаться общением с его жителями. И что ты тут мне за Утопию нарисовал! Ты хоть сам осознаёшь, к чему могут привести твои утопические фантазии, утопические от слова «Утопить». Ты не подумал о том, что если, вдруг, Артур Хаос, вместо коротких минут Печали, погрузится в затяжную депрессию. И тогда на город хлынет не просто дождь, а тропический ливень. А если, сквозь город будет протекать река, то она, конечно же, разольётся, и никакого образа Венеции не будет, а просто смоет наводнением весь город с лица земли, и погибнут его жители, а если кто, и останется в живых, то я не позавидую его сиротскому существованию в жестокой реальности мира, в котором живёт сам Артур Хаос».
                На этом, пёс Антихрист закончив свою речь, похлопал по плечу несчастного дворника Терентия, и, в тот же миг, растворился в воздухе.
                Тут надо кое-что пояснить, а то я думаю, что вам не понятна связь между дождём в нашем городе, и психологическим состоянием Артура Хаоса. А дело всё в том, что дождь в нашем городе это и есть ничто иное как слёзы Артура Хаоса. Поэтому дождь у нас идёт, сами понимаете, солёный. И как однажды, тонко и нежно заметил дракон Афанасий, что когда в нашем городе идет дождь, то город наполняется лёгким запахом моря, и сказав это, всплакнул, потому, что он был морским драконом, и, бороздил когда-то просторы океанов.
                А дворник Терентий ещё долго сидел, тогда, под абрикосовым деревом, безразлично поглядывая на разбросанные вокруг него вишнёвые косточки. И только через час, он, наконец, выбравшись из мрака колодца своей Печали, встал, и, подобрав все до единой косточки от вишен, медленно пошёл домой, при этом, с каждым сделанным шагом, Терентий наполнялся надеждой на то, что может быть, хоть какая-то, пускай и малая часть его фантазий, когда-нибудь сбудется.
                Я смотрю, вам становится скучно от того, что я постоянно отвлекаюсь от течения сюжета моей повести. Простите меня, но я никак не могу, пропустить, ни одной детали, не могу оставить без внимания израненные чувства и боль переживаний, любого из жителей нашего города, и хотя некоторые наши жители, и вызывают волны негодования в душах других жителей, но это не даёт мне право осуждать их до степени изгнания из своей головы и из своего сердца. Ибо мы здесь все, собраны Артуром Хаосом, и все, без исключения дороги его печальной Душе.
                А критикам, которые я знаю, найдутся, которые обвинят меня в том, что у меня в повести слишком вялотекущий сюжет, и огромное количество ненужных описаний и лишних деталей, я скажу: «Закройте книгу, в которой напечатана моя повесть, и не смейте больше её читать! Не смейте даже прикасаться к страницам моей повести, потому что, когда вы прикасаетесь к ним, душа моя испытывает боль от прикосновения ваших душ, обросших панцирем, толстым и шершавым панцирем!
                Не трогайте меня! Забудьте о моём существовании! Живите в своём мире, а я буду жить в своём, и если окажется, что тот загадочный соседний город, о котором так много говорят наши жители, такой же как ваш мир, то тогда пусть и остаётся недоступным для нас. Всё! Надеюсь, вы меня поняли».
                И так, я ещё немножко хотел бы рассказать о той заживо замурованной речушке, что течёт под улицей Тяжёлых Воспоминаний, потому, что несмотря на заявления пса Антихриста, она живёт под нашим городом своей одинокой трагической жизнью. И как однажды, сказал, паршивый кот Чародей, с оттенком злобной иронии, о речушке: «Она у нас, как граф Монте-Кристо». Правда, это сравнение нисколько не возмутило наших жителей, а наоборот, вселило надежду на то, что как и в известном романе судьба улыбнулась главному герою, так и наша речушка, обретёт когда-нибудь, не заслуженно отнятую у неё свободу.
                И ещё, я часто замечал, как под вечер, когда заходящее солнце, окрасив в бардовый цвет идеально ровную поверхность пустыря Одиночества, но, ещё не добравшись до невидимого соседнего города, вдруг оборачивалось, и, забывшись, долго наблюдало за тем, как кто-нибудь из наших жителей, ложился посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний, и проникновенно слушал, как течёт под землёй речушка, как она шумит, стонет, и плачет. А когда, наслушавшись, он вставал, поднимал голову, то долго смотрел в темно-бардовое небо, произнося, каждый раз, одни и те же слова: «Боль, в землю не зароешь. Не поможет». А к кому были обращены эти слова, я думаю, вы поняли.
                Но вернёмся к событиям, которые уже давно стоят за спиной волшебника с улицы Печали, сидящего на скрипящей и ругающейся табуретке, и ждут, когда же, мы обратим на них своё внимание. Но так как мы с вами, уже находимся на улице Тяжёлых Воспоминаний, то нам не составит особого труда открыть дверь дома старухи-пророчицы, и всё увидеть, и услышать.
                Странно, но в комнате у старухи-пророчицы, хоть и было много пыли, но пыльным туманом это нельзя было назвать. Неужели, и она произвела магические действия по удалению тумана? Это, конечно же, беззаконие, но для дома, где всегда собирается всякая нечисть, закон, так сказать, не писан.
                Кстати, если уж мы приняли за правило отвлекаться по любому даже незначительному поводу, то уж поговорить о внешнем облике дома старухи-пророчицы, надо обязательно.
                И так, три года назад, Артур Хаос создал наш город, согласуясь со своим вкусом и понятием об архитектуре. И почти все наши жители были довольны внешним обликом своих домов, и, тем более, внутренним их содержанием. Но некоторые, неблагодарные жители, старались всё же, кое-что переделать в согласии со своим, порой, извращённым пониманием красоты и удобства. К таким неблагодарным горожанам, и относилась старуха-пророчица. И хотя она жила в городе с самого момента его основания, и всё её вроде бы устраивало, но вот в этом году, она решила кардинально изменить свою жизнь, но начала, естественно, не с себя, а с перестройки своего дома. Она заявила, что обычная внешность её дома, не соответствует её статусу. А статус у неё, сами понимаете, соответствовал статусу Бабы-Яги, и хотя она не разрешала никому себя так называть, но на деле, вся её деятельность в нашем городе до мелочей совпадала с нечистыми проделками, которые обычно совершает в сказках Баба-Яга. И так, отталкиваясь от этого образа, старуха-пророчица подумала о том, что дом не должен стоять просто на фундаменте, хотя и куриные ножки, выглядят как-то хило и неустойчиво, а так как только, что начался год Быка, то дом на копытах, будет как раз к месту, и должен к тому же принести счастье его хозяевам. И старуха-пророчица решила приделать к своему дому коровьи ноги, но не две, а естественно, четыре, чтоб стоял крепко, как вкопанный. И так, для того, чтобы поднять дом, она пригласила волшебника с улицы Печали, несмотря на то, что волшебник с улицы Чудес, был более сильным и искусным волшебником, но в его чудесах не было той изюминки, что всегда, можно было ощутить в чудесах, сделанных волшебником с улицы Печали, а так как дом старухи-пророчицы должен был излучать особую непостижимую и завораживающую энергию, то тонкий аромат печали, будет как раз кстати.
                И вот, как-то под вечер, вся компания собралась для выполнения замысла старухи-пророчицы. Помимо, старухи-пророчицы и волшебника с улицы Печали, в кампанию входили: чёрный горбатый котишка, паршивый кот Чародей, также был вынесен, и поставлен посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний, ещё один обитатель дома, это кактус Ваня, и, конечно же, канарейка, но она вылетела сама, и хотя она в резких тонах приказывала вынести из дома её клетку, но все её приказания, остались без внимания.
                Но когда, волшебник с улицы Печали, напряг все свои способности для того, чтобы поднять дом над землей, то выяснилось, что дом был приколдован к своему месту практически намертво. И тут горбатый котишка, медленно обойдя вокруг дома, вздохнул, и сказал, что надо вызывать пса Антихриста, и так как он друг Артура Хаоса, то уж наверняка знает, какой эдакий загадочный раствор применял Артур Хаос при установки этого дома. Но как только было произнесено имя пса Антихриста, то он тут же, вырос как будто из под земли, и пока котишка заканчивал свою речь, он, улыбаясь, стоял за его спиной. Но когда котишка, размахивая своим хвостом, задел за рваные джинсы пса Антихриста, то псу это не понравилось, и он, в самое ухо горбатого котишки, крикнул: «Брысь». Котишка мгновенно растворился в воздухе, и в следующий миг, появился возле кактуса Вани.
                «Ну, и что вы тут затеяли?- грозно спросил пёс Антихрист.
                «А ты, что это таким тоном говоришь? Не ты хозяин в этом городе,- возмутился паршивый кот Чародей, и добавил,- лучше помоги старушке дом поднять, чтоб она к нему коровьи ноги приделала, на случай того, что ежели придётся из этого города бежать, то вместе со своим жилищем поскачет».
                «Ты, чего это паршивый кот несёшь? Какое бегство из города?!- прокричала старуха-пророчица, и далее, обращаясь к псу Антихристу, вежливо продолжила,- я просто хочу придать дому надлежащий ему стиль, который бы соответствовал духу его жильцов, чтоб взглянув на дом, сразу было понятно, кто в нём живёт».
                «Так, так, - проговорил пёс Антихрист, зачем то, отряхивая свои джинсы,- а поднять, значит, сил не хватает?»
                «Не хватает, не хватает»- пропела канарейка.
                И тут вдруг, дом, как бы ни с того ни сего, завис в метре от земли.
                «Ну, спасибо тебе, дальше мы уже сами»- обрадовалась старуха-пророчица, поднимая одну из четырёх коровьих ног. Ноги были, конечно же, не настоящие, а искусно вырезанные из дуба, и покрытые каким-то составом, который на ощупь, напоминал нежную телячью шерсть.
                Вторую коровью ногу схватил паршивый кот Чародей, третью же потащил волшебник с улицы Печали.
                А пёс Антихрист произнеся: «Да ладно, чего уж там», взял четвёртую ногу.
                Когда все четыре ноги были установлены под домом, волшебник с улицы Печали произвёл ряд магических действий для того, чтобы хорошенько прикрепить их к основанию дома, но при этом, он немного перестарался в своих волшебных действиях, так как дубовые коровьи ноги вдруг ожили, вздрогнули, и несколько раз стукнули копытами о землю.
                От этого зрелища, паршивый кот Чародей испугавшись, прошипел, и в следующее мгновение уже находился посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний, рядом с кактусом Ваней и горбатым котишкой.
                «Эх, молодец, волшебник, я в тебя всегда верила, есть в тебе какая-то харизма, никогда не спрогнозируешь, что от тебя можно ожидать в следующую секунду,- восхищённо обращаясь к волшебнику с улицы Печали, проговорила старуха-пророчица, затем  она растопырила руки, и, обращаясь уже ко всем присутствующим, при этом с немного виноватым выражением глаз, взглянув на вечернее небо, и добавила,- всем спасибо, и простите, если, что не так».
                « А паршивец Чародей прав, на таких крепких ногах можно далеко ускакать»,- задумчиво произнёс пёс Антихрист, похлопывая по коровьим ногам дома старухи-пророчицы.
                « А, что ты думаешь, псина, и поскачем. Вот с завтрашнего же утра и начнём тренироваться, выплясывая круги по пустырю Одиночества»,- сказал паршивый кот Чародей, довольный тем, что хоть кто-то, отыскал в его лживых речах, крупицы истинной правды.
                «Да, заткнёшься ты, паршивец! Куда я могу поскакать?! Этот город для меня единственное место на земле, где я могу жить в согласии с собой. Я чужая, никому не нужная, и только здесь, среди вас, таких же одиноких, и никому не нужных, мне не так больно жить на этом свете»,- горько произнесла старуха-пророчица, поставив перед дверью табуретку, и пытаясь забраться в свой дом.
                «Да, погоди ты, старая, шуток, что ли не понимаешь,- промяукал, опомнившись, кот Чародей,- и слезь ты с табуретки, упадёшь ненароком». Тут паршивый кот Чародей схватил лежащие возле маленького заборчика, две старые трёхметровые доски, и, совершив с ними виртуозный полёт, который проходил на высоте одного метра над землей, он подлетел к двери дома, открыл её, ударив по ней концами досок, слегка засунул доски в дом, а другие концы досок опустил на землю.
                «Прошу в дом»,- сказал вежливо кот Чародей, протягивая, старухи-пророчицы, свою лапу, чтобы помочь ей, взойти по трапу.
                «Ох,- вздохнула старушка, и, покачав головой, добавила, обращаясь ко всем,- прошу всех ко мне в гости на чаепитие, по случаю начала перестройки моего жилища».
                « Как?! Это ещё, разве, не всё?!»- возмущенно прокричал кактус Ваня, которого нежно за горшок, нёс домой горбатый котишка.
                « Конечно не всё. Надо ещё сделать крыльцо, резные наличники на окнах, расписать четыре внешних стены. Ещё надо много сделать, для того, чтобы дом достиг статуса «Избы»,- отвечала старуха-пророчица, медленно поднимаясь по трапу.
                И так, в тот вечер, за чаепитием, старуха-пророчица поведала всем собравшимся о том, чтобы она ещё хотела сделать для обновления своей жизни, и для изменения статуса её дома, но самое важное событие того вечера было то, что главным дизайнером по оформлению внешнего вида дома была назначена канарейка, так как она долгое время прожила в столице, в интеллигентной семье крупного художника с академическим образованием. Это было очень мудрое решение старухи-пророчицы, ибо канарейка, томясь в унылой сытой столичной жизни, от убийственной скуки изучила не только все направления живописи, но и перечитала массу научной и художественной литературы, и к тому моменту, когда она, по её словам, случайно вылетев из форточки, потерялась в суете огромного города, она обладала уникальными и обширнейшими знаниями. Но бездомная канарейка не отчаялась, а быстро освоившись, жила на ветках деревьев, и питалась по помойкам, и, всматриваясь своим пытливым взглядом в жизнь низов общества, она открыла в себе то, что внутри её находится кристалл, сквозь который, оказывается, можно преломлять обычную жизнь в поток художественных образов, вызывая тем к жизни, совершенно другую реальность. Проще говоря, она стала, ещё, и писателем. И когда, Артур Хаос принёс канарейку в наш город, то первым делом, она прочла собравшимся жителям, свой рассказ, который назывался « Мы будем плакать». И мы, слушая этот рассказ, действительно, плакали. Даже пёс Антихрист пролил несколько слезинок, ведь главным героем рассказа была собака, точнее, пёс по имени Филипп. Обязательно вы должны услышать этот рассказ. Канарейка, когда бывает у кого-нибудь в гостях, то по просьбам собравшихся, частенько читает его вслух, с особым, только ей присущим выражением. Я надеюсь, что нам представится такой случай в ближайшее время, и мы сможем окунуться в печальную душу пса Филиппа, и прожить с ним его трагическую жизнь.
                И ещё, в тот вечер, за чаепитием, старуха-пророчица приняла жёсткое решение, суть этого решения заключалась в том, что канарейки даётся три дня, по истечению, которых она должна представить на обсуждение, эскизы, рисунки, композиции орнаментов, и обязательно, с доскональным описанием каждого символа и образа, на случай того, что если кто-то больно умный, сделает замечание на счёт, какого-нибудь орнамент, или символического образа, что он будто бы не соответствует духу жилища, то можно было бы, сразу же аргументировано отпарировать всяческие нападки.
                И вот через три дня, вся компания, за исключением пса Антихриста, вновь собралась за вечерним чаепитием, чтоб оценить непосильный труд, который выполнила канарейка в течение трёх дней, и трёх бессонных ночей. Когда же канарейка попыталась выложить на стол весь ворох набросков, эскизов, неоконченных рисунков, и, исписанных мелким почерком листков с пояснительными статьями, то все поняли, что стаканы с чаем, розетки с вареньем и печенье надо убирать со стола.
                И вот, когда по столу разлилось буйное море творческой мысли канарейки, все собравшиеся сразу как-то притихли, более того, они почувствовали себя как бы ни в своей тарелке, ибо глубочайшие познания канарейки в области наследия мировых культур, их просто придавили. И только кактус Ваня, не показал своего смущения, а наоборот, растопырив иголки, внимательно стал изучать каждую страницу, при этом повторяя шёпотом: «Так, так». А пока Ваня изучает титанический труд канарейки, я вам расскажу немного о самом кактусе Ване. И прежде всего надо сказать, что кактус Ваня был очень головастым, ну в принципе, у него и была только лишь голова, но голова большая, и много всякого было в этой голове, ведь он как и канарейка был в прошлом столичным жителем. Он жил в доме у одинокой интеллигентной женщины, к которой, правда, частенько приходил очень приятный и образованный художник. И кактус Ваня всегда с большим вниманием вслушивался в длинные, но увлекательные беседы хозяйки и гостя, которые под благоухания цветочного чая, уносили Ваню, то в бушующий мир полотен Айвазовского, то в больной и надтреснутый мир Ван Гога, а, то уж и в совершенно дикий и необузданный мир Сальвадора Дали. Но нам ещё представится возможность побывать в том столичном доме, где жил кактус Ваня. Ведь кактус Ваня, как и все, был писателем, и он написал рассказ о душевных переживаниях и трагической судьбе цветка, с которым рядом стоял на подоконнике в доме той женщины. Но надо сказать, что и у самого Вани жизнь могла бы давно окончиться трагически, ведь дело в том, что тот художник, что часто бывал в гостях у хозяйки, в какой-то момент, принял решение, и ничего, толком не объяснив, перестал появляться у этой женщины. А злые языки нашептали ей, что во всём виноват кактус, потому что он через свои колючки выделяет отрицательную энергию, которая озлобляет атмосферу в доме, и, проникая в присутствующих, заставляет их ругаться между собой. Какие несправедливые обвинения! Это утончённая романтическая натура кактуса Вани, с пронзительными способностями каждой иголочкой ощущать боль ближних своих, и глубоко сопереживать им, могла ли нести злобу?! Нет, не могла. Но хозяйка взяла кактус, и вынесла его на помойку, спасибо, хоть вместе с горшком. Но Ване повезло. Он недолго простоял возле вонючего контейнера с мусором. Случайно проходивший мимо, Артур Хаос заметил плачущего Ваню, и принёс его в наш город. А старуха-пророчица, как, только увидев кактус, сразу же поняла, что кактус очень точно вписывается в дух её жилища, мол, колючий, злой и нелюдимый, и она тоже не сразу разглядела нежную душу Вани, но так и живёт теперь кактус Ваня на подоконнике в доме старухи-пророчицы. И многому он научился от общения с ней, например, с помощью магических заклинаний он, растворяясь в одном месте, тут же появляется в другом, таким образом, он ходит в гости к жителям нашего города. Но, правда, любит часто прикидываться несчастным и одиноким, и просит, чтобы кто-нибудь переставил его, то с одного места на другое, то с другого на третье, и все это делают с большим удовольствием. А чего бы ни помочь несчастному растению?
                Но вернёмся в тот вечер, в который происходило чаепитие с обсуждением дизайнерского проекта по оформлению внешнего вида дома старухи-пророчицы. После того как кактус Ваня, являясь единственным специалистом по живописи, который бы смог по достоинству оценить труды канарейки, закончил изучать всю эту макулатуру, он попросил, чтобы его поставили посредине стола, что и было сделано мгновенно паршивым котом Чародеем. А горбатый котишка, с какой-то ехидной улыбочкой поглядывая на пребывающую в волнении канарейку, аккуратно собрал все разбросанные листки с рисунками и статьями, и сложил их стопочкой, при этом уж как-то вызывающего долго поправляя края этой стопочки, что, наблюдавшая за действиями котишки, старуха-пророчица, не выдержав, крикнула на котишку: «Да, сядешь ли ты, наконец!». И горбатый котишка, как вкопанный врос в свою табуретку.
                Тут кактус Ваня, посмотрев на всех собравшихся вокруг него, откашлялся, и сказал: «Надо отдать должное, что, несмотря, на невзрачный и хилый вид нашей канарейки, сила ума и души её, практически не имеет границ. То потрясение, которое я испытал, погрузивших в предоставленный ею материал, можно сравнить, пожалуй, с посещением Эрмитажа, а может даже, и Лувра, когда всё это происходит с вами за один день. И, несмотря, на сумятицу в моей колючей голове, я предлагаю всем собравшимся, допустить к реализации всё творческое наследие нашей канарейки».
                Собравшиеся, выдержав долгую и мучительную паузу, наконец, одновременно, вздохнули, и в один голос произнесли: «Действуй, канарейка!»
                И со следующего утра, канарейка стала действовать.
Конечно же, ей помогали. Особую признательность надо выразить всё тому же кактусу Ване, ведь именно он руководил приготовлением красок, так как в ту пору, когда он жил у той, как вы помните, одинокой женщины, он почерпнул много сведений о том, как в старину, бедные крестьяне исхитрялись делать краску из всего, что попадётся под руку. А у нас под рукой есть пустырь Одиночества, на котором можно было найти всё что угодно, потому что, когда кто-нибудь из жителей покидает наш город навсегда, то всё накопленное за свою жизнь, он оставляет на пустыре Одиночества, и налегке уходит, чтобы исчезнуть в мираже соседнего города. Но и помимо оставленных вещей, в земле нашего пустыря можно отыскать залежи жёлтой охры, которую старуха-пророчица обжигала в печи для создания коричневых и красных оттенков, также были обнаружены залежи киновари, которую горбатый котишка измельчал в порошок, а волшебник с улицы Печали растирал этот порошок двумя суставами указательного пальца в деревянной ложке понемногу добавляя яичного желтка. Ну, а что касается вивианита, я имею в виду зелёной земли, так её у нас можно накопать, чуть ли не возле самого дома старухи-пророчицы. Труднее всего было найти лазуревый камень, а без ультрамариновой краски никак нельзя обойтись, но в этом помог канарейке пёс Антихрист, заявившись как-то, поздно ночью, когда все уже ложились спать, он торжественно выложил на стол два больших куска лазуревого камня. В общем, чего от бедности только не придумаешь, и как только не извернёшься, чтоб достичь желаемого результата! А золотая краска?! Но об этом отдельно, чуть позже.
Я только что упомянул в своём повествовании о том, как мучительно тяжело приходилось волшебнику с улицы Печали приготавливать красную краску, растирая порошок в яичном желтке. Так вот, что бы это тупая работа не довела его до нервного срыва, кактус Ваня, чтобы взбодрить волшебника, сказал громко, чтобы все слышали, что приготовление красок с древности на Руси называлось «творением», и повторил ещё раз для большей убедительности: « Этот мучительный процесс называется творением красок». Не могу сказать, что эти слова сыграли какую-либо положительную роль в душе волшебника, так как они, проникнув в уши, тут же застряли в голове, так и не добравшись до души волшебника с улицы Печали. Потому что душа волшебника уже была до краёв заполнена состраданием к так и не родившимся тварям, к погибшим от его рук во время творения этой кровожадной красной краски. Ведь из каждого яйца мог родиться цыплёнок, вырасти и стать курицей, и, прожив счастливую жизнь, отложить сотни яиц, из которых вылупились бы ещё цыплята, в свою очередь, став курицами, снесли бы ещё сотни яиц. И вот эта огромная несчастная толпа несостоявшихся жизней окружила плотным кольцом волшебника, и каждый из не родившихся цыплят норовил заглянуть в глаза убийцы, и, заглянув, пролезть в его душу, и там остаться навсегда в виде кровоточащей ранки. Но волшебник, страдая и физически и морально, уничтожал яйцо за яйцом, безропотно подчинившись общей атмосфере энтузиазма и ударного труда по преображению внешности дома, чтобы дом старухи-пророчицы, в глазах всего мира, смог называться «Избой».   
                И так в работе были задействованы все жильцы дома старухи-пророчицы, и два постоянных гостя, паршивый кот Чародей и волшебник с улицы Печали. Одни подносили вёдра с краской, другие периодически мыли кисточки, и убирали стружки, после того как канарейка выдолбила изысканную резьбу на наличниках окон.
                Канарейка порхала в творческом экстазе каждый день в течение целой недели, пока полностью, не были завершены все работы по превращению дома старухи-пророчицы в загадочный образ «Избы».               
                Так же было построено ещё и крыльцо, но в постройки крыльца, главную роль выполнял волшебник с улицы Печали, правда, здесь тоже пришлось привлечь к работам пса Антихриста, но харизма, которая присутствует во всём, что делает волшебник с улицы Печали, не была нарушена, присутствием тёмных сил, исходящих от пса Антихриста. Построенное крыльцо, помимо всех прочих своих достоинств, имело важную функцию, ибо он являлось одновременно и трапом, потому что было на колёсиках, но так искусно спрятанных, что никто не мог и догадаться об их существовании. А паршивый кот Чародей прокатившись несколько раз на крыльце вокруг дома, вдруг расстроенный нахлынувшими на него образами дальних стран, сел на нижнюю ступеньку крыльца и вздохнув, сказал: «Эх, если бы у этой избы, были бы ещё и крылья».
                На эти слова паршивого кота Чародея, старуха-пророчица, шепотом выругавшись, плюнула, и приказала Чародею, подкатить крыльцо к входной двери, и прибить его гвоздями к дому. И паршивый кот Чародей уже совершенно опечаленный, взял два больших гвоздя, и прибил ими крыльцо вместе со своими образами дальних стран к бескрылому дому.
                После того, как все работы были завершены, старуха-пророчица, облетев весь наш город, лично пригласила каждого жителя на презентацию своей сказочной избы. И надо сказать, презентация эта, надолго оставила неизгладимый след в душах наших жителей, и скажу даже более, что образ «неизгладимого следа», это лишь жалкое подражание того, что на самом деле произошло в чувствительных душах, населяющих наш прекрасный город.
                Как сейчас, помню тот шум восторга, который долго не прекращался витая над улицей Тяжёлых Воспоминаний и эхом прокатывался по пустырю Одиночества.
                А уж когда старуха-пророчица угостила всех присутствующих чаем из смеси трав под названием «Высшая степень удивления», то глаза собравшихся жителей открылись ещё шире, и, они заворожено стали рассматривать орнаменты и символические картинки, которыми от основания до крыши, были изрисованы  все четыре стены избы.
                Чего здесь только не было!
                Помимо традиционно-русских направлений росписи, таких, как хохломская, городецкая, пермогорская, кстати, хохломская роспись была представлена во всех своих трёх типах: верховая, фон и кудрина, присутствовали также, орнаменты, относящиеся к культурам кельтов, чего стоит, только, величественное изображение кельтского котла обновления и исцеления, и конечно, обязательно, присутствие чёрной птицы Чивакли из мифологии инков, и нельзя было забыть о богине луны ацтеков Тлацотеотл, в переводе это обозначает «Пожирающая нечистоты», ведь эта богиня очищает Душу, постоянно напоминая о том, что нельзя держать грехи внутри себя, а надо рассказать о них, то есть, исповедоваться, и тогда Душа очистится, и как бы, родится вновь. А ещё, Тлацотеотл была богиней магической силы, что соответствовало духу дома старухи-пророчицы. Конечно, очень жутко выглядели змеи и многоножки, изображённые вокруг богини, но ничего не поделаешь, эти символы всегда сопровождают Тлацотеотл. А справа от двери был изображён символ ацтекского бога Тескатлипока «Дымящееся зеркало», потому, что зеркало это, было предсказывающее, вид у зеркала был загадочный в клубах дыма, и с перьями, что напоминало, по ацтекской мифологии, ещё и о боге страдания Шипе-Тотеке. А если, я вам скажу, что входная дверь дома старухи-пророчицы смотрела как раз в сторону пустыря Одиночества, то воздействие на любого гостя, поднимающегося по ступенькам к двери дома, было до жути беспросветное, ибо, что вперёд смотри, что назад, кроме страдания и одиночества, ничего не увидишь.
                Правда, слева от двери, были изображены японские озорные божества Тенгу, в виде полуптиц-полулюдей, но с ними надо быть настолько осторожным, надо быть в высочайшей степени искренним, чтоб не разгневать их, что лучше уж опустить глаза, и попытаться проскочить в дверь, не неся в эти секунды, вообще никаких мыслей в своей голове.               
                Но особое недоумение было высказано жильцами дома, ещё в процессе творческого буйства канарейки, когда, вдруг, то в одном месте стены, то в другом, стали появляться живописные сцены из подвигов Геракла.
                « Ты совсем, что ли, свихнулась?! Каким это боком, подвиги Геракла имеют отношение к профессии нашей любимой хозяйки?»- возмутился горбатый котишка.
                «Как это, каким?!- начала оправдываться канарейка,- а мучения и смерть Геракла от яда, которым смазала его одежду, его же собственная жена Диянира. А его враги? Почти каждый из них обладал паранормальными способностями».
                И горбатый котишка, как только, услышал о жестоком поступке жены Геракла, сразу притих, и как-то ещё больше сгорбатился, потому, что вспомнил свою злую бывшую жену, из-за которой он и стал горбатым. Но эту историю горбатый котишка никогда никому не рассказывал. И не знаю, расскажет ли?
                А распоясавшаяся в своём творчестве канарейка, продолжала изображать сцены из подвигов Геракла. Вот, к примеру, на одной из стен, внизу она нарисовала ту самую ситуацию, когда Атлант, по просьбе Геракла убежал добывать золотые яблоки, ну это вроде тех молодильных яблок, что наш Иван-царевич с серым волком умудрились достать, а в этот момент, как вы помните, небосвод, вместо Атланта, пришлось держать самому Гераклу. Так вот, канарейка нарисовала Геракла по пояс, чтобы не тратить краску на изображение ног, потому, что когда смотришь со стороны на дом, то как раз коровьи ноги дома дополняют недописанное тело Геракла, и создаётся ещё более устрашающее впечатление от созерцания Геракла с коровьими ногами. И, конечно же, канарейка, не могла не изобразить своих сородичей стимфалийских птиц, но здесь её возмущение по поводу убийства Гераклом этих самых птиц, заставило канарейку нарисовать Геракла, слишком уж маленьким, похожим на мальчика-с-пальчика по сравнению с огромными красивыми и грозными птицами. Но особенно канарейки удался образ трёхглавого пса Цербера, он получился настолько живым и ужасным, с  извивающимися змеями на его гриве, что вид этого страшилища пугал, не только горбатого котишку, но и паршивого кота Чародея.
                Но вернёмся в атмосферу общего восторга наших жителей, собравшихся возле, теперь уже не дома, а избы на коровьих ногах. Разгорячённые чаем, зрители бурно обсуждали чуть-ли не каждый орнамент и рисунок. Кто-то нюхал краску, а кто-то даже пытался отколупнуть золотую краску. Кстати, именно золотая краска, вызывала недоумённое удивление, и множество вопросов.
                Вот, к примеру, наш самый печальный житель дракон Афанасий, как только увидел золотой фон хохломской росписи, сразу же ещё больше загрустил, так как вспомнил то время, когда он жил в морской пучине, и, по-обыкновению, после увлекательного плавания в восхитительных морских просторах, он всегда отдыхал на живописном морском дне в зловещих останках затонувшего пиратского фрегата, и перед тем как заснуть, он долго любовался на то, как пробивающиеся сквозь толщу воды солнечные лучики весело играли на старинных золотых монетах, что высыпались из сгнившего огромного сундука. И дракон Афанасий, увидев такое обилие позолоты на стенах избы старухи-пророчицы, и зная, как ценят люди золото, высказал вслух своё удивление перед собравшимися зрителями: «Откуда, это, мол, у старухи такое богатство?»
                На что, кактус Ваня ответил: « Тут ты Афанасий ошибаешься, никакого такого особого богатства у нашей хозяйки нет, а вот, чтобы приготовить золотую краску, пришлось из серебряного столового набора, вилки и ножи стереть в порошок, столовые ложки, мы трогать не стали, ими как вы знаете, есть удобней, а вилки не жалко. Так вот этот самый, серебряный порошок, мы, по древнерусской технологии, залили льняным маслом, и, помешивая, очень долго варили в печи. И наконец, серебро превратилось в золото, и никакой тебе алхимии, одна только русская смекалка».
И этот исчерпывающий ответ кактуса Вани, бывшему иноземцу, вернее иноморцу дракону Афанасию, вызвал, не то, что бурю, а тайфун восторга и аплодисментов, который, несмотря на малочисленность нашего населения, был, наверное, услышан жителями соседнего города, и быть может, вызвал у них интерес к нашим проявлениям чувств. Но узнаем ли мы об этом?
Кстати сказать, с этой, так называемой, золотой краской, был связан ещё один небольшой инцидент, который произошёл спустя неделю после презентации избы. Дело в том, что творческий гений нашей канарейки на внешнем оформлении избы остановиться не смог. И канарейка решила вместо верёвки, на которой висели занавески, сделать расписные карнизы на два окна старухиной избы. Волшебник с улицы Печали выпилил из фанеры заготовки карнизов, которые имели такую замысловатую витиеватость, что уже производили на зрителя ошеломляющее впечатления, а уж когда они были украшены хохломской росписью, то вызывали просто шок. Так вот дело в том, что на изготовление золотой краски были стёрты в порошок четыре столовых ложки. Две же последние серебряные ложки старуха-пророчица не разрешила использовать, сказав, что они нужны для приёма особо почётных гостей. И вот, когда канарейка, покрыв золотой краской фанеру, и дав ей хорошенько просохнуть, начала по ней малевать красной краской, замешанной на яичном желтке, горбатый котишка не на шутку возмутился: «Ты, что же это делаешь! Мы можно сказать последнее серебро на твои выдумки потратили, а ты всё замазываешь дешёвой краской, и оставляешь какие-то тоненькие золотые полоски. Неужели нельзя было сделать наоборот, сначала красной краской намазюкать, а уж потом рисовать золотом?!»
«Нельзя. Это древнерусская традиция. Разновидность хохломской росписи, называется верховая»,- ответила с гордостью канарейка.
«Вот тут ты права. Это наша русская традиция, разбазаривать впустую добро! Четыре ложки смололи, несколько часов в поту возле печки простояли, а потом, взяли и закрасили всё красной краской, чтоб никто не увидел!»- не унимался горбатый котишка.
«Успокойся!- вмешался в разговор кактус Ваня,- я хоть и иностранец, но живя на Руси, понял, что от неприкаянности, от вечного страдания, золото русской Души залито кровью, и лишь местами, как засияет сквозь кровь цветком, или птицей райской, и запоёт. Так одного этого цветка или птички достаточно для того, чтобы вызвать потрясение от чуть-чуть приоткрывшейся загадочной русской Души».
После этих слов, наступила трагическая тишина. А горбатый котишка опустил свою взъерошенную голову, встал с табуретки, и, подойдя к окну, долго смотрел на улицу Тяжёлых Воспоминаний, окрашенную бардовым закатом.
Простите, я опять немного отвлёкся. И так вернёмся к презентации избы.   
И вот разгулявшийся тайфун восторга повлёк за собой, если так можно сказать, маленький конфуз. Или если отталкиваться в описании событий от слова «повлёк», то из этого слова рождается другое слово, и это слово «вовлёк». Так вот, в буйство восторга был вовлечён и сам дом старухи-пророчицы, и хотя он вроде бы предмет неодушевлённый, но только не в нашем городе! У нас в городе всё имеет Душу! И не то, что дома, а даже пыль в городе, как вы помните, имеет характер и свои причуды. И к тому же, если вспомнить поговорку: «Дом без хозяина – сирота», сразу станет понятно, что дом принято считать живым существом. Так вот находясь в самом, можно сказать, эпицентре тайфуна восторга, новоиспечённая изба на коровьих ногах, от переполнивших её чувств, вдруг присела, довольно выразительно согнув свои крепкие красивые ноги. И сами понимаете, это не прошло не замеченным, более того, это приседание избы, вызвало у собравшихся зрителей шок, и тайфун восторга исчез из нашего города, а вместо него город захватила такая жуткая тишина, что из звуков, было слышно только тихое поскрипывание сухих веток старого подгнившего Дуба Корнея. Помните, того самого, что часто бывал в гостях у волшебника с улицы Времени. Он, как и все, пришёл на презентацию избы, и теперь стоял посреди улица Тяжёлых Воспоминаний, тяжело дыша, и покачиваясь от  усталости, шевелил своими корявыми сухими ветками. Так вот, в другое бы время никто бы и не обратил внимания на это тихое поскрипывание, но в тот момент, когда нервы зрителей были напряжены до предела, этот скрип, показался всем зловещим скрипом открывающейся двери. И кто появится из мрака пугающей неизвестности, и что принесёт это появление? Всё это вызвало у собравшихся зрителей ужас и оцепенение. Многочисленные образы, сразу замелькали в головах наших жителей. Что же собирается сделать в следующее мгновение изба? Толи она, подпрыгнув, начнёт топтать оцепеневшую толпу, толи просто поскачет через пустырь Одиночества, и, исчезнет в соседнем городе, и никогда уже нельзя будет насладиться великолепной росписью её стен? А может изба решила сплясать, и сейчас она отчубучит танец «Казачок», или украинский «Гопак», но элемент приседания есть и в других танцах, есть в «Лезгинке», есть в греческом танце «Сиртаки», есть и в еврейском танце «Хава-нагила»? А так как на расписанных стенах избы были перемешаны культуры разных народов, то и ожидать, можно было исполнения любого из перечисленных танцев, и более того, загадочная душа избы, могла, вообще, сплясать что-то совершенно несусветное, но зато своё очень личное, может даже, сокровенное.  И вот все эти сумбурные размышления испуганных зрителей, весь этот поток образов был мгновенно уловлен чуткой душой избы старухи-пророчицы. И душа избы растерялась. Она не знала, толи ей бежать с глаз долой, толи сплясать танец? Но какой танец выбрать из списка, ожидаемых от неё танцев? Она не знала. Да и не умела она плясать, разве, что только немного попрыгать на месте, но вроде ей и так жарко от переполнявших её чувств. И виновница торжества решила вообще ничего не предпринимать. Изба только выпрямила согнутые ноги, и застыла как вкопанная. И тут все собравшиеся зрители, разом посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: «А не померещилось ли нам это приседание избы?» И наконец, признав, что это им померещилось, они слегка устыдились, но тут же, вновь зашумели, и стали дальше бурно обсуждать живописное оформление избы.
                А старуха-пророчица, бросив сердитый взгляд на паршивого кота Чародея, медленно обошла крыльцо, внимательно проверив, с одной и с другой стороны, не вылезли ли гвозди, которыми паршивец Чародей, прибил крыльцо вместе со своими мечтами о дальних странах к бескрылому дому. И успокоилась, когда поняла, что на огромные холодные, можно даже сказать бездушные гвозди, не произвёл никакого впечатления, восторженный порыв чуткой души избы. Гвозди, как бы говорили старухи-пророчицы: «Да, успокойся ты, старая, никакого приседания избы не было».
                И только паршивый кот Чародей, плюнув, в душе, на собравшихся, стал мягко, как-то даже игриво, подниматься по ступенькам крыльца, а когда он добрался до двери избы, то нежно погладив её, сказал про себя: «Ничего, ничего, избушка, мы с тобой ещё и спляшем, и поскачем, и может даже и полетим». И открыв дверь кот Чародей, исчез в чреве избы.
                Надо ещё сказать, что когда собравшиеся в тот день на презентацию избы, пережили и тайфун восторга, и ужас неизвестности, который навалился на них, после того как изба немного присела на своих красивых коровьих ногах, и тем более, когда стало выветриваться действие, оказанное на них чаем старухи-пророчицы из смеси трав с названием «Высшая степень удивления», то все почувствовав усталость, стали разбредаться по своим домам.
                И когда толпа рассеялась, волшебник с улицы Времени подошёл к канарейки, которая уже стала засыпать, зарывшись в воображаемые лавры своей славы, и выразив ей свой восторг, предложил ей, передать ему на вечное хранение все рисунки, наброски, эскизы, и пояснительные статьи, которые, по словам волшебника, по увлекательности, не уступают любому приключенческому роману. Канарейке это предложение очень понравилось. И через несколько дней, она вместе с горбатым котишкой, принесла волшебнику с улицы Времени, деревянный ящик весь украшенный тонкой резьбой, и если внимательно приглядеться, то можно было без труда узнать египетские иероглифы, которые покрывали всю поверхность ящика, давая понять, что перед вами, не просто ящик, а саркофаг. И вот в этом то, саркофаге, и лежало всё творческое наследие буйного таланта канарейки. Волшебник с улицы Времени, охваченный священным восторгом, трясущимися руками, принял этот бесценный дар от канарейки, и поставил саркофаг на самую верхнюю полку дубового шкафа, на ту самую полку, которая со дня основания нашего города Артуром Хаосом, оставалась всегда пустой, ибо, не размениваясь на пустяки, она, эта полка, всегда знала, что дождётся когда-нибудь своего истинного предназначения.
                Ну, а мы ещё ненадолго вернёмся в тот день, когда была презентация избы старухи-пророчицы.
                И так, когда толпа зрителей окончательно исчезла с улицы Тяжёлых Воспоминаний, старуха-пророчица, вместе горбатым котишкой, который бережно нёс горшок с кактусом Ваней, канарейкой, псом Антихристом, и волшебником с улицы Печали, вошли в сказочную избу на коровьих ногах. А там, как вы помните, уже давно пребывал в задумчивом одиночестве паршивый кот Чародей. Он сидел за столом перед полным стаканом чая, и по особому запаху, распространявшемуся от чая, все, конечно же, догадались, что чай был заварен из смеси трав под названием «Аромат несбывшихся мечтаний».
                Горбатый котишка торжественно поставил горшок с кактусом Ваней в самый центр стола, и чинно сел на табуретку, но вдруг тут же, вскочив, чуть-чуть передвинул горшок с кактусом Ваней, в сторону паршивого кота Чародея. А кот Чародей продолжал тонуть и тонуть в омуте своей задумчивости, и даже ухом не повёл, когда кактус Ваня произнёс его имя, обращаясь к разношерстной компании, которая уже расселась вокруг стола в ожидании угощений.
                « Я вот сейчас взглянул на печальную морду кота Чародея,- начал говорить кактус Ваня, и все внимательно посмотрели на морду Чародея, а Ваня, выдержав маленькую паузу, продолжил,- и, в мою колючую голову, сразу же пришла идея. Вернее, нет. Сначала я вспомнил стихи, что написал присутствующий здесь, ну и, конечно, уважаемый, волшебник с улицы Печали, помните:
                Я погрузился на дно печали,
                Когда созерцал
                две, подобные друг другу вещи:
                Спящую девушку
                под белой простынёй,
                И сад камней
                под снегом,
                выпавшем прошлой ночью».
            
                « Ох, Вань, растревожил ты мне душу,- промяукал горбатый котишка,- теперь не только у паршивца Чародея будет морда в печали, а и у меня тоже. Ведь ты же сам знаешь, жестокий ты кактус, что в нашем городе не бывает зимы, мы уж три года, как белого снега не видели. А я ведь так любил в прежней своей жизни, поваляться на пушистом снежке».
                Тут надо сказать, что прав горбатый котишка, не бывает у нас в городе снежной зимы. У нас вообще проблема со сменой времён года. При сотворении города Артур Хаос сказал, что у нас будет жить вечное лето. Сказать то он сказал, а вот на деле, то весна разбросает подснежники в парке Тоски, то вдруг нежная теплая осень навалит жёлтых листьев по всему городу. Нам конечно, и то и другое приятно, а вот каково дворнику Терентию, он бедный, целый день потом с листвой сражается, и только по кучкам её соберёт, а тут как поднимется ветер, и всю листву из кучек, ровным ковром расстелет по улицам нашего города. А наше вечное Лето, обрадованное приходом своих подруг Весны и Осени обычно подолгу болтает с ними, и лишь на закате, проводив их до пустыря Одиночества, весело возвращается в город по улице Тяжёлых Воспоминаний, чтобы подарить жителям нашего города тёплую летнюю ночь.
                А зимы и снега у нас просто не может быть, потому, что в нашем городе идёт дождь из слёз Артура Хаоса, а весь город согрет теплом его нежной и любящей Души.
                Простите, немного отвлёкся. 
                Волшебник с улицы Печали встрепенулся довольный тем, что цитируют его стихи, и сказал: «А у меня ещё есть стихотворение, в этом же японском стиле, и тоже про снег.
                Посмотрел в окно.
                Аист стоит во дворе,
                расправив крылья.
                Нет.
                Это ветви берёзы.
                Просто выпал снег».
               
                « Да, остановитесь вы, наконец, я же совершенно о другом хотел вам рассказать. К тому же я мексиканец, и мне не понятны, ваши чувства, что вы испытываете к этой красиво замёрзшей воде. Я прочитал стихотворение для того, чтобы вам было понятно движение моей мысли. А мысль моя заключалась в том, что я хотел, так сказать, для усиления общей картины загадочности нашей избы, разбить настоящий японский сад камней, и именно с той стороны дома, что смотрит на пустырь Одиночества»,- торжественно закончил свою речь кактус Ваня.
                «А что и разобьём,- забыв про снежную печаль, весело поддержал Ваню, горбатый котишка, и добавил,- смешение разных культур, способствует дружбе между народами, и ведёт к пониманию души другого человека».
                « Как я устала от ваших фантазий,- вмешалась в разговор старуха-пророчица, разливая чай по стаканам, и добавила,- пейте быстрее свой чай, и по домам».
                Пёс Антихрист отхлебнув чаю, сказал: « Что ж, идея хорошая. Камней то я вам натаскаю, а вот каким образом, и в каком порядке их надо укладывать, кто из вас знает?»
                «Проще простого,- прощебетала канарейка,- надо только заглянуть в своё сердце, и там ты увидишь свой сад камней, и дальше, продолжая находиться в своём сердце, расставь камни, так как они лежат в саду камней твоего сердца».
                « Но если так, то кому мы доверим создать сад перед нашей избой?»- спросил горбатый котишка.
                « Не знаю,- вздохнула канарейка,- но если наше общее желание увидеть сад камней перед нашей избой, не иссякнет в суете дней, то в один прекрасный день, появится тот, кто сможет его создать».
                « И каким же это образом, вы сможете узнать, что камни, которые он несёт в своём сердце, соответствуют, как вы говорите, статусу вашей избы?- спросил с ехидной улыбкой пёс Антихрист, и, не дожидаясь ответа, продолжил,- Может у него на сердце будет столько камней, что когда извергнется вулкан его сердца, то завалит он камнями весь ваш приусадебный участок, и придётся вам от улицы Тяжёлых Воспоминаний до вашего крыльца строить мост».
                Но на ехидную речь пса Антихриста никто не прореагировал, потому что все собравшиеся уставились на паршивого кота Чародея, который в этот момент, отхлебнув чая, предпринял безуспешную попытку выбраться из омута своей печальной задумчивости, но в самый последний момент он соскользнул, и тяжело вздохнув, утонул в печали окончательно.
                « А что может паршивец Чародей нам создаст сад камней. Ведь он личность непростая, со своими загадками и выкрутасами»,- обратился к собравшимся кактус Ваня.
                « Ну, ну»,- произнёс пёс Антихрист, обидевшись, на то, что его речь об извержении вулкана сердца, не была по достоинству оценена, и, выпив залпом чай, стукнул пустым стаканом об стол, и исчез.
                « Вот, что значит аристократ! Выпил чая, и молча, по-английски удалился восвояси. А вы тут всё бред какой-то несёте, а ну быстро выпили свой чай!»- сердито прокричала старуха-пророчица.
                И все разом осушили свои стаканы. И надо сказать, выпитый чай, попав в желудки, мгновенно выполнил свою задачу. Ведь чай был заварен старухой-пророчицей из смеси трав под названием «Невыносимая тоска по дому».
                Волшебник с улицы Печали, подобно псу Антихристу, громко поставив пустой стакан, исчез. Кактус Ваня, применив свою магическую силу, вместе со своим горшком перелетел на подоконник. А горбатый котишка, не успел даже, поставить стакан на стол, как оказался на печке, и, обняв пустой стакан, сразу заснул. И только паршивый кот Чародей лежал на дне Печали, и вдыхал аромат несбывшихся мечтаний.
                Не думал я, что на описание процесса обновления дома старухи-пророчицы уйдёт столько страниц. Ох, и разнесла же меня буря моего буйного воображения! Но главное, понравятся ли вам, оставшиеся после этой бури стройные ряды живописных строчек? А мне, так они очень понравились. Ну, а ежели, эти стройные ряды строчек не дойдут до ваших сердец, то закажу я у канарейки расписной деревянный саркофаг, положу в него драгоценные листы моей повести, и попрошу волшебника с улицы Времени, чтобы он поставил саркофаг на верхнюю полку своего дубового шкафа, на вечное хранение, рядом с творческим наследием канарейки.
                Но пора уже вернуться к событиям пыльного утра, и самое главное, что при этом, идти никуда не надо, ведь как вы помните, волшебник с улицы Печали, находится сейчас, как раз, в доме у старухи-пророчицы.               
                И так, события, вырвавшись из-за спины волшебника с улицы Печали, заставили его сразу же стучать кулаком по столу. После того как он вдоволь настучался, он стал задыхаясь от гнева говорить о наглой шторе, что висит посреди его комнаты, и мешает ему свободно жить и творить, и о том, что пора пресечь много себе позволяющего пса Антихриста. В конце концов, он так разошёлся, что обругал ещё двух-трёх почтенных, хоть и с тёмным прошлым, жителей нашего города, а разойдясь уж совсем, что даже забыл, где находится, чуть было не прошёлся по поводу поведения самой старухи-пророчицы, но вовремя изменил русло своего потока слов.
                Попивавший молочко из треснутого стакана, черный горбатый котишка, внимательно слушал речь волшебника, и временами улыбался до того страшной улыбкой, что худущая канарейка, постоянно наблюдавшая за котишкой, периодически, на несколько мгновений, теряла сознание.
                Старуха же, сидящая напротив волшебника, уставилась на дверь, и, кажется, совершенно не слушала, выходившего из себя оратора. А за несколько секунд до окончания речи волшебника, она встала, и, подойдя к двери, понюхала её, и тут же чихнула, затем, зло, усмехаясь, вернулась на свою табуретку.
                Входная дверь дёрнулась, скрипнула, но не открылась.
                Горбатый котишка поставил стакан с молочком на стол, и, облизываясь, подошёл к волшебнику, понюхал его, немного покрутился, и встал, как вкопанный, у него за спиной.
                Наконец, волшебник замолчал, и стал внимательно всматриваться в стоящий перед ним на столе стакан с чаем, и, несмотря на то, что от чая шёл невыносимый запах, волшебник ещё ниже склонил свою голову над стаканом, будто бы приготовившись, нырнуть в его тёмную загадочную жидкость. Но это было впечатление, так сказать, со стороны. А на самом же деле, волшебник пытался разглядеть картину, которая плавала в глубине стакана. Картина эта, надо сказать, была объёмная, и отображённые в ней предметы, жили своей жизнью. Волшебник вздрогнул, и схватился за стакан обеими руками, потому, что как раз в это мгновение, девушка, что находилась, в картине, утонувшей в стакане, обернулась, и он узнал в ней свою Любимую. Именно ту самую, о которой я вам рассказывал в начале повествования, которую принесла в дом к волшебнику с улицы Печали, стая Счастливых Минут. И когда его Любимая, покачиваясь в стакане, посмотрела на него своими восточными глазами, то он ничего не придумав умнее, стал судорожно пить жутко пахнущий чай, пытаясь, как можно быстрее проглотить образ своей Любимой. А когда чай вместе с образом Любимой и с мелко нарезанными листьями заварки был проглочен, волшебник посмотрел на сидящую напротив старуху-пророчицу, и, чуть было не упал с табуретки, потому, что вместо морщинистого лица старухи, на него смотрела смеющаяся лохматая и измазанная молоком, физиономия горбатого котишки.
                И всё-таки раздвоение личности довольно полезная штука! Это позволяет мне с невероятной лёгкостью писать о самом себе как о совершенно постороннем человеке! Как приятно порой полюбоваться на себя со стороны, и посмотреть совершенно другими глазами на обстоятельства, в которые я вовлечён, и на вещи, которыми я в данную минуту окружён.
                И вот сейчас, вырвавшись из своего тела, которое называется волшебник с улицы Печали, я отчётливо вижу, что никакого образа Любимой в стакане с чаем не было. Кстати, я смотрю, что вы ждёте от меня названия смеси трав, из которой был заварен этот дурно пахнущий чай. Что ж скажу откровенно, дурно пахнуть может только заварка из смеси под название «Сладкая ложь». Так вот, когда вонь из стакана попала внутрь волшебника с улицы Печали, то она заставила раскрыть занавес его нежной Души, и сцена из беспрерывно идущего спектакля с его Любимой в главной роли, на мгновение отразилась на темно-вишневой поверхности чая, именно в тот момент, когда его Любимая, пытаясь пролезть сквозь нагромождение волшебно-красивых декораций, обернулась, и посмотрела во тьму реальности своими загадочными восточными глазами.
                И если бы я, вырвавшись из своего тела, не успел, вовремя, лечь на стол рядом со стаканом чая, как бы я смог описать эту сцену из спектакля Души волшебника с улицы Печали.
                Так бы, кажется, лежал и лежал на столе, прижавшись щекой к тёплому стеклу стакана, и, смотрел в загадочные восточные глаза Любимой.
                Но надо вернуться к событиям, потому что, после того как на волшебника с улицы Печали подействовал образ Любимой и лохматая физиономия горбатого котишки, он точно бы упал с табуретки, если бы его в этот момент не поддержали морщинистые, пахнущие травами руки старухи-пророчицы, которые нежно легли на его плечи.
                «Успокойся, штора твоя будет парить в воздухе ровно три дня, а в ночь на четвёртый день, исчезнет бесследно» - проскрипела старуха-пророчица, поглаживая по плечам волшебника с улицы Печали.
                «Как это, исчезнет бесследно!» – закричал волшебник, вскакивая с табуретки, и со словами: «Что вы мне голову морочите!», рванулся к двери. Распахнув дверь, он налетел на входящего в избу, пса Антихриста, и резко повернувшись к нему спиной, гневно посмотрел на весело улыбающегося горбатого котишку, на старуху-пророчицу, на только что проснувшегося кактуса Ваню, и на канарейку, приземлившуюся, в этот момент, на стол возле пустого стакана, из которого он выпил образ своей Любимой, и волшебник злобно прошептал: «А, вы здесь все одного поля ягодки!» Затем вновь повернувшись к псу Антихристу, плюнул ему под лапы, и выбежал из избы.
                Изба, покинутая волшебником, крякнула, свистнула, и, выдохнув из трубы в пыльное утро, чёрный вонючий дым, тяжело задумалась, слегка покачиваясь на своих коровьих ногах.
                А внутри избы, пять «ягодок одного поля» сидели за столом и молча, пили жутко пахнущий чай из треснутых стаканов. Хотя нет, горбатый котишка продолжал попивать молочко, а канарейка пила чай из новой фарфоровой чашки, на которой была нарисована японка, сидящая за столом возле тульского самовара, под цветущей сакурой.
                Пёс Антихрист долго рассматривал чашку с этим неправдоподобным рисунком, и наконец, обращаясь к старухи-пророчицы, спросил: «И кто ж тебе подарил эту японскую чашку?»
                Старуха-пророчица медленно зачерпнула деревянной ложкой рябинового варенья из глиняной миски, положила его в рот, проглотила, и, запив чаем, ответила: «Это китайская чашка».
                «Как, китайская, - удивился пёс Антихрист, - ведь японка изображена?!»
                «Дружба народов», - пропищала канарейка, и, довольная тем, что смогла поддержать разговор, подпрыгнула сидя на фарфоровой чашке, но чашка, не правильно истолковав эмоциональный прыжок канарейки, обиделась, и, перевернувшись, облила чаем, сидящего рядом горбатого котишку, а затем, уже совсем потеряв контроль над собой, спрыгнула со стола. Испуганная канарейка, зажмурилась, в ожидании душераздирающего звона разбившейся чашки. Но проходила секунда за секундой, и ничего не нарушало тишину в избе. И наконец, канарейка, осторожно открыв глаза, посмотрела на пол. Фарфоровой чашке так и не удалось долететь до пола, чтобы разбившись, вызвать сочувствие к одинокой жизни утончённой иностранки, которой выпала нелёгкая доля жить в буфете на одной полке с грубыми старыми гранёными стаканами. Фарфоровая чашка так и не смогла стать главной героиней в трагической сцене на полу, когда, встав на колени, раздираемая горем старуха-пророчица поливала бы, своими слезами мелкие сиротливые осколки, а если бы эта трагедия происходила не этим пыльным утром, а скажем, вечером на закате, то заходящее солнце, проникнув своими лучами сквозь окно избы, окрасило бы слезинки на осколках чашки в красный цвет, и тогда, трагическая сцена потрясла бы всех присутствующих до глубины души, а отвратительная канарейка уж точно упала бы в обморок. Так рисовала, китайская фарфоровая чашка, в своём воображении, конец своей нелёгкой судьбы, при этом она, раскачиваясь в воздухе, упорно пыталась упасть на деревянный пол. И только капельки оставшегося в чашке чая, падая на пол, играли роль бутафорских слёз в этой трагедии, которая по воле пса Антихриста, превратилась в комедию. И пёс Антихрист, встав из-за стола, подошёл к зависшей чашке, взял её в лапу, дунул, и, оторвав от воздуха, поставил чашку перед дрожащей канарейкой, затем он налил в чашку чай из покрытого сажей алюминиевого чайника.
                После того, как пёс Антихрист, виртуозно провёл операцию по спасению жизни, впавшей в депрессию, фарфоровой чашки, он снова сел на свою табуретку, и как бы продолжая прерванный разговор, откашлявшись, сказал: «Понятно». Но, что ему было понятно, так никто и не понял, ведь он так и не выяснил, откуда у старухи-пророчицы появилась эта японо-китайская чашка с искусно нарисованным на ней тульским самоваром.
                Мокрый и жутко пахнущий, пролитым на него чаем, горбатый котишка, величаво посмотрел на пса Антихриста, и громко произнёс: «То-то».
                И после этого, продолжилось молчаливое чаепитие, с прихлёбыванием и с причмокивание, и с лёгким потрескиванием дров в печи.
                И пока пять «ягодок одного поля» молча сидят за круглым столом в избе старухи-пророчицы, а волшебник с улицы Печали, до того расстроенный, что забыв про свои магические способности, осторожно с остановками, пробирается сквозь пыльный туман, я хотел бы рассказать ещё об одной «ягодке с одного поля», о паршивом коте Чародее. Ведь по-обыкновению, он всегда по утрам пьёт чай у старухи-пророчицы. Так, где же он? А дело в том, что перед чаепитием, когда сегодняшнее утро ещё не стало пыльным, более того, его ещё и утром то нельзя было назвать, а так, растворяющиеся лохмотья ночи, паршивый кот Чародей залетел в квартиру волшебника с улицы Времени, чтобы, пока тот спит после творческой ночи, прочесть свежую главу романа «Неприкаянная жизнь паршивого кота Чародея». Кстати, надо сказать, что раньше его просто звали кот Чародей, но после того как жители узнали название романа, его все стали звать паршивый кот Чародей, или попросту, паршивец. 
                И вот, когда кот Чародей дочитал до слов: « пока я спал, паршивый кот Чародей читал только что написанную главу моего романа о нём. Я же позволил себе сочинить несколько строчек о том, как пёс Антихрист, сидя на подоконнике в квартире волшебника с улицы Печали, читал шёпотом белые стихи из белой книги. Стильно, не правда ли? Так вот, при этом, пёс Антихрист постоянно прихлёбывал какую-то жидкость из глиняной бутылки, и прихлёбывал до тех пор, пока не опорожнил всю бутылку, но, так и не утолив свою жажду, бросил белую книгу на стол и улетел. Читая эти строчки, паршивый кот Чародей, сразу же понял, что за жидкость была в той глиняной бутылке. И ужаснувшись масштабами надвигающейся трагедии, кот Чародей принял решение исправить непоправимое…», он действительно ужаснулся, прочитав эти строки, и отбросив рукопись, вылетел в окно. Целью его полёта был дом волшебника, который естественно находился на улице Печали, но когда он отлетел от окна всего лишь метров пять, в нашем городе наступило пыльное утро, поэтому полёт паршивого кота Чародея проходил в тяжелейших погодных условиях, при нулевой видимости, но с горящим сердцем внутри, так что от паршивца даже исходило свечение, а желание не допустить надвигающуюся трагедию, придавало ему столько силы, что он не замечал как оставались на ветках деревьев клочки его шерсти, как сломал коготь задней лапы, задев о старую крышу Брошенного Дома, в подвале которого, как вы помните, жил нелюдимый скорпион Сашка.
                Но когда кот Чародей долетел до пункта назначения, то перед самым его носом захлопнулось окно с красивыми витражами, которое, как вы помните, закрыл проснувшийся волшебник с улицы Печали. Паршивый кот Чародей, расстроившись, сделал вираж, и приземлился на крышу дома, и, развалившись, стал ждать, в надежде, что волшебник куда-нибудь уйдёт, и он сможет незаметно стащить пустую глиняную бутылку, и с помощью старухи-пророчицы, исправить жестокий поступок, совершённый псом Антихристом.
                Ведь дело всё в том, что в этой глиняной бутылке, украшенной восточными орнаментами, и с короткими надписями на армянском и турецком языках, искусно выполненных по просьбе волшебника с улицы Печали, всё той же канарейкой, содержался особый настой, бережно хранимый волшебником, который лишь иногда, и то понемногу, добавлял его в чай. Настой был изготовлен старухой-пророчицей из запаха уходящего следа Любимой волшебника с улицы Печали, и из её прощального поцелуя, который она оставила на его волосах, а ещё в настой была добавлена недоеденная ею пастила, на которой, к тому же, она оставила свой длинный волосок. А на следующий день после ухода его Любимой, когда первые нежные пылинки легли на её уходящий след, волшебник аккуратно собрал эти пылинки, и принёс их старухи-пророчицы, для того, чтобы и эту пыль она добавила в состав настоя. Горбатый котишка, наблюдая за тем, как волшебник бережно передаёт старухи-пророчицы пакетик с пылью, ехидно улыбнулся, и хотел было что-то сказать, но посмотрев на печальную колючую голову кактуса Вани, на иголках, которой выступили слёзы, промолчал, а уж, когда его утончённое кошачье обоняние учуяло в воздухе избы едкий привкус трагизма происходящего, то и вовсе, из его правого глаза вытекла одинокая слеза, которая, правда, быстро скрылась в его лохматой шерсти.
                Настой, старуха-пророчица изготовила великолепный! Но потрудиться пришлось, ни один день, ведь уйма времени ушло на то, чтобы вспомнить многочисленные эпизоды из своей собственной бурной юности, и выбрать из них лишь те, которые хотя бы немного соответствовали тому пронзительному кровоточащему чувству, которое носил в себе волшебник с улицы Печали. А сколько нужно было добавить разных трав для того, чтобы усилить воздействие, и придать особый аромат. И вот тут то, было самое трудное. Где достать аромат тени от ветвей инжирового дерева, под которым в своём солнечном детстве мечтала его Любимая? У нас в городе нет, ни инжирового дерева, ни финикового дерева, ни виноградников нет, только засохшая яблоня, что стоит возле Брошенного Дома, и, как вы помните, абрикосовое дерево, плодоносящее вишнями. Правда, паршивый кот Чародей, где-то смог достать надкусанный сушёный инжир. И старуха-пророчица, предварительно вымочив инжир в течение трёх дней, в слезах, что успела наплакать, пока вспоминала свою бурную юность, и, размельчив, добавила его в своё гениальное творение, дав ему скромное название «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя».
                И в течение двух лет волшебник с улицы Печали, добавив неполную чайную ложку настоя в чай, и маленькими глоточками попивая его, мог абсолютно легко увидеть уходящий образ Любимой, даже ощутить на своих волосах прощальный поцелуй её липких от пастилы губ.
                И вот этот самый настой был безжалостно выпит псом Антихристом. И паршивый кот Чародей, развалившись на крыши дома волшебника с улицы Печали, и ворочаясь с одного бока на другой, сгорал от нетерпения, побыстрее узнать, осталось ли на дне бутылки, хотя бы на один глоток уникального настоя.
                Но как вы помните, волшебник с улицы Печали, в это пыльное утро, покинул свою квартиру, не выходя через дверь, и не вылетая через окно, а с помощью магических заклинаний, он бесшумно растворился в воздухе, чтобы в следующее мгновение, материализоваться в избе старухи-пророчицы. Даже, сидящий на люстре, надоедливый комар Иоанн, не сразу понял, что остался один на один с беззащитной мышкой-писательницей, и, продолжая чихать, безропотно тонул в пыли. Но для чуткой экзальтированной души паршивого кота Чародея, исчезновение волшебника, конечно же, не прошло не замеченным. И образ, покинутой хозяином квартиры, пронзил его, томящееся в ожидании, сердце, и он не теряя, ни секунды, как был застигнут чувством, в тот самый момент, когда лежал на спине, лапами кверху, так в этой позе и воспарил над крышей, и, не переворачиваясь, влетел в пыльное чрево квартиры. Предварительно, конечно же, промурлыкав магические заклинания, с помощью, которых окна с красивыми витражами покорно распахнулись перед ним.
                Но как вы помните, усилиями мышки-писательницы, которая спасала своё трагическое творение, пыльный туман в квартире волшебника стал, теперь, гуще, чем на улицах нашего города. И только, благодаря тому, что пёс Антихрист не закрыл пробкой, опустошённую им бутылку, кот Чародей смог безошибочно определить её месторасположение, учуяв тонкий запах инжира с солоноватой примесью слёз старухи-пророчицы, пролитых ею над воспоминаниями о любовных похождениях юности.
                Чародей, осторожно пошарив лапой, отыскал пробку, аккуратно закрыл бутылку, и, обняв её двумя лапами, прижал, как ребёнка, к своей лохматой груди. И переполняемый эмоциями, он сделал неосмотрительно резкий шаг, да ещё с замысловатым поворотом, что уже больше напоминало начало танца. Но пляска в тумане, никого и никогда ещё не приводила, ни к чему хорошему. И паршивец, споткнувшись, упал. Но тут ему повезло, ибо упал он не на пол, а на расстеленную в воздухе, псом Антихристом бархатную штору. Правда, о том, что это сделал пёс Антихрист, кот Чародей не знал, так как в романе волшебника с улицы Времени, об этом безобразии ничего не было сказано. Да, и к тому же, если вы не забыли, паршивец не дочитал до конца главу, рассказывающую о события сегодняшнего пыльного утра, в интерпретации своего биографа.
                А если вернуться в ночь перед пыльным утром, и зайдя в дом к волшебнику с улицы Времени, понаблюдать за его творческими мучениями над очередной главой романа, то выяснится, что никакого пыльного утра сегодня нет, а наоборот, утро в романе описывалось как тёплое, прозрачное, безветренное, с капельками росы на траве. Короче, полная идиллия, и ни какой правды жизни. На сей раз пророческий дар волшебника с улицы Времени не дал ему возможности предвидеть витиеватое движение чувств в душе дворника Терентия, которое привело его к сотворению пыльного тумана. А дальнейшее описание событий в этой новой главе, вообще, завело писателя в творческий тупик, ибо вновь, проявившийся пророческий дар заставил его написать эпизод, до которого, кстати, не дочитал кот Чародей, бросив рукопись, и улетев. А, ох как надо было! Дело в том, что там описывалось, как паршивый кот Чародей, пролетев над нашим городом, и уже заходя на посадочную полосу, имелась в виду, улица Тяжёлых Воспоминаний, столкнулся с рассерженным и расстроенным волшебником с улицы Печали, который, как вы помните, наругавшись, покинул избу старухи-пророчицы. Так вот при этом, можно сказать, лобовом столкновении, из лап паршивого кота Чародея, выскочила драгоценная бутылка, и, конечно же, разбилась. И вот тут то, написав эти строчки, волшебник с улицы Времени, никак не мог понять, как в тихое восхитительное утро, такой виртуозный летун, как наш паршивец, мог так глупо попасть в аварийную ситуацию. И уж, что совершенно вызвало у писателя полное недоумение, это то, что волшебник с улицы Печали, глядя на то как паршивец собирает глиняные осколки, не узнал, даже в довольно крупных осколках, свою любимую бутылку, с которой каждый день стирал пыль бархатной тряпочкой. А задал бы волшебник с улицы Времени своему пророческому дару вопрос: «Почему произошли такие невероятные события?» И может быть тогда, его пророческий дар, припёртый, так сказать к стенке, не стал бы скрывать истину, и ответил бы, нарисовав в его голове, величественную картину, на которой наш прекрасный город был бы похож, скажем, на уменьшенную копию туманности Андромеды.
                Но даже, если бы волшебник с улицы Времени, описал все события этого утра, согласуясь с действительностью, это бы всё равно, не помогло паршивому коту Чародею, ведь он же, не дочитал рукопись до конца, так как был поражён приступ чувств.
                Вы, я надеюсь, заметили, что все жители нашего прекрасного города подвержены буйству чувств, это, как вы помните, относилось и к невозможности строго следовать инструкциям по заварке смеси из трав, собранных старухой-пророчицей, когда каждый норовил привнести, что-то своё, и этим, естественно нарушал замысел, и, я уж, даже не хочу вспоминать то охватившее канарейку буйство чувств, при разукрашивании избы. Дело всё в том, что, когда Артур Хаос создавал наш город, он занёс в Душу нашего города вирус чувств, и поэтому, с самого первого дня сотворения города, у нас свирепствует эпидемия чувств.
                И так, раз нельзя ничего предотвратить, будем безропотно наблюдать за развитием событий, и, прицепившись за пушистый хвост паршивого кота Чародея, вырвемся из пыльного чрева комнаты волшебника с улицы Печали, и оставим мышку-писательницу, один на один, с литературным критиком надоедливым комаром Иоанном. А для комара, как вы понимаете, не составляет большого труда залететь в мышиную норку, и начать битву за чистоту и высоту литературного языка, и, конечно же, своими  кровавыми методами.
                А пока я размышлял о том, что ожидает беззащитную мирно спящую в своей норке мышку-писательницу, мы, сидя вместе с блохами на борту, можно сказать, лайнера под название «Пушистый хвост паршивого кота Чародея», уже стали заходить на посадочную полосу улицы Тяжёлых Воспоминаний, и, как вы уже знаете, неминуемо столкнулись со мной, то есть с волшебником с улицы Печали, разбив, при этом, драгоценную бутылку. В пыльном тумане кот Чародей, не разглядев, с кем это он столкнулся, хотел было, устроить скандал, но приглядевшись, увидел пыльное разъярённое лицо волшебника с улицы Печали, и до того растерялся, что чуть было не произнёс магическое заклинание, способное его унести в одно мгновение, в соседний город, и превратив в мираж, оставить в нашем городе лишь легкий аромат воспоминаний о нём.
                Но кот Чародей быстро взял себя в лапы, и спокойно промяукал, обращаясь к рассерженному волшебнику: «Вот беда-то, какая, ты уж прости меня, никак не думал я, что в такое пыльное утро, кто-то решит выйти прогуляться, я бы и сам не вылез из дома, да уж больно много дел надо сделать, а теперь вот ещё и намусорил,- и присев кот Чародей, сгрёб осколки в кучку, и добавил,- ты бы не смог сотворить полиэтиленовый пакет, нельзя же оставлять осколки на улице, мало ли кто порежется».
                Волшебник с улицы Печали, немного успокоившись, пробурчал себе под нос какие-то заклинания, дунул на руки, и кот Чародей увидел, как из пыльного тумана к нему вылезла рука с пакетом, на котором была репродукция всё той же несчастной картины Леонардо да Винчи «Джоконда», или «Мона Лиза», или как нежно её называл дворник Терентий «Елизавета», правда, на пакете Лизавета не спала, как в рассказе волшебника с улицы Чудес, а смотрела на паршивого кота Чародея своими красивыми загадочными глазками.
                «Вот, спасибо»,- промяукал паршивец, и стал аккуратно складывать осколки в полиэтиленовый пакет, успокаивая себя лишь тем, что пыльный туман скрыл от волшебника с улицы Печали жестокую трагическую правду. Но как кот Чародей ошибался! Ведь не дочитал он, тогда рукопись последней главы романа волшебника с улицы Времени, а то бы знал, что волшебник с улицы Печали, сейчас, как раз и направляется, хоть и медленным, но зато упрямым шагом к дому волшебника с улицы Времени, чтобы узнать из пророческих страниц его романа о тайнах сегодняшнего пыльного утра.
                А вы представляете, каково сейчас мне?! Ведь я, хоть и отделившись от себя самого, летаю тут с вами по улицам нашего города, но я же, при всём при этом, ещё и выполняю должность своей Судьбы. А как вы знаете, у Судьбы нелёгкая доля, знать всё наперёд, что должно случиться, и при этом, улыбаясь, неумолимо тащить человека по дороге жизни, и видя перед собой все ошибки и трагедии, не обходить, а заставлять несчастного спотыкаться и падать, и ведь, что удивительно, даже смертельная черта не пугает Судьбу, хотя она прекрасно знает, что со смертью человека, погибает и его Судьба. Ну, ничего, вы не переживайте. Смотрите, я даже улыбаюсь, наблюдая за тем, как растворяется в пыльном тумане волшебник с улицы Печали, и более того, я готов расхохотаться над тем, как паршивец Чародей ползает по пыльной улице, принюхиваясь к каждому камешку, не является ли он осколком драгоценной бутылки.
                Наконец, паршивый кот Чародей, закончив собирать осколки, встал, и, тяжело вздохнув, печально посмотрел в ту сторону, в которой несколько минут назад утонул в пыльном тумане волшебник с улицы Печали, затем он, бережно прижав пакет к своей лохматой груди, стал осторожно, даже, можно сказать, крадучись, пробираться сквозь пыльный туман, к избе старухи-пророчицы. А вот уже, и его любимое крыльцо на колёсиках, прибитое, как вы помните, вместе с его мечтами о дальних странах, двумя большими гвоздями к бескрылой избе.
                И кот Чародей всё также осторожничая, медленно поднялся по ступенькам, а когда его лохматая голова упёрлась в дверь, он, облегчённо вздохнув, с трагическим видом вошёл в избу.
В избе, если вы не забыли, пыльному туману, под действием магических заклинаний, пришлось рассеяться. И он, дрессированным тигром покорно разлёгся по комнате, накрыв всё своим пушистым телом, но мы с вами уже испытали его необузданный характер, когда покорённый волшебником с улицы Печали, туман вроде бы и прикинулся побеждённым, но потревоженный мышкой-писательницей, тут же, рассвирепев, вновь захватил власть в доме на улице Печали.
Конечно в избе старухи-пророчицы, при таком скоплении нечисти, какими являлись «пять ягодок с одного поля», я не думаю, что туман посмеет проявить свой характер, тем более что сами «пять ягодок» давно стряхнули с себя пыль сегодняшнего утра, и в особенности кактус Ваня сиял чистотой своей колючей головы, впрочем, об этом позаботился горбатый котишка, вылив на кактус целый стакан холодной воды.
                И так, вошедшая в избу, шестая «ягодка с одного поля» в лице паршивого кота Чародея, положив на пол драгоценный пакет, стряхнула, естественно, по кошачьи, с себя пыль, затем снова осторожно взяв пакет, «ягодка» подошла к свободной табуретке, на которой, кстати сказать, до этого сидел волшебник в улицы Печали.
                « Разбилась»,- трагически промяукал паршивец Чародей, положив пакет с осколками на стол рядом с пустым стаканом.
                «Ну, в такой туман, это не мудрено»,- вздохнула старуха-пророчица, вставая для того, чтобы налить чай коту Чародею.
                «Ворона Варвара, что ли, разбилась?»- прощебетала канарейка, вспомнив, первое пришедшее на ум имя жительницы нашего города, так как глагол «разбилась», явно относился к существу женского рода.
                «Да, причём здесь, Варвара!- возмутился кот Чародей, и, добавив в голос ещё больше трагизма, произнёс,- Бутылка разбилась!»
                «И какое ж у тебя такое горе случилось, что ты решил, с самого утра напиться, паршивец ты эдакий?!»- гневно проскрипела старуха-пророчица, наливая Чародею чай в стакан.
                «Горе ещё случится, только не у меня, а у волшебника с улицы Печали,- сказал паршивый кот, и, привстав с табуретки, пододвинул лапой пакет с осколками к центру стола, чуть не перевернув миску с рябиновым вареньем, а, затем, грозно обращаясь к погружённому в свои мысли псу Антихристу, спросил: «Ты, что же, нечистая сила, сегодня утром натворил?!»
                «А, что я, по-твоему, мог такого натворить, что ты, паршивый котяра, позволяешь себе повышать на меня голос?!»- вылезая из омута своих мыслей, прогавкал пёс Антихрист.
                «Да, что ж сегодня за утро такое?! Только, что волшебник с улицы Печали, накричавшись, ушёл, и вот, теперь ты, паршивец, явился скандал устраивать»,- с грохотом поставив чайник, возмутилась старуха-пророчица.
                «Послушай, Чародей, ты можешь спокойно всё нам объяснить,- вмешался в разговор кактус Ваня,- и, главное, почему ты этот грязный пакет положил на центр стола, да ещё рядом с вареньем?»
 «В этом пакете, трагедия человеческой жизни, лежит. Пакет вымыть нетрудно, а как собирается отмыться от совершённого им злодеяния пёс Антихрист? Вот это вопрос»,- горько произнёс кот Чародей, осторожно пододвигая пакет поближе к себе, а затем, расправив его, посмотрел в загадочные глаза Джоконды.
И опустившись на табуретку, паршивый кот Чародей увидел в двух раскрытых окнах души Моны Лизы её нелёгкую женскую судьбу в тёмные времена эпохи Высокого Возрождения, а затем он вспомнил Елизавету из рассказа волшебника с улицы Чудес. Спит ли она, сидя в картине? Да и она ли это? А то может быть, уже давно превратилась в мираж, потерявшись в соседнем городе. И тут Чародей подумал о том, что может быть плюнуть на всё, и вернуться в соседний город, в котором, если вы ещё не забыли, он не был пять месяцев.
И неизвестно, долго бы ещё глядели друг на друга Джоконда и паршивый кот Чародей, если бы не пёс Антихрист, который привстав с табуретки, схватил пакет, чтобы узнать, от каких таких злодеяний ему нужно отмываться.
Все с огромным напряжением ждали, какая же реакция будет у пса Антихриста на то, что он обнаружит в грязном таинственном пакете. Но пёс Антихрист заглянув в пакет, недоумённо произнёс: «Пыльные глиняные осколки. Ну и что? В чём трагедия?» И пёс Антихрист спокойно снял пакет со стола, и положил его на пол возле своей табуретки.
Горбатый котишка, раздираемый любопытством, спрыгнув с табуретки, взял с пола, стремительно теряющий свою таинственность, пакет, и, подойдя с ним поближе к окну, раскрыл его и стал внимательно всматриваться в грязные осколки. Но досконально изучить осколки ему не удалось, так как подлетевший к нему кот Чародей прошипев, выхватил у него пакет.
«И долго ещё будет продолжаться эта комедия с пакетом? - возмутилась старуха-пророчица, и, отхлебнув чаю, добавила, - рассказывай, паршивец, всё по порядку».
«Дело всё в том, что в событиях, которые, к несчастью, уже успели произойти, порядку не было никакого! – начал рассказывать кот Чародей, - Я бы даже сказал, что сегодняшним утром к нам в город заявились Зло и Полный Беспорядок! Я же, обуреваемый желанием сделать добро, хотел, всего лишь, не допустить трагедию, которая может произойти после жестокого поступка, совершённого псом Антихристом. Эта псина, как я узнал, из новой главы романа волшебника с улицы Времени, сегодня утром, до того как дворник Терентий сотворил в нашем городе пыльный туман, сидел на подоконнике в доме волшебника с улицы Печали, и читал стихи, ну ладно бы он просто читал стихи, так он ведь, читая, выпил весь драгоценный настой под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя», который с таким трудом был сделан нашей талантливой хозяйкой. И узнав об этом, я подумал, что наверняка, на дне бутылки должно остаться несколько капель, а из них, наша хозяйка, уж попытается сделать хотя бы отдалённое подобие уникального настоя. И прилетев в дом волшебника с улицы Печали, я забрал бутылку, и направился к вам, но в пыльном тумане, как на грех, столкнулся с волшебником с улицы Печали. И бутылка разбилась, и хорошо ещё, что в тумане волшебник не узнал её».
«Ты, Чародей, в своём стремлении сделать доброе дело, всё только усложнил»,- прощебетала канарейка, прохаживаясь вокруг своей китайской фарфоровой чашки.
«Вот именно»,- поддержал её слова пёс Антихрист.
«А вот, ты бы псина, лучше уж помолчал!» - сказала старуха-пророчица, забирая у пса Антихриста стакан с недопитым чаем. Она решила, что для пса Антихриста будет сейчас полезней выпить другого зелья, и, отыскав на полке баночку со смесью трав под названием «Минуты раскаянья», старуха насыпала треть стакана и залила кипятком, потом подумав, что этого недостаточно, она достала из шкафа бутылку с настоем под название «Мучительное ощущение греха», и, накапала в стакан с заваренной смесью, семь чёрных капель настоя. Затем, старуха-пророчица, внимательно изучила трещинку на стакане, но, не обнаружив подтёков, успокоившись, поставила стакан с зельем перед псом Антихристом.
«Я думаю, что ты Чародей, преувеличиваешь,- начал рассуждать, покачивая своей колючей головой, кактус Ваня,- какое такое Зло явилось в наш город, и чего оно у нас тут не видело?»
«А может Зло по нам соскучилось, и пока нет в городе Артура Хаоса, решило навестить. Злу ведь интересно, как мы тут без него живём»,- прервал Ванины рассуждения, горбатый котишка.
«Очень, даже хорошо живём»,- прощебетала канарейка, и, запрыгнув на край своей фарфоровой чашки, стала внимательно всматриваться в тёмно-коричневые волны, которые говорили о том, что душа фарфоровой иностранки вновь заволновалась, и мысли о том, чтобы покинуть эту нечестивую избу, пусть даже в разбитом виде, подталкивали чашку к прыжку со стола.
«Слезь, птица, с чашки!- сердито промяукал горбатый котишка, который ещё не полностью обсох после недавнего отчаянного прыжка фарфоровой чашки, и добавил,- А то вновь придётся нашему местному воплощению Зла, псу Антихристу, совершать доброе дело по спасению этой чрезмерно чувствительной японо-китайской красавицы».
«Вот вы вечно меня обвиняете во всех грехах,- начал оправдываться пёс Антихрист, прихлёбывая «Минуты раскаянья с примесью мучительного ощущения греха»,- а вы не подумали о том, что я может быть ваши грехи, которые вы должны были бы сотворить, беру, и, вместо вас, совершаю. Вот вы решили, что-то плохое совершить, а я тут как тут, уже всё совершил. И вам, оставаясь чистенькими, останется только всплеснуть руками и ужаснуться».
«Эх, что за лживая у тебя натура псина!»- проскрипела старуха-пророчица, протягивая свою морщинистую руку к деревянной ложке, мирно плавающей в миске с рябиновым вареньем.
«Точно сказано, хозяйка,- воскликнул паршивый кот Чародей,- это не пёс, а шерстяной мешок, до краёв наполненный Ложью. Среди наших жителей только он один заявляет, что под улицей Тяжёлых Воспоминаний нет несчастной речки, и что соседнего города нет. Как это нет, если я сам оттуда! Правда, я уже пять месяцев там не был. А от этой псины можно ожидать всего чего угодно! Он может заявить, что и нашего города не существует!»
«А может, и вправду, нет, не нашего города, и не нас самих?»- трагически прошептал горбатый котишка, поворачивая стакан с молоком, и поглаживая трещинку на стакане.
«Я тебе сейчас твои «несуществующие» уши то надеру за такие слова!- вскочил с табуретки кот Чародей,- Мы существуем! Из костей и шерсти!»
«И из перьев!»- прощебетала канарейка, вспорхнув над столом.
«А ещё у нас есть Душа»,- задумчиво произнёс кактус Ваня.
«Правильно, Ваня, мыслишь!- одобрительно промяукал паршивый кот Чародей, и добавил,- Шерсть можно остричь, и перья можно выщипать, а Душа всё равно останется».
«Ты, что плетёшь Чародей?!- возмутилась, порхающая над столом, канарейка,- Как это, перья выщипать?! Моя Душа должна быть в перьях! А, иначе как же летать?!»
«Душа, может летать и без крыльев, и без перьев»,- отхлебнув чаю, ответил кот Чародей.
«Это паршивец, намекает на то, что можно жить, даже превратившись в приведение. И вот для примера, он нам и принёс в пакете душу бутылки, правда, вместе с её останками»,- произнёс, усмехаясь, пёс Антихрист, затем он, отхлебнув пару глотков «Минут раскаянья с примесью мучительного ощущения греха», сказал,- Ладно, давай сюда пакет».
Но паршивый кот Чародей не шелохнулся. Тогда пёс Антихрист встав из-за стола, подошёл к Чародею, и, посмотрев в красивые загадочные глаза Джоконды, осторожно взял пакет, и, отойдя к окну, за которым ещё царствовал пыльный туман, что-то прошептал. После этого, повернувшись к присутствующим, пёс Антихрист вынул из пакета абсолютно целую, без трещинок, бутылку, и, подойдя к столу, торжественно поставил её возле миски с рябиновым вареньем.
Но тут горбатый котишка вскочил, и, уткнувшись своей лохматой мордой в показавшееся ему подозрительным место возле самого дна бутылки, зловеще прошептал: «Дырка».
И все разом наклонились над бутылкой. И правда, возле самого дна была небольшая дырка в виде пятиугольника.
«Эх!» - трагически вздохнул паршивый кот Чародей, и исчез.
Но никто не успел ещё нарушить наступившую тишину, каким-либо высказывание, как паршивый кот Чародей, вновь материализовался, держа в высоко поднятой лапе пятиугольный глиняный осколок. И самое ценное было то, что на осколке все увидели маленькую, дрожащую и слегка покрытую пылью, капельку, оставшуюся от уникального настоя под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя».
Старуха-пророчица осторожно стряхнула капельку с осколка в чайную ложку. Капелька, очутившись в чистой и теплой ложке, всё равно  продолжала дрожать, так как не могла ещё отойти от пережитых ею кошмарных минут, когда она, уцепившись всеми силами за осколок, старалась не высохнуть от горя и одиночества, брошенная посреди улицы Тяжёлых Воспоминаний в пыльном тумане сегодняшнего утра.
Пёс Антихрист взяв у старухи-пророчицы глиняный осколок, аккуратно вложил его в дырку бутылки, затем дунул на него, что-то пошептал, и, протерев о свои рваные джинсы возрождённую к жизни бутылку, вдруг, с силой бросил её на пол.
Канарейка пискнула и тут же упала в обморок. Остальные успели только вскрикнуть.
Но заново родившаяся бутылка не разбилась, а лишь несколько раз подпрыгнув, как будто бы она была резиновая, встала своим дном на пол, и немного покачавшись, наподобие ванька-встаньки, застыла на месте, повернувшись к зрителям, именно той стороной, на которой были написанные когда-то канарейкой непонятные слова на армянском и турецком языках.
«Не волнуйтесь! Я заколдовал бутылку, и она не только стала небьющейся, а ещё и способна, менять свою форму. Волшебник с улицы Печали, когда ему надоест образ в виде простой бутылки, легко сможет вылепить из неё, скажем, что-нибудь похожее на ананас, или даже на голову своей Любимой, и тогда вообще, можно не используя волшебную силу настоя, смотреть часами, в любимые загадочные восточные глаза. А для усиления эффекта, можно просто вынуть пробку, чтобы вдыхать лёгкий аромат Любимой. Вот только, в этом случае, лицо его Любимой, будет всё изрисовано уже искаженными восточными орнаментами, да ещё, исписано, так же искажёнными армянскими и турецкими буквами. Но это на постороннего зрителя может подействовать шокирующе, а на нашего волшебника, одурманенного любовными чувствами, я думаю, это произведёт сильнейшее положительное воздействие»,- произнёс свою успокоительную речь пёс Антихрист, поднимая бутылку с пола.
Канарейка, медленно вылезая из тьмы обморока, в недоумении смотрела на бутылку, которую пёс Антихрист поставил рядом с ней. Затем встав на свои тощие лапки, она, пошатываясь, обошла вокруг пышущей здоровьем бутылки, но так и ничего не поняв, медленно поплелась к своей фарфоровой чашке, чтобы смочить пересохшее от нервных потрясений горло. И когда обессиленная канарейка, добравшись до чашки, набрала в клюв живительного чая, но, ещё не успев его проглотить, раздался громоподобный стук в дверь, и уже теперь, окончательно убитая канарейка, поперхнувшись, так сильно закашляла, что стукнулась головой о фарфоровую чашку. И, конечно же, тонкая чувствительная натура японо-китайской красавицы не смогла спокойно снести такие незаслуженные побои, и, перевернувшись, чашка стремительно покатилась к краю стола. И вот, когда до начала трагической сцены оставалось одно мгновение, когда уже воображаемый чашкой тяжёлый кроваво-красный занавес дёрнулся, чтобы открыться, и потрясти собравшихся зрителей душераздирающим последним действием последнего акта этого, говоря заумным языком, экзистенциального спектакля, всё тот же пёс Антихрист, или как его только недавно обозвал горбатый котишка «наше местное воплощение Зла», схватил своей нежной пушистой лапой обезумевшую чашку, и поставил её возле впавшей в затяжной кашель канарейки. Этим поступком «наше местное воплощение Зла» пополнило список добрых дел, совершённых сегодняшним пыльным утром.
А между тем, стук в дверь, неожиданно обрушившийся на собравшихся в избе, так же неожиданно прекратился. Но старуха-пророчица своим тонким пророческим чутьём почувствовала запах надвигающегося скандала, так как образ стоявшего за дверью дворника Терентия, во всей своей красе предстал её внутреннему взору. И тогда, чтобы изменить ход событий, старуха приказала псу Антихристу взять табуретку, и спрятаться за печкой, объяснив это простыми и понятными словами «от греха подальше». И только, когда «местное Зло» спрятавшись, село на табуретку, и прислонилось спиной к тёплой печки, старуха- пророчица, улыбаясь, распахнула дверь, и впустила в избу, покрытого пылью, дворника Терентия.
«Ну, и напылил же я сегодня!» – сказал Терентий, входя в избу и отряхиваясь.
«Да, не отряхивайся ты, а, то и в моей избе пыль поднимешь», - проскрипела своим старческим голоском старуха-пророчица.
Горбатый котишка, ехидно помахивая хвостом, ухватился двумя лапами за ножку табуретки, стоявшей возле окна, и, стал, пыхтя подтаскивать её к столу, и при этом, ещё и приговаривая: «Вот тебе табуреточка, Терентий».
«Я к тебе, старая, пришёл, чтоб попросить какую-нибудь смесь из трав для успокоения нервов», - обратился дворник Терентий к хозяйки избы, садясь на табуретку, как раз перед недопитым, псом Антихристом, стаканом с зельем под названием «Минуты раскаянья с примесью мучительного ощущения греха».
Поглядев на этот недопитый стакан, паршивый кот Чародей, подумал о том, что было бы неплохо, если бы это зелье допил бы дворник Терентий, потому что ведь из-за сотворенного им пыльного тумана, он разбил драгоценную бутылку.
И что удивительно, Терентий, недолго думая, взял стакан с зельем, понюхал его и залпом выпил. Увидев это, канарейка, пронзительно свистнула, но в обморок падать не стала, а лишь демонстративно продолжила кашлять.
«Простудилась, красавица?» - спросил дворник Терентий.
«Нет, это у неё на нервной почве», - ответил кактус Ваня, покачивая своей колючей головой.
«Ты прав, Ваня, всё только от нервов и происходит. Я вот тоже сегодня, проснулся утром, так хорошо на душе было, дай, думая, пока дракон Афанасий спит, тихонечко зачерпну из его пруда ведро водички, и, смачивая метлу, аккуратно подмету улицы нашего города. И тут, вдруг вижу, летит эта зловредная псина Антихрист, вернее, сам он был невидим, а только его рваные джинсы и рядом горящая свеча, неслись в хрустальном утреннем воздухе. И у меня, при виде этого безобразия, нервы внутри закипели, дай, думаю, напылю хорошенько, чтоб он, врезавшись в стену какого-нибудь дома, испытал своим пёсьим носом боль от столкновения с реальностью, понимаешь ли, нашего с вами существования! А то, я смотрю, мы с вами, с нашими судьбами, с нашей болью, для него, как бы и вовсе не существуем. Так, какой-то мираж, какие-то призраки, порождённые больным воображением Артура Хаоса»,- закончил свою речь дворник Терентий, стукнув о стол пустым стаканом.
«Так мы сейчас, об этом же и говорили,- вскочил паршивый кот Чародей, и добавил,- нет, у псины, никакого к нам уважения! Вот ты говоришь, видел его сегодня утром летящим со свечой. А знаешь, Терентий, что свечу эту он украл у волшебника с улицы Печали, и это ещё не всё. Главное то, что он полностью выпил у него настой, с помощью которого волшебник мог легко вызывать в своей голове образ Любимой. И вот теперь нашей хозяйке придётся потрудиться над тем, чтобы из одной оставшейся капли восстановить уникальный настой».
Услышав о себе столько «приятных» слов, пёс Антихрист встал с табуретки, но подумав, снова уселся, и немного поёрзав, облокотился на тёплую печку. Табуретка ответила на эти действия пса Антихриста, пронзительным скрипом. И все, невольно взглянули на печку.
Старуха-пророчица, спасая накалившуюся атмосферу от скандала, встала, и спокойно произнеся: «Ну, вот, Хавронью разбудили», пошла к печки. Зайдя за печку, она сердито пригрозила пальцем псу Антихристу, затем громко вздохнув, подошла к шкафу, открыла дверцу, и, снимая с полки банку со смесью трав, сказала: «Сейчас я тебе заварю, Терентий, хороший успокоительный чай, да и тебе, Чародей, не мешало бы успокоиться».
А что касается, Хавроньи, то тут старуха-пророчица, уж точно преувеличила сверх меры. И хотя, живущая в норе за печкой, старая мышь Хавронья при ходьбе всегда немного поскрипывала, но не настолько же, громко, как это сейчас сделала табуретка. А во-вторых, разбудить Хавронью, каким либо шумом просто невозможно, так как она была совершенно глухая.
Но взбудораженные нервы дворника Терентия, не дали его голове оценить степень правдивости слов старухи-пророчицы.
«Ну, спасибо тебе, хозяюшка. А я в свою очередь, вас за чаепитием, хочу развлечь чтением маленького рассказика,- сказал дворник Терентий, и вынимая из кармана сложенные листки бумаги, продолжил,- Представляете, сегодня утром, ещё до того как я напылил, нашёл я недалеко от пруда, сложенные вчетверо три листа бумаги. Разворачиваю, и вижу, что это написанный от руки рассказ. Кто написал его, и как он очутился на улице нашего города? Не знаю. Я его дома внимательно прочёл, но так и не смог догадаться, кто же, автор».
«А ну-ка дай понюхать»,- промяукал горбатый котишка, протягивая лапы. Терентий отдал ему таинственные листки, и горбатый котишка, развернув их, стал усердно внюхиваться в первую строчку рассказа.
«Пахнет морем, значит, дракон Афанасий написал этот рассказ»,- нанюхавшись, сказал горбатый котишка, и вернул Терентию листы.
«Да, у нас весь город пропитан солёными слезами Артура Хаоса, чем же ему ещё пахнуть, как не морем»,- прощебетала канарейка, наконец, перестав кашлять.
«Да, какая вам разница кто написал,- сказала старуха-пророчица, наливая всем, кроме горбатого котишки, свежезаваренного успокоительного чая из смеси трав под названием «Забудь обо всём, и наслаждайся жизнью»,- читай Терентий, а я займусь восстановление настоя для волшебника с улицы Печали». 
«Подожди, Терентий, я только молочка себе подолью»,- промяукал горбатый котишка, спрыгивая с табуретки и держа двумя лапами свой треснутый стакан наполовину наполненный молоком. И подойдя к окну, которое находилось как раз напротив огнедышащей пасти печки, котишка взял с подоконника кувшин с молоком, и наполнил свой стакан до самых краёв, затем он осторожно взял стакан, повернулся, и, заглянув за печку, ехидно посмотрел на сидящего там пса Антихриста, при этом скорчив такую гримасу, что пёс Антихрист, не выдержав, плюнул. Но это проявление псиных чувств не осталось незамеченным табуреткой, и она снова скрипнула. Горбатый котишка испугавшись, одним прыжком долетел до стола, и аккуратно поставив стакан с молоком, внимательно уставился на дворника Терентия.
Терентий обжигаясь, сделал несколько жадных глотков успокоительного чая, затем отодвинув свой стакан на середину стола, неторопливо разгладил листки с рассказом, и, откашлявшись, начал читать:
«Ночь опустилась на Душу…»
«На чью душу?!»- прервал его горбатый котишка.
«Не на чью. Душа – это название города»- ответил Терентий.
«Что это ещё за название?! Только путаницу в голове создаёт!»- не унимался горбатый котишка.
«Постойте! Я, кажется, догадалась,- защебетала канарейка,- этот рассказ написал Артур Хаос! Ведь это для нас наш город называется городом Хаоса. А для него наш город – это его Душа».
«Давайте сначала послушаем рассказ, а потом уж начнём обсуждение. Читай Терентий»- сердито скомандовал кактус Ваня, шевеля иголками.
Терентий снова откашлялся, и стал читать:
«Ночь опустилась на Душу. Она развалилась на крышах, растеклась по улицам, и, проникнув в открытые подъезды домов, легла на ступеньки холодных лестниц.
Одинокое дерево, выглянув из-за угла деревянного дома, и немного потревожив ветвями засыпающую Ночь, осторожно перешло пустынную улицу, и, остановившись возле зеркала лужи, уснуло.
Из подвала двухэтажного дома вылезла Тишина. Взъерошенная после долгого сна, она выглядела прескверно. Тяжело вздохнув, Тишина присела на старую скамейку, и, задумалась. Старая скамейка вздрогнула, и недовольно проскрипев, напомнила Тишине о том, что пора идти. Медленно встав, поплелась Тишина по Душе. И Душа притаилась.
Закончив своё дело, Тишина возвращалась домой, но проходя мимо старого с забитыми окнами дома, остановилась, и с грустью посмотрела на сидящую в окошке чердака лохматую собаку. Собака насвистывала невесёлую мелодию. Многие жители в Душе любили слушать по ночам её заунывный свист. И понимала Тишина, что должна была запретить собаке свистеть, но не могла, и, поэтому старалась быстрее уйти в свой подвал, и, поскорее заснуть, чтобы забыть о недоделанной работе.
Собака продолжала свистеть. И любила Ночь, забравшись на большое сутулое дерево, качаться, и слушать непрерывно меняющиеся, но всегда печальные мелодии. А когда собака начинала насвистывать сороковую симфонию Моцарта, Ночь, переполненная восторгом, покидала дерево, и бросалась целовать собаку. Но не любила собака этих проявлений нежности, и, закрыв окно, уходила спать. Покинутая Ночь падала на землю и тихо плакала. Большое сутулое дерево, наклонившись, успокаивало Ночь, поглаживая её своими корявыми ветвями с маленькими жёлтыми листочками. И успокоившись, Ночь засыпала. А слезинки ещё долго дрожали на её бархатном лице, но наконец, падали, и оставались на траве до утра.
Утро в Душе всегда появлялось внезапно. Бывало, выскочит из какой-нибудь трубы, и, начнёт носиться, чумазое, пока не сорвётся со скользкой жестяной крыши дома, стоящего около пруда, и, не упадёт в воду. И вот уже выходит из пруда, чистое и прекрасное Утро с огромными голубыми глазами, и, идёт, смущаясь и краснея по Душе. И просыпаясь, Душа, улыбается, глядя на Утро, и, слушает громкие и весёлые песни птиц. Но недолго гуляет Утро по Душе, и, подойдя к дому, что стоит на краю Души, взлетает, и скрывается за чернеющей вдали полоской леса.
И приходит День. Он никогда не улыбается, и за это, его никто не любит в Душе. А когда День бывает рассерженный, то лучше не попадаться ему на глаза, и если, не успеет во время убежать какое-нибудь деревце, то День набрасывается на него, и обламывает ему ветки.
День ходит по Душе, надзирая и покрикивая. Курит сигареты, плюётся, и бросает окурки, обжигая нежные спинки трав. И только пообедав, День успокаивается, и тяжело вздохнув, садится на подгнивший пень, и внимательно наблюдает за муравьями. Но вдруг плюнув, топнет ногой по муравейнику, и пойдёт, неизвестно чем рассерженный, шататься по Душе.
А со стороны пруда, перебегая от одного дерева к другому, крадётся, вечно чего-то боящийся, худенький с серыми глазами, и аккуратно подстриженный Вечер. Вот он уже высовывается из-за угла дома. А вот его замечают, заглядывающим в окна первых этажей. Но вдруг, откуда-то выскочит весёлый ветерок, и будто бы нечаянно заденет плечом Вечер, и исчезнет. Вечер вздрогнет, съёжится, но оглядевшись вокруг, успокоится, и тихонько пойдёт по Душе. И молодым деревцам нравится поболтать с ним. Старые же деревья, глядя на Вечер, только качают ветвями. А Вечер, наговорившись, весело уходит в ту неизвестную для Души, и хорошо знакомую для него, Даль. Молодые деревца много раз спрашивали его: «Что там в Дали?» А он робко смотрит на них, и, смущаясь, отвечает: «Не знаю». Деревца удивляются, но отпускают Вечер. И потом ещё долго стоят, смотрят и думают о робком Вечере, и о той Дали, в которой он исчез.
И снова Ночь опускается на Душу. Молодые деревца убегают домой с надеждой на то, что уснув, они увидят ту неизвестную Даль. И вот они засыпают, и снится им, что на Душу падает первый снег, и они с удивлением наблюдают за тем, как летят, толкаются, и исчезают, упав на землю хрупкие снежинки. А когда придёт Утро, деревца проснувшись, увидят, что и на самом деле, в Душе выпал первый снег.
Вот так, и сменяются времена года в прекрасной Душе, рассказывая каждый раз новую историю. А для Души, ведь главное, услышать что-то новое, но только, чтобы оно было искренней правдой.
А больше ничего и не надо».
Дворник Терентий закончив читать рассказ, сложил вчетверо листки, и, положив их в карман, пододвинул к себе свой стакан с успокоительным чаем, и, не произнося больше ни слова, стал сосредоточенно, даже можно сказать, с особым чувством поглощать тёмно-коричневое зелье.
Все же остальные слушатели, оцепенев, погрузили свои взгляды внутрь себя, даже из-за печки не раздавалось больше скрипение, так называемой «мыши». И если бы не звон посуды, и бульканье настоев, наливаемых старухой-пророчицей, то тишина в избе могла бы быть даже живописней, чем та, что была описана в рассказе.
Дворник Терентий допив свой чай, высоко поднял пустой стакан, для того, чтобы внимательно рассмотреть большую трещину, очень похожую на ветку дерева, покрытую инеем. И, несмотря на то, что этот образ был вырван из зимнего пейзажа, дворник подумал о том, что неплохо бы подрисовать к ветке зелёные листочки, и, тогда в голову не лезли бы мысли о неотвратимо надвигающейся гибели старого граненого стакана, а даже наоборот, вселяли бы в зрителя надежду на долгую и счастливую старость.
«Точно, этот рассказ написал Артур Хаос»,- пискнула канарейка, прикасаясь своим клювом к поверхности чая налитого в её иностранной фарфоровой чашке, и, задумчиво наблюдая за расходящимися по поверхности кругами.
«А вдруг этот рассказ написан кем-нибудь из жителей соседнего города,- сказал кактус Ваня, смахивая с иголки накатившуюся слезу, и добавил,- и может его жители называют свой город «Душа». А листки с рассказом обронил пёс Антихрист, когда сегодня под утро, летел из соседнего города к дому волшебника с улицы Печали. Может он хотел подарить ему этот рассказ».
«Ещё чего выдумал,- возмутился паршивый кот Чародей,- с какой стати пёс Антихрист будет дарить подарки волшебнику с улицы Печали. Ты же сам видел, как волшебник относится к псине».
Тут снова за печкой заскрипела табуретка, и на этот раз скрип был слишком уж выразительный. А выражал он, сами понимаете, негодование насильно посаженного за печку пса Антихриста.
«А ты ведь, как известно, бывший житель соседнего города. Так скажи нам, как жители называют свой город?- спросил горбатый котишка, ехидно поглядывая на Чародея.
«Не скажу»- резко ответил паршивый кот, и, залпом допил остававшийся в его стакане чай из смеси трав под названием «Забудь обо всём, и наслаждайся жизнью».
На этом и закончилось обсуждение таинственного рассказа.
Дворник Терентий довольный и успокоившийся, поблагодарил старуху-пророчицу за великолепный чай, сказав, что аромат этого уникального зелья, он будет носить в своём сердце до самого вечера, и даже на следующий день, проснувшись рано утром, не станет по обыкновению пить чай, чтобы не спугнуть уснувший на его благодарном сердце нежный и восхитительный аромат чая, так искусно приготовленного талантливой волшебницей.
«Ох, и болтун же ты Терентий»- проскрипела старуха-пророчица, провожая дворника до двери. И закрыв за гостем дверь на засов, «талантливая волшебница» улыбаясь, вернулась к буфету, чтобы продолжить свою таинственную работу по восстановлению настоя для волшебника с улицы Печали.
Ой! Да, я же совсем забыл про себя, то есть про волшебника с улицы Печали! Надо его срочно отыскать в пыльном тумане. А то он, покинутый своей собственной Судьбой, я имею в виду мною, неизвестно куда забредёт.
А вот и волшебник с улицы Печали, как вы помните, настолько опечаленный, что забыв о своих способностях к мгновенному перемещению, осторожно разгребая руками пыльный туман, плывёт по улицам нашего прекрасного города. И как раз сейчас он, завершая опасное плавание по узкому переулку Тяжёлого Времени, проплывал мимо Брошенного Дома, в подвале, которого, как вы помните, жил злой и нелюдимый скорпион Сашка, кстати, чуть было, не раздавив его, потому что Сашка как раз в этот момент медленно переползал через переулок Тяжёлого Времени, для того, чтобы набрать воды из полусгнившего старого колодца. Надо сказать, что вода в этом колодце особенная, и хотя она тёплая и чуточку пахнущая морем, но, несмотря на это, многие из наших жителей, ежедневно приходят сюда, чтобы набрать этой удивительной воды для приготовления пищи. А какой необыкновенный оттенок вкуса придаёт чаю, вода из этого колодца! И даже, несмотря на то, что этот оттенок вносит некоторую сумятицу в воздействие на души наших жителей от заварок из смесей трав, приготовленных старухой-пророчицей, сама старуха-пророчица, часто посылает горбатого котишку набрать ведёрко этой, как она говорит, забавной водицы.
А волшебник с улицы Печали, даже незамеченный скорпион Сашкой, уже выбрался на широкую и красивую улицу Времени. И хотя красота этой улицы была сегодня нежно закутана в пыльный туман, волшебник, без особого труда, отыскал дом, выкрашенный какой-то яркой светящейся краской, в котором жил, уже знакомый вам, волшебник, пишущий ночами роман о паршивом коте Чародее. Волшебник с улицы Печали стал осторожно подниматься по крутой лестнице, ведущей сразу на второй этаж дома, так как вход на первый этаж в этом доме отсутствовал, и только лишь войдя в дом со второго этажа, уже по внутренней лестнице можно было попасть на первый этаж.
И пока волшебник поднимается по лестнице, нам стоит заглянуть в его голову. Голова же волшебника с улицы Печали была захвачена вихрем мыслей. Даже скорее, этот вихрь мыслей больше походил на карусель. И чего только не было на этой карусели! И пёс Антихрист в рваных джинсах, и штора, обречённая через три дня исчезнуть, и страшная морда горбатого котишки, и паршивый кот Чародей, лежащий в осколках разбитой бутылки. Но тут карусель образов внезапно остановилась, и только зловещий образ осколков, лежащих в пыли на улице Тяжёлых Воспоминаний навалился на усталое сердце волшебника с улицы Печали, и что-то пытался нашептать ему, но так как осколков было много, и при этом, перебивая друг друга, и толкаясь, каждый из осколков шептал что-то своё, а особенно темпераментно шептал осколок, на котором было написано слово на армянском языке, но у этого слова было отломлено окончание, и так волшебник не понимал по-армянски, а когда ещё и слова произносились не полностью, то, что могло понять усталое сердце волшебника в этом шепоте, который к тому же, сопровождался бряцаньем осколков друг о друга, что вообще уже больше походило на какую-то безумную песню под аккомпанемент маракасы. И вот сопровождаемый этой дикой шепчущей песнью, несчастный волшебник осторожно взбирался по лестнице, пока не увидел сквозь пыльный туман смутные очертания двери.
Волшебник протянул было руку, чтобы узнать, заперта ли дверь. Но, ещё не коснувшись двери, он, подумал о том, что при открывании дверные петли наверняка заскрипят, и могут разбудить хозяина дома, поэтому волшебник решил, что будет правильнее войти в дом, применив свою магическую силу. И волшебник, взяв себя в руки, телепортировал своё несчастное тело внутрь дома. Очутившись по другую сторону двери, он тщательно вытер ноги о сухую скомканную тряпку, и хотел было стряхнуть с себя пыль, но осознав, что это абсолютно бессмысленно, так как квартира волшебника с улицы Времени была, как и весь город, во власти пыльного тумана, наш измученный волшебник, осторожно ступая, покинул маленький коридорчик, и вошёл в комнату. Немного побродив по комнате, и, слегка потревожив сонную тишину, он наконец наткнулся на огромный письменный стол, на котором были беспорядочно разбросаны написанные прошедшей ночью очередные страницы романа о паршивом коте Чародее.
Волшебник, опустившись в огромное мягкое кресло на колесиках, подъехал вплотную к столу, и, склонившись над рукописью, стал читать первую попавшуюся под руку страницу, а затем, не обращая внимания на нумерацию, стал поглощать страницу за страницей, схватывая их то, с одного края стола, то с другого.
Роман о паршивом коте Чародее, и так отличался сумбурной манерой повествования, а если его ещё и читать, предварительно перемешав как колоду карт, то чтение станет больше походить на гадание, и пророчества волшебника с улицы Времени, можно будет истолковывать, то так, то эдак, запутывая себя, при этом, окончательно.
И так, усталое сердце волшебника с улицы Печали, поедая предложенный ей винегрет, добралось до следующих строчек:
«…А тем временем, волшебник с улицы Печали направился к центру города. Он шёл медленным шагом, вытянув перед собой руки, и прищурив глаза, и уже успев пять раз чихнуть, после того как он покинул нечестивую избу старухи-пророчицы…»
Тут я хочу прервать чтение романа о паршивом коте Чародее, и ещё раз удивиться тому, что волшебник с улицы Времени, обладая пророческим даром, упорно не хотел замечать пыльного тумана захватившего наш город, хотя при этом детально описывает странную походку волшебника с улицы Печали, которая никак не соответствует восхитительному прозрачному утру, с его, как вы помните, уточнениями по поводу, капелек росы на траве. В чём причина такого затмения в голове волшебника с улицы Времени, до сих пор не могу понять?!
А теперь вернёмся к тем строчкам, которые сейчас читает наш несчастный волшебник: «…но тут одинокое шествие волшебника по улице Тяжёлых Воспоминаний было приостановлено летящим паршивым котом Чародеем, который, не сбавляя скорости, заходил на посадку. Чародей врезался в волшебника, и пустая бутылка, что была в лапах паршивого кота, разбилась вдребезги».
Тут волшебник с улицы Печали, вскочив с кресла, швырнул недочитанный листок рукописи на пол. Листок, немного полетав по комнате, приземлился на спящую жирную муху Анастасию, и, конечно же, разбудил её. Она выбралась из-под листка, осмотрелась вокруг, и, тяжело жужжа крыльями, сделала несколько кругов над столом, завершив свой полусонный полёт на настольной лампе. А волшебник снова сел в кресло, и перетасовав рукопись, вынул наугад другой листок. Но лучше бы он его не вынимал, или вынул бы листок с описанием каких-нибудь не касающихся его событий. Так ведь нет! Этот не имеющий в своём сердце ни капли жалости, листок, в жестоких красках, издевательски рассказал волшебнику с улицы Печали о том, как сегодня в последние минуты уходящей ночи, пёс Антихрист, будучи у него дома, и, читая белые стихи из белой книги, выпил весь уникальный настой под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя», при этом, даже не увидев этот образ, и тем более, не ощутив никаких поцелуев.
И теперь, только жирная муха Анастасия своими выпученными, но в тоже время, полусонными глазами, наблюдала картину пришествия на усталое лицо волшебника с улицы Печали, Непоправимой Трагедии, которая превратила его печальный лик, во что-то безумное, искорёженное и пустынное, если и не похожее на гибель Помпеи, то уж, точно оно выглядело, не лучше поверженной Трои.
Настоя с помощью, которого волшебник мог наслаждаться Образом Любимой, больше не существовало, изготовить его было уже не из чего. Прощальный Поцелуй, который оставила на его волосах Любимая, он давно уже смыл. Пыль на уходящем следе Любимой пролежала недолго, уже на исходе второго дня одиночества волшебника, к нему прилетела ворона Варвара с целой стаей птиц, и они в считанные минуты помыли пол, и, тщательно стёрли пыль со всех предметов в доме. Ворона Варвара, на этот счёт, была сторонником теории под названием «С глаз долой, из сердца вон». А несчастный волшебник в тот вечер, ещё долго смотрел вслед улетевшей стаи во главе с вороной Варварой, которые так безжалостно уничтожили остатки аромата его Любимой, оставив после себя нестерпимую, как ему казалось, вонь от воды из пруда, в котором жил дракон Афанасий.
И так, настоя больше нет, бутылка, которую он ежедневно протирал бархатной тряпочкой, разбита. И даже волшебник с улицы Времени, прошедшей ночью, не выдержав натиска навалившейся сонливости, бросил перо, так и не написав страницу, в которой были бы описаны события в избе старухи-пророчицы, дававшие, хоть какую-то надежду на возвращение уникального настоя, пусть и в ущербном виде, но для влюблённого сердца волшебника, прочесть эти строчки, было бы подобно спасению. Но нет! Судьба не имела права на сострадание, и поэтому она, взяв под руку несчастного волшебника, вывела его из дома биографа паршивого кота Чародея, помогла ему спуститься по крутой лестнице, и бросила в пыльный туман сегодняшнего утра.
А что мне теперь делать, его, так сказать, Душе? Я, конечно же, признаюсь в том, что моё поведение было не совсем подобающим в отношении к телу волшебника с улицы Печали, но такова уж моя творческая натура! Служение искусству, прежде всего! Вы, наверное, на это скажете, что мол, какое же это искусство, бегать всё время по городу, и записывать разные сплетни?! Но из этих, как вы говорите, сплетен сплетается материя жизни нашего прекрасного города. Вот вы как-нибудь попробуйте сплести корзину, и, увидите как это не просто. А сплести воедино Судьбы, Чувства, Слёзы, наконец, Мечты, всех наших довольно таки не простых жителей, это я вам скажу, невероятно трудное дело. Надо выворачиваться, чуть ли не наизнанку, чтобы успеть ухватить, не то, что слово, а почти не заметный вздох, или даже, моргание ресниц описываемого персонажа, если, конечно, они у него есть. Вот, скажем, у скорпиона Сашки ресниц нет. А сколько наших жителей имеют, помимо, ресниц, ещё и хвосты! А движение хвоста, как вы знаете, многое может рассказать о чувствах, что бушуют, спрятанные под лохматой шерстью иных наших горожан. Так, что мне как творцу, который захвачен созданием величественной картины жизни нашего прекрасного города, при этом, поставившем себе задачу, не упускать ни одной, даже мелкой детальки, а сразу же хватать её за хвост, и не отпускать, до того, пока не будет, говоря образно, досконально описан оттенок каждой волосинки, простительно, при выполнении такой непосильной задачи, порой забывать о том, что я являюсь Душой волшебника с улицы Печали, да ещё, по совместительству исполняющим роль его Судьбы.
И вот теперь, когда несчастный волшебник окончательно разбитый событиями сегодняшнего пыльного утра, стоит на улице Времени, подобный пустому пыльному мешку, в котором, правда ещё стучит усталое сердце, мне, как его Судьбе, придётся, всё-таки, помочь ему добраться домой, чтобы он ненароком не заблудился, и не ушёл в пыльном тумане через пустырь Одиночества в сторону соседнего города.
И так, озираясь безучастным взглядом по сторонам, и уже даже не разгребая руками пыльный туман, несчастный волшебник вошёл в переулок Тяжёлого Времени. Когда же он проходил мимо Брошенного Дома, то был остановлен одиноко стоящей Засохшей Яблоней. Яблоня, приветствуя его, зашевелила своими сухими голыми ветвями, и волшебник, подойдя к ней ближе, обнял её. Засохшая Яблоня, прижав волшебника ветвями к своему старому шершавому стволу, услышала, как бьётся несчастное усталое сердце волшебника, как оно, толи стонет, толи плачет, потерявшее всякую надежду.
Старой Засохшей Яблоне не нужно было ничего объяснять, и рассказывать в деталях всю историю сегодняшнего трагического для волшебника утра, ибо прожив долгую непростую жизнь, она обрела способность ощущать боль, что нёс в своём сердце, каждый, кто проходил мимо неё. А когда же боль, пронизав каждую веточку Яблони, и спустившись по стволу, доходила до самых её корней, то сухие полусгнившие корни, давно потерявшие способность впитывать живительную влагу из земли, отдавали земле уже не воспринятую только что боль, а сострадание. И земля мгновенно передавала это чувство прохожему, окутывая его нежным тёплым облаком. И прохожий, вдруг ощутив себя будто младенцем на руках любящей матери, забывал о своей боли, и удивлённо озираясь вокруг, уходил прочь от Засохшей Яблони, весёлый и беззаботный.
Но сегодня с волшебником с улицы Печали, такого не произошло. Он ещё немного постоял, замерев в объятиях Засохшей Яблони, затем погладив её старый шершавый ствол, сел на землю, и облокотившись на Яблоню, вытянул ноги. Видимо, усталости, что посилилась сегодняшнем утром в сердце волшебника, показалось не совсем комфортно внутри этого обезумевшего скакуна, и она, вымотавшись, и отбив себе все бока, решила отдохнуть, и медленно растеклась, заполнив собою всё тело несчастного волшебника.
«Вот и правильно. Отдохни немного,- проскрипела Засохшая Яблоня, но затем голос её изменился, стал более мягким, и, хотя листьев, даже сухих на её ветках не было, но лёгкое, почти незаметное шелестение всё же, сопровождало каждое произносимое ею слово,- Хочешь я расскажу тебе одну историю, которая произошла двадцать восемь лет назад в одном маленьком провинциальном городишке в средней полосе России. И хотя, если бы она произошла где-нибудь, скажем в Голландии, она, возможно, выглядела бы правдоподобней, но что произошло, то произошло. Тем более что все события разворачивались на моих глазах. Я была тогда ещё яблоней, можно сказать, в полном соку. И мой хозяин, бережно срывая яблоки с моих красивых ветвей, с гордостью угощал ими гостей. И гости всегда удивлялись особому неповторимому вкусу моих яблок. Ох, как давно это было! Через несколько лет после тех событий, о которых я хочу рассказать, моего хозяина не стало, наш маленький садик пришёл в запустение, а я одичала от одиночества и, высохла. А потом началось в нашем городке буйное строительство. Старые дома сносили, сады вырубали. Если бы не Артур Хаос, который выкопал меня уже совершенно засохшую с голыми корявыми ветвями, не рассказывала бы я тебе эту историю. Так вот я к чему всё это говорю?! А к тому, что когда Артур Хаос привёз меня сюда, в свой прекрасный город, я сама решила поселиться возле Брошенного Дома, потому что, он очень похож на дом из моей весёлой юности, и к тому же, узнав, что в этом городе чуть ли не все писатели, я решила тоже стать писательницей. И эта мрачная тишина Брошенного Дома, очень даже способствует игре воображения. А соседство злого и нелюдимого скорпиона Сашки придаёт всей атмосфере особый зловещий колорит. А ещё я забыла сказать, что мой прежний хозяин всю жизнь проработал в школе учителем по литературе. Он любил читать вслух рассказы и стихи, частенько собиравшимся у него в саду на чаепитие, гостям. И я всегда с замиранием слушала его выступления, боясь даже шевельнуть листиком. Но писать я так и не научилась, поэтому живя теперь возле Брошенного Дома, я без всяких записей, в уме, оттачиваю каждую строчку. И сейчас я словно древнерусский певец Баян, буду тебе петь свою былину, вот только гуслей не хватает для полноты картины. Но если в моих сухих ветках станет играть лёгкий ветерок, то может это, хотя бы отдалённо напомнит звучание гуслей»,- на этом Засохшая Яблоня, закончив своё длинное предисловие, глубоко вздохнула, и, помахав корявыми сухими ветвями, приготовилась петь свою былину.
Но слушал ли её наш несчастный волшебник? Или пыльный пустой мешок его тела уже окончательно потерял способность воспринимать звуки окружающего мира, оглушённый своим собственным внутренним стоном? Но если это так, то оставим волшебника в покое. Пусть себе наслаждается стонами, пусть любуется мраком своего нутра, пока ему это не надоест. А мы с вами лучше послушаем былину Засохшей Яблони.
Засохшая Яблоня, склонив свои нижние ветви, и нежно погладив ими волшебника с улицы Печали, посмотрела на спрятанное пыльным туманом небо, и начала рассказывать:
« Окно, скрипнув, раскрыло свою чёрную пасть, но не для того, чтобы что-то сказать, а лишь только для того, чтобы зевнуть. И зевнув, так и осталось с разинутой пастью. И сквозь эту разинутую пасть усталому взору сонного дома открылся весенний ночной пейзаж.
И в памяти всплыли строчки: «…Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда со звездою говорит…».
Ночь, и в правду, была тихая, но звёзды молчали, и пустыни не было.
А был сад.
И вновь в памяти всплыли строчки: «…и деревья, как всадники съехались в нашем саду…».
Какая же всё-таки загадочная вещь – память! Порой такое всплывёт, такие иногда образы предстанут перед внутренним взором, что встанешь как вкопанный, смотришь и думаешь: «К чему они вылезли в эту минуту из своей загадочной тьмы?!» И не находишь ответа.
Вот так и сейчас, ничего похожего на всадников, нельзя было увидеть в этой непролазной тьме, даже спящий табун лошадей не напоминал погружённый в ночь сад. И если уж возникло желание сравнить его с кем-либо живым, то можно сказать, что сад смахивал на спящего медведя.
Вот, пожалуй, и всё, что предстало усталому взору сонного дома, и так как ничего интересного не происходило на фоне этого ночного пейзажа, дом, утомлённый однообразием, недовольно скрипнув оконной рамой, уснул.
И уже не кому было наблюдать за тем, как с приходом рассвета, сад постепенно перестал походить на спящего медведя, и, наконец, в самом деле, в саду появились деревья-всадники, развевая на ветру своими зелёными гривами. А как испуганно всполошились аккуратно подстриженные кустики крыжовника, так похожие на ёжиков. И я уже не буду ни с чем сравнивать выпученные разноцветные глазищи цветов на клумбе, которые уставились на небо в ожидании первых солнечных лучей.
А в семь часов утра, когда на лицо спящего хозяина дома Семёна Поликарповича, залез солнечный зайчик, оконная рама, проснувшись, скрипнула, разбудив всех обитателей дома, начиная с мухи на пустой тарелке, и заканчивая одиноким хозяином.
Семён Поликарпович, повернувшись на правый бок, сбросил солнечного зайца на подушку, и открыл глаза.
Первое, что он увидел, был распиленный пополам кокосовый орех, лежащий на столе, который удивлённо уставился на Семёна Поликарповича двумя своими пустыми глазницами, и как бы спрашивал хозяина дома: «Почему за окном, вместо привычного крика попугаев, разливается какая-то диковинная трель неизвестной птицы?»
Семён Поликарпович не стал рассказывать распиленному кокосовому ореху о том, что за окном не Африка, а средняя полоса России, и, что неизвестная птица, это всего лишь, соловей, жалующейся на своё одиночество, и, что остальным двум орехам, лежащим на огромном блюде, за мохнатой спиной распиленного африканца, уже никогда больше не увидеть ни родной пальмы, ни океана, что всегда так нежно ласкал её обнажённые корни.
А не стал он это рассказывать лишь потому, что в его проснувшейся голове, мгновенно возникли три небольших деревца, которые вчера ему подарил, в придачу к трём кокосовым орехам, его друг детства, вернувшийся из командировки.
Эти экзотические деревца, Семён Поликарпович, сразу же посадил в своём саду, для этого он без всякого чувства сожаления выкопал четыре куста крыжовника, и пересадил их к самому забору. Кусты крыжовника обиделись, и только что появившиеся на их ветках листочки сморщились. Но Семён Поликарпович ничего вокруг не замечал, он возбуждённо вертелся возле худеньких африканцев, нежно поглаживая их голенькие веточки.
А затем, немного успокоившись, Семён Поликарпович, весь вчерашний вечер, за чаепитием, слушал увлекательный рассказ своего друга о загадочной Африке. Потом друг уехал, и Семён Поликарпович, немного постояв с тремя тощими африканскими гостями в ночном саду, счастливый, ушёл спать.
И вот теперь, проснувшись, и вспомнив о деревцах, он выскочил из постели, и в сильном волнении побежал взглянуть на новых обитателей его сада.
Африканские гости, растерянно озираясь вокруг, и, дрожа от прохладного утреннего ветерка, тянулись друг к другу своими голенькими тоненькими веточками.
Семён Поликарпович внимательно осмотрев гостей, подумал о том, что не мешало бы, побелить их тонкие нежные стволы. И отыскав в сарае побелку, приготовил густой раствор, и замазал им стволы африканцев по самые нижние ветви.
Затем он ещё раз осмотрел деревца, пытаясь понять: « К какой же породе относятся эти африканцы?» Семён Поликарпович даже несколько раз понюхал их маленькие почки, но, аромат, исходящий от почек, ещё больше запутал исследовательскую мысль в его голове. И тогда Семён Поликарпович, резко прекратив исследования, решил, что дареному коню в зубы смотреть не прилично. И всё как-то сразу в жизни и Семёна Поликарповича, и его небольшого сада, потекло своим чередом.
И вот уже настал конец мая.
И сад Семёна Поликарповича, шумя листвой, сорил лепестками цветов, застилая белым ковром землю.
Но честно сказать, сад сразу же, невзлюбил африканских гостей, и при каждом дуновении ветра, соседние деревья старались как можно больней ударить по худеньким веточкам несчастных иностранцев. И только старая вишня с каждым порывом ветра осыпала их лепестками своих цветов.
Но когда на тощих ветках чужаков вылезли маленькие листочки с иголочками, сад, испугавшись, решил не обострять отношение с новыми соседями, и как-то даже слегка расступился, дав им больше места под солнцем. Ведь неизвестно же, может эти хилые экзотические деревца, в дальнейшем, окажутся свирепыми ядовитыми хищниками.
А Семён Поликарпович радуясь тому, что деревца так быстро прижились, и освоились в новой чуждой им обстановке, и, не зная, чем бы ещё угодить загадочным иностранцам, подливал, то одно удобрение, то другое, и при этом, ежедневно обильно поливая деревца, и даже не задумываясь о том, что своими неосмотрительными действиями он будоражил в душах гостей ностальгические воспоминания о сезоне дождей в любимой Африке.
Погода продолжала стоять довольно тёплая, и хотя она не напоминала африканцам тропическую жару, но всё же, в скором времени возле колючих листочков появились жёлтые цветы очень похожие на одуванчики.
Простой скромный сад Семёна Поликарповича с почтительной осторожностью наблюдал за жизнью экзотических соседей. А не на шутку освоившиеся африканцы, ощущая к себе такое пристальное внимание, ещё гуще и гуще покрывали свои худенькие веточки жёлтыми цветами.
Но лето проскочило незаметно.
И вот уже с севера начала всерьёз наползать практичная и запасливая осень.
Урожай в этом году был превосходный. Сад порадовал Семёна Поликарповича и фруктами и ягодами. И даже худенькие веточки африканских гостей были усыпаны маленькими ягодками очень похожими на рябину и не только по виду, но и по вкусу. Правда, случайно залетевшая в сад Семёна Поликарповича, стая птиц первой собрала урожай экзотических ягод, оставив после своего посещения лишь три ягодки, и то какие-то тёмные и сморщенные.
А дни, что приходили в этот маленький провинциальный городок, уже начинали дрожать от холода, и поэтому, долго не задерживаясь,  убегали в ночную тьму.
И снова в моей памяти всплывают строчки:
«…Вот так же отцветём и мы,
И отшумим как гости сада…»
И Семён Поликарпович то в радостях, то в заботах даже и не заметил, как наступил октябрь. И тут он понял, что пора задуматься о зимовке африканских гостей.
И вот в один из октябрьских вечеров он всё хорошенько обдумал, и, решив на следующие утро выкопать деревца и перенести их в дом, спокойно уснул.
А ночью Семёну Поликарповичу приснился кошмарный сон.
Огромный и тревожный сад ожил. Деревья, размахивая ветвями, ходили взад и вперёд, толкая друг друга.
Зловещая луна, спустившись с неба, и зависнув над самыми верхушками деревьев, коварно вымазала какой-то бледной светящейся краской, именно то место, где стояли, взявши друг друга за нежные веточки, и дрожа от невыносимого холода, три худеньких гостя.
Увидев чужаков, огромные разъярённые деревья набросились на них и стали бить.
Молча, стояли маленькие деревца, прижимаясь, ближе друг к другу, и роняя светящиеся слезинки. Но вдруг деревца затряслись, и крепко обнявшись, вырвались из земли, и взлетели над садом.
Разъярённые деревья застыли в удивлении.
А три африканских гостя, сделав небольшой круг над домом, исчезли в ночном небе.
Семён Поликарпович вздрогнул и проснулся.
Серое осеннее утро прижалось к мокрому оконному стеклу.
Извините, но здесь в наше обыкновенное повествование проникло что-то загадочное. Нельзя конечно сказать, что всему виной был кошмарный сон, но дело в том, что когда Семён Поликарпович встав с постели, умылся, и спокойно позавтракав, вышел в сад, он не нашёл в своём саду африканских гостей. И только три маленькие ямки напоминали о том, что здесь что-то росло.
Семён Поликарпович растерянно поглядел вокруг, а потом отчего-то взглянул на небо. И толи ему померещилось, толи и в правду, что-то было. Но среди стаи птиц улетающих на юг, он увидел три маленьких деревца.
Семён Поликарпович был человек очень впечатлительный, а образы кошмарного сна ещё не полностью выветрились из его головы, и поэтому не удивительно было услышать от него в этот момент следующие слова, которые он произнёс, хотя и горько вздохнув, но всё же, с маленькими искорками надежды в его печальных глазах.
«Я всё понял,- сказал он, продолжая глядеть на небо,- Это перелётные деревья, и они, как и птицы, должны на зиму улетать на юг. Ну, что ж, весной буду ждать их обратно. Только бы не заблудились».
И Семён Поликарпович долго ещё провожал взглядом улетающую стаю птиц, пока она не исчезла за облаками.
Затем осеннее небо нахмурилось, и на лицо Семёна Поликарповича упали две дождинки, и стали медленно сползать по его щекам, как будто слёзы.
А бесчувственное время, в грязном ворохе листьев, влетело в снежную вьюгу, и, закружившись в ней, выскочило через несколько месяцев, в звенящий и искрящийся воздух весны.
И снова сад Семёна Поликарповича распустил своё зелёное оперение. А то место, где росли африканские гости, покрылось нежным пушком травы.
Но не вернулись африканские деревца, ни этой весной, ни следующей.
А Семён Поликарпович упорно продолжал ждать.
Тревожные сны, посещали его всё чаще и чаще. Он стал рассеянным, ни чем не интересовался, и даже перестал ухаживать за своим садом. И только ждал, ждал и ждал, возвращение перелётных деревьев, успокаивая себя тем, что они видимо, заблудившись, проводили лето, в других городах, может быть даже, где-нибудь совсем рядом с его городом, но, что они обязательно вернуться к нему.
Бывало, разговаривает он с навещавшими его соседями, и вдруг срывается со стула и бежит в сад, а затем, возвратившись, немного виновато произносит: «Мне показалось, что они вернулись».
Последнее время Семён Поликарпович часто говорит самому себе: «А может их, и вовсе не было, может мне приснились эти африканские деревца?»
Но нет! Не приснились ему деревца!
Они были, были, но…исчезли. Улетели? Смешно!
Неужели в это можно поверить?!
Но Семён Поликарпович верил.
А через три года, ранней весной, к Семёну Поликарповичу, вновь заехал в гости, тот самый друг, который привёз ему из Африки экзотические деревца. У этого друга, кстати сказать, возле дома уже три года, великолепно себя, чувствуя, росли такие же три дерева.
И когда друг узнал от Семёна Поликарповича всю историю о том, что деревья, подаренные им, были перелётные, и что Семён Поликарпович упорно продолжает ждать их возвращения. Он был потрясён, можно сказать, до глубины души, верою своего друга.
А прощаясь с Семёном Поликарповичем, друг как-то загадочно улыбнулся.
И тут вновь, врывается в наше повествование что-то таинственное.
А дело всё в том, что через несколько дней, когда весна украсила зелёной листвой маленький провинциальный городок, Семён Поликарпович вышел тёплым солнечным утром в свой сад, и увидел среди белоснежных яблонь, три, уже повзрослевших африканских дерева с цветами очень похожими на одуванчики».
Засохшая Яблоня, закончив рассказывать свою былину, и ещё раз погладив нижними ветвями прижавшегося к её стволу несчастного волшебника, внимательно посмотрела на него, и поняла, что волшебник так и не услышал её былины. Он спал, погрузившись в тяжёлый, а может быть даже, в кошмарный сон. Яблоня смогла догадаться об этом, по периодическим вздрагиваниям спящего волшебника, которые она ощущала своими ветвями.
Но кроме вас и меня, так сказать, Души волшебника с улицы Печали, потерявшей, теперь, возможность беззаботно пройтись по пыльным улицам нашего прекрасного города, шаркая стёртыми каблуками старых ботинок, что были сейчас надеты на ногах несчастного волшебника, спящего в пыли под Засохшей Яблоней, ибо Душа без тела обречена летать, обречена неприкаянно носиться над простыми человеческими радостями, и даже не способна вдохнуть аромат свежезаваренного чая, что так, порой приятно выпить, сидя у раскрытого окна тёплым летним вечером.
Но простите, я отвлёкся. Так вот, кроме вас и меня, был ещё один слушатель, которого Засохшая Яблоня, конечно же, не видела в пыльном тумане сегодняшнего утра, но она, услышав тихое всхлипывание, поняла, что её былину слушал нелюдимый скорпион Сашка.
Он сидел покрытый пылью, на нижней ступеньке полуразвалившейся лестнице Брошенного Дома, понемногу приходя в себя после потрясения, которое испытала его одичавшая Душа, слушая виртуозное исполнение грустной былины Засохшей Яблоней, и даже, несмотря на то, что не было слышно, обещанного завывания ветерка в сухих ветках Яблони, которое должно было напоминать слушателям звучание гуслей, воздействие силы искусства, ни чуть не пострадало, а наоборот, в том, что ветер затих, можно было усмотреть, особый знак уважения к прозвучавшей в торжественной тишине былине.
Но, что потрясло меня более всего, так это то, что Засохшая Яблоня, не зная всех подробностей событий, происшедших сегодняшним утром, решила именно сейчас, рассказать свою былину волшебнику с улицы Печали, в которой она поведала историю, способную вселить надежду в несчастного волшебника, ибо она пророчески, хоть и в иносказательной форме показала нам то, что чудо можно сделать своими руками, главное, чтоб об этом не догадался тот, кто так долго, но, не теряя надежды, ждал этого чудо. А ведь, как раз в это самое время, в своей избе старуха-пророчица трудится над восстановлением уникального настоя, с помощью которого несчастный волшебник сможет вновь вызывать прекрасный образ своей Любимой, пусть и не такой яркий, как был раньше, но всё же, это лучше, чем серая пустота одиночества. И так же, он снова будет иметь возможность, каждое утро, нежно протирать от пыли, восстановленную псом Антихристом, бутылку, которая теперь стала небьющаяся.
Но подождите, наш несчастный волшебник, кажется, пытается вылезти из своего кошмарного сна, и Засохшая Яблоня в этом ему помогает, тормоша его своими сухими корявыми ветвями. И вот он, наконец, тяжело поднявшись, нежно обнимает старую Засохшую Яблоню, поглаживая её шершавый ствол. Яблоня в свою очередь, окутав его своими сухими ветвями, пытается крепче прижать его к себе, показывая этим, что она очень сочувствует его горю, но кончики старых сухих ветвей ломаются. А когда волшебник, покинув прощальные объятия Яблони, поворачивается и уходит, то опавшие сухие ветки, ломаясь под ногами несчастного волшебника, своим хрустом, до невыносимости усиливают образ окончательно разрушающейся жизни.
Скорпион Сашка наблюдая сквозь пыльный туман за этой душераздирающей сценой прощания волшебника с Яблоней, и догадываясь о том, что состояние волшебника с улицы Печали может завести его куда угодно, принимает решение, проводить несчастного до его дома. И стряхнув с себя толстый слой пыли, он поднимает свой зловещий хвост с жалом на конце, и ползёт за удаляющимся волшебником.
А в это время в своей живописной избе, хотя, живописная она была лишь снаружи, а внутри всё было простенько, кроме карнизов, как вы помните, искусно расписанных канарейкой, с применением хохломской технологии по сокрытию золота русской души под кроваво-красной киноварью. Хотя нельзя сказать, что в сумасбродных головах обитателей избушки не рождались планы по улучшению внутреннего интерьера, более того, они плодились в невероятных количествах, и всегда отличались особой грандиозностью, но эти планы, больше походили на мечтания, которые каждый вечер за чаепитием возникали над столом в виде воздушных замков, под хруст, с особым искусством приготовленного старухой-пророчицей, печения с рябиновыми ягодками внутри, и с ни менее выразительным хрустом, рушились, когда чаепитие заканчивалось. 
Но как же, я многословен! Я всего лишь хотел вам сказать, что заглянув к старухе-пророчице, я понял, что колдование над настоем для волшебника с улицы Печали ещё не закончилось, поэтому нам придётся продолжить путешествие сквозь пыльный туман сегодняшнего утра, уставившись на зловещий хвост нелюдимого скорпиона Сашки, который быстро догнав еле плетущегося несчастного волшебника, пытается теперь запрыгнуть на его правую штанину, чтобы, более не утруждая себя, с комфортом прокатиться по улицам нашего прекрасного города, спрятанного от посторонних глаз пыльным туманом.
Но как только скорпион Сашка успел уцепиться за правую штанину волшебника, он вдруг, оказался в его квартире, и как раз возле того самого места, где продолжала покачиваясь парить над полом непокорная бархатная штора. И скорпион Сашка, ошарашенный такой быстрой сменой обстановки, сорвавшись со штанины, упал на пыльный пол, и закатился под парящую штору.
И как дальше выяснилось, магические способности, обрадованные тем, что о них, наконец-то, вспомнил несчастный волшебник, не успокоились, после того как испытали кратковременное, но восхитительное удовольствие от мгновенного перемещения в пространстве его горем убитого тела, им, этим способностям, захотелось развернуться во всю свою мощь, тем более, что контроля со стороны обессиленного волшебника, можно было не ожидать. И они стали буйствовать в его квартире. Все предметы в комнате вздрогнули, а некоторые, вздрогнув, сорвались со своих мест и, сбившись в кучу, попытались все разом прорваться на кухню, будто обезумевшая от голода стая птиц, но застряли в дверном проёме, злобно стуча друг о друга. А старый стул, оказавшийся в самом низу кучи из разъярённых предметов, начал истошно скрипеть, но через несколько мгновений его скрип, стал напоминать тихое жалобное попискивание, в котором, если иметь тонкий музыкальный слух, можно было разобрать нотки сожаления о безрадостно прожитой жизни. А ведь всё могло сложиться по-другому, слышалось в жалобном попискивании стула, если бы в тот день, когда в эту квартиру стая Счастливых Минут принесла Любимую волшебника, он стоял возле кухонного стола, вместо неустойчивой трёхногой табуретки, и тогда бы эта чувствительная загадочная девушка, сев на него, конечно же, ощутила бы его необыкновенную душу, скрытую под бархатной обивкой, и покорённая невероятной нежностью стула, уходя, унесла бы его с собой, как унесла она старое мутное зеркало. И главное, благодарный стул оставил бы после себя всего лишь четыре крохотных вмятины на зелёном линолеуме, что, конечно же, не идёт ни в какое сравнение с той, как вы помните, прямоугольной незаживающей раной, оставшейся после того, как жестокое мутное зеркало, покорив чуткое сердце девушки, а затем, нагло прижавшись к её нежной груди, покинуло несчастного волшебника.
Сейчас же, волшебник смотрел на весь этот буйный спектакль, пустыми безразличными глазами, и он даже не расслышал среди творящегося шума жалобную песню своего старого стула. Усталый волшебник доплёлся до кровати, и, рухнув на одеяло, покрытое толстым слоем пыли, закрыл глаза.
Магические способности, разочарованные отсутствием зрителей, резко прекратили, так буйно начавшийся спектакль, и правильно сделали, ведь за плотным занавесом сегодняшнего пыльного тумана, всё равно бы никто ничего не увидел.
Правда, один внимательный зритель всё-таки был, но его внимание подпитывалось лишь страхом перед незнакомой обстановкой, да к тому же, ещё скрывающейся за пыльным туманом. Этим зрителем, как вы поняли, был злой и нелюдимый скорпион Сашка, сидевший под навесом, роль, которого исполняла, безмятежно покачивающаяся в воздухе бархатная штора.
Магические способности несчастного волшебника, закончив буйствовать, вяло, и неохотно освободили проход на кухню, растащив все предметы декораций по своим местам, а затем, уже совсем потеряв интерес к жизни, спрятались в обессиленном теле волшебника.
И тут, так сказать, на сцену выполз, отряхивая с себя пыль, скорпион Сашка. Он, гордо подняв свой зловещий хвост с жалом на конце, и, озираясь по сторонам, величаво прошествовал до кровати. Затем запрыгнув на стул, стоящий возле кровати, кстати сказать, тот самый стул, что пару минут назад, исполнял в буйном спектакле жалобную песню, скорпион Сашка стал внимательно разглядывать несчастное тело волшебника, а когда его суровый взгляд дополз до всклоченной и пыльной головы несчастного, он смог в полной мере оценить зловещую красоту трагической маски на лице волшебника, и, оценив, Сашка расчувствовался, и вдруг вспомнил то время, когда он жил в столице, в доме у старушки, которая, несмотря на внушительный ворох болезней, самоотверженно занималась воспитанием единственной внучки, оставленной ей, непутёвой дочкой.
Скорпион Сашка жил тогда в стеклянной пятилитровой банке, он являлся единственным подарком, который принесла своей восьмилетней дочери её мать, уезжая в далёкое путешествие, на поиски лучшей жизни для своего роскошного тела, так и неоценённого по достоинству жителями ненавистной столицы.
Но я сейчас не стану углубляться в описание жизни бабушки и её внучки, тем более что рассказ о  беспросветной борьбе за выживание, вряд ли уместен перед поверженным телом несчастного волшебника.
Хотя всё-таки небольшой эпизод из жизни бабушки и её внучки, нам предстоит услышать, потому что воспоминания, захватившие душу скорпиона Сашки, вернули его в тот день, или вернее вечер, когда он, сидя в своей пятилитровой банке, залез под гнилую корягу, которую ему бросили в банку, для того чтобы он мог наслаждаться иллюзией своей привычной среды обитания, хотя было бы лучше, если б ему насыпали в банку побольше песка, может быть, тогда, зарывшись с головой в песок, и ощущая панцирем нежное и робкое движение песчинок, он смог бы себя представить в объятиях своей любимой пустыни.
И так скорпион Сашка выглядывая из-под гнилой коряги, и думая о том, что пора бы заснуть, чтоб хоть на какое-то время забыть эту окружающую его ненавистную обстановку, вдруг услышал как девочка, обращаясь к своей бабушке, сказала: «Бабушка, ты подожди, не засыпай, я хочу рассказать тебе сказку».
«Сказку?!»- удивилась бабушка.
«Да, бабушка, слушай. Только ты внимательно слушай, и смотри не усни. Это не колыбельная сказка»,- строго сказала внучка.
«А раз она, внученька, не колыбельная, так ты мне её завтра днём и расскажешь»,- сопротивлялась усталая старушка.
«Нет, бабушка, эта сказка хоть и не колыбельная, но рассказывать её надо только перед сном. И не капризничай, а слушай!»- настойчиво приказала внучка.
И в тот вечер, скорпион Сашка, невольно подчинившись властному голосу маленькой девочки, вылез из-под коряги, и, прижавшись к стеклу, стал слушать сказку.
Он запомнил эту сказку на всю жизнь, и теперь сидя на стуле возле несчастного волшебника, он вдруг почувствовал, что как раз сейчас, самый подходящий момент для того, чтобы её рассказать. И скорпион Сашка, несколько раз стукнув хвостом о стул, заставил обессилевшего волшебника открыть глаза. И когда волшебник, повернув голову, взглянул на скорпиона усталыми пустыми глазами, Сашка властно произнёс, поднимая при этом свой зловещий хвост с жалом на конце: « Я вижу, что ты сейчас не в лучшем настроении, и я хочу тебя немного отвлечь. Жалко, что ты проспал всё, то время, пока Засохшая Яблоня рассказывала тебе историю из своей жизни. Так вот может, ты послушаешь сказку о собаке, кстати, с таким же именем, как и у меня, которую мне довелось услышать год назад».
«Да, ну тебя»,- недовольно ответил волшебник, но при этом, он не отвернулся, и глаза закрывать не стал.
И скорпион Сашка увидев, что волшебник всё-таки собирается слушать сказку, начал рассказывать:
« Эту сказку рассказывала маленькая девочка своей бабушке, поэтому язык этой сказки тебе может показаться, слишком примитивным, но я по сравнению со многими из жителей нашего города не писатель, и писать не собираюсь, поэтому как слышал, так и буду рассказывать.
Однажды собака по кличке Сашка пошла, гулять одна.
Гуляла она, гуляла, и до того догулялась, что стала бездомной собакой!
Когда Сашка поняла, что она стала бездомной, она очень испугалась!
Испугалась Сашка, и дальше пошла гулять.
И вот гуляла она, гуляла, и вдруг подумала: « Ведь у меня совсем нет друзей, а если у меня нет друзей, значит я не только бездомная, но ещё и одинокая».
И только она хотела ещё больше испугаться, и заплакать, как вдруг к ней подошёл человек и сказал: « Собака, я одинокий человек, и ты я вижу бездомная, давай жить вместе?»
Сашка завиляла хвостом и согласилась.
И одинокие собака и человек стали жить вместе. Но теперь они называли себя не совсем одинокими.
Жили они, жили, и вдруг случилась беда. Полюбил не совсем одинокий человек совсем не одинокую женщину.
Почему она была совсем не одинокая?
А потому, что у неё был дом, муж и ребёнок.
Но совсем не одинокая женщина тоже полюбила не совсем одинокого человека. Она сказала, что муж у неё плохой и ребёнок капризный. И она пришла жить в дом, где жили не совсем одинокие человек и собака.
Но совсем не одинокая женщина не любила собак, и Сашку выгнали.
Зато не совсем одинокий человек, стал совсем не одиноким.
И совсем не одинокие женщина и человек стали жить поживать, и добра наживать.
А собака Сашка опять гуляла, гуляла, и встретила другого одинокого человека. И они подумали, вздохнули, и решили жить вместе.
Прошло много, много времени, наверное, целый год.
И совсем не одинокой женщине надоел совсем не одинокий человек, и она ушла к брошенному мужу, сказав печально о том, что ей спать, не даёт совесть, и что пропадут без неё, брошенные муж и ребёнок.
И стал совсем не одинокий человек совсем, совсем одиноким.
Он заплакал и пошёл гулять.
Гулял он, гулял, и встретил не совсем одиноких собаку Сашку и другого человека.
«Здравствуй Сашка,- сказал совсем, совсем одинокий человек,- прости меня, и пойдём опять ко мне жить, та женщина меня бросила, и я совсем, совсем одинок. Пойдём Сашка?»
Собака Сашка посмотрела на совсем, совсем одинокого человека, потом посмотрела на не совсем одинокого человека, и сказала…
…Бабушка, ты уже спишь?!
« Нет, внученька, я слушаю»- ответила усталая старушка…
…И собака Сашка сказала: « Чтобы никого из вас не обидеть, я пойду искать своих прежних хозяев».
И она пошла искать.
Искала она, искала, и наконец, нашла свой брошенный дом. Она радостно завиляла хвостом, и загавкала перед дверью.
Хозяева открыли дверь, но Сашку не впустили, потому что они завели себе другую собаку, а двух собак они не хотели держать.
И захлопнули дверь.
И Сашка, опустив хвост, пошла гулять…
…Вот и вся сказка, бабушка, правда, она грустная?
« Правда, внученька, грустная»- ответила бабушка.
« Это всё от того, бабушка, что они все много гуляли. Но ты, бабушка, не переживай, с ними ещё обязательно случится что-нибудь хорошее. А теперь закрывай глазки»- сказала внучка.
Бабушка повернулась на другой бок, и закрыла глаза.
Внучка, погладив бабушку по голове, тихо прошептала:
« Всё к лучшему».
И пошла спать».
Скорпион Сашка довольный тем как он, виртуозно, без малейшей запинки, наизусть, прочёл эту грустную, и якобы, обязанную вселять надежду, сказку, поднял свой зловещий хвост ещё выше, и даже несколько раз помахав им, сказал несчастному волшебнику:
«Вот теперь, после этой жизнеутверждающей фразы: «Всё к лучшему», можешь спокойно закрыть глаза, и уснуть беспробудным сном. А там глядишь, пыль уляжется, выглянет солнце, и всё пойдёт своим чередом».
«Каким ещё чередом?!- возмутился волшебник,- Сегодня пёс Антихрист и паршивый кот Чародей лишили меня возможности хоть иногда видеть восхитительный образ моей Любимой, а порой даже ощущать на своих волосах липкий от пастилы её прощальный поцелуй. И теперь мне не избавиться от Тьмы Одиночества. Я уже начинаю ощущать её зловоние, я знаю, что сейчас она скрытая пыльным туманом, вылезает из всех углов, чтобы заполнить собой всю квартиру, и сожрать меня».
После таких страшных слов скорпион Сашка стал испуганно озираться по сторонам, но пыльный туман не давал никакой возможности оценить степень опасности. И тогда Сашка, пытаясь успокоить не на шутку помешавшегося волшебника, сказал: «Но ведь так нельзя, надо же, бороться, тем более ты обладаешь магическими способностями».
«Причём здесь магические способности!- раздражённо ответил волшебник,- Я не смог, когда это было нужно, достать любовь из мешка своего сердца, и не то, чтобы я её не нашёл там, я просто испугался, испугался той боли, которую может причинить мне любовь, и я завязал мешок своего сердца, и любовь задохнулась в нём. И вот я испугавшись боли, взамен получил не заживающую рану, приносящую мне нестерпимую боль, и только образ Любимой, вызванный настоем, давал возможность воскрешать, хотя бы на несколько мгновений, высохшую мумию любви в мешке моего сердца. Я понимаю, что это не спасёт мой мир. Задушенная мною любовь будет всегда мстить мне, неся разрушение, и упиваясь моим одиночеством».
Несчастный волшебник, закончив свою исповедь, отвернулся от испуганного скорпиона Сашки, и, покрываясь пылью, стал смиренно ждать того момента, когда зловонная Тьма Одиночества, заполнив собой всю квартиру, станет, хрустя и причмокивая, пожирать его.
Скорпион Сашка окончательно напуганный исповедальной речью волшебника, вдруг вспомнил, как год назад, когда Артур Хаос принёс его в этот город, и, выпустив его из стеклянной банки, предоставил ему возможность самому выбирать себе жилище, и пока он не нашёл этот так полюбившийся ему подвал Брошенного Дома, он долго скитался по всему городу, и вот в то время, он неоднократно слышал от жителей города историю, приключившуюся с волшебником с улицы Мечты, и хотя каждый житель её рассказывал по-своему, но, несмотря на это, она во всех интерпретация, упорно заканчивалась трагически.
Видимо, мне придётся рассказать вам эту историю. Но я расскажу её так, как она описана в рассказе волшебник с улицы Чудес, помните, того самого у которого из другого его рассказа сбежала Джоконда.
Дело всё в том, что волшебник с улицы Чудес, не просто напридумывал из головы детали этой истории, а подойдя серьёзно к написанию рассказа, предварительно опросил чуть-ли не всех жителей нашего города, выведывая от них, даже совсем уж несущественные детальки, такие, к примеру, как какого цвета была надета рубашка на волшебнике с улицы Мечты на второй день после того как он встретил свою Любимую. А ещё волшебник с улицы Чудес очень внимательно изучил записи, которые сделал по поводу этой истории волшебник с улицы Времени, потому что по слухам, мгновенно распространившимся на следующий день после трагедии, именно, волшебник с улицы Времени был виновен в случившемся.
И так слушайте историю о волшебнике с улицы Мечты.
« В нашем городе на улицы Мечты жил волшебник, растративший всю свою магическую силу на то, чтобы завоевать любовь одной девушки. Магическая сила волшебника была растрачена, а девушка, так и не полюбив его, уехала из нашего города.
И теперь волшебник, из всех чудес, был способен делать только Одиночество. И ещё он изредка, пытался писать сказки. Но если сказка и рождалась в его душе, то она тут же, умирала, отравленная жившим в волшебнике Одиночеством.
И вот однажды гуляя по городу, он забрёл в парк Тоски, и присев на скамейку, погрузился в безразличное созерцание игры лёгкого ветерка с опавшими листьями. Так волшебник, погружённый в безразличное созерцание, просидел довольно долго, и даже не заметил того, как на скамейку, рядом с ним сел человек, немного странно одетый и с чуточку смешным лицом. И только, когда незнакомец, засмеявшись, топнул ногой, волшебник повернул голову и посмотрел на соседа. Но в этот момент, в парке со всех деревьев сорвались листья, и, взметнувшись ввысь, огромной жёлтой стаей, сделали несколько кругов над парком, и медленно опустились, покрыв землю шелестящим ковром.
«Вот так будет лучше!»- прокричал незнакомец, и, взглянув на волшебника, ещё больше рассмеялся.
Волшебник хотел было встать и уйти, но тут незнакомец, перестав смеяться, сказал: « Я вижу, что ты страдаешь от одиночества, и я мог бы помочь тебе. Но только, есть в моём характере одна особенность, с которой я ничего не могу поделать. А заключается она в том, что если я сотворю что-нибудь полезное и хорошее, то через какое-то время, вдруг, ни с того, ни с сего, вспоминаю о совершённом мной, и меня охватывает чувство вины, и тут же в моей голове возникает вопрос: « А имел ли я право совершать этот, как мне казалось, добрый поступок?» И вот только я об этом подумаю, как Время, вырвавшись из-за моей спины, уничтожает всё, то доброе, что совершил я тогда. Но, правда, бывало и такое, что сотворю доброе дело, и так о нём забуду, что даже и хочу вспомнить, а никак не получается, будто этого доброго дела и не совершал никогда!
И так, хватит предисловий! Я сейчас сотворю для тебя Любимую! Через несколько секунд в парке появится девушка, которую ты полюбишь, и которая будет очень любить тебя. Ясно?! И у тебя всегда есть надежда на то, что я об этом больше никогда не вспомню».
«Не старайся, всё равно из этого ничего не получится»- ответил волшебник, махнув рукой.
«Получится, ещё как получится! Смотри!»- прокричал незнакомец, и исчез.
А в это время в конце аллеи появилась девушка. Она медленно шла, подбирая с земли листья, внимательно рассматривала их, затем бросала, и снова подбирала, как будто, искала какой-то особенный лист. Наконец, она подняла большой кленовый лист, и уже больше не обращая внимания на остальные листья, стала разглядывать переплетения его прожилок.
Девушка приближалась к волшебнику. И вот она, продолжая разглядывать кленовый лист, уже прошла мимо застывшего в ожидании волшебника. И волшебник вздохнув, подумал про себя: «Ну, вот я же говорил, что ничего не получится».
И тут вдруг девушка остановилась, как бы что-то вспоминая. И наконец, она повернулась и подошла к волшебнику.
« Хотите, я подарю Вам этот кленовый лист?»- сказала девушка.
Растерянный волшебник приподнялся со скамейки и молча, протянул руку. Девушка отдала ему кленовый лист, и села рядом с ним.
« Вы верите в чудеса?»- спросила она.
Волшебник грустно улыбнулся, и ничего не ответил.
« А я верю!»- с гордостью ответила девушка самой себе.
« Видимо в Вашей жизни происходило много чудес?»- спросил волшебник, настороженно всматриваясь в лицо девушки, как будто пытаясь в ней разглядеть, скрывающуюся под приятной внешностью, злую колдунью.
« Нет. Чудес не было. Но я верю в то, что они происходят, а мы их просто не замечаем. И возможно этот кленовый лист, что я Вам подарила, на самом деле, волшебный!»- воодушевлённо ответила девушка.
« Возможно, Вы правы»- сказал волшебник и взмахнул кленовым листом.
Вдруг в парке перестали петь птицы, и даже лёгкий ветерок, что до этого играл с опавшими листьями, мгновенно исчез, и ворох листьев, застыв в недоумении, никак не мог понять, что же случилось, почему исчез ветер, будто чего-то испугавшись. Но исчез не только ветер, исчезли из парка мухи, стрекозы, бабочки, и даже солнце зашло за тучу. На землю опустился туман, и наступила тяжёлая тишина.
« Я умею делать Одиночество»- прошептал волшебник.
« Не надо,- закричала девушка,- не надо!»
Волшебник снова взмахнул кленовым листом, и в парке вновь запели птицы, выглянуло солнце, запорхали стрекозы и бабочки, и лёгкий ветерок продолжил играть с опавшими листьями.
« Больше так не делайте»- взмолилась девушка, и на её щеке появилась слезинка. Она быстро смахнула рукой слезинку, и спросила:
«Значит Вы волшебник?»
«Когда-то был, теперь же я умею делать только Одиночество, даже более того, я обречён, делать Одиночество»- тяжело вздохнув, ответил волшебник.
«Не надо, не говорите об Одиночестве! Вы злой волшебник!»- сказала дрожащим голосом девушка, и отодвинулась на самый край скамейки.
«Скорее всего, я не злой волшебник, а заколдованный»- грустно улыбаясь, произнёс волшебник.
«А кто Вас может расколдовать?»- шёпотом спросила девушка.
«Как и в любой сказки. Только тот, кто меня полюбит»- также шёпотом ответил волшебник, и добавил: «И тогда, даже если ко мне не вернуться мои прежние магические способности, я стану писать сказку о Счастье, и пока я буду её писать, Счастье будет жить в моём доме».
«Тогда этим волшебником, который Вас расколдует, буду я! У меня в сердце так много не растраченной любви! Я думаю, её хватит на то, чтобы Вас расколдовать»- воодушевлённо произнесла девушка, и, встав со скамейки, подошла к волшебнику и, взяв его за руку, добавила: «Пойдёмте, Вы мне покажете свой дом, где обитает Одиночество, и я его уничтожу!»
«Пойдёмте!»- воскликнул волшебник, вставая со скамейки.
И они, закружившись в жёлтой листве, даже не заметили, как пронеслись по переулку Ожидания, и ворвались на улицу Мечты.
И вот они уже поднялись по маленькой лестнице, и волшебник, открыв дверь, впустил девушку в своё жилище.
Девушка радостно влетела в комнату, и вдруг остановилась в испуге. Комната смотрела на неё недоверчивым взглядом Одиночества. Вся мебель в комнате была покрыта толстым слоем пыли. На полу валялись грязные листы бумаги, исписанные корявым почерком. Девушка подняла один из листков, и, прочтя его, поняла, что это было началом сказки, которую убило в душе волшебника, жившее в доме Одиночество.
Девушка, оглядев комнату, увидела как в углу возле окна, сквозь которое ничего не было видно, огромный чёрный паук полз к только что попавшейся в паутину мухе. Девушка подбежала к паутине, и, разорвав её, выпустила муху, прокричав: «Мерзкий паучище, я выгоню тебя отсюда!»
Затем девушка раскрыла окно, и принялась за уборку.
Волшебник смотрел на девушку и плакал.
И вот прошло несколько минут, и комната преобразилась. Девушка выгнала Одиночество, не оставив даже следов его пребывания в доме.
«Вот так делаются чудеса!»- воскликнул волшебник, и засмеялся.
«А теперь, не теряй время, и начинай писать сказку о Счастье. Одиночества больше не будет!»- сказала девушка, и плюхнулась на диван.
Диван заскрипев, охнул и засмеялся.
Так свершилось то, что было задумано странным незнакомцем, неожиданно появившимся на скамейке в парке, и также неожиданно исчезнувшим.
А наш волшебник это Свершившееся дополнил и приукрасил. Он даже вновь обрёл способность делать чудеса. То вдруг ни с того ни с сего, вырастит на полу посреди комнаты огромная роза, то вдруг старое кресло начнёт под вечер рассказывать страшные, но отчего-то всегда смешные сказки, то ещё произойдёт что-нибудь такое, что и не расскажешь словами.
И дни, приходя в дом, где жили волшебник и девушка, приносили каждый раз новую сказку. И на письменном столе волшебника появлялись всё новые и новые страницы сказки о Счастье.
Но вот однажды вечером в дверь тихо постучали. Девушка открыла дверь. И в комнату вошёл тот самый незнакомец, сотворивший Любимую для волшебника.
Волшебник даже не обратил внимания на вошедшего в дом гостя, потому что он как раз в этот момент писал самую восхитительную страницу сказки о Счастье, и слёзы радости, скатываясь по его щекам, искрились в свете от настольной лампы.
Незнакомец тихо подошёл к волшебнику, и прошептал ему в самое ухо: «Прости меня, я не хотел больше появляться в твоей жизни, но сегодня я случайно вспомнил о том, что сделал для тебя, и теперь над созданным мной властвует Время. И я пришёл тебя предупредить…»
«Нет!»- закричал волшебник, вскакивая из-за стола, и бросаясь к своей Любимой, чтобы обнять её, и защитить. Но он не успел.
Всю комнату вдруг заполнил густой туман. А когда туман рассеялся, в комнате остались только незнакомец и волшебник. Девушки не было.
«Время. Всему своё время»- тихо сказал незнакомец и исчез.
«Нет»- шёпотом произнёс волшебник, оглядывая комнату. Всё вокруг было покрыто пылью, а в углу у окна висела паутина.
Волшебник схватил подаренный девушкой кленовый лист, и, размахивая им, стал сбивать паутину. Магические способности вновь покинули волшебника, и он ничего не смог сделать, и лишь заполнил всю комнату пылью. А когда пыль улеглась, волшебника в комнате уже не было. Волшебник исчез из нашего города.
Через месяц после такого трагического конца этой истории, Артур Хаос переименовал улицу Мечты в улицу Одиночества.
Но прошёл уже целый год, а жители нашего города по-прежнему называют улицу, где жил волшебник и его Любимая, улицей Мечты. А в его доме, на столе, до сих пор лежат страницы недописанной сказки с таким знакомым и непонятным названием «Счастье».
И зачем только скорпион Сашка вспомнил эту трагическую историю. И без этого мне хватало переживаний за своё несчастное тело. Вы сами видели, как я старался с юмором относиться к несчастьям, обрушившимся на волшебника с улицы Печали, хотя вы же прекрасно понимаете, каково мне, его Душе, носить в себе целое утро боль, которая не на минуту не затихая, подобная зверю ужаленному шершнем, билась во мне, в бешенстве впиваясь острыми клыками в моё нежное нутро. А теперь ещё, после того как я рассказал вам историю о волшебнике с улицы Мечты, меня не покидает навязчивая мысль о том, что если старуха-пророчица не успеет вовремя восстановить настой, и моё несчастное тело, подобно волшебнику с улицы Мечты, исчезнет из нашего города навсегда! Ведь тогда и я, его Душа, тоже исчезну! И я даже не говорю о том, что я не смогу больше исполнять роль летописца, а главное то, что я исполняющий должность Судьбы волшебника с улицы Печали, так и не выполню всё то, что мне предначертано выполнить. А что может быть страшней Незавершённой Судьбы?! Вы себе это даже представить не сможете!
Постойте! Что это за звон раздаётся над нашим городом?!
Да это же бой часов в квартире Артура Хаоса. Часы отбивают одиннадцать часов утра. Я уже вам рассказывал о том, что бой часов в квартире Артура Хаоса слышен в любом конце нашего города. Только вот сейчас, бой часов какой-то уж больно душераздирающий.
Наконец часы отбили одиннадцать раз, и в городе вновь наступила тишина, закутанная в пыльный туман. Но что это?! Прошло всего лишь несколько секунд, и над городом снова раздался звон. Часы в квартире Артура Хаоса пробили двенадцать часов дня!
Неужели Время, слушая сейчас историю о волшебнике с улицы Мечты, ощутило чувство вины. Ведь ни кто иной, как Время, год назад, так безжалостно расправилось с Любовью и Счастьем, поселившимся в доме волшебника. И вот теперь не желая больше участвовать в трагедии, которая на этот раз может случиться с волшебником с улицы Печали, Время решило убыстрить свой ход, что естественно повлечёт за собой и убыстрение всех событий и процессов, происходящих в нашем городе.
Всё-таки хорошо, как я уже вам рассказывал, что в нашем городе со дня его сотворения, свирепствует эпидемия чувств! И даже, если я ошибся, и Время не признало за собой какой-либо вины за содеянное им, то уж наверняка, оно испытало чувство усталости и тоски от бессмысленного пребывания в пыльном тумане, сотворенным дворником Терентием, который в свою очередь, был охвачен чувством гнева.
Да и стоит ли в этом во всём разбираться?! Главное, что стрелки на часах в квартире Артура Хаоса приблизились к часу дня, и не на секунду не замедляя свой бег по кругу, добежали до двух часов.
И раздалось два громоподобных удара, так что оконные стёкла наших домов нервно задребезжали, и даже глухая мышь Хавронья, что как вы помните, живёт в норе за печкой в избе старухи-пророчицы, вздрогнув, проснулась, и, вытаращив свои подслеповатые глазки, пыталась понять: « Что же это такое случилось?»
А случилось очень важное событие!
После того как часы, объявив всему городу о том, что наступило два часа дня, успокоились, и продолжили своё обычное размеренное течение, пыльный туман вздрогнув, взметнулся ввысь, а затем обрушился на землю. И пылинки, попавшие в ситуацию, подобную той, когда самолеты, кружась над аэропортом, ждут разрешения на посадку, а диспетчера упорно им в этом отказывают, но у самолётов хотя бы есть возможность полететь в ближайший соседний город, а у наших пылинок, кроме этого прекрасного города, сотворённого Артуром Хаосом, нет других городов для приземления, а находящийся за пустырём Одиночества соседний город, является всего лишь миражом, а сами понимаете, если попытаться совершить посадку в мираж, то уж точно не избежать аварийной ситуации, и бедные пылинки, измотавшись от многочасового кружения, еле дождавшись двух часов дня, обессилившие, приземлились, покрыв пушистым сереньким ковром улицы нашего прекрасного города.
Так закончилось пыльное утро.
Несчастный волшебник, отвернувшийся от скорпиона Сашки, после того как исповедался перед ним, и ожидая, что вот-вот Тьма Одиночества сожрёт его, вдруг погрузился в сон. И только в его сне стали появляться какие-то неясные образы, как всё резко погрузилось в темноту, как в зрительном зале, когда обрывается плёнка, но там хоть остаётся экран освещенный лучом кинопроектора, а наш волшебник, не обнаружив даже светлого луча в тёмном царстве, уснул так крепко, что не услышал душераздирающего звона часов, доносившегося из квартиры Артура Хаоса. А ведь он наверняка бы вздохнул с облегчением, узнав, что как раз именно этот громоподобный звон не на шутку напугал захватившую уже полкомнаты, зловонную Тьму Одиночества, и она, затрясшись мелкой дрожью, скукожилась, и снова забившись по углам, прикрылась пушистым сереньким покрывалом из осевшей пыли.
Но заглянем в избу старухи-пророчицы.
Как и ожидалось, молниеносный бег Времени, хоть и на короткую дистанцию, всего на какие-то три часа, всё же имел свои положительные последствия, вмешавшись в процесс восстановления уникального настоя под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя». И как раз в этот момент, когда мы с вами заглянули в избу старухи-пророчицы, довольная собой талантливая волшебница, как её любовно называл дворник Терентий, смахнула со лба три капельки пота, радостно заискрившиеся от заглянувшего в окно солнца, от солнца, которое так истосковалось по нашему прекрасному городу, скрытому от него пыльным туманом сегодняшнего утра, и три несчастные капельки пота, так и не успев вдоволь наиграться в лучах солнца, упали на пол, и утонули в сером безрадостном океане пыли, а старуха-пророчица, подойдя к столу, гордо поставила на него глиняную бутылку, до краев заполненную уникальным настоем под названием «Образ Любимой со вкусом Прощального Поцелуя».
И хотя голова талантливой волшебницы, освещенная солнцем, закружилась от бурных восклицаний и восторженных взглядов, собравшихся за круглым столом, она, всё-таки взяв себя в руки, призналась в том, что настой получился слабеньким, и ей пришлось его переименовать, и старуха-пророчица, вынув из кармана своего старенького халата, маленькую бумажку, плюнула на неё, и, прошептав заклинание, после которого слюна превратилась в клей, приклеила бумажку возле самого дна бутылки.
Канарейка, подлетев к бутылке, громко и с выражением, прочла слова, написанные корявым почерком: «Смутный Образ Любимой с привкусом Прощального Поцелуя».
«А он подействует на несчастного волшебника?»- осторожно спросил горбатый котишка, поворачиваясь к окну, как бы показывая этим, что, мол, он вовсе и не собирался задавать этот зловещий вопрос, который ставит под сомнение колдовские способности старухи-пророчицы, а может он даже готовился к прыжку из окна, в случае, если возмущение собравшихся достигнет опасных для него пределов.
«Вот как раз, как ты говоришь, на «несчастного» настой без сомнения подействует, а вот ежели наш волшебник был бы счастливым, тогда возможно, действие настоя вызвало у него совсем другую реакцию, похожую скорее на угрызение совести»- спокойно ответила на зловещий вопрос усталая старуха-пророчица, присаживаясь на табуретку.
И после того как этот ответ прозвучал, в наступившей тишине, пронзительный скрип табуретки под старухой-пророчицей, не оставил ни в ком из присутствующих, ни капли сомнения в том, что в ответе талантливой волшебницы скрывался явный подвох, и подвох этот был направлен в сторону пса Антихриста. И все разом, внимательно посмотрели на пса Антихриста.
И хотя пёс Антихрист не успел, как вы помните, допить заваренный специально для него старухой-пророчицей, чай под названием «Минуты раскаянья с примесью мучительного ощущения греха», который, не ведая ни о чём, залпом допил, неожиданно пришедший в гости дворник Терентий, да и к тому же, прошли с того времени не то, что минуты, а часы, но всё-таки отголоски мучительного ощущения греха, назойливо щекотали таинственное нутро пса Антихриста. И он, медленно поднявшись со своей табуретки, с которой, как вы помните, он не расставался, даже будучи выгнанным из-за стола за печку, пёс Антихрист, взял драгоценную бутылку, и сказал: «Ладно. Только не надо меня забрасывать такими карающими взглядами. Лучше посмотрите внимательнее на себя», при этом он злобно посмотрел на паршивого кота Чародея, а затем пёс Антихрист, прижав бутылку к своей мохнатой груди, исчез.
А мне даже исчезать не надо, меня и так никто не видит, ведь я одинокая неприкаянная Душа, покинувшая несчастное тело волшебника с улицы Печали, обречённая скитаться по нашему прекрасному городу, но я даже не то, что играть, а репетировать не желаю, роль привидения, которую мне упорно пытаются навязать события, что безжалостно пожирают тело несчастного волшебника. Мне ещё так много надо рассказать вам о жителях нашего города, и я надеюсь, что восстановленный настой под названием «Смутный Образ Любимой с привкусом Прощального Поцелуя» продлит, хоть и безрадостную, но всё-таки жизнь волшебника с улицы Печали.
Пёс Антихрист на малой скорости, чуть ли не касаясь крыш домов, летел, согреваемый нежными лучами солнца, в хрустально-чистом воздухе, в воздухе, который проведя столько мучительных часов в лапах ненавистного пыльного тумана, вырвался, наконец, на свободу, и, обезумев от этой свободы, бесцеремонно выгнал из пруда самого печального жителя нашего города дракона Афанасия, и, смеясь долго плескался в воде, а затем немного успокоившись, нежно обнял наш прекрасный город, и расплакался, смыв своими слезами пушистый серенький ковёр из осевшей пыли с улиц города. И когда дворник Терентий вышел из дома со своей волшебной метлой, он долго не мог нарадоваться идеальной чистоте наших улиц, и чинно прогуливаясь по городу, всей грудью вдыхал хрустально-чистый воздух с лёгким запахом моря.
И когда пёс Антихрист заметил вальяжно прогуливающегося дворника Терентия, он мгновенно растворился в воздухе, и теперь только рваные джинсы и драгоценная глиняная бутылка, с каждой секундой увеличивая скорость и пытаясь выполнять фигуры высшего пилотажа, неслись над крышами нашего города в сторону дома волшебника с улицы Печали.
И вот пёс Антихрист, вновь материализовавшись в свой зловеще-лохматый образ, озираясь по сторонам, осторожно открыл дверь в квартиру волшебника с улицы Печали. И первое, что он увидел, это знакомую вам мышь-писательницу, которая стояла на задних лапках, и подбоченившись, с грозным выражением мордочки следила за вторжением незваного гостя.
«Явился!»- сердито пропищала мышка-писательница, и отважно сделала два шага навстречу псу Антихристу, как бы перегораживая ему дорогу.
«Уйди с дороги, словоплётка!»- гавкнул пёс, и, не дожидаясь, пока мышь уступит ему дорогу, перешагнул через неё.
«Как ты правильно заметил, уважаемый пёс! Именно, словоплётка, при том бессовестная, не имеющая в себе никакого уважения к великому русскому языку!»- возмущённо пищал сидящий на стене, надоедливый критик комар Иоанн.
А пёс Антихрист, не обращая внимания ни на писательницу, ни на литературного критика, быстро прошёл в комнату, где на кровати, свернувшись калачиком, спал несчастный волшебник, и, кстати сказать, тоже  писатель.
При виде неожиданно ворвавшегося в комнату пса, скорпион Сашка, забыв даже поднять свой зловещий хвост с жалом на конце, спрыгнул со стула, на котором, пригревшись, уже начинал засыпать, и, сделав несколько длинных прыжков, залез под продолжающую безмятежно парить над полом, бархатную штору.
Пёс Антихрист, печально посмотрев на несчастное тело волшебника, вздохнул, а затем, взболтав глиняную бутылку, открыл её, и поднёс пробку к голове спящего волшебника. Одинокая капля, что висела на пробке, упала, и затерялась во всклоченных волосах. А пёс Антихрист на этом не успокоился, и вновь смочив пробку настоем, поднёс её к самому носу волшебника. Волшебник вздрогнул, но не проснулся. Наконец, наигравшись, пёс Антихрист, закрыл пробкой бутылку, и поставил её на стул, стоящий возле кровати, кстати сказать, это ведь тот самый стул с необыкновенной душой и с бархатной обивкой, которому злая судьба, не позволила стоять на кухни возле стола в тот день, когда стая Счастливых Минут принесла в квартиру волшебника его Любимую, а вот, теперь, по иронии судьбы, на этом стуле оказалась бутылка, да ещё и до краёв наполненная, пускай и смутными, но Образами Любимой. И стул скрипнул от счастья.
Пёс Антихрист, окончательно избавившись от назойливого щекотания его таинственного нутра, отголосками угрызения совести, подошёл к окну, распахнул его, и облегчённо вздохнул.
Скорпион Сашка, наблюдая из-под шторы за действиями пса, понял, что пёс Антихрист собирается улетать через окно, и тогда скорпион Сашка, задрав свой зловещий хвост, подбежал к псу, и, прыгнув, крепко уцепился за его рваные джинсы.
И тут пёс Антихрист снова стал невидим, и только рваные джинсы, с трясущимся от страха скорпионом Сашкой, плавно вылетели в окно, и, покачиваясь, медленно полетели в сторону пустыря Одиночества.
А сердце спящего волшебника, бешено застучав, разбудило его, и волшебник, открыв глаза, повернулся, и увидел стоящую на стуле свою драгоценную глиняную бутылку с надписями на армянском и турецком языках. Трясущимися руками он схватил бутылку, и, ощутив, что она полная, открыл её и вдохнул аромат настоя.
И тут несчастный волшебник увидел возле распахнутого окна смутный полупрозрачный Образ Любимой, а после того как лёгкий ветерок, ворвавшись в комнату, пронёсся, слегка коснувшись пухлых губ его Любимой, сердце волшебника забилось ещё сильней, потому что он ощутил в печальном воздухе своей комнаты лёгкий аромат пастилы.


                Часть вторая.

 

После того как смутный Образ Любимой посетил комнату волшебника с улицы Печали, в нашем прекрасном городе до двенадцати часов ночи, ничего заслуживающего особого внимания не произошло.
И мне, его Душе, теперь можно было успокоиться, и на какое-то время, не заботиться о витиеватом пути его Судьбы, ибо несчастное тело волшебника, налюбовавшись на, пускай и смутный Образ Любимой, пребывало в весёлом расположении духа, и не собиралось никуда выходить из своего дома, и не желало искать ни приключений, ни остервенело бросаться на поиски правды и справедливости, как это было с несчастным телом волшебника в начале сегодняшнего пыльного утра.
Волшебник зашёл на кухню, заварил себе обычного зелёного чая с жасмином в свою грязную полулитровую кружку, и странно, он даже не стал добавлять в чай чудодейственного уникального настоя. А пока заварка настаивалась, волшебник помыл посуду, которая, вот уже два дня лежала в раковине. Затем он, взяв кружку с чаем, прошёл в комнату, и сев у раскрытого окна, поставил кружку на подоконник. Естественно он сел у левой рамы окна, потому что место у правой рамы, было в эти минуты для него священным, ведь именно там несколькими минутами назад стоял смутный Образ его Любимой.
Мышка-писательница, внимательно наблюдая за поведением хозяина квартиры, наконец, поняла, что у него великолепное настроение, и что как раз сейчас, настало самое подходящее время, для того, чтобы прочесть ему концовку своей страшной повести о засохшем куске сыра. Писательница залезла к себе в норку, и через мгновение, вылезла, держа в зубах три листа, исписанных крупным размашистым почерком. И чтобы быть поближе к слушателю, но в тоже время, не маячить у него перед глазами, она решила не залезать на подоконник, да и к тому же, подоконник очень опасное место, мало ли, сквозняком сдует страницы, и ладно бы на пол, так ведь может и на улицу улететь, а там, потом ищи драгоценные страницы, когда вокруг бродят столько писателей, готовых украсть друг у друга какой-нибудь гениальный образ или сюжет, и наша осмотрительная писательница, нахально запрыгнув на парящую над пол бархатную штору, и, покачиваясь в этом, можно сказать, бархатном гамаке, обратилась к волшебнику с огромной вступительной речью, которую, мы, конечно же, не будем здесь приводить, да, и концовку её страшной повести слушать не будем.
А волшебник, сидя у раскрытого окна, пил чай, и безмятежно созерцая невзрачный пейзаж, вдыхал чистый и печальный воздух своей любимой улицы Печали, и совершенно не слушал, что там ему рассказывала мышка-писательница, которая впав в творческий экстаз, носилась взад и вперёд по бархатной шторе, и наконец, до того раскачала штору, что та сбросила писательницу на пол вместе с её гениальными страницами. И расстроенная писательница, так и не дождавшись похвалы волшебника, схватила своими острыми зубами три несчастных листка рукописи, и удалилась в нору.
Так бесславно закончилось чтение последних трёх страниц страшной повести о засохшем куске сыра. Но в глубине души мышка-писательница всё же, была довольна тем, что никто не помешал её, до предела насыщенному эмоциональностью, выступлению. Ведь если бы литературный критик надоедливый комар Иоанн, не погрузился в глубокий сон, крепко уцепившись лапками за стену возле входной двери, то он бы присутствовал при чтении рукописи, и, наверняка, не позволил бы бессовестной писательнице позорить русскую литературы.
Надоедливый комар Иоанн крепко спал, слегка раскачиваясь от гуляющего по квартире сквозняка. Он спал и не ведал, что его ожидает бурная, насыщенная впечатлениями предстоящая ночь, которая будет названа волшебником с улицы Времени в его биографическом романе о паршивом коте Чародее, не просто загадочной, а не побоюсь этого слова, нечистой ночью.
И вот, когда над нашим прекрасным городом разлетелся нежный, но пронзительный бой часов, вырвавшийся из квартиры Артура Хаоса, и возвестивший всем, уснувшим жителям, о том, что наступила полночь, надоедливый комар Иоанн, неохотно вылезая из многочасового дневного сна, оторвался от стены, и в полной темноте, что царила в доме волшебника с улицы Печали, он целеустремлённо долетел до раскрытого окна, и бесстрашно нырнул в нечистую ночь, которая накрыла на наш город чёрным лохматым одеялом.
В такую нечистую ночь, как сегодня, образы, идеи, и даже обрывки мыслей, с особой, нет, с невероятной лёгкостью проникают в головы тех жителей нашего города, которые в эти минуты склонились над чистыми листами бумаги, в полной готовности измарать их рядами слов с точками, с многочисленными запятыми, и даже с кавычками. В такую ночь, творческий зуд особенно невыносим для чувствительных душ наших жителей. И тонкий слух комара Иоанна уже успел уловить доносящийся из раскрытых окон шорох ручек и карандашей, стремительно бегущих по листам бумаги, засевая эти прекрасные белоснежные полями корявыми буквами, которые остервенело, цепляясь друг за друга, образовывают слова, а слова, в свою очередь, стремятся соединиться так, чтобы выразить какой-нибудь образ, но это им не всегда удаётся. А всё от того, что от эпидемии чувств, буйствующей в нашем городе, особенно пострадали нежные, ранимые души наших писателей, и вирусы чувств, расплодившись, несметными полчищами ворвались в несчастные головы, и, естественно, как и при любом захвате власти, в первую очередь, оккупируют почту, телеграф, телефон, короче всё то, что производит слова, так и в головах наших писателей, вирусы чувств, захватив ту область мозга, которая занимается производством слов, в десятки раз увеличили рождаемость слов, и вот потоки абсолютно не нужных слов хлынули на белоснежное поле бумаги. И эта возбуждённая толпа лишних слов, с каждой минутой увеличиваясь, кричала и даже вопила, требуя к себе особого внимания, в конце концов, разрушив, так мучительно создаваемые писателем конструкции мыслей и образов, разгорячённая толпа лишних слов, начинала строить из обломков мыслей и образов, баррикады, что в итоге приводило текст к полной неразберихи. И всё это заканчивалось тем, что раздосадованный писатель, в негодовании комкал лист бумаги и бросал его на пол.
И так литературный критик надоедливый комар Иоанн летел над ночным городом, внимательно прислушиваясь к шорохам перьев, бегущих по листкам бумаги, и как вы уже догадались, он не просто вылетел, чтобы подышать томным ночным воздухом, а вылетел он, по велению своего неспокойного сердца, которое звало его на кровожадную охоту на писателей. А писатели, впавшие в творческий экстаз, были для Иоанна лёгкой добычей, они даже не пытались спрятаться, а наоборот, зажигали в комнатах огромное количество свечей, создавая этим, как они полагали, атмосферу священнодействия, что в свою очередь, ещё больше привлекало комара Иоанна, и он влетал в раскрытое окно, и, сделав несколько кругов над рукописью, впивался в беззащитного писателя. И после такого неожиданного нападения, писатели обычно теряли мысль, а заодно и нить повествования, а затем вскакивали, и носились по комнате, утопая в творческой немоте. А комар Иоанн летел дальше в поисках следующей жертвы.
И вот так было и сегодняшней нечистой ночью.
После того как комар Иоанн учинил кровавую разборку на улице Времени в доме волшебника, который, как вы помните, каждую ночь пишет очередную главу романа о паршивом коте Чародее, он тщательно вытер лапками свой хоботок, своё, так сказать, карающее копьё, и вылетел из окна, довольный своими успехами в борьбе с бессовестными жителями, ставшими на скользкий путь литературного творчества, но при этом, не имеющие в себе никакого уважения к великому русскому языку.
Успокоившись, комар Иоанн, наконец, погрузился в безмятежное море мыслей, мыслей, которые были далеки от литературы, и от борьбы за чистоту языка, ведь сердце его, насытившись жертвами, уснуло, и теперь у комара было несколько спокойных часов, в которые он мог испытать непритязательную радость простого существования. Комар Иоанн, слегка пошатываясь из стороны в сторону, летел по широкой улице Времени. Когда же он долетел до переулка Тяжёлого Времени, в его голове мелькнула мысль о том, что было бы не плохо, заглянуть в подвал Брошенного Дома, и поболтать немного со скорпионом Сашкой, но эта мысль, мелькнув, утонула в безмятежном море других мыслей, и комар Иоанн, продолжил свой полёт по широкой улице Времени. Но когда он подлетел к следующему переулку, который назывался переулком Печального Времени, он случайно взглянул на угловой дом, и от удивления, обрушившегося в его безмятежное море мыслей, он даже перестал махать крылышками, и в этом онемевшем состоянии, он всё же, умудрился, подобно планеру, долететь до тускло освещённого окна, и уцепиться за стекло. Но разглядеть, что же, происходит в комнате, он не мог, потому что кактус Степан, в большом горшке величественно расположившись на подоконнике, пытался загородить своими широкими колючими ветвями, происходящее в комнате от любопытных глаз. А удивление, рухнувшее в безмятежное море мыслей комара Иоанна, подняло такую невообразимую бурю, что бедного комара будто сдунуло со стекла, и он, сделав петлю в воздухе, весь трясясь от нетерпения, взлетел ввысь, а затем спикировал прямо в открытую форточку.
И тут он увидел лежащую на диване скрипку.
«Ты вернулась?!»- вот всё, что мог сказать потрясённый комар Иоанн, и упал на стул, стоявший возле дивана.
«Да, я вернулась, Иоаннушка»- тихо произнесла скрипка и заплакала.
Комар Иоанн готов был не просто плакать, а реветь, извергая из себя потоки слёз, и даже согласен был бы в эту минуту, утонуть в луже из собственных слёз, ведь его никто никогда так ласково не называл. Когда три года назад Артур Хаос перенёс погружённое в сон моё несчастное тело в только что созданный им город, он не заметил упившегося кровью, и уснувшего на моей шее комара. Этот комар, ещё, будучи в том мире трепал мне нервы своей критикой. Я ведь тогда ещё не опустился до прозы, я был поэтом. И этот паразит всегда витал надо мной, и зло смеялся над появлявшимися из-под моего пера кровоточащими строчками. И с тех самых пор, этот литературный критик, этот кровососущий паразит, который ничем не лучше клопа, блохи, или вши, живёт в нашем прекрасном городе в моей квартире на улице Печали. И только благодаря сердцу Артура Хаоса, которое обладает великой силой любви и сострадания ко всему живому, да, и даже, и к не живому, этот литературный критик надоедливый комар Иоанн, до сих пор не изгнан из нашего прекрасного города.
Но хватит говорить о комаре Иоанне.
Пришло время рассказать вам печальную историю ещё об одной жительнице нашего прекрасного города.
Вас уже, наверное, начинает раздражать то, что я постоянно называю наш город прекрасным? Ну, какой же он прекрасный, скажете вы, когда в нём, чуть ли не все жители переживают, тоскуют и плачут?
Так-то оно, так. Но, когда кто-нибудь из наших жителей, вдруг вспомнит хотя бы одну минуту из своей прошлой жизни в том мире, его охватывает такой ужас, что лучше уж, если он скажем, писатель, присутствовать при многочасовой кровавой расправе комара Иоанна над только что написанным, выстраданным рассказом, чем вернуться даже на несколько секунд в тот мир, в котором вы все до сих пор продолжаете жить, и до того как стали читать «Летопись Хаоса», даже и не ведали о существовании нашего города.
И так я хотел вам рассказать историю о скрипке, но вдруг вспомнил о том, что волшебник с улицы Времени, год тому назад, когда скрипка исчезла из нашего города, был настолько потрясён, узнав об исчезновении скрипки, что сразу отодвинул на самый край стола рукопись романа о паршивом коте Чародее, а затем он нашёл в шкафу небольшой рулон очень качественной бумаги, подаренной ему одной прекрасной женщиной, ещё в те времена, когда он жил в столице, и отрезав от рулона, примерно полметра, бережно разгладил нежную и белоснежную поверхность бумаги. Потом он достал гусиное перо, заточил его, и сев за свой огромный письменный стол, открыл чернильницу с чёрными чернилами, затем волшебник тяжело вздохнул и, почесав лоб, стал писать.
Этот белоснежный свиток бумаги и это большое гусиное перо, естественно спровоцировали дремавшие в душе волшебника вирусы поэзии, ведь да будет вам известно, что помимо свирепствующей в нашем городе эпидемии чувств, у нас также время от времени то в одном жителе то в другом, вспыхивает поэтическая болезнь, занесённая в наш город ещё три года назад, вместе с моим несчастным телом, и благодаря, всё тому же, кровопийце комару Иоанну, пьющему ежедневно мою насыщенную поэзией кровь, вирусами поэзии были заражены все писатели нашего города.
И так волшебник с улицы Времени решил напустить в строго историческое описание скрипкиной жизни, поэтического тумана, а так как туман обычно бывает белого цвета, не считая, конечно, цвет того пыльного тумана, что властвовал в нашем городе всё прошедшее утро, волшебник решил писать историю белыми стихами. Но я думаю, он просто испугался того, что не сможет найти оригинальных рифм, а банальные рифмы, будут, конечно же, в пух и прах, раскритикованы жителями нашего города, у которых за три года, пусть и вялотекущей эпидемии поэзии, настолько обострилось поэтическое чутьё, что любая небрежность в отношении к рифме, вызывает в их душах бурю негодования.
И так я не в силах удержаться от того, чтобы сию же минуту, и естественно, без своего несчастного тела, тайком проникнуть в дом к волшебнику с улицы Времени, и найти шкатулку, в которой хранится свиток, и хотя шкатулка имеет маленький замочек, но к счастью для нас, ключа от замка никогда не существовало, поэтому я легко открываю шкатулку, осторожно вынимаю свиток, развязываю вышитую золотом тесёмочку, разворачиваю свиток, и начинаю читать вам трагическую историю о скрипке.
« Старые толстые шторы,
                давно забывшие тот день,
когда последний раз
отходили от окна,
сердито смотрели
                на досаждавшие их,
утро, день и вечер.
И утро, день и вечер,
так радостно врывающиеся
                в наши дома,
не могли проникнуть в комнату,
где в чёрном поношенном футляре
жила маленькая скрипка.
Её странный хозяин
                никогда не играл на ней.
Она жила, не ведая о Музыке,
И ни разу не ощутив
                прикосновения
пальцев Музыканта.
Лишь иногда
хозяин схватывал скрипку,
взмахивал смычком,
но, не коснувшись струн,
клал скрипку
обратно
в футляр.
Предметы в комнате
смеялись
                над скрипкой.
И пугая её,
                рассказывали
свои страшные истории.
Ночами,
когда хозяин спал,
его злая тень
                бродила по комнате,
больно дёргала
                за струны скрипку,
и хохотала,
                летая над вечно горящей свечой.
Иногда,
в щель между шторами,
на мгновение
заглядывали звёзды.
И кажется
Они успевали что-то сказать
скрипке.
И скрипка вздрагивала
                и звенела.
Так прошло
                пять месяцев.
И вот
одной дождливой ночью,
когда в город
                пришла Буря.
Когда предметы в комнате,
                сорвавшись с мест,
сбежались
                в дальний тёмный угол.
Когда тень хозяина
                задула свечу.
А сам хозяин
плакал
во сне.
Разбив оконное стекло,
И оттолкнув
                возмущённые шторы,
какая-то неведомая сила,
ворвавшись
                в комнату,
выхватила
                из футляра
маленькую скрипку,
и унесла её
                в сырую грохочущую тьму…
А на следующий день,
хозяин,
покинутый скрипкой,
ушёл из города».
Вот и всё. Я не буду сейчас говорить о многочисленных поэтических промахах произведения, написанного волшебником с улицы Времени, тем более что, по-моему мнению, оно вообще не имеет ничего общего с поэзией. И если я сейчас, уподобившись комару Иоанну, начну разводить критику, я могу в порыве негодования разорвать свиток. Поэтому я сворачиваю свиток, аккуратно перевязываю его тесёмочкой вышитой золотом, кладу в шкатулку, и возвращаюсь к описаниям событий, происходящих сегодняшней нечистой ночью.
И так комар Иоанн, окрылённый тем, что скрипка ласково назвала его Иоаннушкой, сорвался со стула, и радостно попискивая, сделав несколько кругов над скрипкой, лежащей на диване, стремительно вылетел в форточку, переполненный лишь одним желанием, разбудить всех жителей нашего города, неся им радостную весть о возвращении скрипки.
И, не смотря на то, что голова комара Иоанна кружилась от столпотворения чувств, бесстрастные крылья уверенно понесли и голову и тело комара по его привычному маршруту, по которому он летал каждую ночь, чтобы поочерёдно расправляться с бессовестными словоплётами. И теперь он с каждой секундой набирая скорость, пробирался сквозь нечистую ночь к улице Чудес, где, как вы помните, живёт волшебник у которого из рассказа сбежала Джоконда. Но обычно попадая в этот район нашего города, комар Иоанн проявлял особую осторожность, и всегда летел, прижимаясь как можно ближе к стенам домов, чтобы проскочить не замеченным вороной Варварой, которая жила в гнезде на вершине засохшего эвкалипта. Ворона Варвара, та самая, что, как вы помните, на исходе второго дня одиночества волшебника с улицы Печали, прилетела к нему со стаей птиц и, сделав в его квартире уборку, уничтожила драгоценную пыль, нежным бархатом, покрывавшую уходящий след его Любимой.
Ещё надо вам рассказать об этом засохшем эвкалипте, на котором ворона Варвара построила себе гнездо для того, чтобы ночами наблюдать за порядком в нашем прекрасном городе. Так вот этот эвкалипт уже в засушенном виде был посажен Артуром Хаосом на улице Чудес на четвёртый день после сотворения нашего города. Ходят слухи, что Артур Хаос планировал создать, так называемый, сад-гербарий, но когда он принёс в наш город очередное засохшее дерево, он вдруг, резко отказался от затеи создания сада-гербария. А дело всё в том, что этим очередным засохшим деревом, была уже знакомая вам, Засохшая Яблоня с её удивительной способностью ощущать душевную боль проходивших мимо неё жителей нашего города и, вбирая эту боль своими сухими ветвями, исцелять, легкоранимые души наших жителей.
А комар Иоанн на огромной скорости уже подлетал к тускло освещенному окну дома на улице Чудес, где волшебник, склонившись над письменным столом, марал белоснежное поле несчастного листа бумаги, обуреваемый страстным желанием избавиться от клокочущего месива художественных образов, заполнивших всё внутреннее пространство его взлохмаченной головы. Волшебник был настолько поглощён творчеством, что не обратил никакого внимания на тот шум, который производил комар Иоанн, стуча по оконному стеклу всеми шестью лапками.
Зато ворона Варвара, сидя на своём наблюдательном посту на вершине эвкалипта, сразу же заметила нарушителя ночной тишины, и, взмахнув своими огромными крыльями, подобно карающему чёрному ангелу, в одно мгновение ока, очутилась возле комара Иоанна, который продолжал истерично стучать лапками в окно, раздираемый желанием донести до поглощённого творчеством писателя, весть о возвращении в наш город скрипки.
«Ты что себе позволяешь, насекомое?!»- грозно прогремела Варвара, пытаясь ухватить клювом распоясавшегося нарушителя тишины.
Перепуганный комар Иоанн взметнул ввысь, долетел до крыши, и с разгону нырнул в водосточную трубу. Через мгновение он вылетел снизу водосточной трубы, ударился о камень, лежащий на тротуаре, но быстро взяв себя в лапки, вернее, в крылья, спрятался на стене за водосточной трубой.
Кстати сказать, камней на улице Чудес разбросано великое множество, потому, что среди жителей нашего прекрасного города, существует поверие, что, если кому-то удаётся снять со своей души камень, то его обязательно надо отнести на улицу Чудес, и тогда совесть, производящая эти камни и заваливающая ими нежные души своих хозяев, якобы будет заколдована, и превратится из злого тигра в пушистого котёнка, и, свернувшись клубочком, заснёт беспробудным сном на ласковом и нежном сердце. Но, если честно сказать, камней на улице Чудес с каждым днём становится всё больше и больше. А традиция складывать здесь камни, снятые с души, пошла после того как на шестой день после сотворения нашего города, Артур Хаос положил посередине улице Чудес большой камень. Но был ли этот камень снят с его души? Никто не знает.
«Каждую ночь одно и то же. И когда ты, наконец, уймёшься?!»- громоподобно прокаркала Варвара, величаво размахивая огромными крыльями, и, опустившись на землю, села на небольшой камень, снятый с чей-то души.
«Я никак не могу понять одного, зачем заниматься критикой?- расположившись на камне, стала рассуждать ворона Варвара,- Зачем портить нервы другим, и себе, в том числе? Ну, пишет человек, и пускай себе пишет! Ну, нет у него литературного чутья, ну навалит он кучу разных никчёмных слов, но зато после того как он извергнет из себя этот хлам образов и слов, он чувствует облегчение. И его, освободившаяся от мусора, душа успокаивается и засыпает. Творчество – это очищение души. А ты, зловредное насекомое, своими действиями препятствуешь очищению душ наших жителей, прикрываясь какими-то эфемерными законами, которых, якобы, надо придерживаться в литературном творчестве. А если у человека, вдруг, в душе случится расстройство! И уж тут никаким законам не подчинишь, не обузданный поток литературного поноса! И зачем, потом искать в этом навозе слов, какие-то достоинства или недостатки?!»
Ворона Варвара, довольная собой, довольная тем как она витиевато, даже можно сказать, ветвисто, изложила свои мысли по поводу никчёмности критики литературных произведений, оглянулась, и не найдя в нечистой ночи комара Иоанна, произнесла чуть-ли не ласково, правда, мягкость произнесённых слов была слегка подпорчена старческой хрипотцой голоса Варвары: « Ну, где же ты маленький заморыш?»
«Маленький заморыш» комар Иоанн, осторожно выглянув из-за водосточной трубы, не сразу разглядел в сегодняшней нечистой ночи ворону Варвару, но когда она, расправив свои крылья, вновь уподобилась чёрному карающему ангелу, комар, узрев этот устрашающий образ, снова судорожно прижался к шершавой стене, готовый, даже, если бы это у него получилось, пройти сквозь стену, и, попав во мрак подвала дома волшебника, поскорее уснуть, чтобы забыть этот зловещий образ вороны Варвары.
Но пройти сквозь стену комару Иоанну не удалось, и он решил, что под покровом нечистой ночи, самое время рискнуть, и попытаться незаметно улететь с этой опасной улицы Чудес. Он резко оторвался от стены, замахал крылышками, но стукнулся о водосточную трубу. Может в другое время водосточная труба и не заметила бы этого возмутительного прикосновения к ней комара Иоанна, но сегодняшняя нечистая ночь спровоцировала её на невероятное действие, и возмущённая водосточная труба душераздирающе загудела.
Ворона Варвара от неожиданности вздрогнула и, нервно замахав крыльями, взлетела ввысь, но шарахнувшись в сторону дома, застучала крыльями по оконному стеклу.
И вот тут-то, этот неожиданно начавшийся концерт, в котором водосточная труба истошно гудела, а ворона Варвара била, как в барабан, по оконному стеклу, вывел из творческого экстаза, склонившегося над рукописью волшебника, и он, испуганно вскочив, подбежал к окну, и распахнул его, впустив нечистую ночь вместе с вороной Варварой к себе в комнату.
Но безумие нечистой ночи подействовало так же, и на комара Иоанна, и он, вместо того, чтобы улететь прочь с этой улицы, усиленно замахал крылышками, и, добравшись до распахнутого окна, стремительно влетел, вслед за вороной Варварой в комнату волшебника. И когда он увидел стоящего в растерянности волшебника, он вспомнил о том, зачем он прилетел на эту опасную для него улицу Чудес, и, сев на лежащие на столе, свежеисписанные листы рукописи, он громко пропищал: «Скрипка вернулась!»
«Ка-а-ак вернулась?!»- прокаркала ворона Варвара, и под тяжестью, навалившегося на неё удивления, рухнула в большое мягкое кресло.
«Я ещё толком ничего не знаю,- осмелев, ответил комар Иоанн, и добавил,- Я лишь хотел срочно разбудить всех жителей нашего города, и сообщить им о возвращении скрипки».
«Я сейчас же пойду к ней»- сказал волшебник, сняв со своего лица маску растерянности, и надев маску сосредоточенной решимости. Затем он, смахнув комара Иоанна с рукописи, аккуратно сложил свежеисписанные листы, и спрятал их в ящик стола.
Ворона Варвара потихоньку приходя в себя, расправила крылья, и перелетела с кресла на подоконник, и, перед тем как улететь, она обернулась и сказала: «Я полечу и всех сама разбужу! А ты, Иоанн слетай в переулок Тяжёлого Времени, и сообщи новость Засохшей Яблоне и скорпиону Сашке». И ворона Варвара, выйдя из зловещего образа карающего Ангела, вошла в образ Ангела, несущего радостную весть, и, вспорхнув с подоконника, исчезла во тьме нечистой ночи. 
После того как волшебник, собираясь выходить из комнаты, выключил настольную лампу, комар Иоанн остался сидеть на краю письменного стола в полной темноте. Он был расстроен тем, что ворона Варвара так бессовестно отобрала у него роль глашатая радостной вести. Ведь, если бы он в одиночку разнёс весть, если бы он лично каждому жителю нашего прекрасного города с торжественным видом объявил о возвращении скрипки, то может быть, мнение о нём, как о надоедливом и кровожадном комаре, чуточку изменилось бы в лучшую сторону. А вместо этого он теперь должен лететь к скорпиону Сашке, к этому злому и нелюдимому насекомому, мнением, которого он никогда особо не дорожил.
Комар Иоанн тяжело вздохнул, и вяло замахав крылышками, покинул письменный стол волшебника, над которым он в былые ночи неоднократно устраивал кровавые битвы за чистоту русского языка и за великие идеалы высокой литературы.
Комар Иоанн, вылетев из окна, резко набрал высоту, и, поравнявшись с крышами домов, полетел вдоль улицы Чудес. И хотя теперь ему не нужно было опасаться вороны Варвары, он всё-таки решил не лететь мимо высушенного эвкалипта, а направиться в совершенно другую сторону. Решение это он принял скорее в терапевтических целях, так сказать, чтобы развеяться от грустных мыслей, побывав в районе нашего города, в который он давно уже не залетал, так как в этом районе бессовестные писатели не проживали. И если честно сказать, то в этом районе нашего прекрасного города вообще никто не проживал. Хотя, впрочем, это я сказал слишком уж резко, даже можно сказать, я поступил не осмотрительно, заявив о том, что в этом районе никто не живёт. Мне, как Душе несчастного волшебника с улицы Печали, даже стало как-то не по себе от такого заявления. А дело всё в том, что в конце улицы Чудес, стоит дом, если за который завернуть и немного пройти, то можно попасть на улицу Мечты, которую Артур Хаос безжалостно переименовал в улицу Одиночества, а если, даже не взглянув на улицу Одиночества, быстрым шагом пройти дальше, то вы очень скоро окажетесь в парке Тоски, там, где живёт старый немного подгнивший Дуб Корней, который, как вы помните, каждый вечер ходит в гости к волшебнику с улицы Времени. Ну, так вот, я хотел сказать, что в этом доме в конце улицы Чудес, даже правильнее будет сказать, в этом маленьком деревянном домишке, который нежно обнимает своими ветвями молодая липа, да, так обнимает, что его не сразу и разглядишь под густой листвой, обитает неприкаянный Дух жука Фёдора. Этого неприкаянного Духа жука Фёдора никто никогда не видел, но то, что он обитает в этом маленьком деревянном домишке, ни у кого из наших жителей не вызывает сомнения. Вот поэтому я каюсь, за то, что я так не осмотрительно заявил, что будто бы в этом районе нашего прекрасного города никто не живёт. Живёт, ещё как живёт! Ведь, если бы он был просто Дух, это ещё, куда бы ни шло. А он неприкаянный Дух! И мне ли, Душе несчастного волшебника с улицы Печали, не знать, что такое быть неприкаянным!
А комар Иоанн, пока я вам всё это рассказывал, подлетел как раз к этому маленькому деревянному домишке, и приземлился на его тёплую крышу. И, чтобы его не смахнула с крыши своими заботливыми ветвями молодая липа, комар Иоанн расположился на самом краешке крыши вблизи стройного ствола этой молоденькой липки.
А неприкаянный Дух жука Фёдора сегодняшней нечистой ночью дома не ночевал. И комар Иоанн под лёгкий шелест маленьких зелёных листочков, забыв обо всём, погрузился в дремоту.
Покинутый неприкаянным Духом жука Фёдора, маленький деревянный домишка, обрадовавшись неожиданному гостю, пронзительно запищал ржавыми петлями своей старенькой двери. Но комар Иоанн, спросонья, не правильно понял этот пронзительный писк ржавых петель, и, испугавшись, сорвался с крыши, и судорожно замахав крылышками, полетел прочь. Маленький деревянный домишка, теперь уже покинутый, не только неприкаянным Духом жука Фёдора, но и неожиданным гостем комаром Иоанном, расстроился и запищал ещё более пронзительно. Но молоденькая липка, встрепенувшись, наклонилась к маленькому домишке, и обняла его ещё крепче своими ветвями. И маленький деревянный домишка сразу же успокоился, и заснул.
Сквозь вязкую и тёплую тьму сегодняшней нечистой ночи надоедливый комар Иоанн пробирался к переулку Тяжёлого Времени. Он думал о неприкаянном Духе жука Фёдора, о вороне Варваре, о бессовестных писателях нашего города, и огромная тоска, лежащая на его маленьком сердце, которая была готова его покинуть, когда он задремал на тёплой крыше маленького деревянного домишки, стала раздуваться, насыщаясь рождающимися в голове Иоанна жуткими образами. И раздуваясь всё больше и больше, тоска достигла таких размеров, что уже не могла удержаться на маленьком сердце комара Иоанна, и наконец, рухнула на чёрное лохматое одеяло, которым накрыла улицы нашего прекрасного города сегодняшняя нечистая ночь, и, покатившись, тоска попыталась догнать комара, но через несколько метров застряла, так как чёрное лохматое одеяло нечистой ночи успело раскиснуть, потому что оно было неосмотрительно брошено на никогда не высыхающую лужу из слёз Артура Хаоса, разлившуюся с первого дня сотворения нашего города возле стены углового дома в начале переулка Тяжёлого Времени. Тоска, с недовольным видом смотрела вслед улетающему и мгновенно повеселевшему комару Иоанну, а то, что она, отчаянно барахтаясь, пыталась выбраться из лужи, лишь ускоряло процесс её растворения в слезах, и к тому моменту, когда комар Иоанн подлетел к Брошенному Дому, и сел на голую корявую ветку Засохшей Яблони, тоска окончательно исчезла, а маленькие куски чёрного бархатного одеяла нечистой ночи слегка покачиваясь, тонули один за другим, и наконец, лужа из слёз Артура Хаоса, очистившись от всех примесей, стала подобно овальному зеркалу, в которое всегда так любило смотреться вечно загадочное, но ласковое небо, что скрывало наш прекрасный город от посторонних глаз.
«Я чувствую, что-то случилось в нашем городе, Иоанн?»- проскрипела Засохшая Яблоня, эмоционально зашевелив корявыми сухими ветвями, и это привело к тому, что ветка, на которой сидел комар Иоанн, обломалась, и стала падать. А Иоанн вместо того, чтобы пересесть на другую ветку, ещё крепче уцепился за падающую ветку, и усиленно замахал крылышками, пытаясь удержать её в воздухе, но из этого ничего не получилось, и комар Иоанн вместе с веткой рухнул на землю. И всё же продолжая седеть на этой ветке, он громко пропищал, наверное, для того, чтобы его услышал и скорпион Сашка, который должно быть спит в своём подвале: «Случилось, Яблонька! Скрипка вернулась!»
«Не может быть!»- вдруг услышал чуть-ли не возле самого уха комар Иоанн, голос скорпиона Сашки. Оказывается скорпион Сашка уже давно сидел возле Засохшей Яблони, и подробно рассказывал ей о тех событиях, которые произошли с ним, покуда он был в гостях у волшебника с улицы Печали, и о том, как он совершил полёт, над нашим прекрасным городом, уцепившись за рваные джинсы пса Антихриста, и главное, как он не на шутку перепугался, когда пёс Антихрист долетев до пустыря Одиночества, не приземлился, а продолжил свой полёт в сторону соседнего города, и, что ему пришлось отцепиться и совершить жесткую посадку на безжизненную и унылую поверхность пустыря Одиночества. И особенно красочно, скорпион Сашка рассказывал о своих скитаниях по пустырю Одиночества, о том, как он сначала, потеряв ориентацию, пошёл в направлении соседнего города, и как он почувствовал, что в его душе сжимается пружина, и как ему с каждым шагом становилось всё труднее и труднее идти, и тогда он понял, что приближается к соседнему городу, и резко повернул назад, и не оглядываясь, дрожа от страха, вернулся в наш прекрасный город. А когда он увидел разрисованную избу старухи-пророчицы, он просто ошалел от радости, и, хохоча, побежал по улице Тяжелых Воспоминаний.
И многое ещё, чего хотел рассказать скорпион Сашка, такой внимательной и чуткой слушательнице, какой являлась Засохшая Яблоня, но надоедливый комар Иоанн, так неожиданно вырвавшийся из тьмы нечистой ночи, сбил с мысли скорпиона Сашку, и Сашка, произнеся слова: «Не может быть!», поднял свой страшный хвост с жалом на конце, и вплотную приблизился к комару Иоанну, сидящему на упавшей ветке.
«Вот мерзкое насекомое, такой рассказ испортил! Я, можно сказать, в этом рассказе открыл для себя зловещую красоту пустыря Одиночества. А то выхожу, каждый день из избы, и уже даже не замечаю раскинувшегося перед моим взором унылого пейзажа. А теперь я каждое утро буду с особым благоговением взирать на эту, можно сказать, священную и таинственную землю!»
Эта высокопарная речь заставила всех посмотреть в сторону полусгнившего старого колодца. Помните, я уже вам рассказывал об удивительной воде из этого колодца. И тут комар Иоанн разглядел под чёрным лохматым одеялом сегодняшней нечистой ночи того кто произнёс эту высокопарную речь, им оказался, горбатый котишка, который сидел на перевернутом ведре, и, облокотившись на колодец, поглаживал своей тощей с облезшей шерстью лапой гнилые брёвна колодца.
«А это ты здесь, нечисть!»- зло пропищал комар Иоанн, поднявшись в воздух, и подлетев к горбатому котишке, начал назойливо кружить над ним, то пролетая возле зловещей морды котишки, то порхая возле его облезшего хвоста.
«Надо обязательно навестить скрипку! Я сейчас же пойду к ней!»- ласково проскрипела Засохшая Яблоня, при этом эмоционально зашевелив сухими ветвями, что естественно, привело к тому, что она ещё потеряла несколько веток.
«Ворона Варвара уже полетела, чтобы оповестить весь наш город о возвращении скрипки. Я думаю, что сегодня ночью в доме у скрипки соберутся чуть-ли не все жители нашего города!»- торжественно пропищал комар Иоанн.
«Надо срочно сообщить об этой новости кактусу Ване. Он как раз на днях вспоминал о том, что как должно быть, одиноко и тоскливо живётся на подоконнике в доме, где жила скрипка, кактусу Степану»- промяукал горбатый котишка, а затем, вздохнув, добавил: «Сашка цепляйся за мой хвост, да, и ты зловредное насекомое садись на моё ухо, и мы все сейчас в одно мгновение очутимся в избе старухи-пророчицы. Не бойтесь, хозяйки дома нет, она улетела вместе с паршивым котом Чародеем на шабаш».
И пока скорпион Сашка перебегал переулок Тяжёлого Времени, горбатый котишка успел набрать из колодца воды в своё старое ржавое ведро, а комар Иоанн комфортно расположиться в жидких волосах маленького уха горбатого котишки. И вот, наконец, когда скорпион Сашка крепко ухватился за тощий и облезлый хвост котишки, вся эта компания, с помощью магических способностей горбатого котишки, растворилась в воздухе, и уже в следующее мгновение, материализовалась в избе старухи-пророчицы.
При таком неожиданном появлении в избе горбатого котишки, можно сказать, с ног до головы обвешанного насекомыми, чувствительная канарейка пискнула и упала в обморок, растянувшись на столе возле своей любимой японо-китайской фарфоровой чашки. Фарфоровая чашка, обрадовавшись тому, что её сумасбродная хозяйка отключилась от внешнего мира, подпрыгнула и выплеснула на лежащую без чувств канарейку остатки чая. Но вместо ожидаемого фарфоровой чашкой наслаждения от созерцания картины, в которой ненавистная ей канарейка будет лежать в луже из чая, получился совершенно обратный эффект, и канарейка мгновенно вернувшись в сознание, резко вспорхнула, задев крылом разочарованную иностранку, и фарфоровая чашка перевернулась и, как обычно, покатилась к краю стола, чтобы уже, в который раз совершить самоубийство. Но горбатый котишка, быстро подставив ведро с колодезной водой, превратил попытку самоубийства в отрезвляющее купание в удивительной воде из колодца, которая, как вы помните, слегка пахнет морем. Затем он вынул чашку из ведра и поставил её на стол. Отчаянная китаянка, успев вдохнуть лёгкий запах моря, мгновенно вспомнила свою вторую японскую сущность, и морской воздух родины, добил её окончательно, и она, зазвенев, расплакалась, и её слёзы, перемешиваясь с капельками колодезной воды, стекали по её изящному телу, образовав огромную лужу на столе. И от этой душещипательной картины чувствительная канарейка готова была снова упасть в обморок, но тут горбатый котишка громко промяукал: «Скрипка вернулась!», и эта радостная новость, сразу же отвлекла канарейку, и она, восторженно защебетав: «Вот это чудеса! Открывай дверь! Летим к ней в гости!» стала летать по избе.
«Да, подожди ты! Надо же сначала самовар поставить, а уж, когда закипит, вот тогда вместе с самоваром и полетим!»- деловито промяукал горбатый котишка, выливая колодезную воду из ведра в самовар. Затем он спокойно и основательно проделал всю сложную и в чём-то даже таинственную работу, которая, в конце концов, привела к тому, что благодарный самовар, шипя и бурля, готов был напоить чуть-ли не весь наш город.
Кактус Ваня, сидя в своём горшке на подоконнике, поначалу возмутился и ощетинился, шевеля колючками, так как присутствие в избе ненавистного литературного критика комара Иоанна, не могло вызвать у него никакой другой реакции, кроме негодования. Но когда Ваня услышал о том, что вернулась скрипка, он готов был всех расцеловать, включая и комара Иоанна, и в нетерпении заёрзал в своём горшке, а затем, чтобы проверить свои способности к перемещению в пространстве, он в одно мгновение перелетел на стол.
«Заварку не забудь!»- крикнул Ваня, обращаясь к горбатому котишке, хлопочущему над самоваром.
«А какое название смеси из трав, больше всего подойдёт к такому радостному событию, произошедшему в нашем прекрасном городе?!»- спросил горбатый котишка, склонившись над самоваром и внимательно прислушиваясь к тому, что происходило в его загадочной утробе.
Тут канарейка, подлетев к буфету, распахнула дверцы, и все собравшиеся увидели несколько рядов больших и маленьких баночек, на каждой баночке была наклеена этикетка, на которой корявым неразборчивым почерком было написано название смеси из трав.
Комар Иоанн подлетел к буфету, и, кружась поочерёдно над каждой баночкой, молча, читал названия смесей. В избе наступила полная тишина, слегка нарушаемая писком комара и пыхтением самовара.
Комар Иоанн, внимательно изучив все названия, наконец, приземлился на крышку банки, стоящей на нижней полке возле самой стенки буфета, и обессиленным голоском пропищал: « После того, как я прочёл все названия разом, испытывая, поочерёдно, то печаль, то радость, то угрызения совести, то гнев, то безразличие ко всему на свете, я как будто состарился на полгода. Ваша хозяйка умудрилась впихнуть в этот буфет всю боль и весь восторг мира, из которого нас с вами забрал Артур Хаос».
За эти последние слова комара Иоанна, я, душа несчастного волшебника с улицы Печали готова была оторвать ему крылья, и, если бы волшебник с улицы Печали был сейчас в избе старухи-пророчицы, то он так бы и сделал, ведь вы же сами помните, что Артур Хаос не приносил в наш прекрасный город комара Иоанна, этот гнусный кровопивец нелегально проник в наш город, спрятавшись на шее моего несчастного тела.
Выслушав речь комара Иоанна, которая абсолютно не давала никакого совета на счёт того, какую смесь нужно использовать для чаепития у скрипки, горбатый котишка, оторвавшись от самовара, подошёл к буфету, и  протянул свою облезшую тощую лапу, именно к той банке, на которой сидел комар Иоанн, взял её, и громко прочёл название: « Смесь из трав, усиливающая радость встречи, а в скобках здесь написано, возвращение блудного сына. Я думаю это как раз то, что нам надо, а сын вернулся или дочь, большой разницы, наверное, не имеет».
Все собравшиеся в избе одобрительно кивнув головами, засуетились в предполётной подготовке. Наконец, горбатый котишка широко распахнул дверь. Первой вылетела канарейка, она сказала, что полетит одна, и распорядится о том, чтобы открыли окно в доме у скрипки, через которое горбатый котишка с самоваром сможет легко попасть в дом, ну не тащиться же ему с горячим самоваром по лестнице. И канарейка, держа в лапках пакет, в котором лежала банка со смесью из трав под название «Возвращение блудного сына», с большим трудом поднялась над крышами нашего прекрасного города, и полетела в сторону переулка Печального Времени.
Горбатый котишка, выйдя с самоваром на крыльцо, стал осторожно спускаться по ступенькам, на его облезшем хвосте сидел скорпион Сашка, комар Иоанн, радостно попискивая, кружился возле его правого уха. А когда горбатый котишка, спустившись с крыльца, ступил на землю, из чрева избы вылетел кактус Ваня, нервно ёрзая в своём горшке, и пролетев почти над самой головой горбатого котишки, он чуть было не сбил комара Иоанна, только что усевшегося на правое уха котишки. Кактус Ваня, ошалев от радости полёта, вместо того, чтобы свернуть налево, стремительно полетел над унылым пейзажем пустыря Одиночества, и, сделав два круга над пустырём, подлетел к горбатому котишки и засмеялся.
Горбатый котишка, мягко оттолкнувшись от земли, плавно полетел, поднимаясь с каждой секундой всё выше и выше. Кактус Ваня летел рядом, он то приближался к горячему самовару, то отлетал на несколько метров в сторону, то вдруг стремительно проносился над головой горбатого котишки, стараясь задеть сидящего на правом ухе котишки комара Иоанна.
Покинутая изба старухи-пророчицы, грустным взглядом проводив улетающий самовар, подпрыгнула на своих коровьих ногах, и с пронзительным скрипом закрыла входную дверь. В эти печальные мгновения своего одиночества покинутая изба, вдруг подумала о том, что как было бы здорово, если бы, каким-то чудом в эти минуты, два огромных гвоздя, которыми паршивый кот Чародей по приказу старухи-пророчицы прибил к размалёванному телу избы крыльцо на колёсиках, рассыпались, съеденные ржавчиной, и вот тогда она смогла бы поскакать вслед за улетающим самоваром, а затем, добравшись до переулка Печального Времени, она стала бы ходить взад и вперёд по переулку поворачиваясь то одной своей великолепно расписанной стеной, то другой, перед окнами дома, где живёт скрипка, и жители нашего города, которые в эти минуты, сходились и слетались к дому скрипки, смогли бы ещё раз, как в памятный день презентации избы, насладиться живописными и загадочными образами, которыми пестрили стены избы старухи-пророчицы. Но два огромных гвоздя, обильно смазанные слезами паршивого кота Чародея в тот момент, когда он прибивал ими крыльцо, как вы помните, вместе с образами дальних стран к бескрылому дому, теперь прочно впились в нежное и томящееся тело покинутой избушки, и она ещё раз подпрыгнула на своих коровьих ногах, и глубоко вздохнув, выпустила из трубы тоненькую струйку дыма, окрашенную цветом чёрной тоски.
Оно, конечно приятно, молча стоять и созерцать дым, тихо струящийся из трубы, но в данный момент, я не нахожу в этом никакого удовольствия, так как толком эту восхитительную картину рассмотреть невозможно, ведь, как вы помните, сегодняшняя нечистая ночь накрыла наш город чёрным лохматым одеялом. Да и к тому же шустрая канарейка, наверняка уже подлетает к переулку Печального Времени.
И так, я неприкаянная Душа несчастного волшебника с улицы Печали, уже витаю возле окна, на котором стоит кактус Степан, шевеля от радости своими колючими мясистыми отростками, а по комнате в волнении ходит взад и вперёд волшебник с улицы Чудес и что-то рассказывает лежащей на диване скрипке. А в подъезд скрипкиного дома, как раз в этот момент входит друг волшебника с улицы Времени, старый подгнивший Дуб Корней, жутко скрипя сухими ветвями, и вдобавок, зацепившись за дверную ручку обрубком старого сучка, чуть было не сорвал с петель, держащуюся, можно сказать, на честном слове, обшарпанную и покосившуюся входную дверь.
А вот и наша тощая канарейка, с трудом удерживая в своих хилых лапках полиэтиленовый пакет, в котором, как вы уже знаете, лежит банка со смесью из трав под названием «Возвращение блудного сына», летит, шатаясь из стороны в сторону по переулку Печального Времени. И вот, наконец, подлетев к скрипкиному окну, она, задыхаясь, прощебетала в открытую форточку:
« Уберите Степана с подоконника, и срочно откройте окно! Самовар летит!»
Волшебник с улицы Чудес быстро схватил горшок с кактусом Степаном и поставил его на центр стола, затем он принялся открывать оконные рамы, но старые ржавые шпингалеты, даже и не пошевелились. Волшебник судорожно дёргал за шпингалеты, стучал по раме, и не в силах ничем помочь канарейке, смотрел на неё глазами полными сострадания.
А канарейка, теряя последние силы, стараясь не выпустить из лапок полиэтиленовый пакет, начала медленно опускаться на землю. Но тут вдруг из чрева нечистой ночи появилась ворона Варвара, и как вы помните, она с особым искусством исполняла роль карающего Ангела, а затем, молниеносно облетев весь наш прекрасный город, блестяще исполнила роль Ангела, несущего радостную весть, так и теперь, мгновенно войдя в образ Ангела спасения, она впилась когтями в полиэтиленовый пакет, и, взмахнув своими огромными чёрными крылами, резко взметнулась ввысь. Канарейка, не успев понять, что происходит, но при этом, продолжая крепко держать лапками пакет, перевернулась вверх тормашками, и нервно вертя головой, увидела вместо неба, перевёрнутые дома нашего прекрасного города, но вместо того, чтобы испугаться, она вдруг замерла в состоянии радостного предвкушения момента, когда чёрное лохматое одеяло, наброшенное на наш город сегодняшней нечистой ночью, свалится с перевёрнутых вверх дном домов, и дома, оторвавшись от улиц, упадут в восхитительное звёздное небо, и закружатся в безумном танце, а вместо домов, на наши улицы станут прилетать звёзды, и можно будет дождаться того момента, когда наши дома, наплясавшись, выстроятся в ровные ряды, разделив небо на широкие улицы, а наши, покинутые домами улицы, усеявшись звездами, предстанут в образе звёздного неба, и тогда наш прекрасный город будет издали похож на мираж, а все жители будут порхать как птицы по широким небесным улицам.
Но чёрное лохматое одеяло не свалилось с нашего города, и мечты канарейки не успели сбыться, так как окно скрипкиной комнаты, наконец-то, распахнулось, и ворона Варвара, вырвавшись из томных объятий нечистой ночи, влетела в комнату, держа в своих когтях полиэтиленовый пакет с висящей на нём вверх тормашками канарейкой.
Волшебник с улицы Чудес одной рукой взял у вороны Варвары пакет, а другой рукой осторожно оторвал от пакета канарейку, которая истерично защебетав: «Самовар летит! Самовар летит!», потеряла сознание. Волшебник положил канарейку на диван рядом со скрипкой, и, достав из пакета банку со смесью из трав, прищурился, пытаясь прочесть корявый почерк старухи-пророчицы, но когда он, наконец, понял, что было написано на банке, он решил не оглашать название смеси из трав, посчитав, что это название будет, не совсем правильно истолковано собравшимися в доме у скрипки гостями, и может вызвать бурную дискуссию, которая захлестнёт эмоциональные души наших жителей, и торжественность события по поводу, которого они собрались, будет изрядно подпорчена.
«Берточка! Сладкая моя, очнись!»- запричитала, разволновавшись, скрипка, и её струны, завибрировав, издали пронзительный душераздирающий звук.
Простите меня, из моего повествования вы уже давно знаете нашу талантливую канарейку, но по моей вине, вы даже и не догадывались, что её зовут Берта. И я ещё раз прошу у вас прощения, за то, что и в дальнейшем я всё равно буду называть её просто канарейкой, потому, что я терпеть не могу имя Берта.
Но теперь, когда я признался вам в своей неприязни к имени Берта, у особо въедливых исследователей моей летописи, несомненно, возникнет вопрос: « А?! Значит и у старухи-пророчицы есть имя?! И волшебников с улиц Печали, Времени и Чудес тоже можно было бы назвать как-то более пристойно, а не просто по названию улицы, на которой они живут?!»
Какого ответа вы от меня ждёте? Вы же и сами понимаете, что у всех у них, естественно, есть имена. Но дело всё в том, что в целях магической защиты имена волшебников, колдунов и колдуний необходимо скрывать. И поэтому я не имею никакого морального права называть их по именам, тем более что я являюсь Душой волшебника с улицы Печали, и первым кто может пострадать, буду я, а не его и без того несчастное тело.
И вообще, если начать так придираться к деталям, то можно дойти и до полного кощунства, и задать страшный вопрос: « А кто, в сущности, такой этот Артур Хаос? И так ли его на самом деле зовут? И нет ли здесь какого-нибудь подвоха?!
Меня в дрожь бросает от подобных вопросов. Хочется скорее нырнуть в подвал Брошенного Дома, где живёт скорпион Сашка, и забиться в самый тёмных угол, да ещё при этом желать того, чтобы вся поднятая при моём появлении в подвале, пыль, озлобилась, и, собравшись в единый комок, остервенело, рухнула, и покрыла меня пылью забвения.
Но вы думаете, я сам себе не задавал этот кощунственный вопрос: «Кто такой Артур Хаос?» Да и все жители нашего прекрасного города задавали себе этот вопрос. Мы даже точно не знаем, как его зовут, толи Хаос, толи Хаус. Ведь от этой одной буквы многое меняется, и не только в понимании, но главное в ощущении! Кому хочется жить в Хаосе? Никому! А все хотят жить в House, то есть в доме. Но он всего лишь один раз назвал своё полное имя, и мы, честно говоря, не расслышали, толи прозвучала буква «О», толи буква «У». И откуда, вообще, это имя Артур?! Может это намёк на короля Артура и его рыцарей Круглого Стола?! Ведь, как вы знаете, у нас в избе старухи-пророчицы стоит круглый стол, за которым любит попивать чаёк, небезызвестная вам, нечисть. А наша больно умная канарейка, вообще, высказала предположение, что имя это образовано из понятия Art house. Мы, конечно, не показали виду, что не знаем, что под этим сочетанием английских слов надо подразумевать. Но кактус Ваня перевёл нам каждое слово отдельно. Одно слово «Искусство», другое слово «Дом». Искусственный дом! Или дом искусств? А можно даже сказать, артистический дом! Нам, конечно, понравились эти возможные названия нашего прекрасного города. Но так ли это на самом деле? Мы до сих пор не знаем. Но как-то однажды, собрались жители нашего прекрасного города в самом его центре возле абрикосового дерева, которое, как вы помните, плодоносит вишнями, и после нескольких минут тягостных размышлений и шумных сумбурных высказываний, мы решили быть честными перед самими собой, и признались себе в том, что наши головы стонут от хаоса мыслей, а наши души просто утопают в хаосе чувств, и что как это ни прискорбно, и как не велико наше желание жить в House, но мы не вправе лгать перед собственными душами, и поэтому назвали наш прекрасный город таким загадочным и пугающим именем Хаос.
Ох! Всё настроение себе испортил этими туманными размышлениями о тайнах имён, а ведь я уже давно должен описывать то, что происходит сейчас в доме у скрипки!
И так, сразу же за старым подгнившим Дубом Корнеем, в комнату вошла запыхавшаяся Засохшая Яблоня, и, услышав душераздирающий звук Скрипкиных струн, бросилась к лежащей в обмороке канарейке, и, обняв бездыханное тощее тело канарейки своими сухими и без конца ломающимися ветками, Яблоня в одно мгновение оживила её.
И ожившая канарейка вновь истерично защебетала: «Самовар летит! Самовар летит!»
И все присутствующие в комнате гости разом повернулись к распахнутому окну, и увидели, как плавно, слегка покачиваясь, выплывает из тьмы сегодняшней нечистой ночи огромный самовар. Гости сразу же расступились, освободив пространство перед столом, и горбатый котишка, на несколько мгновений зависнув в воздухе, оглядел собравшихся гостей, вбирая в себя энергию удивления, струящуюся из их широко раскрытых глаз, а затем чинно поставил пыхтящий самовар на стол, рядом с кактусом Степаном.
Комар Иоанн, покинув правое ухо горбатого котишки, сделал пару кругов над головами и ветвями гостей, и наконец, приземлился на корявую толстую ветку подгнившего Дуба Корнея.
Скорпион Сашка слез с облезлого хвоста горбатого котишки, подбежал к Засохшей Яблоне, и, забравшись на неё, стал внимательно разглядывать гостей.
И тут в комнату со свистом влетел, взбудораженный полётом над ночным городом, кактус Ваня, он также как комар Иоанн, сделал два круга над головами гостей, и затем плавно приземлился на стол, попав в радостные объятия колючих веток кактуса Степана.
Волшебник с улицы Чудес, насыпав в большой фарфоровый чайник смесь из трав, и с трудом повернув краник самовара, стал наблюдать за бурной и клокочущей струёй горячей воды, вырывающейся из пыхтящего и довольного собой самовара. Гости притихли и с упоением слушали журчание воды, и вдруг невольно все разом шагнули и, встав за спиной волшебника с улицы Чудес, глубоко вдохнули, пытаясь ощутить запах заварки. Что в эти восхитительные секунды почудилось гостям? Какие струны души были задеты тонким почти неуловимым ароматом, медленно распространяющимся по комнате? Никто не успел осознать, потому что таинственная тишина в одно мгновение была уничтожена, и притом сразу с двух сторон. С одной стороны в окно влетел на своей метле дворник Терентий, а с другой стороны резко распахнув дверь, в комнату вбежал волшебник с улицы Времени с кружащейся над его всклоченной головой жирной мухой Анастасией.
«А вот и биограф паршивца Чародея со своей вечной спутницей Настенькой»- злорадно промяукал горбатый котишка, виляя своим облезлым хвостом, а затем заискивающе спросил почти шепотом: «Нас, завтра, что-нибудь интересное ожидает?»
«Завтра в нашем городе появится новый житель!»- торжественно заявил волшебник с улицы Времени.
«Как?! Значит завтра, вернётся Артур Хаос?!»- закричали все разом.
«Нет, этот новый житель будет найден старухой-пророчицей и паршивым котом Чародеем, и поселится в её избе»- спокойным и уверенным голосом произнёс волшебник с улицы Времени.
«З-з-зу-у-ткий пророк!»- громко прожужжала муха Анастасия, сев на голову волшебника, но почувствовав себя неуютно в его всклоченных волосах, тут же, взлетела и стремительно понеслась к скрипке, радостно жужжа: «З-з-здравствуй Скрипочка!»
«Здравствуй Настенька!»- пропела Скрипка, и её струны нежно зазвенели.
Дворник Терентий, поставив метлу возле окна, робко подошёл к дивану, где лежала скрипка, и нежно произнеся: «Родненькая моя», взял в руки скрипку и поцеловал её звенящие струны. После этого он сел на диван, держа на руках, как младенца, радостно звенящую скрипку.
«Ну, я сейчас заплачу»- прокаркала ворона Варвара, взмахнув своими чёрными крылами.
«По такому случаю, можно и поплакать»- поглаживая скрипку, вздохнул дворник Терентий.
«Давайте лучше пить чай, и слушать Скрипку»- сказал волшебник с улицы Чудес, разливая заварку по чашкам и стаканам.
И вновь зажурчал пыхтящий и довольный собой самовар. Он весь сиял от счастья, потому что впервые за три года выбрался в гости, ему даже захотелось сплясать на столе, но волшебник с улицы Чудес крепко держал его за ручку.
Взбудораженные гости стали разбирать наполненные чаем стаканы и чашки, и прихлёбывая свежезаваренный чай, пытались поудобней разместиться в маленькой скрипкиной комнатке.
Но мне не хватает буйства моего воображения, чтобы я мог описать, то каким образом в этой маленькой комнатке смогли поместиться и деревья, и люди, и животные, и птицы, и насекомые. И хотя среди гостей были волшебники, но никаких магических действий по расширению пространства скрипкиной комнаты, никто не производил. И при этом все разместились, не мешая друг другу и, чувствовали себя даже слишком комфортно.
Помимо старухи-пророчицы и паршивого кота Чародея в гостях у скрипки не было дракона Афанасия, и моего несчастного тела волшебника с улицы Печали, но зато все заметили, как в тёмном углу комнаты что-то слегка светилось, паря  над полом. Все сразу поняли, что это был неприкаянный дух жука Фёдора, но чтобы его не смущать все показали вид, что его никто не заметил.
Канарейка, привыкшая пить чай только из своей любимой японо-китайской фарфоровой чашки с суицидальными наклонностями, никак не могла примоститься к доставшемуся ей стакану, и тогда волшебник с улицы Чудес налил для неё чай в маленькое блюдце. И наша слишком уж образованная канарейка сразу вспомнила картину «Чаепитие в Мытищах», и трижды подув на блюдце, она усердно поклевала, поданный ей волшебником с улицы Времени кусочек сахара, а затем, вообразив себя купчихой, погрузилась в чаепитие, и как-то даже к месту раздался над нашим прекрасным городом бой часов в доме Артура Хаоса, он на помнил канарейке звон церковных колоколов, и она подумала, что для полной картины, не хватает гудка парохода доносящегося с реки, а если бы к этим звукам ещё присоединить стрекотание кузнечика и мяуканье кота, то можно было бы так и остаться в этом созданном образе, и никогда уже более не возвращаться в горемычную действительность. И в этот момент, и в правду, раздалось мяуканье кота, это горбатый котишка так выразил восторг от выпитого чая под названием «Возвращение блудного сына». А за ним и остальные гости стали, то довольно отфукиваться, то в блаженстве поскрипывать старыми сухими ветками, то весело попискивать, то томно каркать. И канарейке пришлось вернуться в действительность, и она, встрепенувшись, взлетела, и, сделав круг над головами гостей, села на плечо дворника Терентия.
И вот когда восторг от выпитого чая стал потихонечку выветриваться из голов и душ собравшихся гостей, скрипка, продолжая по-прежнему лежать в заботливых руках дворника Терентия, начала свой рассказ: « На чужбине я жила у Страшного Старика. Он научил меня петь, петь без помощи надоедливого смычка и музыканта. Старик писал Музыку, и Музыка его была живая. Она без конца носилась по комнате, играла с цветами, стоящими в горшках на подоконнике, а когда какой-нибудь цветок падал на пол и его горшок разбивался, она громко смеялась и дёргала его за испуганные дрожащие листья. Особенно она любила гоняться за мухой, и, подстраиваясь под её жужжание, Музыка начинала импровизировать, чем, конечно же, нарушала последовательность нот, созданных Стариком. Страшный Старик злился и уходил из дома, а Музыка выскакивала за ним на улицу, и больше никогда не возвращалась. На следующий день Старик создавал новую Музыку. И эта новая Музыка, как и прежняя, также носилась по комнате, сбрасывая горшки с цветами, и импровизировала под жужжание мухи. И, в конце концов, исчезала из нашего дома. И я не успевала полностью запомнить созданную Стариком Музыку, и поэтому мои песни были сделаны из обрывков мелодий. И я вечно плакала, и мечтала лишь о том, чтобы, созданная Стариком новая Музыка, жила с нами, и никогда не покидала наш дом. Но беспокойная Музыка, появляясь на мгновение в нашем доме, исчезала навсегда.
И вдруг Страшный Старик умер. Я осталась одна среди засыхающих в горшках цветов, и даже муха покинула дом. И рядом со мной поселилась Зловещая Тишина.
И вот я вернулась к вам, в наш прекрасный город. Но мне очень грустно, я не могу жить без Музыки. Мне так хочется найти Музыку, и, чтобы она никогда не покидала меня. Ох! Как жаль, что в нашем, таком удивительном городе нет композитора, или хотя бы музыканта».
«Да,- вздохнули все,- композитора у нас нет».
«И музыканта нет»- прожужжала муха Анастасия.
И все повторили: «И музыканта нет».
«Иванушка,- печальным голосом снова заговорила скрипка, обращаясь к кактусу Ване, и её струны завибрировав, издали еле различимую грустную мелодию,- я так давно не слушала твой рассказ о комнатном цветке, с которым ты был знаком, когда жил в столице. Я часто вспоминала об этом странном цветке. Мы с ним чем-то похожи, он, как и я, хотим невозможного. Иванушка, я тебя очень прошу, прочти нам сейчас этот рассказ».
Кактус Ваня заёрзал в своём горшке, и, засмущавшись, сказал: «Так у меня же нет с собой рукописи».
«Не придуривайся, Ванька!- возмущённо промяукал горбатый котишка,- Ты же свой рассказ наизусть выучил! Давай рассказывай! А мы все ещё раз поплачем над этим непутёвым цветком». И горбатый котишка, виляя своим облезлым хвостом, подошёл к самовару и налил себе ещё чаю.
И все остальные гости, последовав его примеру, наполнили свои стаканы и чашки. Только канарейка не шелохнувшись, продолжала сидеть на плече дворника Терентия, она вдруг вспомнила свою прошлую жизнь в столице, и ей стало так грустно на душе, что она подумала: « А не спеть ли дуэтом со скрипкой какую-нибудь душещипательную песню, и самой обливаясь слезами, заставить плакать всех собравшихся гостей. И тогда из-под чёрного лохматого одеяла сегодняшней нечистой ночи будет доноситься рёв и журчание струящихся слёз, и вдруг нас кто-нибудь услышит, и, придя на эти звуки рыдания, сбросит чёрное одеяло ночи с нашего города, и увидит наши неприкаянные души, и расскажет о нас всему миру, и возможно услышит обо мне художник, в доме, которого я жила, и, разыскав, заберёт меня в свою огромную столичную квартиру».
А пока наша чувствительная канарейка прибывала в своих мыслях, кактус Степан, сказав кактусу Ване: «Да, не стесняйся ты», погладил его большую голову своими колючими мясистыми ветками, и крепко обнял его. Кактус Ваня продолжая смущаться, опустил глаза, и ещё раз поёрзав в своём горшке, начал рассказывать:
« Внезапно нагрянувшее утро вырвало из темноты пустынный двор, окружённый серыми угрюмыми домами. Одинокая машина, покрытая грязным выцветшим чехлом, стояла в огромной луже среди островков из кирпичей. Три молчаливых дерева наблюдали за тем, как маленький худенький тополёк разламывал асфальт и что-то лепетал своими крошечными зелёными листочками.
Тишина растворилась, и хриплый лай серенькой собачки разбудил комнатный цветок.
« Не знаю, что может быть невыносимее жизни на подоконнике,- возмущался разбуженный цветок, раскачиваясь в горшке и размахивая листьями,- и пускай окна будут чисто вымыты, и пусть меня поливают не просто водой, а чаем, и каждую весну пересаживают в свежий грунт. Но мне всё это невыносимо! Невыносимо!
Я прекрасно знаю, что меня любят, и если я засохну, то обо мне будет плакать моя хозяйка. И всё-таки не могу! Не могу так жить!
Шесть лет живу на одном и том же подоконнике, шесть лет созерцаю эту комнату с её, не меняющейся обстановкой, с её до блеска вымытыми полами. Хоть бы какой-нибудь клочок паутинки с паучком висел под потолком, и то уже было бы как-то веселее жить. Хоть бы за окном было бы что-нибудь интересное. Так ведь нет! Каждый день приходиться смотреть на грязную серую стену соседнего дома. Невыносимо!
Впрочем, у меня хорошая хозяйка, и я её очень люблю. Поливая меня, она часто плачет и говорит: « Милый мой цветочек, хороший мой цветочек, кроме тебя у меня никого нет в этом мире». И снова плачет и плачет. Я, только живя у неё, узнал, что слёзы оказываются солёные.
Моей хозяйке 34 года, и у неё нет ни детей, ни мужа. Живём мы совершенно одни. Раньше, бывало, приходила к нам её школьная подруга, весёлая белокурая с искусственным цветком на платье. Она всегда громко тараторила, а потом вдруг как бы спохватившись, убегала, оставляя после себя невыносимый запах роз. Терпеть не могу эти злые и неискренние цветы! Но вот уже года два, школьная подруга отчего-то не появляется.
А месяц назад к нам пришёл мужчина! Я так удивился. Это был первый мужчина за всё время, пока я здесь живу.
На вид ему было лет 35-40. Длинные немного вьющиеся волосы чуть-чуть касались плеч. Красивый лоб с залысинами. Его серые глаза смотрели сквозь очки, и казалось, излучали свет, наполненный огромной добротой и нежностью.
Я сразу же полюбил его. И каждый раз, услышав его голос в коридоре, я старался придать себе весёлый вид, а порой даже и смешной.
Он входил в комнату, всегда чуть-чуть стесняясь, но мгновенно преображался в беспечного смеющегося человека, и, подходя ко мне, восклицал: «Вы сегодня прекрасно выглядите!»
Моя хозяйка, не сомневаясь в том, что эти слова относились к ней, отвечала: «Да, ну, что вы».
Я же в свою очередь был уверен, что этот комплимент был в мою сторону, и, пошевелив листиками, кивал на соседний серый дом, как бы говоря: «Разве можно прекрасно выглядеть на таком фоне».
Но мы с хозяйкой были очень довольны, что он снова пришёл к нам в гости.
Он был художником, и поэтому с каждым своим приходом приносил какую-нибудь картину. Иногда он вешал её на стену, а иногда просто оставлял на столе. За месяц он принёс к нам картин десять.
На них были изображены какие-то лица, разные совершенно обычные предметы, а на одной из картин была изображена ваза с цветами, но самое удивительное и странное было то, что все эти предметы, цветы и лица были всегда нарисованы на голубом фоне.
Однажды моя хозяйка спросила его: «Отчего это у вас на всех картинах голубой фон?»
Он улыбнулся и ответил: « Это небо. Я всегда всё рисую только на фоне неба. Понимаете, я стремлюсь писать предметы такими…», но тут он вдруг замолчал, и стал пристально смотреть на меня. С его лица исчезла улыбка, а глаза смотрели в каком-то испуге. Постепенно испуг сменился выражением жалости, и его глаза наполнились слезами.
« Что с вами?!»- заволновалась моя хозяйка.
« Нет, нет, ничего»- ответил художник, отвернувшись от меня. Затем он встал и быстро попрощавшись, ушёл.
Моя хозяйка долго потом смотрела на меня и на соседний серый дом, но так ничего и не поняла.
А всё было очень просто.
Я проплакал всю ночь. Наутро, поливая меня, хозяйка заметила капельки на моих листочках и на лепестках, и воскликнула: « Как странно, будто роса!»
Я не знаю, что такое роса, и какая она на вкус, но если бы моя хозяйка попробовала на вкус эти капельки на моих лепестках, то она бы узнала, что это слёзы.
А на следующий день, снова пришёл художник и принёс картину с название «Утро», на которой было изображено много жёлтых цветов устремляющихся в небо.
Моя хозяйка, рассматривая картину, спросила: «А эти голубенькие пятнышки, роса?»
«Да»- ответил художник.
И снова роса! Да, что ж это такое, в конце концов! Почему у меня не бывает росы. Я тоже хочу быть утром в росе, а не в слезах!
Художник подошёл ко мне и дотронулся до моих листочков. Он смотрел на меня так грустно, что я чуть не расплакался. Вот было бы стыдно!
«А вы представляете,- сказала моя хозяйка,- сегодня утром на моём цветке была роса. Невероятно!»
«Нет, вы ошиблись, это была не роса,- ответил художник, поглаживая мои листья, и добавил,- знаете что, давайте ваш цветок…», но он опять не договорил, и, попрощавшись, ушёл.
А ночью мне приснился восхитительный сон. Мне снилось, что я живу не в комнате, а на огромном лугу под настоящим голубым небом, и вокруг меня растут синие, красные, жёлтые, фиолетовые цветы, и все они смеются, поют и танцуют, радуясь большому нежному солнцу.
Но вдруг небо стало серое, и пошёл дождь.
Я проснулся. Хозяйка поливала меня чаем.
Испортить такой сон! Никогда ей этого не прощу.
А художник очень долго не приходил к нам.
Я скучал, и целыми днями смотрел на его картину, где были нарисованы жёлтые цветы на фоне неба. И каждый раз засыпая, я надеялся вновь увидеть во сне голубое небо и огромный луг с весёлыми цветами. Но часто мне вообще ничего не снилось, а если и снилось, то это была моя ненавистная комната с окном, выходящим на серую стену соседнего дома.
И вот в один из тоскливых мрачных вечеров к нам вновь пришёл художник. Я по-прежнему стоял на своём подоконнике и смотрел сквозь залитое дождём оконное стекло на искажённые очертания соседнего дома, и молил Небо, чтобы оно, вообще, уничтожило этот противный серый дом. А когда я повернулся к художнику, то увидел у него в руках картину. Он показывал её моей хозяйке, а потом он повесил её на стену немного повыше картины с жёлтыми цветами.
Не может быть! Так ведь это же я! Или не я? Нет, я! Но почему не на фоне голубого неба?! Почему он нарисовал меня на фоне грязно-серой стены?! А что это за голубые точки на моих лепестках? Роса?
Тут мои размышления прервала моя хозяйка, сказав: «Ну вот, а сами говорили, что у комнатных цветов не бывает росы!»
Художник, грустно посмотрев на меня, ответил: «Нет, это не роса. Это слёзы».
«Так значит, вы думаете, что мой цветок плакал?!»- удивившись, спросила моя хозяйка.
«Да» - ответил художник. Он подошёл ко мне, и я ощутил какую-то странную энергию, которую он излучал. Мои листья невольно зашевелились в волнах этой удивительной энергии, и я понял, что моя жизнь сейчас изменится, и я весь задрожал в предчувствие чего-то неведомого, но прекрасного.
«Подарите мне этот цветок» - произнёс он слова, от которых я, не выдержав, заплакал. И с моего лепестка скатилась слеза.
«Но у меня кроме него…, но я люблю его…» - засмущалась моя хозяйка.
«Подарите, я вас очень прошу» - умолял художник.
И моя хозяйка, больше не говоря ни слова, подошла к окну, взяла меня, и отдала в руки художника.
Художник, поблагодарив мою хозяйку, унёс меня из этой ненавистной комнаты с окном, из которого можно было увидеть только серую стену соседнего дома.
Не знаю, но мне отчего-то совсем не было жалко мою теперь уже бывшую хозяйку.
Дождь кончился. Мы шли по мокрой улице, и я не мог надышаться свежим слегка прохладным воздухом, и не мог насмотреться на голубое с большими облаками небо. Я ощущал на себе тёплое дыхание художника, и мне стало так весело, что захотелось смеяться.
Мы прошли мимо витрины цветочного магазина, где стояли измученные, завёрнутые в целлофан гвоздики. Бедные гвоздики, им так недолго осталось жить, но главное, что они умрут не под огромным голубым небом, а в душных квартирах. Какая страшная у них жизнь! Родиться и прожить в теплицах, и умереть в доме у чужих людей.
Потом мы с художником ехали в метро. А затем целый час ехали на электричке, и вот, наконец, мы вышли на какой-то пустынной станции, и направились к лесу.
В лесу художник нашёл опушку, усеянную разными яркими цветами, и, пересадив меня из горшка в землю, сказал: «Ну вот, поживи здесь, пока тепло, я ведь знаю, что ты мечтал жить среди диких цветов под огромным голубым небом. А я тебя буду навещать».
И художник ушёл.
Сначала мне было немного не привычно, но окружённый маленькими весёлыми цветами, я быстро забыл о своём безрадостном прошлом, и затанцевал вместе с ними под тёплым нежным ветерком, под прелестные песни птиц.
А когда наступила ночь, небо покрылось чёрными тучами. Стало душно. И вдруг сверкнула молния. Цветы на опушке задрожали, и на нас обрушился дождь с градом…»
… Через неделю в лес вернулся художник, и увидел сломанный и уже высохший цветок».
«Ну, Иван, и навёл же ты тоску»- вздохнул Дуб Корней, скрипя сухими ветвями.
Скрипка плакала, её струны жалобно звенели, и лишь крепкие объятия дворника Терентия, и тепло его ласковых рук, которые слегка раскачивая скрипку, как бы убаюкивая её, не давали возможности чувствительной скрипке разрыдаться горючими слезами.
« И с какой это стати, ты в своём рассказе убил несчастный цветок, - возмутилась ворона Варвара,- может быть, он в том лесу прожил долго и счастливо. Ты же продолжал стоять на подоконнике в доме у этой горемычной девушки, и от зависти, придумал такой трагический конец этой истории!»
«Ничего я не придумывал. Через две недели после того, как художник забрал от нас цветок, он пришёл и всё нам рассказал, как нашёл сломанный и высохший цветок, и как, даже, вырыв ямку, закопал его»- оправдывался кактус Ваня, нервно ёрзая в своём горшке.
«Да, успокойтесь вы, - вмешался в разговор литературный критик комар Иоанн, - это же чистой воды притча. Если ты родился комнатным цветок, то и живи в доме, или в дендрарии, в теплице, и нечего мечтать о жизни там, где тебе жить не положено. А он, глупец, этого признать не хотел, вот и поплатился».
«Правильно излагаешь, Иоанн, - влез в разговор горбатый котишка, наливая себе чай в стакан, - вот у нас в избе уже год живёт фарфоровая чашка, и всё никак не может успокоиться. Ей, видишь ли, такой утончённой иностранке, не в радость жить среди наших русских гранёных стаканов. И вот она, чуть ли не ежедневно, пытается покончить жизнь самоубийством. Я, конечно, всё понимаю, японская кровь течёт в её жилах, самурайские традиции терзают её душу, но в её жилах также и китайская кровь есть, а китайцы народ рассудительный, покладистый, и поэтому у этой фарфоровой чашки есть все возможности приспособиться к новым условиям, ведь никто же, её, обратно на восток не отвезёт».
«Ох!» - только и смогла прощебетать, расчувствовавшись, канарейка.
«И где ж ты, облезлый кот, нахватался таких познаний?!» - удивился волшебник с улицы Времени.
«А нам, по вечерам за чаем, канарейка лекции читает о культурах разных народов, вот в нутро вместе с чаем и залезает всякая всячина» - отхлебнув чаёк, улыбаясь, промяукал горбатый котишка, а затем добавил: « А что касается этого цветка, с которым был знаком наш Ваня, так я думаю, надо нам в парке Тоски поставить ему памятник. Из камня канарейка нам выдолбит цветок. И будет у нас парке каменный цветок стоять».
«Не кощунствуй» - прокаркала ворона Варвара.
«А я разве кощунствую? Он же погиб при исполнении своей мечты. Значит он герой» - не унимался горбатый котишка.
«Как жаль, что он не попался на глаза Артуру Хаосу. Жил бы сейчас в нашем городе, и веселился бы в парке Тоски» - вздохнув, проскрипела Засохшая Яблоня, уронив ещё одну сухую веточку.
« А давайте попросим Артура Хаоса, - упорно продолжал фантазировать горбатый котишка, - чтоб он в парке Тоски высадил аллею из комнатных цветов, ведь наверняка, таких мучающихся в квартирах цветов можно много найти в том покинутом нами мире».
«И они будут каждую ночь гибнуть?! Это уж какое-то жертвоприношение получается в память об одном непутёвом цветке!» - вмешался в разговор волшебник с улицы Чудес.
«С чего это они у нас будут гибнуть?! У нас же вечное лето! Мы живём под тёплым и солнечным небом мечты Артура Хаоса!» - допивая свой чай, громко промяукал горбатый котишка.
«Неужели вы считаете, что когда всё хорошо в жизни, тепло и сытно, то это и в правду, хорошо?» - вдруг грустно зазвенев струнами, спросила Скрипка, и, не дожидаясь ответа, продолжила: « В том мире, где я была всё это время, действительно очень страшно, и очень больно жить, но зато в том ужасном мире живут все ноты, и только через боль, они могут складываться во множество мелодий, и появляется Музыка, которая заставляет тебя не только плакать, но и радоваться! А в нашем городе тепло, и светит нежное солнце, и жить здесь совсем не страшно, и все жители друг друга чувствуют и понимают, но Музыки нет, и только через каждый час раздаётся бой часов из квартиры Артура Хаоса, похожий на колокольный звон».
«Ну, что ты такое говоришь, Скрипочка, - вступил в разговор дворник Терентий, нежно поглаживая, Скрипкины струны, - можно подумать, что ты всё-таки жалеешь, что вновь вернулась к нам. И что тот отвратительный мир тебе роднее и ближе, чем нежный и сострадательный мир души Артура Хаоса. Я же не на секунду не жалею о том мире. Однажды, когда я жил ещё в том мире, мне приснился сон. Вхожу я в биотуалет, и вижу образ мира, в котором я жил, плавающим в химическом растворе среди человеческих испражнений, и я попытался вытащить его оттуда, но мир, измазанный испражнениями, выскальзывал из моих рук, не желая быть спасённым, я, же вновь и вновь пытался достать его, но он упорно выскальзывал из моих рук, и, наконец, мир, спокойно плавая в невыносимо пахнущих испражнениях, говорит мне: «Успокойся, и не корчи из себя Спасителя. Предназначение человека заключается в том, чтобы придти в этот мир, нагадить на него, и довольным, уйти». Как было мне дальше жить, после того, что я увидел и услышал?! И тут появился Артур Хаос и предложил мне поселиться в его городе, сказав: «В моём городе нет дворника, не смог бы ты следить в нём за чистотой и порядком?» И я согласился, и теперь вот стараюсь изо всех сил держать в чистоте и порядке наш прекрасный, хоть и неуправляемый Хаос».
«И это ты называешь порядком?! – проскрипел старый подгнивший Дуб Корней, - Я, во вчерашнее пыльное утро, тобой сотворённое, пообломал несколько своих веток, пробираясь в этом пыльном тумане!»
«Ох! – горько вздохнул дворник Терентий, - Лучше и не вспоминай! Сорвался я вчера, такая меня охватила ненависть при виде псины Антихриста, так мне захотелось, чтоб он набил себе шишек, летая в пыли по нашему городу! Но ему хоть бы что! А некоторые жители нашего города пострадали. Особенно досталось волшебнику с улицы Печали, хотя и здесь, больше виноват всё тот же пёс Антихрист».
«А я и думаю, почему это, волшебник с улицы Печали не пришёл ко мне в гости? Как он? Всё такой же грустный?» - спросила Скрипка, зазвенев струнами.
«А с чего ж ему веселиться, если он живёт на улице Печали?!» - прокаркала ворона Варвара.
«Ты же ещё не знаешь, Скрипочка, он ведь начал писать летопись нашего города. Мне об этом паршивый кот Чародей рассказал. Он видел рукопись» - таинственно промяукал горбатый котишка.
«А зачем? Обо всех же событиях в нашем городе можно узнать из романа волшебника с улицы Времени» - удивилась Скрипка.
«Но это не совсем так, - возразил волшебник с улицы Времени, - я описываю лишь исторические факты, ну, правда, ещё и те события, которым предстоит случиться в ближайшем будущем, и то лишь те, которые каким-либо боком относятся к жизни паршивого кота Чародея. А летопись – это всеохватывающее и всепроникающее произведение…»
«Вот, именно, всепроникающее, - перебила его канарейка, - лезет, куда не следует, копается в наших душах! Я вот тут на днях, нашла перевод слова «Летопись» на другие языки. По-английски получается “The annals”, а по-французски “Les annales”, вы только прислушайтесь, и поймёте, что это напоминает, срам, да, и только! Ему ли, с его вечной депрессией, браться за описание наших поступков, анализировать наши, до краёв наполненные эмоциями, действия. А затем, он в своём бесстыдстве, дойдёт до того, что сделает заведомо ошибочные выводы, которые, конечно же, дискредитируют нас в глазах всего мира!
Нет! Вы только послушайте, какую околесицу она несёт! А главное, какая ужасающая несправедливость! Оказывается, волшебник с улицы Печали пишет «Летопись Хаоса», это то, несчастное и никчёмное тело, которое или валяется на кровати, или тупо сидит у распахнутого окна и глазеет на унылый облик улицы Печали, является виртуозным, и глубоко проникновенным писателем! Что ж, пожалуйста, валите на это никчёмное тело лавровые венки, хвалите его, а можете даже и поругать. А я его неприкаянная Душа, не узнанная даже такими чуткими жителями нашего прекрасного города, как Засохшая Яблоня и кактус Ваня, буду, подобно неприкаянному духу жука Фёдора, носиться по нашему городу, и писать, писать и писать свою «Летопись Хаоса».
Всё! Хватит слушать эту болтовню голов, одурманенных чаем под названием «Возвращение блудного сына». Тем более что мне так до конца и непонятно, эта блудная дочь - скрипка, рада, что вернулась в наш прекрасный город, или она собирается теперь лежать на диване и ныть, мучая наши уши стоном своих, необласканных музыкантами, струн.
Нечистая ночь подходила к концу. Чёрное лохматое одеяло, которым был укрыт наш город, уже выцвело, и имело неприглядный грязно-серый вид. Разношерстные гости, что провели эти ночные часы в доме у неожиданно вернувшейся Скрипки, все как-то разом зашевелились и зашумели. Подгнивший Дуб Корней, дёргая кран самовара, пытался разбавить водой остатки заварки, но усталый и опустошённый самовар отказывался ему в этом помочь. Скорпион Сашка давно уже крепко спал на корявой ветке Засохшей Яблони. А комар Иоанн уже несколько минут летел над крышами нашего города, потому что как только разговор зашёл о волшебнике с улицы Печали, его совесть, погружённая до этого в глубокий, чуть ли, не летаргический сон, резко проснулась, и укусила Иоанна за самую его душу, но на этом не успокоившись, совесть начала остервенело грызть несчастную душу комара, и всё потому, что Иоанн не проявил должного сострадания к ближнему своему, я имею ввиду, волшебника с улицы Печали, и неосмотрительно покинул его после такого драматического для волшебника, дня, и тем более, он не имел права оставлять его один на один с этой бездарной мышкой-писательницей, которая, наверняка, всю ночь читала ему вслух, свою новоиспеченную повесть о засохшем куске сыра. Но как только Иоанн вспомнил об этой бессовестной словоплётки, угрызения совести, бушующие в его чреве, резко поутихли, а уж, когда комар Иоанн вспомнил о своей миссии, заключающейся в том, чтобы поддерживать чистоту и высоту литературного языка, то жажда крови окончательно потопила угрызения совести и чувства сострадания к ближнему в его крошечном тельце. И от этой резкой перемены ценностей, жалобный писк, исходящий от летящего над нашим прекрасным городом комара, сменился на жужжание, которое достигло такой зловещности, что уже не походило, скажем, даже на жужжания старого толстого шмеля, а больше напоминало шум издаваемый роем разъярённых пчёл, после того как медведь разломал три, или нет, четыре улья.
Мне, честно сказать, стало жалко несчастную мышку-писательницу, ведь, она же, в сущности, невиновата в том, что заразилась вирусом писательства, и почему это, комар Иоанн, толком не разобравшись, с первого же, дебютного рассказа мышки, повесил на неё ярлык графоманки. Не справедливость, да, и только.
А шум сопровождавший полёт комара достиг своего апогея как раз, в тот момент, когда Иоанн пролетал над прудом. И это душераздирающее жужжание, естественно, разбудило мирно спящего в водах нашего пруда дракона Афанасия, и он, высунув из воды свою страшную, но до жути, печальную голову, ошарашено вертел ей, пытаясь разобраться, откуда же, мог исходить этот зловещий шум, но, конечно же, он не мог увидеть на фоне серого выцветшего одеяла уходящей ночи маленькое зловредное насекомое, и от этого дракона Афанасия обуял такой ужас, что он, вздрогнув всем своим огромным туловищем, подпрыгнул, расплёскивая по улицам нашего города солёную воду из пруда, а затем нырнул на самое дно пруда, и, распластавшись там, зарыл голову в песок.
А в доме у Скрипки, из гостей оставались, только горбатый котишка, канарейка и кактус Ваня. Канарейка своим беспрерывным щебетанием, слегка напоминающим какую-то песню, пыталась спровоцировать Скрипку на то, чтобы она ей саккомпанировала, но Скрипка, погрузившись в размышления над своей дальнейшей судьбой, была охвачена грохочущей бурей трагических звуков, схожих, пожалуй, со звучанием музыки Вагнера, что естественно, никак не сочеталось с канареечной песней.
Кактус Ваня, наконец, вырвавшись из колючих объятий кактуса Степана, пообещал ему, что будет чаще прилетать к нему в гости, и даже, попытается научить Степана летать в горшке по нашему прекрасному городу.
И вот, наконец, горбатый котишка, нежно погладив дрожащие струны Скрипки, тяжело вздохнул, а затем, положив пустую банку, на которой корявым почерком было написано «Возвращение блудного сына» в полиэтиленовый пакет, надел пакет на шею, левой лапой он обхватил горшок с кактусом Ваней, нежно прижав его к своему облезшему животу, а правой лапой обнял пустой и холодный самовар. Канарейка сразу поняла, что пора отправляться домой, и, сделав два прощальных круга над Скрипкой, она крепко уцепилась за жиденькую шерсть на спине горбатого котишки.
Горбатый котишка, ещё раз грустно взглянув на Скрипку, многозначительно скорчил свою взъерошенную морду, а затем, промяукав магическое заклинание, растворился в воздухе вместе с самоваром, кактусом Ваней и канарейкой. А в следующее мгновение вся компания материализовалась в избе старухи-пророчицы. Изба, покинутая на всю ночь своими жильцами, так обрадовалась их возвращению, что, не сдержавшись, несколько раз подпрыгнула на своих коровьих ногах. Но такое неосмотрительное выражение восторга, чуть было не спровоцировало фарфоровую чашку к очередной попытке самоубийства. Но канарейка, стремглав подлетев к любимой чашке, нежно обняла её крыльями.
Покинутая гостями Скрипка ещё несколько минут пребывала в грохочущей буре торжественных и трагических звуков, которые терзали её неприкаянную душу, но, наконец, подавив в себе эти, ни к чему хорошему не ведущие размышления, она оглядела свою маленькую и очень уютную комнату, и улыбнулась кактусу Степану, который уже давно настороженно наблюдал за ней, и в голову, которого, доводя его до дрожжи, лезли и лезли страшные мысли о том, что неугомонная Скрипка, вновь оставит его в полном одиночестве, бросив наш город. И тут Скрипка поднялась и, облокотившись на спинку дивана, задрожала всем своим стареньким поцарапанным корпусом, и я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, разглядывая Скрипку, ни как не могу взять себе в толк, почему же у неё такой старый и поцарапанный корпус, ведь на ней никто никогда не играл? И тут вдруг струны Скрипки без помощи смычка, который, да будет вам известно, потерялся ещё тогда, когда Скрипка жила в нашем городе со своим первым хозяином, который, как вы помните, не умел на ней играть. Хотя среди наших жителей упорно ходит слух, что смычок вовсе не потерялся, а просто ушёл от Скрипки, не желая больше видеть её вечно запылённый корпус, и выслушивать её нытьё, от которого, даже, кактус Степан, научившийся за свою жизнь выживать в невероятно трудных условиях, часто впадал в депрессию. И я думаю, что факт ухода от неё смычка, и спровоцировал её преждевременное старение, и появление царапин на её, надо отдать должное, красивом корпусе. Но простите, я отвлёкся. И так, струны Скрипки без помощи смычка стали издавать звуки, но сначала нельзя было уловить никакой мелодии, и лишь постепенно звучание струн обретало уверенность, и, наконец, через несколько напряженных, особенно для кактуса Степана, минут, полилась лёгкая, чарующая музыка, она не являлась цельным произведением, а состояла из обрывков мелодий, проще говоря, Скрипка исполняла попурри, которое началось с «Венгерской рапсодии» Листа, потом прозвучали несколько каприсов Паганини, а когда дело дошло до сороковой симфонии Моцарта, звуки музыки, наверное, оскорблённые тем, что маленькая комнатка Скрипки, не соответствовала грандиозности исполняемого произведения, вырвались из распахнутого окна, воспарили над крышами домов, и разлетелись по всему городу, сбросив грязно-серое дырявое одеяло с наших улиц, и прогнали нечистую ночь. И уже давно ожидавшее в парке Тоски пречистое утро, встрепенулось, и ворвалось в наш бесшабашный и прекрасный город.
Пустынны были наши улицы в эти первые часы пречистого утра. И меня, неприкаянную Душу волшебника с улицы Печали, потянуло на пустырь Одиночества. Нет, вы только не подумайте о том, что я принял решение навсегда покинуть своё несчастное тело. Просто на этой дороги смерти, которую проложили бывшие наши жители, ушедшие от нас навсегда, и которая замысловато петляет среди оставленных на пустыре вещей, уж так, я вам скажу, хорошо думается на разные серьёзные темы, что порой приходит сюда то один, то другой житель нашего города, и шатается по несколько часов, взад и вперёд по дороге смерти, и всё думает и думает о том, как же ему жить дальше. Вот и я сейчас, присев на старое дырявое корыто, ну прямо таки как старуха из сказки Пушкина, обернулся, и в раздумье уставился на свою прошлую жизнь, и увидел на шершавой поверхности моей жизни много трещин и разломов, и вспомнил, как из этих трещин вытекала когда-то раскалённая лава моей Души, сейчас, конечно, она уже давно застыла в виде чёрных неприглядных наростов, но когда-то, я помню, какие били из этих трещин фонтаны, порой согревая стоящих рядом, а порой и сжигая непрошенных зрителей. Ну, да ладно.
А ещё я вот, что подумал, вы, наверное, хотели бы взглянуть на карту нашего прекрасного города, для того, чтобы более отчетливо себе представлять все, описываемые мной передвижения героев моего повествования. И это вполне понятное желание. Но признаюсь вам откровенно, я до сих пор никак не могу составить карту нашего города, и не, потому что не хочу, а потому что не могу. Несколько раз я, находясь в своём несчастном теле волшебника с улицы Печали, принимался за составление карты, даже измерял количеством шагов некоторые наши улицы, особенно досконально изучил обшарпанные и побитые углы домов выходящих на улицу Печали. Но есть в нашем городе несколько переулков, которые никак не поддаются изучению и описанию, у нас их, попросту, называют  «закоулками души», и они всегда окутаны мрачным туманом. Однажды дворник Терентий попытался подмести эти «закоулки души», и пропал в них на несколько дней. Мы все, конечно же, переполошились, и ни у кого не хватало смелости, войти в мрачный пугающий туман, и отыскать заблудившегося в переулках Терентия, и вот уже, по-моему, на пятый день, когда все жители нашего города в волнении собрались на улице Неисполненных Желаний, в двух метрах от того места, где начинался таинственный туман, пёс Антихрист бесстрашно войдя в мрачные «закоулки души», через несколько минут, вывел из тумана, подавленного и не желающего ни с кем разговаривать, дворника. И лишь, благодаря чудодейственной силе настоев старухи-пророчицы, удалось вернуть Терентия в его прежнее жизнеутверждающее расположение духа. Но когда его спрашивали о том, что же, он такое, там, в «закоулках души» увидел, Терентий обычно, опускал глаза, и начинал, остервенело, мести своей метлой, наши, и без того, чистые улицы.
А если уж я сейчас вспомнил дворника Терентия, то на моём оправдывание перед вами по поводу моей не способности составить карту нашего города, можно поставить точку. А дело всё в том, что если вы вспомните тот момент моего повествования, когда дворник Терентий, будучи в гостях у старухи-пророчицы, читал найденный им недалеко от пруда рассказ под названием «Душа», и как наша больно умная канарейка высказала мысль о том, что этот рассказ написал Артур Хаос, сказав, что это для всех жителей наш город называется Хаос, а для Артура Хаоса, наш город является его Душой. А раз так, то глупое это дело, пытаться составить карту Души. И советую вам, не уделять особого внимания последовательности улиц и переулков, когда я описываю движение какого-нибудь жителя по нашему городу, а просто наслаждайтесь пребыванием в Душе Артура Хаоса, шатайтесь по нашему прекрасному городу, и пускай, в нём многое странно и непонятно. И это естественно, ведь Душа всегда будет оставаться загадочной, что для вас, что для меня.
И так сидел я на старом дырявом корыте, то озираясь на свою прошлую жизнь, изъеденную трещинами и покрытую колдобинами, то созерцая мрачные бездны своего нутра, то зачарованно любуясь извилистой дорогой смерти, по краям, которой было навалено столько полезных и нужных вещей, хотя полезны и нужны они лишь тем, кто ещё жив, а вот, что нужно тем, кто переселился жить в мираж соседнего города, я ответить не смогу, хотя кое о чём догадываюсь.
Но тут моё внимание привлекли две чёрные точки, летящие над пустырём Одиночества со стороны невидимого миража соседнего города. Они стремительно приближались ко мне, и уже через несколько мгновений, я понял, что это возвращаются с шабаша, старуха-пророчица и паршивый кот Чародей. Но вдруг они, резко остановившись, зависли над пустырём Одиночества, и несколько секунд что-то очень внимательно изучали, разглядывая поверхность пустыря, а затем они плавно приземлились, и скрылись от моего пронзительного взора. И я, оставив старое разбитое корыто, так похожее на мои раздумья, посетившие меня этим тихим пречистым утром, полетел, раздираемый любопытством, высоко поднявшись над дорогой смерти.
И наконец, я увидел то, что так гипнотически привлекло старуху-пророчицу и паршивого кота Чародея. Это, конечно, было невероятно даже для нашего города, в котором, как вы уже убедились, можно найти кого угодно, и что угодно, и при этом всё найденное вами будет способно и любить, и ненавидеть, и смеяться, и плакать.
И так, короче говоря, я увидел космическую летающую тарелку, правда, она, к моменту моего появления уже не летала, а валялась, на треть, зарывшись в землю, среди старых полусгнивших вещей, оставленных ушедшими от нас жителями. Рядом с тарелкой на ржавом перевернутом ведре сидел маленький пришелец, ростом примерно с нашего горбатого котишки, но он не был, ни горбатым, ни облезлым, и голова его, уж никак не походила на дикую и всклоченную голову нашего котишки, а наоборот, он имел стройное серенькой тельце, и гладкую серую голову с огромными красивыми глазами, заглянув в которые, я увидел всё звёздное небо, и Большую Медведицу, и Малую Медведицу, и Волосы Вероники, но особенно отчётливо было видно созвездие Малого Пса, и я сразу подумал о том, что видимо, в этом созвездии находиться его родной дом, ведь глаза – это зеркало Души, и в них невозможно скрыть, эту вечную тоску по дому.
Старуха-пророчица, подбоченившись молча, разглядывала пришельца, а паршивый кот Чародей, нахмурившись и также молча, медленно обошёл вокруг летающей тарелки, затем подойдя вплотную к пришельцу, он грозно спросил: «Один?»
«Да, я одинокий» - тихо и грустно ответил пришелец.
«Я тебя не спрашиваю, одинокий ты или женатый. Я тебя спрашиваю о том, сколько вас на этом космическом корабле к нам пожаловало?» - раздражаясь, продолжал допрос паршивый кот Чародей.
«Я одинокий странник во Вселенной» - дрожащим голосом произнёс пришелец.
«Успокойся, Чародей, - проскрипела старуха-пророчица, - ты, что не видишь, он потерпел аварию. И никакого вторжения тут нет».
«А может это инсценировка аварии. Я должен всё выяснить. Я сейчас в роли пограничника, и защищаю рубежи нашего города, - не унимался Чародей, и внимательно обнюхав пришельца, продолжил, - Я слышал о том, что вы способны телепатически общаться со своим Высшим Разумом, что вы все маленькие частички одного целого, и поэтому твои сородичи уже наверняка знают, что ты здесь. Так или не так?»
«Я когда-то был этой, как ты говоришь, маленькой частичкой целого. Но много лет шатаясь по Вселенной в полном одиночестве, я с годами стал отступником» - спокойно ответил космический странник.
«Это как понять?» - удивлённо спросил кот Чародей, сбросив устрашающую маску со своей морды.
«Ну, это когда всю жизнь носишь внутри себя Бога, привыкаешь, успокаиваешься, и вдруг в какой-то момент заглядываешь внутрь себя и видишь, что Бога там уже нет, и даже не можешь вспомнить, когда же потерял его» - ответил пришелец, глядя на паршивого кота своими огромными загадочными глазами.
«Интересно. А у меня внутри только одна тоска живёт» - вздохнул Чародей.
«Так и во мне, теперь, после потери Бога, тоска поселилась. И никто обо мне ничего не знает. Поэтому я и назвал себя одиноким странником во Вселенной» - сказал пришелец и тоже горько вздохнул.
«Ну вот, теперь, мне всё понятно, - завиляв своим пушистым хвостом, промяукал паршивый кот Чародей, и добавил, обнимая лапой пришельца, - Значит мы с тобой родственные души, и получается, что ты, теперь, не один. Пойдём, будешь жить в избе нашей доброй волшебницы». При этих словах он лукаво посмотрел на старуху-пророчицу, а затем продолжил: «А тарелку свою брось здесь. Когда наш город кто-нибудь навсегда покидает, то оставляет свои вещи на пустыре Одиночества. А ты получится, сделаешь тоже самое, только наоборот, чем подтвердишь истину, вычитанную мной из одной книги: «Голым придёшь в этот мир, голым и уйдёшь из него». А ты, чего всё молчишь, волшебница?» - повернувшись к старухе-пророчице, спросил Чародей.
«Эх, ну и болтун же ты, паршивец» - только и проговорила старуха-пророчица, и, взяв за маленькую ручку пришельца, повела его к себе в гости.
Они шли по извилистой дороге смерти, и каждый из них, нёс  в своей душе тоску, и хотя тоска паршивого кота Чародея, была совсем не похожа на тоску старухи-пророчицы, а тоска пришельца и вовсе имела инопланетную природу, и всё же я, кружась над ними, такими непохожими друг на друга, не мог сдержаться от слёз, потому, что смотря на них, я вспомнил случай из моей прошлой жизни, когда я ещё не покидал своё тело, а часто любил бродить в ранние утренние часы по пустынным улицам и дворам столицы, и как, однажды зимой, ко мне подбежала маленькая собачонка и стала тыкаться в мои меховые сапоги, и как ко мне подошёл маленький мальчик, который был отправлен родителями выгуливать в такую рань эту собачку, и как он сказал, обращаясь ко мне: « Не бойтесь. Просто его, как и меня тянет ко всему живому».
«А сколько же тебе, милок, лет?» - спросила старуха-пророчица, пытаясь хоть чем-то развеять гнетущую атмосферу, нависшую над дорогой смерти, по которой они продолжали идти.
«Пятьдесят» - тихо ответил пришелец.
«Ну, до старости ещё далеко» - натянуто улыбнулась старуха-пророчица.
«У нас на планете нет понятия «Старость», у нас есть только понятие «Ненужность» - ответил пришелец.
И паршивому коту Чародею, и старухе-пророчице, от услышанных слов стало как-то не по себе, будто их что-то вынесло в ледяной и зловещий открытый космос, и их съёжившиеся от холода души, потерявшие всякую надежду, схватились друг за друга, пытаясь хоть как-то согреться, и быстрее забыть, произнесённые пришельцем слова, но это оказалось невозможным.
И дальше они уже шли, молча, пока, наконец, не добрались до того места, с которого начиналась дорога смерти, и где заканчивалась улица Тяжёлых Воспоминаний, под которой, как вы помните, течёт несчастная речушка, заживо замурованная в трубу, только лишь за то, что она напомнила Артуру Хаосу загадочную реку Стикс.
«А вот и наша изба» - гордо произнесла старуха-пророчица, и остановилась от того, что пришелец, ухватившись ещё крепче за её руку, замер на месте, будто в землю врос. Он ошалело смотрел своими огромными глазами на живописно расписанные стены избы. Затем он, всё-таки выйдя из оцепенения, подошёл ближе к избе, и стал внимательно изучать сумбурно разбросанных по стенам диковинных персонажей из мифов разных культур, ему даже показались некоторые чудовища до боли знакомыми, и его очень заинтересовало то, каким же образом жителям этой планеты стало известно о существах с его планеты. Пришелец несколько раз обошёл вокруг избы потрясённый дикой необузданной фантазией художника, расписавшего эти стены. И я думаю, что он упал бы в обморок, узнав, что всё это намалевала какая-то худосочная канарейка. А когда он прикоснулся своей маленькой ручонкой к искусной резьбе, которая украшала наличник окна, изба, всё это время настороженно наблюдавшая за странным гостем, вздрогнула, и слегка присела на своих коровьих ногах, как будто приготовилась к прыжку. Пришелец, ну, никак не ожидавший того, что простая деревянная изба, окажется живой, с испугу телепортировал на то самое место, где начиналась дорога смерти.
Паршивый кот Чародей, грациозно помахивая своим пышным хвостом, медленно подлетел к ошалевшему пришельцу, и, обняв его, нежно промяукал: «Привыкай, ты ещё ни такое увидишь в нашем непредсказуемом и загадочном городе. Пошли лучше в дом. А то ты уже начал смущать нашу избушку своим неподдельным вниманием к прелестям её внешности».
И наконец, вся компания, поднявшись по скрипучим ступенькам крыльца, которое, как вы помните, должно было, по задумке волшебника с улицы Печали, выполнять также и роль трапа, но после того, как паршивый кот Чародей, проехавшись на нём вокруг избы, был охвачен тоской по дальним странам, старуха-пророчица приказала прибить крыльцо гвоздями к избе. Ну, это я так, к слову. И так преодолев крыльцо, старуха-пророчица открыла дверь и предложила пришельцу первым войти в избу. Пришелец оглянулся назад и с тоской посмотрел на пустырь Одиночества, где осталась его разбитая летающая тарелка, столько лет служившая ему единственным домом, и он ещё долго озирал взглядом своих огромных глаз безрадостную поверхность пустыря Одиночества, пытаясь отыскать на нём свой летающий домик, но так и не найдя его, мысленно попросил у него прощения, и обречённо вошёл в избу. И первое, что он увидел, была канарейка, лежащая на столе возле красивой фарфоровой чашки.
«Смотрите, у вас на столе лежит мёртвая птица, - удивлённо воскликнул пришелец, протянув свою худенькую ручку в направлении стола, а затем добавил, - Я могу оживить её, если, конечно, она не начала разлагаться».
«Типун тебе на язык. Она просто спит» - проговорила старуха-пророчица, взволнованно подбежав к столу, и осмотрев спящую канарейку.
«Садись за стол. Успокойся, у нас и без тебя волшебников хватает» - промяукал паршивый кот Чародей, помогая пришельцу взобраться на табуретку.
Пришелец успокоившись, сел на табуретку, и стал осматривать внутренность такой очаровательной снаружи избушки, но на этот раз он осматривал предметы, даже и не думая к ним прикасаться, так как понял, что избушка эта, очень нежная и чувствительная особа.
«А с чего это вы до сих пор все спите?! – громко промяукал паршивый кот Чародей, - мы вот с нашей доброй волшебницей всю ночь проплясали, а сил только прибавилось. Правильно, я говорю, хозяюшка?!»
«Молчал бы уж» - устало проскрипела старуха-пророчица, разжигая дрова в печки.
«Ну, чего вы шумите, - раздалось с холодной печки недовольное мяуканье горбатого котишки, - мы же только уснули».
«И где ж это вас носило всю ночь?!» - удивлённо спросила старуха-пророчица, наблюдая за тем, как разгорались дрова.
«Скрипка вернулась в наш город, и все жители были этой ночью у неё в гостях» - зевая и ёрзая в своём горшке, ответил проснувшийся кактус Ваня.
«Тоже мне, событие»- вздыхая, промяукал паршивый кот Чародей, и, вообразив в своей голове то, как эта непутёвая скрипка, может сейчас выглядеть, после целого года скитаний, и наконец, с трудом нарисовав в своём воображении жуткий и неприглядный облик скрипки, ещё раз вздохнул, и произнёс: «Надолго ли?!»
Но никто не ответил на этот вопрос. И кот Чародей, осознав бессмысленность разговора о дальнейшей судьбе непутёвой скрипки, обратился к пришельцу, сказав: «Вот взгляни хорошенько на этот, как тебе показалось труп канарейки, ведь это она расписала, так понравившуюся тебе, избушку. Несмотря на свой худосочный вид, она обладает могучим талантом живописца, и ещё обширнейшими знаниями в области культуры и искусства. Кстати, она написала рассказ о псине, который страдал тоской по родине. А ты годами носишься по вселенной, неужели тебя не тянет домой на свою планету?»
«Тянет, только я там никому не нужен» - грустно ответил пришелец.
«А причём здесь это?! Главное, чтобы тебе было что-то или кто-то нужен» - продолжал разговор паршивый кот, придавая ему оттенки глубокомыслия. Но тут вмешалась старуха-пророчица, сказав: «Подожди, милок, сейчас я тебе приготовлю чай из особой смеси, и ты забудешь и о родном доме, и о том, что ты некому не нужен, и станешь весёлым и счастливым».
«Весёлым то, он, может быть, и станет, а вот счастливым навряд ли» - не унимался паршивый кот Чародей, и замолчал, пытаясь отыскать в своей голове подходящие мысли, чтобы пофилософствовать на тему: «Что же такое счастье?» Но так и ничего путного не найдя, спросил пришельца: «А у вас на планете, что считается Счастьем, я имею в виду, с большой буквы?» 
Но пришелец, сделав вид, что не расслышал вопрос, встал на табуретку, и заинтересованно склонился над спящей канарейкой. И тут, толи от шума, толи от инопланетного дыхания пришельца, канарейка проснулась и открыла глаза, но она не увидела, того, что предполагала увидеть, я имею в виду, родную и привычную обстановку избы, а вместо этого, она увидела над собой огромное звёздное небо, которое жило в тоскливых и загадочных глазах пришельца. Канарейка ошарашено водила глазками по Млечному Пути, задерживая взгляд то на созвездии Орла, то на созвездии Лебедя, и не знаю, сколько бы её носило по бескрайнему звёздному небу, если бы, она случайно не увидела созвездие Чаши, и тут-то её глаза, покинув небо, стали искать любимую фарфоровую чашку, ей, вдруг померещилось то, что чашка разбилась. И канарейка, встрепенувшись, взлетела, но тут же, ударилась о голову пришельца, и упала на стол. И только сейчас она поняла, что никакого звёздного неба над головой у неё не было, а это были всего лишь глаза, огромные загадочные глаза какого-то неведомого существа, и она, испугавшись, истерично запищала, и, стуча крыльями по столу, пыталась вновь подняться и улететь куда-нибудь в тёмный угол избы. И вот тут канарейка ударилась о чашку, и в душе оскорблённой китаянки вновь взыграла японская кровь, и она, перевернувшись на бок, покатилась к краю стола, в решимости, раз и навсегда, покончить с этой невыносимой жизнью на чужбине. Но канарейка, резко взяв себя в руки, точнее, в крылья, взлетела, и камнем упала на край стола, преградив своим худеньким тельцем дорогу стремительно несущейся к смерти, чашки. И не в меру экзальтированная фарфоровая иностранка была вновь спасена для серой и беспросветной жизни среди русских грубых гранёных стаканов.
Когда же канарейка, совершив свой подвиг по спасению фарфоровой красавицы, успокоилась, она медленно поднялась, и стала ходить взад и вперёд по столу, при этом искоса поглядывая на пришельца, который к тому времени, уже опустился на свою табуретку. Не знаю, сколько бы могла продолжаться эта напряжённая молчаливая сцена, в которой каждый изучающе наблюдал друг за другом. И даже паршивый кот Чародей, так и не дождавшись ответа на свой вопрос о Счастье, не решался нарушить это молчаливое изучение, которое очень напоминало корриду, и хотя канарейку, уж никак нельзя было сравнить с разъярённым быком, Чародей всё-таки принял решение до поры до времени не вмешиваться, и понаблюдать, чем же всё это закончится.
И вот, наконец, канарейка, остановившись на середине стола, и внимательно вглядываясь в огромные глаза пришельца, в которых по-прежнему жило звёздное небо, спросила: «Ты кто?»
Пришелец не шелохнувшись, ответил: «Я одинокий странник. Я потерпел аварию, и мой космический корабль упал на пустыре возле вашего города».
«Как тебя зовут?» - строго спросила канарейка и сделала два шага по направлению к пришельцу.
«И» - тихо ответил пришелец.
«Это, что твоё имя «И»?» - удивилась канарейка.
«Да, - сказал пришелец, и добавил, - и оно не такое простое, как возможно вам показалось. Это особого рода вибрация, которая с огромной скоростью может перемещаться во Вселенной, и если бы я не стал отступником, и моё имя не было бы удалено из списка Живых, меня бы смогли услышать, и я был бы спасён. А, что касается вашего вопроса о Счастье, - продолжал говорить пришелец, повернувшись к коту Чародею, - То Счастье на нашей планете, как раз в этом и заключается, чтобы быть частицей Единого, а самая вершина Счастья, это когда полностью, без остатка, растворяешься в Едином. Для меня же, заражённого вирусом Одиночества, понятие Счастья стало, чем-то неопределённым, неясным, а значит, пока и недостижимым».
«Многое мне из твоей инопланетной речи не понятно, - тяжело вздохнув, промяукал паршивый кот Чародей, - но раз уж в тебе, как и во мне живёт тоска, и счастье нам с тобой не видать, как своих ушей, почему же, я эту мою беспросветную жизнь не хочу покидать? Что есть надежда, что нет надежды, а жить всё равно хочется. И почему эта истеричная фарфоровая чашка, купающаяся в безбрежной любви к ней нашей канарейки, чуть ли не ежедневно пытается спрыгнуть со стола и разбиться?»
«Когда я пребывал в Смерти, я видел перед собою Жизнь, и думал о Жизни, а когда я был выброшен в Жизнь, я стал видеть перед собой только Смерть, и думать о Смерти. И видимо твоя жизнь стала больше походить на смерть, и хотя ты считаешь, что у тебя уже нет никакой надежды, но на самом деле надежда в тебе есть, поэтому ты и думаешь о жизни, и ждешь, что она вот-вот придёт, а фарфоровая чашка вовсе никакая не истеричная, а просто живая, поэтому и думает о смерти и стремится к ней. Потому что как и в Жизни, так и в Смерти, есть Надежда» - ещё более запутанно ответил пришелец.
После такого ужасающего ответа, уже больше никому не хотелось ничего спрашивать. Канарейка взглянула на свою любимую чашку, и вновь испугавшись за её жизнь, подлетела к ней, и обняла её своими крылышками. Паршивый кот Чародей погладил свой мохнатый живот, повилял пушистым хвостом, и, не обнаружив на себе никаких признаков смерти, умоляюще посмотрел на старуху-пророчицу, когда же та, наконец, приготовит чай, после которого можно будет забыть всё на свете.
«Хотите я расскажу вам одну историю, которая случилась очень давно, и передаётся от одних пилотов к другим, уже став чуть ли не легендой, - продолжил говорить пришелец после короткого молчания, - В те далёкие времена наши космические корабли летали на жидком топливе. Я это сказал к тому, что именно жидкое топливо сыграло важную роль в этой истории. Называется эта легенда «Закат». И так слушайте.
Он был один на этой чужой холодной планете. Он лежал рядом с безжизненным искорёженным телом небольшого космического корабля, и смотрел на серое небо, пока не забылся сном.
Вокруг была голая мёртвая равнина с маленькими покрытыми льдом озёрами, похожими на разбросанные осколки огромного зеркала, которое неизвестно когда, и неизвестно кто уронил здесь.
Одинокая планета, ощутив тепло живого существа, ещё крепче прижалась к уснувшему гостю, и, улыбаясь, тоже заснула.
Они оба устали. Пилот от вечных скитаний. Планета от одиночества. И теперь, прижавшись к друг другу, они неслись во Вселенной, уснув беззаботным, почти детским сном.
Неизвестно сколько прошло времени.
Наконец пилот пошевелился и открыл глаза. Всё тоже серое небо висело над планетой.
«Видимо здесь не бывает ни восходов, ни закатов» - подумал он и вздохнул.
Планета вздрогнула.
«Что это?! Землетрясение?!» - испугался пилот, и, приложив ухо к земле, прислушался.
Внутри планеты что-то ритмично стучало.
«Как живая» - улыбнувшись, подумал он, и, поднявшись, посмотрел на горизонт.
На горизонте серое небо соприкасалось с чёрной землёй.
«Нет, так не должно быть» - произнёс пилот, и стал искать канистры в разбитом чреве своего корабля, а найдя их, наполнил горючим, и, погрузив на маленький вездеход, который, не был повреждён при аварии, поехал по пустынной планете.
Планета притаившись, следила за странными действиями своего гостя, ей было и страшно и интересно, она не понимала то, что же он собирается сделать.
А пилот всё дальше и дальше удалялся от своего разбитого космического корабля. И вот, когда его корабль превратился в маленькую точку на горизонте, он остановился, выгрузил канистры, и полил горючим небольшой участок земли, затем он, оставив одну канистру, наполненную горючим на земле, поехал обратно к своему космическому кораблю.
Вернувшись к безжизненному телу своего корабля, пилот достал лазерный пистолет, и, прицелившись в то место, где он оставил канистру с горючим, нажал курок.
На горизонте вспыхнуло красное зарево. И отражаясь в ледяной поверхности многочисленных маленьких озёр, этот искусственный закат охватил всю планету.
Планета снова вздрогнула и в её глубине, что-то ещё более учащённей застучало.
С этого момента, раз в сутки, одинокий гость делал на планете искусственные закаты.
Так прошло несколько дней.
И наконец, голодный умирающий пилот отвёз на горизонт последнее горючие. Возвращаясь обратно, он почувствовал, что теряет сознание, и с трудом обернувшись, направил пистолет на удаляющуюся канистру с горючим, и нажал курок.
Планета снова вздрогнула, но на этот раз, внутри её всё реже и реже раздавался стук, и, в конце концов, он смолк.
Миновав безжизненное тело космического корабля, маленький вездеход медленно полз по огромной холодной планете.
А на горизонте горел закат».
Кактус Ваня, сидя в своём горшке на подоконнике, шевеля иголками, плакал. Канарейка, продолжая обнимать крылышками свою любимую чашку, грустно смотрела на звёздное небо, которое по-прежнему жило в огромных загадочных глазах пришельца.
Горбатый котишка, заинтересовавшись рассказом, понял, что ему уже не удастся заснуть, и, спрыгнув с печки, нутро, которой только-только стало отогреваться, и обрадовавшаяся печка, уже готова была подарить своё тепло худенькому облезлому котишке, но котишка, пренебрёг душевным порывом печки, и, сделав два прыжка, очутился на табуретке, рядом с пришельцем. Когда же прозвучали последние слова рассказа, и наступила тишина, которая, как известно, всегда наступает после того как отзвучит произведение искусства, а в головах слушателей не возникало никакого сомнения в том, что они прослушали не просто историю гибели пилота космического корабля, а соприкоснулись с чем-то большим, чем просто история, и если головы слушателей, что-то и недопонимали, то их чувствительные души поняли всё, и пребывали в потрясении.
Но горбатому котишке этого было недостаточно, и он решил кое в чём разобраться, для этого он встал на табуретку и заглянул в загадочные глаза пришельца, но увидев в его глазах бескрайнее звёздное небо, на котором слишком уж ярко светилось созвездие Малого Пса, он, испугавшись снова сел на свою табуретку, но вопросы, которые раздирали его душу, всё же, заставили его нарушить торжественную тишину, безраздельно властвующую в избе, и горбатый котишка искоса поглядывая на пришельца, спросил: «Но если этот космонавт умер на планете в полном одиночестве, то откуда же, вам стало известно, что он на ней вытворял в свои последние дни жизни?»
«Через месяц после его аварии спасательный корабль прилетел на ту планету, и пилоты обнаружили его дневниковые записи, и видеозапись искусственных закатов. Все были потрясены тем, что он вместо того, чтобы согреваться, сжигая по чуть-чуть горючие, и пытаясь, таким образом, дождаться спасателей, создавал закаты, которых эта планета может быть никогда не видела, может быть у неё никогда и не было звезды, которая хотя бы изредка освещала и согревала эту маленькую планету, а может она вообще была астероидом. Всё это было очень давно. Но именно тогда и был написан этот рассказ одним из пилотов, а с годами рассказ превратился в легенду, а имя писателя было забыто» - ответил пришелец и печально поглядел в окно, но как только горбатый котишка, вздохнув, хотел промяукать следующий вопрос, пришелец, кое-что, вспомнив, вновь стал говорить: « Я когда впервые услышал эту легенду, был потрясён ещё тем, что та планета была как будто бы живая, и к тому же, как я уже вам говорил, не имевшая своей звезды, своего солнца, которое согревало бы её. И размышляя об этом, я написал сказку. Хотите, я её тоже расскажу вам?»
«Нет, подожди, я ещё не всё выяснил» - прервал его горбатый котишка.
«Успокойся! - вмешался паршивый кот Чародей, - Не видишь, что ли, наш гость, годами мотаясь по Вселенной, истосковался по общению, а мы как представители земной цивилизации обязаны проявить особое внимание и сострадание к внеземному разуму».
«И к внеземной Душе» - добавил с подоконника мокрый от слёз кактус Ваня.
«Вот именно, - прощебетала канарейка, - рассказывай, мы тебя внимательно слушаем».
«Я назвал свою сказку «Звезда», - начал рассказывать пришелец, отвернувшись от окна, сквозь которое ничего кроме улицы Тяжёлых Воспоминаний и не увидишь, - и так, слушайте.
Где-то далеко во Вселенной жила Звезда, и была у этой Звезды одна маленькая планета.
На планете среди крохотных озёр росли маленькие вечнозелёные деревца, а все камни на этой планете были покрыты ярко-зелёным мхом. Эта маленькая планета была очень красивая, но вот разумной жизни на ней не было.
Каждое утро Звезда появлялась на одном краю планеты, а вечером, окрасив горы в малиновый цвет, скрывалась на другом краю.
Если бы кто-нибудь мог видеть, какие красивые закаты были на этой планете. Но никто не видел, и никто не восхищался.
Проходили дни, недели, годы.
Скучно было Звезде восходить над пустой планетой. Ну, хотя бы пение птиц и стрекотание насекомых раздавалось среди деревьев. Но нет, безмолвно смотрела красивая планета на свою Звезду.
«Как страшно жить совершенно бесполезной жизнью, - думала Звезда,- страшно, когда никому не можешь принести радость».
И наконец, Звезда не выдержала, и покинула маленькую планету.
Долго скиталась она во Вселенной. Много встречалось ей планет, населённых разумными существами, но Звёзды этих планет прогоняли её.
Но наконец, Звезде повезло. У одной очень большой планеты была добрая Звезда, и она приютила гостью.
Звезда поселилась за огромной горой, покрытой мохнатыми соснами. И каждое утро она поднималась из-за горы, и, провисев целый день над расположенным в долине городком, вечером опускалась за свою гору, окрашивая верхушки сосен и облака в малиновый цвет.
И радовались живущие в долине, и приглашали к себе в гости своих друзей из других городов, чтобы и те порадовались, глядя на маленький закат над горой.
И радовалась вместе с ними Звезда, она теперь знала, что не зря живёт, что и она приносит пользу и радость.
И Звезда скоро забыла про то время наполненное одиночеством, когда она жила со своей маленькой зелёной планетой.
А где-то далеко во Вселенной на маленькой планете с деревьев осыпалась листва, мох высох и камни стали серые. Покрылись льдом крохотные озёра, и чёрное небо безмолвно висело над планетой».
Закончив рассказывать, пришелец слез с табуретки и подойдя к печке, осторожно прикоснулся к ней своими худенькими ручками. Печка обрадовавшись, подарила ему своё тепло.
«Вот видишь, даже ты замёрз от своей космической россказни. А что уж говорить о нас?! – встрепенулся и демонстративно задрожал паршивый кот Чародей, - Давай, хозяюшка, наливай-ка нам чаю для согреву,  для того, чтобы забыть быстрее о мрачных картинах зловещего космоса, которые тут нам нарисовал наш инопланетный гость. И я думаю, что сейчас самое время вернуться на землю, и поведать нашему гостю о страданиях земной Души, о скитаниях по земной юдоли пса Филиппа из рассказа «Мы будем плакать» написанного нашей многогранноталантливой канарейкой».
«Ой! Да, я как-то не готова» - защебетала настигнутая врасплох канарейка.
«А мы тебя не торопим. Попьёшь чайку из своей вечно депрессивной иностранной чашки, забудешь обо всём на свете, и не спеша начнёшь рассказывать» - промяукал паршивый кот Чародей, встав из-за стола и направляясь к буфету, чтобы достать гранёные стаканы.
Горбатый котишка тоже встал из-за стола и, подойдя к окну, взял с подоконника горшок с кактусом Ваней и перенёс его на стол.
«Ну, вот только хотел залезть на тёплую печку, чтоб, наконец, выспаться, а теперь придётся страницы канарейкиной рукописи переворачивать, пока она тут перед гостем будет разыгрывать целый спектакль, читая свой рассказ» - недовольно промяукал горбатый котишка, и пошёл к огромному сундуку, чтоб отыскать в нём среди всякого хлама бесценные страницы, исписанные мелким красивым почерком нашей талантливой канарейки.
А старуха-пророчица, закончив колдовать над таинственной заваркой, после употребления которой, пришелец должен был забыть о своей родине, да и вообще обо всей своей космической одиссеи, и помнить только пустырь Одиночества, дорогу смерти и наш прекрасный город, но пока всего лишь в образе чувствительной и стыдливой красавицы-избы.
Наконец гранёные стаканы были наполнены горячим колдовским зельем, и вся компания стала, молча пить, прикусывая рябиновым вареньем. И лишь горбатый котишка, отказавшись от ароматного колдовского зелья, подошёл к маленькому столику возле печки и налил из треснутого глиняного кувшина простокваши в свой такой же треснутый стакан, и затем, поставив его на круглый стол, за которым разогретая колдовским зельем компания, причмокивая и испытывая восхитительные минуты забвения, молча, поглощала рябиновое варенье, горбатый котишка вернулся к сундуку, чтобы продолжить поиски бесценной канарейкиной рукописи.
Я же, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, нет, чтобы в эти первые часы пречистого утра насладиться удивительным, насыщенным волшебством прохладным воздухом и лёгким нежным ветерком с чуть ощутимым ароматом слёз Артура Хаоса, который всегда вызывает в воображении бескрайние морские просторы с маленькими пустынными островками и с одинокими пальмами на белом песке, вместо этого, я наслушался, впрочем, как и вы, странных и тяжёлых речей этого одинокого космического странника, случайно попавшего в наш и без того странный и сложный, хоть и прекрасный город.
И я, вдумываясь в его мрачные размышления о жизни и о смерти, не смог устоять, и застигнутый навалившейся на меня депрессией, упал на самое дно творческого кризиса, и, ломая сухие ветки былого величия моего гения, скитаясь по пустынным улицам моего творческого молчания, забрёл в глухой творческий тупик, и лёг в его самом тёмном углу, и уснул, в надежде, что пока вы будете слушать большой рассказ нашей канарейки, я смогу хорошенько выспаться, чтобы проснувшись, обрести силы, и подняться на новые высоты, и чем выше я поднимусь, тем большую скорость я смогу развить при падении, чтобы достичь дна Души, чтобы постичь её глубины, и при этом не захлебнуться.
Но навязчивые мысли о моей бездарности, о полной беспомощности моего литературного таланта, как тараканы плодились и ползали, щекоча чувствительное нутро моей головы, и та особенность моего дарования, которая заключается в том, что я, используя Ложь, пытался всегда рассказывать в своей летописи только чистую Правду, более всего раздражала тараканов в моей голове, и они, толкая друг друга, набросились на крошечные остатки моей Надежды, и остервенело стали пожирать её. А беременное брюхо моей депрессии всё изрыгало и изрыгало полчища мыслей-тараканов, и я, на последнем издыхании долетев до своего несчастного тела, которое лежало укрытое пледом на старом диване в доме на улице Печали, рухнул в него.
И соединившись, неприкаянная Душа и несчастное тело волшебника, крепко обнявшись, погрузились в кошмарный сон, который, несмотря ни на что, всё-таки давал шанс выжить, изглоданной мыслями-тараканами, Надежде.
А вы, почему здесь, со мной на улице Печали?! Вы должны, сейчас сидеть в избе старухи-пророчицы, и слушать рассказ канарейки, потому что как раз в этот момент, горбатый котишка, отыскав бесценную рукопись канарейки, аккуратно положил её на стол. Канарейка, откашлявшись на свой, особый манер, как это могут делать только представители отряда пернатых, и только, пожалуй, колибри, откашливается более утончённо и изысканно, хотя это только слухи, которые мне ещё не удалось проверить, и так, канарейка, откашлявшись, посмотрела в огромные глаза пришельца, и, не увидев в них холодного звёздного неба, поняла, что колдовское зелье старухи-пророчицы подействовало на внеземную Душу одинокого космического странника, и яркое созвездие Малого Пса на время утонуло в забвении, и пришелец, теперь выглядел маленьким несчастным человечком, которого ей так захотелось обнять и приголубить. Но тут прозвучало сердитое мяуканье паршивого кота Чародея, напоминавшего о том, что занавес давно уже поднят, и пора начинать спектакль. Горбатый котишка, надев на морду маску печали, сосредоточенно уставился на последнее слово в конце страницы, для того, чтобы, когда он его услышит от вошедшей в роль канарейки, быстро перевернуть страницу, и тогда, ничем непрерываемое повествование, как ураган набросится на космического гостя и понесёт его, подобно сорвавшемуся с дерева жёлтому листочку по пыльным улицам огромного города вместе с главным героем рассказа псом Филиппом.
Канарейка, глубоко вздохнув, тихо, но с выражением вселенской печали, прочитала название рассказа, а потом с каждым произнесённым слов, звучание нот вселенской печали усиливалось и усиливалось, пока, наконец, канарейка не поперхнулась, и тогда уже, она, хорошенько откашлявшись, стала более спокойно исполнять роль чтеца.
      
            «МЫ  БУДЕМ  ПЛАКАТЬ»

Наблюдая с высоты деревьев, фонарных столбов и крыш домов за серой и унылой жизнью бездомного пса, я, постепенно всматриваясь в его странный и печальный облик, и анализируя его слова и поступки, была покорена его удивительной душой. И с каждым днём моё сердце всё более и более наполнялось щемящим чувством сострадания, и, наконец, этот грязный лохматый пёс окончательно поселился в моей душе, и уже больше, никогда, не покидал пропитанное одиночеством моё маленькое сердце. Даже теперь, когда я его потеряла навсегда, он продолжает жить в моей душе, и моё маленькое сердце, тоскуя по нему, очень часто ночами скулит, подобно щенку, оставленному чьими-то злыми руками на холодной и сырой земле.
Два года назад, когда этот бездомный пёс появился в нашем переулке в самом центре столицы, местные собаки, вместо того, чтобы прогнать его со своей территории, наоборот, сразу же прониклись к нему уважением, а маленькая собачонка, которая была подругой вожака стаи бездомных собак, только завидев незнакомого пса, стремглав подбежала к нему, обнюхала его с ног до головы, и спросила: «Как тебя зовут?»
Он ответил: «Не знаю, но мне кажется, что меня зовут Филиппом».
«Ну, а где ты родился, помнишь?» - спросил вожак стаи, старый облезлый пудель, также обнюхав незнакомца с ног до головы.
«И этого я не знаю. Помню лишь только какой-то шум, крики, потом кто-то взял меня, завернул во что-то тёплое, и я согрелся и заснул, а когда проснулся, снова услышал шум и крики, была ночь, меня положили на что-то мокрое и холодное, а когда рассвело, то я увидел вот этот самый переулок с огромными мрачными домами».
«Да, грустная история» - вздохнули собаки и разбежались по своим делам.
Так с тех пор и скитается по столичным улицам и переулкам бездомный пёс Филипп. И может всё было бы и ничего, и даже более того, могла бы его жизнь сложиться и в лучшую сторону, да, только страдал пёс Филипп страшной болезнью, которую в народе называют, ностальгией, и от которой не было ему покоя ни днём, ни ночью.
Днём пёс Филипп беспрерывно бегал по улицам и переулкам, вынюхивая следы своей неуловимой родины, будто гнался за ней, вот-вот, кажется, завернёт в следующий переулок, да, и застигнет родину врасплох. Но родина всегда ускользала. А может быть здесь, её и никогда и не было?
А ночью Филиппу всегда снилась родина, то в образе грязного переулка с деревянными домами, то покосившемся забором, то большим зелёным кустом, и замирало во сне сердце Филиппа, и так тревожно и радостно становилось в его душе, и превращался он во сне в маленького беспомощного щенка, и пытался поглубже зарыться в тёплую шерсть, лежащей рядом огромной собаки, но всегда врывался в его сон зловещий шум огромного города, и нежный тёплый образ родины вновь ускользал.
Где искать родину? Да, и возможно ли её найти?
«Ностальгия, - размышлял пёс Филипп, уткнувшись мордой в жёлтые листья ранним сентябрьским утром, с которого я и начну описывать Филипповы поиски родины, - пожалуй, самая невыносимая болезнь. И вот, что странно, вокруг сотни, тысячи живых существ живут вдали от родины, живут в этом страшном огромном грохочущем городе абсолютно спокойной довольной жизнью, совершенно забыв о том, что родились не здесь, даже более того, спроси у них об их родине, так они, пожалуй, и постесняются её, и даже, глазом не моргнув, отрекутся от неё, гордо сказав, что они коренные жители столицы. Многое мне не понятно в этом мире. Неужели, я одинок в своей тоске по родине, неужели, это просто болезнь, а не что-то большее? А если это болезнь, то значит, её можно и вылечить, и потом всю оставшуюся жизнь спокойно жить и не тосковать по родине. Неужели всё так просто?  Не хочу в это верить! Ностальгия - это не болезнь, а, наверное, одно из главных чувств души всех живых существ, чувство родины».
Филипп приподнял морду, понюхал воздух, и посмотрел вокруг.
Хрустальное сентябрьское утро повисло в воздухе, и лёгкий прохладный ветерок срывал с деревьев жёлтые листья, и они, издавая тихий прощальный шелест, падали на землю, прямо под метлу дворника, которая их безжалостно сметала в грязные кучи, и опавшие жёлтые листья, перемешиваясь с осколками бутылок, с окурками, с обёрточной бумагой, быстро забывали о том восхитительном времени, когда они беззаботно смеясь, и болтая друг с другом, жили на ветвях деревьев, радуясь и солнцу и дождю.
Возле скамеек не шелохнувшись, задумчиво стояла стая голубей, и одинокий воробей прыгал между ними как будто среди статуй. Но вот чьи-то ноги, пробежав, спугнули воробья, и он мгновенно взвился ввысь, а за ним и статуи голубей, ожив, слегка подпрыгнули, но не собираясь улетать, опустились на землю, и вновь превратились в статуй. И теперь лишь жёлтые листья, подгоняемые ветерком, толкая друг друга, пробирались сквозь окаменевшую стаю голубей. Куда они спешили? И зачем? Неведомо было никому. Ни псу Филиппу, ни одиноким прохожим. И только дворник, продолжая размахивать метлой, сердито посматривал на разгулявшуюся толпу жёлтых листьев, и, успокаивая себя, думал о том, что и эту разгулявшуюся толпу листьев, настигнет его метла, и отправит гнить в грязную кучу.
А пёс Филипп, поворачивая свою грязную и грустную морду то направо, то налево, созерцал картину унылого городского пейзажа, всматриваясь то в одну ничего незначащую деталь, то в другую.
А невидимый художник, создавая свой неведомый шедевр, то вдруг добавит на фоне серого дома летящую ворону, то нарисует чёрную кошку, перебегающую дорогу медленно выезжающей из двора машине, то изобразит мужчину и женщину впопыхах целующимися, и тут же разбегающимися в разные стороны, а потом невидимый художник, внимательно всмотревшись в свою картину, вдруг чем-то раздосадованный, нервно стирает все, только что, нарисованные детали. И вот нет уже ни летящей вороны, ни чёрной кошки, ни машины, ни прохожих, и даже статуи голубей стёрты его безжалостной рукой с унылого городского пейзажа.
Неприятно стало на душе у пса Филиппа, наблюдавшего за работой этого неудовлетворённого собой невидимого художника, и он решил, что пора пробежаться до помойных ящиков, и чего-нибудь перекусить. Он тяжело приподнялся, стряхнул с себя жёлтые листья, и, принюхиваясь к прохладному осеннему воздуху, перебежал на другую сторону переулка, и, поглядывая то в одну сторону, то в другую, засеменил по тротуару.
«Здорово, Филя» - кто-то протявкал сзади пса Филиппа.
Филипп не останавливаясь, повернул морду. Сзади бежал Бобик.
«Привет» - неохотно ответил Филипп.
«На помойку?» - спросил Бобик.
Филипп, молча, кивнул.
«И я туда же» - весело протявкал Бобик, и побежал рядом с Филиппом.
А вот и огромная куча мусора, расположившаяся возле свежевыкрашенных помойных ящиков. Чего здесь только не было?!
Филипп откопал кусок засохшего сыра, и, ухватив его зубами, отошёл немного  в сторону от помойки. Бобик нашёл консервную банку из-под тушёнки, и, расположившись рядом с Филиппом, стал усердно её вылизывать. Завтрак прошёл в полном молчании.
Когда же после съеденного сыра на душе у пса Филиппа немного полегчало, ему захотелось говорить.
«Меня, Бобик, давно охватывает, - начал Филипп, - какая-то всеобщая бездомность. Как будто чувство бездомности, которое не смогло себя проявить во всех домашних собаках нашего района, набросилось на меня, проникло в мою душу, и стиснуло её своими огромными острыми зубами, и целыми днями моя душа кровоточит. Понимаешь, Бобик, каково это?! И мне, порой кажется, что у меня вообще не было родины. Что нет на земле того места, где я родился. Будто бы случился когда-то провал во времени, и я именно в этот самый провал, взял и вышел, вон хотя бы из-за угла того серого дома, вышел уже совершенно взрослым псом. А ты, Бобик, помнишь, где родился?»
Бобик, грустно взглянув на пустую консервную банку, и недовольно вздохнув, протявкал: «Ерунда это всё, Филька. Главное, чтобы еды было много, а родина, что это такое?! Куст, под которым родился?! Ну, и что дальше? Так и сидеть под этим кустом, умирая с голоду?! Да мне эта помойка дороже любой родины! Пойдём, лучше ещё чего-нибудь поищем вкусненького».
«Эх, Бобик, Бобик, помойная твоя душа. Ничего-то ты не понимаешь» - тяжело вздохнул пёс Филипп, толкнув носом консервную банку.
«Ну, ты не очень-то! Подумаешь, непонятый какой! – возмутился Бобик, - Меня может тоже никто не понимает. И у меня на душе кое-какая боль имеется! Я может от неразделённой любви, страдаю, да, только не хнычу. А эта боль, будет поневыносимей твоей тоски по родине, и может, я в один прекрасный день не выдержу, и утоплюсь, молча, утоплюсь, так, что ни одна собака не узнает, отчего я утопился. Вот это будет серьёзно, и даже возвышенно! А он, видите ли, страдает по кусту, или лавке, под которой родился…»
Но пёс Филипп уже не слышал последних слов Бобиковой речи, чувство родины вновь заныло в его душе, и приказывало ему снова и снова носиться по улицам, переулкам и дворам в поисках, может быть даже не самой родины, а лишь случая, который подтолкнул бы его на правильный путь в его бесконечной беготне за родиной.
Так и мы часто врываемся в пыльные чужие улицы, и носимся по ним в поисках случая, или даже нескольких случайностей подряд, потому что, если и должно что-то произойти важное в нашей жизни, то оно поначалу, всегда появляется в виде маленьких случайностей, которые мы часто и не замечаем, и всё бежим и бежим куда-то, пожираемые страхом, что не успеем во время добежать до того места, где с нами случится важное событие в нашей жизни, после которого мы станем счастливыми и довольными, и даже не будем ведать о том, что главный-то случай в нашей жизни, так и не дождался нас на соседней улице, которую мы даже и не заметив, пробежали мимо.
А Бобик, презрительно взглянув на удаляющего пса Филиппа, подошёл к мусорной куче, и внимательно стал внюхиваться в разнообразие запахов, которые щекоча нос, проникали в его душу, и рисовали в его голове такое обилие яств, которое, пожалуй, можно было сравнить лишь с царской трапезой в честь празднования победы в какой-нибудь очередной битве.
Пёс Филипп остановился возле двухэтажного домика, принюхался, и, подняв голову, увидел в одном из окон, сидящего на подоконнике худущего чёрного кота, который старательно умывался.
«Идея!» - подпрыгнув от радости, гавкнул Филипп.
А всё дело в том, что этот образ чёрного котишки, который пёс Филипп случайно заметил в окне, проникнув в его голову, достал оттуда другой образ, образ бездомной кошки Марфы, давно прослывшей в этом районе столицы, за искусную гадалку и прорицательницу. И если пёс Филипп смог, то он ударил бы себя лапой по голове, за то, что как же он раньше не додумался разыскать Марфу, и выпытать у неё, хоть какие-нибудь, пусть даже незначительные сведения о своей родине.
Филипп знал по слухам, что эту бездомную кошку Марфу, часто видели в одном из дворов в квартале от той улице, где он сейчас стоял, охваченный идеей, которая довела его душу до нервной дрожжи.
Пёс Филипп, оглядевшись, рванул вдоль двухэтажного домика с чёрным котишкой в окне, и, завернув за угол, исчез в кустах. Дальнейший путь пса Филиппа было трудно отследить, поэтому я, зная, где жила кошка Марфа, полетела напрямую, поднявшись над крышами домов.
И вот, через минут пять, после того, как я влетела во двор, где жила Марфа, и села на ветку липы, во двор ворвался пёс Филипп, и, остановившись, стал разглядывать ветви тополя, а, когда, наконец, он увидел на одной из веток чёрный пушистый комок, то громко прогавкал: «Марфа слезай! Поговорить надо!»
« Чего тебе надо? Говори» - недовольно промяукал чёрный комок, и страшно сверкнул глазами.
«Да, слезай ты, наконец, дело есть» - проскулил Филипп.
Чёрный комок развернулся, и спрыгнул на землю.
«Здравствуй Марфа» - завилял хвостом пёс Филипп.
«Молод ещё, Марфой-то меня называть, щенок безродный, Захаровна я, запомнил» - облизываясь, сердито промяукала кошка Марфа.
Филипп виновато наклонил голову, и опустил хвост.
«Ну, что у тебя за дело ко мне?» - уже немного помягче, но всё же, с оттенком властности, промяукала Марфа.
«Подскажи, Марфа Захаровна, как мне родину свою отыскать. Совсем извёлся я без родины» - грустно проскулил пёс Филипп, не поднимая головы, и поджав хвост.
«Родину, говоришь?» – с ухмылкой промяукала старая бездомная кошка Марфа, и, подойдя ближе к псу Филиппу, обнюхала его и сказала: «Вопрос сложный. А ну-ка, покажь лапу».
Пёс Филипп поднял левую лапу. Марфа, внимательно обследовав грязную лапу пса Филиппа, вздохнула, и приказала ему поднять другую лапу. Филипп от каких-то неясных предчувствий закрыл глаза, и заглянул в мрачную глубину своей души, и там он увидел, как маленькая искорка надежды, вспыхнула и превратилась в маленькое пламя, размером с пламя свечи, Филиппу показалось, что как будто и в правду, кто-то со свечкой бродит во мраке его души, пытаясь найти подходящее место для того, чтобы разжечь в душе Филиппа, костёр, и испепелить его несчастную душу, огнём Надежды, Веры, и может быть даже, Любви.
«Да, очнись ты, наконец!» - толкнув пса Филиппа, сердито промяукала кошка Марфа.
Филипп открыл глаза, так и не разглядев незнакомца, который без спросу залез в его душу, и нагло бродил по ней со свечкой в руке. Он сел на задние лапы, и покорно вытянул перед Марфой, две свои грязные передние лапы.
Марфа, также внимательно изучив правую лапу пса Филиппа, вздохнула, немного задумалась, и, наконец, промяукала: «Ясно одно, что родился ты не в столице».
«Ну, об этом я и сам догадывался. Тошно мне жить здесь, среди этих улиц. Я здесь себя чувствую чужим и никчёмным» - тяжело вздохнул пёс Филипп, и почувствовал, как свечка в его душе погасла, и незнакомец, забравшийся в его душу, перестал бродить, и, спрятавшись во мраке его души, притих.
«Да, тошно тебе, может быть, отчего угодно. И от этой неизъяснимой тошноты в твоей душе, тебя и родина не спасёт, - мудро промяукала бездомная кошка Марфа, а затем, немного подумав, улыбнулась и добавила, - Ты знаешь, я думаю, что тебе надо разбудить в твоей душе любовь. И как раз об этом мне сказали линии на твоих лапах. Дело в том, что именно сегодня ты встретишь её, ту самую главную и единственную свою любовь, и она тоже, увидев тебя, сразу же поймёт, что встретила, наконец, главную любовь в своей жизни».
«Как сегодня?! Да, мне никак нельзя! Мне сейчас некогда!» - загавкал, вскочив и нервно завертевшись, пёс Филипп.
«Как это некогда?! Ты, что дурь-то несёшь!» - прошипела кошка Марфа.
«Ну, некогда! Родину надо сначала найти!» - не унимался, раздражённый таким поворотом событий, Филипп.
«Успокойся, найдёшь ты свою родину. Скоро, совсем скоро найдёшь» - промяукала Марфа, и, отвернувшись от пса Филиппа, направилась к тополю.
«Так подскажи, где же она, моя родина?» -  проскулил Филипп, и, поджав хвост, поплёлся вслед за Марфой.
«Этого я тебе подсказать не могу. Скажу лишь одно. Когда ты очутишься на своей родине, ты почувствуешь, как у тебя защемит сердце, а потом в твоей душе разольётся тепло, и тебе захочется плакать, вот, тогда знай, что ты находишься на своей родине. Понял?» - с чувством промяукала бездомная кошка Марфа, и запрыгнула на дерево.
«А как же попасть туда?!» - недоумённо проскулил пёс Филипп.
«Вот пристал! Необъяснимо, говорю тебе, это, знаю только то, что это скоро, очень скоро произойдёт. А вот, кстати, и она идёт, твоя Единственная. Ну как, хороша?!» - промяукала Марфа, растянувшись на ветке огромного тополя.
В этот момент во двор вошла стройная, худенькая рыжая собачка. Увидев Филиппа, собачка в нерешительности остановилась, а когда она ощутила на себе ошарашенный взгляд незнакомого пса, то её охватило такое чувство стыда, что она решила незамедлительно покинуть этот двор, и бежать, куда глаза глядят. Но тут с ветки тополя раздалось властное мяуканье кошки Марфы: «Эй, красавица, иди-ка сюда! Не бойся, не съедим!»
И кошка Марфа, подобно чёрной пантере спрыгнула с дерева, и села рядом с псом Филиппом, который безуспешно пытался взять себя в лапы, но его лапы в эти минуты не готовы были принять на себя ответственность за растерявшуюся душу пса Филиппа, более того, если бы это было возможно, лапы бы оторвались от несчастного тела пса, и бросились бы бежать с этого двора, подобно четырём бегунам на длинную дистанцию, где каждая из лап, изо всех сил старалась бы обогнать остальных, и не для того, чтобы прийти первой на финиш, а просто бежать и бежать в надежде, когда-нибудь исчезнуть в бесконечности.
И пока лохматое тело пса Филиппа, раскачиваемое четырьмя лапами, не находило себе места, худенькая рыжая собачка просеменила по двору, и подойдя к кошке Марфе, села и робко спросила: «Вы гадалка Марфа?»
«Ну, я» - промяукала Марфа, облизывая свою лапу.
«Мне посоветовали к вам обратиться. У меня горе, меня хозяева бросили, и я хотела бы узнать свою дальнейшую судьбу» - проскулила рыжая собачка, искоса поглядывая на пса Филиппа.
«Ну, что ж давай лапу, посмотрим» -  промяукала Марфа, и ехидно улыбаясь, взглянула на Филиппа.
Пёс Филипп, усмирив свои разгулявшиеся лапы, сел, и стал вертеть головой, пытаясь отвлечь себя, разглядыванием домов, которые окружали двор.
Собачка, опустив голову, протянула Марфе свою худенькую лапку.
«Значит так, зовут тебя Василисой, правильно?» - вглядываясь в лапку собачки, промяукала Марфа.
«Да, Василисой» - ответила, удивившись, собачка.
«С хозяевами ты прожила девять месяцев, а затем у них родилась дочка, и они переехали на новую квартиру, так?» - продолжала вещать Марфа, читая линии на собачкиной лапке.
«Да, они позавчера переезжали, тут-то меня и бросили» - заплакала Василиса.
«И так, порадовать мне тебя нечем. Судьба у тебя печальная, радости, конечно, будут, но мало. Главное надежду не теряй, тогда, возможно, радости будет побольше. Возможно, и домашней жизнью ещё насладишься, но умрёшь бездомной, но это ещё не скоро. А ещё будет у тебя любимый, кстати, вот, можешь познакомиться с ним, звать его Филипп» - промяукала довольная собой кошка Марфа.
«Ты, что Марфа Захаровна, нельзя же так!» - гавкнул пёс Филипп, подпрыгнув от неожиданности.
«Молчи, пёс безродный, я дело говорю» - прошипела Марфа, а затем, обращаясь к Василисе, продолжила: «Вот Василиса, не так уж всё плохо, вдвоём оно веселей будет. Хотя и немного чокнутый у тебя избранник, но пёс ничего, душевный. Ну, а в остальном, как сумеете, так и проживёте».
На этом кошка Марфа, закончила вещать свои пророчества, в которые, как вы заметили, она изящно вставляла, будто бриллианты, фразы, насыщенные житейской мудростью, хотя качество этих бриллиантов у меня сразу же вызвало сомнение, но впрочем, я могла и ошибаться, ведь я исхожу в данном вопросе только лишь из своего личного опыта, а он у меня в основном был, почерпнут из огромного количества книг, которые я в минуты тоски читала, когда жила в доме у известного художника, а у него был на всё узко-академический взгляд, и всякие там, постмодернистические бредни о бытие он презирал, и книг с более современным взглядом на жизнь в его библиотеке не было. Простите, я отвлеклась.
И так, кошка Марфа, свалив на двух бездомных собак свои пророчества, повергла их души в такое смущение, что они, понурив головы, несколько минут прибывали в полном оцепенении, а она же, довольная собой, встала и величаво направилась к одному из подъездов, где стояло её личное блюдце, в которое каждое утро наливалось молоко одной сердобольной старушкой, целыми днями сидящей у окна в квартире на первом этаже.
«Ну, надо же какая история вышла» - прогавкал Филипп, стряхивая с себя оцепенение, и растерянно взглянув на Василису.
«А я как послушала Марфу, вроде и полегчало на душе» - вздохнув, протявкала Василиса, но увидев, как пёс Филипп, отвернувшись от неё, встал и пошёл прочь, она в испуге вскочила, и, побежав за ним, спросила: «А вы куда?»
«У меня много дел» - ответил пёс Филипп, даже не обернувшись.
«Филипп, нам теперь надо быть вместе. Вы же слышали, что Марфа сказала» - догнав пса Филиппа, и заглядывая ему в глаза, проскулила Василиса.
«А ты больше слушай этих гадалок, они тебе ещё не такое расскажут» - прогавкал Филипп, и побежал быстрее.
«Филипп, ну, как же так?» - заскулила Василиса, и по её рыжей мордочке потекли слёзы.
Пёс Филипп остановился, поглядел на плачущую Василису, и недовольно вздохнув, сказал: « Ну, что ещё за глупость! Нашла, отчего плакать. Ладно, успокойся, пойдём на помойку, что-то есть захотелось».
И Василиса, сразу перестав плакать, завиляла хвостом, и, подпрыгивая, побежала за псом Филиппом.
День пролетел незаметно. Филипп и Василиса посетили все помойки района, а между принятием пищи, несколько раз выходили на широкий проспект, и сев в тени какого-нибудь дерева, молча, смотрели на грохочущий поток машин, и людскую суету.
Василиса была счастлива, она постоянно прижималась к псу Филиппу, и с её мордочки не сходила блаженная улыбка.
А Филипп был хмур и задумчив, его голова разрывалась от вопросов, на которые он не желал отвечать, но вопросов становилось всё больше и больше, и тогда вопросы из головы перекочевали в его душу, а в душе пса Филиппа властвовала ностальгия, и она жестко топила в бездонном омуте тоски любые вопросы, не касающиеся поисков его родины.
Вечер упрямо наползал, загоняя солнце за высотные дома на окраине столицы, и убегающие солнце, подобно раненному зверю измазало небо кроваво-красным закатом, и на фоне заката дома стали больше походить на гнилые чёрные клыки какого-то невообразимо ужасного чудовища, невообразимого настолько, что я, сидя на самой верхней ветке дерева, могла увидеть лишь нижнюю челюсть раскрытой пасти этого чудовища, а верхняя челюсть скрывалась где-то высоко в небесах.
Пёс Филипп лежал рядом с Василисой в одном из дворов нашего района, и тоскливо созерцал серые прямоугольники домов, он ощущал, как от этих домов исходило какое-то неприятное чужое тепло, от которого ему всегда становилось холодно и одиноко.
А вот уже и луна поплыла над городом, и столичные дворы стали погружаться во тьму. Деревья заснув, перестали шелестеть листвой. Одинокий жёлтый лист упал на рыжую мордочку Василисы, и Василиса, вздрогнув, ещё ближе пододвинулась к псу Филиппу, и уткнулась носом в его лохматую тёплую шерсть.
Пёс Филипп положил голову на худенькую рыжую спинку Василисы, и заснул.
Огромный город погружался в сон, и только широкие проспекты, подобные горным рекам продолжали грохотать, унося потоки машин.
«Филипп, Филипп проснись» - проскулила Василиса, толкая своим носиком Филиппа.
«Ну, чего тебе?» - недовольно прорычал Филипп.
«Филипп, - заскулила Василиса, - мне приснился страшный сон. Я, будто бы вошла в сарай, а там колбасы копчёные на верёвках висят, очень низко висят, и я перегрызла одну верёвку, и схватила зубами колбасу, и тут дверь в сарай как заскрипит, и вдруг весь сарай погрузился в непроглядную тьму, и с разных сторон стали раздаваться злобные крики, я зажмурилась и проснулась. Мне страшно, Филипп. В квартире, где я жила мне никогда не снились страшные сны».
Василиса, свернувшись в клубочек, засунула свою мордочку под лапу пса Филиппа.
«Сон-то у тебя какой-то бездомный, - стал шепотом рассуждать пёс Филипп, - ведь и трёх дней не прошло, как тебя хозяева бросили. Не надо, Василиса, всё так близко к сердцу принимать, ведь жизнь у тебя только начинается. Ты, Василиса, теперь свободная личность, куда вздумается тебе, туда и побежишь. А вспомни, что ты делала, живя у хозяев, небось, на задних лапках стояла, тапочки подносила, я бы удавился от такой жизни. В бездомности, Василиса, много своей прелести есть, надо только побыстрее привыкнуть к свободе, надо впустить эту свободу к себе в душу, тогда и мир вокруг тебя станет другим. А по весне щенят нарожаешь, с ними всё на свете забудешь».
«Я привыкну, Филипп, обязательно привыкну» - ответила Василиса.
«Ну, вот и хорошо, - вздохнул Филипп, и продолжил, - а мне сейчас тоже сон снился, будто стою я, Василиса, в каком-то переулке, грязном, не асфальтированном, и лужи всё кругом, большие такие лужи, и дома в этом переулке старые деревянные, и вдруг как будто кто-то меня позвал, голос вроде и не знакомый, но что-то в нём родное звучало, я только хотел оглянуться, но ты меня разбудила».
«Ты, Филипп, наверное, в деревне родился, вот тебе и снится такое» - задумчиво ответила Василиса, вынимая свою мордочку из-под лапы Филиппа.
«Нет, Василиса, пейзаж-то он вроде и деревенский, но ты понимаешь, я ещё запах почуял, а запах это был особенный, городской, будто бы город совсем рядом. Я думаю, может окраина города мне снилась. Как ты думаешь?» - спросил пёс Филипп.
«Может и окраина. Красивый у тебя был сон, Филипп» - ответила Василиса.
«Что сон?! Мне бы живьём родину увидеть, полюбоваться бы ею, понюхать, да, может ещё и поплакать, а потом, если бы, даже, умереть тут же сказали, так и умер бы. Эх!» - горько вздохнул пёс Филипп.
«Ничего, Филипп, не переживай, найдём твою родину, я тебе буду помогать, я теперь всегда с тобой буду» - лизнув пса Филиппа в нос, воодушевлённо прогавкала Василиса.
«Эх! Василиса, хорошая ты, собака, - прогавкал пёс Филипп, лизнув маленькой ушко Василисы, - но расстаться нам всё равно придётся. Понимаешь, я должен один искать свою родину, ведь её почувствовать должен, а если мы будем вместе, то твои чувства ко мне будут заглушать чувство родины, и может так случиться, что я пройду мимо своей родины, даже не заметив её».
«Хорошо, Филипп, - смирившись, проскулила Василиса, - пускай будет по-твоему, но только ты потом обязательно найди меня, и забери к себе на родину. И мы с тобой, тогда придём на то место, где ты родился, сядем, и будем плакать. Правда, Филипп, мы будем плакать?!»
«Будем, Василиса, обязательно будем! А теперь спи» - улыбнувшись, ответил пёс Филипп, и снова положил свою морду на худенькую рыжую спинку Василисы.
Василиса, уткнувшись носом в тёплую шерсть Филиппа, улыбаясь, заснула.
А когда рассвело, Филипп, проснувшись, осторожно встал, и ушёл от спящей Василисы.
Его терзали какие-то неясные предчувствия, как будто внутри его зёрнышко надежды, вдруг раскрылось, и из него появился росток, который вытягиваясь и покрываясь листьями, занял собой всё пространство души пса Филиппа, и наконец, этот росток надежды превратился в дерево уверенности, уверенности в том, что, сегодня, случится что-то очень важное, что поможет отыскать ему свою родину. Филипп шёл, сам не зная куда, он только чувствовал, что надо идти и идти, что возможно, эта утренняя прогулка, не просто прогулка, а путь к родине.
Василиса, проснувшись, испуганно огляделась вокруг. Чужие серые дома безразлично смотрели на неё, на эту маленькую бездомную собачку, никому не нужную и лишнюю, мешавшую даже своему новообретённому единственному любимому псу Филиппу.
«Серёженька! – воскликнула молодая женщина, обращаясь к, плотного телосложения, мужчине, который шёл рядом с ней, - Смотри какая миленькая собачка и совсем одна, она, наверное, потерялась. Серёженька, давай возьмём её к себе?»
Мужчина, не останавливаясь, взглянул на Василису, и недовольно буркнул: «Бери».
Молодая женщина, захлопав от радости в ладошки, позвала Василису идти за ними.
Василиса не заставила себя долго упрашивать, и побежала за молодой парой.
Подойдя к подъезду мужчина, широко распахнув дверь, исчез во тьме. Молодая женщина, держа дверь открытой, ласково обратилась к Василисе: «Заходи, заходи, моя миленькая. Как же тебя назвать? Вика! Точно! Я буду звать тебя Викой!»
Василиса по кличке Вика, завиляв хвостиком, нырнула во мрак подъезда, а за ней и молодая женщина исчезла во тьме, хлопнув дверью.
А Филипп, всё бежал и бежал, попадая то на одну улицу, то на другую, то врывался в тихие унылые дворы, и тщательно обнюхав скамейки, вновь выбегал на ещё пустынные тротуары улиц, и вот, наконец, он остановился возле продуктового магазина. И в это самый момент, из магазина вышел неряшливо одетый человек с бутылкой в руке. Человек остановился, взглянул на ясное осеннее небо, и, как-то по-особенному легко, вздохнул.
Внутри у Филиппа защемило, будто бы было в этом человеке с бутылкой в руке, что-то от его таинственной родины.
А человек, налюбовавшись восхитительным осенним небом, не торопясь, побрёл по переулку. Пёс Филипп пошёл за ним.
Они шли в это тихое осеннее утро, собака и человек, торжественно неся в своей душе ощущение радости, и хотя радость человека не была похожа на радость собаки, но для меня, летящей над ними, они как бы слились в единый организм, который в каком-то особом упоении, шёл, ковыляя на своих шести конечностях по тихому переулку, и было совершенно неважно то, что две передние конечности несли душу, пребывающую в предвкушении вобрать в себя забвение, которое содержалось в живительной влаги портвейна, а четыре остальных конечности несли душу, уже пребывающую в неизъяснимом блаженстве от того аромата своей таинственной родины, который исходил от этого, идущего впереди, человека.
«Ты чего за мной увязался?!» - прохрипел человек, заметив идущего за ним пса.
Филипп, в растерянности, остановился, и жалобно посмотрел в глаза человеку.
«Ну, ладно, не бойся, пошли ко мне, я тут колбаски купил, угощу» - прокашлявшись, сказал человек, и присев, нежно погладил грустную морду пса Филиппа.
И они пошли дальше, только теперь, пёс Филипп, шёл рядом, и его морда была совсем рядом с левым карманом пиджака, в котором лежал кусок колбасы, только что, купленный в магазине.
Наконец, они подошли к дому, и, открывая дверь в подъезд, натолкнулись на толстую маленькую старушку.
«Ах, ты пьянь! Опять не на работе!» - зло прогремела старушка, нарушив блаженную тишину двора.
«Да, я, Акимовна того… у меня отгул сегодня» - растерянно пробурчал человек.
Старушка, презрительно отвернувшись, плюнула, и пошла своей дорогой.
«Как же тебя зовут-то?» - задумчиво проговорил человек,  поднявшись на второй этаж, и открывая дверь в свою квартиру.
Филипп, виляя хвостом, осторожно вошёл в коридор, и в нерешительности сел возле двери в туалет.
«Да, проходи ты, не бойся, я один живу» - улыбнувшись, сказал человек, подталкивая пса Филиппа рукой.
Филипп прошёл в комнату, и остановился перед старым полированным сервантом. Сервант имел ещё вполне приличный вид, и только одна деталь неприятно действовала на любого, кто впервые видел его, а дело всё в том, что за стеклянными дверцами, где обычно люди выставляют сервизы и хрусталь, ничего не было, и пёс Филипп увидел там только своё отражение в пыльном зеркале, которое выполняло роль задней стенки серванта.
«Что не нравится, брат?» - спросил человек, заметив то, как пёс внимательно разглядывает сервант, и добавил: «Это, так сказать, ураган жизни прошёлся, но я не жалею, всё равно хрусталь без дела стоял. Ладно, пойдём на кухню, выпьем».
Пёс Филипп послушно побрёл на кухню. Человек поставил на пол маленькое блюдце, и налил из бутылки портвейн.
«Меня Семёном зовут. Так, что давай за знакомство махнём» - сказал человек, налив себе полный стакан.
Пёс Филипп осторожно понюхал вино, резкий запах ударил в нос, но Филиппа мучила жажда, и пришлось выпить.
«Закуси» - покряхтывая после выпитого стакана, сказал Семён, кидая псу кусок колбасы.
Затем Семён налил себе ещё полстакана портвейна и, выпив, сказал: «Тяжело, псина, жить на этом свете. Ты, конечно же, думаешь, что я не прав, а может даже, вообще ничего не думаешь, а живешь себе своей собачьей жизнью, и считаешь, что так оно всё и должно быть. Ну, и правильно. Хотя с какой стороны не посмотри на эту жизнь, всё дрянь!»
Пёс Филипп сочувственно вильнул хвостом. И хотя Филипп, по своей натуре не был пессимистом, но если бы его понял человек, то он бы ему рассказал о своей собачьей жизни в далеко не радужных красках, но в конце своего рассказа, он всё-таки постарался бы найти слова, которые бы несли в себе надежду на то, что всё ещё может измениться к лучшему.
А Семён налил себе ещё полстакана портвейна, выпил, закусил колбасой, и, бросив кусок колбасы псу Филиппу, сказал: «От меня год назад жена ушла. Как сейчас помню, возвращаюсь я из пивной, а она чемодан собирает. «Куда это ты?» - спрашиваю её. А она молчит. Собрала чемодан, да, так молча, и ушла, а я, потом на столе записку нашёл: «Уезжаю на родину, в деревню. Прощай навсегда». Она у меня ещё в молодости по деревне своей тосковала, так, брат, тосковала, что смотреть было больно, и вот, наконец, не выдержала. Не приросла! Ведь мы, псина, как растения, для каждого своя почва требуется, и свой климат каждому подавай. Я вот тоже нездешний, но только я прирос, прижился. Но ты не думай, что я свою родину забыл, что больше не тоскую по ней. Нет, брат, тоскую! Мне ночами часто моя деревня снится. Луга снятся. Знаешь, какие у нас луга?! Бескрайние!»
Семён ещё немного выпил, и продолжил: «Я прошлым летом чуть было на родину не уехал, билет купил, а пока ждал поезд, распил с одним проезжающим бутылочку, а время ещё оставалось, так мы вторую взяли, а дальше уже я не помню. Так тогда на родину и не уехал. Да, что я тебе всё это рассказываю, ведь ты же, псина бездомная, ничего не понимаешь в нашей боли человеческой, в нашей тоске. Ты ж ни родителей своих не помнишь, ни родины. Да, какая у тебя родина?! У тебя под каждым кустом, под каждой скамейкой родина!»
Филипп встал и недовольно прорычал.
«Что рычишь, не согласен? Ладно, не обижайся, пойдём в комнату я тебе на пианино сыграю» - вставая из-за стола, сказал Семён, и, пошатываясь, пошёл в комнату.
Семён, порывшись в куче старых газет, нашёл мятую нотную тетрадь, раскрыл её, поставив на полочку для нот, а затем, глубоко вздохнув, открыл крышку, и стукнул пальцем по одной клавише.
Пёс Филипп, вздрогнул и испуганно стал вглядываться в  полированную поверхность боковой стенки пианино, там, как вы догадались, он увидел себя, только изрядно почерневшего. И Филипп подумал о том, что это не просто отражение его лохматого туловища, а что чёрный пёс, который сейчас смотрит на него из пианино, ни кто иной, как его почерневшая от тоски Душа, а звуки издаваемые инструментом, это стон его Души.
Но тут его размышления о Душе прервала речь захмелевшего Семёна: « У меня, брат, жена была учителем музыки, вот и я немного научился бить по клавишам. Но я то, что?! Вот она, так, брат, играла! Бывало, сядешь на диван, закроешь глаза и слушаешь. И ты знаешь, иной раз, вдруг в воображении родина всплывёт, речку нашу, что за деревней протекает, вдруг ясно так увидишь, поверхность воды рябит от лёгкого ветерка, и уточки на ней покачиваются, а по берегам ивы, и всё шелестит, волнуется. А за рекой поля бескрайние, а на самом горизонте чёрные точки движутся, это трактора, и слышно, как они тихо, тихо так, стрекочут, и весь этот образ родины, пронизанный музыкой, становится всё ярче, всё ближе, и тут уже не выдерживаешь, и, прикрывшись ладонью, плачешь и плачешь».
Семён замолчал и попытался сыграть полонез Огинского, но на пятой ноте споткнулся, затем он начал сначала, но, после трёх попыток, так и не продвинувшись дальше пятой ноты, тяжело вздохнув, сказал: « Нет, брат, не получается. Пальцы Душу не чувствуют, а в музыке без этого никак нельзя».
Затем Семён попытался сыграть что-то другое, но захмелевшие пальцы упорно отказывались слушать его Душу, и тогда он, захлопнув крышку, облокотился на пианино, и погрузился в молчание.
И из-за того, что Душа Семёна в эти минуты, не смогла себя выразить в борьбе с непокорными клавишами, чёрному псу, олицетворяющему почерневшую Душу Филиппа, не удалось вволю навыться, и он съедаемый тоской, ушёл с полированной стенки пианино.
Пёс Филипп, охваченный какой-то неясной тревогой, начал ходить по комнате, обнюхивая пол, наконец, он подошёл к Семёну и стал принюхиваться к его грязным ботинкам, и тут его пронзило предчувствие того, что сейчас случиться что-то очень важное и радостное для него, будто бы откроется дверь и ввалиться в квартиру его родина, вместе с деревьями, с деревянными домами и с запахами, от которых засияет его почерневшая Душа.
Дрожь прошлась по телу пса Филиппа.
И вдруг Семён, резко встав из-за пианино, большими шагами направился к входной двери, а когда он открыл дверь, то обернувшись, сказал псу Филиппу, который уже бежал за ним: «Сиди здесь. Я сейчас сбегаю, займу денег, и мы сегодня же с тобой поедем на мою родину, в деревню. Нечего нам, брат, в этой столице делать. Я здесь, как оторванная ботва, засыхаю».
И Семён, застегнув пиджак и поправив воротник рубашки, вышел из квартиры и закрыл дверь, оставив растерянного пса Филиппа во мраке грязного коридора. Филипп, немного постояв, лёг возле резиновых сапог, и тут же заснул. Но сразу же, был разбужен вернувшимся Семёном, который заняв денег, радостно влетел в квартиру, и, схватив резиновые сапоги, стал запихивать их в рюкзак. Затем Семён, собрав ещё кое-какие вещи, нашёл кусок верёвки и, обвязав шею пса Филиппа, вывел его из квартиры.
Они быстро спускались по лестнице, и пёс Филипп, в одно мгновение, перестав быть бездомным, думал про себя, радостно виляя хвостом: « Вообще, это не плохая вещь, быть при хозяине».
Все события до этого момента происходившие, я лично сама видела и слышала, то сидя на ветке дерева, то на крыше дома, а всё что происходило в квартире Семёна, я наблюдала, сидя в открытой форточке, сначала на кухне, а затем, выглядывая из-за грязной шторы, которая беспрестанно колышась от сквозняка, то открывала передо мной душещипательную сцену, разыгранную Семёном и псом Филиппом возле пианино, то закрывала, и я слышала лишь звуки и голос, что производило на меня даже большее впечатление, так как я сразу же вспоминала свою беззаботную жизнь в доме у художника, а дело всё в том, что его мама очень любила слушать по радио спектакли, при этом часто роняя слёзы, и я, в свою очередь тоже обливалась слезами, сидя в своей большой клетке с деревянным ящиком на задней стенке, где я, забравшись через круглое отверстие, ночами спала на мягкой тряпочке.
Ну, так вот, я всё это говорю к тому, что сейчас мои описания дальнейших событий будут иметь налёт некоторой выдуманности, так сказать, лёгкий полёт моей фантазии. Вы же понимаете, что я никак не могла позволить себе такую разудалость, чтобы взять и махнуть с псом Филиппом и с Семёном на его родину. Поэтому дальнейшие события основываются на пьяных разговорах со своими собутыльниками Семёна, вернувшегося через две недели со своей родины, причём он повторял свой рассказ, неоднократно, каждый раз добавляя новые и новые детали. Ну и, конечно же, главную роль сыграло моё длительное изучение характера пса Филиппа, и моё пристальное всматривание в его душу, которое велось мною, естественно не с помощью глаз, а с помощью моей утончённой чувствительности к таинственным движениям и дыханию душ других существ, которые незримо соприкасаются друг с другом, просто многие этого не ощущают.
И так Семён, закинув на плечо рюкзак, шёл, нет, можно даже сказать порхал над опавшими жёлтыми листьями, которыми был укрыт узенький тротуар переулка. А пёс Филипп, то спрыгивая с тротуара на проезжую часть, то вновь запрыгивая на тротуар, и постоянно толкая Семёна, пытался изобразить из себя выдрессированную домашнюю собаку, при этом для пущего эффекта, он слегка погавкивал на встречных прохожих.
Затем они сели на троллейбус, и доехали до железнодорожного вокзала.
На вокзале Семён купил билет на электричку, побродил среди шумной разношерстной толпы, и присел на скамейку в ожидании поезда.
«Хорошая собачка, сообразительная, видать» - раздался сбоку чей-то голос.
Семён поднял голову и посмотрел на физиономию говорившего. Физиономия говорившего говорила сама за себя.
«Чего надо?» - грубо спросил Семён.
«Да, ты не шуми. Я тебя сразу приметил, вижу свой мужик. Я чего предлагаю? Ну, чтоб время скоротать, давай скинемся на бутылочку» - наклоняясь к Семёну, прошептал ценитель собак.
Семён сверкнул раздражённым взглядом, а Филипп, почуяв что-то недоброе, зарычал.
«Понял, понял» - произнёс незнакомец, пятясь назад, и сразу же исчез в толпе.
Семён посидел ещё некоторое время на скамейке, созерцая довольным взглядом привокзальную суету, и нежно поглаживая грязную лохматую спину пса Филиппа, который положил свою счастливую морду на его колени, а затем Семён и Филипп медленно направились к подъехавшей к платформе электричке.
Все четыре часа, которые они провели, трясясь в полупустом вагоне, они дремали, и лишь изредка, Семён, поглядывал в окно на название станций, чтобы понять, долго ли ещё до его родины.
Наконец электричка прибыла на конечную станцию, и Семён с псом Филиппом вышли на платформу. Над ними висело ласковое безоблачное небо родины, а из-за домов вылезал красный диск луны. Пёс Филипп никогда не видел, чтобы луна была такого необычного цвета, а когда он оглянулся назад, то даже присел от невероятного по красоте зрелища. Малиновый закат разлился по небу, и на фоне этого заката огромная чёрная стая птиц пронеслась над городом.
«Смотри, брат, какая красота! А ты чего это весь трясешься?» - поглаживая пса Филиппа, удивился Семён.
Пёс Филипп молчал, да, и что он мог сказать, разве понял бы его Семён. Впрочем, Филипп и сам ещё ничего не понимал. Его охватило какое-то неясное, но ошарашивающее чувство того, что он находится не просто на родине Семёна, а что это и его родина тоже.
«Ладно, брат, пойдём на автобус» - задушевно произнёс Семён, дёрнув за поводок ошалевшего пса Филиппа.
«Куды лезешь?! Людям места нет, а он с собакой прёт! А ну выходи!» - прокричала старушка-кондуктор, когда Семён попытался подсадить пса Филиппа на ступеньки автобуса.
Семён отошёл с псом Филиппом в сторону, и, развязывая верёвку на шее Филиппа, сказал: «Да, брат, видать, здесь нам с тобой не проскочить. Ну, ничего, ты, главное от вокзала далеко не уходи. У меня друг детства в колхозе работает шофёром, мы с ним завтра за тобой на машине приедем. Понял меня? Жди здесь».
И Семён, обняв пса Филиппа, и нежно погладив его по спине, схватил рюкзак и прыгнул в автобус.
Филипп, пошатавшись возле вокзала, решил, что неплохо бы пробежаться по городу, и пока ещё не совсем стемнело, исследовать его, и может быть даже найти что-нибудь вкусненькое на ужин.
И где-то примерно через час беготни по тихим улицам провинциального города, когда маленькие деревянные домики на его окраине стали тонуть вечерней мгле, пёс Филипп свернул в один из переулков, и вдруг его вновь охватило чувство близости родины, но теперь это чувство было в тысячу раз сильнее, до звона в ушах, до мурашек по телу, и Филипп бежал и бежал, сворачивая то в один переулок, то в другой.
«Да, что ж это я ношусь, как бешенный?» - подумал про себя пёс Филипп, и остановился, озираясь вокруг.
Ночь уже окончательно утопила город во тьме, и тишина властвовала над улицами и домами, и даже шелест листвы не нарушал её царственный покой.
Филипп, немного успокоившись, медленно прошёлся по какому-то маленькому узкому переулку, и, наткнувшись на куст, вдруг почувствовал, как в его измученной душе разлилось удивительное умиротворяющее тепло, и ему стало так хорошо и уютно возле этого почти голого куста, и уже больше ничего не хотелось искать, и пёс Филипп лёг и сразу же уснул.
И приснился ему сон.
Будто он ещё совсем маленький щенок играется с двумя другими, такими же, как и он, щенками, а рядом лежит большая красивая собака, и ласково улыбаясь, наблюдает за ними. Вдруг Филипп, бросив играть, начинает внимательно смотреть на большую собаку, он понимает, что это его мама, и он хочет запомнить её образ, будто бы чувствует, что никогда её больше не увидит. И вдруг образ лежащей рядом мамы начинает расплываться, Филипп, испугавшись, бросается к ней, и, уткнувшись в тёплую шерсть, плачет, но вот он начинает чувствовать какую-то пустоту вокруг себя, открывает глаза и видит, что вокруг никого нет. Ему становится страшно, и он снова закрывает глаза, и снова плачет, но уже совсем по-другому.
«Эй, ты чего в грязи валяешься? Болен, что ли?» - сквозь сон слышит пёс Филипп, и тихо прорычав, открывает заплаканные глаза.
Перед Филиппом на фоне утреннего неба стоял старый чёрный пёс, весь взъерошенный, и местами облезлый, толи от старости, толи от болезни. Пёс внимательно всматривался в морду Филиппа, вдруг что-то блеснуло в его усталых гноящихся глазах, и он, вильнув хвостом, воскликнул: «Да, ты не Филька ли случайно?»
«Да, Филипп» - удивлённо ответил пёс Филипп, вставая.
«Ну, дела! – прохрипел старый пёс, - я ж тебя ещё слепым щенком помню, ты изо всех щенят выделялся своим белым пятном на морде. Да, тяжёлые времена были. А я думал, что вас тогда во время облавы всех порешили. Как же ты уцелел?»
«Не помню, - ответил, опустив морду, Филипп, - ничего не помню, ни родителей, ни братьев. И где родился, не знаю».
«Да вот на этом самом месте, где ты сейчас стоишь и родился. Под этим самым кустом, Туча тебя третьим родила» - ответил старый пёс, с какой-то особой теплотой произнеся последние слова.
«А ты кем мне приходишься?» - спросил, заволновавшись, Филипп.
«Я то? Да, так, никем. Я твою маму, Тучу, любил тогда, а она даже и не догадывалась. Она в ту пору была в Волчка, в отца твоего, влюблена, - тут старый пёс оглянулся и вскрикнул, - Берегись!»
Раздался выстрел, и старый пёс рухнул возле Филиппа.
Пёс Филипп растерянно смотрел на лежащего в крови старого пса, и в его голове даже не появилась мысль о бегстве, и когда после второго выстрела его тело пронзила острая боль, он просто медленно опустился на то самое место, где немногим более года назад появился на свет, и, прижавшись к своей, только что обретённой родине, уснул навсегда.
Подул лёгкий ветерок, и маленький озябший жёлтый листочек упал на тёплую и счастливую морду пса Филиппа.

Канарейка, вся промокшая от слёз, закончив читать рассказ, подошла к своей любимой фарфоровой чашке, и залпом выпила остатки колдовского зелья. Горбатый котишка аккуратно сложил листочки рукописи, и, перевязав их красной шёлковой ленточкой, отнёс обратно в сундук. Он положил рукопись, чуть ли не на самое дно сундука, бережно завернув её в старый пуховый платок.
«А может, пса Филиппа не убили, может быть, он до сих пор счастливо живёт на своей родине, а собака Василиса стала его женой, и у них появились щенята. Ведь вы же, уважаемая канарейка, этого не знаете» - осторожно почти шепотом предположил космический гость.
«Как это ни печально, но всё было именно так. Утром, как и обещал, в город вернулся Семён, и застал тех живодёров как раз за очередным убийством. А потом в их машине он заметил среди убитых собак морду с белым пятном, это и был пёс Филипп. Семён, вернувшись с родины, несколько раз об этом рассказывал своим друзьям» - ответила канарейка.
«А даже, если бы это было не так, то всё равно жизнь этого пса при попадании в душу писателя была обречена, закончиться трагически, потому что искусство требует жертв. Я имею в виду высокое искусство. Это только в глупых бульварных романах герои живут долго и счастливо» - решил пофилософствовать горбатый котишка, и, отхлебнув из своего треснутого стакана простокваши, добавил: «Да, у тебя-то самого, что с героями произошло?! Космонавт вместо того, чтобы постараться выжить, сжёг горючие, ускорив этим свою смерть. А в твоей сказке, брошенная звездой планета высохла и замёрзла. А почему эта маленькая планета не попыталась найти другую звезду? Вон их, этих звёзд во вселенной великое множество, уж могла бы какая-нибудь звёздочка пригреть одинокую несчастную планетку. Так ведь нет! Значит не только у нас на Земле, но и во всей Вселенной существует единый закон, который ставит трагедию в искусстве на самую верхнюю ступеньку пьедестала. И хочешь того, или не хочешь, а герои должны умирать».
«Да, замолчишь ты, наконец! – прохрипела старуха-пророчица, - Наш гость с дороги утомился, помоги ему, лучше, залезть на нашу русскую печку, да, и сам проспись хорошенько, может, тогда перестанет к тебе в голову лезть всякая чушь».
Горбатый котишка, смиренно опустив голову, допил простоквашу, и, подойдя к инопланетному гостю, обнял его за худенькие плечи, и с помощью простых магических заклинаний, они воспарили над полом,  а затем, сделав небольшой вираж по избе, приземлились на самое сердце стыдливой красавицы-избы, я имею в виду, на полыхающую жаром печку, и задёрнули красную в белый горошек занавеску.
Кактус Ваня весь в слезах, как в росе, вздыхал и ёрзал в своём горшке, но наконец, усмирив свои разбушевавшиеся чувства, он, так же, как и горбатый котишка, используя магические заклинания, перенёсся на свой подоконник.
Паршивый кот Чародей подумал о том, что если он сейчас сразу ляжет спать, то наверняка, после прослушивания трагического рассказа, ему приснится какой-нибудь кошмар, в котором, вместо того, чтобы спокойно нежиться на перине, придётся убегать во сне от живодёров с ружьями, и беспрестанно вздрагивать от выстрелов, поэтому Чародей решил, немного прогуляться по тихим улочкам нашего прекрасного города в эти последние минуты пречистого утра. Паршивый кот Чародей тяжело вздохнул, и грустно посмотрел сначала на печку, потом на кактуса Ваню, с иголок которого упали последние слезинки, и наконец, встав из-за стола, он задумчиво промяукал: «Если бы подчиняясь законам искусства, герои умирали только в произведениях кровожадных словоплётов, то это ещё, куда ни шло, захлопнул книгу, поглядел, а вокруг все живы. Но когда сама Жизнь, заигравшись, без разбору давит и пожирает всех попадающихся ей под горячую руку, и при этом её зловещий лик светится непогрешимой правотой, и не найдёшь на нём ни тени вины, ни слёз раскаянья, становится страшно до такой степени, что хочется быстрее открыть книгу, и тщательно вытерев лапы, залезть в неё, и больше уже никогда не вылезать, блуждая среди выдуманных героев, и наслаждаясь их искусственными страданиями, обильными слезами и неминуемой смертью в конце, до которой, впрочем, можно и не дочитывать, а отлистав сотенку страниц, начать читать заново, о том времени, когда все были живы и счастливы».
Паршивый кот Чародей ещё раз тяжело вздохнул, и, не дожидаясь откликов на свои печальные размышления, вышел из избы. 
Тем более по-другому и быть не могло, потому что я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, в эти самые минуты нахожусь в доме волшебника с улицы Времени, как вам уже известно, являющегося биографом паршивого кота Чародея, и читаю очередную главу, написанную волшебником после того как он вернулся от скрипки.
Волшебник с улицы Времени, написав за несколько минут три страницы, и успокоив на время свой писательский зуд, лёг на диван, и, укрывшись пледом, заснул.
Я же изучая эти свеженаписанные страницы, прибываю в каком-то загадочном тумане, и никак не могу понять, на что же это намекает в своём повествовании биограф паршивого кота Чародея. К тому же на полях этих трёх листков было нарисовано несколько рисунков, как будто волшебник пытался изобразить события сегодняшнего дня в комиксах, что совершенно не соответствовало его серьёзным, можно даже сказать, чопорным взглядам на жизнь. Но даже рисунки не вносили ясность в то, что произошло несколькими минутами ранее в нашем городе, так как на рисунках все персонажи были изображены исключительно со спины, и если кота Чародея ещё можно было узнать, и тем более, не говоря уже о Засохшей Яблоне, на которую с какой стороны не посмотри, мгновенно всю Душу охватывает невыразимая печаль, но вот изображённый со спины человек в чёрном плаще, никого мне не напоминал. А он, этот чёрный человек, не прошеным гостем заявился в наш город, и даже не побоялся особого аромата, которым, благодаря пречистому утру, был в эти минуты пропитан воздух.
И так волшебник с улицы Времени, пребывая в священном творческом экстазе, охваченный пророческими видениями, внимательно наблюдал, как я уже говорил со спины, за чёрным человеком. И хотя чёрный человек не торопливо брёл по улицам нашего прекрасного города, биографу паршивого кота Чародея никак не удавалось его догнать, и заглянуть ему в лицо. И даже, когда чёрный человек, войдя в переулок Тяжёлого Времени, остановился возле полусгнившего колодца, и медленно зачерпнув из него нашей удивительной водицы старым помятым ведром на ржавой цепочке, долго нюхал её, толи, наслаждаясь морским запахом, толи в раздумье, пить эту странную воду, или выплеснуть обратно в колодец, так вот даже за это время, пока чёрный человек стоял у колодца, пророческое видение волшебника, как ни старалось, не могло подлететь к нему поближе. Толи невидимые таинственные силы, сопровождавшие чёрного человека, не давали приблизиться, толи Засохшая Яблоня, обладающая, как вы помните, удивительной чувствительностью, почуяв что-то недоброе, мгновенно выстроила невидимую стену, в которую безуспешно билось пророческое видение волшебника. Но как бы там не было, чёрный человек положил на землю возле колодца свёрток, который он всё это время держал в левой руке, и, взявши обеими руками ведро с водой долго и жадно пил, фыркая, и временами останавливаясь для того, чтобы ещё раз внимательно принюхаться к странному аромату. И, наконец, напившись, чёрный человек пошёл дальше по переулку Тяжёлого Времени, но дело всё в том, что свёрток так и остался лежать возле колодца, и было совершенно непонятно, толи чёрный человек забыл его, толи специально оставил здесь, зная о том, что колодец очень популярен в нашем городе, и этот таинственный свёрток, естественно, будет быстро обнаружен кем-нибудь из наших жителей.
Когда же невидимая стена исчезла, пророческое видение биографа паршивого кота Чародея смогло вновь погнаться за незнакомцем, но проследовав за ним до улицы Неисполненных Желаний, пророческое видение не решилось лететь дальше, потому что, сразу же за этой улице начинались переулки, покрытые мрачным туманом, которые, как вы помните, у нас называются «закоулками души».
А чёрный человек, так и оставшись для волшебника с улицы Времени, таинственным незнакомцем, не страшась мрачного тумана, вошёл в «закоулки души», и исчез.
Пророческое видение волшебника, поднявшись над крышами нашего прекрасного города, полюбовалось последними минутами пречистого утра, и вернулось в переулок Тяжёлого Времени, а тут как раз, и паршивый кот Чародей, свернув с улицы Времени, в тяжёлых раздумьях о жизни и об искусстве, медленно приближался к полусгнившему колодцу.
И я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, аккуратно сложив листки свеженаписанной рукописи волшебника с улицы Времени, в одно мгновение ока, переношусь в переулок Тяжёлого Времени, чтобы не с чужих, хоть и пророческих, слов, а лично проследить за паршивым котом Чародеем, который в эти минуты, согласно записям своего биографа, уже подходил к нашей удивительной Засохшей Яблоне. 
Засохшая Яблоня, почувствовав каждой своей сухой веточкой приближение вселенской печали, которую тащил в себе паршивый кот Чародей, встрепенулась, и, затрещав, уронила маленькую корявую ветку на землю, и в этот момент над нашим прекрасным городом разлился нежный колокольный звон часов, вырвавшись из раскрытого окна квартиры Артура Хаоса.
Так закончилось пречистое утро.
И у меня, как обычно, пропадает всякое желание описывать события, происходящие в это, наступившее за утром, самое лживое время суток. Ведь, посудите сами, ночью над нами небо усеяно звёздами, а приходит день и нагло, без спросу, прячет от нас эту невероятную красоту, предлагая взамен пустое голубое небо, или же, ещё чего хуже, навалит на небо чёрных туч, и вот только и смотри, как бы не пошёл дождь.
Кстати сказать, мысли о дожде и туче, посетили и Засохшую Яблоню, но, только, в более привлекательном, поэтическом виде, которые она решила применить в терапевтических целях, и постараться выплеснуть бальзам на мрачную душу паршивого кота Чародея, и рассказать ему сказку, рассказанную ей скорпионом Сашкой, а тот в свою очередь, услышал эту сказку ещё, когда жил в пятилитровой банке у своих прежних хозяев. Помните, как маленькая девочка рассказывала своей бабушке сказку про собаку Сашку, так вот, эта самая девочка однажды написала сказку о дожде, который жил на большой чёрной туче, и ей очень захотелось эту сказку кому-нибудь рассказать, а дома, как нарочно, никого не было, и тогда она поставила на стол банку, в которой жил скорпион Сашка, разбудила его, постучав карандашом по стеклу, и когда наш Сашка вылез из-под гнилой коряги, она стала с выражением читать ему свою сказку.
Так вот, когда паршивый кот Чародей дотащил свою вселенскую печаль до Засохшей Яблони, Яблоня, нежно погладив его корявыми ветвями, проскрипела: «Вижу, Чародеюшка, что ты сегодня не в духе. Присядь возле меня, отдохни».
«Ох, и не говори, Яблонька, - тяжело вздохнул паршивый кот, - такого я за сегодняшнее утро наслушался, что даже спать испугался, и решил немного прогуляться. Мы сегодня со старухой-пророчицей подобрали потерпевшего аварию космического пришельца. Привели в избу, напоили, обогрели, а он нас за всё хорошее, окатил ушатом своих рассказов, пропитанных зловещим холодом Вселенной. Правда, наша канарейка, ему в отместку, рассказала трагедию пса Филиппа, от которой его теперь отогревает наша печка. Но мне от этого не легче».
И паршивый кот Чародей сел под Засохшую Яблоню, и прижавшись спиной к её шершавому стволу, опустил свою лохматую голову и закрыл глаза.
«Послушай, Чародеюшка, - проскрипела Яблоня, уронив ещё одну маленькую сухую веточку, - я расскажу тебе сказочку, она, правда, не очень весёлая, но вселенского холода в ней уж точно нет, хоть и действие этой сказки происходит высоко в небе.
И так, как же она начинается? Ах, да, вспомнила!

Дождь сидел на Туче и, улыбаясь, поглядывал на землю.
«Эх, сейчас, как обрушусь на вас, то-то вы у меня все побегаете!» - засмеялся Дождь.
И Туча не выдержала и тоже засмеялась.
А внизу на земле услышали гром.
Тут мимо Тучи пролетело несколько облаков. Туча, недовольно посмотрев на них, сказала: «Что за пустой народец, эти облака?! Такие лентяи! Только и умеют, что летать, да и то лишь с помощью ветра. Ну, хотя бы что-нибудь сделали за свою жизнь! Полетают, полетают и исчезнут, так ничего и не свершив. И зачем они, вообще, появляются на небе? Ну, а ты чего смеёшься? – обращаясь к Дождю, продолжала ворчать Туча, - Много ли ты умеешь? Поливаешь, да и только. Впрочем, я тоже хороша. Катаю тебя всю жизнь, будто лошадь какая. Эх, заняться бы делом! Замок какой-нибудь воздушный построить! И когда только ты меня оставишь в покое?!»
«Не ворчи» - проговорил сквозь смех Дождь, и засмеялся ещё громче.
Туча вздохнула и тоже рассмеялась.
Они были совершенно одни в огромном небе, и можно было лететь куда угодно, и поэтому они никуда не летели, а только покачивались на одном месте.
Сегодня утром на землю вернулся беззаботный воскресный день.
Муравьи, собаки, бабочки ползали, спали и летали. Люди расхаживали по улицам, то присаживаясь на лавочки, то вдруг вставая, и направляясь неизвестно куда и зачем, со счастливым выражением на лицах.
Солнце висело над землёй, доброе и нежное, и щекотало лучами уснувшие деревья. Впрочем, говоря по правде, деревья давно проснулись, и теперь, лишь претворялись спящими. Да, и как можно спать, когда все твои листочки шелестят и хихикают!
Дождь пододвинулся к краю Тучи, и, перестав смеяться, сказал: «Пора», и спрыгнул вниз.
Дождь упал прямо на спящую собаку, и зажмурился.
Собака слегка повела ухом, открыла один глаз, улыбнулась, и снова закрыв глаз, стала досматривать свой собачий сон.
Дождь, покинув собаку, весело побежал по городу, поливая людей, лавочки, деревья, в общем, шалил во всю, и даже несколько раз попал под машину.
Но через некоторое время, Дождь заметил, что на него никто не обращает внимания.
Дождь остановился, и обвёл всех недоуменным взглядом.
«Что же это такое?! – подумал он про себя, - Все спокойно разгуливают, будто меня нет среди них. Решительно, никто не хочет меня замечать. Я, понимаете ли, выбиваясь из сил, стараюсь принести хоть какую-то пользу. Ну, хоть кто-нибудь бы взглянул на меня с благодарностью. Нет, ничего не хотят замечать. Ну, и пожалуйста. Только я не желаю вас больше видеть».
И Дождь, обидевшись, вернулся на Тучу.
Глупенький Дождь, он не понял того, что люди, деревья, муравьи, лишь делали вид, что его не замечают. Они были рады Дождю, и не хотели прятаться, и, веселясь в душе, шли по улицам, ползли по мокрой тёплой земле, и шелестели листвой.
А Дождь, съёжившись, лежал на Туче и плакал.
«Да, не реви ты, - сказала Туча, промокшая от слёз Дождя, - давай полетим куда-нибудь. Для тебя везде найдётся работа. И я никак не возьму в толк, зачем тебе нужна чья-то благодарность? Ну, скажи мне, что ты с ней будешь делать? Положишь её ко мне на спину? Так, я её тут же выброшу. Мне хватает того, что я тебя таскаю. И, представь, не собираюсь просить у тебя благодарности. Вздор какой-то! Лично мне, благодарность совершенно не нужна».
Туча качнулась, и полетела, куда глаза глядят, унося на своей спине Дождь, который наплакавшись, успокоился и заснул.
Туча летела в огромном синем небе, и время от времени, посматривая на землю, замечала, как внизу, люди, собаки, деревья с любопытством смотрят на неё, и ждут того радостного мгновения, когда она подарит им нежные дождливые капельки.
И вот, наконец, Солнце, погладив своими нежными лучами Дождь, разбудило его. И Дождь, смахнув с сонного лица последнюю слезинку, сказал: «Знаешь, Туча, ты права, не нужна ничья благодарность. Ведь я делаю своё любимой дело, и когда оно у меня получается хорошо, то я счастлив. А больше мне ничего и не надо».
Они продолжали лететь в огромном синем небе.
Туча рисовала в своей голове красивые воздушные замки, которые она надеялась когда-нибудь построить.
А Дождь, сидя на краю Тучи, смотрел на землю и улыбался».

Засохшая Яблоня, закончив рассказывать сказку, нагнулась к сидящему под ней паршивому коту Чародею, и нежно погладила его лохматую голову своими сухими корявыми ветвями, обронив на лапу Чародея маленькую веточку с одним засохшим листочком.
Паршивый кот Чародей взял веточку, понюхал её, тяжело вздохнул, и, поднявшись, закрепил этот обломок с листочком на Яблоне, вставив его в трещину на толстой ветке.
Засохшая Яблоня улыбнулась, и паршивому коту Чародею почудилось, будто на его душу, кто-то вылил целый кувшин тёплого парного молока, и он, вновь развалившись под Яблоней, забыл о своей вселенской печали, и погрузился в блаженное созерцание своей души, затормозив этим череду событий, которые были описаны скупыми, даже можно сказать, бездушными фразами в его биографии пророческим пером волшебника с улицы Времени.
Но так порой хочется, облокотившись на ствол какого-нибудь дерева, или просто развалившись на траве, послушать незатейливую сказку, и забыв о том, что надо куда-то спешить и что-то делать, впасть в иллюзию счастья, оставив, стоять перед собой нетерпеливую жизнь в полном недоумении.
Но жестокие законы, неизвестно кем выдуманные, требуют от писателя не останавливаясь тащить ненавистный сюжет, в котором я лично не вижу абсолютно никакого смысла. Более того, сюжет, с одной стороны, создаёт атмосферу какой-то выдуманности, что категорически несовместимо с моей миссией летописца, а с другой стороны, о чём сюжет способен поведать, и в чём он может помочь разобраться, когда мне чуть ли не ежеминутно приходиться погружаться и плутать в потёмках души, то одного, то другого жителя нашего прекрасного города.
И вот сейчас, мгновенно переместившись в комнату волшебника с улицы Времени, я вновь вчитываюсь в свеженаписанные страницы биографии паршивого кота Чародея, и просто поражаюсь жалкому рабскому описанию происходящего, в котором используются такие слова, как: подошёл, встал, наклонился, взял, и не единого слова о том, что чувствовал в это время главный герой биографии? Какая боль пронзала его сердце? Какие черви вгрызались в его душу? А ещё в пророческих записях волшебника ни слова не сказано о том, как Засохшая Яблоня, пытаясь излечить душу Чародея, рассказала ему простенькую сказку о Дожде. Ну, конечно же, для биографа это всё сентиментальности, ему лишь надо, чтобы паршивый кот подошёл к полусгнившему колодцу и поднял таинственный свёрток, оставленный чёрным человеком.
И вот я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, уже порхаю над полусгнившем колодцем, вдыхая аромат его уникальной водицы, и вижу, как безжалостная Судьба, вытаскивает паршивого кота из его собственной души, которая в эти блаженные минуты пребывания под Яблоней, беззаботно купалась в тёплой молочной реке, разлившейся настолько, что затопила сказочные кисельные берега, в надежде обрести статус молочного моря. Холодная рука Судьбы подняла за шкирку несчастного кота Чародея и потащила его тело к колодцу. И тело, которое уже несколько лет ходило только на двух задних лапах, было в эти секунды унижено Судьбой до такой степени, что перебежало через переулок Тяжёлого Времени на всех своих четырёх лапах. Правда, возле колодца паршивый кот Чародей вновь поднялся на две задние лапы и внимательно поглядел на своё отражение в воде. Это было, конечно, большой неосторожностью с его стороны.
У всех в жизни бывают моменты, когда лучше не смотреть на себя в зеркало, а уж тем более, в воду. И мне сразу лезет в голову тот случай из сказки, где Иванушка, испив водицы, увидел себя настоящим козлом, да, и другой случай, уже из мифологии, не до чего хорошего Нарцисса не довёл. Так и паршивый кот Чародей, взглянув на своё отражение в колодце, увидел вместо своих красивых зелёных глаз, две чёрные дырки, из которых, фонтанируя, вырывался мрак Вселенной, и через мгновение, холодное с редкими звёздами небо, растеклось по всей поверхности воды, и злобно плескаясь, пыталось поглотить гнилые брёвна колодца, не насытившись съеденным отражением лохматой морды паршивого кота.
Чародей с ужасом подумал о том, что вирус вселенской печали, от которого страдал космический гость, теперь попав в его душу, заставил мутировать скромную кошачью печаль до размеров вселенской тоски. Но тут, в голову паршивого кота пришла другая мысль, которая вызвала в нём ещё, куда больший ужас, а мысль эта заключалась в том, что он окончательно стал призраком, ведь он не увидел своего отражения в колодце, и что его, наконец, настигла кара за то, что он незаконно покинул мираж соседнего города и поселился в нашем прекрасном Хаосе.
Паршивый кот Чародей в испуге отскочил от колодца, но споткнулся о таинственный свёрток, который до этого времени он никак не желал замечать, погружённый в свои душевные проблемы. И вот теперь, наконец, пророческое видение волшебника с улицы Времени может потешить своё тщеславие, потому что паршивый кот Чародей, согласуясь со словами из своей биографии, наклонился и поднял что-то непонятное, завёрнутое в чёрную бумагу. Он осторожно разорвал бумагу и увидел тетрадь, на которой было написано «Второй концерт для скрипки с ветром».
Паршивый кот Чародей положил тетрадь на гнилые брёвна колодца и открыл первую страницу, затем он заглянул на вторую страницу, потом на третью и на четвёртую, но как вы уже догадались, он ничего не увидел, кроме нот, прыгающих, то вверх, то вниз, то вдруг, безрассудно взлетающих над нотным станом, а особенное недоумение, даже слегка переходящее в чувство сострадания, у паршивого кота, вызвали ноты, растерянно парящие в пустоте под нотным станом, как будто кто-то наказал эти ноты за свободолюбие, или, в худшем случае, за их чрезмерную прыткость.
И если, читая, скажем, прозаическое произведение, ещё можно, но конечно хорошенько вглядевшись, вычитать какую-нибудь информацию, которая обычно скрывается между строк, или бывает даже достаточно одной буквы или символа, несущих понятные всем образы, для того, чтобы оттолкнувшись от них, расшифровать текст, или, по крайней мере, навыдумывать отсебятину, от которой бы исходил лёгкий аромат истины, но эта размалёванная нотами тетрадь, своей таинственной замысловатостью переплюнула даже китайскую грамоту, и паршивому коту Чародею не оставалось ничего делать, как только закрыть загадочные письмена. И он, раздражительно прошипев, с шумом захлопнул тетрадь.
Непонятая, паршивым котом, тетрадь не вынесла такого грубого обращения к себе, и, поддавшись, всего лишь на мгновение появившейся, мысли о своей бездарности и никчёмности, резко сиганула в пучину колодца.
Паршивый кот Чародей от неожиданности растерялся настолько, что около минуты простоял, как вкопанный, не способный пошевелить не то, что лапой, а даже ухом.
А когда он, наконец, выйдя из оцепенения, осознал весь трагизм случившегося, его несчастная душа тут же была раздавлена огромным шершавым камнем вины, упавшем на неё. И паршивый кот Чародей, или точнее, его сгорбившееся лохматое тело, тщательно заметая хвостом следы, безропотно залезло на гнилые брёвна колодца, и, не смотря на то, что паршивый кот, только несколькими минутами назад, ужасался, созерцая в чреве колодца холодное и зловещее небо с редкими тусклыми звёздами, его лохматое тело, ни на секунду не задумываясь, прыгнуло в мрачный образ бесприютной чёрной Вселенной.
И проглотив Чародея, образ Вселенной, довольный тем, что насытился сразу двумя жертвами, ещё долго облизывал гнилые брёвна нашего уникального колодца.
Засохшая Яблоня вскрикнула и уронила ту самую веточку с одиноким сморщенным листочком, которую паршивый кот Чародей так нежно и заботливо укрепил на её толстой корявой ветке.
Брошенный Дом вздрогнул, заскрипев старой перекошенной оконной рамой с треснутым стеклом, и разбудил скорпиона Сашку. Сашка вылез из подвала, и недовольно озираясь по сторонам, спросил Засохшую Яблоню: «Что случилось?»
«Чародей…» - только и смогла сказать Яблоня, протягивая корявые ветви в сторону полусгнившего колодца.
А тем временем паршивый кот Чародей бесстрашно бороздил мрачные глубины зловещего образа Вселенной, в поисках оскорбленной им нотной тетради. И если образ Вселенной в сумасбродной голове паршивого кота Чародей практически не имел границ, то таинственное чрево нашего уникального колодца было довольно таки скромных размеров, и Чародей, в конце концов, уткнулся мордой в нотную тетрадь, которая нервно размахивая  размалёванными листами, пыталась глубже зарыться в песок. О чём она думала в эти мгновения? В какие дали уносили её мысли? Может быть, нотная тетрадь мечтала о той минуте, когда она увидит наполненные восторгом и удивление глаза какого-нибудь археолога, который откопает её через много лет в уже высохшем и полностью сгнившем колодце, и как он заботливо смахнёт с неё песчинки нежной пушистой кисточкой, а затем с любовью возьмёт её на руки, и тогда она, слегка промокшая от слёз благодарности, раскроет перед ним свои таинственные письмена.
Но вместо восторженных глаз археолога тетрадь-утопленица увидела лохматую морду паршивого кота Чародея, а затем она почувствовала, как острые когти, впившись в один из её таинственных листов, надорвали его, и тогда нотная тетрадь поняла, что сопротивляться бесполезно, и покорно сложив свои листы, она отдалась в лохматые лапы своей судьбы, роль которой так самозабвенно исполнял паршивый кот Чародей.
Чародей, схватив зубами тетрадь, отправился в обратный путь, и через несколько мгновений он вернулся в наш прекрасный город, и аккуратно положив нотную тетрадь на землю возле колодца, паршивый кот долго и тщательно отряхивался, разбрызгивая вокруг себя капли воды, каждая из которых несла в себе часть зловещего образа чёрной Вселенной, но когда капли падали на нежную и сострадательную землю Хаоса, от зловещего образа Вселенной не оставалось даже мокрого следа.
«Ты что же это, паршивец, делаешь! – прошипел скорпион Сашка, поднимая страшный хвост, - теперь же всем, кто приготовит чай из воды, в которой ты искупался, будет ночами твоя нечестивая морда сниться!»
«И не просто будет сниться, а под аккомпанемент «Второго концерта для скрипки с ветром» - гордо ответил паршивый кот Чародей.
И скорпион Сашка не успел даже глазом моргнуть, как вдруг перед ним очутилась мокрая тетрадь, которую крепко держал в своих лапах паршивый кот.
«Полюбуйся! Нашёл её возле колодца, и только я попытался к ней принюхаться, так она от меня в колодец сиганула! Вот и пришлось этого подкидыша спасать. Так что теперь вода в нашем колодце пропитана духом моего благородного порыва, и все, кто напьётся из него, будут обуреваемы желанием спасти кого-нибудь».
«Ох, и напугал же ты меня, Чародеюшка! – проскрипела Засохшая Яблоня, - Я уж и сама хотела броситься в колодец, чтоб тебя спасти!»
«Подвиг- штука заразительная, Яблонька! – промяукал паршивый кот, виляя мокрым тощим хвостом.
«Давай посмотрим, что там, в этой тетради написано» - прошипел скорпион Сашка, и попытался открыть мокрую обложку.
«Да, ничего там нет, кроме нот» - оттолкнув Сашку, раздражённо промяукал Чародей, и, прижав тетрадку к мокрой груди, добавил: «Говорят, Скрипка вернулась, полечу к ней с подарочком. Может этому мокрому подкидышу повезёт, и он найдёт любовь и понимание у нашей непутёвой Скрипки». 
«Любовь найти легко, а вот понимание…» - воздохнул скорпион Сашка, и, опустив хвост, пополз в свой подвал.
Чародей подошёл к Засохшей Яблоне, поднял веточку с маленьким сморщенным листочком, и вновь закрепил её на толстой корявой ветке. Яблоня не успела даже скрипнуть в знак благодарности, как паршивого кота Чародея и след простыл.
В следующее мгновение кот Чародей материализовался на улице Чудес, и, сняв со своей души огромный шершавый камень вины, который, как вы помните, упал на его душу в тот момент, когда оскорблённая им нотная тетрадь решила утопиться, он аккуратно положил камень, как раз напротив окна, где жил уже известный вам писатель-волшебник. Почему паршивый кот решил положить камень с души именно на это место, сказать трудно, но то, что Чародей всегда всё делает с определенным умыслом, можно предположить следующее: когда волшебник в очередной раз посмотрит в окно, чтобы насладиться унылым видом улицы Чудес, он сразу же, обратит внимание на этот огромный камень, и вспомнит о том, что он до сих пор не снял со своей души камень вины за сбежавшую из его рассказа Джоконду. Ведь, как вы помните, у нас никто не верит в то, что спящая Джоконда, возвращённая в свой зловещий пейзаж, женихом главной героини рассказа волшебника, является той самой Моной Лизой, или, как нежно назвал её дворник Терентий, Елизаветой, и, что она до сих пор скитается в мираже соседнего города, из которого человеку с чистой душой не так-то просто выбраться.
И теперь, заметив этот огромный шершавый камень, волшебник решится, наконец, написать новый рассказ, в котором он расскажет о торжественном возвращение настоящей Джоконды в картину, и об изгнании самозванки впавшей в летаргический сон. Но тут надо поступить очень осторожно со спящей красавицей. Я согласен, что из рассказа её надо вынести, потому что две Джоконды вызовут не здоровые споры и не только среди героев рассказа, но и среди жителей нашего города, что повлечёт за собой разделение общества на два лагеря, каждый из которых будет отстаивать подлинность одной Джоконды и обвинять другую Джоконду в том, что она является бездарно выполненной копией. И ни кому даже в голову не придёт то, что картина, висящая на стене в комнате главной героини рассказа, естественно, копия великой картины Леонардо да Винчи, об этом, в первую очередь, говорят её скромные размеры. Конечно волшебник с улицы Чудес мог бы перенести действие своего рассказа в Лувр, но тогда могут усложниться и без того натянутые отношения главной героини и её жениха, в связи с тем, что не в меру чувствительную героиню, теперь будут окружать галантные французы, в которых очень сложно не влюбиться. И я уже не говорю о том, сколько будет пролито слёз Моной Лизой и Елизаветой, что наверняка, придётся отводить место на улице Чудес под лужу из их горючих слёз. А как на это посмотрит Артур Хаос, не увидит ли он в этом пародию на его никогда не высыхающую лужу из слёз, которая, как вы помните, расположена в начале переулка Тяжёлого Времени.
Так что я считаю, что надо аккуратно, не разбудив, вынести спящую красавицу из рассказа, но не изгонять её из нашего города, а поселить, скажем, в Брошенном Доме, обязав скорпиона Сашку охранять её, ведь эта ответственная должность, как нельзя лучше, подходит к его зловещему виду, особенно, когда он поднимает свой хвост с жалом на конце.
А там возможно, придёт время, когда в нашем городе появится какой-нибудь новый житель, который будет очарован спящей красавицей и, проникнув тайком в Брошенный Дом, поцелует её, и она проснётся для новой любви и для простого человеческого счастья.
Но простите меня, неприкаянную Душу волшебника с улицы Печали, за то, что бросив повествование, я так долго купалась в океане своих фантазий, хотя паршивый кот Чародей больше не предпринимал никаких действий, он лишь, трагически склонив мокрую морду, уже несколько минут стоял, для приличия, возле оставленного им камня, но наконец, выйдя из оцепенения, Чародей соскрёб со своей души налёт вины за другие более мелкие прегрешения, и растворился в воздухе, оставив после себя на земле три больших капли, в которых свирепствовал зловещий образ чёрной Вселенной.
Как только Чародей исчез, ворона Варвара, внимательно наблюдавшая за его действиями, покинула гнездо на вершине высушенного эвкалипта и, нарушая сонную тишину Хаоса, усталого после нечистой ночи, взмахами своих огромных чёрных крыльев, опустилась на камень, сброшенный с души паршивого кота. И тут она увидела три капли воды, которые вместо того, чтобы переливаться всеми цветами радуги под нежным и ласковым солнцем, уподобились трём дыркам в земле, сквозь которые ворона Варвара, наклонившись, чуть было не провалилась во мрак холодной бесприютной Вселенной. Варвара ещё не знала о том, что в нашем прекрасном городе появился новый житель, который уже успел заразить паршивого кота Чародея вирусом вселенской печали.
Хотя ворона Варвара, будучи в гостях у Скрипки, слышала пророчество волшебника с улицы Времени о том, что в нашем городе сегодня появится новый житель, но конкретно, что он собой представляет, волшебник собравшимся, объяснять не стал. А, наверное, стоило бы.
И теперь в первую очередь будут обвинять именно ворону Варвару, как ответственную за душевное спокойствие Хаоса, за то, что она, заснув на своём посту на вершине высушенного эвкалипта, проворонила нелегальное проникновение в наш прекрасный, но очень ранимый город, посланца зловещего космоса.
А зараза вселенской печали уже не на шутку стала распространяться по нашему городу, и внимательный читатель наверняка заметил, что общая атмосфера моей летописи стала отдавать душком мрачности, именно с того момента как был обнаружен на пустыре Одиночества старухой-пророчицей и паршивым котом Чародеем, потерпевший аварию космический странник.
Значит, вирус вселенской печали поселился и во мне, неприкаянной Душе волшебника с улицы Печали, потому что и я дышала одним воздухом с таинственным пришельцем, витая над ним в то самое время, когда его вели к нашему городу по дороге Смерти.
Ворона Варвара спрыгнула с камня вины паршивого кота Чародея, осторожно прошлась между другими камнями, сброшенными с душ наших жителей, внимательно обследуя таинственную землю улицы Чудес, и наконец, вновь вернулась к камню вины паршивого кота, но к этому времени три капли со зловещим образом чёрной Вселенной уже успели раствориться в нежной и сострадательной земле Хаоса.
И ворона Варвара, успокоив себя тем, что зловещий образ Вселенной ей всего лишь померещился, подпрыгнула и, снова нарушая сонную тишину Хаоса взмахами огромных чёрных крыльев, полетела в своё гнездо на вершине высушенного эвкалипта.
А тем временем, паршивый кот Чародей материализовавшись  в комнате Скрипки, сидел на подоконнике, прижав нотную тетрадь к мокрой груди, и, задумавшись, вдыхал аромат чая под название «Возвращение блудного сына», который до сих пор не выветрился после ночного чаепития.
Скрипка, положив гриф на маленькую подушку, тревожно спала, слегка подрагивая струнами.
Кактус Степан дремал, склонив мясистые колючие ветви к сырой земле в своём горшке, которая была вся усыпана мелко нарезанной разопревшей травой от заварки.
Царствование дня в нашем прекрасном Хаосе проходило под чуть слышный храп его жителей. День, съедаемый изнутри собственной лживостью, шатался по улицам, залезал в дома через раскрытые окна, но никто не желал обращать на него внимания.
Даже чуткая ко всему Засохшая Яблоня опустила ветви и притворилась спящей, хотя в глубине её ствола чувство сострадания к лживому дню пыталось добраться до корней, но гнилые корявые корни не желали пропускать чувство сострадания в нежную землю Хаоса, иначе земля Хаоса одарила бы состраданием неприкаянный день, и он бы легко перенёс нашу тихую ненависть.
Паршивый кот Чародей хоть и не спал, но на день не обращал никакого внимания, несмотря на то, что день, вертясь вокруг него, усердно высушивал его мокрую шерсть. И пока Чародей наслаждался неумолимо исчезающим ароматом чая «Возращение блудного сына», стараниями дня, его хвост вновь стал пушистым, и слегка покачиваясь, искрился освещаемый огарком свечи. Блохи, искупавшиеся вместе с паршивым котом в колодце, собравшись на опушке его дремучей шерсти, я имею в виду, на месте лишая, оживлённо обсуждали своё подводное приключение.
А когда пламя свечи вздрогнув, погасло, и аромат чая был нагло унесён, на мгновение залетевшим в комнату лёгким ветерком, паршивый кот Чародей слез с подоконника, положил нотную тетрадь на стол, затем пододвинул стол ближе к дивану, естественно, разбудив кактуса Степана, который с испугу ощетинился и, грозно замахав колючими ветками, прошипел: «Ты что делаешь, паршивец?!»
«Сейчас увидишь» - не обращая внимания на Степана, промяукал себе под нос Чародей, вытаскивая из-за кресла слегка погнутый пюпитр, и сдунув с него пыль, он поставил его рядом со столом, напротив лежащей на диване Скрипки. Потом он пододвинул горшок с возмущённым кактусом Степаном к самому краю стола, так чтобы Степан смог дотянуться ветвями до пюпитра, и положил на пюпитр нотную тетрадь.
«Вот так!»- громко и торжественно произнёс паршивый кот Чародей, садясь на диван рядом со Скрипкой, но увидев лежащую на буфете новую свечу, вскочил и, очистив блюдце от расплавившегося воска, закрепил на нём свечу и зажёг её, затем он поставил блюдце рядом с кактусом Степаном и вновь сел на диван.
Разбуженная Скрипка, звеня струнами, приподнялась с подушки и, облокотившись на спинку дивана, удивлённо посмотрела на паршивого кота, сидящего рядом: «Чародеюшка, ты ли это?! Ты же…»
«Этот паршивец, уже как полгода живёт в избе старухи-пророчицы. И я гляжу, не собирается возвращаться в мираж соседнего города» - возмущённо прошипел кактус Степан, пытаясь отодвинуться от края стола, отталкиваясь ветвями от пюпитра.
«Не трогай пюпитр, колючка, будешь сейчас Скрипке помогать - промяукал Чародей, и, обняв Скрипку, восхищённо посмотрел на нотную тетрадь, лежащую на пюпитре, - Принёс я тебе, Скрипочка, подарочек в честь твоего бесславного возвращения в Хаос. Вот смотри, только что нашёл возле нашего уникального колодца. Откуда она там взялась? Неизвестно. Но нрав у этого подкидыша, такой же, как у тебя, неугомонный. Представляешь, она от меня в колодец сиганула, пришлось её спасать. Ноты, вроде бы, все на месте. Видно, наша колодезная водица проявила к ним сочувствие, даже все хвостики у нот целы и невредимы. Вот  только не всем досталось места на нотном стане. Много, Скрипочка, в этой тетради неприкаянных нот».
«Эх, Чародеюшка, - зарывшись грифом в лохматую шерсть паршивого кота, вздохнула Скрипка, - те ноты, которые на нотном стане – это серая будничная основа жизни, но только те, как ты говоришь, неприкаянные ноты, взлетая над нотным станом, несут в себе радость, а те, что сорвавшись с нотного стана, падают вниз, пытаются донести до слушателей всю боль этого мира. Эти ноты бездомны, как наши души, лишь на мгновение, соединившись, они уже должны расстаться, и только в неприкаянности они могут дышать воздухом свободы, для которой и были рождены».
«Проще говоря, там хорошо, где нас нет» - промяукал Чародей, ехидно посмотрев на Степана, тревожно слушавшего душещипательную речь Скрипки, при этом кактус безжизненно опустил все ветви, и стал похож на растение, которое не поливали два месяца.
Паршивый кот Чародей взял в лапы Скрипку, осторожно погладил струны, и пощекотал усами её обшарпанный корпус.
«Тело, Чародеюшка, поцеловать легко, - горько вздохнула Скрипка, - а вот Душу способна целовать только Музыка».
«Ну не только музыка на это способна, а и звучание ласкового слова тоже греет Душу» - промурлыкал паршивый кот.
«Доброе слово и кошке приятно» - поднимая мясистые колючие ветви, прошипел кактус Степан, поддерживая тему разговора.
«Ладно, хватит болтать. Вот тебе, Скрипка, «Второй концерт для скрипки с ветром», разучивай ноты. А ты, Степан, будешь страницы перелистывать, - аккуратно открывая нотную тетрадь, промяукал Чародей, - и когда в наш город ворвётся ветер…»
«Перемен! Ветер перемен!» - радостно зазвенев, добавила Скрипка.
«Опять ты за своё?! Ну, что тебе ещё надо?! Каких перемен?! – зашипел паршивый кот Чародей, - Ты мечтала, чтобы с тобой жила Музыка? Так вот твоя мечта сбылась! В нашем городе, кроме тебя, всё равно никто в музыке не смыслит, поэтому я возлагаю на тебя заботу об этом подкидыше».
При этих словах Чародея, листочки нотной тетради вспорхнули и зашелестели, толи от ворвавшегося в комнату лёгкого ветерка, толи ещё от чего-то.
Скрипка, заметив этот душевный порыв подкидыша, пронзительно зазвенела струнами, и на её обшарпанном корпусе появилась маленькая слезинка.
«Спасибо тебе, Чародей» - чуть слышно произнёс кактус Степан, наблюдая за тем, как паршивый кот, подойдя к окну, пытался шире раздвинуть тяжёлые пыльные шторы, но шторы усиленно сопротивляясь, не желали двигаться.
Паршивый кот Чародей печально поглядел на небо, чихнул и растворился в воздухе.
В следующее мгновение Чародей материализовался в избе старухи-пророчицы. Сонная тишина, нарушаемая лишь лёгким похрапыванием, подобная маленькому котёнку, принюхиваясь, бродила взад и вперёд по комнате, но вдруг она запрыгнула на подоконник, и, пытаясь жалобно замяукать, уткнулась в оконное стекло и стала с тоской смотреть на огромную усталую тишину, лежащую на нашем городе.
А когда Чародей подошёл к ведру и, с шумом зачерпнув ковшом воды, наполнил старый покрытый копотью чайник, и поставил его на плиту, тишина, испугавшись, спрыгнула с подоконника и, пробежав по комнате, забилась под кровать, на которой спала старуха-пророчица.
Паршивый кот, со скрежетом открыв чугунную дверцу, бросил пару поленьев, и разжёг огонь.
Кроме тишины, никто из спящих даже ухом не повёл, а паршивый кот, продолжая пугать тишину, со звоном открыл дверцы буфета и, сняв с полки банку со смесью трав под названием «Забудь обо всём, и наслаждайся жизнью», которой, как вы помните, старуха-пророчица потчевала, расстроенного псом Антихристом, дворника Терентия, паршивый кот открыл крышку и, закрыв глаза, вдохнул жуткий запах трав. Уже сам этот запах трав мог бы заставить любого тут же забыть обо всём, но только на вселенскую печаль, заразившую душу паршивого кота, запах трав не произвёл никакого впечатления.
Чародей нашёл на тумбочке возле печки чистый гранёный стакан, высыпал в него немного смеси из трав, и, взяв стакан, сел на табуретку за круглым столом, а пока чайник ещё не закипел, паршивый кот решил хотя бы краем глаза заглянуть в свою душу, да, так и провалился в холодный мрак вселенской печали. И когда бы он оттуда выбрался неизвестно, и только лишь благодаря душераздирающему звону разбушевавшейся крышки чайника, паршивый кот нашёл дорогу обратно в нежную и сострадательную реальность Хаоса и, выскочив из холодного мрака вселенской печали, Чародей снял с плиты чайник и осторожно налил кипяток в гранёный стакан.
Аромат чая, немного покружившись над стаканом, полетел к окну и разбудил спавшего на подоконнике кактуса Ваню.
«Ну, и где ж тебя носило?» - сонно шевеля иголками, спросил кактус Ваня.
«Был у Скрипки в гостях» - тяжело вздохнул паршивый кот Чародей.
«Так ты ж её терпеть не можешь, что ж тебя туда занесло?»
«Да, уж так судьба распорядилась» - отхлебнув чаю, промяукал паршивый кот.
Кактус Ваня не стал провоцировать Чародея на разглагольствования по поводу витиеватых путей его судьбы, испугавшись усугубить и без того безрадостное состояние своей души, в которое он впал после рассказов космического странника, и поэтому он лишь осторожно спросил: «Как там кактус Степан, счастлив?»
«Счастлив-то он, счастлив, только понимает, что счастье его недолговечно. В страхе живёт Степан, растерянный он какой-то» - задумчиво ответил паршивый кот.
«А на мир и надо смотреть растерянно, иначе, когда Бог заглянет в твои глаза и найдёт там вместо растерянности, силу и твоё желание, цепляясь за всё, что попало удержаться в этом мире, он отвернётся от тебя, и ты погибнешь» - раздался с печки голос космического странника.
Кактус Ваня задрожал, зашевелил иголками, и так нервно заёрзал в горшке, что чуть было, не упал с подоконника.
Канарейка, притворяясь спящей, внимательно слушала разговор кактуса с Чародеем, но после зловещих слов космического гостя, она, раскачавшись на жердочке, выпорхнула из своей клетки и приземлилась на столе возле миски с рябиновым вареньем.
«Наш несчастный гость хотел сказать, если перевести на земной язык, - стала глубокомысленно щебетать канарейка, прохаживаясь вокруг миски с рябиновым вареньем, - когда кто-нибудь из нас, успокоившись, поверит в то, что он уверенно стоит на твёрдой земле, тогда-то земля и уйдёт у него из-под ног».
«Тебе хорошо об этом говорить. Ушла у тебя земля из-под ног, так ты вспорхнула и на ветку пересела, а мне без земли никак нельзя, сморщусь и высохну» - продолжая ёрзать в горшке, обречённо прошептал кактус Ваня.   
«Не бойся, Ванька, нас с тобой эти космические бредни не должны волновать. Этот посланец космоса ещё не знает, что такое жить в Хаосе. Мы ведь, Ванька, не просто живём, мы здесь пребываем» - промяукал паршивый кот Чародей, отхлебнув чая и поглаживая живот.
«А я может не пребывать, а жить хочу!» - донёсся с печки голос горбатого котишки.
«Скрипка тоже хотела жить, а что с этого получилось, вы и сами видели, обшарпанный корпус и мрак в душе» - залпом допив оставшийся чай, промяукал паршивый кот.
«Замолчите! Дайте, наконец, поспать!» - прохрипела с кровати старуха-пророчица.
Канарейка, переваривая в душе прерванную беседу, ещё несколько раз обошла вокруг миски с рябиновым вареньем, а затем полетела в свою клетку, и, расположившись на жёрдочке, заснула.
Испуганная паршивым котом, тишина осторожно выбралась из-под кровати, и мягко ступая, прошлась по избе, сердито осматривая владения, над которыми она на короткое время потеряла контроль, и наконец, успокоившись, возлегла на круглый стол, в надежде насладиться минутами, а может быть, даже и часами своего безраздельного царствования.
Лживый день в полном одиночестве ещё долго бродил по пустынным сонным улицам нашего прекрасного города, а когда часы в квартире Артура Хаоса пробили семь часов, лживый день, постояв на пустыре Одиночества, покинул наш город.
А в парке Тоски блуждая среди полусгнивших деревьев и шелестя опавшей листвой, появился тихий и прозрачный, даже можно сказать, призрачный вечер. А когда он, заглядывая в окна, пробежался по всем улицам и переулкам нашего города, неизвестно каким образом, среди жителей пронёсся слух о том, что в восемь часов вечера в наш город вернётся Артур Хаос.
Возможно, невольной причиной молниеносного распространения слуха был дракон Афанасий, который ещё в последние минуты лживого дня принял решение навсегда уйти из Хаоса, и, выбравшись из пруда, он медленно поплёлся по нашему сонному городу в сторону пустыря Одиночества, при этом выбрал настолько длинный и витиеватый путь, что его уход превратился в долгую прощальную прогулку.
И естественно, когда он шёл по пустынным улицам и переулкам, вода, насыщенная слезами Артура Хаоса, что как вы помните, придавало ей особые оттенки лёгкого аромата моря, стекал с его чешуек, но коснувшись нежной и чувствительной земли нашего прекрасного города, и вобрав в себя мечты и желания наших жителей, которые, хоть и слегка запылённые, покрывают всё пространство Хаоса, вода тут же, испарялась, и солёный аромат с примесью мечтаний и желаний, мгновенно наполнил город, и проник в души спящих жителей, вызвав у них одно и то же сновидение, в котором они увидели себя, собравшимися возле пруда, и все отчетливо услышали, как часы пробили восемь раз, и тут сердца жителей сжались, и все разом обернулись, но удивительно то, что все посмотрели в разные стороны, и одновременно все увидели идущего к ним человека, который был никто иной, как Артур Хаос.
Когда жители нашего прекрасного города проснулись, в их душах и головах, не пронеслось даже лёгкого ветерка сомнения в том, что возвращение Артура Хаоса было всего лишь плодом их не в меру экзальтированного воображения.
У жителей оставался всего один час до знаменательного события, и каждый из них, сразу же рванулся убирать своё жилище, даже не подумав о том, что сделать уборку за несколько минут просто не реально.
И вскоре над Хаосом появился пыльный туман, хотя и не такой густой, как был в небезызвестное вам пыльное утро.
И только волшебник с улицы Времени не стал заниматься уборкой квартиры, потому что после увиденного им сна о возвращении Артура Хаоса, он, проснувшись, сразу же внимательно прочёл написанную прошлой ночью главу романа о паршивом коте Чародее, и не нашёл там даже намёка на возвращение Артура Хаоса. Но, не поверив, волшебник ещё раз, останавливаясь чуть-ли не на каждом слове, перечитал пророческую рукопись, пытаясь всё же, отыскать хотя бы маленькую детальку, вселяющую, пусть и слабую, но надежду на то, что сегодня вечером жители города будут согреты взглядом, наполненных любовью и слезами сострадания, глаз Артура Хаоса.
Расстроенный волшебник, так и не обнаружив в рукописи никаких обнадёживающих сведений, всё-таки не потерял надежду, и хотя время для уборки уже совсем не оставалось, он всё же вошёл на кухню и вымыл с содой большую кружку, подаренную Артуром Хаосом.
А когда часы в квартире Артура Хаоса пробили один раз, и сиротливый пронзительный звон, пролетев над городом, возвестил о том, что сейчас половина восьмого вечера, почти всё разношерстное население Хаоса уже собралось возле пруда, навсегда покинутого самым печальным жителем нашего города драконом Афанасием.
Жители молчали, заворожено любуясь отражением в зеркальной глади пруда ласкового синего неба, слегка подкрашенного малиновым закатом.
И какое-то время никто не обращал внимания на огромный булыжник, лежащий в нескольких шагах от пруда, и более того, на него, даже не задумавшись, откуда он тут взялся, сел, подошедший позже всех, волшебник с улицы Печали.
Да! Могу вас обрадовать, моё несчастное тело, наконец-то выбралось из дома. Ему, как и всем остальным, тоже приснился сон о возвращении Артура Хаоса, и он, забыв о своих страдальческих мыслях, перед уходом торопливо выпил стакан зелёного чая, разбавленного холодной кипячёной водой, в который он, даже не стал добавлять чудодейственную настойку, способствующую появлению смутного образа Любимой.
И хотя сейчас, сидя на огромном булыжнике, в окружении чуть ли не всего населения Хаоса, волшебник с сожалением подумал о том, что совершил бестактную оплошность в отношении образа своей Любимой, ведь, наверняка, ей было бы очень приятно постоять на берегу пруда, вдыхая лёгкий аромат моря и слушая разговоры наших жителей.
Но тут его размышления прервал скорпион Сашка, который вот уже несколько раз успел обойти вокруг, неизвестно откуда взявшегося, булыжника.
«А кто принёс сюда этот булыжник?» - испуганно прошипел Сашка, и, стукнув клешнёй по ноге волшебника с улицы Печали, добавил: «А ну-ка встань!»
Тут-то все, наконец, обратили внимание на этот огромный, гладкий, даже можно сказать, отполированный камень.
«А где дракон Афанасий?!» - громко прощебетала канарейка.
И все, отвернувшись от загадочного камня, стали пристально всматриваться в окрашенную закатом, кроваво-красную воду пруда.
Но дракона Афанасия в пруду не было. Дело в том, что наш городской пруд был настолько мал, что когда Афанасий опускался даже на самое дно, его огромный хвост всё равно продолжал оставаться лежать на берегу.
«Его там нет, - грустно прокаркала ворона Варвара, - я видела с вершины сушеного эвкалипта, как дракон Афанасий, пройдя чуть ли не по всем улицам и переулкам нашего города, ушёл от нас через пустырь Одиночества по дороге Смерти в сторону миража соседнего города».
«Значит, этот камень он снял со своей души, но почему-то не отнёс его на улицу Чудес» - задумчиво промяукал паршивый кот Чародей.
«Надо его откатить на улицу Чудес» - сказал волшебник с улицы Времени и вместе с волшебником с улицы Печали, сдвинул булыжник с места.
«Постойте! – промяукал горбатый котишка, - Давайте оставим его возле пруда, а канарейку попросим выдолбить из него маленького дракончика, у которого из раскрытой пасти будет бить фонтан. И мы все, приходя на берег пруда, будем садиться рядом с памятником, и слушать, как падает на поверхность пруда вода из фонтана, и если при этом закрыть глаза, то будет казаться, что это журчат слёзы нашего самого печального жителя дракона Афанасия».
«Замолчи, негодник!» - прохрипела старуха-пророчица и, смахнув одинокую слезу с морщинистого лица, тяжело вздохнула: «Не уберегли».
И тут скорпион Сашка громко зашипел: «Смотрите! Под камнем лежали какие-то листы!» И Сашка снова стукнул клешнёй по ноге волшебника с улицы Печали, потому что, как раз моё несчастное тело, сдвинув булыжник, бесцеремонно попирало своим старым грязным ботинком листы исписанные крупным корявым почерком.
Волшебник с улицы Времени наклонился и, подняв рукопись, стряхнул с неё песок и прочёл название: «Печаль».
«Неужели и дракон Афанасий заразился писательством?! Невероятно!» - громко пропищал литературный критик надоедливый комар Иоанн, злобно кружась над рукописью.
«Читай скорее, что там написал Афанасий!» - закричали, съедаемые любопытством, жители нашего города.
«Раз уж это произведение называется «Печаль», так пускай его нам прочтёт волшебник с улицы Печали. Я думаю, что у него это лучше получится» - сказал волшебник с улицы Времени, отдавая рукопись волшебнику с улицы Печали.
Моё несчастное тело покорно взяло рукопись и, снова усевшись на булыжник, проверило нумерацию страниц, впрочем, это было сделать не трудно, так как рассказ Афанасия умещался на трёх страницах.
И я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, в эти для себя счастливые мгновения, опустилась на плечо своего несчастного тела и, нежно прижавшись к его грязным всклоченным волосам, стала вместе с ним читать рассказ дракона Афанасия:               
«Ему приснился фиолетовый лес и сиреневое озеро.
А ещё ему приснилось, как к сиреневому озеру сквозь фиолетовый лес, шёл старый ёж, кряхтя и кашляя, и как он бережно нёс маленькую корзину, накрытую красным в белый горошек платком.
Он увидел, как ёж остановился у огромного пня, вздохнул, и чуть приподняв платок, осторожно заглянул в корзину.
«Ты чего там высматриваешь?!» - прогремел неизвестно откуда взявшийся заяц.
«Тихо, не кричи, - прошептал ёж, и хотел уже добавить: «Не в лесу», но вспомнив, что они сейчас в лесу, только пригрозил зайцу лапой.
«А ну, сейчас же показывай, что у тебя в корзине!» - не унимался заяц.
«Ну, чего ты привязался, - тяжело вздохнув, прошептал ёж, - лучше бы это никому не видеть».
«А чего ж ты тогда принёс эту корзину в наш лес?» - попятившись назад, испуганно спросил заяц.
«Не знаю, но когда я увидел и понюхал то, что в ней лежит, мне вдруг показалось, что мир вокруг изменился, или я стал другим» - ёж сел на землю и, облокотившись на пень, тихо прошептал: «В этой корзине лежит Печаль».
Заяц в раздумье сделал несколько шагов взад и вперёд, но любопытство, наконец, взяло в нём верх, и он, приподняв платок, заглянул в корзину. Заяц долго и внимательно рассматривал то, что лежало внутри, а потом, аккуратно накрыв корзину платком, и задумчиво вздохнув, прошептал: «Да, это и в правду, Печаль».
Он грустно посмотрел на старого ежа, повернулся и медленно побрёл вглубь фиолетового леса.
Ёж встал, взял корзину и пошёл дальше.
К сиреневому озеру он добрался в тот самый момент, когда зелёный закат, оттолкнувшись от верхушек деревьев, повис над фиолетовым лесом, на другом берегу озера.
Звери в это время обычно собирались на берегу сиреневого озера поболтать и посмотреть на зелёный закат.
Старый ёж, молча, подошёл к самой кромки воды, поставил корзину на землю, сел и долго любовался зелёным закатом.
Звери, между тем обратили внимание на корзину накрытую красным в белый горошек платком, которую ёж бережно обнимал лапой.
Наконец, бобёр не выдержал, крадучись подошёл к ежу и тихо спросил: «Что у тебя в корзине?»
Ёж, продолжая смотреть на зелёный закат, ничего не ответил.
Но когда все звери, раздираемые любопытством, собрались вокруг ежа, он, наконец, встал и, сняв платок с корзины, тихо сказал: «Смотрите, я нашёл Печаль».
Все звери застыли в нерешительности.
И только суслик, пробираясь сквозь толпу зверей, закричал: «А какая она? Дайте мне посмотреть на неё!»
Но когда суслик, выскочив из толпы, подбежал и заглянул в корзину, он, как-то сразу сгорбившись, тихо прошептал: «Вот она, оказывается, какая». И суслик, задумавшись, побрёл вдоль берега сиреневого озера, и скрылся в фиолетовом лесу.
Затем все звери стали поочерёдно подходить к корзине, и заглянув в неё, молча, расходились по домам.
«Да, чего на неё смотреть! – прохрипел крокодил, покачиваясь на волнах сиреневого озера, - Съесть её надо!»
«Нет, нельзя. Пускай живёт у нас в лесу» - сказал медведь и, взяв корзину, подошёл к старому дубу и, осторожно вынув Печаль, положил её в фиолетовую траву.
Берег сиреневого озера опустел. Зелёный закат погас. А Печаль, так осталась жить в фиолетовом лесу.
Тихо стало с тех пор в лесу, как будто в нём никто и не жил.
И птицы редко пели, а если и запоют, то такую грустную песню, что даже крокодил плакал.
Волки и лисы перестали охотиться на мелких зверюшек, и питались лишь ягодами и грибами.
Никто не ссорился между собой, а сядут, бывало на берегу сиреневого озера и, печально улыбаясь, смотрят друг на друга.
Может быть, ещё долго жила Печаль в фиолетовом лесу…
…Но вдруг во сне он увидел себя.
Он шёл по фиолетовому лесу и что-то весело напевал. Но когда он подошёл к сиреневому озеру и сел на берегу, из воды вылез крокодил, и со слезами на глазах обратился к нему: «Человек, не могу больше так жить! Забери ты от нас Печаль, она мне всю душу вымотала».
«Ну, что ж могу и забрать» - ответил он.
И встав, подошёл к старому дубу, наклонился и, посмотрев на Печаль, вздохнул. И в этот момент вместе с воздухом попала к нему внутрь Печаль. И сколько он ни чихал, сколько ни кашлял, никак Печаль его не покидала. Так и ушёл он из фиолетового леса с Печалью внутри.
А на следующее утро звери в лесу проснулись от громкого и весёлого пения птиц.
Лиса, выбравшись из норы, увидела только что проснувшегося суслика, и, не дав ему даже опомниться, съела его.
Крокодил гонялся по озеру за окунем.
Но самое удивительное то, что небо над озером было голубое, а лес вокруг был совершенно зелёный…
Он проснулся, и увидел за окном фиолетовые деревья». 
Волшебник с улицы Печали, закончив читать сказку дракона Афанасия, сразу же посмотрел на небо, а затем, отыскав среди собравшихся жителей Засохшую Яблоню и подгнившего Дуба Корнея, внимательно осмотрел их, и снова склонился над рукописью, и ещё раз с каким-то особым выражением громко прочёл последнюю строчку: «Он проснулся, и увидел за окном фиолетовые деревья».
«Ну, хватит, всё и так понятно» - тяжело вздохнув, сказал волшебник с улицы Времени.
«Конечно, понятно! – весело промяукал горбатый котишка, - Дракон Афанасий ушёл из нашего города и унёс от нас Печаль. И теперь мы будем только веселиться и плясать!»
«И мы совсем не будем плакать?» - тихо прощебетала канарейка, сидя на корявой ветке Засохшей Яблони.
«Ну, если только от безудержного смеха!» - помахивая облезлым хвостом, весело ответил горбатый котишка.
И тут над городом раздался необычайно тихий колокольный звон часов, и если бы в обсуждение сказки дракона Афанасия были вовлечены все жители, собравшиеся возле пруда, тогда бы в разразившейся буре эмоций никто бы и не услышал робкую весть о том, что, наконец, наступили, всеми так ожидаемые, восемь часов вечера.
Но до странности тихий колокольный звон часов был услышан жителями нашего города. И звон этот не просто залетел в их уши, а пронзил их сердца, и они, повинуясь, увиденному ещё днём, лжепророческому сну, повернулись, и стали напряжённо вглядываться вдаль, причём, как и во сне, все смотрели в разные стороны, и не один сантиметр пространства Хаоса, не был оставлен без внимания.
Но прошло десять, а потом и двадцать минут и наконец, вновь над городом пронёсся пронзительный сиротливый голос часов, обречённый  поведать всем о том, что сейчас половина девятого, и что призрачный вечер, потушив малиновый закат и грустно, склонив голову, уходит из нашего города.
И жители Хаоса, даже не посмотрев на прощание, друг на друга, молча, разбрелись по домам.
А камень, снятый с души дракона Афанасия, так и остался лежать на берегу, теперь уже необитаемого пруда.
И я, неприкаянная душа волшебника с улицы Печали, вновь покинув своё несчастное тело, лечу, пожираемая тоской на пустырь Одиночества, чтобы сев у обочины дороги Смерти, описать вам последнюю сцену второй части моей любимой летописи Хаоса.
В то время, когда жители нашего города собрались у пруда в ожидании Артура Хаоса, космический пришелец, бесцельно пошатавшись по пустой избе, обнаружил за печкой подслеповатую и глухую старую мышь Хавронью, которая пыталась разгрызть полусгнившими зубами кусок сухаря. Пришелец налил в маленькое блюдце молока, поставил его перед носом у Хавроньи, и положил сухарь в молоко.
Хавронья даже не посмотрела на пришельца, потому что для неё в этом не было никакого смысла, её старые глаза видели так много за свою долгую жизнь, что перестали чем-либо интересоваться.
Космический странник, вспомнив о своём разбитом корабле, вышел из избы и медленно полетел по пустырю Одиночества, чуть ли не касаясь земли и беспрерывно огибая множество вещей, брошенных здесь когда-то жителями, ушедшими от нас навсегда.
Добравшись до своего космического корабля, странник сел рядом с ним на перевернутое ржавое ведро и, задумался, вдыхая лёгкий аромат моря, который ещё не успел полностью улетучиться после того, как дракон Афанасий прошёл по дороге Смерти, покидая наш город.
Неизвестно о чём думал космический странник, и даже я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, обладающая способность проникать в мысли и чувства любого из наших жителей, не решалась заглянуть в пугающую бездну его космической Души. Но если в душах наших жителей, не дождавшихся сегодняшним призрачным вечером возвращения Артура Хаоса, оставалась надежда на то, что в скором времени они увидят его глаза, наполненные любовью и слезами сострадания, то у космического странника не было надежды, ни только на то, что он когда-нибудь сможет беззаботно прогуляться по своей родной планете, заглядывая в огромные загадочные глаза её жителей, но даже на то, что его всемогущий и всевидящий Бог когда-нибудь посмотрит в его душу и согреет её, потому что, как вы помните, космический странник признался в том, что он отступник и, что давно вычеркнут из списка живых.
Может быть, мысли космического странника были и не такие трагические, как я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, здесь навыдумывала, и поэтому прошу у вас прощение за чрезмерную мрачность красок, которыми я пытаюсь изобразить последнюю сцену моей летописи.
Космический странник, не шелохнувшись, сидел на перевёрнутом ведре и безучастно разглядывал, то наш город, робко выглядывающий из-за горизонта, то унылую и витиеватую дорогу Смерти, то старый дырявый чайник, наполовину зарывшийся в серый мох. Но космического странника, наверняка, не посетили мысли о том, что и этот старый дырявый чайник может дождаться той счастливой минуты, когда его вдруг кто-нибудь заметит и, принеся к себе в дом, отмоет, залудит все дырки, и он ещё будет радостно звенеть крышкой, распираемый от кипящей в нём воды, в окружении новых красивых кастрюлек.
И тут мох вокруг чайника зашевелился, но, ни оттого, что старый чайник решил встать и немного прогуляться по пустырю Одиночества, просто со стороны миража соседнего города подул лёгкий ветерок. Но с каждой секундой он становился всё сильнее и сильнее, и хотя ветер не собирался превращаться в ураган, но не меру разгулявшись, он всё же, подхватил несколько старых вещей, и, полетав с ними над пустырём, бросил их возле ног космического странника. Но затем ветер слегка притих, как будто вспоминая, зачем же, он прилетел сюда, и наконец, вспомнив, стремительно пронёсся по дороге Смерти, и ворвался в наш город.
Ветер стремглав долетел до покинутого драконом Афанасием, пруда и, искупавшись в его пахнущей морем воде, на мгновение притих, а затем осторожно полетел, прижимаясь к земле по улицам и переулкам Хаоса, пока не добрался до углового дома в переулке Печального Времени, и не влетел в раскрытое окно комнаты, где жила Скрипка. Ветер заставил тяжёлые пыльные шторы испуганно вспорхнуть и разлететься по сторонам, и всё это он сделал для того, чтобы у присутствующих в головах возник образ музыканта, который резким взмахом руки, распахнув кулисы быстрым уверенным шагом, выходит на сцену под бурные аплодисменты зрителей, истомившихся в ожидании испытать неописуемое потрясение от предстоящего концерта. Но вместо аплодисментов, ветер услышал лишь одинокий хлопок, это кактус Степан закрыл нотную тетрадь, так как за секунду до неожиданного появления призрачного музыканта, Скрипка, усталая, но довольная собой, довольная тем, что, наконец, она закончила разучивать таинственный концерт, решила, немного, подремать.
Но ворвавшийся в комнату, ветер не дал Скрипке даже перевести дыхание, он поднял её в воздух, раскрыл первую страницу нотной тетради, отодвинул кактуса Степана на центр стола и, коснувшись струн растерянной Скрипки, заставил её исполнить, неизвестно откуда взявшийся, таинственный «Второй концерт для скрипки с ветром».
И странная загадочная Музыка, вылетев из окна комнаты, поднялась высоко в небо, с грустью посмотрела на притихший Хаос, а затем плавно опустилась на улицы и переулки.
И, проникая в наши дома, и в наши уши, она пыталась нам что-то сказать, но как мы, ни старались, мы ничего не могли понять в этом пронзительном таинственном потоке звуков, который с каждой секундой становился громче, и всё, более ускоряясь, закружил вокруг каждого из нас.
И каждый из жителей Хаоса, находясь в плотном кольце странного хоровода звуков, почувствовал как внутри у него Душа, затрепетав, заплакала, и вдруг, она рванулась и покинула своё несчастное тело.
И свободные Души наших жителей воспарили над Хаосом.
И я, неприкаянная Душа волшебника с улицы Печали, летая над пустырём Одиночества, увидела, как завороженные таинственной Музыкой, Души наших жителей светились нежным загадочным светом, и наконец, они, соединившись, образовали один сияющий шар.
И пока звучал «Второй концерт для скрипки с ветром» странный сияющий шар, покачиваясь, плавал в ночном небе, освещая  покинутые тела наших жителей, которые вышли из домов, и ещё долго гуляли под нежным и ласковым светом своих Душ по улицам и переулкам нашего прекрасного города.

               


Рецензии